@темы: соседи по разуму, у нас день розенриттера, прикладное марковедение, ролевиков приносят не аисты

Акварельный пейзаж обо мне от Эрин О-Ллири - горные вершины и море облаков. Похож?)

Кстати, если мне не изменяет, флэшмоб у автора ещё не окончен, и можно получить такой же "портрет".

@темы: рисуют меня

Стрипы про Эдди и Венома теперь напоминают мне диалоги Фейрхольма и Хикки в недалёком будущем. Особенно те, которые "нет это не еда!". %)
(Кстати, книжка канонного Фейрхольма тоже угробила, но по-другому: если в сериале он ушёл с поисковым отрядом и ему отрезали голову, то в книжке он погиб во время карнавала.)
Зачем-то залез в перевод Террора, и... ворчу.Ребят, по возможности читайте Террор в оригинале. То, что написано довольно сухо, умудрились перевести так кондово, будто ямщик байки травит, а то, что должно быть грубо, перевели так беспомощно, словно стеснялись слово "ж@па" говорить. Из того, что я листал, только кусок дневника Гудсера был переведён ничего так.
А найдя себе очередного ирландца, я неизбежно вспоминаю другого, с "I was a king once" (да, Американские боги), а рядом Луар подогревает версию, что Туунбак - фомор, и всё это выливается в десант ирландских фэйри (Скатах?) в Арктику в моей голове. Ой всё...

Допересматриваем Хорнблауэра. Смотреть это с внутренним Джеймсом причудливо (чтоб я так жил с такой дисциплиной, точнее, её отсутствием! И им в георгианскую эпоху дуэли были разрешены!). И ирландский вопрос там тоже есть (ирландцы переходили на сторону Наполеона, который обещал им свободу), и прекрасная реплика Хорнблауэра: "Так восстание ведь было подавлено!". Ох лол, никогда оно не будет подавлено, разве что вся Ирландия уйдёт под воду...

Снова отчаянно хочется стиховник, чтобы вытащить Кадди. Выплеснуть сквозь неё весь этот февраль. Никто не хочет почитать и послушать стихи, скажем, в какой-нибудь вечер после Вескона (не 23-е)? От Вескона до моего дома всё ещё несколько шагов!^^

Посмотрите, каких Nelm нарисовала Фенриса и Зеврана! А я напоминаю, что в субботу Цветущая Роза, и нам очень не хватает Варрика и Самсона. Присоединяйтесь!
Такое элвен глори мне по нраву

@темы: кина не будет, електричество кончилось, соседи по разуму, фанарт и иллюстрации, royal navy, мечтай, иначе мы пропали, чукча читатель

@темы: ролевиков приносят не аисты

Что я забыл сделать под отчётом, так это пояснить, почему Джеймс тёр глаза над картой. Вот почему.Когда до игры мастера спросили, кто хочет себе каких-нибудь симптомов, я подумал, что почему бы и нет. Но отыгрывать чахотку без пожизнёвого кашля - голос сорвёшь, поэтому я предложил постепенную потерю зрения: для Арктики, где кругом белизна, а тёмные очки есть не у каждого - обычное дело. А незрячих персонажей я уже играл и убедился, что мне норм, так что сыграл бы и приступы соматической слепоты.
Не знаю, были ли в итоге симптомы обеспечены игротехнически, или только голоса Туунбака, - я бы и без игротехники справился, если бы у меня оказалось свободное время и захотелось Джеймсу дополнительного стекла про "я стану бесполезен, вылечу с флота и сдохну в канаве (если вообще до этого доживу)". Но получилось наоборот: времени не хватало, стеклом я и без того хрустел не переставая, - посему от исходной идеи осталась только расплывающаяся перед глазами карта.
Полагаю, что даже если это как-то усугубится, то не фатально и по возвращении в нормальный климат со временем придёт в норму.

Обычно не записываю ничего послеигрового, поскольку без упоминаний чужих персонажей не обойтись, а мне каждый раз чертовски неловко писать о чужом. Но если я не вытряхну Арктику из головы, я просто не смогу жить дальше, писать отчёт с Эмилии, вводные на Розу и тексты на рейтинг. %)
Постканон относительно игры, неканон относительно всего, Корнелиус/Джеймс, остальные.
Драббл про Туунбака, ~820 слов
Дрожь от холода стала такой привычной, что от неё уже не сбивались ни голос, ни прицел.
Джеймс целился в пустую консервную банку, которую поставил в двадцати шагах. Тревожить выстрелами вахтенных и попусту тратить патроны не полагалось, но и не требовалось.
- Не стоит мне слишком долго прицеливаться, - произнёс он, опустив руку и часто моргая. - Начинает двоиться в глазах. Но медвежья голова ведь крупнее банки, а?
- Ты хочешь в охотничий отряд, даже не зная, разглядишь ли цель? Ты говорил с доктором?
- Он сказал, что по ночам нужно спать, а не пытаться читать книжки и потом клевать носом на вахте.
Он даже был прав, вот только сложно заснуть, когда перед глазами цветные пятна.
- Уж лучше книжки. - Корнелиус, хмурясь, глядел куда-то дальше и выше торчащей из сугроба банки. - Эта охота - пустая трата времени. И людей.
- Брось. Это ведь просто зверь. Убивают же китов, которые гораздо крупнее и опаснее.
Шум на площадке для игры в мяч, на которой собрались добровольцы и зеваки с обоих кораблей, стих. Стих даже собачий лай (получая меньше мослов и рыбьих голов, чем обычно, пёс, очевидно, решил, что должен зарабатывать лучше, и почти не замолкал).
Потом раздались первые крики и выстрелы.
- Ты тоже это видишь? И всё ещё считаешь, что это "просто зверь"?
В тумане, ещё не высушенном солнцем, проступала высокая, узкая тень. Несколько мгновений её можно было принять за фата-моргану - призрачный корабль, мираж, плывущий сам по себе над гладью глубокого снега, наметённого бураном на льды.
Следом прояснились очертания существа, заставляющие вспомнить газетные заметки о доисторических ящерах. Оно шагало на неестественно длинных лапах и было настолько худым, что лопатки торчали, как два горба, а хребет выгибался дугой. Тяжёлая плосколобая голова на длинной, как у лошади, низко опущенной шее покачивалась из стороны в сторону, а под ней свисала спутанными патлами белая шерсть. Такие же лохмотья украшали запавшие бока.
- Уходи на корабль. Сейчас же.
- А ты не пойдёшь?
- Я вооружён, в отличие от тебя. Пусть только подойдёт поближе.
- Он идёт прямо сюда, - Корнелиус привстал на носки сапог и разве что рукой не махал. - Что если он ищет не добычу? Ты видел его глаза? У него глаза разумнее, чем у многих людей.
- Именно поэтому. Ты. Уйдёшь на корабль.
Зверь в самом деле приближался; убегать от такого исполина было бессмысленно, но, быть может, он выберет более лёгкую жертву и не станет преследовать вторую. По крайней мере, Джеймс на это надеялся.
- Тебе жить надоело, мать твою? У тебя один заряд!
- Марш на корабль!
Когда выстрелов стало больше, зверь досадливо отпрянул, как от удара плетью, и побежал. Снег и лёд, который он разбивал лапами, взметывался волнами, почти скрывая его из виду. Ухудшал видимость и пороховой дым, разлившийся в безветренном воздухе.
- Ты мне приказываешь?
- Да. Я тебе приказываю, как всё ещё лейтенант.
- А как Джеймс?
- А как Джеймс я тебя прошу.
Через несколько мгновений оборачиваться назад стало некогда. Джеймс прицелился; в точке, на которой остановился его взгляд, вскидывались жилистые лапы с длинными пальцами и загнутыми когтями, мелькала оскаленная морда. Глаза... Джеймс ничего не успел подумать о глазах зверя, но он чувствовал себя точно так же, как в тот раз, когда ему довелось целиться в человека.
Он выстрелил.
Метрах в пяти от него зверь споткнулся на бегу - должно быть, пуля задела лапу.
Столкновение со зверем было сродни столкновению с почтовым дилижансом - удар, темнота, в голову словно хлынул изнутри кипяток под напором, а потом рот, глаза и уши залепил снег.
...Джеймс очнулся от того, что кто-то бесцеремонно раздвигал двумя пальцами веки его правого глаза. Он отмахнулся, почти задев того по лицу.
- Между мёртвым и спящим есть разница, мистер Гудсер.
- Прошу прощения, но вы не спали.
- Сколько?..
- Четыре часа.
Джеймс огляделся. Судя по всему, в лазарете не хватало мест и раненых положили на полу.
- Кто ещё пострадал? - он попытался приподняться, но все рёбра заныли так, будто его отжимали, как тряпку для мытья палубы.
Гудсер назвал несколько имён. В основном солдаты и матросы.
- А с Террора?
Ещё несколько.
Имени Корнелиуса среди них не было.
- Почему вы не отступили, лейтенант?
- Хм-м. Не знаю. - голова слишком сильно гудела, чтобы выдумывать внятную ложь.
- Я понимаю. Когда я впервые увидел Туунбака, я тоже от страха не мог пошевелиться. Будто ноги к земле приросли.
- Что с ним? С Туунбаком.
- Капитан говорит, что он сдох. Мистер Блэнки выстрелил ему прямо в пасть - хотя он после этого ещё стоял на ногах. Руку мистеру Блэнки придётся ампутировать... И он потерял много крови.
- Кто, мистер Блэнки?
- Нет, Туунбак. Кровавый след тянется очень далеко, до расселины. Хотя не думаю, что он мог туда заползти.
- Мы не нашли тела! - раздался возглас лейтенанта Литтла. - Но вы столкнулись с ним почти нос к носу. Вы запомнили его? Сможете зарисовать?
Джеймс пошевелил пальцами правой руки. На них остались морозные ожоги от курка и спускового крючка - значит, он не выпустил пистолет, когда потерял сознание.
- Да. Наверное, смогу.
Драббл про маскарад, кинк!R, ~1000 слов
Это был звёздный час театральной бутафории, хранившейся на Эребусе: все, кто не хотели быть узнанными во время праздника, расхватывали маски. Шуты, дикари, пираты, львы и обезьяны - многим даже в детстве не приходилось видеть такой роскоши.
- А как надевать вот эту?
- Вот так. Видишь?
- О, да это же маска Безмолвной леди!
- А как в ней пить и жрать?
- Никак. Брось, возьми другую.
Выпить и съесть всё, что нельзя было взять с собой, было одной из целей затеянного праздника. Джеймс, подобрав со дна сундука никому не приглянувшуюся маску с глупым румяным лицом, старательно гнал от себя мысль "перед смертью не надышишься".
Проходя мимо жаровен - не думать о том, что совсем скоро, в ледяной пустыне, у тебя не будет возможности разжечь костёр. Те, кто раньше бывали в экспедициях, рассказывали, что инуиты сжигают кости и жир тюленей. Но никто ещё не был настолько удачлив, чтобы подстрелить здесь тюленя или моржа, - для продухов лёд был слишком толстым.
Проходя мимо бочек с бренди - не думать о том, что совсем скоро нечем будет согреться. Что спать придётся в палатках, куда будет задувать снег и где не согреешься даже собственным дыханием. Говорили, что смерть от холода милосердна: можно заснуть и не проснуться. Но почему-то никто не говорил, как этого избежать.
Отыскивая взглядом в пёстрой толпе одного-единственного человека - не думать о том, что совсем скоро руки и лицо, выдубленные морозом, перестанут что-либо чувствовать, хоть в огонь их суй. А ты так и не научился пользоваться простым правом прикоснуться, даже наедине.
Корнелиус тоже держал маску в руках, облегчая ему задачу. Чтобы слышать друг друга, не перекрикивая музыку и пьяное пение, пришлось подойти к самому выходу из шатра.
- Ну что, напоследок? - вид у Корнелиуса был весёлый, но было ясно, что думал он о том же самом.
- На кораблях сейчас ни души...
На праздник притащили не то что умирающих - даже мёртвых. Карнавал - для всех.
- До кораблей далеко идти, нас хватятся.
- Ты хочешь прямо здесь..?!
- Почему нет? Здесь, даже если кричать, не услышат. И даже если увидят - не узнают.
Корнелиус продемонстрировал маску зловещего клоуна, к которой был прицеплен похожий на мочало парик - такой же рыжий, как сам Хикки.
- Значит, даже если кричать... - задумчиво повторил Джеймс, вертя свою маску в руках.
- Пойдём, место я присмотрел, - Корнелиус поторопил его, похлопав по плечу. - Тебе не придётся кричать, ты же знаешь, всё будет как обычно.
Всё уже было не как обычно. От шатра валил пар, как от распластанного по низине меж льдин кита, во чреве которого копошилось людское месиво - наедалось до отвала, хохотало до тошноты, затевало борьбу и пляски. Наружу выходили только отлить, и то не каждый.
Там, куда направлялся Корнелиус, у внешней стены шатра были составлены ящики, высотой чуть выше уровня груди. По-видимому, внутри шатра рядом с тем местом стояла одна из жаровен, поскольку от стены исходило тепло, и снег вокруг стал рыхлым и талым. Джеймс шагнул в узкий зазор между шатром и ящиками и сразу провалился в снежную кашу, зачерпнув сапогом холодной воды.
- Давай в этот раз... ты не будешь сдерживаться? - Джеймс даже не был пьян, но что-то придавало смелости. Быть может, нереальность происходящего, будто он впервые за много месяцев видел сон.
- Почему это? - Корнелиус уже нацепил маску, и его голос звучал глухо, как чужой. - Ты не должен... Ты ничего мне не должен за то, что случилось.
- Нет, не поэтому. Хотя и поэтому тоже, но не только. Хочу, чтобы это запомнилось. А иногда, чтобы запомнить, стоит и потерпеть.
- Ты говоришь совсем как Джонсон, когда он берётся за плеть, - смех из-под прорези маски раздался эхом.
- Значит, я общался с ним слишком часто. Давай же, а то долго болтаем. Можешь представить, что это не я. А я не закричу, смотри, - Джеймс повернул свою маску внутренней стороной вверх.
- Что это за хрень?
- Кто-то начитанный сказал, что это один из видов венецианских масок. Завязок у неё нет - видимо, чтобы не испортить причёску. Зажимаешь зубами вот эту деревяшку, и маска не падает.
- Что ж, ладно. Ты уверен?
- Чтоб тебя, просто не думай об этом.
Джеймс взглянул на Корнелиуса глазами маски. Это не живой человек, говорила маска без слов, вырезанными из дерева и не разомкнутыми губами, - это пустая кукла. Ей не больно, её не жаль. Здесь вовсе нет живых - не сегодня, не по обе стороны раскрашенного шатра. Живыми мы будем завтра, будем живыми потом, когда будем мучиться от холода, голода и усталости. А сейчас, пока мы не-живы, мы неуязвимы. Мы невидимы. Мы непогрешимы.
Джеймс отвернулся и оперся на ящики руками и грудью.
...Какой-то пьяница, проходя мимо, мазнул мутным взглядом по деревянному лицу, покрытому белой в трещинах эмалью и улыбающемуся ему над пирамидой ящиков, на фоне подсвеченной парусиновой стены. Вероятно, он даже не принял увиденное за человека, но ничуть не удивился этому и потащился дальше, к следующему входу в лабиринт.
Джеймсу и этого было довольно, чтобы чувствовать себя как на арене, у всех на виду. Барабаны в шатре грохотали удивительно в такт.
Впрок не надышишься, не наешься, и не начувствуешься тоже. То, чего сейчас было невыносимо много, не растянешь на грядущие недели, когда будет отчаянно не хватать хотя бы щепотки тепла снаружи или внутри. Но унести с собой воспоминания, от которых по спине будет пробегать дрожь, не имеющая ничего общего с холодом или усталостью, - будет не тяжело.
- Как ты? - прозвучало из-за плеча.
Только приведя в порядок свой нелепый маскарадный костюм, Джеймс уронил маску в снег.
- В порядке.
- И всё-таки, зачем тебе это? - Корнелиус потянулся к завязкам своей маски.
- Давай я. - растерев побелевшие от холода пальцы, Джеймс запустил их под рыжий парик. Капли пота у Корнелиуса на загривке уже смерзались в льдинки, а волосы были чертовски мягкими. Это тоже нужно будет запомнить.
- Так зачем?
Вторая маска тоже была снята, и Джеймс мог убедиться, что перед ним снова - действительно - Корнелиус.
- Чтобы потом не жалеть, что не получил... всего.
- Ты что, помирать собрался?! - вскинулся Корнелиус, ещё не привыкнув сдерживаться заново.
- Конечно же, нет. Пошли, пока никто ничего не заподозрил.
Драббл про Гавайи мирную жизнь, ~340 слов
Джеймс не засыпал подолгу. Не потому, что вокруг не дышал корабль, скрежеща железом и деревом, как дышит умирающий, которому лёгкое пробили осколки рёбер, а ставни, которые приходилось держать закрытыми от любопытных глаз, почти не пропускали звуков близкого моря.
Не потому, что порой ещё болели глаза, и стоило закрыть веки, как зрение вместо знакомой всякому человеку тьмы погружалось в непроглядную белизну, чистую и гладкую, как мраморный шар.
А потому, что сложно было привыкнуть - как и к теплу, и к сытости, даже сложнее - к тому, что уже никто и ничто не отнимет человека, лежащего рядом.
Человека, которого он и рассмотрел-то толком с ног до головы совсем недавно и с тех пор всё никак не мог насмотреться - вот так, сквозь бархатистую ночную темноту.
А Корнелиус порой просыпался. Хватал ртом воздух, шарил рукой под подушкой в поисках ножа, который там предусмотрительно отсутствовал.
Джеймс обнимал его крепче, так, что становилось почти жарко, и тот засыпал.
В этот раз - не сразу.
- Он меня зовёт.
- Кто зовёт?
- Туунбак. Я не просто так выжил. Я должен был остаться.
- По-моему, ты выжил не благодаря ему, а вопреки и ничего ему не должен.
- Нет. Я был ему нужен. Я чувствовал ещё тогда. Я мог его отпустить. Занять его место.
- Он далеко, а ты здесь. Ты ведь не жалеешь?
- Нет, разумеется. Но я понимаю, насколько ему одиноко... Я знаю, каково это. И ты знаешь.
Джеймс прикрыл глаза, вспоминая зверя. Быть может, последнего в своём роде, если он вообще когда-либо рождался. Теперь, когда эти мысли больше не пугали, можно было вспомнить и пересказанные любителями инуитов сказки о мёртвых костях, обтянутых шкурой и служащих клеткой для проклятого духа - или многих душ, поглощённых им.
Чтобы знать, как выглядит такое одиночество, - одиночество, в котором не смолкают голоса, - нужно забрать хотя бы одну чужую жизнь.
- Нет, каково это, я не знаю. - Джеймс обнял Корнелиуса крепче, как обнял бы зверя, за которым по пятам шла охота. - Но тебя я никому - будь они живыми или мёртвыми - не отдам.

Когда ты неканонный персонаж, но хочешь фанартовУпав в тумблер, заново открыл для себя Dozer'а. Он шипперит Хикки с Соломоном Тозером, потому что Тозер большой, мягкий и печальный. Джеймс, конечно, не вышел ни фигурой, ни шевелюрой, но можно же помечтать х) Тем паче что из всех художников, что я видел, Хикки у Дозера самый обаятельный.

(А ещё у автора есть рестлеры и динозавры!))

@темы: соседи по разуму, фанарт и иллюстрации, фанфикшн, royal navy

Да, как вы наверняка заметили, нетбук у меня ожил. В понедельник донёс его до отца, оказалось, что вентилятор не погнулся, просто при падении сместились археологические слои крошек. Рассказал матушке про прошедшие игры, она сказала, что в контексте Террора выражение "вкусная роль" звучит двусмысленно

Снилось в четвергВ четверг снилось, что мы с родителями делим что-то вроде гостиничного номера с незнакомыми мне девушками. И они то ли выпустили, то ли упустили змею, предупредив, что она кусается, а потом попросили меня её подержать. На вопрос, как же её ловить, если она кусается, посоветовали брать под голову, чтобы не дотянулась. Ну, змею я взял, а девушки куда-то ушли, а я стою со змеёй как дурак. Когда надоело, отпустил и сел на диван листать большую красочную энциклопедию. Открываю, а там в низу страницы - заметка про эту змею, с иллюстрацией. А сама змея из-под книги наползает на меня между коленями. Я прошу родню это сфотографировать, "только без резких движений, а то она кусается", но никто не успел - змея проползла по мне и уползла восвояси. И так никого и не укусила.
В том же сне была маленькая глянцевая коробочка с надписью "Крабат", которую можно было самому сложить из картонной развёртки и положить внутрь записочку "Я хочу сходить с тобой на Крабата". Я сразу во сне задумался о том, скольким своим друзьям я бы подбросил такую коробочку

Что-то есть в том, чтобы утром перед походом на Крабата просыпаться с мыслью "окей гугл, как выкопать могилу когда лежит снег". Решил, что никак, тем паче что лопаты на этой мельнице так и не завелось. Почему не выбрасывать коробки из-под обуви я могу, а купить автолопату не могу - отдельный вопрос.
Я наконец-то показал Крабата Птахе, а ещё с нашим микрофандомом в лице Аркадия, Антона и меня были Агата и Люция. И нельзя просто так взять и не встретить в театре знакомых людей (в этот раз это была наша кухонная команда с Венского Рождества - к вящему стыду своему, опять забыл их имена). В зале был прямо-таки аншлаг, что весьма отрадно (у спиногрызов каникулы, что ли?).

Фандомное про спектакль и после негоС подачи Птахи переделал анекдот:
- Не ходи на мельницу, говорят, там нечисто.
- Ничего, я уже взрослый.
- А это вторая плохая новость...

Мастер в этот раз был каким-то особенно стеклищным и додал ещё до начала спектакля, когда тянулся к орлу, а потом встал в совершенно молитвенную позу под его крылами, приложившись к двери мельницы ладонями и лбом. А в эпизоде про ролевые игры так кричал "Это же он, Ирко, мой друг Ирко!", - не с изумлением и гневом от того, что друг стал предателем, а с волнением и страхом перед тем, что друга, которого он давно не видел, могут убить, - что ожидаешь услышать "Не стреляй, это мой друг!", но потом Мастер перероливается обратно. И - "Стреляй, почему ты не стреляешь". Мастер мог сказать "нет", и Крабат мог сказать "нет", но... Самое главное - противостоять воле Мастера маршала.
А как отчётливо Крабат произносит "Да!", когда Мастер предлагает убить Лышко, "которого не жалко", и какая громкая пауза перед тем, как Крабат поправляется: "Нет, на Мельнице он мой товарищ". Вкупе с тем, что на уроке Крабат сетует, что нечасто доводится применять магические умения, - очень чувствуется, что Мастер выбрал Крабата в преемники не только за талант, что Крабат ходит по тонкой грани, отделяющей его от превращения в Мастера, и почти поддаётся искушению могуществом. Кстати, именно после этого сетования Мастер отправляет Крабата продавать коня, как бы говоря: хочешь большой силы - посмотри, какая это большая ответственность.
Также я наконец обратил отдельное внимание на трикстерность Юро. Как он давит на жалость, валяет дурака, а потом сбрасывает маску и кайфует с того, что на это ведутся. Раньше, при том, что Ирко и Юро - две разные формы одного имени, я между ними общего как-то не видел, - а теперь вполне верю в такое возвращение. Шутка как раз в духе Ирко - вырастить Мастеру соперника, спалить Мельницу чужими руками и забрать Мастера с собой, ибо.
И Лышко в этом спектакле вносил в происходящее чуть больше хаоса, чем обычно. И тоже понимаешь, что да, таким он и должен быть - пак как он есть.
А "Да пошёл ты на Мельницу в Шварцкольм!" - теперь канон

После спектакля Птаха провела нас к Муму, где мы засели орать друг в друга и генерировать упорос. Свежая кровь в фандоме - всегда омномном Мне зело понравилась мысль Агаты о том, что не просто так Певунья ломанулась зимой одна в направлении проклятой Мельницы, а потому, что терять уже было нечего - недаром, говоря с Крабатом, она держит руку на животе. И это сразу объясняет, почему она согласилась выручать парня, которого впервые в жизни увидела наяву. (Откуда у неё, кстати, эти сны - тоже вопрос. Мастер насылал кошмары на Воршулу, а что если Юро-Ирко тоже умеет насылать сны? А что если оба раза Мастер, и в случае Воршулы не кошмары это были, а просто она подумала, что когда какой-то незнакомый парень снится - это от лукавого, вот и утопилась от греха?)
И понравилась её же идея, что Мастер заставляет учеников превращаться в птиц, потому что ждёт, когда кто-то превратится в орла - а они всё в воронов да в воронов превращаются. (И только один у нас на Мельнице летучая лисица и висит на шесте вниз головой.)) И тотемное животное у каждого своё. (Чёрт, тогда получается, что Мастер и Крабат оба кони. А вот Ирко что за зверь?) #яхочутакойфанфик!
Все версии происхождения и видовой принадлежности Лышко перебрали тоже. Для меня он всё-таки подменыш-перевёртыш, причём не из человека в лиса, а из лиса в человека.
Так мы засиделись в Муму до тех пор, пока она не начала закрываться и нас оттуда не выгнали.

Спасибо всем, кто был с нами, а кто не был - присоединяйтесь в следующий раз! На этом моя культпрограмма февраля, возможно, не заканчивается, если я продам почку и попаду на Вескон. Морской концерт Элгэле и Галенэль нужен моему внутреннему морю как воздух.

@темы: moments of life, поржать и убежать, friendship is magic, all the world's a stage, moments of dream, белый порошок и стекольный завод

Прошу прощения за многопостов, но мне нужно на что-то отвлекаться, помимо работы и еды. Отчёт с Эмилии начну писать завтра, на свежую голову.

Terror: посмотренное, прочитанное, сыгранное. Обрывочно. (Спойлеры!)Пока я готовился к игре, я прочитал некоторое количество кусков книжки и, наверное, уже не буду читать её целиком. Она неплоха, но кажется мне в разы более грубой и прямолинейной, чем гиперионский цикл. Но, возможно, я считаю Гиперион вершиной творчества Симмонса отчасти из-за эффекта утёнка, поэтому, если он показался вам слишком запутанным и затянутым - Террор вам может и зайти.
В Терроре Симмонс эксплуатирует уже избитый многими метод жЫрных мазков по части всякой физиологии, который почему-то так любят критики, а у меня не вызывает ничего, кроме скуки или сдержанной неприязни (мне кажется, или джентльмены слишком часто по разным поводам блюют-с?). К историчности (точнее, её по большей части отсутствию) у меня никаких претензий: очевидно же, что это фантастика с кусками викторианского антуража, местами достоверными, местами не очень, и никому не придёт в голову изучать по этой книжке менталитет. А что меня больше всего расстраивает - так это предсказуемость. О двух де-факто заглавных персонажах с самого начала всё ясно.
Да, я о Гудсере и Хикки. Гудсер слишком безупречен, автор слишком ему подыгрывает, - он не ошибается даже по незнанию, не творит фигни даже из благих побуждений, успешно анализирует и предсказывает ситуации и видит людей насквозь (тому же Хикки он не верит изначально, хотя, казалось бы, его добродушие должно было делать его более доверчивым). Из-за этого ему сложно сочувствовать.
Что касается Хикки, то когда я ещё только смотрел сериал, я надеялся, что получится более неоднозначный персонаж (проблески-то были, вроде спасения людей во время карнавала), но нет. В книжке же нам с порога жЫрно намекают, кого не любить - что заставляет вспомнить Камшу с её "вошёл Ричард, воняющий конским потом". А ещё Хикки неоднократно сравнивают с крысой, но есть проблема - я люблю крыс, а рыжие крысы - вообще самое прекрасное, что может быть (Но нет, я вряд ли когда-нибудь назову крысу Хикки - она же мне палец откусит.)) Спасибо Нагаитису, который в сериале додаёт персонажу того обаяния, которого текст его старался лишить.
Зато и в Терроре, и в Гиперионе очень заметно, что у Симмонса болит. А болит у него вопрос человечности, её потери и сохранения, той грани, за которой она заканчивается (и эта грань ближе, чем думаешь). Порой кажется, что этот вопрос болит у всего поколения, вон у Кинга тоже, - но Симмонса я люблю больше, потому что у него больше надежды.
И все эти минусы, и всё это несомненное достоинство есть и в сериале, из чего могу осмелиться на вывод: сериалом можно ограничиться. Некоторые детали там изменены (читал, что изменена концовка, но в книжную концовку я не заглядывал и не горю желанием), но идеи перенесены верно. Одно хочу узнать: есть ли в оригинале прозвучавший в сериале афоризм про "Ты то, что ты ешь". Этой темы я не ожидал и был приятно удивлён.
Что касается Туунбака... мне понравилось сравнение мастеров, что Туунбак - эдакий арктический Пеннивайз. Поглощает отчаявшихся и рассеивается перед теми, кто его не боится. (И ведь пока мне прямо не сказали, я и не подумал о том, что Фейрхольм на игре, вероятно, тоже "отпугнул" Туунбака. То есть он, конечно, испугался, но не за себя - поэтому, когда он побежал, Туунбак не укусил его за ж@пу, а когда он подобрал Хикки и обернулся, Туунбак уже ичез. У Туунбака может быть на этот счёт другое мнение, разумеется.)) И хороша версия относительно сериала (опять же, в книжке я этот момент не читал), что Хикки после смерти стал Туунбаком. Убивший дракона сам становится драконом - за что ещё я люблю Симмонса, так это за вкусные архетипы
...Но всё-таки как хорошо, что у нас на игре всё сложилось именно так, как сложилось.

Теперь, открывая в безднах тумблера артефакты реальной экспедиции Франклина (именной нож Хикки, дневник Пеглара...), я думаю, что бы теперь посмотреть. Пересмотреть в качестве подорожника Хорнблауэра? (Не оставляю надежды показать его кому-нибудь, кто ставит игры.)) Пройтись по фильмографии Нагаитиса? (Гудини и Дойла давно хотел посмотреть; HHhH опасался, но почему бы не убить двух зайцев и решиться.)
...У нормальных людей Магистр, у нормальных людей Детройт, а у меня Арктика, ну что будешь делать.

@темы: кина не будет, електричество кончилось, радио Marcus FM, royal navy, чукча читатель

Джеймс Фейрхольм. Отчёт отперсонажный. Продолжение. (Ворнинг: слэш.)Надо же, он это выговорил. Всё же не настолько божий одуванчик, каким казался.
- Вот как. Продолжайте, лейтенант.
- Я расскажу, как всё было, сэр, - Ирвинг не нуждался в подбадривании и излагал с явным удовольствием, делая паузы для большего эффекта. - Около двух недель назад я спустился в трюм. И застал там лейтенанта Фейрхольма. С другим человеком. Они занимались содомией.
- Я помню, как мы с вами столкнулись в трюме, лейтенант, - кивнул я. - Но мне казалось, что тогда мы с вами всё обсудили. Я объяснил, что искал свой шейный платок, а вам померещилось...
- Вам не давали слова, Фейрхольм. Лейтенант, кто был вторым человеком?
- Мистер Хикки, сэр. Когда я их окликнул, они вышли, на ходу поправляя штаны, и несли какую-то чушь о том, что в штанину залезла крыса или вроде того...
- Заметьте, лейтенант, - примирительно проговорил я, - Что я ни в чём вас не подозревал и не подозреваю. Я с самого начала считал, что слова мистера Коллинза в отношении вас были ошибкой или клеветой. Однако вы продолжаете обвинять меня чёрт знает в чём.
- Обвинять? - Ирвинг распахнул на меня самые невинные глаза. - Я всего лишь говорю правду.
- Вы ничего не видели. В трюме было темно.
- Помолчите, Фейрхольм! У вас будет возможность высказаться.
- Прошу прощения, сэр. Я готов ответить за то, в чём действительно виновен, но не хочу отвечать за то, чего не совершал.
- И в чём же вы виновны?
- В том, что не доложил о словах мистера Коллинза, сэр. Спускаться же в трюм уставом не запрещено.
- Чем вы занимались в трюме, лейтенант?
- Я уже говорил. Искал свой шейный платок, сэр.
- Вы искали его в штанах? - ядовито вставил Ирвинг.
- Сдались вам мои штаны!..
- А что делал в трюме мистер Хикки?
- Он согласился мне помочь. У нас как раз погасла свеча, и мы смеялись, пытаясь найти выход на ощупь и натыкаясь друг на друга, когда в трюм спустился лейтенант Ирвинг. Он услышал нас и, видимо, сделал такие странные выводы.
- И часто вы теряете платки в трюме, лейтенант? - продолжал Фицджеймс. - Не припомню, чтобы я часто отправлял вас с поручениями в трюм.
- В первый раз, сэр. И искал по всему кораблю.
Около недели назад я действительно потерял свой платок, но поиск не дал результатов. Должно быть, я оставил его там, где порыв ветра мог вынести его на верхнюю палубу и смешать со снегом.
- А нашли в трюме?
- Нет, сэр, не нашёл.
- После того случая я говорил с мистером Хикки, сэр, - пропел Ирвинг, видимо почуяв, что я не собираюсь сдавать оборону. - Он ничего не отрицал.
Об этом разговоре Корнелиус мне не рассказывал - что могло означать, что Ирвинг врёт. Беспристрастный судья после такого утверждения пригласил бы самого мистера Хикки, чтобы тот подтвердил или опроверг его слова. Но куда там! Пока любые слова Ирвинга принимали за истину, мне было нечем крыть.
- Спасибо, лейтенант Ирвинг. Вам следовало доложить об этом раньше, но ваше положение всё же получше, чем положение лейтенанта Фейрхольма. Вы можете быть свободны.
Ирвинг удалился, весьма довольный собой, и дышать сразу стало легче. Больше он ничего не сможет испортить.
- Лейтенант Фейрхольм. Вы хоть понимаете, насколько нелепо звучат ваши оправдания?
Нет, не понимаю. Зато я бы охотно послушал оправдания лейтенанта Ирвинга - если, конечно, ему вообще пришлось доказывать свою невиновность чем-то, кроме ангельского взора.
- Мне не в чем оправдываться, сэр. Я искал шейный платок.
Фицджеймс нависал надо мной почти вплотную, так что мне приходилось откидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Если Крозье и оставался рядом, то его я уже не видел и не слышал.
- За содомию полагается смертная казнь, лейтенант. Не усугубляйте ваше положение ложью.
Кажется, в этот момент я страшно устал. Устал от презумпции виновности, устал бесплодно врать.
- Что ж, если вы в самом деле хотите услышать о том, что было, сэр...
- Да, пожалуйста.
Я набрал воздуха в грудь. Пусть повесят меня одного, раз уж я так глупо попался. Слабым утешением было то, что рано или поздно Ирвинг всё равно бы нас выдал, а сейчас у меня было бесценное преимущество: изложить свою версию событий без вмешательства Корнелиуса.
- Как старший по званию, я воспользовался своим положением и... оказал дурное влияние на мистера Хикки.
- Точно вы на него, а не наоборот?
- Совершенно точно, сэр.
- Быть такого не может. Вы просто его выгораживаете.
- Вы слишком хорошо обо мне думаете, сэр, - я изобразил благодарную улыбку, но говорил твёрдо.
- А мне кажется, вы думаете о себе слишком плохо. Вы же хороший мальчик, Фейрхольм.
- Может, я и хороший, но я простой человек, сэр. И то, что для вас и для лейтенанта Ирвинга может показаться чудовищным, - для нас, простых людей, почти в порядке вещей: на шахтах, или среди матросов на грузовых кораблях, там, где мужчины подолгу не видят женщин...
Теперь врать получалось легче и уверенней. Ложь во спасение окрыляла, я почти сам верил в то, что говорил.
- Я тоже давно не видел женщин, лейтенант.
- Я понимаю, сэр. Это было моментом пагубной слабости с моей стороны, и я полагал, что мистер Хикки... сможет мне в этом помочь. Но я ошибался.
- Ошибались?..
- Да, сэр. Мистер Хикки ничего мне не позволил. Он был возмущён, и мистер Ирвинг, вероятно, услышал нашу перепалку и сделал соответствующие выводы.
- Но почему снова мистер Хикки?!..
- "Снова", сэр?.. - я удивлённо приподнял бровь.
Фицджеймс снова и снова выдавал себя с головой. Как только Ирвинг произнёс фамилию Корнелиуса, коммандер словно вцепился в шанс повесить Хикки. Когда же я стал брать вину на себя, он был явно разочарован и надеялся меня переубедить. Теперь же он досадовал, что добыча ускользала у него из рук. Как можно взъесться на человека так сильно, чтобы желать его смерти?!..
- Что ж, вы оба получите плетей. Уставом предписывается виселица за совершение противоестественного полового акта, в этом же случае, если я верно понимаю, оный акт совершён не был, а было только намерение.
- Верно, сэр. Но это было только моё намерение, которое мистер Хикки не разделял и не должен за него отвечать.
- Не разделял? Вы хотите сказать, будто изнасиловали мистера Хикки?
- Нет, сэр. Я ведь уже сказал: он ничего мне не позволил. Он оттолкнул меня, а я не стал применять силу. Мистер Хикки - не соучастник, а жертва, и на его месте мог быть практически любой матрос.
- Что же он в таком случае делал с вами в трюме?
- Я обманул его, сэр. Как старший по званию я попросил его мне помочь, он спустился со мной в трюм, не зная о моих намерениях...
- И что мы с ними будем делать? - Фицджеймс наконец вспомнил о существовании Крозье и обернулся к нему. - Нужно решить, как развести их по разным кораблям. Я останусь либо с одним лейтенантом, либо без ледового лоцмана...
- Я могу поклясться, сэр, что более не позволю себе никаких преступных посягательств ни в отношении мистера Хикки, ни в отношении кого бы то ни было ещё, - сказал я.
Видимо, мы слишком долго торчали у входа в трюм, потому как сам сэр Джон пришёл нас искать.
- У вас всё в порядке, господа?
- У нас тут признание в акте содомии, сэр, - бодро доложил Фицджеймс.
- Не совершённом, - уточнил я.
- Как интересно, - произнёс сэр Джон, и выражение его лица сделалось сложным. - Расскажите.
Я кратко пересказал сэру Джону всё то, что уже изложил.
- Я понимаю, что сейчас стоит заниматься более важными проблемами, - добавил Фицджеймс. - Но лейтенант Ирвинг доложил нам об этом инциденте, и его нельзя было оставить без внимания.
- Каковы ваши отношения с лейтенантом Ирвингом, лейтенант Фейрхольм? - проницательно поинтересовался сэр Джон.
- Я не держу на него зла, сэр. Я даже могу сказать, что благодарен ему...
...За молчание. Которое длилось недолго. Теперь, когда оно закончилось, я затруднялся определить, что испытывал по отношению к тем, кто желал Корнелиусу смерти. Протягивать им руку, если они провалятся в полынью, точно не стану.
- Благодарны за то, что он вас выдал? - неожиданно откликнулся сэр Джон. - Это... даже слишком благородно. Вы можете идти, лейтенант.
- Спасибо, сэр.
Совершенно вымотанный, я вышел на жилую палубу. Я так долго стоял по стойке смирно, что колени у меня не сгибались.
- Что я пропустил, господа? - поинтересовался я, постаравшись найти в себе приподнятый тон.
- Инуитка напала на мистера Гудсера, - буднично сообщил доктор Стэнли. - Чуть его не убила.
- А я предупреждал! - воскликнул я. - Неужели нужно было дождаться кровопролития, чтобы понять, что она опасна... Как мистер Гудсер?
Но в качестве ответа на мой вопрос мистер Гудсер сам вышел из лазарета - осунувшийся, но живой.
- Вы в порядке? - ему я даже мог искренне посочувствовать. Дурак просто увлёкся девицей в мехах, наверняка подошёл слишком близко.
- Да, спасибо.
Теперь я отчаянно боялся одного: что командование пожелает поговорить с Корнелиусом, и он также захочет взять всё на себя. Тогда дело точно закончится виселицей. Необходимо было как можно скорее поговорить с ним и пересказать свою версию событий, чтобы мы не расходились в показаниях, - и так, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил.
Но Корнелиус, сидя на нижних ступенях лестницы, мирно беседовал... с лейтенантом Ирвингом. Значит, Ирвингу хватало наглости не только спокойно смотреть в глаза человеку, которого он только что старательно отправлял в петлю, но и выслушивать что-то, что он наверняка так же послушно принесёт в зубах начальству. А если я попробую вмешаться, Ирвинг сразу догадается о моих намерениях. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать, когда они закончат разговор.
Никогда ещё в моей жизни время не тянулось так долго. Я не мог усидеть на одном месте и метался от одного края палубы к другому, меряя её быстрыми шагами. Наконец я не выдержал и воскликнул, в очередной раз проходя мимо Корнелиуса и Ирвинга:
- Да сколько можно секретничать!..
Они, вероятно, поняли меня по-своему, поскольку поднялись и оба направились прочь.
- Легче не стало!.. - прокричал я им вслед.
Мне представлялось, что они остановятся там же, где недавно был я, - у входа в трюм. Сам я испытал острое желание выйти на верхнюю палубу и полагал, что не помешаю им, если пройду мимо. Я думал только о том, чтобы немного побыть наедине с холодом и белизной, но когда я поднялся на палубу, там оказалось неожиданно людно: помимо Корнелиуса и Ирвинга там собралась добрая половина командования. Они курили, держась подальше от борта. Я хотел было проскользнуть между ними, извинившись, но меня остановил голос коммандера Фицджеймса:
- Фейрхольм! Куда без шапки?!
- Я ненадолго, сэр, только глотнуть воздуха.
- Немедленно вернитесь и наденьте шапку!
- Так точно, сэр.
Я добежал обратно до жилой палубы, напялил шапку, вновь выскочил на верхнюю палубу и прошёл вперёд к самому трапу. Метель почти улеглась, и свежий снег хрустел под ногами. Я поднял голову, глядя в чёрную бездну неба с неутомимыми зелёными волнами северного сияния, и дышал полной грудью. Я чувствовал себя необычайно свободным, как будто внутри меня какие-то детали, громоздившиеся вперемешку, встали на свои места. Как будто я наконец осознал, что было главным.
- Вы помните о том, что нельзя оставаться на верхней палубе одному, лейтенант?
- Я вас не задержу, - пообещал я. - Я уйду тогда же, когда и вы.
- Получается, я всех задерживаю?.. - Корнелиус поспешно докурил свою папиросу, и пришлось покидать палубу вслед за остальными, не успев вдосталь насладиться равнодушной ночной тишиной.
Я вернулся на жилую палубу. На варежках, которыми я опирался на заснеженные перила, налип снег, и я умыл им лицо и шею. От этого также сразу стало легче. Мысли перестали лихорадочно роиться, а сердце - бешено колотиться. А Корнелиус снова присел на ступени, но в этот раз был один. Я огляделся и, убедившись, что никто за мной не следит, подошёл к нему и встал рядом.
- Если бы ты не признался Ирвингу, он ничего бы не смог доказать... - прошептал я, хотя собирался начать с "Прости".
- Признался в чём? Мы с Ирвингом говорили о том, как спасти нас всех. Он же обещал, что эта тема не будет затронута.
Обсуждать судьбу корабля и экипажа он меня не пригласил. Значило ли это, что Ирвинг успел заронить в нём недоверие ко мне?.. Но это не имело значения, ничто не имело значения.
- Она уже затронута - спасибо Ирвингу. Но это не важно. Главное, запомни вот что: если спросят, скажи, что ты ничего мне не позволил. Иначе нас обоих повесят. Слышишь? Я заманил тебя в трюм, но ты меня оттолкнул, а Ирвинг услышал нашу перебранку. Ты понял?
Корнелиус посмотрел на меня снизу вверх и улыбнулся:
- Конечно. Ничего не было.
Самый огромный камень свалился с моего сердца. От такого бесконечного облегчения впору летать.
- Вот и хорошо. Да, ничего не было.
Если бы я знал, что мне предстоит умирать, я, быть может, сказал бы что-то ещё. О том, что ни о чём не жалею - ни о том, что попал в экспедицию на Эребус, ни о том, что встретил его, Корнелиуса Хикки. Что даже если бы я заранее знал, что всё закончится смертью, - я бы ни от чего не отказался. Потому что не так страшно умереть, когда в твоей жизни была такая улыбка, как жить, никогда её не увидев. Но я не сомневался, что выживу - ради того, чтобы он вновь мне улыбнулся, - и потому отошёл, опасаясь, что на нас обратят внимание: на палубе стало более людно.
Облегчение было так велико, что когда из лазарета прозвучал вопрос: "Есть ли у нас верёвка?" и кто-то притащил обрывок бечёвки, я подумал: коротковата.
Следом из лазарета вывели связанную Безмолвную. В её лице по этому поводу ничто не изменилось: оно оставалось всё таким же безучастным и равнодушным. Капитан Крозье вышел на середину палубы и заговорил о том, что многие поддались влиянию инуитских россказней и поверили в неуязвимого и вездесущего туунбака. Что медведь - не дух и не дьявол во плоти, и все голоса в голове - голоса наших собственных страхов. Мистер Гудсер и другие, стоявшие ближе к нему, угрюмо смотрели исподлобья, но я не мог поручиться, что все они раскаивались в своих заблуждениях.
Я не ожидал, что в моё отсутствие панический страх перед туунбаком достигнет таких масштабов, но подумал о том, что мой выпад против Ирвинга, когда меня словно чёрт дёрнул за язык, мог быть подстёгнут колдовством шаманки. Она находила слабые места и ворошила тёмные уголки души, чтобы погубить нас поодиночке, так же как медведь нападал на тех, кто отбивался от прочих. Но её власти здесь больше не было. Едва ли её повесят - она не была подданной Её Величества и не подлежала трибуналу, - но уж наверняка посадят под замок. Или отправят на все четыре стороны, когда мы разделаемся с её обожаемым туунбаком.
Окончив свою речь, капитан Крозье отошёл поговорить с доктором Стэнли, но говорили они достаточно громко.
- Это массовая истерия, - рассуждал доктор Стэнли, и в его неизменном хладнокровии было что-то успокаивающее. - Как в былые времена, например, люди выходили на улицы и начинали танцевать, пока не падали замертво. Но даже хорошо, что мы имеем дело с массовым явлением, а не помешательством отдельных людей...
Коммандера Фицджеймса не было видно, а меня так и подмывало задать ему странный вопрос: скоро ли наказание. Ожидание изматывает, особенно когда не знаешь, к чему готовиться. Меня не испугало бы любое количество плетей, но хотелось окончательно прояснить перед ним тот факт, что Корнелиус по всем человеческим законам не должен нести наказание вместе со мной. Даже если его имя просто прозвучит в связи с содомией, его положение среди матросов и солдат станет попросту опасным.
Время клонилось заполночь. Палуба пустела. Утомлённый Корнелиус задремал в кресле. Ирвинг попросил у лейтенанта Литтла его альбом, в котором тот рисовал то моржей, то пингвинов, скучая по южному полюсу, а затем и сам начал клевать носом, сидя на стуле. Дождавшись, пока на нас никто не будет смотреть, я укрыл Корнелиуса пледом. Он взглянул на меня, я шепнул: "Спи" и остался сидеть рядом. Я ещё ни разу не видел его спящим и, пожалуй, ещё ни разу не имел возможности смотреть на него так долго. И, что бы ни было впереди, этого было более чем достаточно для счастья.
Спи. Всё будет хорошо. Ну, за исключением того, что у нас теперь стало меньше продовольствия. Но когда сократят паёк, я отдам тебе половину своего. Если его не будет вовсе, я от себя кусок отрежу, но не позволю тебе голодать.
Сэр Джон велел всем собраться для окончания совещания. Корнелиус проснулся и встал - я подхватил упавший на пол плед. Офицеры сели за стол; сэр Джон объявил, что люди имеют право знать правду о намеренной порче консервов, и об этом будет объявлено. И диверсанты будут обезоружены тем, что их поступок будет назван своим именем, и они будут знать, что навредили своим же товарищам и самим себе. Сказал, что будет честен перед командой и не станет скрывать приготовлений к отступлению с кораблей. Когда он договорил, слово взял коммандер Фицджеймс.
- Несмотря на то, что сегодня мы столкнулись со многими трудностями и нам многое предстоит сделать, не стоит забывать и о дисциплине. За этот день два человека совершили серьёзные проступки, за которые понесут заслуженное наказание. Лейтенант Джеймс Фейрхольм за измену, неповиновение приказам... - и он перечислил ещё что-то, имеющее мало ко мне отношения, - Приговаривается к двадцати плетям.
- Позвольте мне одну просьбу, сэр, - заговорил я, решив заручиться вниманием свидетелей.
- Говорите, лейтенант.
- Я прошу в связи с причиной моего наказания не упоминать имени другого человека, ни в чём не виновного, дабы его не скомпрометировать...
- Вы бы лучше о себе позаботились, Фейрхольм, - прервал меня Фицджеймс, отмахнувшись. - Ледовый лоцман Корнелиус Хикки за измену, подстрекательство к мятежу... приговаривается к сорока плетям. Оба наказания будут приведены в исполнение завтра. Также мистер Хикки будет временно переведён на Террор.
- Переведён в каком качестве? - уточнил капитан Крозье.
- В качестве пациента вашего лазарета, я полагаю. Очень... долгого пациента.
Сорок?!.. Мне казалось, я ослышался. Потому что, если я не ослышался, почему его никто не поправил?..
- Разрешите обратиться, сэр, - мистер Гудсер обрёл дар речи раньше, чем я. - Но сорок плетей - это слишком много. Он может этого не пережить.
- Мистер Гудсер прав, сэр, - подтвердил доктор Стэнли. - Я должен предупредить, что в наших условиях риск летального исхода крайне велик. Вы уверены, что готовы лишиться ледового лоцмана?
- Спасибо, доктор Стэнли, я это знаю. Но вам не известны преступления мистера Хикки. По уставу он заслуживает виселицы. Поэтому сорок плетей - вполне справедливое наказание.
- Простите, сэр, но я поддержу мистера Гудсера, - произнёс я. - И прошу вас не только о справедливости, но и о милосердии.
- И я прошу вас принять во внимание, сэр, - добавил мистер Гудсер, - Что мистер Хикки ранен. И отсрочить или облегчить наказание.
Чёрт побери, а в этом парне была смелость. И была совесть. У этого парня, испугавшегося туунбака, поверившего как ребёнок страшным сказкам инуитской ведьмы, - у него одного за этим столом, за которым сидели заслуженные герои, хватило мужества высказаться против убийства.
- Отсрочить наказание я готов, - согласился Фицджеймс. - Облегчить - нет.
Теперь я понимал, почему с самого начала Фицджеймс заговорил с Крозье о переводе - моём или Корнелиуса. Развести нас по разным кораблям, чтобы я не присутствовал во время наказания и не мог вмешаться, чтобы я даже не знал, когда оно произойдёт, и чтобы все члены команды, которые знали Корнелиуса, не присутствовали тоже... Хитро. Но не слишком. Потому что для того, чтобы убить Корнелиуса, нужно начать с меня и никак иначе.
Это было простой и ясной мыслью, всеобъемлющей и не оставляющей места для страха, сомнений или иного исхода: я не позволю. Не позволю тебя убить.
- На этом объявляю совещание закрытым, - подытожил сэр Джон.
Спасибо мистеру Гудсеру за отсрочку.
За это это время можно всё изменить.


Игра закончилась часу в седьмом утра, а всё равно "как уже всё?!". Кинули D100+20 на забарывание Туунбака и выживаемость группы, которая покинет корабли. Потом на выживаемость Хикки. Оба раза 93. (Хотя мне по большому счёту пофиг на кубики, я всяко сторонник всеобщего уползания.))
Немного послушав, что у кого было, с мыслью "и эти люди запрещали нам ковыряться в носу" (кто-то травил сэра Джона грибами, кто-то убил Коллинза и свалил на медведя, кто-то скрыл признание инуитки в порче банок - а пороть будут нас)), я пошёл собираться, поскольку до следующей игры у меня оставались считанные часы. Вернул Северину не пригодившиеся булавки - так и не успели заняться скалолазанием(тм), что, впрочем, никого не спасло.
Большой мрр Беркане, которая подвезла нас с Северином до метро. Джеймс и Корнелиус уехали в рассвет на Туунбаке Доставив спящего Северина до Китай-города, я поехал домой, чтобы пару часов поспать, собраться и отправиться на Эмилию, отчёт с которой, конечно, впереди.

Итоги и благодарностиЛюблю, умею, практикую играть про выход вверх. Никогда не надоест (тем паче что не везде получается). Хикки мог канонично принести Джеймса в жертву Туунбаку (что тоже по-своему красиво), но пусть лучше они вдвоём доберутся до Гавайев. Хотя это, безусловно, будет нелёгкий путь - а кому в этой нашей Арктике легко?..
Когда мастера рассказывали, что Туунбак, как дементор, "высасывал" с корабля радость и счастье, мой внутренний Джеймс сказал "ахаха, моё счастье Туунбаку не забрать". Он не отчаивался даже в самые тёмные моменты, потому что "пока мы оба живы - ещё не всё потеряно".
Если бы Корнелиус не выжил, Джеймс бы, наверное, пошёл и съелся Туунбаком. Полагаю, одной из причин выживаемости Хикки станет то, что Фейрхольм ещё поваляется в ногах у сэра Джона и Фицджеймса в духе "Если вы вправду считаете меня хорошим человеком, то понимаете, что если из-за меня умрёт другой человек и я буду с этим жить - это слишком жестокое наказание, много хуже смерти". И сумеет вымолить хотя бы по 30 плетей на каждого. Сэр Джон ведь добрый, да?.. Потому что если нет, прочие методы спасения будут уже нелегальными и наверняка закончатся для Джеймса фатально (хотя, быть может, это и спровоцирует бунт, толпе нужны мученики)). В общем, играть... как это обозвать? хикхольм? - всё равно что опять играть хоукандерс, в самом деле: рано или поздно все захотят тебя убить, чтобы предотвратить канон.
При всём этом Джеймс - не то чтобы совсем положительный персонаж. Ему не приходило в голову просто убить ни инуитку, ни Ирвинга, в силу отсутствия привычки решать проблемы насилием, - но если бы остро встал вопрос "жизнь кого-то или жизнь Корнелиуса", выбор был бы очевиден: он положил бы кого угодно. Сожалел бы, но положил.
Не перестаю радоваться тому, как толпа натуралов прохлопала испортившую консервы инуитку. У Джеймса в этом отношении было преимущество: у него спермотоксикоза не было А на самом деле - во-первых, Джеймса ни разу не привлекали мужчины до Корнелиуса, да и сейчас не привлекают, так что он, можно сказать, хиккисексуал. А во-вторых, у меня нет никаких претензий к поклонникам леди Безмолвной - они и в каноне вели себя точно так же. Джеймс же из того, что нашёптывал Туунбак, не напирал только на то, что инуитка безумна - потому что он к ней и близко не приближался, не общался и её приходов не видел.
Что же до каноничного эпизода с застукавшим любовников Ирвингом, то в моём загрузе его не было, а я забыл уточнить; поскольку в некоторых деталях мы шли не по канону, я решил, что спалимся мы уже на игре. Когда оказалось, что эпизод таки был, пришлось импровизировать - не люблю в такие вкусные игровые моменты перекидываться в оленя. Жаль только, что непосредственно наказание в игру уже не влезло и погоны не полетели. Кстати! А они полетят? Или Фейрхольма всё-таки оставят лейтенантом?
А что Джеймс глупо попался - тоже логично. (То, что я люблю вестись на "глюки" и следовать мастерской установке "всё обострять!" - обоснуй игроцкий, а мы сейчас о персонажном.) Как говорится, хочешь жить - умей вертеться, чтобы увернуться - нужно притвориться, а он притворяться не умеет, ему проще хоть под пули, но самим собой...

Спасибо мастерам - Владу и Мине! За движуху, атмосферу, стекло и бесценную возможность пофиксить канон. За яркую, запоминающуюся и эмоциональную игру с полным погружением.
Спасибо Северину за Корнелиуса Ну, я не знаю, как описать, насколько это здорово, когда он... такой - деятельный и беспокойный, улыбающийся и понимающий, немного безумный и в то же время рассудительный, искренний и переменчивый. Спасибо за все до- и послеигровые песни-стихи-визуал-обсуждения - не припомню, когда у меня в последний раз была такая игроцко-партнёрская отдача, обычно я тихо варюсь в своём котле и не навязываюсь. Это чертовски ценно.*-*
Спасибо Мине за Фицджеймса! Очень сложный клубок ощущений он оставил Фейрхольму - такой "отец солдатам", который нежно спустит с тебя шкуру "ради твоего блага" и который тебя, дурака, вот так на самом деле любит, а ты его разочаровываешь всем собой. Хорошо, что Джеймс к излишней рефлексии не склонен - он просто всё больше выходит из-под обаяния Фицджеймса, но до последнего будет делать вид, что они по-прежнему на одной стороне.
Спасибо Алёне за Крозье! Он был очень... настоящим Крозье - держащим себя в руках в любой ситуации, последовательным, рациональным и внушающим огромное уважение. На него хотелось равняться, на него можно было опереться, в нём было и есть много честной веры и такта.
Спасибо Нике за сэра Джона! Я очень рад, что Франклин был у нас адекватнее, чем в каноне. Было видно, как ему нелегко, какой он... старомодный капитан, для которого главное - быть настоятелем плавучего монастыря, а уже потом - лидером и командиром. Во время его последней речи Джеймс почему-то очень чётко ощутил, хоть это и не проговаривалось, что сэр Джон останется на Эребусе, когда остальные уйдут, - потому что иначе просто невозможно.
Спасибо Рю за Ирвинга! И поздравляю с первым положительным персонажем. Хотя с точки зрения Джеймса тут ведь как: всё-таки двоих человек чуть не подвёл под петлю. Но - определённо lawful good.
Спасибо Луару за Литтла! Своим рвением натуралиста он Джеймса даже немного подбешивал.)
Спасибо Наташе за Блэнки и Вике за Гудсера - островкам эмпатии и жертвенности в нашей суровой Арктике. Такие разные, так по-разному уязвимые и несгибаемые одновременно. Незаметные огоньки, на которых в сущности держится очень-очень многое.
Спасибо Гобе за Ле Висконта - вот кто остался terra incognita с его суеверностью и молитвами.
Спасибо Беркане за Туунбака и голоса в голове! Спасибо Ярхэ за стрёмную Безмолвную, которая смотрела на белых смертных как на туунбачье дерьмо!

Теперь очень хочется сходить в исход В смысле - поиграть в пеший поход через вечную мерзлоту, с холодом и голодом, с "поделиться последней печенькой или втихаря сожрать собаку", с Туунбаком, подъедающим тех, кто отчаялся и отстал... В этом месте уместно сказать, что проще фичок написать, и я даже соглашусь.)
В два лагеря поиграть хочется тоже. Чтобы в одном лагере субординация дисциплина порядок обед по расписанию чтение устава по ролям, а в другом - анархия содомия каннибализм никаких чинов все равны и только Хикки равнее. Обычно игра в два противоположных лагеря заканчивается зарницей, но тут все друг другу не враги, а многие даже товарищи, а некоторые ещё и джентльмены, - в общем, в большинстве не станут стрелять на поражение с первого взгляда, а вот переговоры явно будут оч-чень непростыми. Делёжка ресурсов, переманивание друг друга на свою сторону, мелкие диверсии, захват пленных, припомнить друг другу былые обиды или забыть их... Может быть вкусно.

@темы: friendship is magic, радио Marcus FM, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, royal navy

Тизер Корнелиуса Хикки для Северина (уже одобрено). Просто потому что я люблю веснушки. И, несмотря на морской тэг, он всё-таки отчётливо не про море.
Внезапно лиричный саундтрек: первая песня от меня и немецких корней Джеймса, вторая от Северина (полюбопытствуйте переводом в обоих случаях).
+1

Подробности - в грядущем отчёте. Прям хочу, чтоб эту историю прочитали, в т.ч. какоридж, при всей моей косноязычности (если вас не смущает слэш без рейтинга), - она красива и даже мою матушку зацепила.

@темы: радио Marcus FM, соседи по разуму, aesthetics, royal navy

Очень жду спектакль, чтобы было куда сходить толпой, кроме Кукольного

01.02.2019 в 23:20

Пишет  Alma Mahler:

Вторая песня Мастера к спектаклю "Крабат"
На снежный саван голубой
Ложится лёгкий след...
Уйти бы следом за тобой
Туда, где смерти нет.

Где сгинут ревность и вражда,
Где верят чудесам...
Никто тебя не принуждал –
Ты выбрал это сам.

Иду за гробом – снег в лицо
И хмель мне нипочём.
Я был учителем, отцом,
Судьёй и палачом.

И вот навеки за порог
Твоя уходит нить...
Ты выбрал сам – а я не смог
Тебя остановить.
Читать дальше
За гранью прожитого дня
Остались гнев и месть.
Я раньше должен был понять,
Что ты уже не здесь.

...А ветер хлещет по глазам,
Давя беззвучный крик...
Ты выбрал сам.
Я выбрал сам.
Мы квиты, ученик.

01.02.2018

URL записи

@темы: стихи не ведают стыда, белый порошок и стекольный завод