Что я забыл сделать под отчётом, так это пояснить, почему Джеймс тёр глаза над картой. Вот почему.Когда до игры мастера спросили, кто хочет себе каких-нибудь симптомов, я подумал, что почему бы и нет. Но отыгрывать чахотку без пожизнёвого кашля - голос сорвёшь, поэтому я предложил постепенную потерю зрения: для Арктики, где кругом белизна, а тёмные очки есть не у каждого - обычное дело. А незрячих персонажей я уже играл и убедился, что мне норм, так что сыграл бы и приступы соматической слепоты.
Не знаю, были ли в итоге симптомы обеспечены игротехнически, или только голоса Туунбака, - я бы и без игротехники справился, если бы у меня оказалось свободное время и захотелось Джеймсу дополнительного стекла про "я стану бесполезен, вылечу с флота и сдохну в канаве (если вообще до этого доживу)". Но получилось наоборот: времени не хватало, стеклом я и без того хрустел не переставая, - посему от исходной идеи осталась только расплывающаяся перед глазами карта.
Полагаю, что даже если это как-то усугубится, то не фатально и по возвращении в нормальный климат со временем придёт в норму.

Обычно не записываю ничего послеигрового, поскольку без упоминаний чужих персонажей не обойтись, а мне каждый раз чертовски неловко писать о чужом. Но если я не вытряхну Арктику из головы, я просто не смогу жить дальше, писать отчёт с Эмилии, вводные на Розу и тексты на рейтинг. %)
Постканон относительно игры, неканон относительно всего, Корнелиус/Джеймс, остальные.
Драббл про Туунбака, ~820 слов
Дрожь от холода стала такой привычной, что от неё уже не сбивались ни голос, ни прицел.
Джеймс целился в пустую консервную банку, которую поставил в двадцати шагах. Тревожить выстрелами вахтенных и попусту тратить патроны не полагалось, но и не требовалось.
- Не стоит мне слишком долго прицеливаться, - произнёс он, опустив руку и часто моргая. - Начинает двоиться в глазах. Но медвежья голова ведь крупнее банки, а?
- Ты хочешь в охотничий отряд, даже не зная, разглядишь ли цель? Ты говорил с доктором?
- Он сказал, что по ночам нужно спать, а не пытаться читать книжки и потом клевать носом на вахте.
Он даже был прав, вот только сложно заснуть, когда перед глазами цветные пятна.
- Уж лучше книжки. - Корнелиус, хмурясь, глядел куда-то дальше и выше торчащей из сугроба банки. - Эта охота - пустая трата времени. И людей.
- Брось. Это ведь просто зверь. Убивают же китов, которые гораздо крупнее и опаснее.
Шум на площадке для игры в мяч, на которой собрались добровольцы и зеваки с обоих кораблей, стих. Стих даже собачий лай (получая меньше мослов и рыбьих голов, чем обычно, пёс, очевидно, решил, что должен зарабатывать лучше, и почти не замолкал).
Потом раздались первые крики и выстрелы.
- Ты тоже это видишь? И всё ещё считаешь, что это "просто зверь"?
В тумане, ещё не высушенном солнцем, проступала высокая, узкая тень. Несколько мгновений её можно было принять за фата-моргану - призрачный корабль, мираж, плывущий сам по себе над гладью глубокого снега, наметённого бураном на льды.
Следом прояснились очертания существа, заставляющие вспомнить газетные заметки о доисторических ящерах. Оно шагало на неестественно длинных лапах и было настолько худым, что лопатки торчали, как два горба, а хребет выгибался дугой. Тяжёлая плосколобая голова на длинной, как у лошади, низко опущенной шее покачивалась из стороны в сторону, а под ней свисала спутанными патлами белая шерсть. Такие же лохмотья украшали запавшие бока.
- Уходи на корабль. Сейчас же.
- А ты не пойдёшь?
- Я вооружён, в отличие от тебя. Пусть только подойдёт поближе.
- Он идёт прямо сюда, - Корнелиус привстал на носки сапог и разве что рукой не махал. - Что если он ищет не добычу? Ты видел его глаза? У него глаза разумнее, чем у многих людей.
- Именно поэтому. Ты. Уйдёшь на корабль.
Зверь в самом деле приближался; убегать от такого исполина было бессмысленно, но, быть может, он выберет более лёгкую жертву и не станет преследовать вторую. По крайней мере, Джеймс на это надеялся.
- Тебе жить надоело, мать твою? У тебя один заряд!
- Марш на корабль!
Когда выстрелов стало больше, зверь досадливо отпрянул, как от удара плетью, и побежал. Снег и лёд, который он разбивал лапами, взметывался волнами, почти скрывая его из виду. Ухудшал видимость и пороховой дым, разлившийся в безветренном воздухе.
- Ты мне приказываешь?
- Да. Я тебе приказываю, как всё ещё лейтенант.
- А как Джеймс?
- А как Джеймс я тебя прошу.
Через несколько мгновений оборачиваться назад стало некогда. Джеймс прицелился; в точке, на которой остановился его взгляд, вскидывались жилистые лапы с длинными пальцами и загнутыми когтями, мелькала оскаленная морда. Глаза... Джеймс ничего не успел подумать о глазах зверя, но он чувствовал себя точно так же, как в тот раз, когда ему довелось целиться в человека.
Он выстрелил.
Метрах в пяти от него зверь споткнулся на бегу - должно быть, пуля задела лапу.
Столкновение со зверем было сродни столкновению с почтовым дилижансом - удар, темнота, в голову словно хлынул изнутри кипяток под напором, а потом рот, глаза и уши залепил снег.
...Джеймс очнулся от того, что кто-то бесцеремонно раздвигал двумя пальцами веки его правого глаза. Он отмахнулся, почти задев того по лицу.
- Между мёртвым и спящим есть разница, мистер Гудсер.
- Прошу прощения, но вы не спали.
- Сколько?..
- Четыре часа.
Джеймс огляделся. Судя по всему, в лазарете не хватало мест и раненых положили на полу.
- Кто ещё пострадал? - он попытался приподняться, но все рёбра заныли так, будто его отжимали, как тряпку для мытья палубы.
Гудсер назвал несколько имён. В основном солдаты и матросы.
- А с Террора?
Ещё несколько.
Имени Корнелиуса среди них не было.
- Почему вы не отступили, лейтенант?
- Хм-м. Не знаю. - голова слишком сильно гудела, чтобы выдумывать внятную ложь.
- Я понимаю. Когда я впервые увидел Туунбака, я тоже от страха не мог пошевелиться. Будто ноги к земле приросли.
- Что с ним? С Туунбаком.
- Капитан говорит, что он сдох. Мистер Блэнки выстрелил ему прямо в пасть - хотя он после этого ещё стоял на ногах. Руку мистеру Блэнки придётся ампутировать... И он потерял много крови.
- Кто, мистер Блэнки?
- Нет, Туунбак. Кровавый след тянется очень далеко, до расселины. Хотя не думаю, что он мог туда заползти.
- Мы не нашли тела! - раздался возглас лейтенанта Литтла. - Но вы столкнулись с ним почти нос к носу. Вы запомнили его? Сможете зарисовать?
Джеймс пошевелил пальцами правой руки. На них остались морозные ожоги от курка и спускового крючка - значит, он не выпустил пистолет, когда потерял сознание.
- Да. Наверное, смогу.
Драббл про маскарад, кинк!R, ~1000 слов
Это был звёздный час театральной бутафории, хранившейся на Эребусе: все, кто не хотели быть узнанными во время праздника, расхватывали маски. Шуты, дикари, пираты, львы и обезьяны - многим даже в детстве не приходилось видеть такой роскоши.
- А как надевать вот эту?
- Вот так. Видишь?
- О, да это же маска Безмолвной леди!
- А как в ней пить и жрать?
- Никак. Брось, возьми другую.
Выпить и съесть всё, что нельзя было взять с собой, было одной из целей затеянного праздника. Джеймс, подобрав со дна сундука никому не приглянувшуюся маску с глупым румяным лицом, старательно гнал от себя мысль "перед смертью не надышишься".
Проходя мимо жаровен - не думать о том, что совсем скоро, в ледяной пустыне, у тебя не будет возможности разжечь костёр. Те, кто раньше бывали в экспедициях, рассказывали, что инуиты сжигают кости и жир тюленей. Но никто ещё не был настолько удачлив, чтобы подстрелить здесь тюленя или моржа, - для продухов лёд был слишком толстым.
Проходя мимо бочек с бренди - не думать о том, что совсем скоро нечем будет согреться. Что спать придётся в палатках, куда будет задувать снег и где не согреешься даже собственным дыханием. Говорили, что смерть от холода милосердна: можно заснуть и не проснуться. Но почему-то никто не говорил, как этого избежать.
Отыскивая взглядом в пёстрой толпе одного-единственного человека - не думать о том, что совсем скоро руки и лицо, выдубленные морозом, перестанут что-либо чувствовать, хоть в огонь их суй. А ты так и не научился пользоваться простым правом прикоснуться, даже наедине.
Корнелиус тоже держал маску в руках, облегчая ему задачу. Чтобы слышать друг друга, не перекрикивая музыку и пьяное пение, пришлось подойти к самому выходу из шатра.
- Ну что, напоследок? - вид у Корнелиуса был весёлый, но было ясно, что думал он о том же самом.
- На кораблях сейчас ни души...
На праздник притащили не то что умирающих - даже мёртвых. Карнавал - для всех.
- До кораблей далеко идти, нас хватятся.
- Ты хочешь прямо здесь..?!
- Почему нет? Здесь, даже если кричать, не услышат. И даже если увидят - не узнают.
Корнелиус продемонстрировал маску зловещего клоуна, к которой был прицеплен похожий на мочало парик - такой же рыжий, как сам Хикки.
- Значит, даже если кричать... - задумчиво повторил Джеймс, вертя свою маску в руках.
- Пойдём, место я присмотрел, - Корнелиус поторопил его, похлопав по плечу. - Тебе не придётся кричать, ты же знаешь, всё будет как обычно.
Всё уже было не как обычно. От шатра валил пар, как от распластанного по низине меж льдин кита, во чреве которого копошилось людское месиво - наедалось до отвала, хохотало до тошноты, затевало борьбу и пляски. Наружу выходили только отлить, и то не каждый.
Там, куда направлялся Корнелиус, у внешней стены шатра были составлены ящики, высотой чуть выше уровня груди. По-видимому, внутри шатра рядом с тем местом стояла одна из жаровен, поскольку от стены исходило тепло, и снег вокруг стал рыхлым и талым. Джеймс шагнул в узкий зазор между шатром и ящиками и сразу провалился в снежную кашу, зачерпнув сапогом холодной воды.
- Давай в этот раз... ты не будешь сдерживаться? - Джеймс даже не был пьян, но что-то придавало смелости. Быть может, нереальность происходящего, будто он впервые за много месяцев видел сон.
- Почему это? - Корнелиус уже нацепил маску, и его голос звучал глухо, как чужой. - Ты не должен... Ты ничего мне не должен за то, что случилось.
- Нет, не поэтому. Хотя и поэтому тоже, но не только. Хочу, чтобы это запомнилось. А иногда, чтобы запомнить, стоит и потерпеть.
- Ты говоришь совсем как Джонсон, когда он берётся за плеть, - смех из-под прорези маски раздался эхом.
- Значит, я общался с ним слишком часто. Давай же, а то долго болтаем. Можешь представить, что это не я. А я не закричу, смотри, - Джеймс повернул свою маску внутренней стороной вверх.
- Что это за хрень?
- Кто-то начитанный сказал, что это один из видов венецианских масок. Завязок у неё нет - видимо, чтобы не испортить причёску. Зажимаешь зубами вот эту деревяшку, и маска не падает.
- Что ж, ладно. Ты уверен?
- Чтоб тебя, просто не думай об этом.
Джеймс взглянул на Корнелиуса глазами маски. Это не живой человек, говорила маска без слов, вырезанными из дерева и не разомкнутыми губами, - это пустая кукла. Ей не больно, её не жаль. Здесь вовсе нет живых - не сегодня, не по обе стороны раскрашенного шатра. Живыми мы будем завтра, будем живыми потом, когда будем мучиться от холода, голода и усталости. А сейчас, пока мы не-живы, мы неуязвимы. Мы невидимы. Мы непогрешимы.
Джеймс отвернулся и оперся на ящики руками и грудью.
...Какой-то пьяница, проходя мимо, мазнул мутным взглядом по деревянному лицу, покрытому белой в трещинах эмалью и улыбающемуся ему над пирамидой ящиков, на фоне подсвеченной парусиновой стены. Вероятно, он даже не принял увиденное за человека, но ничуть не удивился этому и потащился дальше, к следующему входу в лабиринт.
Джеймсу и этого было довольно, чтобы чувствовать себя как на арене, у всех на виду. Барабаны в шатре грохотали удивительно в такт.
Впрок не надышишься, не наешься, и не начувствуешься тоже. То, чего сейчас было невыносимо много, не растянешь на грядущие недели, когда будет отчаянно не хватать хотя бы щепотки тепла снаружи или внутри. Но унести с собой воспоминания, от которых по спине будет пробегать дрожь, не имеющая ничего общего с холодом или усталостью, - будет не тяжело.
- Как ты? - прозвучало из-за плеча.
Только приведя в порядок свой нелепый маскарадный костюм, Джеймс уронил маску в снег.
- В порядке.
- И всё-таки, зачем тебе это? - Корнелиус потянулся к завязкам своей маски.
- Давай я. - растерев побелевшие от холода пальцы, Джеймс запустил их под рыжий парик. Капли пота у Корнелиуса на загривке уже смерзались в льдинки, а волосы были чертовски мягкими. Это тоже нужно будет запомнить.
- Так зачем?
Вторая маска тоже была снята, и Джеймс мог убедиться, что перед ним снова - действительно - Корнелиус.
- Чтобы потом не жалеть, что не получил... всего.
- Ты что, помирать собрался?! - вскинулся Корнелиус, ещё не привыкнув сдерживаться заново.
- Конечно же, нет. Пошли, пока никто ничего не заподозрил.
Драббл про Гавайи мирную жизнь, ~340 слов
Джеймс не засыпал подолгу. Не потому, что вокруг не дышал корабль, скрежеща железом и деревом, как дышит умирающий, которому лёгкое пробили осколки рёбер, а ставни, которые приходилось держать закрытыми от любопытных глаз, почти не пропускали звуков близкого моря.
Не потому, что порой ещё болели глаза, и стоило закрыть веки, как зрение вместо знакомой всякому человеку тьмы погружалось в непроглядную белизну, чистую и гладкую, как мраморный шар.
А потому, что сложно было привыкнуть - как и к теплу, и к сытости, даже сложнее - к тому, что уже никто и ничто не отнимет человека, лежащего рядом.
Человека, которого он и рассмотрел-то толком с ног до головы совсем недавно и с тех пор всё никак не мог насмотреться - вот так, сквозь бархатистую ночную темноту.
А Корнелиус порой просыпался. Хватал ртом воздух, шарил рукой под подушкой в поисках ножа, который там предусмотрительно отсутствовал.
Джеймс обнимал его крепче, так, что становилось почти жарко, и тот засыпал.
В этот раз - не сразу.
- Он меня зовёт.
- Кто зовёт?
- Туунбак. Я не просто так выжил. Я должен был остаться.
- По-моему, ты выжил не благодаря ему, а вопреки и ничего ему не должен.
- Нет. Я был ему нужен. Я чувствовал ещё тогда. Я мог его отпустить. Занять его место.
- Он далеко, а ты здесь. Ты ведь не жалеешь?
- Нет, разумеется. Но я понимаю, насколько ему одиноко... Я знаю, каково это. И ты знаешь.
Джеймс прикрыл глаза, вспоминая зверя. Быть может, последнего в своём роде, если он вообще когда-либо рождался. Теперь, когда эти мысли больше не пугали, можно было вспомнить и пересказанные любителями инуитов сказки о мёртвых костях, обтянутых шкурой и служащих клеткой для проклятого духа - или многих душ, поглощённых им.
Чтобы знать, как выглядит такое одиночество, - одиночество, в котором не смолкают голоса, - нужно забрать хотя бы одну чужую жизнь.
- Нет, каково это, я не знаю. - Джеймс обнял Корнелиуса крепче, как обнял бы зверя, за которым по пятам шла охота. - Но тебя я никому - будь они живыми или мёртвыми - не отдам.

Когда ты неканонный персонаж, но хочешь фанартовУпав в тумблер, заново открыл для себя Dozer'а. Он шипперит Хикки с Соломоном Тозером, потому что Тозер большой, мягкий и печальный. Джеймс, конечно, не вышел ни фигурой, ни шевелюрой, но можно же помечтать х) Тем паче что из всех художников, что я видел, Хикки у Дозера самый обаятельный.

(А ещё у автора есть рестлеры и динозавры!))