А сегодня... а сегодня! Я приехал днём на Арбатскую, исключительно чтобы поймать доехавшего до белокаменной Кота canto_et_spero. Поскольку Кот уже успел с утра наесться вредной еды в МакДаке, мы отправились в Кошколадницу на Старом Арбате. Передислоцировавшись из "зала" (о да, там между "залами" даже намёка на перегородку не было, только ступенька)) для курящих в "зал" для некурящих (не заблудившийся в трёх соснах Марк - это не Марк, а дешёвая подделка), культурно побеседовали за театр-кино-книжки, собак (я неспешно выдал досье на свою стаю, но обошёлся без фоточек, прогресс!)-лошадей-кошек. Когда мы уже ждали счёт, к нам присоединилась Амелия Б., отрекомендованная мне Котом как специалист по "Героям Галактики", которых я так пока и не посмотрел, но доберусь, как только органы зрения и слуха будут свободны от театра.
Втроём перешли в Муму напротив - за обеденной порцией вредной пищи. Найдя свободное местечко (и мы, и большинство посетителей о существовании подвального этажа явно не догадывались сразу), устроились под суровыми взорами торчавших из стен бутафорских бычьих голов. Сперва мы с Амелией радостно нашли друг друга в теме домашней живности, начав собаками и закончив рыбками, а потом я пугал двух филологов постдраматическим театром Не сумев объяснить своими словами, что адепты оного подразумевают под этим термином, упоротый упёртый я полез за конспектом с перечнем признаков, названных Леманном. Где-то на третьем пункте из семи филологи запросили пощады Так что практика показала, что театровед (весьма критически относящийся к дискуссиям вокруг постдрамы) никогда не докажет литературоведу возможность существования театра без текста - хорошо откормленные зверьки-обоснуи бодро рвут леманновскую парадигму на тряпочки
Эпизодически, помимо насущностей (работа-учёба-наука), воскурялись ЛоГГ (понял, что моё слэшное рыло, возможно, даже не получит в этом фэндоме армейским сапогом) и такие незабываемые вещи, как Чёрная книга Тоски и кастрировать Бертмана лопатой. Выпили лимонада (сиречь лимонного сока, очень домашнего на вкус), съели мои неизменные блинчики с яблоком и выдвинулись пораньше. Попрощавшись с Амелией у метро, я повёл Кота родными переулками до РАМТа и довёл за полчаса - к шести. Помаячив в холле, изучив афиши, дождались Человека-с-Билетами (тоже наверняка знакомого в аватарку), в чьи добрые руки я и передал Кота.
Сейчас Кот смотрит стоппардовский "Рок-н-ролл", а я приехал на Тверскую, подумал и решил, что жизнь слишком прекрасна, чтобы тратить её на два с половиной часа балета. Мой лимит радостей уже оверлоад, и я не хочу перебивать эти впечатления какими-либо другими. Поэтому я сейчас сижу в Шоколаднице и ем-пью их постное меню.) Коть, я очень тебя ждал и очень рад был наконец увидеть, обнять и пообщать! И также был чертовски рад познакомиться и покушать мозги своей большой театроведческой ложкой с Амелией. #надочащевстречаться!
Мур. Мяу.

Это я так, значицца, притопал в Крылатское и собрался приклеить свеженькое объявление - то, которое слева - на самом видном месте. Ан место было уже занято другим объявлением. Тем, которым справа
Здорово, когда собаки находятся. И совсем здорово, когда найдёныша кто-то ищет, любит и ждёт. И вообще чудесно, когда потеряшка так быстро возвращается домой. Берегите своих хвостатых

Гранд-Парад (двадцатого века) (2012)
Театр "Double Edge" (Эшфилд, Массачусетс, США)
Война и Peace
Не менее интересны, чем сам спектакль, его создатели - труппа "Double Edge" состоит из актёров, которые сами сочиняют свой материал. Вместе с основательницей театра Стейси Клейн шестеро человек придумали спрессовать XX век в один час. Кадры документальной хроники, записи радиотрансляций и заголовки газет иллюстрируются без единого слова, в духе цирка - пространства, ассоциирующегося для Америки со свободой примерно так же, как для нас - цыганский табор. В качестве оптики для взгляда на исторические события выбраны колорит и образы Марка Шагала, свидетеля почти всего столетия, - сочетание трагической наивности с лирической лёгкостью. Очевидно, поэтому в спектакле так много летающих девушек, а маски из папье-маше заставляют ожить шагаловских зловеще-благодушных животных: петуха, свинью, коня. Мы создаём миф, а не реконструкцию действительности, - каждым кульбитом напоминают нам актёры. Прошлое может быть не только объектом анализа, но и объектом фантазии, мечты, сна, - и порой сна кошмарного.
Марафон трюков, словно выпущенных из волшебной шкатулки, начинается с идиллической картинки возникновения кинематографа, когда люди на экране убивали друг друга понарошку, - и сразу же маленький отряд марширует на войну. По сцене летают тряпичные тела, медсестра еле успевает грузить их на носилки и сваливать в телегу. Затем происходит победа коммунизма - символической борьбой девушек с красным и белым флагами. Появляются телевидение и реклама - и репортажи о казнях "шпионов" на электрическом стуле. Гудини показывает свои фокусы, а игорные столы плавно перетекают в Великую депрессию с нищими и самоубийцами. Эмансипация, автомобили, авиаторы... и - ещё более богатая на жертвы Вторая Мировая. Но, оплакав случившееся, люди берутся за своё: советская собака в космосе, генетика и атомная бомба. Гибель Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, хиппи и Вьетнам. Эпидемия СПИДа, падение Берлинской стены, Перестройка, и лишь на экране мелькнувшие новые войны - Афган или Ирак...
Сменяются музыкальные стили разных эпох, вместившихся в один век. Сменяются костюмы. Песни без слов - то нежные, то рыдающие, то ликующие - намечают необходимое настроение. Множество сценок происходит одновременно в разных углах сцены, позволяя выбирать, на что обратить внимание, но не превращаясь в пёструю мешанину, а складываясь в цельную композицию - что ещё раз напоминает о старом добром площадном, балаганном театре. Шестеро персонажей успевают многократно умереть и воскреснуть, а букеты цветов, принесённые на свидания, им часто приходилось возлагать к надгробиям. Судя по синусоидальной логике "Парада", человечество приходит к хаосу, затем скорбит, вновь танцует - и опять провоцирует катастрофу, и так по кругу. Картинки спектакля, как кадры доходчивого комикса, мелькают так быстро, что не успеваешь ощутить ни радости, ни грусти. Даже разница между временем войны и временем мира - если и там, и здесь можно найти и потерять друг друга; и там, и здесь брат убивает брата - оказывается лишь количественной разницей. И то не всегда.
К чему ведёт умение молодой американской нации (хотя актёрский состав интернационален) оптимистически дистанцироваться даже от столь недавних событий? К новым ошибкам или к строительству светлого будущего без оглядки на тёмное прошлое? Пожалуй, и то, и другое неизбежно. "Парад" - не трибуна, с которой можно призывать помнить, гордиться, чувствовать вину или рефлексировать. Он просто движется вперёд, увлекая за собой каждого - смешной и страшный бродячий цирк нашей жизни.

Гроза (2011)
Костромской театр им.Островского (Кострома)
Она утонула
Под фонограмму умильной песни, рифмующей "стёжки-дорожки" и "любимого ножки", что лилась из агрегата Кулигина с матюгальником, предназначенным для резонёрских заявлений, перед нами открывается макет города Калинова в представлении режиссёра Сергея Кузьмича. Висящий под колосниками прозрачный целлофан - небо, чёрный целлофан на сцене - река, между ними - деревянные подпорки. На мосту - решётка со свадебными замочками. Чтобы зрители не засыпали, вместо ожидаемого фольклора то и дело врубают пилёжку электронной музыки - или лай собак, сопровождающий Дикого (больше он никаких функций не исполняет). Подразумевается, что собаки повадились рвать брюки Борису - в финале он от них отстреливается.
Две омерзительные вороватые нищенки, время от времени завывающие дурными голосами песни на один мотив, здесь вместо детей - им суют сладости, таскают на руках. Они везде сопровождают добрую-добрую Кабаниху, такую тихую и ласковую, что ей немудрено сесть на шею. Эта старушка-божий василёк всех любит, обо всех заботится и искренне огорчается, когда её никто не слушается. Главный источник грусти бедной Кабанихи - крикливый импульсивный живчик Катерина, женщина не в юном возрасте, зато в теле. После долгого погружения под воду Катерина неожиданно заявляет, что её влечёт небо, и непроизвольно вызывает лохматого призрака (далее - Дух Отца Матери), поливающего скворечник из леечки. Первый диджей на деревне, Кулигин, возглавляет мини-парад буйных односельчан, таскающий с собой на носилках безумную барыню в платье - но её пророчества не сильно пугают Катерину, практически шантажом (вставая на воображаемый край, раскинув руки) заставляющую Варвару устроить её личную жизнь.
Первый акт кончается гремящей из шарманки Кулигина песней группы Би2 о Дальнем Востоке неразделённой любви - а второй всецело посвящён вреду электричества, и это относится отнюдь не только к электрической музыке. Да, вы не ослышались - все беды от прогресса, а не наоборот. Всё начинается с монолога одной из нищенок (текст порезали всем персонажам, кроме "странниц") об "огненном змее", которого запрягают в пропащих городах. Затем появляется зловеще мерцающая лампочка, которую Кулигин подвесил на месте скворечника - и сразу стало светлее бегать на ночные свидания. Безмолвная встреча Катерины и Бориса длится минут 5-10 - но гроза, грохочущая и сверкающая, вновь вырывает публику из дрёмы. И пока нормальные люди боятся, нехристь Кулигин, подумать только, радуется, потрясает электрическими катушками и устраивает пляски со своей гоп-компанией, включая барыню, барахтающуюся в целлофановой реке.
После вторичного пророчества Катерина, как водится, публично кается, заодно сдавая Бориса, а вскоре и пропадает. Ищут её с фонариками - пагубная электрификация уже достигла своего пика! Извлечённая из реки тушка ритмично бьётся в конвульсиях, пока склонившийся к ней человек не падает замертво рядышком с ней - до меня не сразу доходит, что утопленницу, похоже, пытались оживить электрическими разрядами. После того, как жертву молний с облегчением проводили в последний путь, под пронзительные вопли чаек Дух Матери вышел ловить птичек скворечником. Что ж - бывают спектакли, которые на вопрос "Что случилось с Катериной?" могут ответить только одно: "Она утонула".

Завтра (уже сегодня) до спектакля никто не хочет меня видеть?

Talk to me (20??)
Зал гильдии Канута (Таллинн, Эстония)
Connecting people
Конечно, театр не обязан быть полезным и даже приятным зрителю или исполнителю занятием. Но всё чаще он несёт скорее терапевтическую, нежели артистическую функцию - "реальные" люди, а не жизнеподобные персонажи, мужественно выходят на авансцену скорее из тьмы зрительного зала, нежели из тьмы закулисья. Для них важно показать, что они находятся среди нас, не отделённые линией рампы, обложкой пьесы или объективом документалиста. Или просто знать, что каждый имеет право рассказать свою историю - если в жизни едва ли получится встать на табуретку и всех заставить себя слушать, то театр предназначен для этого как нельзя лучше.
Март Кангро составил свой спектакль из баек, принадлежащих пятерым актёрам, готовым ими поделиться. Ничего интимного, ничего остросоциального - преимущественно анекдотические ситуации вроде случайной встречи с группой "Kiss" или безобидные откровения об отношении к технике или детям. Сюжеты рассказов забываются быстро, раздумывать об их правдивости или досочинённости нет нужды - важны не факты, а искренность их подачи, граничащая с непосредственностью. После "Легионеров" это второй спектакль на фестивале, играющийся на языке международного общения. Не знающие английского зрители многое теряют: перевод-синопсис лишь отчасти соответствует тому, что мы слышим со сцены. Здесь нет заученного текста - для истории, рассказываемой "своими словами", естественно каждый раз звучать немного по-новому.
Сидя среди зрителей, на одной из разноцветных подушек, которыми заменили стулья ради пущего сокращения дистанции, или стоя на сцене; оказавшись под ярким лучом прожектора или повернувшись к залу спиной, порой говоря из-за кулис - актёры доверяют нам то, что им кажется достойным и интересным, рассчитывая на наше доверие. В современном мире доверие стало самым ценным человеческим ресурсом, им не разбрасываются наудачу, и такой шаг дорогого стоит. Помимо рассказов, нам демонстрируют таланты - игру на синтезаторе, смешное исполнение известных мелодий на свистульках, актёрские упражнения и... смертельный номер. Порой открыться окружающим, даже в какой-то мелочи, - значит стать уязвимым. Заговорить прямо - риск, как кульбиты под куполом цирка. Можно сорваться, если не верить в себя.
Такой метод общения с публикой не нов, но неизменно вдохновляющ. Стоит только включиться в процесс - и сразу вспоминаешь, что и тебе есть о чём рассказать: житейских историй, тянущих на монолог, каждый из нас прожил и слышал достаточно. И чувствуешь себя почти так же, как в кругу друзей, когда такая тривиальная возможность слушать и быть услышенным приобретает особую значимость. С этими актёрами... с этими людьми - просто приятно иметь дело.

Я свободен (2012)
Театр post (Санкт-Петербург)
Go to the theatre, they said
Пьеса Павла Пряжко состоит из фотографий чуть более, чем полностью. Строго говоря, это даже не фотографии, поскольку фотография всё-таки является искусством, а в данном случае мыльница или некий гаджет использовался сугубо утилитарно. Это 535 снимков, существование которых обосновано только фактом нажатия на кнопку. Единицы могут иметь художественную ценность, многие смазаны, перевёрнуты или повторяются. Даже самый жестокий приступ прокрастинации не заставил бы меня просмотреть подобный фотоальбом, наткнись я на него в сети.
Всё, что требовалось от режиссёра Дмитрия Волкострелова для постановки этой пьесы - натянуть белый экран для проекции. Всё, что требуется от исполнителя - стоять перед ноутбуком и перелистывать кадры, изредка зачитывая авторский комментарий. Должно быть, у него сильно устают палец и ноги, тогда как его работу могло бы выполнять простейшее слайд-шоу с воспроизведением записанного голоса - и под занавес эта замена предсказуемо и совершается. Мы привыкли, что театр - это человек (шимпанзе, робот, голограмма...) в игровом пространстве. Что театр - это условность. Что театр - это отбор материала по определённым критериям. Здесь же из признаков театра - только публика, терпеливо взирающая на происходящее. А то, что предполагалось быть театром, оказалось троллингом "мы отнимем у вас час и ещё три минуты вашего бесценного времени". Ни минутой больше: на каждый кадр отмерено ровно семь секунд.
Из фоток мы можем видеть, как лирический герой драматурга едет в рейсовом микроавтобусе вместе с девушкой в вязаной шапке. Они занимают дом в посёлке с видом на море. "Это со второго этажа" - поясняет первая ремарка серию снимков сквозь окно, фиксирующих каждую проезжающую за ним машину с дотошностью видеорегистратора. Затем герой отправляется на прогулку, фотографируя то собственные ноги, то грязную лужу. Кадры с лодками на берегу - варианты различаются лишь сдвигом на считанные сантиметры - дублируются столько десятков раз, что за время прощёлкивания одинаковых картинок можно было бы успеть выспаться. Перемену "декораций" приветствуют аплодисментами. На экране "происходит" перекус - и снова выезд на прогулку.
Читать дальше?Зрители удостаиваются возможности разглядеть автора сей автобиографической эпопеи ("На следующем снимке я. Говорят, на Гитлера похож"). Затем фотограф - под тяжкие вздохи публики и поглядывания на часы - блуждает по унылым в ноябре паркам провинциального городка, уделяя повышенное внимание парным качелям на детской площадке, после чего следует намёк на "легенду": он-де следовал за потерявшейся собакой, разыскивающей хозяина ("У них трогательная встреча, а мы пока посмотрим на уточек"). Последняя часть посвящена туманной городской окраине и предполагает видение девушки, которая "гуляет и слушает Земфиру".
А я сейчас, между прочим, тоже занимаюсь троллингом. Вы только что безвозвратно потратили минуты три своего свободного времени на текст, осмысленный настолько же, насколько могут быть осмысленными полтысячи случайных фотографий окружающей действительности. Поэтому я ничуть не жалею о просмотре спектакля. Свобода из его названия - в том, чтобы без стеснения делать то, что делать хочется. Это свобода фотографировать и показывать фотографии на крупнейшем театральном фестивале, свобода просто смотреть на них или пытаться анализировать, свобода писать или читать, - как и всё то же самое с частицей "не". Нас снова провоцируют на то, чем мы и так пользуемся.

чуть не забыл ещё разок порекламировать. На МаскБуке уже есть что почитать. Оставайтесь с нами.

Ручейник, или Куда делся Андрей? (201?)
Театр "Старый дом" (Новосибирск)
Почём опиум
Семён Александровский из пьесы Дурненкова сделал короткое, но крайне насыщенное mockumentary - скрупулёзное следствие по делу о пропаже Андрея разворачивается на наших глазах: текст зачитывается разными голосами как расшифровка диктофонных записей, без разделения по ролям, и сопровождается картинками-зарисовками, а письменный стол главного героя, как визуализация его внутреннего мира, служит вещественным доказательством. Постепенно из коллажа, проецируемого на экран с нескольких камер, складывается спектакль не спектакль, фильм не фильм, однако цельная и изобретательная иллюстрация к пьесе - интерактивный буктрейлер.
Всё начинается с ручейника: на экране - статья в Википедии, посвящённая этому насекомому, её читают в микрофон, затем показывают картинки с Яндекса. Именно личинки ручейника называются "мотылём", за которым наш Андрей отправляется в магазин и подслушивает разговор двух старушек. Одна из них приехала, чтобы просить канонизировать их деревенского святого - сбитого во время войны лётчика Илью Сергеича, которого они много лет прятали в бане. Будучи журналистом, Андрей отправляется взглянуть на диковину - Гугль-мапс демонстрирует нам реально существующую деревню, а голос Ильи Сергеича звучит с аудиокассеты как "запись проповеди". На вокзале (видеозаставкой - братья Люмьер) он встречает сумасшедшего (ролик с ютуба), чью речь повторяют многократно с приподнятой интонацией рекламщиков: "Вчера я разговаривал с богом! С нашим, русским богом! У меня есть доказательство - я записал кассету. Православные, помогите сколько сможете на билет до Воронежа! Там моя мама, она должна услышать, как я разговаривал с богом!"
Андрей поселяется у местного мужика Николая - а ручная камера обшаривает каждый уголок его стола. Альбомы Гражданской Обороны, "Хижина дяди Тома", под стеклом - фотографии, значки и марки, в ящичке - расставленные на карте солдатики. Под звуки очередной проповеди камера сменяется заранее снятым мультиком: все эти ностальгические мелочи - карандашные резинки, игрушечные машинки, спутанная плёнка от аудиокассет - сползаются в чёрную кучу, ту неизвестность (вражеская территория или своя?), куда прыгнул когда-то десантировавшийся проповедник. Когда Андрей встречается с Ильёй Петровичем, экран показывает советский агит-ролик о лётчике, приземлившемся без парашюта. Перед камерой составляют его фоторобот, затем перемешивая черты лица в произвольном порядке и превращая её в маску недоброго идола.
Читать дальше!Неожиданно Илья Сергеич приказывает Николаю арестовать Андрея как шпиона. Старик выжил из ума? Едва ли - ведь ему удалось превратить сельских жителей в тоталитарную секту, считающую его своим отцом, и добиться беспрекословного подчинения. Допрашивают всей деревней: лица актёров перед камерой - на фоне зрительного зала. Под психологическим давлением пленник ломается и, выплёскивая застарелые детские комплексы, просит "добрых простых людей" ему помочь. Казалось бы, перед нами идеальный кандидат на роль нового илью-сергеича: оказывается, он всегда хотел "обрести веру", но в юности с кришнаитами не получилось, и в эту деревню он отправился специально за второй попыткой. Он просит разрешения остаться, но Илья Сергеич признаётся, что сам он ни во что не верит - он просто дал своим спасителям то, в чём они нуждались больше всего.
Кто-то увидит в этой истории высказывание на тему "совок в нас ещё жив" - держа на столе октябрятскую звёздочку, вроде бы современный человек по инерции тоскует по железной руке и строгому ошейнику, будучи воспитанным под девизом "раньше было лучше". Кто-то заметит фрейдистскую тоску по авторитарному отцу, который не замечал, недолюбил сыночка: под домашним арестом Андрей читает Гайдара, на экране тут же появляются кадры из чёрно-белого фильма "Чук и Гек" - эпизод, в котором братья бегут встречать бородатого папу, который, конечно же, "впереди всех, выше всех и громче всех". Однако главным героем оказывается даже не Андрей, а Илья Сергеич, упавший с неба и вынужденный приспосабливаться, чтобы выжить, подобно потерпевшему кораблекрушение белому человеку, оказавшемуся среди аборигенов, смотрящих на него с ожиданием и надеждой.
Аборигены стали цивилизованней, но время, объявившее, что бог умер, подарило им нового бога. Один из снов Андрея, записанных им в дневник, - эпизод из фильма про Алису, девочку из будущего. Вера в человеческий прогресс - вера в то, что советские дети, когда вырастут, будут проводить выставки на Марсе или принимать пациентов со всей галактики - в современный век информации также стала невозможной. Никакая фантастика уже не способна угнаться за скоростью научных открытий и технических достижений. И, похоже, теперь культ показал своё истинное лицо. В финале истории Андрей возвращается в Москву, покупает у сумасшедшего его кассету, и тот спешит с деньгами не в билетную кассу, а в буфет за водкой. Она тоже способна заткнуть тот сквозняк внутри от дыры в собственной индивидуальности, на который жалуется Андрей. Культ всегда был замешан на потреблении и производстве благ - но об этом ваш любимый Пелевин уже всё написал. И не беспокойтесь: к вере культ не имеет никакого отношения.

Подросток с правого берега (201?)
ТЮЗ молодёжный театр (Красноярск)
Приподотпустило
Во все времена лучшим способом заигрывания театра со зрителем было показывать самих зрителей - особенно если это не "зерцало пороков", а жанр школьной фотографии, в крошечные смазанные рожицы на которой тычешь пальцем, умильно узнавая тех, кого дёргал за косички или макал головой в унитаз. Театру зрителя юного сама злая карма названия велела обратиться к племени молодому, обитающему на одном с театром берегу. А для того, чтобы избитый пиар-ход выглядел современно, театр замаскировал его под модное документальное хождение в народ. Зрителей рассаживают на сцене, и на голую кирпичную стену закулисья с надписью "Не курить!" проецируются интервью с тинейджерами. Они отвечают на вопросы о сверстниках и семье, высказывают пожелания к актёрам. Финальная фраза выделяется эффектом эха: "Надо интересоваться детьми". Да боже упаси десять раз! От того, что детьми интересуются все, кому не лень, у нас процент детских самоубийств выше, чем в Руанде.
Тот, кто хочет самовыражаться, просто богатый и с жиру бесится, уверен мальчик из видеопроекции, - их самовыражение никого не интересует. Но актёры ТЮЗа не согласны с тем, от чьего лица теоретически собрались говорить. Поворотный круг под зрительскими местами совершает оборот, занавес открывается, и сидевшие в партере актёры поднимаются на сцену, чтобы торжественно принести клятву своим прототипам нести в мир правду и только правду. Однако первые же несколько монологов с бумажки - о пьяном ОБЖшнике, о фильме "Сумерки", о вскрытых карандашом насмерть венах - кажутся наспех сочинёнными. Да и матерятся герои спектакля так ладно и гладко, как можно материться только окончив филфак. Молодые актёры выглядят более естественно и непринуждённо, а вот актёры постарше привычно стараются эффектно подать фразу, интонируя и жестикулируя в стиле телекомедий.
Круг медленно вращается, следуя за единственным связующим звеном слепленного из монологов спектакля - экскурсоводом краеведческого музея - от одного экспоната к другому. Круг не позволяет заснуть, и с него некуда бежать, а карусельное движение кажется сколь бесконечным, столь и бессмысленным. Ничего нового и познавательного экскурсия принести не смогла: сменяющиеся картинки, говорящие головы, повествующие то о насмерть забитом бомже, то о первом сексуальном опыте в 12 лет, то о мечте о плюшевом мишке - вызывают лишь ощущение дежа вю и безнадёжно далеки от реальности. Видимо, создатели спектакля - Роман Феодори и его спонсор Михаил Прохоров - и сами это понимают и потому разбавляют познавательное поучительным: на фоне школьной доски с надписью "Урок толерантности" ералашистая девочка-ботаник декламирует сочинение, начинающееся с "У нас в школе есть дети других национальностей". Сей зубодробительный текст, миновав сантименты о "тоненьких ручках" обижаемого китайца, завершается призывом уважать все религии потому, что все они ведут к богу.
Читать дальше!Не обошлось и без неприкрытой саморекламы: персонажа-фанатки красноярского ТЮЗа, рыдающей от счастья, получив автограф любимого актёра - подумать только, небожитель снизошёл до простой смертной, даже ответил ей в контактике! Ещё один герой рассказывает о том, как героически напился в театре. Персонаж-гардеробщица сетует на то, что из-за спектакля "Подросток с правого берега" подростки валом повалили в театр и ведут себя не лучшим образом, и как бы невзначай перечисляет названия спектаклей, в которых есть мат, возмущающий "интеллигентов" - такой публике в ТЮЗе явно не рады. Гардеробщица олицетворяет зло: ишь, посмела называть поколение пропащим! На стороне добра выступает коллектив учителей: они наперебой твердят, что их детки - все эти алкоголики и наркоманы, убийцы и насильники - на самом деле хорошие и умненькие, просто им не хватает общения из-за плохих родителей. Родители же представляют нейтралитет: они беспомощны, растеряны, напуганы и жалки. Боятся интернета, боятся Гарри Поттера и других страшилок, угрожающих их чадам.
Но главным харизматиком-резонёром предсказуемо оказывается до неприличия идейный гопник. Он очень не любит "хачей" и очень любит свою маму, а больше всего любит свою родину, у которой, конечно, всё плохо, но валить нехорошо, а надо что-то менять. К финалу гопник читает про родину и маму корявый рэп под оглушительную музыку и зачитывает в микрофон свой манифест - политическую программу из доброй полусотни пунктов. Все они знакомы до боли: чтоб был царь, опричники и единая вера для всех. Запретить курение, алкоголь и вообще все иностранные товары, особенно богопротивный Макдональдс. Финансировать физкультуру и сельское хозяйство. Запретить расторжение браков и поощрять рождение детишек. Расстрелять бандитов, разогнать политиков... я всё ждал, когда прозвучат концлагеря для дегенеративных элементов. Не прозвучали.
Занавес открывается вновь, партер теперь наполнен картонными фигурками, но прикрыть их беспристрастной наблюдательной позицией эту угрожающую размытость принципов добра и зла уже не получится. Вспоминается спектакль "Собаки-якудза" с Маски-2011 - режиссёр другой, театр тот же - вызывавший схожую оторопь своей моралью. "Я вырос с жесточайшим, твёрдым, как алмаз, убеждением, до сих пор живу с ним, что нужно убрать за ненадобностью три четверти человечества – и, наверное, наступит Золотой век", - пишет автор пьесы о собаках, постановка коей также адресована подросткам. Хочется высказаться так, как обещает один из актёров: "не заменяя нецензурную лексику высокохудожественной речью".

Сегодня днём заглянул на сайт Маски и узнал, что мог бы в этот момент заходить не на сайт, а на ворк-ин-прогресс "Маскарад" в Центр Казанцева и Рощина. Мог бы, если бы это было в моём расписании, которое я совсем недавно опять сверял с афишей на сайте - тогда никакого "Маскарада" в афише не было. Люблю меняющиеся на глазах афиши, уберегающие меня от работы.
Тем не менее меня уже можно поздравить с началом марафона, который продлится до 15 апреля. Уже давно я был на собрании МаскБука, поглядел на племя молодое-незнакомое, за которым буду гоняться с томиком Розенталя на правах зачисленного в редакторы. Пока оный бук девственно чист - исчезли все прошлогодние тексты. В прошлом году я с трудом укладывался в лимит одной страницы, а теперь объём текстов ограничили 400 словами - эти пару абзацев даже не назовёшь рецензией, - типа, большие тексты никто не читает. Стало быть, чтобы не наступать на горло песне, полноценный отзыв буду катать здесь, а потом уже делать выжимку для сайта. Заголовки будущих текстов будут прилагаться сразу.
А ввиду произошедшего сегодня в Сахаровском центре первым пунктом вишлиста становится: баллончик перцовый от казаков, карманный, 1 шт.

Ставангер. Pulp people (2012)
Лиепайский театр (Латвия)
Не расстраивай папу
В сердце театрального мира - Прибалтике - Константин Богомолов сделал то, что ему едва ли позволили бы сделать на родине, где он прилежно кормит постановками репертуарной классики МХТ Чехова: "европейский" спектакль. Все признаки налицо: и выстроенная на сцене узкая коробка комнаты "за стеклом" с бегущей строкой комментария по периметру, и мониторы на стенах, демонстрирующие картинку с портативной камеры. Все персонажи одновременно находятся в одном пространстве, благо им многого и не требуется: постель, кухня, столовая, туалет в любом жилище всё равно одинаковы. Герои пьесы Марины Крапивиной - "плотские люди" - ничем, кроме физических отправлений, и не занимаются, распоряжаясь своим телом с той же непринуждённостью, как любой другой вещью. Секс - будничную механику - изображает входящее в дощечку сверло дрели. У главной героини на дощечке татуировка: love no way вместо Norway. "Ничего не выйдет", в этом мире нет чувств - как давно вы в последний раз слышали о них не из книг? Заголовки новостей и разговоры в толпе посвящены одной лишь плоти: жертвы катастроф и болезней, чужая интимная сфера и собственная безупречность вызывают патологическое любопытство. Абсурд, до которого доходит этот информационный шквал, регулярно рождает подобные сюжеты.
У Кристины есть муж, "настолько стеснительный", что способен заниматься сексом только с мёртвыми. Есть падчерица, которая хотела пожертвовать собственную голову своей безумной матери, пытавшейся её убить - девочку спасли, пришив ей голову её бабушки. Есть отец мужа, которого парализовало при виде головы его покойной супруги на внучкиных плечах. Кристина находит на сайте знакомств парня из Норвегии по имени Одд и приезжает к нему в городок Ставангер, однако выясняется, что Одд - наркоман, оставивший жену с их сыном-дауном, подсаженным на героин: лишь в мире галлюцинаций 16-летний младенец Томас может жить полноценной жизнью. Парализованный Сергей Петрович считает, что у него есть все основания считать себя богом, "запертым в клетку": его, безмолвного, никто не стесняется, он всё видит и всё знает, а о нём не знает никто. Но вот перегорела лампочка, сигналом которой он просил есть, и бог умер.
Читать дальше!В клетку незаметно превратилось тело каждого, изначально предназначавшееся быть домом. Став единственным, что человек может предъявить обществу, оно потребовало заботы о себе, начало диктовать свои законы. Подруга объясняет Кристине: тело должно функционировать, должно оставаться молодым - и даже хорошо, если оно будет искусственным: её "новая" грудь, парящая двумя воздушными шариками у неё над головой, привлекает мужское внимание и обеспечивает ей успех. Позже Одд жалуется, что у Кристины совсем не такие фигура, причёска и одежда, как на фотографии. Ещё один герой, чтобы влезть в новый костюм, сидит на диете и не встаёт с унитаза. Тело стало идентичным костюму, стало той одёжкой, по которой встречают. Если твоё тело не может бегать или говорить, ты не имеешь права быть желанным ребёнком. Если не может зачать - не имеешь права быть семьёй. Дурно пахнет, становится немощным - ты уже не родитель. Мертвецы и подавно не имеют цены.
Не обманывайте себя: люди, в том числе и родные, смотря на вас, видят только оболочку, и ничто более их не интересует. И вам не повезло, если однажды им покажется, что с этой оболочкой что-то не так. Однажды мать Томаса уходит в магазин, забыв выключить в доме газ.