Театр "Double Edge" (Эшфилд, Массачусетс, США)
Война и Peace
Не менее интересны, чем сам спектакль, его создатели - труппа "Double Edge" состоит из актёров, которые сами сочиняют свой материал. Вместе с основательницей театра Стейси Клейн шестеро человек придумали спрессовать XX век в один час. Кадры документальной хроники, записи радиотрансляций и заголовки газет иллюстрируются без единого слова, в духе цирка - пространства, ассоциирующегося для Америки со свободой примерно так же, как для нас - цыганский табор. В качестве оптики для взгляда на исторические события выбраны колорит и образы Марка Шагала, свидетеля почти всего столетия, - сочетание трагической наивности с лирической лёгкостью. Очевидно, поэтому в спектакле так много летающих девушек, а маски из папье-маше заставляют ожить шагаловских зловеще-благодушных животных: петуха, свинью, коня. Мы создаём миф, а не реконструкцию действительности, - каждым кульбитом напоминают нам актёры. Прошлое может быть не только объектом анализа, но и объектом фантазии, мечты, сна, - и порой сна кошмарного.
Марафон трюков, словно выпущенных из волшебной шкатулки, начинается с идиллической картинки возникновения кинематографа, когда люди на экране убивали друг друга понарошку, - и сразу же маленький отряд марширует на войну. По сцене летают тряпичные тела, медсестра еле успевает грузить их на носилки и сваливать в телегу. Затем происходит победа коммунизма - символической борьбой девушек с красным и белым флагами. Появляются телевидение и реклама - и репортажи о казнях "шпионов" на электрическом стуле. Гудини показывает свои фокусы, а игорные столы плавно перетекают в Великую депрессию с нищими и самоубийцами. Эмансипация, автомобили, авиаторы... и - ещё более богатая на жертвы Вторая Мировая. Но, оплакав случившееся, люди берутся за своё: советская собака в космосе, генетика и атомная бомба. Гибель Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, хиппи и Вьетнам. Эпидемия СПИДа, падение Берлинской стены, Перестройка, и лишь на экране мелькнувшие новые войны - Афган или Ирак...
Сменяются музыкальные стили разных эпох, вместившихся в один век. Сменяются костюмы. Песни без слов - то нежные, то рыдающие, то ликующие - намечают необходимое настроение. Множество сценок происходит одновременно в разных углах сцены, позволяя выбирать, на что обратить внимание, но не превращаясь в пёструю мешанину, а складываясь в цельную композицию - что ещё раз напоминает о старом добром площадном, балаганном театре. Шестеро персонажей успевают многократно умереть и воскреснуть, а букеты цветов, принесённые на свидания, им часто приходилось возлагать к надгробиям. Судя по синусоидальной логике "Парада", человечество приходит к хаосу, затем скорбит, вновь танцует - и опять провоцирует катастрофу, и так по кругу. Картинки спектакля, как кадры доходчивого комикса, мелькают так быстро, что не успеваешь ощутить ни радости, ни грусти. Даже разница между временем войны и временем мира - если и там, и здесь можно найти и потерять друг друга; и там, и здесь брат убивает брата - оказывается лишь количественной разницей. И то не всегда.
К чему ведёт умение молодой американской нации (хотя актёрский состав интернационален) оптимистически дистанцироваться даже от столь недавних событий? К новым ошибкам или к строительству светлого будущего без оглядки на тёмное прошлое? Пожалуй, и то, и другое неизбежно. "Парад" - не трибуна, с которой можно призывать помнить, гордиться, чувствовать вину или рефлексировать. Он просто движется вперёд, увлекая за собой каждого - смешной и страшный бродячий цирк нашей жизни.