Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Давно задуманный, давно обещанный текст для псобрата [Гло], вдохновлённый артом и моим давним хэдканоном, что собаки заклинателей были тибетскими мастифами. Текст, который должен был быть ма-аленькой зарисовочкой, но что-то пошло не так
Да, я знаю, что мастифы не бывают белыми и что проходит слишком много лет для жизни крупных собак, но время - облачко.
Хэштэги: собаки, girl power, немного юньмэнских партизан, ещё раз собаки. И собаки.
Как всегда у меня - боль и превозмогание (такой уж у нас канон) с ХЭ. Всё ради ХЭ.
3976 слов, R за смерти животных и людей- Отец... давай собаки будут жить у бабушки? А я буду их навещать?
Наследнику главы клана не подобает плакать, даже если очень хочется. Особенно если очень хочется. Нужно только сжать зубы покрепче, когда рвущиеся из груди рыдания напирают, как волны на пристань, - в груди станет немного больно, будто от долгого бега, но глаза останутся сухими.
- Цзян Чэн, ты ведь знаешь, что бабушка уже старенькая. Она не сможет ухаживать за собачками. Это сейчас они маленькие, а когда вырастут, то смогут запросто её опрокинуть.
"Маленькие" щенки, с большими бархатными лапами и складочками на мордах, аккуратными конвертиками ушей и закрученными на спины хвостами, сновали вокруг. Цзян Чэну всё хотелось дотянуться до них, обнять всех сразу, погладить, но щенки совершенно не понимали важности прощания и то и дело отвлекались, разбегались, наскакивая друг на друга и хватая какую-то замусоленную щепку.
- Я понимаю, - совсем неподобающе глухим голосом выдавил будущий глава клана.
- Не переживай. Скоро будет праздник середины осени, гости съедутся на большую ярмарку, и мы найдём сестричкам самых лучших хозяев. А ты чего хочешь на ярмарке? Хочешь тигра, который ходит на верёвочке?
- Я ничего не хочу, - Цзян Чэн шмыгнул носом и вытер его рукавом. - Я хочу своих собак.
- Это настоящий мастиф, верно?
Рослый воин с длинным копьём за спиной поднял щенка под мышки, любуясь, и в его голосе было больше утверждения, нежели вопроса. Щенок завилял хвостом, а Цзян Чэну пришлось задрать голову, чтобы заглянуть воину в лицо.
- Самый настоящий. Вы что, не видите?
Воин, посмеиваясь, прижал к себе Милашку одной рукой, другой ощупывая её от холки до крупа, пока та, вертясь, норовила облизать ему подбородок.
- Ещё как вижу! Она очень крепкая. Просто зверь.
- Её зовут Милашка.
- Тебе не кажется, что это не самое подходящее имя для мастифа? - воин снова рассмеялся, засовывая щенка за пазуху и развязывая мешочек с деньгами. - Если я буду звать её так, на меня все девки станут оборачиваться.
Цзян Чэн смущённо насупился, а отец, пряча улыбку, укоризненно покачал головой и ответил:
- Можете звать её как хотите, она привыкнет. Пока они маленькие, они все такие милашки.
Воин почтительно поклонился и ушёл.
- Да это же белая собака!
У торговца с козлиной бородкой при виде Жасмин глаза заблестели, и он потянул жену за рукав.
- Дурень, пойдём. Белые собаки очень дорогие.
- Что ты понимаешь! Я её беру.
- Её зовут Жасмин, - сказал Цзян Чэн.
Покупатель не обратил на него никакого внимания. Поплевав на пальцы, он отсчитывал монеты, не сводя взгляда с Жасмин, которая робко пряталась за сестру.
- Это Жасмин, - повторил Цзян Чэн чуть громче. - Она очень любит яблоки. Проследите, чтобы она не съела слишком много яблок сразу!
Жасмин тихонько пискнула, когда торговец ухватил её за шкирку и посадил в корзину со всякой глиняной и жестяной утварью. Затем, глубоко кланяясь, он удалился.
- Постойте!.. - выкрикнул было Цзян Чэн, но корзина с белым щенком уже растворилась в толпе.
- А-Чэн, невежливо так кричать. Господин не станет кормить собаку яблоками.
Принцесса осталась одна, и у Цзян Чэна затеплилась надежда, что никто не захочет её забирать, но отец сам предложил щенка знакомому землевладельцу.
- А она не злая? - с сомнением спросил тот, разглядывая Принцессу. - Говорят, рыжие собаки злые.
- Она очень добрая, - сказал Цзян Чэн. - Её даже самые маленькие дети не боятся.
- Очень послушная, - поправил Цзян Фэнмянь. - Она не доставит вам хлопот, даже когда вырастет.
- Ну ладно, беру. Будет охранять двор от воров. Имя у неё есть?
- Принцесса.
- Вот как! - старик потрепал Принцессу за ушами. - Так на конуре и напишем. Уж не обессудьте, Ваше Высочество, но у нас не императорский дворец...
Цзян Чэн смотрел, как новый хозяин Принцессы удаляется по увешанной красными бумажными фонарями улице, продолжая что-то говорить щенку. В свете фонарей её шерсть казалась особенно яркой.
Есть легенда, что светлые точки над бровями чёрных мастифов - это ещё одна пара глаз, которыми собака видит зловредных духов и отгоняет их своим гулким лаем. Милашка не видела духов, несколько лет изо дня в день она видела одно и то же. Её тяжёлая цепь была прикреплена к вкопанному в землю столбу, и, блуждая вокруг него, она протоптала колею, как осёл, вращающий жернов. Рядом были другие собаки, много самых разных собак - больших и поменьше, тяжёлых и поджарых, мохнатых и с короткой жёсткой шёрсткой на складчатой шкуре. Но даже натянув цепь до предела, невозможно было соприкоснуться хотя бы носами. Можно было лишь лаять друг на друга - от скуки, от голода, от бессильной ярости, до хрипа. И днём, и ночью постоянно кто-то лаял.
Её больше не звали Милашкой, здесь имя нужно было заслужить. Иногда других собак куда-то уводили, и однажды её тоже привели в какой-то сарай и поставили на циновку, покрытую тёмными пятнами. Циновка остро пахла кровью, мочой и страхом. На противоположную сторону циновки втащили рослую светлую суку с острыми ушами, похожую на волчицу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не зная, как разойтись, нервно облизывая губы и носы, пока люди что-то выкрикивали над их головами и хлопали в ладоши. Остроухая не выдержала первой - припала на передние лапы и разразилась лаем. Милашка не ела уже несколько дней, у неё болела голова из-за палящего солнца, от которого негде было укрыться, - но она наконец-то могла дотянуться до источника раздражающего шума.
Она бросилась вперёд, вцепилась светлой суке в холку и подмяла под себя.
Что было дальше, она толком не помнила. Кажется, её челюсти разжимали палкой, кажется, её хвалили. Потом её снова посадили на цепь и дали кость (о, как бесновались все собаки, учуявшие запах мяса!). Светлую суку, похожую на окровавленную тряпку, вынесли из сарая, окунули её голову в бочку с дождевой водой и держали так, пока её лапы не перестали дёргаться.
Вскоре Милашка узнала, что теперь её имя - Чёрная Яо. На неё делали большие ставки.
За те годы, что она провела у хозяина, на её глазах повесили или утопили в бочке ещё четырёх проигравших собак.
Жизнь Принцессы была вполне неплохой. Старик в самом деле сколотил для неё конуру, где она дремала днём, наблюдая за курами и гусями, подходящими к самому её носу, а по ночам она обходила большой двор, чутко прислушиваясь к каждому шороху. И хотя за несколько лет ей довелось залаять только по самым ничтожным поводам - то мальчишки пытались перелезть через чужой забор, то какой-то пьяница навалился на калитку, а один раз попросил приюта бродячий заклинатель, - свою миску объедков Принцесса получала вполне исправно и ежедневно. До того дня, когда старик умер.
Обычно Принцессе было запрещено заходить в хозяйский дом, но когда старик не вышел на порог утром, не вышел и вечером, - она забеспокоилась и толкнула лапами дверь. Так она впервые узнала, как пахнет смерть - вкрадчивым шлейфом тоски, будто случайно хватанула пастью мышь, проглотила целиком, а она застряла поперёк горла гадким комком. Пытаясь выкричать этот комок, Принцесса хрипло завыла, и выла до тех пор, пока не почувствовала себя пустой-пустой, как дырявый горшок.
Собрались соседи, перенесли тело в похоронный дом - Принцесса следовала за ними, а после вернулась, чтобы продолжить сторожить двор. Прошла неделя, её живот подводило от голода, но куры и гуси, не заметившие перемен и всё так же копавшиеся в пыли, не были для неё добычей. За это время письмо, отправленное соседями родственникам старика, добралось до города.
Чужих людей Принцесса встретила как положено: грозно и упорно залаяла. Она дыбила шерсть и клацала зубами в воздухе, широко расставив лапы, - ей совсем не хотелось вредить этим людям, и она боялась их и их высоких лошадей не меньше, чем они её, но если они посмеют приблизиться к имуществу её хозяина, они не оставят ей выбора.
- Это что, бойцовый мастиф? И зачем только дед купил такую тварь - умом, что ли, повредился?..
- Ещё и рыжая! И нёбо чёрное! Как только его не сожрала!
- В деревне есть охотники? Надо позвать лучника, пусть её пристрелит.
- Лучше сразу звать заклинателя! Она будто демоном одержима.
- Ну, пошла! Пошла! Прочь, кому говорят!
Принцессе казалось, что она вросла лапами в землю: она не могла отступить ни на шаг назад, но и на то, чтобы двинуться вперёд, не хватало ни смелости, ни сил. Глаза заволокло кровавой пеленой, из пасти падала слюна, в пустом желудке каждый собственный звук отдавался как удар. Затем в неё полетели камни, некоторые из них были тяжёлыми, они врезались в её лапы, рёбра, морду, а что было потом, она помнила плохо. Кажется, она бежала, не разбирая дороги. Она словно стала снова маленьким испуганным щенком: бросаясь к людям за помощью и защитой, удивлялась, почему они шарахаются от неё, а пытаясь спрятаться под доской или корзиной, не понимала, почему укрытие валится наземь.
Придя в себя, Принцесса осталась жить в окрестностях деревни - ей больше некуда было идти. Привыкшая к ежедневной миске объедков, она не сразу приучилась копаться в мусорных ямах, - но этого было недостаточно, и рыжая шерсть свалялась на торчащих рёбрах, а голод сделался постоянным спутником. Ей нравилось возиться с детьми, катать на спине их кукол, приносить из зарослей упавший туда мяч или игрушечные стрелы, - а дети совали ей в пасть, тайком от родителей, то паровую булочку, то рисовый шарик. Шли годы, конуры с заботливо вырезанными иероглифами давно не было, и больше никто не называл её Принцессой; дети звали её Бродяжкой, а взрослые порой говорили: "вот старая собака нашего старика" - от уличной жизни на её морде и лапах рано появилась седина.
Что до Жасмин, то её не называли никак. Она не знала, что её пушистая белоснежная шкура будет стоить очень много золота, когда она вырастет, и что её кормили густой пшеничной кашей, чтобы складки росли и меха становилось больше - да и мясо от этого станет жирнее. Её клетка была такой тесной, что вскоре сделалось невозможным встать в ней в полный рост или вытянуться во всю длину. Были ещё клетки - с собаками с севера, чей мех был серебристым, а глаза раскосыми, с лисицами, которые беспрестанно метались и вопили, и даже с покалеченным медвежонком. Решётчатый пол натирал лапы, а под ним на земле рос холмик дерьма, так что у Жасмин от вони совершенно отбило нюх.
Однажды лисицы исчезли, а с оставшимся хозяйством торговец решил сниматься с места.
- Может, забьём и белую собаку тоже? Меньше груза тащить на себе.
- Да что б ты понимала в собаках! Сейчас она ещё щенок, а станет ещё крупнее!
Клетки побросали в повозку, запряжённую коровой. Так Жасмин отправилась в путь, выпадавший не всякой собаке. Сквозь прутья своей клетки она видела города и поместья, ярмарки с нагруженными товаром диковинными лошадьми с двумя горбами, заливные рисовые поля, блестящие на солнце бамбуковые рощи и изрезанные ветром горы, похожие на башни, спокойные реки и шумные водопады. Где-то торговец задерживался дольше - что-то купить, что-то продать, переждать дурную погоду или покутить со знакомцами; так Жасмин узнала, что в разных землях носят разную одежду, едят разную еду и даже говорят по-разному. Один раз они, прибившись к каравану, прошли по краю пустыни, где было так мучительно жарко, что Жасмин потеряла сознание.
Как-то ночью на привале на торговцев напали разбойники: Жасмин разбудили крики, сполохи факелов. Телега перевернулась, клетка Жасмин ударилась о землю, и решётка как будто прогнулась. От страха Жасмин не соображала, что делает, но ею как будто овладели древние как мир духи, нашёптывавшие: борись, беги, спасайся, прячься! Упершись в днище клетки спиной, она принялась толкать и расшатывать прутья лапами, пока два из них не вылетели, а ещё два не сломались. Жасмин не без труда протиснулась в дыру, оставляя на обломках клочья шерсти, и заползла под охапку соломы, не издавая ни звука, - только сердце колотилось как бешеное. Когда всё стихло, она выбралась и убежала.
В её короткой жизни у хозяина (она даже не проверила, выжил он или нет) не было ничего: ни ласки, ни вкусных угощений, ни игр, ни похвалы, - только ругань, если она лаяла или выла. По ночам ей снились пробегающие мимо, монотонно покачиваясь, холмы, луга, крестьянские домишки, лица, птичьи голоса. Лишь иногда, когда удавалось заснуть особенно крепко, ей вспоминался мальчик, который гладил её, расчёсывал белоснежную шерсть и называл по имени. Где-то там, невероятно далеко, где оставался этот мальчик, и был её дом.
Пришла пора возвращаться домой.
Порой во сне Жасмин вырывалась из клетки и бежала по высокой траве быстро-быстро - и всякий раз просыпалась от того, что, перебирая лапами, задевала когтями прутья; теперь же оказалось, что из-за долгого сидения в клетке её тело стало тяжёлым и рыхлым, а лапы - слабыми, и даже на медленной рыси её вскоре начинала мучить одышка. Но Жасмин не умела задумываться о том, что путь будет долгим: она просто шла и шла, отдыхала и шла снова. Она находила дорогу не чутьём, которого была лишена, а узнавая пейзажи, которые видела прежде, - и ещё каким-то шестым чувством, которому не было названия. Она настолько привыкла быть бесшумной и незаметной, что у неё выходило красть еду с прилавков и с уличных столиков трактиров, и в сумерках её неоднократно принимали за призрака.
Несколько раз Жасмин сбивалась с пути, но вновь выбирала верное направление. Она не замечала, как похудела и окрепла и могла бежать дольше, обгоняя плетущихся по дорогам волов; не замечала, как её великолепная белая шерсть потемнела и стала тёмно-серой. Когда навстречу ей стало попадаться больше крестьян, везущих свои пожитки, она поняла, что эти люди бегут - бегут от надвигающейся на них беды. И это заставило её только ускорить шаг.
На границе Юньмэна она переплыла реку в узком месте, вывалялась в песке, отряхнулась и пошла на звуки голосов. Они звучали совсем не так, как звучат чужие, и всё же приветливого в них было мало: эти люди готовились к чему-то, подбадривая друг друга, а кому-то угрожая отрывистыми словами. Жасмин в нерешительности остановилась в кустах, за пределами освещённого костром круга.
- Там собака!
- Да ну тебя. Я уже не ведусь на эти дурацкие розыгрыши.
- Говорю тебе, это собака, посмотри сам!
- Так прогони её!
- Это белая собака, Вэй Ин! Это Жасмин!
Жасмин впервые за годы вильнула хвостом. Это было так странно, что она даже на мгновение обернулась, чтобы убедиться, что это действительно был её собственный хвост, а не какой-нибудь цветок, качнвушийся от порыва ветра.
- Ты перегрелся? Любую псину будешь называть своей? Да она такая же белая, как я - монах в...
- Жасмин! Иди сюда, девочка, не бойся!
Жасмин вылетела из кустов, путаясь в лапах, и угодила прямо в объятия своего мальчишки, который был теперь выше её на целую голову.
Бродяжка ощущала разлитую в воздухе тревогу. По дороге мимо деревни порой проезжали незнакомые люди в тёмных одеждах, с длинными плетьми, и все игры сразу же прекращались: женщины звали детей домой, а взрослые, отходя на обочину, кланялись. "Вэнь" - таким словом их называли. Бродяжка не понимала, почему их боялись, этих мужчин и женщин, и из любопытства последовала за ними, пока не показываясь. Это было как игра: прячась за деревьями и валунами, будто дикий зверь, она следила за людьми клана Вэнь, оставаясь для них невидимой.
К исходу дня ей это наскучило, и она хотела было повернуть назад, как вдруг она учуяла почти забытый запах - запах смерти. От него шерсть на загривке вставала дыбом и отчаянно хотелось бежать прочь, но что-то, что было сильнее её, толкнуло её вперёд, к ручью, русло которого разрушило множество следов, превратив его в мутную от крови лужу. Возле ручья лежал, раскинув руки, человек - видимо, его застали врасплох, когда он набирал воды, и окружили превосходящим числом. Поскальзываясь на вспененной грязи, Бродяжка осторожно, почти ползком подобралась к человеку и обнюхала его, убеждаясь, что он безнадёжно мёртв и что она никогда не встречалась с ним прежде.
Неожиданно что-то звякнуло, заставив Бродяжку отпрыгнуть: она задела носом колокольчик, привешенный к поясу мертвеца. Этот звук также был знакомым и также заставлял вставать дыбом шерсть, но от какого-то иного чувства узнавания. Когда она была щенком, и рядом были сёстры, а мир был маленьким и полным родных и привычных запахов, кто-то играл с ней, дразня таким же колокольчиком, и она старалась поймать то и дело ускользающую кисточку. Этот убитый человек был из того мира, и он пришёл оттуда, куда ехали вооружённые чужаки. Маленькому миру, где всё было просто и безопасно, грозила опасность, пахнущая смертью. И Бродяжка побежала вперёд.
- Смотри-ка, собака!
Бродяжка даже не поняла, как лапы вывели её на запах жарящегося на костре мяса. Просто в какой-то момент ничего, кроме этого запаха, не осталось, он завладел всем её существом и властно тянул за собой, к лагерю чужаков, разбитому в чьём-то поместье.
- "Собака", скажешь тоже. Облезлая паршивая дворняга.
- Да ты на голову её посмотри, дурак! Это же мастиф! Красный мастиф, цвета Солнца! Собака, поди ко мне!
Человек протянул ей кусок мяса, и Бродяжка замерла, мелко подрагивая. Взрослые люди были более непредсказуемы, чем дети. Они могли говорить с тобой ласково, а потом пнуть ногой. Но она никогда не ела настолько сочного, настолько свежего мяса. Ни объедки, ни кости, ни чёрствые лепёшки не могли сравниться с этим запахом, и застарелый голод, как глубокий шрам, теперь ныл нестерпимо.
- Да зачем тебе старая собака?
- Эти собаки - самые преданные. За такой вот кусок прикроют тебя от стрелы, вытащат из огня, прыгнут за тобой в пропасть. Прикормлю её, и она будет меня охранять.
"Охранять"... Бродяжка знала это слово, хотя не слышала его в свой адрес уже очень, очень давно. Охранять - это лучше, чем игра, это по-настоящему и всерьёз, это то, ради чего она выросла с острым нюхом, острым слухом и острым зрением; охранять - это конура от дождя и от зноя, это полная миска каждый день, это человек, который называет тебя по имени... Бродяжка сделала ещё один шаг вперёд и помахала хвостом.
Но где-то там, впереди, был дом. И дом нужно было защитить.
Солдаты клана Вэнь, отступая, подожгли деревню, возле которой столкнулись с партизанами. Бродяжка подняла голову, уловив запах гари и увидев над верхушками деревьев поднимающийся к облакам чёрный и кудлатый хвост дыма. Этот запах перекрыл манящий аромат мяса, и она сорвалась с места под удивлённые возгласы людей, отдыхавших в ожидании приказа.
Бродяжка бежала напрямик, и даже когда перед ней встала стена огня, не стала останавливаться. Все собаки боятся огня, все живые создания и мёртвые твари боятся огня, - но Бродяжка зажмурилась и решила, что это просто игра. В её ушах зазвучали детские голоса - "Прыгай, прыгай!" - как в тот день, когда нашли на окраине поля широкую канаву и перепрыгивали через неё по очереди, визжа от страха. Канава была неглубокой, но на дне была рыжая глина, испачкаешься - заругает мать...
Бродяжка выпрыгнула навстречу людям прямо из огня - такого же рыжего, как её развевающаяся шерсть, - подобно легендарной воительнице, приходящей на помощь своей армии в сопровождении пламени священного дракона.
- А это ещё что такое?!.. Это я не призывал!
- Это просто собака... Да нет, это не просто собака! Это же Принцесса! Она тоже вернулась!
Принцесса, запыхавшаяся, вывалив язык, уткнулась лбом в колени Цзян Чэна.
- Только не говори, что ты и её оставишь! Одна собака - это ещё куда ни шло, но две - это уже перебор!
- Вэй Усянь. Это собаки клана Цзян. Поэтому - или они сражаются вместе с нами, или вы сражаетесь без меня.
Принцесса, пыхтя, подставляла голову рукам Цзян Чэна. У него на поясе висел колокольчик, и от него пахло домом, а значит, дом был здесь, пусть и под открытым небом.
- А к тому же... она прибежала с той стороны. Деревни на востоке от нас отрезаны, но она наверняка знает тропы, по которым можно пробраться туда так, чтобы нас не обнаружили. Слышишь, Принцесса? Поиграем? Отведёшь нас к своим друзьям?
Принцесса гавкнула и застучала хвостом по земле.
Чёрная Яо знала, что у людей есть сила и власть. На человека нельзя скалить зубы, нельзя лаять, нельзя даже поднимать взгляд. Самые могучие псы при приближении людей распластывались по земле, а если на них замахивались - могли обмочиться от страха. Собаки рвали друг друга на циновке, но люди могли разнимать их голыми руками, и только люди решали, кому жить, кому умирать. Чёрная Яо хорошо выучила, каким тоном говорят о собаке, которая умрёт.
- Молодой господин Вэнь желает увидеть поединок Чёрной Яо с его лучшей собакой.
- Но ты ведь понимаешь, что это значит. Это будет конец для неё.
- Понимаю не хуже, чем ты понимаешь, что права на отказ для тебя не предусмотрено.
- Ещё бы.
- Но подумай сам, она всё равно скоро состарится и не сможет драться. Чего стоит пожертвовать какой-то старой собакой ради благоволения Бессмертного Владыки?
- Ты прав. А в честь его победы я подарю молодому господину щенка. Это будет подходящим знаком того, что лучшие воины Юньмэна - на стороне сильной власти.
Чёрная Яо не могла понять, о чём именно говорит хозяин, но когда он повернул голову в её сторону - почувствовала, что для него она больше не живая собака. Что у неё снова нет имени. А жить хотелось - и хотелось чего-то кроме цепи и сарая, чего-то, о чём здесь старались скорее забыть, чтобы не стать слабее. Чего-то, что остаётся внутри каждой собаки после того, как мать умывает её шершавым языком и согревает своим теплом. Это тепло Чёрная Яо и могла бы назвать жизнью, умей она говорить.
- Ей всё же стоит быть в хорошей форме и достойно себя показать, иначе молодой господин решит, что его победу подстроили нарочно. Ей нужно тренироваться.
Чёрную Яо привели в сарай и поставили напротив коричневого кобеля с кривыми лапами и круглой головой. Пасть у него была порвана, и часть зубов торчала наружу. В его глазах Чёрная Яо увидела своё отражение - и такую же безмерную усталость, каковая, должно быть, пустила корни в ней самой. Кобель молчал, напрягшись всем телом, приготовившись защищаться или атаковать.
Чёрная Яо собрала все силы, бросилась, ударила его грудью, сбила с ног, перескочила через его голову и побежала дальше, к выходу из сарая, - створки не успели закрыть, и догнать её тоже никто не мог. Собак ей вслед не спустили, видимо опасаясь, что сбегут и они тоже, - только кричали, но вскоре крики остались позади. Чёрная Яо не задумывалась о том, куда она бежит и зачем, ей просто нравилось, что её сильное, выносливое тело может ещё и так: свободно мчаться галопом, перемахивая через препятствия. Быть может, если бежать достаточно долго, отыщется то самое место, где нет толпы, выкрикивающей ставки, нет циновки, исцарапанной сотнями когтей, нет застревающих в твоей шерсти чужих клыков, а есть тепло, в котором можно свернуться клубком и закрыть глаза, хотя бы и навсегда.
Людей и их жилищ она сторонилась и вскоре оказалась в диких зарослях. Множество новых запахов и звуков обрушилось на неё разом, будто она заново родилась, и от переполнявших её сил Чёрной Яо хотелось по-щенячьи резвиться, катаясь в шуршащих листьях и подбрасывая пастью гладкий камень, выкопанный когтями из лесной подстилки. Вечером ей удалось выследить и убить фазана, и съесть его целиком, хрустя тонкими косточками и перепачкавшись в перьях.
Несколько дней спустя она услышала шум, походящий на шум толпы. Было так странно слышать его в глуши, что она подкралась поближе, так же осторожно, как к добыче. На лесной прогалине дрались люди - она и не знала, что люди тоже дерутся; их как будто никто не заставлял, но одна группа людей была больше и явно радовалась тому, что побеждает, а другая была меньше и, несмотря на потрёпанность, не желала отступать. Людям было не до неё, и Чёрная Яо выпрямилась во весь рост, наблюдая за этим необычным зрелищем.
- Собака! - один из тех, кто проигрывал, всё же заметил её.
- Не отвлекайся! Откуда здесь взяться соба... И правда. Нам конец, если это их собака.
- Это... это моя собака! Милашка! Эй, Милашка!
- Брось, не сработает! У такой псины точно есть хозяин. И только ты можешь называть "милашкой" эдакое порождение Бездны...
Чёрная Яо, в тяжёлом свинцовом ошейнике, склонила голову, прислушиваясь к голосу, срывающемуся от усталости. Напиравшие люди клана Вэнь были сильны. Они были олицетворением власти - власти с тяжёлыми палками и крепкими верёвками, власти, которая тащит тебя на ринг и понукает криками, которая держит тебя на цепи и бросает кость, когда ты истекаешь кровью.
У Чёрной Яо не было дома. Она никогда не делила людей на своих и чужих. Она привыкла бояться людей, как сами люди боятся своих богов и демонов, - но что-то, ворочавшееся внутри, глубоко под покрытой шрамами шкурой, говорило: пусть однажды - в первый раз - победит тот, кому суждено проиграть. Пусть тот, кто смотрит в глаза смерти, не отворачиваясь и не поджимая хвост, в этот раз не погибнет. Потому что у этого человека есть, за что драться, - и у неё, у Милашки, это тоже может быть.
Она боялась людей - но не раз слышала, как воинов клана Вэнь называют псами, а значит, они ничем не отличались от неё.
Милашка припала к земле, разбежалась и прыгнула. Воин, чем-то похожий на её бывшего хозяина, устоял на ногах и заслонился рукой, но она дотянулась до его горла, вцепилась и сжала, чувствуя, что захлёбывается горячей кровью. Остальные испуганно закричали, кто-то подступил было к ней, держа наизготовку оружие, - но она подняла голову, зарычала, и люди, которых она когда-то боялась, люди, которые решали, кому жить, кому умереть, - побежали от неё.
Цзян Чэн, остановившись там, где застал его неожиданный исход стычки, прошептал:
- Это моя девочка... - и повторил, громче, чтобы слышали все: - Это моя девочка!

Арт - (с)Atthis

Да, я знаю, что мастифы не бывают белыми и что проходит слишком много лет для жизни крупных собак, но время - облачко.
Хэштэги: собаки, girl power, немного юньмэнских партизан, ещё раз собаки. И собаки.
Как всегда у меня - боль и превозмогание (такой уж у нас канон) с ХЭ. Всё ради ХЭ.
3976 слов, R за смерти животных и людей- Отец... давай собаки будут жить у бабушки? А я буду их навещать?
Наследнику главы клана не подобает плакать, даже если очень хочется. Особенно если очень хочется. Нужно только сжать зубы покрепче, когда рвущиеся из груди рыдания напирают, как волны на пристань, - в груди станет немного больно, будто от долгого бега, но глаза останутся сухими.
- Цзян Чэн, ты ведь знаешь, что бабушка уже старенькая. Она не сможет ухаживать за собачками. Это сейчас они маленькие, а когда вырастут, то смогут запросто её опрокинуть.
"Маленькие" щенки, с большими бархатными лапами и складочками на мордах, аккуратными конвертиками ушей и закрученными на спины хвостами, сновали вокруг. Цзян Чэну всё хотелось дотянуться до них, обнять всех сразу, погладить, но щенки совершенно не понимали важности прощания и то и дело отвлекались, разбегались, наскакивая друг на друга и хватая какую-то замусоленную щепку.
- Я понимаю, - совсем неподобающе глухим голосом выдавил будущий глава клана.
- Не переживай. Скоро будет праздник середины осени, гости съедутся на большую ярмарку, и мы найдём сестричкам самых лучших хозяев. А ты чего хочешь на ярмарке? Хочешь тигра, который ходит на верёвочке?
- Я ничего не хочу, - Цзян Чэн шмыгнул носом и вытер его рукавом. - Я хочу своих собак.
- Это настоящий мастиф, верно?
Рослый воин с длинным копьём за спиной поднял щенка под мышки, любуясь, и в его голосе было больше утверждения, нежели вопроса. Щенок завилял хвостом, а Цзян Чэну пришлось задрать голову, чтобы заглянуть воину в лицо.
- Самый настоящий. Вы что, не видите?
Воин, посмеиваясь, прижал к себе Милашку одной рукой, другой ощупывая её от холки до крупа, пока та, вертясь, норовила облизать ему подбородок.
- Ещё как вижу! Она очень крепкая. Просто зверь.
- Её зовут Милашка.
- Тебе не кажется, что это не самое подходящее имя для мастифа? - воин снова рассмеялся, засовывая щенка за пазуху и развязывая мешочек с деньгами. - Если я буду звать её так, на меня все девки станут оборачиваться.
Цзян Чэн смущённо насупился, а отец, пряча улыбку, укоризненно покачал головой и ответил:
- Можете звать её как хотите, она привыкнет. Пока они маленькие, они все такие милашки.
Воин почтительно поклонился и ушёл.
- Да это же белая собака!
У торговца с козлиной бородкой при виде Жасмин глаза заблестели, и он потянул жену за рукав.
- Дурень, пойдём. Белые собаки очень дорогие.
- Что ты понимаешь! Я её беру.
- Её зовут Жасмин, - сказал Цзян Чэн.
Покупатель не обратил на него никакого внимания. Поплевав на пальцы, он отсчитывал монеты, не сводя взгляда с Жасмин, которая робко пряталась за сестру.
- Это Жасмин, - повторил Цзян Чэн чуть громче. - Она очень любит яблоки. Проследите, чтобы она не съела слишком много яблок сразу!
Жасмин тихонько пискнула, когда торговец ухватил её за шкирку и посадил в корзину со всякой глиняной и жестяной утварью. Затем, глубоко кланяясь, он удалился.
- Постойте!.. - выкрикнул было Цзян Чэн, но корзина с белым щенком уже растворилась в толпе.
- А-Чэн, невежливо так кричать. Господин не станет кормить собаку яблоками.
Принцесса осталась одна, и у Цзян Чэна затеплилась надежда, что никто не захочет её забирать, но отец сам предложил щенка знакомому землевладельцу.
- А она не злая? - с сомнением спросил тот, разглядывая Принцессу. - Говорят, рыжие собаки злые.
- Она очень добрая, - сказал Цзян Чэн. - Её даже самые маленькие дети не боятся.
- Очень послушная, - поправил Цзян Фэнмянь. - Она не доставит вам хлопот, даже когда вырастет.
- Ну ладно, беру. Будет охранять двор от воров. Имя у неё есть?
- Принцесса.
- Вот как! - старик потрепал Принцессу за ушами. - Так на конуре и напишем. Уж не обессудьте, Ваше Высочество, но у нас не императорский дворец...
Цзян Чэн смотрел, как новый хозяин Принцессы удаляется по увешанной красными бумажными фонарями улице, продолжая что-то говорить щенку. В свете фонарей её шерсть казалась особенно яркой.
Есть легенда, что светлые точки над бровями чёрных мастифов - это ещё одна пара глаз, которыми собака видит зловредных духов и отгоняет их своим гулким лаем. Милашка не видела духов, несколько лет изо дня в день она видела одно и то же. Её тяжёлая цепь была прикреплена к вкопанному в землю столбу, и, блуждая вокруг него, она протоптала колею, как осёл, вращающий жернов. Рядом были другие собаки, много самых разных собак - больших и поменьше, тяжёлых и поджарых, мохнатых и с короткой жёсткой шёрсткой на складчатой шкуре. Но даже натянув цепь до предела, невозможно было соприкоснуться хотя бы носами. Можно было лишь лаять друг на друга - от скуки, от голода, от бессильной ярости, до хрипа. И днём, и ночью постоянно кто-то лаял.
Её больше не звали Милашкой, здесь имя нужно было заслужить. Иногда других собак куда-то уводили, и однажды её тоже привели в какой-то сарай и поставили на циновку, покрытую тёмными пятнами. Циновка остро пахла кровью, мочой и страхом. На противоположную сторону циновки втащили рослую светлую суку с острыми ушами, похожую на волчицу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не зная, как разойтись, нервно облизывая губы и носы, пока люди что-то выкрикивали над их головами и хлопали в ладоши. Остроухая не выдержала первой - припала на передние лапы и разразилась лаем. Милашка не ела уже несколько дней, у неё болела голова из-за палящего солнца, от которого негде было укрыться, - но она наконец-то могла дотянуться до источника раздражающего шума.
Она бросилась вперёд, вцепилась светлой суке в холку и подмяла под себя.
Что было дальше, она толком не помнила. Кажется, её челюсти разжимали палкой, кажется, её хвалили. Потом её снова посадили на цепь и дали кость (о, как бесновались все собаки, учуявшие запах мяса!). Светлую суку, похожую на окровавленную тряпку, вынесли из сарая, окунули её голову в бочку с дождевой водой и держали так, пока её лапы не перестали дёргаться.
Вскоре Милашка узнала, что теперь её имя - Чёрная Яо. На неё делали большие ставки.
За те годы, что она провела у хозяина, на её глазах повесили или утопили в бочке ещё четырёх проигравших собак.
Жизнь Принцессы была вполне неплохой. Старик в самом деле сколотил для неё конуру, где она дремала днём, наблюдая за курами и гусями, подходящими к самому её носу, а по ночам она обходила большой двор, чутко прислушиваясь к каждому шороху. И хотя за несколько лет ей довелось залаять только по самым ничтожным поводам - то мальчишки пытались перелезть через чужой забор, то какой-то пьяница навалился на калитку, а один раз попросил приюта бродячий заклинатель, - свою миску объедков Принцесса получала вполне исправно и ежедневно. До того дня, когда старик умер.
Обычно Принцессе было запрещено заходить в хозяйский дом, но когда старик не вышел на порог утром, не вышел и вечером, - она забеспокоилась и толкнула лапами дверь. Так она впервые узнала, как пахнет смерть - вкрадчивым шлейфом тоски, будто случайно хватанула пастью мышь, проглотила целиком, а она застряла поперёк горла гадким комком. Пытаясь выкричать этот комок, Принцесса хрипло завыла, и выла до тех пор, пока не почувствовала себя пустой-пустой, как дырявый горшок.
Собрались соседи, перенесли тело в похоронный дом - Принцесса следовала за ними, а после вернулась, чтобы продолжить сторожить двор. Прошла неделя, её живот подводило от голода, но куры и гуси, не заметившие перемен и всё так же копавшиеся в пыли, не были для неё добычей. За это время письмо, отправленное соседями родственникам старика, добралось до города.
Чужих людей Принцесса встретила как положено: грозно и упорно залаяла. Она дыбила шерсть и клацала зубами в воздухе, широко расставив лапы, - ей совсем не хотелось вредить этим людям, и она боялась их и их высоких лошадей не меньше, чем они её, но если они посмеют приблизиться к имуществу её хозяина, они не оставят ей выбора.
- Это что, бойцовый мастиф? И зачем только дед купил такую тварь - умом, что ли, повредился?..
- Ещё и рыжая! И нёбо чёрное! Как только его не сожрала!
- В деревне есть охотники? Надо позвать лучника, пусть её пристрелит.
- Лучше сразу звать заклинателя! Она будто демоном одержима.
- Ну, пошла! Пошла! Прочь, кому говорят!
Принцессе казалось, что она вросла лапами в землю: она не могла отступить ни на шаг назад, но и на то, чтобы двинуться вперёд, не хватало ни смелости, ни сил. Глаза заволокло кровавой пеленой, из пасти падала слюна, в пустом желудке каждый собственный звук отдавался как удар. Затем в неё полетели камни, некоторые из них были тяжёлыми, они врезались в её лапы, рёбра, морду, а что было потом, она помнила плохо. Кажется, она бежала, не разбирая дороги. Она словно стала снова маленьким испуганным щенком: бросаясь к людям за помощью и защитой, удивлялась, почему они шарахаются от неё, а пытаясь спрятаться под доской или корзиной, не понимала, почему укрытие валится наземь.
Придя в себя, Принцесса осталась жить в окрестностях деревни - ей больше некуда было идти. Привыкшая к ежедневной миске объедков, она не сразу приучилась копаться в мусорных ямах, - но этого было недостаточно, и рыжая шерсть свалялась на торчащих рёбрах, а голод сделался постоянным спутником. Ей нравилось возиться с детьми, катать на спине их кукол, приносить из зарослей упавший туда мяч или игрушечные стрелы, - а дети совали ей в пасть, тайком от родителей, то паровую булочку, то рисовый шарик. Шли годы, конуры с заботливо вырезанными иероглифами давно не было, и больше никто не называл её Принцессой; дети звали её Бродяжкой, а взрослые порой говорили: "вот старая собака нашего старика" - от уличной жизни на её морде и лапах рано появилась седина.
Что до Жасмин, то её не называли никак. Она не знала, что её пушистая белоснежная шкура будет стоить очень много золота, когда она вырастет, и что её кормили густой пшеничной кашей, чтобы складки росли и меха становилось больше - да и мясо от этого станет жирнее. Её клетка была такой тесной, что вскоре сделалось невозможным встать в ней в полный рост или вытянуться во всю длину. Были ещё клетки - с собаками с севера, чей мех был серебристым, а глаза раскосыми, с лисицами, которые беспрестанно метались и вопили, и даже с покалеченным медвежонком. Решётчатый пол натирал лапы, а под ним на земле рос холмик дерьма, так что у Жасмин от вони совершенно отбило нюх.
Однажды лисицы исчезли, а с оставшимся хозяйством торговец решил сниматься с места.
- Может, забьём и белую собаку тоже? Меньше груза тащить на себе.
- Да что б ты понимала в собаках! Сейчас она ещё щенок, а станет ещё крупнее!
Клетки побросали в повозку, запряжённую коровой. Так Жасмин отправилась в путь, выпадавший не всякой собаке. Сквозь прутья своей клетки она видела города и поместья, ярмарки с нагруженными товаром диковинными лошадьми с двумя горбами, заливные рисовые поля, блестящие на солнце бамбуковые рощи и изрезанные ветром горы, похожие на башни, спокойные реки и шумные водопады. Где-то торговец задерживался дольше - что-то купить, что-то продать, переждать дурную погоду или покутить со знакомцами; так Жасмин узнала, что в разных землях носят разную одежду, едят разную еду и даже говорят по-разному. Один раз они, прибившись к каравану, прошли по краю пустыни, где было так мучительно жарко, что Жасмин потеряла сознание.
Как-то ночью на привале на торговцев напали разбойники: Жасмин разбудили крики, сполохи факелов. Телега перевернулась, клетка Жасмин ударилась о землю, и решётка как будто прогнулась. От страха Жасмин не соображала, что делает, но ею как будто овладели древние как мир духи, нашёптывавшие: борись, беги, спасайся, прячься! Упершись в днище клетки спиной, она принялась толкать и расшатывать прутья лапами, пока два из них не вылетели, а ещё два не сломались. Жасмин не без труда протиснулась в дыру, оставляя на обломках клочья шерсти, и заползла под охапку соломы, не издавая ни звука, - только сердце колотилось как бешеное. Когда всё стихло, она выбралась и убежала.
В её короткой жизни у хозяина (она даже не проверила, выжил он или нет) не было ничего: ни ласки, ни вкусных угощений, ни игр, ни похвалы, - только ругань, если она лаяла или выла. По ночам ей снились пробегающие мимо, монотонно покачиваясь, холмы, луга, крестьянские домишки, лица, птичьи голоса. Лишь иногда, когда удавалось заснуть особенно крепко, ей вспоминался мальчик, который гладил её, расчёсывал белоснежную шерсть и называл по имени. Где-то там, невероятно далеко, где оставался этот мальчик, и был её дом.
Пришла пора возвращаться домой.
Порой во сне Жасмин вырывалась из клетки и бежала по высокой траве быстро-быстро - и всякий раз просыпалась от того, что, перебирая лапами, задевала когтями прутья; теперь же оказалось, что из-за долгого сидения в клетке её тело стало тяжёлым и рыхлым, а лапы - слабыми, и даже на медленной рыси её вскоре начинала мучить одышка. Но Жасмин не умела задумываться о том, что путь будет долгим: она просто шла и шла, отдыхала и шла снова. Она находила дорогу не чутьём, которого была лишена, а узнавая пейзажи, которые видела прежде, - и ещё каким-то шестым чувством, которому не было названия. Она настолько привыкла быть бесшумной и незаметной, что у неё выходило красть еду с прилавков и с уличных столиков трактиров, и в сумерках её неоднократно принимали за призрака.
Несколько раз Жасмин сбивалась с пути, но вновь выбирала верное направление. Она не замечала, как похудела и окрепла и могла бежать дольше, обгоняя плетущихся по дорогам волов; не замечала, как её великолепная белая шерсть потемнела и стала тёмно-серой. Когда навстречу ей стало попадаться больше крестьян, везущих свои пожитки, она поняла, что эти люди бегут - бегут от надвигающейся на них беды. И это заставило её только ускорить шаг.
На границе Юньмэна она переплыла реку в узком месте, вывалялась в песке, отряхнулась и пошла на звуки голосов. Они звучали совсем не так, как звучат чужие, и всё же приветливого в них было мало: эти люди готовились к чему-то, подбадривая друг друга, а кому-то угрожая отрывистыми словами. Жасмин в нерешительности остановилась в кустах, за пределами освещённого костром круга.
- Там собака!
- Да ну тебя. Я уже не ведусь на эти дурацкие розыгрыши.
- Говорю тебе, это собака, посмотри сам!
- Так прогони её!
- Это белая собака, Вэй Ин! Это Жасмин!
Жасмин впервые за годы вильнула хвостом. Это было так странно, что она даже на мгновение обернулась, чтобы убедиться, что это действительно был её собственный хвост, а не какой-нибудь цветок, качнвушийся от порыва ветра.
- Ты перегрелся? Любую псину будешь называть своей? Да она такая же белая, как я - монах в...
- Жасмин! Иди сюда, девочка, не бойся!
Жасмин вылетела из кустов, путаясь в лапах, и угодила прямо в объятия своего мальчишки, который был теперь выше её на целую голову.
Бродяжка ощущала разлитую в воздухе тревогу. По дороге мимо деревни порой проезжали незнакомые люди в тёмных одеждах, с длинными плетьми, и все игры сразу же прекращались: женщины звали детей домой, а взрослые, отходя на обочину, кланялись. "Вэнь" - таким словом их называли. Бродяжка не понимала, почему их боялись, этих мужчин и женщин, и из любопытства последовала за ними, пока не показываясь. Это было как игра: прячась за деревьями и валунами, будто дикий зверь, она следила за людьми клана Вэнь, оставаясь для них невидимой.
К исходу дня ей это наскучило, и она хотела было повернуть назад, как вдруг она учуяла почти забытый запах - запах смерти. От него шерсть на загривке вставала дыбом и отчаянно хотелось бежать прочь, но что-то, что было сильнее её, толкнуло её вперёд, к ручью, русло которого разрушило множество следов, превратив его в мутную от крови лужу. Возле ручья лежал, раскинув руки, человек - видимо, его застали врасплох, когда он набирал воды, и окружили превосходящим числом. Поскальзываясь на вспененной грязи, Бродяжка осторожно, почти ползком подобралась к человеку и обнюхала его, убеждаясь, что он безнадёжно мёртв и что она никогда не встречалась с ним прежде.
Неожиданно что-то звякнуло, заставив Бродяжку отпрыгнуть: она задела носом колокольчик, привешенный к поясу мертвеца. Этот звук также был знакомым и также заставлял вставать дыбом шерсть, но от какого-то иного чувства узнавания. Когда она была щенком, и рядом были сёстры, а мир был маленьким и полным родных и привычных запахов, кто-то играл с ней, дразня таким же колокольчиком, и она старалась поймать то и дело ускользающую кисточку. Этот убитый человек был из того мира, и он пришёл оттуда, куда ехали вооружённые чужаки. Маленькому миру, где всё было просто и безопасно, грозила опасность, пахнущая смертью. И Бродяжка побежала вперёд.
- Смотри-ка, собака!
Бродяжка даже не поняла, как лапы вывели её на запах жарящегося на костре мяса. Просто в какой-то момент ничего, кроме этого запаха, не осталось, он завладел всем её существом и властно тянул за собой, к лагерю чужаков, разбитому в чьём-то поместье.
- "Собака", скажешь тоже. Облезлая паршивая дворняга.
- Да ты на голову её посмотри, дурак! Это же мастиф! Красный мастиф, цвета Солнца! Собака, поди ко мне!
Человек протянул ей кусок мяса, и Бродяжка замерла, мелко подрагивая. Взрослые люди были более непредсказуемы, чем дети. Они могли говорить с тобой ласково, а потом пнуть ногой. Но она никогда не ела настолько сочного, настолько свежего мяса. Ни объедки, ни кости, ни чёрствые лепёшки не могли сравниться с этим запахом, и застарелый голод, как глубокий шрам, теперь ныл нестерпимо.
- Да зачем тебе старая собака?
- Эти собаки - самые преданные. За такой вот кусок прикроют тебя от стрелы, вытащат из огня, прыгнут за тобой в пропасть. Прикормлю её, и она будет меня охранять.
"Охранять"... Бродяжка знала это слово, хотя не слышала его в свой адрес уже очень, очень давно. Охранять - это лучше, чем игра, это по-настоящему и всерьёз, это то, ради чего она выросла с острым нюхом, острым слухом и острым зрением; охранять - это конура от дождя и от зноя, это полная миска каждый день, это человек, который называет тебя по имени... Бродяжка сделала ещё один шаг вперёд и помахала хвостом.
Но где-то там, впереди, был дом. И дом нужно было защитить.
Солдаты клана Вэнь, отступая, подожгли деревню, возле которой столкнулись с партизанами. Бродяжка подняла голову, уловив запах гари и увидев над верхушками деревьев поднимающийся к облакам чёрный и кудлатый хвост дыма. Этот запах перекрыл манящий аромат мяса, и она сорвалась с места под удивлённые возгласы людей, отдыхавших в ожидании приказа.
Бродяжка бежала напрямик, и даже когда перед ней встала стена огня, не стала останавливаться. Все собаки боятся огня, все живые создания и мёртвые твари боятся огня, - но Бродяжка зажмурилась и решила, что это просто игра. В её ушах зазвучали детские голоса - "Прыгай, прыгай!" - как в тот день, когда нашли на окраине поля широкую канаву и перепрыгивали через неё по очереди, визжа от страха. Канава была неглубокой, но на дне была рыжая глина, испачкаешься - заругает мать...
Бродяжка выпрыгнула навстречу людям прямо из огня - такого же рыжего, как её развевающаяся шерсть, - подобно легендарной воительнице, приходящей на помощь своей армии в сопровождении пламени священного дракона.
- А это ещё что такое?!.. Это я не призывал!
- Это просто собака... Да нет, это не просто собака! Это же Принцесса! Она тоже вернулась!
Принцесса, запыхавшаяся, вывалив язык, уткнулась лбом в колени Цзян Чэна.
- Только не говори, что ты и её оставишь! Одна собака - это ещё куда ни шло, но две - это уже перебор!
- Вэй Усянь. Это собаки клана Цзян. Поэтому - или они сражаются вместе с нами, или вы сражаетесь без меня.
Принцесса, пыхтя, подставляла голову рукам Цзян Чэна. У него на поясе висел колокольчик, и от него пахло домом, а значит, дом был здесь, пусть и под открытым небом.
- А к тому же... она прибежала с той стороны. Деревни на востоке от нас отрезаны, но она наверняка знает тропы, по которым можно пробраться туда так, чтобы нас не обнаружили. Слышишь, Принцесса? Поиграем? Отведёшь нас к своим друзьям?
Принцесса гавкнула и застучала хвостом по земле.
Чёрная Яо знала, что у людей есть сила и власть. На человека нельзя скалить зубы, нельзя лаять, нельзя даже поднимать взгляд. Самые могучие псы при приближении людей распластывались по земле, а если на них замахивались - могли обмочиться от страха. Собаки рвали друг друга на циновке, но люди могли разнимать их голыми руками, и только люди решали, кому жить, кому умирать. Чёрная Яо хорошо выучила, каким тоном говорят о собаке, которая умрёт.
- Молодой господин Вэнь желает увидеть поединок Чёрной Яо с его лучшей собакой.
- Но ты ведь понимаешь, что это значит. Это будет конец для неё.
- Понимаю не хуже, чем ты понимаешь, что права на отказ для тебя не предусмотрено.
- Ещё бы.
- Но подумай сам, она всё равно скоро состарится и не сможет драться. Чего стоит пожертвовать какой-то старой собакой ради благоволения Бессмертного Владыки?
- Ты прав. А в честь его победы я подарю молодому господину щенка. Это будет подходящим знаком того, что лучшие воины Юньмэна - на стороне сильной власти.
Чёрная Яо не могла понять, о чём именно говорит хозяин, но когда он повернул голову в её сторону - почувствовала, что для него она больше не живая собака. Что у неё снова нет имени. А жить хотелось - и хотелось чего-то кроме цепи и сарая, чего-то, о чём здесь старались скорее забыть, чтобы не стать слабее. Чего-то, что остаётся внутри каждой собаки после того, как мать умывает её шершавым языком и согревает своим теплом. Это тепло Чёрная Яо и могла бы назвать жизнью, умей она говорить.
- Ей всё же стоит быть в хорошей форме и достойно себя показать, иначе молодой господин решит, что его победу подстроили нарочно. Ей нужно тренироваться.
Чёрную Яо привели в сарай и поставили напротив коричневого кобеля с кривыми лапами и круглой головой. Пасть у него была порвана, и часть зубов торчала наружу. В его глазах Чёрная Яо увидела своё отражение - и такую же безмерную усталость, каковая, должно быть, пустила корни в ней самой. Кобель молчал, напрягшись всем телом, приготовившись защищаться или атаковать.
Чёрная Яо собрала все силы, бросилась, ударила его грудью, сбила с ног, перескочила через его голову и побежала дальше, к выходу из сарая, - створки не успели закрыть, и догнать её тоже никто не мог. Собак ей вслед не спустили, видимо опасаясь, что сбегут и они тоже, - только кричали, но вскоре крики остались позади. Чёрная Яо не задумывалась о том, куда она бежит и зачем, ей просто нравилось, что её сильное, выносливое тело может ещё и так: свободно мчаться галопом, перемахивая через препятствия. Быть может, если бежать достаточно долго, отыщется то самое место, где нет толпы, выкрикивающей ставки, нет циновки, исцарапанной сотнями когтей, нет застревающих в твоей шерсти чужих клыков, а есть тепло, в котором можно свернуться клубком и закрыть глаза, хотя бы и навсегда.
Людей и их жилищ она сторонилась и вскоре оказалась в диких зарослях. Множество новых запахов и звуков обрушилось на неё разом, будто она заново родилась, и от переполнявших её сил Чёрной Яо хотелось по-щенячьи резвиться, катаясь в шуршащих листьях и подбрасывая пастью гладкий камень, выкопанный когтями из лесной подстилки. Вечером ей удалось выследить и убить фазана, и съесть его целиком, хрустя тонкими косточками и перепачкавшись в перьях.
Несколько дней спустя она услышала шум, походящий на шум толпы. Было так странно слышать его в глуши, что она подкралась поближе, так же осторожно, как к добыче. На лесной прогалине дрались люди - она и не знала, что люди тоже дерутся; их как будто никто не заставлял, но одна группа людей была больше и явно радовалась тому, что побеждает, а другая была меньше и, несмотря на потрёпанность, не желала отступать. Людям было не до неё, и Чёрная Яо выпрямилась во весь рост, наблюдая за этим необычным зрелищем.
- Собака! - один из тех, кто проигрывал, всё же заметил её.
- Не отвлекайся! Откуда здесь взяться соба... И правда. Нам конец, если это их собака.
- Это... это моя собака! Милашка! Эй, Милашка!
- Брось, не сработает! У такой псины точно есть хозяин. И только ты можешь называть "милашкой" эдакое порождение Бездны...
Чёрная Яо, в тяжёлом свинцовом ошейнике, склонила голову, прислушиваясь к голосу, срывающемуся от усталости. Напиравшие люди клана Вэнь были сильны. Они были олицетворением власти - власти с тяжёлыми палками и крепкими верёвками, власти, которая тащит тебя на ринг и понукает криками, которая держит тебя на цепи и бросает кость, когда ты истекаешь кровью.
У Чёрной Яо не было дома. Она никогда не делила людей на своих и чужих. Она привыкла бояться людей, как сами люди боятся своих богов и демонов, - но что-то, ворочавшееся внутри, глубоко под покрытой шрамами шкурой, говорило: пусть однажды - в первый раз - победит тот, кому суждено проиграть. Пусть тот, кто смотрит в глаза смерти, не отворачиваясь и не поджимая хвост, в этот раз не погибнет. Потому что у этого человека есть, за что драться, - и у неё, у Милашки, это тоже может быть.
Она боялась людей - но не раз слышала, как воинов клана Вэнь называют псами, а значит, они ничем не отличались от неё.
Милашка припала к земле, разбежалась и прыгнула. Воин, чем-то похожий на её бывшего хозяина, устоял на ногах и заслонился рукой, но она дотянулась до его горла, вцепилась и сжала, чувствуя, что захлёбывается горячей кровью. Остальные испуганно закричали, кто-то подступил было к ней, держа наизготовку оружие, - но она подняла голову, зарычала, и люди, которых она когда-то боялась, люди, которые решали, кому жить, кому умереть, - побежали от неё.
Цзян Чэн, остановившись там, где застал его неожиданный исход стычки, прошептал:
- Это моя девочка... - и повторил, громче, чтобы слышали все: - Это моя девочка!

Арт - (с)Atthis
@темы: человек собаке друг, фанарт и иллюстрации, фанфикшн, демоны по вызову круглосуточно