Продолжаю вот эту историю четырёх фей, к которой так и не приросло общего названия. Вот была эпическая телега, начавшаяся на Остару, - а эта осенняя история с призраком скрасила нам сентябрь.
Вернёмся к графу Клариону ап Гвидион... Вернее, к тому, что от него осталось. Я не знал, как вытащить его из Тени, - его могли оттуда только выкинуть потому, что призракам жрать стало нечего: ему уже было всё равно, а призрак сообразил, что смертные в Тени долго не живут. В таком случае в Кларионе заснула фея (что со всяким может случиться - даже, по-видимому, с королём Дэвидом), и остался - человек в глубокой депрессии. Но это не значит, что такой человек никому из фей не нужен. Так что сложно - будет. Но и хорошо будет тоже: у нас ведь не бывает иначе.
Саюри (неизменная виновница того, что мне не хватает разбитых сердечек в смайлах) нарисовала Клариона - этого хрупкого раненого сокола. И это отражение на грани жизней, это ледяное крошево фона - так невероятно красиво, больно и точно. А ещё Саюри принесла музыку, - и я положу эту музыку сюда, потому что её можно включать - и любоваться, и читать под неё. Она очень атмосферная и очень подходящая: как одинокое, но упрямое сердцебиение посреди стужи. Потому что этот сокол - на самом деле очень сильный, и он долетит. Очень его люблю (Да, я говорю так про всех фей, - но.)

(c) Типичный Моррахан

Продолжение истории by Саюри и вашпокорныйКлариона выкинули на берег, как потерпевшего кораблекрушение, - далеко от того места, где похитили Ринна. Там самый простой мастер по ремонту катеров с самым простым именем Джон Флинн, - медноволосый, с бритыми висками и татуировками на руках в пиратском стиле, - его и окликнул. А то ведь человек явно же заблудился, и одет не по погоде, а время позднее - того и гляди замёрзнет нафиг или нарвётся на гопоту.
В Осени Клариону было на вид лет 16-17: в Грёзе он казался старше и солидней. А сейчас... Он обернулся на голос. У него было обезвоживание, запавшие глаза, пустой невыразительный взгляд. Пока ноги держали - он шёл вперёд, по берегу или по линии прибоя. Затем просто сел на песок, - и волна за волной накатывались ему в ладони. Выглядел он, как выживший Мечтатель после Опустошения, - и ощущался примерно так же.
- Эй, парень... Всё хорошо? Ты откуда, с велопробега?.. - это Джон ещё на подходе вспомнил единственное событие, где могли быть туристы, потому что всех местных он знал. - Тут есть мотель, могу проводить...
В полумраке было не так хорошо видно, - но всё же вблизи стало понятно, что с парнем случилось что-то очень паршивое, и лучше без присмотра его не оставлять. Нет, не наркоман, они другие...
- ...А знаешь, пойдём лучше ко мне, здесь ближе. И в мотеле уже кухня, поди, закрылась, а у меня поешь хоть... Идти можешь?..
Конечно, выглядел Джон как самый последний человек, с которым кто-то согласится пойти Чуять заснувших или ещё не пробудившихся фей так, как Ма'Ии, этот тип не мог, - впрочем, Опустошение тоже лечится волшебством... Но это было не первым пунктом в списке первой помощи!..
Юноша сфокусировал взгляд с трудом. Попытался что-то сказать, но не смог, - как и ответить на обращение и вопросы. Если взять его за руку и отвести - пойдёт, но если отпустить - остановится. Под руку его Джон и повёл, поддерживая, - медленно, чтобы не выбился из последних сил. Донёс бы куда быстрее, - но тот испугается же...
Дом был совсем небольшим, вроде обжитой-облагороженной бытовки. Найдёныша усадили на кровать и рассмотрели при свете. К счастью, опознавать признаки обезвоживания Джон умел, - поэтому первым делом парню была вложена в руки небольшая эмалированная кружка воды с солью, сахаром и лимонной долькой.
- Выпей-ка... Давай, маленькими глотками, - Джон даже присел на корточки и поддержал его слабые ладони своими, поднёс кружку к чужим губам. - Тебя как зовут?..
Подозрения, что не обошлось без фей или ещё каких сверхъестественных хищников, крепли в Джоне при взгляде на парня с каждой минутой. Но что с ним делать? Он, может, несовершеннолетний, его, может, ищут?.. Одно было ясно: казённым инстанциям пока не отдавать.
Взгляд парня с трудом сфокусировался на происходящем. Тепло... кажется. Или нет.
Или да.
Кружка в руке. Если бы тот человек не поил найдёныша, - он бы не пил, несмотря на лютую жажду. Потребности были отдельно, а рефлексы - отдельно: что-то так сильно потрясло его душу, что он был как омертвевший весь.
"Вопрос. Мне задали..."
- Джереми, - ответил он. - Джереми Войт. Спасибо, сэр.
Всё же этикет Грёза отбирает у ши только вместе с жизнью...
К гостю приблизился крупный полосатый кот, высказал своё пшшш - ничем приятным от существа, вывалившегося из Тени, не пахло! - и утёк в тень: испытывать солидарность он был пока не готов.
- А я Джон. Просто Джон, - хозяин дома ободряюще улыбнулся. - А тот подкроватный монстр - Себастьян.
До Джона постепенно доходили причинно-следственные связи. Парень был обезвожен, как будто долго пробыл в море, - но почти не вымок (не считая дотянувшегося до штанин прибоя). Его... держали где-то взаперти? Что же ещё, о Дан, могли с ним сделать?!..
- Джереми... На тебя напали, да? Похитили? Скажи, где-нибудь болит?.. - он говорил как мог мягко, лихорадочно соображая, насколько пункт "раздеть и осмотреть" сделает хуже. - Ты в безопасности здесь, обещаю. Всё позади.
- Я... наверное, подрался... Не помню, увы. Да, точно. Была драка... кажется, мой товарищ просил помочь, и я пошёл, и...
Он что-то вспомнил, потому что вдруг сделался ещё бледнее.
- Скажите, пожалуйста, сэр, вы не могли бы убить меня? Я... могу чем-то заплатить...
Он был настолько же серьёзен, насколько бредово это звучало.
Платить парню, кстати, было нечем: при нём не было ни кошелька, ни рюкзака с вещами, ни единого документа, - и это тоже настораживало.
- Я не стану. Ни за какие сокровища, - Джон покачал головой, отвечая всё так же мягко, но уверенно. - Сейчас ты думаешь, что жизнь кончена, - а она ещё вся впереди. Даже если песчинка боли никуда не денется, - со временем всё хорошее нарастёт вокруг неё перламутром.
Джереми кивнул; неестественная, выломанная какая-то, была в нём покорность.
- Да... да.
Облизнул губы - пить ещё хотелось.
- Я схожу с ума, - сказал он, - я думал, что вижу призраков. Мне очень страшно. Думал, что они меня и убьют. Видимо, позже... Наверное, мне всё это приснилось.
Всё это было сказано ровным тоном. Не безразличие было в нём - констатация факта.
Джон наполнил кружку ещё раз, благо она была невелика, а пил найдёныш медленно. Сварить бы хоть бульон, - но как от него отойдёшь, как оставишь сейчас... Если это шок, то что делать?.. Ничего лучше, чем бережно укутать плечи Джереми пледом, Джон не придумал и присел перед ним снова.
- Это не ты сходишь с ума. Это кто-то поступил с тобой очень дурно, - он постарался, чтобы в голос не пробились нотки гнева. - Но больше нечего бояться. Я буду рядом и никому не позволю причинить тебе вред.
Призраки... Парня бы во фригольд, где найдётся кому разобраться, какая тварь приложила к нему лапу, - но до фригольда было неблизко. И прежде, чем Джереми сможет осилить путешествие, - пережить бы ближайшие дни...
Но оставить Джереми можно было совершенно спокойно: он будет сидеть там, где сидел, в той же позе. Видно было, что он хочет спать - и почему-то старается не заснуть: хоть какое-то инициированное им самим действие. Что парень будет бояться засыпать - можно было ожидать, но от бдения и закончиться недолго, - так что Джон по окончании второй кружки предложил:
- Тебе нужно прилечь, набраться сил. Не бойся, я посторожу, и кошмары не проберутся сюда. Хочешь, расскажу что-нибудь?..
Он уже хоть колыбельную петь был готов, лишь бы не оставлять Джереми наедине с его явно не радужными мыслями и уговорить его прилечь. Но уговорить найденыша на что угодно было несложно. Жуткая неестественность ситуации была в том, что он сделает всё, что Джон ему скажет. Дать себя осмотреть - значит, пусть так. Спать так спать...
Джон подложил поближе все подушки и аккуратно уложил на них завёрнутого в плед парня. Может, хоть так, полулёжа, вырубится, голову к мягкому прислонив?.. И эта пугающая покорность только укрепляла Джона в мысли, что Мечтателя держали в плену, и долго.
Уложив найдёныша, он всё-таки поставил вариться бульон - и, коротко подумав, - котелок кофе, для себя. Но спал Джереми мирно, - и со временем и хозяин подремал, сидя рядом с ним и привалившись к кровати спиной. Кровать-то была одна...
А на следующий день от словесных конструкций с "надо" и утверждениями - Джон перешёл к вопросам. Ненавязчивым, конечно, и не всем сразу.
Хочешь есть? Будешь бульон? А яблоко? Что ты любишь? Можно мне взглянуть, не ранен ли ты?..
- ...Да, я сам притащил тебя сюда, - но не хочу делать что-то ещё против твоей воли.
Наутро Джереми чувствовал себя чуть лучше. Он отвечал на вопросы с "да" и "нет", а если вопрос предполагал выбор, - то выбирал названное первым. А вот с открытыми вопросами пока была беда: мощности его воли не хватало, чтобы их обработать, и он лишь смотрел на Джона растерянно.
Себастьян снизошёл до происходящего, убедившись, что хозяин принял в прайд ещё одно существо Более того - с рассветом котов стало на одного больше: рыжий, полтора уха, был представлен как Сантьяго. Так что Джереми обложило котами со всех сторон, и дело пошло на лад быстрей.
А Джон тихо радовался каждому услышанному "нет" (и свято соблюдал эти отказы), а в ответ на растерянный взгляд только улыбался ободряюще:
- Ничего, ты вспомнишь, обязательно. Дай себе время.
И как-то интуитивно он вёл себя с Джереми как с напуганным зверьком или птицей: не совершая резких движений, не повышая голос, не нависая, - говорил, в основном, глядя снизу вверх. Не прикасался, не предложив сперва помощь и не услышав "да". За день Джереми пообвыкся: два кота лучше двух психиатров работали над его ощущением себя в мире. Он даже спросил хозяина, можно ли воды. Так до ночи время и прошло...

...А ночью призрак испытал новую для него эмоцию, когда явился по свежему следу на знакомый запах добычи - и был весьма неласково встречен.
Хозяин не сразу его заметил: ну, движется по улице темнота в темноте... Разве что коты повскакивали и ощетинились. Но когда тень, оставляющая мокрые следы, прошла сквозь запертую дверь - у Джона в руках быстро оказались два длинных и кривых, как для абордажа, ножа. И полное You shall not pass
Джереми не видел призрака - но чувствовал. Для него это было - воспоминание, холодные пальцы на шее. Попытался отстраниться, понимая уже: не выйдет.
Он даже не закричал, только задыхаться начал от ужаса.
Потом осознал защитника. Смотрел неотрывно...
Призрак закономерно высказал фее (а человек даже не понял), что эта жизнь принадлежит ему по всем законам, так как была отдана вообще-то добровольно ("Я купил этот обед, какого хрена")). Но Джон ответил коротко: не отдам, пока жив, этот человек под моей защитой.
Вот только - одна фея не разберётся с тварью, которую не смогли запинать ни двое ши в яви, ни целая группа в Тени. Лишь отгонит - и неслабой ценой (дайсы выпали на 4/2 в пользу Джона, разница невелика). В тот миг, когда Джону уже казалось, что он проиграет, не сможет защитить, - призраку и перепало сытных эмоций, за которыми он и вылез. После чего слегка потрёпанный призрак заявил, что-де на этот раз ты откупился, вкусно испугался, но я ещё вернусь. И услышал: с меня возьмёшь, а его не трожь.
Будущее было таково, что что-то им с этой ситуацией делать придётся. Но время Джон выиграл, и здесь и сейчас - призрак отхлынул.
И Джон услышал тихое, на выдохе:
- Спасибо...
Он выдохнул сам, улыбнулся Джереми, привычно смыл кровь и пот, перевязал раны. Сел рядом на полу, - так и проще было не показывать, что самого ещё немного потряхивало: в самом деле ведь испугался, что эта тварь прорвётся и заберёт парня... Коты из укрытий выбрались, снова к Джереми прибились греть и греться. А этот нелепый найдёныш подавал своему нежданному защитнику то бинт, то тёплую воду. Немного неловко, но с полным пониманием: человеку рядом нехорошо, надо помочь.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, - Джон был очень тронут и рад такой деятельной помощи. Несмотря на то, что он явно привык управляться в одиночку, и довольно ловко, - вторая пара рук отнюдь не была лишней. А всего важнее было, что парень чем-то занялся.
- Я... Буду в порядке, это пустяки. Как ты сам?.. - и по голосу несложно было угадать, что Джона куда больше тревожило то, что призрак всё же напугал Джереми. - Эта тварь вернётся, и я сделаю всё возможное, - но хорошо бы её отвадить. Кажется, я знаю, где нам помогут. Если доверишься мне и моему кораблю, - то, как только окрепнешь, можем отправиться туда.
В лице юноши что-то проступило. Брови сошлись к переносице, делая его старше и серьёзнее.
- Это был грабитель?.. Кажется, из тех, с кем я подрался. Тебе досталось из-за меня, это плохо. Ты ведь... ничего мне не обещал. Надо заявить в полицию...
Но порыв быстро иссяк, как иссякают силы у тяжелобольного, и лицо Джереми снова сделалось безучастным:
- Поедем, куда скажешь.
Джон мысленно хлопнул себя по лбу: да, точно, человек же не видит "тварь". Но сойдёт за ругательство.
- Ты очень храбрый, раз помог другу противостоять такому бандиту, - сообщил он серьёзно. - А я обещал защитить тебя, и я сдержу слово. Я... позвоню участковому, да. С утра.
Утомлённый битвой, Джон смотрел на Джереми чуть расфокусированно, склонив голову набок. Что же с ним всё-таки случилось? Почему призрак говорил про добровольную жертву? И стоит ли спрашивать парня о доме и семье?.. А ведь он очень красивый. Очень сильный, раз смог выкарабкаться. И ему было очень больно... И всё это вкупе - наверняка и навлекло на него беду.
- Поедем, если захочешь, - мягко поправил Джон, покачав головой. - Вдруг у тебя возникнут идеи получше?.. Но пока отдыхай. Нам обоим не помешает отдохнуть...
- Здесь... тебе негде спать, - Джереми огляделся. - Может, поместимся вдвоём? Если не спать нормально, то слабеешь...
Он подвинулся, видимо надеясь, что уж как-то они оба влезут на кровать. Или что хотя бы придут кошки. Он очень тянулся к кому угодно живому сейчас, сам себе не отдавая отчёта, почему так происходит.
- Да я... привык хоть стоя спать, как верблюд, - Джон снова ему улыбнулся, но вышло устало. Отрицать, что его силы не восстановятся, если он продолжит сидя спать вполглаза, было глупо. - Но, думаю, поместимся.
Джереми его не боялся, так что Джон без колебаний устроился на краю, на боку, стараясь не тревожить свои раны. Коты, разумеется, пришли: Сантьяго как-то втиснулся между двумя людьми, а Себастьян сторожевым котом устроился в ногах (и частично на ногах - грелкой)).
За ночь человек прижался к тёплому боку и обнял спящего с ним рядом... и так и до утра остался. Сон его был беспокойным - но не кошмарным. Лишь под утро задрожал отчего-то, да ещё тесней прижался, - как в попытке укрыться от чего-то неведомого.
Джон по-прежнему спал чутко - и, почувствовав объятия, даже дышать осторожней стал, чтобы не спугнуть. Казалось, под рукой Джереми, от его доверчивого тепла - и раны стали болеть куда меньше. А ощутив дрожь - Джон сперва в полудрёме осторожно укрыл одеялом плечо Джереми повыше, затем бережно обнял, согревая. Как будто Джереми весь в его руках и поместился...
Но - не в холоде было дело, и страх не ушёл так просто, - тогда Джон тихонько позвал над ухом:
- Эй... Всё хорошо. Я здесь, я с тобой...
- Даррен... - во сне приходили имена и образы всех тех, кого явь безжалостно - или спасительно? - отрезала от сознания заснувшей феи. - Любовь моя, ты здесь?..
Сейчас бы Джону мягко потрясти парня за плечо, разбудить, - но отчего-то сердце болезненно упало, так что и руки стали ватными, и горло перехватило. Может, вовсе и не было тут трагедии, и Джереми не потерял того, по кому скучал, навсегда, а вернётся к нему однажды... Но почему же было так больно - не суметь исполнить его грёзы сейчас?..
- Прости, - хрипло откликнулся Джон. - Я - не он.
От этой фразы человек проснулся - распахнулись глаза. В них на мгновение почудилось особенное, небанальное, в ультрамарин сверкнувшее, - но - тенью истаяло видение, замещённое возвращающимся сознанием.
Джереми совершенно не испугался того, что очутился в руках хозяина бытовки.
- Рано же ещё, да? - сонно спросил он, устраиваясь поудобнее и утыкаясь в тёплого соседа, чуть не забравшись под одеяло с головой.
Джон только выдохнул с облегчением: ни за что он не забрал бы того, что предназначалось другому, даже если бы по пробуждении Джереми ни о чём не вспомнил. Пришлось бы будить, могло бы выйти неловко...
- Да. Ещё рано, спи, - и с тем же облегчением улыбнулся, теперь уже радуясь, что его действительно не боятся.
И так хорошо и правильно было дремать с этим уютным тёплым клубочком в объятиях. А мысли в этой дрёме всё возвращались к волшебной, небесной синеве в глазах найдёныша. В "померещилось просто" - феи не верят, в чудеса верить проще...

Добираться до фригольда Джон планировал на катере, и Зачаровать человека - уже перед входом во фригольд.
Он понимал, что хотя бы недели, чтобы раны как следует зажили, у него не было, - но была надежда добраться без приключений, а во фригольде, может, и Вересковый бальзам найдётся. Так что ещё денёк - и пора, пока призрак снова не проголодался.
А наутро, как проснулись, - Джон всё-таки спросил:
- Прежде чем я... сообщу в полицию: скажи, ты не вспомнил ли, откуда ты? Если кто-то волнуется о тебе, мы сможем им передать, что ты жив и в безопасности.
(Сообщать в полицию, конечно, никто не стал(тм) Но Джон собирался связаться с фригольдом и предупредить о своей находке.)
Джереми и так помогал, чем мог, при перемене повязок, - но предложил Джону отправиться к врачу. Хотя понимал, что медицина - это очень дорого, и что у мастера по катерам может не быть страховки или денег. На вопрос о прошлом он лишь улыбнулся беспомощно:
- Я стараюсь, но оно бежит прочь. Наверное, правильно будет пойти в полицию, ведь они могут найти мою семью по отпечаткам пальцев...
(Даже спящий Гвидион в своём репертуаре: по закону надо действовать!))
К врачу Джону не хотелось, - но, с другой стороны, целитель во фригольде ведь тоже считается за врача?..
- Да, ты прав. Давай сначала к врачу, - помнишь, я говорил, что и тебе там смогут помочь? - А потом в участок, как думаешь? С транспортом здесь не очень, но у меня есть катер, хочешь взглянуть на него вечером? Я соберу нас в дорогу, и завтра с утра отправимся.
Вытаскивать найдёныша на прогулку днём Джон опасался: в посёлке все его знали, будут подходить, спрашивать, а что он ответит?.. И так за прошедшие дни уже не раз стучались соседи, спрашивали, чего он дома сидит. Всегда же был душой компании и лучшим собутыльником!.. Приходилось очень убедительно плести, что-де я болею, коты болеют, апчхи, отойдите на три метра...
Джереми - если дать ему волю и обозначить необходимость - лучше всего восстанавливался психически, наводя порядок. Ласково поговорить с котом, убеждая его позволить вычесать колтуны? - О да, попытается. Всё, требующее мытья, - с разрешения хозяина только, - будет перемыто, почищено и так далее. Кажется, ему просто нравилось структурировать пространство против хаоса На вопросы отвечать он старался, но предлагать что-то своё - пока что увы, - поэтому с планом Джона поехать не пойми куда на катере Джереми был согласен.
Помогать с уборкой хозяин, конечно, разрешил: что целительно не сидеть без дела - он и сам понимал. В бытовке был отнюдь не бардак (иначе хаос быстро поглотил бы небольшое пространство, и стало бы негде жить)), - но типичная холостяцкая нора вида "я точно знаю, где что валяется". Любому другому Джон бы объяснил, что если половник в рюкзаке, а рюкзак под кроватью, - то это так и надо, что пустая бутылка и безнадёжно погнутая деталь в углу - не мусор, а вдруг пригодится, а просроченные на семь лет консервированные ананасы в холодильнике просто живут и рука как-то не поднимается выкинуть. Но Джереми это было нужно, - так что пусть вешает половники по размеру. Джон даже не подозревал, что их у него два.
Его нора стала ещё более уютной, открылось ещё немного пространства, - но Джереми очень бережно относился к атмосфере, которую создал Джон, чтобы её не разрушить неуёмным стремлением к порядку. И хозяин норы смотрел с искренним восхищением, как стало просторнее дышать, и как радуют глаз чистые поверхности и освободившиеся углы. Коты тоже что-то по-своему перекладывали в платяном шкафу
А к вечеру Джереми получил тёплый свитер - в котором он, конечно, слегка утонул, зато мог спрятать руки в рукавах до самых кончиков пальцев, - и пушистый шарф, и приглашение посмотреть на катер и закат над морем. Судёнышко-то в Осени ничем не отличается от прочих, - а вот закат не только в Грёзе хорош Джереми спросил, путешествовал ли Джон где-то в дальних краях, - а смотрел куда-то на море, в даль.
- Путешествовал. Мы с ребятами... нанимались на разные суда, какой только груз и куда только ни возили. Потом... что-то не заладилось, я ушёл, и вот уже третий год я почти сухопутная крыса.
Джон тоже смотрел в морскую даль, но нет-нет да переводил взгляд на Джереми в закатном свете. Хорошо, что тот в основном был в доме: даже сейчас смешно покраснели чуть обожжённые солнцем нос и щёки.
- Ты... скучаешь по морю? По дальним путям?.. - сказал он, задумавшись. Посмотрел на Джона, кутаясь в свитер: - Спасибо, я мёрз, а эта вещь такая приятная...
И посматривал на катер с интересом!
- Честно говоря, больше скучаю по нашей команде, чем по морю, - к улыбке Джона добавилась нотка горечи. - По тому, как пели моряцкие песни и травили байки на камбузе по вечерам, как отмечали праздники то в море, то на разных берегах, как в каждом порту нас встречали девушки, парни...
...Тут Джон вовремя прикусил язык
- Хорошее было время, но и теперь не пожалуюсь. Я рад, что тебя встретил. Что могу помочь. И если окажется, что ты издалека, то я провожу тебя, и как знать... - он коротко оглянулся на свою бытовку, что была от причала совсем недалеко. - Может, и для меня что-то изменится.
- А... можешь мне спеть?.. - попросил внезапно Джереми, представив себе картину, что описал Джон, как наживо. Он же Мечтатель, и он был вдохновлён историей!..
- В одиночку у меня ни слуха, ни голоса, предупреждаю, - Джон немного смущённо усмехнулся. - Я же всё-таки механик, а не певец. Но попробую вспомнить что-нибудь.
И пришлось судорожно вспоминать, во-первых, пристойное, а во-вторых, то, что не орут во все лёгкие, - а то сбегутся неспящие гуляки со всей округи. Вспомнилась песня с ритмом довольно плясовым, но содержанием скорее печальным, - что-то от лица той, кто ждёт моряка на берегу. Её Джон и пропел негромко, притопывая в такт ногой. Да, действительно не певец, - хотя какой-никакой слух у него всё же был, да и голос вполне приятный
И юное создание, вдохновившись, подхватило мотив, негромко подпевая. Голос у Джереми оказался на удивление красивый, - возможно, его учили даже. И в мотиве отозвалась грусть, затронувшая струны души человека.
- Спасибо, - сказал он одними губами после.
- И тебе спасибо, - ответил Джон так же негромко.
Нет, на закат и море он не смотрел так, как смотрел сейчас на это удивительное создание, озарившее его становившиеся однообразными будни...

Ночь для них прошла так же, в клубке, - но без драмы не обошлось. Всё было хорошо, Джереми снова гладил кошек, и они делили все вчетвером узкую кровать... Сон под утро у найдёныша был совсем беспокойный, на висках испарина выступила. Снова звал некоего Даррена, и почему-то ругался на староваллийском, что легко было принять за диалект...
- Не оставляй меня, - шёпот выходил горячечным, - за какое преступление ты... Я же верил тебе...
И Джон снова этого не пропустил, - пусть и расслабился чутка, спать стал крепче, но по-прежнему чутко. Сразу проснулся, и встревожился, - тут уж ясно было, что надо будить. Подгрёб к себе найдёныша поближе, легонько потряс за плечо, позвал громким шёпотом, почти касаясь губами виска:
- Эй, проснись... Ну же, взгляни на меня. Это просто сон...
Сон, разумеется, был не "просто", - и так легко было заподозрить, что этот Даррен был феей, что наигрался с Мечтателем и бросил, быть может Опустошённого. Но синий отблеск в глазах, вмешательство призрака - всё делали сложнее.
Джереми проснулся, с дорожками слёз на щеках. Медленно тронул ладонью щёку Джона - и убрал руку, осознав: не он...
- Прости, пожалуйста, что не дал спать, - сказал он. - Можно я пойду?..
Куда он посреди ночи собрался - кто разберёт.
- За что же ты извиняешься... Я здесь, чтобы беречь твой сон, - напомнил Джон мягко.
И так безумно хотелось осушить эти слёзы губами, - но нельзя, нельзя... Только ладонь, что трясла за плечо, - теперь неосознанно его поглаживала.
- Пойдёшь куда?.. - нехитрое дело - отойти до ветра или умыть лицо, - но так до этого и идти два шага через комнату, об этом таким тоном не говорят. - Если ты что-то вспомнил, то я провожу тебя, но дождись только утра!..
Но объятия Джон на всякий случай ослабил: негоже удерживать силой.
Джереми смотрел на него расширившимися, как от от боли, глазами.
- Прости мне... - он начал было объяснять - и не смог.
- Отпусти, - выдохнул, - Я не могу больше этого выносить!
И попытался рвануться прочь, выбежать на улицу, к морю. Хорошо, что сил ещё не доставало, чтобы получилось задуманное до конца.
В первые мгновения, ещё в постели, Джон его не удержал: просто машинально убрал руку на это "Отпусти". Коты встрепенулись, конечно, - но тоже, скорее, отпрянули, чем под ноги бросились. Так что Джон поймал своего найдёныша уже за дверью, но у самого порога. Он может быть весьма быстрым, особенно когда глэмор есть
Догнал, сгрёб в охапку, прижал к сердцу - тут уж было не до церемоний. Перед рассветом - сумрачно и стыло, море тихо дышит, во всех домах ни огонька, посёлок спит... Даже скрип двери оглушительным кажется.
- Ну что ты, хороший, зачем... - Джон зашептал сбивчиво, почти растерянно. Нечем утешить такую боль, и с ней не сразишься, как с призраком... - Прости, я не смогу вернуть тебе то, что ты потерял, - но и потерять тебя я не могу. Мир без тебя станет куда менее сносным местом.
Сопротивление, конечно же, оказано не было: Джереми просто обмяк в его руках, и слёзы были уже градом.
- Я знаю, - внезапно сказал он. - Я всегда делал всё лучше всех. Родителям... друзьям... казалось, что так и должно быть. Я тоже... тоже так думаю! До сих пор так думаю! Я обязан справляться с вызовами мира... Только моя любовь видела меня без доспеха, но... моя любовь разбита, и эти осколки режут моё сердце по живому.
Он вдохнул и выдохнул.
- Я знаю, что это слабость, - но любая сила начинается с признания реальности. Мне не станет лучше, я не смогу быть счастливым, и всё, что меня ждёт, - жизнь в страдании. Я впервые пробую... подумать о себе. Я не хочу этого испытывать, понимаешь? Меня есть кем заменить, у меня есть сёстры, у моих друзей есть ещё друзья...
Так, в охапке, не выпуская из объятий, Джереми и завели осторожно в дом. Джон сел вместе с ним на край кровати, и чистый платок в руках у Джереми откуда-то оказался... Возможно, минуты назад этот платок был частью наволочки, что на верхней полке шкафа.
- Разве я говорю о том, что ты делаешь и даёшь другим?.. Я говорю о тебе и о том, какой ты сам, - мягко сказал Джон, дождавшись, когда парень выговорится. - Тебе достаточно просто быть, чтобы заслуживать любви. Если ты с чем-то не справляешься, если ты слаб, - это не делает тебя хуже, это значит, что тебе нужны помощь и опора, и каждому они нужны в тёмный час. И я хочу помочь тебе, я хочу дать тебе всё, что смогу, пусть и могу я так немного...
(Джону кажется, что он болтает лишнее; Джон уже не может остановиться.)
- Нет ничего больнее предательства. Я знаю. Я забрал бы твою боль, если бы мог. Но я верю, что счастье ещё найдёт тебя и смоет эту боль, как волна. И... нет, ты не заменим. Ты такой один, и если сейчас в моих руках окажется пустота - никто из моих приятелей не заполнит её.
(Тут мы с Саюри подумали, что, вовремя заснув, граф-трудоголик себя спас. Потому что в чёрный час Джереми Войта убедить принять помощь можно, - а вот Клариона ап Гвидион... Ловить во ржи ши с разбитым сердцем - было бы тем ещё квестом. Как взрослого сокола Который эффективно отбивается и не будет всяких там простолюдинов слушать, Гвидионы же всё лучше знают и всегда правы, ага А комочек пуховый Джереми - это проще.)
Спустя некоторое время это создание успокоилось. Они же собирались утром к врачу, надо показать ему раны Джона... Так что солнце и заботы дня заставили печаль отойти в тень.

Создание напоили чаем, - а там и впрямь пора пришла собираться. А котов и убеждать не пришлось: они вперёд людей побежали к катеру и устроились, один на корме, другой на носу. Видно было, что уже привыкли к своим местам и были абсолютно уверены, что без них ничего не поплывёт
(Я кинул дайс, - и неплохо они доплыли, на пятёрочку. Видимо, призрак ещё где-то сыто икал.))
В дороге Джереми опустил руку к воде и держал тонкие пальцы в волнах, наблюдая, как о них разбивается пена. Вполглаза следил за кошками - как они там, - и... любовался новым товарищем, что правил катером. Незаметно даже для самого себя...
А Джон, в свою очередь, поглядывал на Джереми - не мёрзнет ли, такой уютный и трогательный в свитере и шарфе, - и сам любовался невольно тем, как бегущая навстречу вода ластится к его ладони, как ветер треплет его волосы и как целует солнце, неяркое, но отражающееся от воды.
Коты - вообще были лучше всех, с бдительным видом царей зверей следили за морем И Джон рассказал, что они - давние морские волки, - а один приятель надоумил его назвать их в честь святых потому, что когда они были котятами, вид у них был куда более жалостный и невинный...
(Себастьяна котёнком дети закидывали камнями - и успели убить двоих его братьев, когда Джон их заметил, котёнка отобрал и раздал всем звездюлей. Себ более осторожный и ласковый. Сантьяго котёнком совершил долгое путешествие: незаметно пробрался на рыбацкую лодку с дальних берегов, обнаружили его уже в открытом море и оставили на борту. Много дней ему выделяли долю воды и пайку рыбой, - но, высадив на берегу, не захотели везти обратно, так что Джон забрал его к себе. Яго более наглый и независимый, гуляет сам по себе, дерётся с другими котами, - но вполне ручной и дома также претендует на лучшее место под боком хозяина.))
Фригольд их ждал простолюдинский, довольно большой и суетный: много фей-эмигранток сваливается туда, кто проездом, кто оставаясь надолго... В Осени это - и таверна, и гостиница, и эдакий досуговый центр. Местные смертные знают, что там тусят эмигранты, и деталями не интересуются: главное, что никто закон не нарушает. Рулит там тандем из боггана и троллицы, поочерёдно пристраивая фей к делу и разрешая возникающие недопонимания и конфликты. Войти туда можно будет сразу, а вот дождаться внимания кого-то из старших и мудрых, с кем можно будет посоветоваться о найдёныше и о призраке, - глядишь, и не сразу.
Но сначала предстояло Зачарование провести... Джон думал-думал, как его обставить, - но все объяснения и предупреждения казались Банальными. Так что, когда причалили и устроились перекусить, - он просто спросил, чуть более торжественно, чем прежде:
- Ты... пойдёшь со мной?..
Джереми улыбнулся уголками губ - впервые, казалось, за долгое время. Не исключено, что двое морских котоволков приложили к тому по волшебной лапке каждый.
- Я пойду с тобою, - ответил он, легко прикоснувшись кончиками пальцев к руке Джона. - Куда же нам идти?
А в руке Джона уже был преломлённый хлеб - вида "бутер с сыром", но честно сделанный своими руками, и с вложенным как должно глэмором
- Спасибо, что ты со мной, - Джон тоже улыбнулся искренне. - Давай поедим - и пойдём. Здесь недалеко, я знаю дорогу.
Джереми даже успел отправить еду в рот, - но главным было, конечно, что дар был принят. Благо это была явно не первая еда за тот привал, а, скорее, хитрый план а-ля "из трёх бутеров давай последний пополам"
...На самом деле, в Джоне немногое изменилось. И медно-рыжие волосы, и бритые виски, и морские татуировки на руках - остались на месте. Но такая же медно-рыжая шерсть на груди стала гуще, появились аккуратная рыжая бородка и загнутые назад острые рога...
(И никто из персонажей Саюри, делавших ставки, не выиграл: Даррен ставил на тролля, а Таверзин - на эшу. Но сатир, что и говорить, нетипичный вырисовался.))
Джереми закрыл глаза. Открыл глаза. Снова закрыл.
Подозрительно посмотрел на напиток, и на удивление долго молчал. Ущипнул себя, и - нет, серьёзно! - попытался вести себя так, словно ничего не произошло!
Его подвижная мимика выдавала: нет, он всё заметил, - но, кажется, после истории с призраком (он запомнил, что некоторое время не сомневался в реальности привидений, и не доверял себе теперь) был уверен, что с Джоном всё хорошо, и это его самого таращит...
- Ты можешь верить своим глазам, - сатир улыбнулся. - Потом ты многое забудешь, но сейчас - так нужно, и скоро ты увидишь ещё немало волшебного, что существует на самом деле. Теперь ты знаешь меня таким, какой я есть. Здесь меня зовут Кадарн, но ты можешь называть меня, как привык. А это - Серна.
И он кивнул в сторону катера, который уже вытащил на берег. В Грёзе его очертания были больше похожи на ладью, нос которой был увенчан рогами, - и рога эти тянулись вдоль бортов до самой кормы.
- Кадарн, - Джереми произносил имена, пробуя их на реальность, словно руками прикоснулся. - Серна. Вы прекрасны, оба... о, если бы я владел кистью и красками, чтобы зарисовать это чудо!
Мечтатель был заворожён открывшейся перед ним картиной. Пригляделся к котам: они тоже изменились?.. Но коты - остались прежними. Те же наглые морды, мышкуют себе по кустам
- Долго ли это пробудет? Ты сказал, память вновь меня покинет?..
Вроде сатирам не свойственно смущение, - но у этого парня как-то получалось его вызывать! Когда Джереми назвал его "прекрасным" - Кадарн на несколько мгновений растерял все слова, мысли, дыхание и пульс. Чуть было не ляпнул "Это чудо - твоё"...
- Думаю, это продлится, пока мы будем в гостях, - он прикинул, что во фригольде глэмор развеется нескоро. Но... он ведь не оставит Мечтателя, которого уже предавали?.. Значит, если прыгать, то с головой. - Но если я буду рядом с тобой, - а я хочу быть рядом! - я и впредь смогу показывать тебе волшебство и красоту Грёзы. И твоя улыбка будет мне бесценной наградой...
И тогда Джереми улыбнулся - снова.
- Никто не может знать, что скрыто за пеленой дня грядущего. Если только Господь сохранит меня от клятв и обещаний - их всегда нарушают, - я хотел бы узнавать те чудеса, что ты покажешь мне. Но что я могу дать тебе взамен?
Странно. Мечтатель, что вновь зачарован, вспомнил бы фей, наверное, что-то назвал бы... А этот - нет, вёл себя иначе. И было у Кадарна ощущение, что Мечтатель сейчас отдаст ему что угодно, что сатир назовёт. Он всё ещё не сможет отказать.
- Взамен мне больше ничего не нужно. Ты просто будь, живи... Я понимаю: это жестокая просьба, - Кадарн грустно улыбнулся. - Но ты очень дорог и нужен мне. Ты видишь сейчас чудеса, - но и я вижу перед собой чудо, с которым не сравнится ни одно чудо в мире.
Да, нехорошо было просить у того, кто пока не научился отказывать, - но он не удержался. И, думая о том, как бы не перейти ту грань, за которой рискуешь свести Мечтателя с ума, зачаровывая слишком часто, - Кадарн не сразу понял, что, в самом деле, это никак не могло быть первым Зачарованием Джереми. Конечно, прежнее могло быть для него кошмарным и вовсе не похожим на то, что происходило теперь, - но всё же...
Юноша медленно кивнул, чуть прикусив губу.
- Ты же поможешь мне... когда я перестану справляться? Я хочу сделать то, что ты сказал: нет ничего хуже нарушенного слова. Но... я... рискую не вывезти.
Последнее он договорил уже одними губами, без голоса.
- Обними меня, и пойдём. Нужно вылечить твои раны.
Как, вот как, оказалось, можно сочетать в себе и искреннюю мягкость, и просьбу, отказ в которой... словно не предусмотрен?..
(Да, суть не пропьёшь... и не проешь до самого конца. Но сатиру уже поздно идти на попятный, в пылесос всосало - только козлиный хвостик мелькнул.))
Сатира не нужно было просить дважды: он бережно, но крепко обнял Джереми, надеясь, что тому не слышно, как часто бьётся Кадарново сердце.
- Я помогу тебе. Защищу тебя. Сделаю всё для тебя. Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой.
Казалось бы, - он не приносил Клятву, не подтверждал глэмором свои слова. Но всё равно мурашки по спине пробегали от значимости сказанного и обещанного.
- Идём. С твоим призрачным сталкером тоже нужно разобраться.
Колесо Дан мелет медленно, но неотвратимо. Фея ощутила её дыхание шерстью на загривке.
Что-то важное произошло сейчас.
Тень синего огня снова почудилась на дне распахнутых глаз, глядящих на Кадарна с надеждой.
Мечтатель кивнул: идём!
И это синее пламя, уже тревожившее его сердце, только убедило Кадарна в том, что он на верном пути. Человек ли перед ним, кинейн или фея - не так важно было сейчас, как то, что Джереми принял его обещание, а значит - он сможет его исполнить.
И сатир пошагал вперёд - крепкими копытами, почти скрывающимися под колечками рыжей шерсти, выбивающейся из рабочих брюк.
В упорядоченном хаосе большой и пёстрой общины фригольда Кадарн от своего человека не отходил, даже за плечи приобнимал. Кто-то был занят и не обращал на гостей никакого внимания, кто-то узнавал сатира и здоровался, перебрасывался парой слов, а кто-то отпускал недвусмысленные комментарии относительно его нового спутника - и натыкался на выразительно суровый взгляд... А кто-то уже бежал искать хозяев, раз Кадарн сказал, что у него важное дело.
Встретил их богган - очень с вайбами одесской бабушки, даром что мужчина Раненому - Вересковый бальзам, смертного - накормить бы, а то вон какой полупрозрачный, на свету потерять можно!..
Нашлось и кому присмотреться к сути найдёныша - и разглядеть уснувшую фею, сообщив Кадарну, что шансов пробудить её почти нет.
И соседям отправили весть: не из ваших ли фея, раз мы не знаем, кто это?.. А Даррен, как наместник получив такое известие, ответил, что вряд ли, - и пошёл советоваться со своим чародеем. Как быть? Хочется власть сохранить, но...

...А Ринн всё это время тихо радовался в загребущих лапах своего интригана - и сам, аки кот, приходил когда хотел, утыкался в рыжее своё солнце, грелся да хитро подглядывал, когда тот очередную интригу планировал. И не только подглядывал, но и просчитывал и концы подбивал ненавязчиво, чтобы его Айлильская будущая Светлость в лужу присесть не изволили. Но всё это - с видом "опять эти ваши интриги, только не перед моим чаем" Будущая Светлость и не заметит, что его где-то подстрахуют, - пусть думает, что всё сам, без ансамбля. Пусть хвастается, со своим чародеем наедине оставаясь, - как им не залюбоваться в такие моменты
Как ни крути, - мастерство и умения Ринна поддерживали власть этого Айлил, и поддерживали совершенно сознательно.
Даррен был доволен - и влюблён, что уж там. Всё было так, как он и хотел...
Ринн тоже был рад и влюблён, - хотя у него скорость осознания замедленная: сложно ему было поверить, что всё это - навсегда или хотя бы надолго.
И Ринну тоже непросто было услышать новость о нашедшемся Джереми: и радостно, что граф не сгинул, - и тревожно, во что это может вылиться. И он сказал Даррену:
- Может, он ещё и не вернётся. А если вернётся, и ты не уступишь ему, и у вас обоих будут силы и сторонники, - ваша распря может затянуться на годы и принесёт этой земле и Грёзе только урон. Я ему обязан жизнью, а тебя я люблю, - Ринн едва ли не впервые произнёс это слово не в миг высшего наслаждения, а вот так спокойно, как факт. - Что же делать мне?.. Впрочем, когда вмешается королева, - она рассудит, что у Клариона больше прав. И тогда мне - укрывать тебя от её гнева. Но лучше я сразу укрою тебя, заберу к себе, как только явится Кларион. Я позволил тебе сделать меня своей опорой и своим сокровищем. Позволь теперь мне сделать тебя - своей.
Но ши Айлил не последовал мудрому совету любимого, - хотя, конечно, лестно было услышать заветное "А тебя я люблю", и отрицать это было бы глупо.
Решил: будь что будет, Очаги не отдам так просто! И если для этого придётся не допустить возвращения Клариона, - так тому и быть!
А с Ринном согласился: если уж граф вернётся, - уйду к тебе, как и говоришь. Если ничего с моей собственной интригой не получится...
Ринн не удивился даже: какой ши умеет уступать? (Ши Эйлунд умеют, - отступать тактически, чтобы выиграть всё сражение.)) - А тем более ши Айлил!.. Препятствовать пробуждению Клариона или убивать его - против Грёзы, - но Ринн чувствовал, что Даррен на такое и не пойдёт. Но есть ведь и другие способы не дать графу вернуться, - например связав его с другим Очагом... И с этим Ринн готов был помочь.
Но что бы ни задумал неугомонный Айлил, - ясно одно: он чем дальше, тем больше не нравился Таверзин, и не дай Грёза ей было узнать, что её сюзерен жив и оставлен наместником без помощи... Да и Кэйе такое не понравится; но пока - ши его Дома правил графством, - и он даже мог получить Очаг из рук Даррена (в обмен на вассальную Клятву, конечно же): потому что личная неприязнь не должна решать в политике, и потому что не все сторонники Клариона были нужны Даррену на своих местах. Но Кэйя не пожелал быть привязанным к собственному Очагу: у него есть Таверзин и её Очаг, и прежде всего он защищает их.

А во фригольде - так и жили вместе сатир с Мечтателем, постепенно узнавая друг друга. Кадарн старался пробудить Джереми, но ничего не действовало. К Дару Пана он не прибегал, потому как это, так сказать, - сильная приправа для уже готового блюда. Он показывал Джереми волшебство и химер, что-то мастерил для него и рассказывал, вовлекал его в песни и танцы и предлагал помочь хозяевам по хозяйству, - в общем, занимался всем, чем только занимаются простолюдины в мирное время. Кто-то из фей - под бдительным присмотром Кадарна - показывал человеку какие-нибудь механизмы, книги, оружие... При этом новоприбывающие феи неизбежно принимали этих двоих за любовников - и/или флиртовали с самим Кадарном, потому как ну сатир же, разве он откажет?.. Кому-то раньше уже не отказывал.
Поначалу Джереми спокойно на это реагировал. Ведь не любовник ему Кадарн, что тут скажешь?.. Потом всё больше ревновал, ершился... но боялся - откровенно боялся назвать сатира своим. Так что злился, но молчал, а если начинали его клеить - уходил подальше.
Но Кадарн поводов для ревности не давал: если с ним флиртовали легко и между делом, - то так же отшучивался, что-де не оставлю я своего человека без присмотра, а то уведут. Если настаивали - объяснял серьёзно: не видишь, мол, что я важным занят, совсем занят, не до тебя. А клеить самого Джереми тем паче не позволял: как только чувствовал, что человеку неприятно повышенное внимание, - то сразу вежливо или не слишком вежливо намекал, что самое время отлезть. И нет, не потому, что "не хочу делиться", а потому, что ещё не время. Пусть человек сам выберет, сам решит. А Джереми он сказал, улыбаясь:
- Разделять удовольствия - моя суть и моя природа, все это знают, потому и относятся так. Но пусть не думают, будто ночь с кем-то из них принесёт мне удовольствия больше, чем беседа с тобой.
- Зачем ты себя загоняешь в рамки? - спросил человек. - Неужто беседа со мной может быть желанней огненных ночей с теми, кто рад разделить их с тобою?..
Джереми знал, что не откажет Кадарну в прямой просьбе быть с ним, - но также знал, что не сможет сделать шаг навстречу первым. Должно быть, ему просто нужно было больше времени...
- Конечно, может, - ответил Кадарн своему Мечтателю с искренней убеждённостью. - Каждая минута рядом с тобой - сокровище, - а я жадный! Если я соглашусь и пойду с кем-нибудь, то буду всё время спешить вернуться к тебе и думать о тебе, и не смогу дать другому свой огонь в полной мере, и это не будет честно. А так - и я не обделён, и они предупреждены и найдут себе ещё кого-то.
Джереми мог, конечно, замечать, как любуется им сатир... В Грёзе это особенно сложно было скрывать. Но Кадарн ему был готов дать хоть всё время вечности

Чем дольше жил Джереми во фригольде, тем увереннее себя ощущал. Другое дело, что Зачарование невозможно совершать слишком часто, - но да и не оно было важно: ведь стать друзьями с местными жителями можно было и в мире яви, где многие охотно общались с гостем.
Но - что может будить королей(с)? Конечно, не любовь: Гвидион - это же не Фиона.
Угроза. Когда случилось нападение Балорингов на фригольд.
Да, в момент опасности защитницы нашлись: и сама хозяйка-троллица взялась за оружие, и другие жители и гости - тролли, паки, нокеры - были готовы обороняться кто во что горазд. И Кадарн был среди них. Но - когда все, кто мог бы глаз на пятку натянуть в поединке с захватчицами, уже были ранены, включая Кадарна, который упрямо продолжал прикрывать своего человека, держась на копытах на чистой силе воли; когда и окровавленную троллицу в тыл уволокли, и богган едва успевал лечить самых тяжелораненых... Тогда и прозвучало издевательское "предложение" от предводителя Балорингов:
- Некому сказать за вас слово и встать на бой?
Он был уверен, что больше никого не осталось, - но ему ответил голос Мечтателя:
- Я скажу и встану.
Балоринг, конечно, посмеялся, - но шутки ради позволил человеку выйти на поединок, и сам сказал: дайте ему меч! А Кадарн прошептал только: выбери поединщика, или выбери дуэль до первой крови!.. Но останавливать человека сатир не стал: чутьём Грёзы понял, что нельзя. Что нужно рискнуть - сейчас или никогда. Хотя эмоциями Кадарна в этот миг, что и говорить, можно было бы дюжину призраков закормить.
А вот когда клинки с грохотом столкнулись, - противнику стало не до веселья: в этот момент и случилось пробуждение феи.
Яркий свет, до боли ослепляющий своих и чужих; и из белого на белом проступающие очертания ши. Величественнее, старше, чем был Джереми...
(Перевес на кубах - 6 против 5 в пользу Клариона. Впритык! Злая реалистичность мешает сиятельно побеждать всухую!))
Как только Кларион поверг предводителя, - так и остальные нападавшие решили отступить и не подставляться под гвидионский меч. Их вели за лёгкой добычей, а не за этим вот! "Ты ковбой, ты и прыгай", - каждый подумал про Балоринга и вписываться за него не стал
Сам Кларион был сильно не цел, - но, произведения впечатления на противника и запугивания ради, не показывал этого. И, проводив Балорингов в море, Сиятельство пафосно обернулся и возвестил, что справедливость восстановлена и беда миновала!
А как только он обратился к феям, следовавшим за ним, - так Кадарн, шедший едва не впереди всех, и упал перед ним на одно колено, прямо там, где стоял. Сатир есть сатир - сколько ни сдерживайся, всё равно все чувства нараспашку! Так Кларион увидел перед собой самого что ни на есть очарованного рыцаря, смотревшего на него с восторгом. Рогатого, правда, и в кровище...
- Свет мой! Ещё когда ты был человеком - я полюбил тебя, - дозволь же служить тебе и теперь!..
Сэр Кларион ап Гвидион посмотрел на фей, что стояли за спиной сатира... сквозь них.
Посмотрел в его ставшее таким дорогим лицо. За кого ты сражался здесь, рыцарь?..
- Кадарн, сатир! Ты стал мне верным другом, доблестно бился с врагом. Ты достоин следовать за мной, я приму твою службу. Я исполню и свой долг защищать тебя, последовавшего за мной, как требуют того Грёза и древний обычай.
И тут бы ему сказать, что не только службы желает он, - но, видимо, и сейчас время ещё не пришло. Так что после этой речи Сиятельство сделал пару шагов в сторону фригольда - и временно рухнул во тьму. А Кадарн, едва тот пошатнулся и собрался оседать без чувств, - мгновенно и без церемоний подхватил Клариона на руки.
Так отъехавшее Сиятельство и въехал в двери спасённого им фригольда: на руках сатира, что не дал ему упасть. Кадарн никому свою ношу не доверил, хоть и был ранен сам, - донёс торопливо до лекарей, и даже теперь не захотел отходить от Клариона далеко. В дверях лекарской пришлось кому-то встать, чтобы гонять зевак: ничего себе, настоящий ши, взял и защитил фригольд и Очаг! А что теперь будет, не захочет ли он власти? - говорили одни. А я так и знал, - говорили другие
И очнулся Кларион в очень знакомой мизансцене: сам на постели, под тёплым одеялом, - а рядом на полу сидит его рыцарь, перевязанный от ушей до копыт, и ладонь его бережно держит.
Когда дрогнули уже ресницы, но глаза ши были ещё закрыты, - сорвалось с его губ имя, на выдохе, так тихо, что и не различить: Даррен? Кадарн?..
А потом, очнувшись, ши улыбнулся и крепко, но бережно сжал руку феи, которая так много для него сделала. Глаза его были бездонно-синими, как открытое море в ясный июльский полдень.
- Тяжки ли твои раны, друг мой? - спросил он. - Не возвращались ли разбойники из моря?..
Драме сатир не предался: слишком был счастлив, что любимый жив, и пробудился, и принял его службу и верность. И Кадарн смотрел в синеву глаз - взгляда отвести не мог, словно знал, что вот-вот ослепнет от такой красоты - и спешил насмотреться.
- Я в порядке, моё чудо, - Кадарн тепло улыбнулся ему. - И в этом доме, что славит твой подвиг, - тоже порядок. Враги не высовывают носа, защитницам оказана помощь, а хозяева желают знать, кого благодарить перед лицом Грёзы. Да и мне интересно!..
Ши ответил, словно на приёме у Её Величества:
- Моё имя - сэр Кларион из Дома Сокола, граф Арнуолльский. Я благодарен тем феям, что дали мне приют и кров, пока я был лишь человеком, и суть моя спала. Не бойтесь меня, - похоже, граф заметил настроения некоторых местных или успел что-то услышать. - Скоро придёт мне время отправиться домой.
Нотка тоски - острой и неизбывной - могла послышаться сатиру в этих словах. Ши было больно даже думать о доме своём, - но долг есть долг, и Кларион очевидно его выполнит.
(Кинул им дайсы - насколько исцелены. Увы: ши - на троечку, сатир - на двоечку из шести. Видать, Вересковый бальзам был уже в дефиците, и отлёживаться им ещё. Вот и пусть выдыхают: больше будет времени у одного там Айлила что-нибудь придумать.)
Взгляд сатира сделался ещё более благоговейным: ничего себе, целый граф! Ему, простолюдину, смотреть на такого сиятельного ши - всё равно что на солнце. И, конечно, он графу не ровня, - у того наверняка хватает рыцарей и дам... Но и это уже не важно.
- Кларион... - повторил он с нежностью, словно каждый звук этого имени целуя. - Светлый сокол мой, я никогда не знал такого счастья, как счастлив ныне служить тебе! Сражаться за тебя, вино тебе подносить...
Кадарн снова вовремя прикусил язык. Граф и так не может не знать, зачем обычно при дворе держат сатиров.
- ...Всё, что пожелаешь, исполню! И твой дом буду счастлив увидеть и назвать своим домом. А пока отдыхай, я рядом буду.
И ладони ши он так и не отпустил...
Для ши таковое отношение к собственной персоне было более чем естественно. А вот что было странно - так это чувство, что сам он испытывал, глядя в лицо феи, что принесла ему присягу и смотрела на него, будто на солнце.
Он ведь рыцарь Гвидион, а не Фиона.
Он же не станет всерьёз рассматривать простолюдина как своего спутника?!
И на сердце сделалось беспокойно. А мысли скакали:
"Ты уже на него так смотришь?.. В этом правда?.. И не столь важно его происхождение, сколь то, как близок он тебе, - и каков страх твой перед близостью и верностью? Так долго не может продолжаться..."
Но пока у ши было время, - и он его пафосно тянул. Пообщался с местными, с сатиром, - да что там: рад был, когда они пир в честь победы закатили, как только и сам Кларион, и хозяйка встали на ноги. (Очень в духе еврейских праздников - "Ура, мы не сдохли, а теперь давайте поедим".)) Блюда дюжины национальных кухонь, песни, танцы...
Многие феи не привыкли общаться с ши и толком не знали, как правильно, - но старались восхвалить и порадовать спасителя. У кого-то получалось грубовато, зато от души, кто-то робел, а кто-то просто и без пиетета был благодарен, но ждал-не дожидался, когда этот чужеродный элемент уберётся восвояси.
Никто уже не клеился, конечно, - но Кадарн всё равно всегда был где-то рядом, глаз с Клариона не сводил, каждое слово ловил, каждое пожелание. А после пира, танцев и вина, наедине, - сатир снова наговорил всякого, потому как от восхищения невозможно было молчать Опять оказавшись на одном колене - помогая сюзерену сапоги расшнуровать, пока тому после ранения нагибаться было нелегко:
- С тобой рядом, любовь моя, и дышится слаще! И следы твоих ног - хочется целовать!..
Оставшись наедине с дорогим существом, ши откинулся на спинку дивана. Прикрыл глаза.
- Ты не боишься. Знаешь, как это отрадно?
Гвидион всегда выбирает быть честным не только с другими, но и с собой.
Когда сатир закончил с непослушной шнуровкой, ши коснулся рукой его медных прядей, провёл кончиками пальцев по абрису лица.
- Обними меня, - и снова эта просьба... Хотя теперь отказать было можно, и Кадарн мог это почувствовать. - Обними меня, мой хороший.
- Чего же или кого же мне бояться, моё нежное сердце?.. - Кадарн вновь искренне удивился. - Я с тобой не боюсь ничего, и умереть не побоюсь за тебя. Боюсь только потерять тебя...
И тоже прикрыл глаза, впитывая прикосновения, безмерно счастливый. И снова сердце в ответ на просьбу забилось, как пламя на ветру.
Сатир приподнялся и бережно забрал всего ши, как и прежде, в объятия, сев на диван и устраивая его у себя на коленях. И, как и прежде, - совершенно целомудренно делясь теплом, сердцем к сердцу, и умиротворённо дыша ароматом пушистых волос.
- Твой... - счастливый шёпот у длинного уха.
И большего и желать было нельзя, большего и быть не может: всего дороже - как и прежде - это доверие и тепло.
(Гвидион даже сатира до целомудрия доведёт, простите Саюри даже дайс кидала на его противоречивую душу, - но нет: хотя Кларион был весьма близок к тому, чтобы преступить аристократические принципы, - быть Кадарну во френдзоне до разборки с Дарреном. Но сатир не жалуется, и вообще - бачили очі, що купували, он сразу запасся терпением надолго. С разбитым сердцем Гвидион - непростое украшенье...))

...Тут мы поняли, что когда Кларион увидит Даррена на своём троне, - Айлил поединком до первой крови не отделается. И Ринн тоже этого боялся, - вернее, испугался, когда слухи о пробуждении графа до него дошли. Идея у него была одна: если больше ничего не сработает - ускользнуть от айлильского ока и первым встретить Клариона на полпути. Раньше, чем тот до Даррена дойдёт. Вредить Клариону, спасшему его жизнь, Ринн не хотел, - так что план был прост как валенок: поговорить, объяснить, договориться, уговорить Даррену дефенестрацию не устраивать, и прочее только-через-мой-труп... Если сокол пожелает поединка с ним - значит, так тому и быть, хотя бы есть надежда, что в ярость не впадёт...
(Ага, то есть по-эйлундски наныть Ринну передаёт привет Моррахан, которому не раз приходилось бывать на его месте.))
А что предпримет Даррен, и что предложит Ринн, и о прошлом одного там козла - будет в следующей серии

Продолжение - вернее, завершение - следует
А пока - вспоминаю, как ещё совсем недавно Саюри задавалась вопросом, сможет ли однажды сыграть Гвидиона (и я не сомневался, что сможет)). И представляю себе вбоквелы, не вошедшие в основное повествование, - например, как Тармит мог бы пригласить Ринна и Моррахана на Поляну на эйлундскую вечеринку интровертов с книжками А также не могу не представлять (гипотетически, так как не знаю, в каких обстоятельствах такое возможно) Кэйю и Ринна топлесс: один - частично металлический (и гордится работой своей мастерицы), другой - с вживлёнными артефактами (и предпочёл бы это не видеть)...