В четверг относил Птахе завтрак на работу, иду мимо баскетбольной площадки - а по траве вдоль дороги весёлые язычки пламени: тополиный пух горит. Махонькие, но издалека видать, и гарью по ветру далеко пахнет, а люди проходят, даже не поворачивая головы. Дошёл до Птахи, взял большое ведро, с которым уборщица моет полы, наполнил водой и допёр до площадки. Пока ходил, огонь уже кончился, но я залил обочину на всякий случай - пуха там оставалось ещё много.
Вчера радовался дождям. В общем, люди, поосторожней с окурками, пух - отличное топливо.

Есть у меня теперь интересная книжка, поэтому вот уже второе утро начинается... ладно бы с книжки. С открытого ворда оно начинается. Вчера было 600 слов, сегодня 800. Нет, я и раньше не раз смотрел ковры в своей голове по поводу разных персонажей, но не записывал, потому что а)забывал; б)в них были вовлечены чужие персонажи, что некомильфо; и чаще всего - в)они имели вид реплик, в лучшем случае диалогов, которые я бы всё равно никуда не встроил. Не то чтобы нынешние слова несли художественную ценность, но раз ковёр заговорил со мной связным текстом - записываю, вдруг пригодится.
И пока я вчитываюсь в Деревянный меч, рядом порой сидит латентный приддофил(тм) Рокслей. Вот ведь на любой случай любой жизни находится персонаж. Тоже позднее чувство (старым Рокслея не назовёшь, но по самоощущению - та самая последняя осень), и хотя никто не болеет - когда потерял одного, неизбежно боишься потерять другого. И готов пойти на всё ради того, чтобы он жил, - даже на государственную измену и, в конечном итоге, на смерть. Ну ладно, об этом я, по крайней мере, уже писал.
А при всём этом - мне через полтора часа играть Фаренхайта. Утешает, что, во-первых, я в него легко вроливаюсь, а во-вторых, он не отличается разительно от прописавшегося в мозгу типажа. И вообще ему хорошо - он уже умер, и умер не зря, и я не знаю, что ему делить с живыми.