Льюис Найт. Отчёт отперсонажный. День II - часть 2. (Ворнинг: невинный слэш, местами нецензурно.)Эния Медина радушно приняла вернувшегося гостя. Мне тоже не хотелось прощаться с Пьером, несмотря на риск столкнуться в посольском квартале с кем-нибудь... недружественным.
- Мне нужно работать... впрочем, я мог бы работать и здесь, если вы не против. Только принесу комм.
- Я не против.
- Тогда я продолжу злоупотреблять вашим гостеприимством.
Я вышел в темноту и столкнулся с Филиппом.
- Как твои дела? Мне кажется, я так много тебе помогал, что ты мог бы однажды оказать мне какую-нибудь услугу.
- Всё, что угодно! - пообещал я.
- Значит, Сделка? - он протянул руку.
- Сделка.
Вот так и становятся должниками. Но это было справедливо.
Я сходил в редакцию за своим коммом и расположился с ним в кафе. Я начал писать о свадьбе Байерли и Дианы - заранее, чтобы было что опубликовать с утра, потому я и назвал текст - с подачи кого-то из коллег - "Попкорн к утреннему кофе". Светские новости стоит подавать на завтрак. Краем уха я слышал, как Эния сетует о том, что ни в одной делегации, кроме эскобарской, нет специалистов по науке и этике - таких, как она. Судьбу станции решали военные и экономические специалисты. Она сравнила это с тем, как разговаривать о виноградниках, не пригласив виноделов.
- Мне хочется за вами записывать, - признался я.
- Записывайте, - разрешила она. - Может, так хоть кто-то меня услышит.
Пока что все поздние встречи в кафе посольского квартала были удачными: меня заметил Блейз.
- Я жду тебя в госпитале завтра утром, - заявил он. - Отец передал мне твою просьбу.
- Хорошо, я приду. Но моя просьба уже неактуальна. Бета сейчас стоит раком из-за ситуации со станцией и ничем не сможет мне помочь.
- Я ведь не буду бить лицо своему отцу? - сурово поинтересовался Блейз.
- Не будешь, - покладисто согласился я.
- Тогда посмотрим, что можно будет сделать.
- Ладно. Спасибо тебе. До завтра.
Я был благодарен Блейзу, но успел пожалеть о том, что попытался прибегнуть в своём бегстве к законным методам. Куда как проще было бы снова обчистить пару счетов и оплатить тёплое местечко в трюме какого-нибудь контрабандиста. Но раньше моим голосом совести была Джей-Найн, а теперь им был Пьер. Он бы на такую авантюру точно не согласился.
Я угощался эскобарскими сладостями и цетагандийским чаем, когда вошёл Рафаэль Карвальо и сообщил:
- Диего Вентура женился на ком-то из форов.
- Не женился, а вышел замуж, - поправила его Эния.
- За которого из форов? - полюбопытствовал я.
- Я не помню, как его зовут. Вот, посмотрите на фото, - он протянул мне свой комм.
На снимке была чёрная фигура, показавшаяся мне знакомой.
- Фото нечёткое, но, кажется, это мой коллега Филипп Фордракис.
- Да, точно. Именно так его и звали.
- В таком случае я просто обязан его поздравить!
Вслед за Рафаэлем я вышел во двор. Там Филипп сидел на краю беседки с кем-то из наёмников.
- Поздравляю тебя и вас обоих, - провозгласил я.
- Погоди, сейчас увидишь второго жениха. Мы поженились по эскобарскому обычаю.
- Вы ведь понимаете, что на Барраяре не признают этот брак? - уточнил Рафаэль.
- Разумеется. Я и не собираюсь оставаться на Барраяре. Мы улетим на Эскобар.
- Значит, и ты нас покидаешь?.. - должно быть, Эрику наскучило прятаться на Барраяре.
Филипп и наёмник достали нож, сделали надрезы на ладонях и, видимо, побратались, смешав кровь. Ещё один эскобарский обычай?..
- А вот и он, - Филипп и остальные радостно поприветствовали приближающегося Диего.
- Поздравляю и рад за вас, - повторил я. - Кажется, я просто обязан об этом написать.
- Прямо сейчас? Завтра меня здесь уже не будет, но если семья узнает сегодня, они меня убьют.
- Сейчас я пишу то, что будет опубликовано завтра.
Я вернулся в кафе.
- Счастливый день, - заметил я. - Сразу две свадьбы.
Я продолжил писать уже третью заметку, а Пьер не терял времени даром:
- Эния, есть ли у вас специалисты, которые могли бы осуществить забор генетического материала? Я хотел бы его сохранить на случай моей смерти.
- Думаю, да. Но нужно уточнить, возможно ли это сделать в полевых условиях.
- Мы можем воспользоваться лабораторией доктора Хельги, - напомнил я.
- Я подозреваю, что там мне не позволят это сделать. - да, Пьер был параноиком не хуже меня. Опасался доктора Форбрауна? Пожалуй, на месте Пьера я бы тоже его избегал.
Не прошло и минуты, как Пьера уже представили эскобарскому медику Сильвии Эстреле.
- Да, я могу забрать материал. От вас потребуется только пробирка.
- Хорошо, я постараюсь её достать.
Отправив материалы в черновики, я почувствовал, что проголодался.
- Пожалуй, я всё-таки вернусь в редакцию поесть.
- Вы можете поесть здесь.
- В таком случае вам придётся подождать, пока я схожу за едой.
В редакции царило непривычное для столь позднего часа оживление: редактор Бернард проснулся (не я один спал в вечернее время) и нагрузил всех работой. Будь я хорошим коллегой, я остался бы и помог Герберту отредактировать его материал, ведь он наверняка уже хотел отправиться спать. Но я заявил, что прежде всего поужинаю, а потом уже буду работать, и утащил свой перекус с собой в направлении посольского кафе. Пока граф по какой-то причине не спешил возвращаться домой, мне хотелось быть с ним. Особенно если вскоре нам придётся навсегда расстаться - во что пока совершенно не верилось. Сознание застряло на стадии отрицания, как будто какое-нибудь чудесное спасение могло свалиться мне на голову и превратить меня в обычного барраярца. Или бетанца, на худой конец.
Но Пьера в кафе я уже не застал.
- Куда подевался граф Форратьер?
- Они с Сильвией ушли к нему в особняк.
По инерции я отправился туда же: почему-то мне казалось, что одним гостем больше - не будет разницы. Когда я вошёл и устроился за столом, заставленном винными бутылками с дегустации, Пьер показывал Сильвии часть своей коллекции шляп - свои любимые образцы, которые всегда были под рукой. Я помнил, как он показал мне свои шляпы только при втором моём визите.
- Вот вы и заводите друзей, - заметил я, когда Сильвия ушла, сказав, что была очень рада знакомству.
- Это не дружба, это другое. Мы с доктором просто договорились об услуге.
Вошла леди Донна, и Пьер пожелал не откладывая составить документ о её назначении голосом графа. Я не мог уйти, пока не поужинал, и оставался невольным свидетелем, - благо и Донна, и Байерли с молодой женой обращали на меня не больше внимания, чем на шляпы графа.
- Но она же женщина, - удивлялся Байерли.
- То, что голосом графа становится мужчина, - традиция, а не закон, - возразил Пьер. - Традицию можно нарушить. А законом это напрямую не запрещено.
Блестящая идея. Женщины на Барраяре были настолько невидимы, что никому даже не пришло в голову учесть их существование при составлении закона - и именно это оставляло для них лазейку.
- "Я, граф Пьер Форратьер, назначаю Донну Форратьер голосом графа..." в связи со своим слабым здоровьем?
- Причину писать не обязательно, - подсказал Байерли. - Граф не должен оправдываться. Он делает то, что считает нужным.
- "...на срок..." на какой срок?
- Срок тоже можно не указывать. Пока тебе не надоест.
- "...сроком на пять лет". Но при одном условии: ты должна помириться с Ришаром.
- Я что, должна пойти и поклониться ему в ноги?..
Но документ был подписан, и я уговорил графа тоже поужинать. И всё было бы хорошо, если бы скучающий Байерли в присутствии куда-то собирающейся Донны не начал намекать на то, что Гектор Форпарадис погиб из-за неё. Граф стал требовать подробностей, поскольку греческий вопрос его явно задевал, на что Байерли отвечал, что обо всём уже написали в блогах и газете. К счастью, ничего из этого граф не читал, а мне совсем не хотелось, чтобы он узнал грязные сплетни. Я мог изложить то, что транслировал Филипп, без домыслов про Донну.
- Если вы хотите знать, как это произошло, я могу вам рассказать, - чтобы обратить на себя внимание графа, мне пришлось сесть перед ним на корточки, как тогда, когда у него был приступ, и повторить предложение больше одного раза.
- Хорошо, расскажите.
- Лорд Форпарадис застрелился в СБ. После того, как его соплеменники заявили ему, что это он всех подвёл. Он просто не выдержал груза ответственности. Его довели его же союзники, и это, конечно, очень печально.
- Всё не совсем так, - упрямо встрял Байерли. - Ты забыл про одну похотливую тварь.
Я пропустил мимо ушей ещё некоторое количество отвратительных комментариев, полных ненависти и некоего извращённого удовольствия, словно Байерли смаковал то грязное бельё, что оказалось в его распоряжении. Я испытывал стыд и недоумение даже не от того, что он нёс, а от того, что его слушали. И, слушая, не смеялись, а воспринимали всерьёз. Вместо того, чтобы велеть ему замолчать, или выйти самим, или игнорировать его, говоря о чём-то своём... Он добивался, чего хотел, а я, загостившийся чужак, не имел права поставить его на место. Но и оставить графа без присмотра в такой момент - тоже не мог.
- Ты назвал мою сестру похотливой тварью?!..
Я впервые услышал в голосе Пьера угрозу. Ситуация и так пахла абсурдом, но если Пьер полезет в драку - и вовсе превратится в бред. Я уговаривал его не обращать внимания и поесть, но про тарелку в своей руке он тоже напрочь забыл.
- Все женщины - похотливые твари.
- А твоя сестра? Она тоже похотливая тварь? И твоя жена?
- Она ещё маленькая. И ты ещё маленькая, - с нежностью вивисектора Байерли обратился к Диане, которая сидела молча, как побитая, и не протестовала ни единым словом. - Пока девочки маленькие, они хорошие. А потом вырастают в ненасытных шлюх. Мальчики, пока маленькие, тоже хорошие, но и они взрослеют и становятся мерзавцами... хотя им всё равно чего-то не хватает. Им далеко до тех мерзостей, на которые способны женщины.
Как это по-барраярски. В обычное время женщин для барраярцев не существует, но как только что-то случается - от крушения флаера до гражданской войны, от дуэли двух форских отпрысков до неурожая моркови - в этом непременно виновата какая-нибудь женщина. Но не то чтобы Байерли настолько осерчал из-за обманутого в лучших чувствах Форпарадиса - ему очевидно было на него плевать; ему просто нравилась реакция его близких.
Байерли продолжал нести вдохновенный, но бессвязный бред. Призывал Пьера признать, что он бесполезен и только делает вид, что что-то решает, а на самом деле зря потратил время капитана Иллиана и ничего не добился (Пьер ходил в СБ заступаться за Байерли?). Говорил что-то про справедливость, намекал на то, что он один понимает то, на что другие закрывают глаза, и сам свершит над собой правосудие, тогда как остальным это не под силу. Я просто пережидал этот поток сознания, не вслушиваясь, - а потом заметил, что у обоих жертв его проповеди, и у Дианы, и у Пьера, лица мокрые от слёз. Это было поразительно. Я не мог поверить в то, что взрослые люди могли верить в неприкрытую чушь. Так не бывает.
- Кажется, теперь я понимаю, почему вы шарахались от людей, - сообщил я Пьеру.
- Нет. Не поэтому.
Разумеется, он будет защищать от меня своего кузена. Видимо, потому что ему нравилось не спать всю ночь до утра и плакать над театром одного актёра - и кто я такой, чтобы мешать. Но всё же хорошо, что у меня нет и никогда не было семьи. Кроме отца, которого я убил.
- Граф, вам давно пора спать, - я ещё пытался достучаться до Пьера.
- Я не хочу спать.
- Тогда мы можем прогуляться перед сном. Подышать свежим воздухом. Здесь душновато.
- Не сейчас.
Он меня слышал и понимал - уже хорошо. Но вывести его из воронки семейной жизни оказалось сложнее, чем из приступа, - а все доктора, как назло, давно спали.
- У тебя какая-то тяга к саморазрушению, - Диана смотрела на Байерли влюблёнными глазами, как на байронического демона.
- Это не саморазрушение, а эмоциональный шантаж, - поправил я. - И вы зачем-то на него ведётесь. Настоящие самоубийцы никогда не пиздят о том, что собираются сделать.
-...А ещё я знаю, где у Донны спрятан игольник, - Байерли пошёл ва-банк.
Диана рыдала и умоляла его этого не делать, Пьер бледнел - это был успех.
Дальнейшее произошло очень быстро: Байерли вскочил и направился к тумбочке. Диана не растерялась и, опередив его, схватила его за руку, спрятав игольник у себя за спиной. Байерли пытался его отобрать, но на узком пространстве между стеной и диваном ему это не удавалось. Диана нажала спусковой крючок, разрядив патрон в пол - он срикошетил куда-то под диван. Пьер присоединился к ним, и завязалась короткая потасовка.
- Граф, вы-то куда лезете! Это вас не касается, они сами разберутся.
- Нет, меня это касается.
Байерли зафиксировали в четыре руки, игольник отбросили подальше - он прилетел мне под ноги.
- Льюис, вынеси игольник отсюда!
Матерясь себе под нос, я подобрал игольник и вышел из особняка. Остановившись на веранде ближайшего кафе, я произвёл холостой выстрел, чтобы убедиться, что игольник разряжен. Я даже не запомнил, где его оставил, - вероятно, я не стал его прятать, а положил на видное место, чтобы ночной патруль городской стражи его подобрал. Когда я вернулся в особняк, все его жители явно были уже несколько адекватнее: как ни странно, борьба за игольник их встряхнула и привела в чувство.
- Мне нужно ненадолго сходить домой, - решила Диана. - Оставляю Байерли на вас. Льюис, проследи за ним, пожалуйста, чтобы он ничего с собой не сделал.
- Уверяю тебя, он ничего с собой не сделает. Тот, кто пиздит, никогда ничего не сделает - запомни это, пожалуйста, а лучше запиши. И смотреть так долго там не на что.
- А если я повернусь к тебе задницей? - предложил Байерли.
- И на задницу вашу я любоваться буду не дольше пяти секунд.
Диана вышла, а Пьер принялся настойчиво расспрашивать Байерли, что он имел в виду, говоря о справедливости. Ему очень хотелось разобраться, вот только искать смысл и логику в том, в чём оных заведомо не предполагалось, было делом гиблым. Байерли, как любой непонятый пророк, отговаривался тем, что кто не понял - тому не дано. Я бы сказал, в чём была мораль пьесы: в том, что все присутствующие по уши замазаны в дерьме, а раз таков мир, то ничто не помешает Байерли тоже творить дерьмо. Это не белый плащ, как пытался объяснить это Пьер, а наоборот - мимикрия под большинство. Все плащи должны быть равномерно забрызганы грязью, чтобы никто не выделялся.
- Я честен, я ничего не скрываю, - Байерли ещё не устал бить себя пяткой в грудь. - Вы знаете обо всех моих любовниках и любовницах. А ты ничего не рассказываешь о своих. Например, об этом мальчике мы ничего не знаем.
- Я постарше вас буду, - заметил я.
- Да что ты говоришь.
Я ошибся: мы были ровесниками, как я позже узнал. Но Байерли казался мне лет на пять моложе, чем был, - тем паче что на Барраяре взрослеют рано. А если учесть ускоренное взросление в цетагандийской лаборатории... у меня, по сути, и не было детства. А вот у Байерли оно затянулось.
- Льюис никогда не был моим любовником, - спокойно ответил граф. - И никогда им не будет.
- Всё так, - подтвердил я. - Мы просто друзья.
- За всю мою жизнь у меня был только один любовник, если тебе интересно.
- Конечно, мне интересно, - оживился Байерли. - Я люблю принимать участие в чужой жизни.
- Ты его не помнишь, ты тогда, кажется, ещё не родился. Луи Форвилль, мы с ним вместе учились в Академии. Он погиб в той нелепой заварушке, времён конца правления Эзара... МПВ заигралось, хотело совершить переворот... и он был с ними. Никто из них не выжил.
Когда я перевёл взгляд с графа на Байерли, тот спал как младенец. За окном светало.
- Похоже, вы его усыпили.
- Это неожиданный эффект.
- Может, и вы последуете его примеру?
- Нет. Я сейчас не засну.
У него крупно дрожали руки, в которых он до сих пор пытался удержать тарелку.
- И как вас такого оставишь... Может, тогда пройдёмся?
- Давайте выйдем в кафе и выпьем чаю.
- Я бы выпил чего-нибудь покрепче.
- Возьмите с собой вина, - Пьер широким жестом указал на столик с винами Донны.
- Я бы не стал трогать бутылки без разрешения леди Донны...
- Помилуйте, их весь день пьют гости.
Похоже, "Риск" уже закончился, поэтому я прихватил бутылку "Самообмана".
- У вас каждый вечер так весело? - поинтересовался я, когда мы с Пьером вышли из особняка.
- Нет, не каждый. Видимо, это шоу - в честь вступления нового члена семьи.
- И как он умудрился найти на всём Барраяре единственную дурочку, которая ему верит!.. - возопил я.
Мне было очень жаль Диану. Если на Барраяре и обучали чему-то женщин, так это прежде всего терпеть - терпеть любые оскорбления, любые угрозы. Если Байерли каждый вечер будет размазывать её морально, как масло по бутерброду, - что останется от её почти бесцеремонной общительности, безответственной лёгкости? Уж лучше оставаться избалованной дочкой редактора, чем безропотной женой.
Вот и Пьер ещё пытался его оправдывать, говорил, что Байерли делает это не со зла.
- Он делает это для того, чтобы вы плакали, - ответил я. - Больше ни для чего.
Я понимал, что висящее над Байерли обвинение тянуло на государственную измену, что ему грозила клетка. Само по себе это было страшно несправедливо - смертная казнь за неудачную шутку. У него были все основания ненавидеть и "эту планету", и населяющих её людей, а неизвестность и ожидание в четырёх стенах наверняка были мучительны. Но у меня не хватало сочувствия на Байерли. Вместо того, чтобы доказывать, что он достоин жить, он доказывал, что все достойны сдохнуть вместе с ним.
В кафе оказались ранние посетители - возможно, они тоже ещё не ложились. У них была бутылка вина, которой они готовы были делиться, и им явно была нужна компания. А мне нужно было поговорить с графом наедине.
- Льюис, принесите моё пальто, - попросил он.
Я пробежался до особняка. Байерли и Диана снова сидели там бок о бок, но меня это не касалось. Я закутал в пальто дрожавшего графа и обнял за плечи, не стесняясь незнакомых людей.
- Сядьте поближе к камину. Скоро вы согреетесь.
- Меня колотит не от холода, а от усталости.
- Я понимаю. Но от этого тоже можно согреться. Так вот, когда я сказал, что не представляю, как оставить вас одного...
- Вы не знаете, во сколько завтра третья сессия Совета графов? - спросил Пьер у сидевшего напротив мужчины - вероятно, графа Уильяма Форвилля.
- Об этом написали в "Таймс".
- Я буду признателен, если кто-нибудь посмотрит... На моём комме связь барахлит.
Спутница Форвилля - должно быть, его супруга Маргарет - охотно открыла страницу "Таймс" и наткнулась на последнюю статью о психопрограммировании. Весь Барраяр был взбудоражен слухами о том, что доктор Форбраун подвергал этому самому программированию курсантов Академии. Граф заявил, что ничего об этом не знает.
- Я вам ещё нужен? - уточнил я, почувствовав себя четвёртым лишним. Графа так увлекли его новые собеседники, что он, похоже, меня не услышал. - Я хотел бы с вами договорить.
- Останьтесь, пожалуйста.
Я не смел возразить, а графиня принялась зачитывать опубликованную расшифровку аудиозаписи, зафиксировавшей слова Форбрауна и его подопытных. Расшифровка была дотошно подробной, без купюр, и графиня зачитывала её очень долго, и не думая остановиться на середине. Я уткнулся лбом в плечо Пьера и начал дремать. Но мне во что бы то ни стало нужно было его дождаться, ведь на следующий день, возможно, я уже не успею с ним повидаться. Переговоры заканчивались, инопланетники покидали Барраяр, а значит, покину его и я.
- Жутковато звучит, - подытожил Пьер, когда текст был дочитан.
- Утро наступило... - сообщил я. - Птицы поют. А я так и не сказал вам то, что пытался сказать дважды. Впрочем, прошло уже столько времени...
- Вспоминайте, и скажете потом.
- Можно задать вам личный вопрос? - спросил Пьера Форвилль.
- Да, конечно.
- На что вы готовы пойти ради закона о репродукции?
- Эммет Форбраун на лекции говорил, что барраярцы - нация героев, - начал Пьер. Ну очень издалека: похоже, к утру он заразился от Байерли многословием.
- То же самое он говорил и на дегустации, - заметил я.
- И я с ним согласен, но я бы сказал, что в этом наша беда. - Пьер ещё некоторое время философствовал о наболевшем, пока не вспомнил, о чём его спрашивали. - Но настоящий герой никогда не признает себя героем, так что это просто слова. Так же и я мог бы сказать, что готов ради этого закона на всё, готов ради него умереть. Но это тоже будут только слова, ничего не значащие.
А ведь Форвилль наверняка имел в виду, какую выгоду он мог бы получить, если проголосует за этот закон. Наконец, они расстались, пожелав друг другу доброй ночи, которая уже закончилась. Я встал, подал графу руку и проводил до дверей особняка. У крыльца мы задержались.
- Доброй ночи, - сказал я. - Вам нужно отдохнуть. А я, похоже, так и не скажу вам то, что собирался. Вы сбегаете каждый раз, когда я начинаю говорить о чём-то важном...
- Скажите сейчас.
- Что ж... я сказал, что не представляю, как оставить вас одного. Как оставить вас на годы, на десять лет - я тем более не могу представить. Мне кажется, я всё-таки смогу отдать джексонианцам свою кровь, как бы мне ни хотелось этого избежать. Для того, чтобы остаться.
Едва ли баронесса Арква проникнется ко мне сочувствием, если я скажу, что не могу покинуть Барраяр из-за одного упрямого фора. А чем-то откупиться всё равно придётся.
- Не нужно предавать свою совесть.
- Это не совесть. Вы думаете обо мне много лучше, чем я есть.
- Но вы не хотите, чтобы вас клонировали. Это то, что для вас важно.
- Вы важнее.
- Я не понимаю...
- Что же тут непонятного? Я хочу быть с вами. Даже если я буду вам не нужен - я хочу быть рядом и знать, что у вас всё хорошо.
- Но... зачем вам это? Я же болен, вы видели мой приступ...
- Видел. С этим можно справиться. Вам бы просто хорошего бетанского специалиста.
- Меня могут убить греки... или Ришар...
- Но, в самом деле, если он до сих пор этого не сделал... Постарайтесь быть осторожным. У вас замечательная сестра, которая не даст вас в обиду. Будем надеяться на лучшее.
- Да, Донна хорошая... Но если нам осталось жить один день, а есть что-то, что вы ещё не сделали, - сделайте это сейчас.
- Здесь довольно людное место.
Он смотрел на меня отчаянным и в то же время очень ясным взглядом. Я знал, чего он ждёт, и знал, что обычно делают люди в таких случаях, - и, хотя я никогда не делал этого раньше, улучив момент, когда никто не проходил по улице, я его поцеловал.
- Значит, я не ошибся на свой счёт, - проговорил он. - И на ваш счёт тоже.
Он прикоснулся кончиками пальцев к моему лицу и рассматривал его вблизи будто впервые.
- Теперь я вижу... вижу по глазам, что вы старше, чем выглядите. И как я раньше этого не понял...
- Вам пора спать. И давайте доживём.
Пьер говорил, что мы никогда не станем любовниками. Наверное, и в этом он был прав. У меня, в отличие от него, никогда не было мужчин. И та близость, что я познал ещё в детстве, не была для меня потребностью. Барраярцы занимались этим для размножения, бетанцы - для удовольствия... должно быть, я был слишком цетагандийцем, потому что ни то, ни другое не находило во мне отклика. Но обнимать Пьера, держать его ладони в своих, целовать - оказалось так тепло, что я чувствовал себя живым как никогда. Оставалось это сохранить.
Когда я прокрался в редакцию, думая, что все уже давно спят, место Филиппа ещё пустовало. Он вернулся чуть позже, когда я почти лёг.
- Зачем ты опубликовал заметку про мою свадьбу? - упрекнул он меня.
- Я её не публиковал. Я отложил её в черновики и даже ещё не добавил к ней фотографию.
- И тем не менее её опубликовали. Теперь мне пиздец в греческой диаспоре.
- Ох...
- Да не волнуйся. Скажу, что мы по пьяни пошутили.
На Барраяре убивали и за меньшее, но у Филиппа был джексонианский талант выпутываться из неприятностей. Я ему даже завидовал.
- Но я же говорил в редакции, что мои заметки нужно публиковать утром, ночью их никто не прочтёт!.. Но, видимо, редактор проснулся и на радостях опубликовал всё без разбора.
- Редактор проснулся и ебанулся, - мрачно поправил Филипп. - Он опубликовал даже то, что противоречит актуальной информации. Про психопрограммирование, например...
Но подробности меня уже не интересовали - я спал. И спать мне оставалось ещё часа три.

В прописанных Льюису качествах первым пунктом значилась нерушимая принципиальность. Я так и не понял, во-первых, как она сочеталась с другим качеством - эгоизмом, а во-вторых - какие именно принципы имелись в виду: это понятие можно трактовать сколь угодно широко. Но я решил, что Льюис чуть было не провалил мораль эту самую принципиальность, когда был готов отдать свою кровь. Ибо собственной совести у Льюиса действительно не было - она говорила с ним голосом Джей-Найн, которая не хотела, чтобы их использовали.

На этом я временно оканчиваю дозволенные речи - в том смысле, что про третий день игры допишу уже, наверное, после выходных. А пока мне нужно прерваться, сдать работу, подыбрить, анонсировать ветеранскую пьянку и сделать ещё некоторое количество нужных вещей. А завтра - убраться, ибо после наших сборов и нашего отсутствия в доме срачище...