Здравствуйте, дети, с вами снова суперзлодей Человек-Постканон, который сотворит с вашими любимыми персонажами х@ню, не имеющую ничего общего с каноном
Просьба обойтись без Русалки оказалась равносильна задаче не думать о белой обезьяне. Поэтому она таки всплыла. Но очень мало и очень дарковая.
Так или иначе, это первый текст по флэшмобу, а заказчик обеспечил меня не только заявкой, но и вдохновляющей музыкой, за что ему отдельные сердца

Название: Перезимовать
Автор: Mark Cain
Размер: драббл, 736 слов
Персонажи: Сфинкс, Слепой
Категория: температурный крэк джен
Жанр: ангст/флафф
Рейтинг: G
Предупреждения: постканон-AU
Примечание: для [L]hitori_wolf[/L] на флэшмоб: пункт 10 - тепло
Размещение: со ссылкой на автора

ЧитатьКрупитчато-белый мрамор в метро похож на смёрзшийся сахар. Он холодный, и Сфинкс на мгновение прислоняется к нему виском, прежде чем подняться на поверхность. Там, снаружи, лежит снег, в мире стало слишком много предобморочно-белого, куда ни брось взгляд – повсюду его засасывает в эту слепую, выедающую свет и тепло белизну.
Из месящих рыхлую слякоть прохожих Сфинкс – единственный, у кого не мёрзнут руки, но он засовывает их глубоко в карманы, втягивает голову в плечи и ускоряет шаг. Холод, липнущий к коже под одеждой, – видимо, озноб; ещё не хватало простыть, он никогда не болел – а мысли, под стать грязной каше под ногами, вязнут и разбухают досадной муторной тяжестью, требуют поддаться, осесть, растаять, смешаться с бесцветной белой массой.
Зубья "расчёсок" выщерблены – часть домов снесли, часть огородили, оставив темнеть пустыми глазницами нежилых окон. Они тоже белые, тоже мёртвые, как обглоданные кости, не расчёски – рёбра подыхающей окраины, из которых уже выкорчевали сердце. Скорей бы от них ничего не осталось; Сфинкс проходит мимо, считая дома, как овец, только с обратной целью – чтобы не усыпила тишина, шумящая, как прижатая к уху чашка. Первый, третий, от фонаря к фонарю. Сегодня слишком рано стемнело, если сгустившуюся белую хмарь можно считать темнотой.

Сфинкс поднимается в квартиру и, не раздеваясь, падает на диван. Пытается обнять себя за плечи, натянуть на них край шерстяного пледа, но металлический палец застревает в незаметной дыре на ткани, вытягивает цепкие нити. Снять протезы также не остаётся сил – Сфинкс, засыпая, видит разбредающиеся по снегу дома с клочьями инея на боках и узкомордыми овечьими черепами. Они уходят, оставляя его одного, он смотрит под ноги и видит своё отражение в голубой поверхности льда.
Время – вода, вспоминает он, дотронься – пойдут круги. Он делает шаг, и по льду кругами расходятся тонкие трещины. Ещё шаг – и лёд проваливается под ним, и он камнем уходит сквозь время, и прожитые жизни, как распускающиеся нити, пёстрым шлейфом тянутся за ним, мелькают перед глазами криво вышитые картинки, словно кто-то листает потрёпанную детскую книжку. Нет рук, чтобы барахтаться, но он бьётся всем телом, глотая вместо воздуха ледяную белую воду.
Что-то тянет его вглубь, опутывая, стягивая тугие петли, – не то пряди волос, не то водоросли, а точнее – стебли, побеги, корни. В них вплетены бусины и бубенцы, в них застряли перья и чешуя, их нежная мягкость скрывает острые шипы, по ним текут живительный сок и приворотный яд. Сфинкс почти уже чувствует ногами дно, оно пахнет болотом – остро, сладко и пьяняще, оно мерцает холодными белыми огоньками, притворяясь таким живым и желанным, нашёптывает колыбельную бессловесным детским голосом, заплутавшим где-то там, далеко, и манящим найти и прийти на помощь, спасти от безвременного одиночества... Голосом, так похожим на голос его самого.
Болезненный укус у основания черепа вырывает его из морока. Талая сырость, отхлынув с холодным потом, просачивается в тёмные углы. Сфинкс хватает ртом воздух, в ушах навязчиво стучит пульс, прерывистый, как исцарапанная пластинка.

Слепой мальчишка с ловкостью кошки забирается к нему на затёкшие колени – Сфинкс в тысячный раз отстранённо задаётся вопросом, каким шестым чувством тот ориентируется: на слух, на колебания воздуха от движений? Привычное тиканье часов кажется грохотом, Сфинкс тупо смотрит на неподвижные стрелки – время застыло, замерло хрупкой сосулькой, звенящей в тишине. Нельзя спать, опасно спать в такую ночь, как эта. Для его личной, приговорённой к нему нечисти вода и время – родная стихия, она проплывёт против течения, чтобы разыскать его в каждой жизни, чтобы однажды забрать с собой.
Что для него – этот свет, то для неё – тот свет; здесь – старение и умирание, круг за кругом, снова и снова, там – забытьё, небытие, Лета, Лес, но он уже сделал свой выбор, и он останется, он не уйдёт, пока хватает сил.
Лишь одно он никак не мог предвидеть: что именно Слепой удержит его на краю этой проруби, так хорошо знакомого ему омута.
Лёгкий, как птица, Слепой обхватывает его за шею худыми руками. Сфинкс утыкается лицом в его макушку, от его немытых волос пахнет теплом, как от спящей собаки, и сам он тёплый – Сфинкс удивляется, как ребёнок мог успеть накопить в себе столько тепла, сколько обычно бывает только в проживших долгую жизнь добрых бабушках и дедушках, которых у него никогда не было, да в старых библиотечных книгах. Сфинкс отогревается, ничего не говоря, мысленно проводя фантомными пальцами по его жёстким выступающим позвонкам, с благодарностью терпит колкую боль, с которой растворяется в нём ледяное крошево, пробивается кровь в сведённые лихорадкой мышцы.
Завтрашний день будет немного длинней – значит, их круг повернулся к весне; Сфинкс просыпается, выздоравливает, как земля под первыми солнечными лучами, освобождающаяся ото льда. Негромко сопящий мальчишка, свернувшийся встрёпанным клубком, заполняет их маленькое логово теплом – на двоих.