Узнав, что не оперой единой хороши кинотрансляции, я вскоре благополучно подсел (насколько успел) на репертуар Шекспировского театрального фестиваля. Причаститься можно здесь, а я сегодня уже начал смотреть.

Отелло (2013)
Королевский национальный театр (Лондон, Великобритания)
Руководитель NT Николас Хайтнер в очередной раз наглядно демонстрирует, что в шекспировском тексте уже есть всё необходимое - нужно только добавить декорации и сыграть его, от первой буквы до последней, так, чтобы быть достойным этих букв. Это очень актёрский театр - и очень кинематографичный, с жёсткими требованиями жизнеподобия, исключающими любую условность. Тем самым убиваются все зайцы: мы слышим пьесу без купюр и обнаруживаем в ней новые нюансы, ранее незамеченные, мы видим динамичный экшн, мы получаем мастерскую актёрскую игру, которая затрагивает эмоции. Наверное, этого и желал от сцены виновник фестиваля, 450-летний юбиляр. Визуальная сторона, впрочем, современна - из-за чего мне довелось услышать, что это постановка "по мотивам" Шекспира.
Яго и Родриго вываливаются из паба - один с кружкой, другой с бутылкой. Один разглагольствует, почти выплёвывая слова от озлобленной обиды, другой - тупо кивает и откликается невпопад. Этого олуха Яго и подбивает на пьяную выходку - будить сенатора, позволив ему паясничать под балконом, а сам оставаясь за углом. Лондон тесен: пока растерянный отец идёт на поиски, Яго уже оказывается подле своего генерала. Отелло небрежно застёгивает дорогой костюм, гордого величия и уверенности в нём - как в президенте, и появление тестя со свитой неспособно его смутить.
На заседании у дожа, в тесном кабинете со стаканчиками из "Старбакс" на столе и планом эвакуации на двери, никто, конечно, не воспринимает всерьёз расистские оскорбления Брабанцио - но, видимо, из уважения к былым заслугам старика прерывают важное совещание для того, чтобы выслушать свежепороднившиеся стороны. Отелло в своей речи предельно дипломатичен (вплоть до почти холопской лести начальству) и крайне увлекателен - легко овладевает аудиторией, шутливо расписывая свою победу над Дездемоной на "пустынях и скалах", о которых ей заливал. Шекспир использует глагол "moved her" - что можно перевести и как "она возбудилась", отчего становится ясно, какими именно вздохами Дездемона наградила своего героя по окончании повествования, и собравшиеся реагируют соответственно: одобрительным смехом.
Итак, мотивы женитьбы Отелло недалеко ушли от версии Яго: мавр не упустил шанса завладеть трофеем, а теперь и рад бы сбежать от супруги на войну. А светловолосая Дездемона так отчаянно протестует против перспективы вернуться в отчий дом, что можно предположить: она влюбилась не столько в Отелло, сколько в свободную жизнь и приключения, коими полна его жизнь. В итоге Отелло сбагривает жену Яго, как багаж, все уходят, оставляя Брабанцио в темноте и одиночестве. Ему ещё никто никогда не сочувствовал - хотя известно, что расставания с дочерью он не переживёт.
Читать дальше)Яго вновь говорит об Отелло - наедине. И отныне, без свидетелей, он будет признаваться - почти дрожа от отвращения и ярости - о более глубокой, нежели обход по службе, причине его мести: Яго искренне верит в то, что мавр спал с его женой. "За жену - жену", вот и вся проза жизни, завязка лежит за пределами пьесы, нам остаются лишь последствия. Ревность Яго, ревность Отелло, плюс ревность Бианки - все составляющие трагедии. Ревность появилась словно сама по себе, она всемогуща, априори виновна и не нуждается в анализе - словно античный рок, вывернутый на сугубо телесную изнанку. Вдобавок Яго регулярно прибегает к метафорам зачатия и порождения, Отелло зовёт ослом (ass), а клянётся всегда... своей правой рукой.
Городской фасад раздвигается, и на сцене разворачивается военная база - огороженная стенами с прожекторами, с рядами коробок-бараков и решётчатыми воротами между зонами. Камуфляж на солдатах - в цвет пустыни. Благодаря закадровому шторму, не тронувшему только "наших", война заканчивается, не начавшись. Первым врывается импульсивный Кассио - жмёт всем руки и горячо нахваливает Отелло. Ревновать к нему уж точно излишне: он равно боготворит и самого мавра, и Дездемону, но первым делом радостно целует доставившего её Яго.
Следом появляется сама Дездемона - с болтающимся на шее бейджем. Добродушно препирается с Яго из-за его несправедливости к Эмилии; Эмилия - тоже военный, и к Дездемоне она приставлена как телохранитель. Кассио с Дездемоной, на их беду, очевидно дружны - схожие друг с другом по эмоциональности, при всякой встрече обнимаются, берут друг друга за руки. Для них это естественно, как для детей - но не укрывается от взгляда Яго.
Отелло при воссоединении с Дездемоной тоже забывает обо всём, надолго предаваясь объятиям и поцелуям в окружении встречающих кипрских офицеров с терпеливыми покерфейсами - пока супруге не приходится деликатно подёргать его за карман, в который он засунул чёрный берет, и не подтолкнуть поздороваться с сослуживцами, иначе он так бы и ушёл. Впрочем, Отелло всё равно хватает только на краткие распоряжения - и чета удаляется, а Яго обрабатывает мозги ещё одного проникшего на базу гражданского с бейджем - Родриго.
Вечером же он берётся за Кассио - сначала так расписывает перед ним чувственность Дездемоны, что тот недвусмысленно собирается отойти, а затем заманивает в казарму - с плакатом женской сборной и вырезками с полуобнажёнными моделями на стене. Новоприбывшего лейтенанта, под бодрую песенку Яго, щедро угощают пивом, тут же появляется и бутылка чего покрепче, и Кассио ввязывается в соревнование "кто кого перепьёт" с могучим здоровяком Монтано. Кассио развозит, пробивает на пространные рассуждения о спасении души, и ко всеобщему облегчению он удаляется в караул. Вскоре и остальные расходятся - только Монтано задерживается поболтать с Яго.
Задуманный спектакль удаётся: врываются Родриго и преследующий его Кассио, которого пытается задержать Монтано - и завязывается потасовка. Под гул сирены врывается Отелло, чтобы застать Монтано с разбитым лицом и разрулить ситуацию. После этого Яго неутомимо - до утра! - утешает Кассио, заваривая ему кофейку, даёт совет, а, выпроводив его, только руками разводит: если люди настолько глупы, велика ли вина в том, чтобы воспользоваться этим?
Наутро ни о чём не подозревающая Эмилия приводит Кассио в кабинет Отелло в его отсутствие - откуда разжалованный лейтенант и убегает, и Дездемона за ним, как раз перед возвращением хозяина. Отелло и Яго садятся за бумаги, а Дездемона заявляется с обещанным ходатайством - игнорируя то, что муж занят работой. Она пристаёт к нему прямо при Яго, невозмутимо постукивающем по клавиатуре ноутбука, - садится на его стол, залезает в его ежедневник, пока генерал не сдаётся, чтобы только выпроводить её. Но, похоже, терпение Отелло безгранично, и наивная навязчивость Дездемоны его даже умиляет.
Тут-то Яго и переходит в наступление своими гениальными недоговорками и полунамёками - что может сильнее выбить из равновесия человека, привыкшего исполнять и отдавать однозначные приказы? Яго доводит растерявшегося Отелло до отчаяния - уходит, но возвращается за папкой, чтобы удостовериться в падении генерала. Мавр сдаётся без сопротивления - после первой же атаки на брачную лодку начинает сожалеть о том, что вообще женился. Он уже уверен в том, что его бросили - вся его гордость была лишь маской.
Человек земной, Отелло переживает страдание физически - но когда Дездемона пытается перевязать ему голову тем самым платком, он сам же и отбрасывает его прочь. Эмилия подбирает его - но не потому, что именно он неизвестно для чего нужен её мужу: просто русский перевод украл слово "copy". Она наивно полагала, что Яго лишь понравился узор, и собирается сшить мужу такой же платок по образцу, а затем вернуть потерю. Однако Яго отбирает его силой - и в первый раз позволяет себе неуклюже-бурное ликующее пританцовывание. Вскоре его ждёт ещё один подарок: задержавшись в кабинете, он застаёт Отелло плачущим.
У Отелло истерика, он переворачивает мебель, мечется в тесном офисе, как запертый в клетку хищник - но Яго в этой клетке чувствует себя укротителем, даже когда Отелло прижимает его к стене и начинает душить. Сочинить какое-нибудь новое подтверждение Яго вынужден буквально под страхом смерти - Отелло стоит перед ним, сжимая за спиной карандаш, как нож. Но фантазия обычно подводит в такие моменты, и Яго вспоминает красочный эпизод с домогающимся до него Кассио-лунатиком. Затем остаётся лишь упомянуть о платке - и вчерашний красноречивый джентльмен, очаровывавший политиков, окончательно превращается в дикаря, который, сложив ладони лодочкой, вынимает откуда-то с низа живота воображаемую "любовь" и, дунув, развеивает её по ветру, рычит, требуя крови. Не потому, что сам по себе свиреп: потому, что таков обычай. Отелло исчез, в нём проснулось племя, для которого исполнение ритуала - залог выживания.
Он встаёт на колени, чтобы поклясться, и Яго подыгрывает - опускается рядом с ним и берёт за руку: разве дикарю теперь придёт в голову, что кто-то может нарушить клятву? Отелло целует его руку, обнимает его - и по залу прокатывается протяжное AWWWWW.
В антракте я узнал, что трёх секунд фансервиса в трёхчасовом спектакле может хватить человеку для того, чтобы ходить на показ три раза.)
Второе действие открывается игрой солдат в футбол - они приглашают беззаботную Дездемону забить гол. Но всё уже изменилось: Яго и Отелло - два сообщника, два мнительных закомплексованных шовиниста, только того и ждущих, что женщина украдёт у них последнее достоинство самцов - уже вышли на тропу войны. Мавр твердит о платке, приказывая Дездемоне, как собаке: "fetch it". Принеси. Но Дездемона покуда отказывается подчиниться, в ней ещё есть питаемая надеждой смелость - подставляться под гнев супруга ради дружбы с Кассио.
Яго настигает Отелло, как гончая подранка, в уборной: тот умывается, ему нехорошо. Под новыми атаками скабрезностей заговаривается, путает слова - и, наконец, Отелло тошнит над унитазом, ноги перестают его слушаться, он падает без сознания. Яго небрежно брызгает на него водой, толкает носком сапога, успевает спровадить Кассио, прежде чем мавр очнётся от глубокого обморока. Яго советует ему спрятаться в туалетной кабинке, сам же приглашает Кассио рассказать о Бианке - и тот на самом Яго демонстрирует, как та к нему приставала. После этого то, что Яго интересует Кассио куда больше любой Дездемоны, стало несомненным для каждого - кроме Отелло. Не помогает даже незапланированное появление Бианки в подтверждение этой пантомимы - он замечает только платок, который она швыряет на кафельный пол.
Обычай приказывает Отелло убивать - и он, конечно, сожалеет, но не Яго душит эти сожаления, а он сам. Раздвоение Отелло на жреца любви, воспевающего достоинства своей Дездемоны, и палача, не знающего иного способа разрешения проблемы, кроме убийства, - вопреки вечным опасениям постановщиков, выглядит естественно: поклоняться и казнить - одно другому не мешает. Недаром он вполне готов любить Дездемону и после её смерти - любить вполне физически: любуясь, прикасаясь и целуя. Для него ценна лишь красивая оболочка, о сохранности которой он так печётся, выбирая - пусть и с подсказки Яго - бескровный способ убийства.
Гонцы с большой земли прибывают с шумом вертолёта. И при мягких, напуганных чиновниках, не умеющих за неё вступиться, Отелло разыгрывает показательную унизительную дрессировку Дездемоны. Теперь она сломлена - он бьёт её, отсылает прочь и возвращает по команде, он настолько не видит в ней человека, что после этого странным и диким было бы говорить не только о его любви, но хотя бы о его жалости. Если бы Дездемона в тот момент ушла навсегда, не дожидаясь фатальной развязки, если бы дядя забрал её с собой - Яго можно было бы и благодарить за то, что он предвидел готовность Отелло к убийству и обнаружил её так зримо.
Ярость от отставки тоже подстёгивает Отелло: прежде он только потому славился хладнокровием, что получал всё, что желал - победы и посты, женщину и верность. Едва что-то досталось другому - мавр в ярости, и вовсе ни при чём тут его неприязнь к каким бы то ни было порокам. Он устраивает обыск чемодана Дездемоны, даже нюхает подушки, одновременно допрашивая Эмилию. А выставив Эмилию за дверь, набрасывается на Дездемону - и, хоть и плачет, хоть и произносит "прости меня...", не позволяет себе поддаться голосу человечности, отталкивая жену за шею и вытирая ладонь об штаны. Главный довод Дездемоны - её утверждение, что она христианка, и в это тоже веришь. По крайней мере, ей самой хватает веры на то, чтобы остаться с Отелло до конца.
В отличие от Отелло, Дездемона гораздо реже и незаметней плачет: Шекспир помнит о том, что жестокие люди особенно сентиментальны и слезливы. Её утешают Эмилия и Яго - одна кипит искренним негодованием, другой - усердно треплет и похлопывает Дездемону, как зверушку, уверяя, что мавр "не в духе".
Вновь на сцену выходит Родриго, каждый раз меняющий наряд, - теперь он особенно комичен в хипстерских розовых джинсах и клетчатой рубашке, и Яго вкладывает в его руку пистолет. Отелло отсылает Дездемону - и они с Эмилией сидят на стульях перед бараком, хором поют, пьют пиво, и не было ещё более пронзительного прощания Дездемоны с жизнью, чем это. Судьбе, которую она сама же и выбрала, она следует, как солдат - без права на отступление. Быть может, действительно любя Отелло - и не видя себе жизни без него. Глупо и красиво - как и всё, что делала эта смешная, трогательная, светловолосая девочка, Персефона, согласившаяся уехать в мир, где действуют иные законы. Эмилия произносит свой потрясающий феминистский монолог - и уходит.
Родриго стреляет в Кассио - но и тот успевает выстрелить, а выстрел Яго добивает Родриго. Только в одном расчёт Яго промахивается: с известием о случившемся он посылает Эмилию.
Но Отелло уже пришёл совершить "жертвоприношение" - снимает с пояса кобуру, дабы не искушала, в темноте успевает в последний раз надышаться той, с кем собирался поступить по принципу "мне или никому". Включает свет, призывает к покаянию - снова и снова бросая Дездемону на кровать, которую облюбовал на роль алтаря. Она борется, умоляет - но он, придавив её своим весом, душит её подушкой. Голос Эмилии отвлекает его, и он прерывается раньше времени - и смерть получается долгой, мучительной и страшной. Успокаивая и даже целуя хрипящую Дездемону, как сердобольный врач, режущий по живому, он продолжает душить руками.
Момент, в который жертва перестаёт трепыхаться, в спектаклях обычно становится последним - остальное урезается, смазывается, проговаривается вскользь. Здесь же - всё ещё впереди, и удивляешься, из каких соображений режиссёры щадят зрителей, не показывая всего "Отелло": я даже готов обвинить в романтическом приукрашивании Някрошюса, сделавшего Отелло героем-богатырём. Убийца, попытавшись уложить тело подобно спящему, гасит свет и приоткрывает дверь - но снова слышится голос Дездемоны. Она очнулась, но в агонии - и совсем не так красиво, как мог планировать Отелло, умирает у Эмилии на руках.
И почему ещё никто не обращал внимания на то, как Эмилия обвиняет Отелло и Яго - рискуя жизнью? Спасти Дездемону она не смогла - но сможет восстановить справедливость. Она, пол-спектакля простоявшая безмолвным стражником у дверей, по стойке "смирно", - она теперь не боится ни Отелло, угрожающего ей пистолетом, ни Яго, который бросится на неё с пистолетом тоже. Она не замолчит, пока жива, она созовёт свидетелей и всё расскажет - "свободная, как буря". Когда Отелло направляет на Яго пистолет, все бросаются к нему - и Яго стреляет в неё. Она просит Отелло положить её рядом с Дездемоной - и умирает, напевая.
Зал тяжело сглатывает подступающие слёзы. Как такой сюжет - куда там всем историям любви и мести! - столько времени прятался в шекспировском тексте? Как можно было купиться на простую уловку: единственного жертвующего собой героя назвали "служанкой" - и все приняли его за служанку, роль почти что из массовки, для "принеси-подай", максимум - для пары "характерных" житейских реплик? Двое в одном окопе, вместе проигравших в гендерной войне - Дездемона и Эмилия: Шекспир снова современее нас всех.
Отелло вооружается припрятанной в шкафу саблей - но уже не знает, как ей воспользоваться: нет нужды констатировать, что его примитивный мирок, который можно было умилостивить кровью, рухнул, и он снова слаб и загнан в угол. Он, конечно, ранит приведённого Яго по ногам, но здесь это значит только то, что значит: царапину, из-за которой Яго опускается на колени, уравновешивая мизансцену с опирающимся на костыли Кассио. Но даже на коленях он сломленным не выглядит: его-то мир не рушился, а, напротив, подтвердился, а то, что мог открыться его замысел, он, как человек рациональный, наверняка осознавал. И приготовился нести за это наказание - в отличие от более слабого Отелло.
Мавр тянет время, заведя руки за спину, чтобы незаметно снять с пояса короткий нож - им и закалывается, посягнув стать третьим на злополучной постели.
Что остаётся? Остаётся Кипр - и ему не позавидуешь под управлением взрывоопасного Кассио.