Похоже, что сегодня был последний день Чеховского фестиваля. И, как и прошлым летом, я был на Марии Пахес, потому что люблю. Черновой сумбур прилагается.

Утопия (2011)
Труппа Марии Пахес (Мадрид, Испания)
Театр Пахес - это фламенко. Не фламенко в смысле системы с ограниченным набором движений, а фламенко как особый театральный язык - в сочетании живого танца, живой музыки, живого пения. Ничего искусственного он не требует - только свет, композиция и строгий фон, как для по-настоящему качественной фотографии, не нуждающейся в дополнительных эффектах.
По этой же причине любая концепция, даже заложенная изначально, и уж тем паче навязанная извне, скатывается с этого спектакля как с гуся вода. Пахес позволяет зрителю вспомнить, что он - не машина для обработки заданных режиссёром команд: органы чувств способны воспринимать фламенко, благополучно минуя любой аналитический инструментарий. Даже висящие над сценой гигантские изгибающиеся "струны" выглядят излишними. Зато Пахес добивается того момента, когда кажется, что пластика, музыка и голос исходят из одного источника, а не из разных. И это бесценно.
Пахес заимствует у contemporary не типичные моменты, а общий вектор - раскрывать возможности танца до всех возможных пределов, то есть, фактически, возвращать ему функцию естественного и интуитивно понятного способа общения и самовыражения, а не элитарной балетной математики. Чередуя сольные и групповые номера, она демонстрирует, что фламенко может быть личным высказыванием, диалогом, взаимодействием одного и многих, отношениями внутри коллектива. Он может быть игрой, поединком, улыбкой, может нести любые эмоции и чувства - но он всегда направлен вовне и никогда не замкнут на себе самом, он щедро делится своей энергией.
В короткой - на час с небольшим - "Утопии" есть все привычные для Пахес элементы: "перепляс" в круге с подбадривющими выкриками, танец с летящим и струящимся "излишком" ткани как с партнёром, веера и чечётка. Свои каблуки она использует в качестве музыкального инструмента. Но она не перестаёт экспериментировать, ставить перед собой всё более сложные задачи: танцевать внутри огромного подола, окутывающего с ног до головы и закрывающего лицо, танцевать в слишком узком платье с пышной волной шлейфа... Это лучшее доказательство того, что танец по определению невозможно ничем сдержать и ограничить: препятствия идут ему только на пользу, усложняя его.
Фламенко не делает вид, что он прост и повседневен. И танец, и пение - видимое усилие и напряжение, но - без принуждения и вымученности. Это усилие - свободное и радостное, как усилие прорастающего стебля, взлетающей птицы, как усилие любви. Будь то рывок или плавное течение, фламенко - всегда феномен, как и всё в природе.
Тем забавнее узнавать, что это, оказывается, спектакль об экономическом кризисе. Чего-чего, а кризиса на сцене точно не получилось. Нам показали, скорее, пресловутую "полную чашу" - когда компания собирается вокруг гитары, поёт хором и начинает танцевать.