Фестиваль NET начался для меня сегодня - ибо на первый спектакль, танцевальный Octopus, я благополучно не попал...

Завещание
Компания "She she pop" (Германия)
"She she Pop" позиционирует себя как коллектив без режиссёра, совместно работающий над поставленной задачей, а не играющий предложенные роли. Причём коллектив женский, и присутствие на сцене мужчины ничуть этому не противоречит - гендерные условности отметаются сразу, равно как и понятие "актёр". Наши герои вывели на сцену своих отцов, чтобы, отталкиваясь от внешнего конфликта истории короля Лира, попытаться решить вечную проблему поколений. Трое "королей" располагаются в креслах перед камерами, транслирующими их лица в три портретные рамки на авансцене. Ещё перед одной камерой на мольберте прокручивается свиток с текстом пьесы, который расчёркивают красным маркером - исключительно чтобы пользоваться жёсткими шекспировскими фразами в качестве аргументов в полемике. Перед микрофонами будут обвинять и оправдывать - в лице Лира - всех стариков, столкнувшихся с вопросом наследования.
Разбираясь, в чём ошибся Лир, один из отцов будет составлять уравнения и графики, наглядно показывающие зависимость дочерней любви от имущественного капитала короля: "единовременное опустошение капитала вызвало всплеск любви, ушедший в минус, негатив. Постепенный отток капитала способствовал бы любви до самой смерти, но в таком случае пришлось бы назначить точную дату смерти". В качестве современного аналога для свиты из сотни рыцарей используют библиотеку, которую отец мог бы переместить из своего дома в квартиру дочери, так что книги заняли бы всё свободное пространство. Время, проведённое дедом с внуками, пересчитывается в денежный эквивалент, который может быть вытребован в качестве компенсации той стороной его детей, которая внуков ему не подарила. С точки зрения сухих цифр, претензии "Риганы" и "Гонерильи" абсолютно правомочны, а старики, требующие тяжёлого ухода, - бесполезны. Но мы чётко видим, насколько абсурден такой подход, и правота остаётся на стороне отцов, которые могут ответить только нерациональным, но стоическим ощущением, что "что-то не так". Что Лир не мог покупать любовь за завещание, продавать любовь за лесть. В перерывах между актами-"репетициями" они высказываются не только против поколенческого конфликта, но и против провокативного театра как такового.
Читать дальше!Сцена бури решается здесь элементарно и крайне доходчиво. Разоблачив отцов аргументами, дети раздевают их буквально - снимают с них одежду, надевают её на себя и в картонных коронах занимают их кресла. В одном исподнем старики, сгрудившись перед мольбертом, наперебой выкрикивают строки монолога Лира, заглушаемые громкой музыкой, но их отгоняют, поливая водой из бутылки. Но что в это время происходит с "дочерьми", надевшими их маски? Дети, у которых нет (и, по-видимому, не будет) детей собственных, пытаются представить себя на месте Лира? Или просто демонстрируют перешедшие к ним символы "власти" - а значит, символы взросления и ответственности? Ведь без ответственности шекспировские героини ввергли доверенное им государство в пучину войны. Это вам не Отелло, у которого "если разлюблю - случится хаос". Никакие любовные клятвы не заменят доказательства делом. Мы в ответе за своих отцов. Не больше и не меньше. Такова правда Корделии - без сентиментальных прикрас.
Воссоединение - у Шекспира с Корделией, а в этом спектакле - всех со всеми, - вовсе не предполагает горячей искренней любви. Отцов и детей не выбирают, а значит, они не могут быть идеальны. Гораздо важнее простить друг другу все разногласия. Обнулить предъявленные счета, не путать родственные отношения с деловыми. И исполнять свой долг - безусловно. В качестве точки соприкосновения для пар отец-дочь или отец-сын выбрана музыка - слушая её, подпевая со смехом или сохраняя серьёзное молчание, представители разных миров оказываются в одном пространстве, напряжение спадает. В финале же самый отважный из отцов ложится в картонный гроб и оттуда отвечает на вопросы. Оказывается, что детей интересуют не только и не столько финансовые вопросы ("Скажи пин-код своей кредитки!"), сколько глубоко личные ("О чём ты больше всего сожалеешь?", "Ты когда-нибудь думал, что ты гей?"). Те вопросы, которые практически никогда не задаются при жизни.
Впрочем, от жизни спектакль всё равно очень и очень далёк. Не-актёры старики выглядят куда естественней и непринуждённей своих детей-актёров, объявивших себя не-актёрами, но ведущими себя искусственно и шаблонно. Мне понятно их желание не акцентировать проблемы старческой немощи и беспомощности, одиночества и ненужности, - то, что царапнуло бы любого зрителя, хоть раз задумывавшегося о своём будущем. Однако они представляют этот спектакль как "перформанс", то есть как непосредственный экспириенс, и даже уже нашлись те, кто заклеймил их "документальность". Но помилуйте, где здесь "документ", если все выводы приходится вытягивать клещами из неприкрыто игровой, крайне формализованной "плоти" спектакля? Слишком много в нём придуманного и надуманного, слишком много пены, которую хочется сдуть с замысла "перформеров", если таковой имел место быть. А если же целью ставилась исключительно провокация, - то она оказалась беззубой. Как старик, чья челюсть благополучно осталась в стакане с водой.