Пожизняк предыгровойВ восемь утра сутки назад я встретился на Электрозаводской с Экете, мы отправились на электричку и столкнулись на платформе с Мори. Получив sms от Алекс, садившейся на Казанском, наша троица погрузилась, пошла по вагонам в поисках нужного и упёрлась в закрытую дверь. И, поскольку шли мы в неправильном направлении до самого конца, перебегать через платформы пришлось дважды, прежде чем нам замаячила издали синяя кепка Алекс, предусмотрительно занявшей две скамьи.
На Выхино нас нашла Птаха, на Люберцах - Абигейль, а затем и опоздавшая на Косино Диметра, заменившая собой отсутствующую машину до полигона. Я же в торбе пёр квас для кабака. Доехали, дотопали до полигона, разложились-переоделись, и мы с Птахой сходили попастись в черничнике. Ждали опоздунов до второго часа дня, душевно потрындев и пофотографировавшись, пару раз успело поморосить, но, по счастью, этим непогода и ограничилась. А я успел, во-первых, проснуться, что ценно, а во-вторых - осознать, что в одной рубашке мне холодновато, и воспользоваться шерстяной безрукавкой.
Итак, господа, давайте поздравим Марту с великолепным дебютом! У Ярмарки было всё как по букварю - массовый отвал игроков за две недели до игры, слившаяся машина, опоздание игротеха с чипами к началу игры и, главное, дождь из игроков аллилуйя игроцкий дождь(с) в последние дни вплоть до предыгровой ночи! У нас был чудесный мастер и чудесные игроки.

Отыграли Ярмарку, спасли мир, и это было по-настоящему волшебно.

Ансельм и Геербранд, студент и регистратор, воспринимал себя как две автономных личности. Масштаб трагедииНачалось это ещё в детстве, причём Геербранд стал доминирующей половиной - так выжить в мире филистеров было проще. Ансельм без него убился бы, ибо замечал материальное только тогда, когда об него спотыкался или оно падало ему на голову. Но и Геербранд без Ансельма отвёл бы себя в приют для душевнобольных, когда столкнулся с воплощённым Волшебством - музой Поэзии и Любви Серпентиной. А Ансельм всегда был влюблён в красоту и после этой встречи пожелал остаться с Серпентиной навеки. Вот только Волшебство на одном месте не пребывает, и он её, конечно же, потерял. А Геербранду было не с руки заниматься поисками - он был твёрдо уверен, что станет надворным советником и женится на прекрасной Веронике. Но в Ансельме он пока не видел угрозы, относясь к нему покровительственно-снисходительно, как к чудаку, подтверждающему, что поэзия не доводит до добра. А потом наступил последний день Ярмарки...
Отыгрыш шизофрении - done. Переключаться с Геербранда на Ансельма, реагирующего на всё прекрасное и вдохновенное, порой приходилось посреди беседы, а оставаясь наедине, эти двое разговаривали между собой. Не знаю, как оно отсекалось со стороны (говорят, таки заметно, что приятно), но изнутри они истрепали мне мозг, ибо оба они были неполноценными крайностями: и зануда Геербранд, способный только на расчёт и порицающий фантазии, и не от мира сего восторженный Ансельм. Когда-то они помогали друг другу, но чем дальше, тем больше мешали, что наглядно иллюстрирует идею игры о необходимости гармонии и равновесия.
В процессе написания заявки я сформулировал исчерпывающую характеристику этого персонажа на момент начала игры: человек с тормозами, которые отказывают на крутых поворотах и резко врубаются на полном ходу...
Отчёт традиционно отперсонажный, и да, их два.)

Глава 1.0. Регистратор ГеербрандЯрмарку я посещал по долгу службы - в составе комиссии, которую возглавлял наш блистательный господин тайный советник Циннобер, в последний день отсутствовавший. Завершить осмотр торговых и увеселительных заведений предстояло господину статскому советнику Майеру при помощи просвещённого господина Хандфлюгеля и вашего покорного слуги регистратора Геербранда.
Мы начали с питейной лавки мастера Фиоренти, в которой обнаружили чистоту, порядок и моих коллег-студентов Фабиана и Бальтазара. С самого утра уже они пили пиво, роняя авторитет студенчества в глазах прочих посетителей. Затем заглянули в шатёр продавца масок и зеркал - кому в наши просвещённые времена понадобится такая глупость, как маски? Там мой друг Ансельм и господин Майер обратили внимание на украшенное эмалью зеркало, по словам мастера - найденное недавно на дороге и как будто подходящее мне. Чудак мастер даже пожелал подарить мне это зеркало, и я охотно уступил его господину Майеру, одобряя его склонность вкладывать капитал в материальные предметы, ценность которых увеличивается со временем. В ответ господин Майер был так любезен, что купил славное зеркальце в подарок моей наречённой, Веронике.
Поблизости мы встретили подругу Вероники, невесту господина Циннобера, фройляйн Кандиду. Она решилась посетить ярмарку без сопровождения. Вероника же не любит шумные сборища, предпочитая посвящать свой досуг полезным занятиям. Глядя на господ студентов, увлечённых всякими пошлостями, господин Майер заметил, что они пользуются популярностью у девушек. На что я мог возразить, что подобное девичье внимание кратковременно, тогда как в верности Вероники я могу не сомневаться, ибо она продиктована разумом, а не пустыми эмоциями.
На очереди был игорный балаган - отрадно было видеть, что там не толпился люд: должно быть, граждане начали осознавать пагубность азартных игр. Мы с господином Майером и господином Хандфлюгелем осмотрели игрушечный пистолет, посредством коего предлагалось осуществлять проверку меткости, а также карты, кости и другие предметы, и формально никаких нарушений замечено не было. Но, безусловно, талантливому шулеру не составит труда скрыть свои методы от неискушённых глаз. К тому же я не мог не отметить, что у мастера хорошо подвешен язык, он долго рассказывал о правилах игр, отвлекающих людей от честного труда.
Едва мы успели закончить осмотр, как появилась шайка бродячих артистов, неведомо как пробравшаяся через границы. Несмотря на то, что работавший на ярмарке цирк совсем недавно съехал, эти возмутительные люди изъявили желание остаться и давать представления без лицензии, и повлиять на них было решительно невозможно. Они даже попытались - неслыханная наглость - дать господину Майеру взятку заморскими монетами и камнями, наверняка ворованными или поддельными. К сожалению, возмутители спокойствия получили горячую поддержку невежественных посетителей ярмарки.
Я обратил внимание на танцовщицу, костюм которой был в высшей степени непристойным. Меня заинтересовали её слова о том, что она прибыла издалека и была выкуплена из рабства в некоей дикой стране, ещё не знающей благ Просвещения. За разговор я приобрёл для неё стакан лимонада. Однако, хоть мне и не жаль потраченного талера, - увы, я услышал от этой девицы типичную сказочку для готовых развешивать уши романтиков: о похитивших её пиратах и пришедших ей на помощь героях. Жалоб на дурное обращение она не высказала, называя свой коллектив семьёй. Также она продемонстрировала мне и моему другу Ансельму золотые узоры, нарисованные на её коже. Оставалось надеяться, что на ярмарке не окажется лихих людей, кто позарился бы на краску, приняв её за настоящее золото; впрочем, у нас разбойники уже повывелись.
Ещё одной любопытной встречей был журналист нашей городской газеты "Правда". По моему скромному мнению, журналисты порой даже опасней сказочников, поскольку чудака можно распознать издали и не принимать его басни на веру, тогда как эти писаки имеют склонность выглядеть солидно и вызывать доверие простодушных граждан. А кто может гарантировать, что журналист не напечатает сказку, выдав её за правду? Я бы контролировал это более строгим образом, поскольку слухи вокруг приехавшего цирка всё больше тревожили меня. Выступления смущали неокрепшие умы зрителей - вот и мой приятель Ансельм говорил свои обычные бредни про чудеса. Мне приходилось просить его держать себя в руках и вести себя прилично, дабы обо мне не подумали дурного, заметив в его обществе. Я даже отчитал его, когда он вздумал вдруг подпевать песне циркачки.
От песен у меня в ушах звенело, и почтенный владелец кабака мастер Фиоренти смешал мне весьма полезный напиток. Как раз вовремя, ведь происшествия не окончились прибытием незваного цирка. На ярмарке появилась старуха чрезвычайно неопрятного вида. Она заверила меня, что не собирается просить милостыню, однако предложила приобрести снадобье от колик. Типичная сельская знахарка, якобы "лечащая" простолюдинов травками да грибами, не обладая знаниями о диагнозах и терапии. Но даже больше, нежели то, что такое "лечение" могло навредить пациентам, меня волновало то, что доверчивые граждане готовы были верить в "чудодейственную силу" сорной растительности. К старухе так и потянулись девицы, в которых романтический настрой особенно неискореним.
По счастью, господа Хандфлюгель и Майер вовремя пресекли преступление: застигли "ведьму" на продаже фройляйн Кандиде зелья неизвестного состава и происхождения. Старуха была задержана, несмотря на то, что в её защиту выступили злополучные артисты - и даже позволили себе крайне рискованные высказывания в адрес государственных чиновников при исполнении. Однако господин Майер был излишне строг, говоря о тюрьме для бедной пожилой женщины, зарабатывающей единственно доступным ей трудом. Я высказался в пользу того, чтобы до судебного разбирательства оставить арестованную на попечении её воспитанницы - хоть и жаль было видеть, что совсем ещё юная девушку воспитывает представительница отжившего поколения, прививая ей вредные предрассудки. Впрочем, можно было наблюдать и достойные примеры воспитания: мастер Фиоренти свою юную дочь держал при себе.
Артисты сосредоточились подле "обиженной" законом знахарки, и ненадолго наступило сладостное затишье, прерванное, увы, самым скандальным образом. Но обо всём по порядку. Я опробовал рабочий инструмент мальчишки-танцора из труппы, убедившись в том, что эти ленты не обладают никакими "чудесными" свойствами, которые приписывал им студент Ансельм, а также имел короткую беседу с фройляйн Кандидой и её спутницей, кузиной студента Бальтазара. В этом разговоре я посетовал на досадное поведение Ансельма, коему, впрочем, я по дружбе многое прощаю и к коему строг лишь по причине заботы о нём... И вот Ансельм выкинул отвратительную штуку - бросился к поющей девчонке-дурнушке из цирка и назвал её престранным именем!..
Дальнейшее я помню плохо, поскольку был шокирован его эскападой. Господин Майер оказался свидетелем этой сцены и разговаривал со мной как со слабоумным, справляясь о том, всё ли со мной в порядке и помню ли я произошедшее. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и был крайне рассержен, и потребовал от Ансельма не позорить меня перед моим непосредственным начальством, что могло бы навредить моей карьере. Я решил немедленно положить конец незаконным выступлениям цирка, выяснив положение явно несовершеннолетних его участников. Обращаться к некрасивой девочке было бессмысленно, поскольку она была ещё и слабоумна, и я попытался поговорить с мальчишкой-танцором. Но и здесь потерпел поражение, услышав очередную небылицу об умерших родителях и якобы "призвании" к бродяжничеству.
Мальчишка же вновь притащил дурочку-певунью, и Ансельм, как примагниченный, ходил за ней по пятам по всей площади, а потом наткнулся, сам не свой лунатик, прямо на господина Майера и потребовал назад "своё" зеркало!.. Я насилу удержал себя в руках и пояснил господину статскому советнику, уже отправившему зеркало посылкой в подарок своей тётушке, что эта безделушка, должно быть, действительно важна для моего друга. Но мне не удалось образумить Ансельма! Этот безумец твердил, что вновь нашёл свою любовь и должен немедленно изыскать способ спасти её - и что я не смогу ему помешать. Неблагодарный юнец даже заявил, что готов меня опозорить, если это окажется необходимым!...

Глава 1.1. Студент АнсельмВ благословенный день летнего солнцестояния томящаяся душа привела меня на ярмарку. Не для того, чтобы развеяться, о нет, - сердце моё изнывало от тоски в разлуке с моей мечтой, моей Серпентиной. Мог ли я ожидать, что эта ярмарка будет таить в себе столь много удивительных чудес?
Словно царство грёз, вырос на краю ярмарочной площади шатёр зеркал и причудливых масок. Там я увидел зеркало настолько искусной работы, какая не под силу рукам простого смертного. Идеально круглое, как луна или же звезда, оно так же сияло, и поверхность его была чиста, как слеза или капля росы. Мне казалось, оно вот-вот отразит совсем не то, что находилось вокруг, а иной, сказочный мир, вот-вот покажет мне нечто важное, но чиновник Карл Майер закрыл изысканно эмалированную крышку и забрал зеркало в свою коллекцию редкостей...
Подлинное открытие поджидало меня и в игорной лавке мастера с дивным именем Мауфт Сол Фантуор. Он показал мне игру, называемую "Дракон и рыцари". Камень искусной работы изображал дракона, а блестящие бусины разноцветного стекла - рыцарей, которых должно было направлять на битву одним щелчком пальца. Лишь немного воображения позволяло представить, как по воле судьбы и игрока пролегает путь героев. Чёрная как обсидиан бусина напоминала храброго мавританского воина, а белая могла изображать благородного христианского рыцаря. Господин Фантуор предположил, что чёрный рыцарь может пересечь путь белого рыцаря и помешать его подвигу. Поистине эта игра способна вдохновить на создание баллад, и главное в ней, как в любой настоящей игре, - вовсе не выигрыш, а то, что обретаешь в процессе!
Но этим чудеса только начинались. Как будто из другого мира, между деревьями замелькали пёстрые одежды странствующих артистов. Когда танцевала загадочная плясунья с востока, казалось, будто вокруг, повинуясь её рукам, вьются не то экзотические птицы, не то тропические рыбы, ныряя и играя в воздухе под прекрасную песню. Они напомнили мне о Серпентине, и мне так захотелось последовать за ними, чтобы они привели меня к ней... "Ах, не улетайте, не улетайте!" - взмолился я, но видение рассеялось. А хозяйка этих волшебных вееров поведала мне историю своего чудесного спасения из рабства. Поистине она была сокровищем, но вовсе не потому, что её прежний хозяин нанёс на её руки тончайшие рисунки из чистого золота, в которых явно не обошлось без колдовства. Искусство и красота никому не могут принадлежать, и заблуждается тот, кто пытается их присвоить...
Были в волшебном цирке и юноша, который, казалось, порхал, не касаясь земли, как сказочный эльф, и девушка с гитарой менестреля, знавшая немало тревожащих сердце песен. Пока она пела о чародеях, следующих по дороге сна, я вновь обратился мыслями к Серпентине, которой подвластны все пути в человеческих снах и грёзах, и начал подпевать, чем рассердил своего друга, регистратора Геербранда. Он полагал, что поощрять праздность студенту не пристало. Но я был уверен, что эти песни хотят что-то сказать мне, передать чудесную весть. Когда пела смешная девочка с большими, грустными и прекрасными глазами, заглядывающими словно в самую душу, так больно становилось в груди, и казалось, что моя Серпентина так близко, где-то совсем рядом... А когда девушка-менестрель спела о королевских гончих, я внезапно почувствовал, что эта песня - словно обо мне, вечно и неустанно преследующего Серпентину.
Но песни обрывались слишком рано, не давая подсказок, где искать мою мечту, и я в смятении блуждал по ярмарке, хоть обычно и чураюсь человеческого общества. Говорить с мастерами и циркачами оказалось легко, ведь они были не обычными людьми, а прикасались к тайнам искусства и волшебства. Мастер Фантуор заговорил со мной и моим другом регистратором Геербрандом о телескопах. По мнению Геербранда, для создания изобретений потребна одна лишь учёность, и фантазия здесь ни при чём. А мастер Фантуор отвечал, что без мечтаний - невозможно стремление к звёздам. Какая смелость, подумалось мне тогда, в том, чтобы тянуться к недостижимому! Человеку никогда не прикоснуться к совершенству звёзд, но он может достичь их сердцем, - так же и Серпентина, как истинная мечта, не даётся в руки, но возможно любить её издали...
Затем я залюбовался танцем мальчишки с порхающими лентами. Он предложил мне попробовать, но разве можно было мне, не будучи волшебником, укротить сам ветер? Своенравно вьющиеся вокруг меня кольца лент точь-в-точь были похожи на летающих драконов, которых я видел во сне. Я немедленно в этом признался, и мальчик спросил меня, что ещё чудесного встречалось мне во сне и наяву. Я уже понял, что он верит мне и знает, что магия существует, и рассказал ему о Серпентине. Регистратор Геербранд и в этот раз был мной недоволен, говоря, что мальчишка посмеётся над моей доверчивостью, что я стану посмешищем для клоунов. Но я уже убедился, что на этой ярмарке царит волшебство.
Я не знал покоя, а циркачи всё танцевали и танцевали, словно не нуждались ни в отдыхе, ни в пище, - даже ветер порой засыпает, они же играли как дышали. Порой при взгляде на них мне самому хотелось пуститься в пляс. Я чуть было не пригласил прекрасную незнакомку, подругу фройляйн Кандиды, но она отказалась. Зато мальчишка ещё раз заговорил со мной и поведал, что Серпентина находится среди них, только узнать её я должен сам - если буду слушать и слышать... Пока господин Геербранд вновь не отвлёк меня своими нравоучениями, я вспомнил об услышанных песнях и о том, что девушка, певшая о гончих, говорила о своей сестре. Я бросился к любезным артисткам и принялся спрашивать их об этой таинственной сестре. И они обещали привести её...
И вот я уже не видел перед собой девушку-дурнушку с волшебными глазами, а видел саму Музыку, саму Поэзию, которая пела о том, как волшебные звуки пробуждают душу. Я пел вместе с ней, я встал перед ней на колени, я узнал голос Серпентины - и позвал её... Но она ответила, что помнит меня, а себя - не помнит. Я не мог понять, что она делает среди людей, почему она прячется в невзрачном облике, я вопрошал, чем я могу помочь ей, но она отвечала лишь стихами. Здорово быть живым, только очень больно... Я остался стоять, остолбенев, задохнувшись горечью, осознавая, что с ней - беда, что её, неземную, заключили в тесную живую оболочку, и это мучает её, а я не в силах ничего сделать. Я мог только ждать, когда она вновь окажется рядом.
И больше ничто не могло остановить меня. Моя Серпентина пела, а я был у её ног, я следовал за ней, когда она ушла от толпы, я сначала клялся больше не терять её и просил меня не покидать, а затем - лишь с отчаянной болью слышал в строках её песен, что я забыл себя, что она не может быть моей, но мы встретимся снова... Я знал, я всегда знал, что не сумею её удержать - пусть! Я должен был её спасти, спасти Любовь - любой ценой. Она умчалась, лёгкая, как видение, а я, как одержимый, твердил: надо найти способ, надо расколдовать её! Тут мне и встретились регистратор Геербранд и советник Майер, и я вспомнил о зеркале, которое, по словам мастера, могло мне принадлежать. Я решился просить господина Майера вернуть мне зеркало, но он ответил, что этого зеркала у него уже нет - хотя я чувствовал, что это не так...
Господин Геербранд прервал нас, после чего увёл меня в сторону и попытался отчитать за то, что я якобы мешаю его карьере и счастью и что он не позволит мне стоять у него на пути. Я на это отвечал, что на сей раз прекрасно обойдусь без его помощи, поскольку он сам мешает мне, и что если я позорю его - что ж, так тому и быть. Я слышал из их с господином Майером разговора, что советник очень уж желает заполучить перо диковинной птицы, летающей по ярмарке, которую Геербранд принимал за бесхозного попугая. И я осмелился добыть то, что он хочет, надеясь получить взамен своё зеркало. Добрая птица - я, конечно, давно подозревал, что она также была волшебной - в ответ на мою просьбу подарила мне целых два пера. Но и теперь господин Майер настаивал на том, что уже отослал зеркало к своей родственнице.
И неизвестно, что бы ещё сделали господин Геербранд и господин Майер, чтобы остановить меня, если бы циркачи не привели меня в шатёр мастера зеркал. Там я узрел мою Серпентину - такой, какой видел её и прежде, нам подставили двойное зеркало, и я невольно заглянул в него... а потом, кажется, лишился сознания.

Глава 2. Ансельм ГеербрандСначала я понял, что стал одним. Нас было двое, разделённых в одном теле, - один с мечтой, но без воли, другой с волей, но без мечты. Теперь мне стало непривычно, но я чувствовал в себе небывалую силу и ясность. Я был рыцарем Любви, вооружённым разумом, и был готов защищать её, но... Но потом я понял, что заключён в серебро амальгамы, как муха в янтарь. Я был всего лишь отражением себя самого - и не мог говорить. Я только мог потянуться рукой к уходящей из шатра Серпентине, но не выйти за пределы зеркальной глади, мог видеть сквозь проём шатра, как обхватил ладонями голову мастер Фиоренти, и из разговоров собравшихся артистов понимал: они - духи, и они не могут вернуться домой...
Мастер и его помощник вертели зеркало, в котором я был заключён и отражался одновременно в двух створках. Серпентина сказала, что хочет забрать зеркало с собой, а они хотели меня освободить и гадали, как это сделать. Это разрешилось, когда мастер и девушка-менестрель заглянули в зеркало одновременно: я оказался снаружи, а девушка-внутри... Я выбежал позвать Серпентину на помощь. "Мне нужен мой рыцарь", - заявила она. "Я буду с тобой", - отозвался я, но та указала на отражение в зеркале: "Вот мой рыцарь". Мастер зеркал исполнил её желание - и теперь он поменялся местами с рыцарем-менестрелем. А первым, кого я встретил, выйдя из шатра, был господин Майер. Я сказал ему, что зеркало мне больше не нужно и я могу отдать ему перья чудесной птицы. Одно из перьев он посоветовал мне оставить себе на удачу. Только теперь я понимаю, что, быть может, своим подарком поспособствовал страшной ошибке.
Я уже не дивился чудесам, когда сказали, что мастер игорного дома может исполнить любое желание, и понесли зеркало к нему. Он предложил сыграть, и я хотел вызваться, но Серпентина остановила меня и сама выиграла свободу для зеркального мастера. Затем она говорила со мной вдали от людей. Она рассказала, что есть реальный мир и мир поэзии, и некоторые духи могут ходить туда и обратно, связывая миры в одно. Что я могу уйти вместе с ней или остаться здесь, если не найду того, что было бы мне дорого в обоих мирах. Но я не мог вспомнить, что удерживало бы меня в этом мире. Я хотел всегда служить Серпентине, хотя понимал, что не был ей нужен... И тут нас прервали криком о помощи - мальчишке-циркачу стало плохо. Мы устремились бегом к ярмарочной площади.
А там случилось ужасное - все духи-циркачи и моя Серпентина упали без сил: волшебство уходило из этого мира... Я почти ничего не понимал, но знал только, что необходимо всё исправить как можно скорее, и устремился к мастеру Фантуору: "Я знаю, ты тоже колдун!"... Нет, колдуном он не был, но предложил сыграть на подсказку и поставить что-либо на кон. И снова я не смог вспомнить, что у меня есть ценного в этом мире. Так странно - я готов был пожертвовать всем, хотя у меня не было ничего. Тогда мастер Фантуор заговорил о моей жизни и о жизни всего мира - я был слишком взволнован, чтобы его понять, но раз я не был нужен Серпентине, мне самому не нужна была моя жизнь. Я согласился играть в обмен на услугу. И выиграл.
Мастер Фантуор сказал, что у "ведьмы" - матушки Бреннесель - есть что-то, о свойствах чего она не знает, и что нужно сжечь, чтобы всё стало по-прежнему. Я застал Бреннесель вместе с мастером Фиоренти - я уже понял, что они любят друг друга и что у них также случилась беда, а прочее было не важно. Я напрямую спросил Бреннесель, что у неё есть такого, что можно было бы сжечь, и у неё нашёлся некий свиток. Мы пришли в питейную лавку и сожгли свиток на огне. Когда он рассыпался пеплом, мы увидели другой свиток - с описанием некоего ритуала. Для него требовалось собрать определённых людей. Человеком с одним крылом оказался господин Хандфлюгель, прятавший под перчаткой механический протез. Куклой, считавшей себя человеком, - работница кабака. Человеком, считавшим себя куклой, - дочь мастера Фиоренти Фрида. Сам мастер Фиоренти - магом железа, Бреннесель - крапивной ведьмой, Бальтазар - поэтом, Фабиан - лекарем... Недоставало лишь "безумца, потерявшего память".
Уж не господин ли Майер подразумевался под этим безумцем? Почти без надежды я спросил у него, что он скрывает, и не потерял ли он память, - но он не ответил. Он определённо играл против нас, а действовать нужно было наверняка. И Фрида обратилась к мастеру Фантуору с просьбой сыграть на ещё один ключ. Её отец возразил, что играть будет он. А я - заявил, что играть буду я. Они были нужны друг другу, а я... а мне один раз уже повезло. Мастер Фантуор рассудил нас при помощи броска костей. Я выкинул шестёрку и выиграл право сыграть. Однако на том моя удача исчерпалась. Кости вылетели за пределы доски, и я проиграл. Играли на две услуги - я остался должен одну.
Я сделал всё, что мог, и сказал о том Серпентине. А она вновь увела меня поговорить. Я поделился подозрениями на счёт господина Майера - и оказался прав. Серпентина сказала, что истинное величие этого существа я даже не смогу представить. А потом я узнал, что миры разделились, и если не восстановить их равновесие, из этого мира уйдёт волшебство, уйдут любовь и поэзия, а все духи наутро проснутся обычными людьми... И также узнал, что любить Любовь невозможно. Она необъятна, как море, и поглотит смертного человека, не заметив, - слишком они хрупкие. Но если человек выпьет стакан воды, это будет всё то же море. Так же и Любовь можно встретить в другом человеке. И однажды я встречу девушку, из глаз которой на меня посмотрит Серпентина - Любовь и Поэзия... и я узнаю её...
Мы встретимся вскоре, но будем иными...

И я понял. И вернулся в мир. В свой мир.
И всё, что мне оставалось, - это ждать. Ждать, пока наделённые силой определят судьбу этого мира. Я сидел и слушал рыцаря-менестреля, и рядом лежали Фрида и воспитанница матушки Бреннесель - магия поддерживала в них жизнь, а теперь они могли умереть. И Фиоренти был рядом, и за него было больней, чем за себя: если миры будут разделены, он потеряет всё, что имел, а я потеряю лишь то, чего ещё не обрёл, - ведь я не успел встретить свою любовь. Я просто знал, что для меня не будет смысла жить в мире, в котором любви и поэзии не останется.
Но вот вернулись все, и вновь матушка Бреннесель зачитала условия ритуала. Составили круг, и в его центр вышли господин Майер и Серпентина. И она пела ему, а он вспоминал, и менялся в лице, и оказалось, что это он создал мир поэзии и фантазий - Атлантиду... Ровно в семь часов мы завершили ритуал. Секундой позже - и ничего было бы не спасти. А теперь... с пробуждением, господин Гофман.)

Как игрок я не ожидал, что Ансельм и Геербранд объединятся, и был готов к тому, что одному из них придётся вытеснить другого, - но в итоге получился прекрасный цельный персонаж с прекрасным финалом. Я считаю, что музыка - лучшая магия, а дайсы - лучший способ решить судьбу, и такого "магия отыгрывается магией, а судьба - судьбой" было на этой игре в достатке. Спасибо. Взлетело.
Благодарности поперсонажныеМарта, мастер, спасибо тебе за потрясающую игру, сюжет и концепт, за шикарную идею персонажа и за то, что доверила эту роль!
Серпентина, Стрикс - мои благодарности безмерны, ты сделала мне катарсис дважды за несколько минут и перевернула всё, вот это вот всё, вправила персонажу мозг и вообще была прекрасна и волшебна. Эта связка была большим счастьем, надеюсь, я не слишком долго тупил с неузнаванием. И метафора про океан была приветом от Уйнен?)
Карл Майер, Алекс - это был офигенный персонаж, впечатляюще крипотный и несгибаемый. Спасибо за то, что всегда появлялся как нельзя более вовремя и регулярно об меня играл, позволяя волевым усилием перещёлкнуть с Ансельма в заносе обратно на Геербранда!
Мауфт Сол Фантуор, Мори - вах какой был Фатум, какой дивный трикстер! Играть было одно удовольствие. Легко, как с самой судьбой, без всяких подозрений об обмане.
Фиоренти, Птаха - да, у тебя шикарно получаются персонажи, удивительным образом надёжные и решительные одновременно. Пожалуй, Патрик действительно был в чём-то Гвиндор. Мы фактически не пересекались, и всё же рядом с таким человеком можно было ничего не бояться.
Клеменс, Рыська - г-н Хандфлюгель был прекрасно серьёзен и внушителен)
Бальтазар, Оливия - двойной кросспол!** Это было круто. И вы с Кандидой, Экете смотрелись чертовски гармонично, трогательно и верибельно. А Фабиан, Глюк создавал великолепный контраст и немало озадачил Геербранда прецедентом засыпания под песню.)
Госпожа Бреннесель, Руш - не устаю приносить охапками восторги и ещё раз восторги: запоминающийся образ, сильный отыгрыш и прекрасная история.
Клаудио, Диметра - спасибо за возможность для Ансельма выговориться и поверить в себя и в то, что его мечты реальны. :3
Лавка зеркал, Ноэль и Андреас - ваш шатёр был чуть более чем полностью волшебен, и сами вы волшебны. Даже просто молча любоваться вами было удачей!)
Журналист, Анке, Фрида, Абигейль - моменты пересечения были небольшими, но ценными, и в самом деле хотелось бы больше. Пучок крапивы и всех обратно!
Блядский цирк, Той, Лис и Птица - отдельное спасибо за создание атмосферы, вы по жизни прекрасны со всеми этими песнями и танцами, и персонажи получились волшебные! Мне кажется чрезвычайно правильным то, что в ожидании не то конца, не то спасения мира мы пели и танцевали. Ничего лучше в такое время, я уверен, делать невозможно. А эту песню я ещё до игры слушал:

Пожизняк постигровойПосле игры было так хорошо, тепло и уютно вновь посидеть у костра, уронить в золу ломтик хлеба и сжевать поджаренную корочку... Хочется, блин, каждые выходные проводить в лесу.) Было время и на перекус с глинтвейном, и на то, чтобы небольшой оравой уйти, обняв остающихся, на вечернюю электричку, попутно заманивая друг друга на следующие игры. Следующей у меня будет Море...
На Электрозаводской вышли мы с Мори и Рыськой, проехались по родной ветке, поделившись историями своих персонажей. У меня фантомный берет, я очень жду отчётов и фоток, всех очень люблю, ещё поиграем!

@темы: friendship is magic, радио Marcus FM, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты

И месяца не прошло, как я вспомнил, что выложил ещё не все весенние фанфы. А ведь фемслэшный квест у команды Экипажа внезапно!оказался самым объёмным - при том, что в каноне только две неэпизодических женщины, одна искусственный интеллект, а другая выдра.) Ну, и благодаря команде в целом и Тас в частности слово "выдрочки" больше никогда не станет для меня прежним
Идея про девушку связиста пришла от Субоши. И я продолжил удовлетворять чиновниц :3

Название: В чужих интересах
Автор: Mark Cain
Размер: мини, 1070 слов
Персонажи: ОЖП/девушка Второго связиста, Второй связист
Категория: фем, фоном гет
Жанр: драма
Рейтинг: kink!R
Предупреждения: преканон, вуайеризм, разница в возрасте
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора

ЧитатьОн о своей девушке многого не знал. Вернее, в таких случаях романтичным молодым людям вроде него полагается говорить иначе: "он открывал всё новые грани её личности", например.
В первый раз разговорились на ступенях библиотеки. Так он понял, что привлекала её вовсе не курсантская форма, как большинство её сверстниц, мечтавших о "мальчике как с плаката". А чуть позже выяснил, что его выбор в пользу военной карьеры она не одобряла. Пока он пытался дарить ей тюльпаны, предлагал купить ей мороженое и таскался с ней вместо голотеатров по глухим уголкам лесопарка в поисках заброшенных рельсовых путей, она выговаривала ему что-то про пушечное мясо, примитивную пропаганду и про то, что не будет ждать. И добавляла: "Ты только не обижайся".
Он не обижался, пропуская половину слов мимо ушей, рассказывал в ответ про экспедиции в глубины космоса, строительство огромных орбитальных станций и новенькие корабли – лёгкие маневренные флагманы, прокладывающие дорогу в темноте, расчерченной на координаты. Им без связи – как без маяка, знаешь – той тоненькой ниточки света, что прошивала шторма земных океанов, которых, пишут, было там больше, чем самой земли. Соединяла, прочнее якорной цепи, людей – с людьми. А она смеялась, что на войне каждый сам за себя, свети не свети – никто даже руки не подаст. Или, там, лапы, щупальца, и что там ещё найдётся у новобранцев с других колоний, которые она иначе как резервациями не называла.
Конечно, он не стремился убивать и мстить за Землю. И умирать ради чужих интересов, ради политиканов, удерживающих вместе лоскуты Содружества картинкой общего врага и отвлекающих их от проблем бессмысленными подачками трофеев, – не собирался тем паче. Но в её глазах он всё равно оставался чьей-то разменной пешкой. И не спорил. Ну и пусть.
Когда злые студенческие языки говорили, что она с ним – из жалости, чтоб не умер сопляк девственником в первом же бою, – не спорил тоже.
Он и её будничное предложение переспать мимо ушей пропустил. На всякий случай согласился, но ничего не понимал до тех пор, пока она не начала раздеваться.
Впрочем, у неё они бывали редко: то родители, то приятели… К нему в общагу – тем более не могли. Чаще всего встречались в библиотеке. Писать задания для колледжа ей всё время было некогда, строчила она что-то другое и не показывала, что, – он по наивности представлял, что какой-нибудь роман об ужасах армейской жизни, которые она ему живописала, не стесняясь подробностей. И выполнял задания за неё – ему в полках электронных книг копаться нравилось, и нравилась простая, понятная система поиска. Правда, от неё он узнал, что библиотеки устарели и умирают, потому что вместо культуры и образования финансируется военный сектор. Но сделать с этим ничего не мог.
Он, пожалуй, даже радовался прохладной безлюдности читальных залов. Посетители были редки, порой – никого, кроме них двоих. В тот день он и вовсе думал, что окажется единственным чудаком, прячущимся в четырёх стенах от весенних брожений молодёжи по всем бульварам и площадям, – досуг его товарищей по академии обычно не заканчивался добром. Но хорошие слух и память на чужие эмоции были его проклятием. Он прошёл бы мимо уборной, откуда доносились тихие стонущие вздохи, – если бы не узнал один из голосов, произносящий короткое слово "да".
Из-под двери в коридор высовывался лоскуток света – оставалось только потянуть, незаметно надорвать чужую не слишком-то тайную тайну, как в детстве смотрел в прореху циркового шатра в какой-то праздничный день. Взгляд сразу же оцарапался о знакомые остренькие ногти с перламутровым маникюром – вплетающиеся в седеющую мочалку волос другой женщины. Женщины с имперскими нашивками на кителе, чья рука двигалась под струистыми складками задранной юбки – той, в которой у него на коленях так любила сидеть она.
Он почувствовал себя ужасно глупо. В первую очередь. И уже во вторую – горячо, как от крепкой пощёчины. Можно было уйти, но головокружительная смесь неверия, тревоги и болезненного любопытства парализовала его и удержала на месте, в безопасной тени. Заставила смотреть на округлое колено её чуть согнутой, приподнятой ноги, подрагивающей от удовольствия и напряжения – напряжённого старания устоять, прислонившись лопатками к розовому кафелю. На её обнажённое плечо с золотистыми родинками, отпечатками пальцев приморского солнца, на её бёдра, подававшиеся навстречу не его ласкам.
Когда после долгого поцелуя женщины поменялись местами, он вспомнил вторую. Его девушка – уже не только его? – сама показывала ему её голографию со своего планшета, когда жаловалась на закручивание гаек: куратор дисциплины в колледже от министерства, которая могла отчислить за недостаточно почтительный взгляд в сторону бюста императора в холле. Ну, почти. Впрочем, на той голографии там, где сейчас была расстёгнута ловкими пальцами его девушки белая блузка, были видны только плашки наград.
Почему-то в его голову, которую сжимало обручем боли, когда он слишком надолго забывал дышать, не закрадывалось мысли "как она могла". Конечно, она могла – всегда независимая и бесстрашная, позволявшая себе желать и выбирать независимо от мнения окружающих. И светлокожие груди чиновницы с тёмными ореолами сосков выглядели на удивление свежо в её ладонях, которые он целовал совсем недавно. А она сама тем временем целовала всё ниже, и отглаженные брюки уже были приспущены, когда она осторожно опустилась на одно колено. Он видел только её волосы – короткие непослушные пряди, выкрашенные в чёрный, сейчас чуть влажные на затылке. Он помнил их запах. Он прикрыл глаза, невольно представляя на месте красивой немолодой женщины со смазанной помадой на полных губах – ничем не примечательного себя.
Ему удалось уйти вовремя, но ноги не слушались – как едва проснувшегося и вскочившего слишком резко, его вело куда-то вбок. Он доплёлся до терминала с каталогами. Когда она нашла его в зале, уставившегося невидящим взглядом в тусклый книжный экран, она, без сомнения, обо всём догадалась. Не краснея и не оправдываясь, туманно объяснила что-то о том, что так было необходимо, чтобы помочь кому-то… которым угрожало что-то… что общее дело важнее личных пристрастий, что плата невелика. И что ему нужно об этом молчать. А глаза её, по-кошачьи переливчатые, при этом сочно блестели от удовлетворения случившимся.
Хорошо, что он приучился молчать и не слушать. Он и тогда промолчал, и её не задело его молчанием – она улыбалась ему после этого ещё доверительней прежнего.
А потом, на бесконечных ночных допросах, он ничего не рассказал – потому что тогда действительно почти ничего не расслышал.
Врезалось в память только одно:
– Хочешь жить – умей раздвигать ноги, – пояснила она тогда и почти с нежностью щёлкнула его, всё ещё ошалелого, по носу, как неразумного щенка.
Перед взлётом – первым этапом путешествия того, что от него осталось, на назначенный ему штрафборт – он так и не разглядел её под ночными прожекторами космопорта. И подумал о тех, с кем ему ещё предстояло встретиться – представителями самых разных рас, собранными со всех уголков, нор и болот колоний. Она называла таких не иначе как тварями и дикарями, тянущими раздувшуюся цивилизацию назад, во мрак звериных законов.
Но, может, они – не предадут?..

Забавно: всю сознательную жизнь любил фуррей и только сейчас написал что-то пушистое.)

Название: Течение
Автор: Mark Cain
Размер: драббл, 742 слова
Персонажи: Капеллан, ОЖП
Категория: фем
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: преканон; ксеноморфы; групповой секс, в котором возможен инцест, но все участники являются совершеннолетними
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора

ЧитатьЛетом ручьи бурные и тёплые. Если лечь спиной на гладкие камни и развести задние лапы против течения – мелкие упругие волны будут сладко щекотать. С этого открытия, без подсказок, начинали многие, жмурясь и поджимая пальцы от удовольствия, думая, будто никто из старших их не видит.
Потом приходило время возни со сверстницами в тихих безопасных заводях, на покатых берегах с влажным песком, плотно утоптанным множеством маленьких лап. Когда обнаруживалось вдруг, что если случайно прижаться к чужому хвосту самым сокровенным местечком по-особенному тесно – под шкуркой сами собой пробегают мурашки, похожие на пенящийся водопад. Когда шумные бестолковые самцы с их грубыми играми ещё не вызывали ничего, кроме отвращения, но уже хотелось однажды повторить непрошеные ощущения наедине – неловко зажав лапой куда-то рвущийся из тела жар и потом с удивлением чувствуя влагу на ладони. Втянуть носом запах, лизнуть и понять: ты тоже, как ручей, проистекаешь своим собственным, ни на что не похожим секретом, тоже можешь оставить в природе свой след.
Юные самки взрослели все вместе, и вместе ждали того дня, в который можно будет выбрать отца своего будущего потомства. Тренировались, охотились в быстрых потоках, а после, отдыхая, льнули друг к другу блестящими гибкими телами и, закрывая глаза, просто забывали о том, что их связывало на суше – и что здесь, в воде, могло бы их разделить. Дружба, соперничество, родство, иерархия не имели значения там, где за них говорила их сущность, наделённая щедрой созидательной силой.
Она помнила свой первый раз – это было не страшно, это было ясно и легко, как отдаться знакомому течению и позволить ему поддерживать и нести тебя вперёд. Знать, что оно не оставит и не позволит наткнуться на острые камни. Её окружали те, кто желал, чтобы ей было так же хорошо, как и им – они тёрлись густой плотной шерстью, гладили коготками чувствительный загривок, скользили шершавым языком по краешку бархатного уха. И она, топорща подрагивающие усы, глубоко вдыхала пряную смесь чужих ароматов и тянулась ему навстречу – чтобы нырнуть с головой, как в летний поющий журчанием омут, в разомлевший от тепла живой клубок.
Она не знала и не интересовалась, кому принадлежала лапа, проскользнувшая ей тогда между бёдер, – явно не той же, что бережно трогала в тот момент языком её морду и губы. Помедлив мгновение, она открылась им всем – и замерла, почти не отвечая на поцелуй, изучавший её рот с невинным любопытством, когда чьи-то твёрдые кожаные подушечки пальцев вошли в её чуткое узкое лоно. И двигались в точности так, как сама она предпочитала, – да, все они здесь прошли через одни и те же мелкие воды, все были похожи, как близняшки, и теперь, на глубине, можно было доверять им, как себе самой.
Чуть позже она выгибала длинную спину и, загребая хвостом, старалась насаживаться на ритмично толкавшиеся пальцы, удерживать их, напрягая мышцы до дрожи, желая только, чтобы нежные стеночки пульсировали жаркими искрами чаще и дольше. Кто-то зубами прихватывал её сзади за шкирку, не дав захлебнуться, когда она, коротко вскрикнув, забилась. Ещё кого-то она потом обнимала, лёжа на линии прибоя, и они лениво и томно разминали друг другу мышцы, не заметив, как лапы переплелись, и встретились горячие, пухлые нижние губы в странном и будоражащем подобии поцелуя.
То, что могло происходить в разные дни, она запомнила, как один непрерывный поток с шумными порогами острого наслаждения – осязаемо текучее время, как тёмный мёд. Помнила прохладный нос, ткнувшийся в вульву, и язык, принявшийся увлечённо вылизывать каждую складочку плоти, и смешное пофыркивание при этом. Помнила, как сам собой приподнялся хвост бесстыдным приглашающим жестом, едва под него проникла ловкая лапа и надавила пальцем на туго сомкнутый вход. С ней делились всем, что умели – бескорыстно и щедро, и брали то, что она жаждала дарить в ответ. Этот круговорот тепла и ласки проходил сквозь неё, как река, и она уже не могла из него выйти.
Её родители были несколько обескуражены, когда она заявила, что не будет сходиться с самцами даже для продолжения рода. Она желала принадлежать не одной семье, а всему безграничному миру, созданному Богиней.
Жрица, обучавшая её, рассудила: когда любовь одной настолько велика, что ни один самец её не достоин, – значит, такой любви достойна только Богиня, и юная самка должна посвятить себя служению, чтобы научиться эту любовь направлять на благо.
Так река, начавшаяся в устье крошечного ручья, пробившегося сквозь камни, ширилась, увлекая её – и впадала в океан космоса, откуда не видно было родных берегов, где не было подруг, готовых поделиться своими теплом и силой. Но была память, и была любовь, которая текла сквозь неё, неуправляемая, свободная, дикая и порой жестокая, от уст Богини – к её творениям. Сквозь неё – как сквозь верное русло, порой не оставляя ни капли любви ей самой.

@темы: экипаж, фанфикшн

@темы: moments of life, friendship is magic, соседи по разуму, это гитис, детка

Пожизнёвое доигровоеВ субботу в начале седьмого проснулся сам, позвонил Птахе, поехал на Комсомольскую. Поймались отрядом - втроём: я, Птаха и Эльве - и пошли ждать электричку. В пути своевременно выяснилось, что у Эльве ещё нет имени персонажа - когда под рукой ни бумажного, ни сетевого словаря. Первые же два синдаринских корня, которые вспомнила Птаха, в сочетании давали "бродячую руку", сиречь "рукоблудие"
Но имя всё же появилось, а героический человек Эльве прямо в вагоне пришивал к фехтовальной маске, которую одолжил для меня, завязки. С меня бутылка сидра!
Доехали, зашли в магазин за едой и баклагой воды, как раз дождались догонявшего на следующей электричке Луара. Баклагу и дрыны - свою калабаху, впоследствии почившую смертью храбрых, и птахин меч - я взял на себя, и пошли через город. Если я пролюбил возле палатки луаровскую перчатку, которой оборачивал ручку баклаги, - простите склеротика, восполню!
В лесу созвонились с мастерами, игротех проводил нас к палаткам, где мы упали на привал-перекус, пока не понадобились. Я мудро пренебрёг не только шерстяной туникой, но и утяжкой, а рубаху обернул поясом от ножен Эльве и флягу на этот пояс привесил. Когда влез в фехт-маску - мир сквозь мелкую бликующую решётку поначалу показался фасеточным, как у мухи. И пошёл я такой - видно плохо, слышно плохо, боюсь: а вдруг при такой петрушке не вролюсь? Агащаз. Как на нас орки выскочили - с полпинка вролился как миленький И к "шлему" быстро привык.
А уж как пространственная ориентация отказала! Мне реально по жизни казалось, что мы от палаток до Химринга долго шли и ушли далеко, и что я не помню, как возвращаться. Птаха меня по жизни посылает за торбой - я по жизни же искренне не понимаю, куда идти, где искать Потом дошло, что палатки в аккурат позади Химринга, откуда вышли - туда и пришли...
А на полигоне благодать. Сосны качаются на ветру, шумят, смолой пахнут, между ними - столбы солнечного света. И поющее дерево возле лагеря вастаков! Реально поющее - так мелодично скрипящее на ветру, что мы сначала на человека с каким инструментом подумали. Чудеса.

Ачивки: мой первый полигон, моя первая толчанка, первый убитый игротех) и первая смерть персонажа. Птахино "есть такое прекрасное слово каун"(с) - запоздалое, но отражающее многое, ибо Лорлас, персонаж-не-про-войну, употреблял слово "вождь", вкладывая в него больше смысла, чем только "военачальник". Просто время было военное - потому за теми, за кем идти стоило, и приходилось идти именно на войну. И Лорлас не умел иначе.
Копирую из жж микроквенту, которая не отражает ничего, кроме малого знания канона
Отец Лорласа был из нолдор – вместе с братом он пришёл в Белерианд вслед за Финродом, – а мать – из синдар. Она обладала даром рисования прекрасных узоров и орнаментов, напоминающих стебли и ветви, а он – мог вырезать их в камне. Совместные труды по украшению своего будущего жилища в Нарготронде стали их первым детищем, а Лорлас – их единственным долгожданным ребёнком, которого в этом безопасном доме они надеялись вырастить.
И Лорлас рос, учился у своих родителей ремёслам, мечтал увидеть, как строят в других частях света, и возводить дома на земле, а не под нею. Слушал рассказы отца об Амане, а о гибели Древ и об Исходе тот вспоминать не любил, порой говоря, что когда сын вырастет, сам всё поймёт. Ко времени Дагор Браголлах Лорлас был ещё слишком юн, но его дядя, которым он всегда восхищался, – отважный воин, безгранично преданный своему королю, – отправился на эту войну. Когда пришли известия о его гибели в топях, это стало тяжёлым ударом для всех его родичей; вскоре пала Минас Тирит, где также у многих оставались близкие и друзья. После войны даже стены Нарготронда перестали казаться достаточно надёжными, хотя истории о поединке Финголфина вселяли в души старших надежду, а в сердца юных – воодушевление.
Лорлас не видел своего призвания в военном деле, но чувствовал некую справедливость в том, что за великими делами и великими героями должно следовать. Он увлекался легко, но не слепо: осознавал, что Сильмариллы не стоят пролитой крови – и потому всё больше разочаровывался в феанорингах, которые считали иначе, хотя поначалу видел и в них героев, – однако пошёл бы за Финродом в поход, если бы родители согласились его отпустить. Он вспоминал своего дядю и печалился, что мало кто способен теперь поддержать достойного вождя.
С тех пор Лорлас обучался воинскому искусству, недавно достиг совершеннолетия в 60 полных лет, и без раздумий принял решение присоединиться к отряду Гвиндора, которое его отец, видя, как он томится, благословил. Главным мотивом этого решения было не честолюбие и не желание отомстить Врагу, а чувство долга перед теми, кто погиб за то, чтобы его родители и друзья могли по-прежнему жить и создавать прекрасное. И больше всего он желает, чтобы наступило время, когда понадобится строить дворцы, а не крепости.
Далеко не самый сильный воин, Лорлас более полезен в разведке, чем в атаке, благодаря ловкости, незаметности и внимательности. Его тяготило, когда Нарготронд закрылся от гостей, и теперь ему интересно всё: секреты жизни в лесу и чтения следов, другие народы и их обычаи. Он прислушивается к словам Гвиндора и чтит его рассудительность и храбрость.

Традиционная простыня отперсонажного отчёта. Посмертного.Немало месяцев наш отряд провёл, блуждая по Дортониону и истребляя вражьих тварей, оскверняющих леса и угрожающих дорогам. В один из дней мы столкнулись с большой орочьей сворой, и твари вытеснили нас на узкое место. Удар клинка одного из орков перерубил древко моего копья, однорукий мечник Глорион был дважды ранен в ногу, Гвиндор велел мне прикрывать раненого и скомандовал отступление. Так мы вышли на Химринг, и твари разбежались, когда нам открыли ворота. Никто не стал их преследовать...
Местный целитель гостей не особо жаловал, но я беспокоился о Глорионе и навещал его. Он быстро шёл на поправку и ворчал, что гостеприимство лордов ничуть не лучше орочьего. Наш лекарь приглядывал за ним и развлекал нас рассказами об эдайн. Что, мол, бывают у них поветрия - когда без ран болеют и умирают. И что государь Фингон в Хитлуме привечает вождя людей, и сын у этого вождя потешный: ловит лягушек, значит, станет хорошим охотником. А есть ещё храбрая женщина, что ходит с места на место одна и разносит послания. Гвиндор сказал после, что тоже знал людей:
- Недолговечные они, но доблестно сражаются...
- Может, - ответил я тогда, - потому и доблестны, что недолговечны?..
Я держался подле Гвиндора, - а в крепости и не с кем больше было заговорить. Я смотрел на дивную архитектуру, - за погляд не забранят, - а лорды смотрели сквозь меня, словно и не существовало нас вовсе. Непривычно было жить высоко на холме, пусть и звёзды были близко. Слышалось, как ветер шумит в кронах вокруг - как перед бурей, и тревожно было, и Гвиндор был там будто сам не свой. Едва он заснул, как позвал меня, попросил воды, и вид у него был, как у увидевшего морок. Угнетала задержка, но Глорион, хоть и нетерпеливо спешил встать на ноги, был ещё не готов к долгому переходу. Ничего я не смыслил в планах лордов, однако похоже было, что у них отточены и долги только речи, а не мечи, - и мы с Глорионом то и дело над ними посмеивались. У того, что прозван был Мрачным, наряд был самой весёленькой расцветки...
Копьё моё починить было невозможно, - не иначе как с эльфа или гнома снял тот орк свой клинок, - и Гвиндор, чтобы развеяться, взялся учить меня фехтованию, одолжив для меня меч Глориона. Вышли за ворота, дабы не беспокоить хозяев; я спросил:
- Неужели лорды мечей боятся?
- Боятся оружия в руках родичей, - сказал Гвиндор, - потому как судят по себе.
Ученик из меня был неважный, а меч Глориона был мне лёгок, - но Гвиндор был терпеливым учителем. Не единственные мы были гости - будучи тогда за стеной, мы первыми увидели приближающихся людей, каких даже Гвиндор прежде не видывал. Шёл кто-то и вслед за ними:
- Уж не привели ли люди тварей на хвосте?
- Да, это твари, только другие, - откликнулся Гвиндор при виде лорда Куруфина.
Но я на чудных людей только издали поглядел: недолго лорды готовы были нас терпеть, а мы терпеть их - и того меньше. Собрали припасы и отправились в Хитлум, где ждал нас Фингон - говорили, опечаленный тем, что из Нарготронда не вышло войска. Мы и сами сетовали, что мало нас. Кабы шли войском - твари у нас только под сапогами бы, как шишки, похрустывали.
Но путь до Барад Эйтель был довольно спокоен. И там уж встретили нас как дома: спросили, нет ли раненых, и проводили в зал, где Гвиндор беседовал с государем, тогда как на Химринге никто из отряда не мог присутствовать при его разговорах с лордами. Затем Фингон направился на Химринг, и Гвиндор отправился с ним, а нас с Глорионом оставил в крепости. Не был я кузнецом, чтобы справить себе новое копьё, а потому коротал время, вызываясь стоять на воротах. Оттуда озирал округу, и думал: первым увижу, как возвращаются...И Глорион о моих мыслях догадался:
- Я предложил бы тебя сменить, но ты всё равно ведь здесь стоять будешь.
- Всё равно буду...
Сперва было спокойно, и только один человек из того странного племени подходил к воротам предупредить о неких "чёрных людях" и тут же убежал - не то преследовать, если то были чужие, не то догонять, если свои. Жители крепости сказали об этом человеке не беспокоиться - он сильный воин и один не пропадёт. Помянули и того сынишку вождя - что отпускает он пойманных лягушек... значит, не только мастерство в нём, но и доброе сердце. А потом послышался шум - на самых подступах к крепости попали возвращающиеся в орочью засаду. Когда мы подоспели с оружием, твари уже были мертвы, но государь ранен. Его внесли за стены, а вражью падаль сожгли. С государем прибыли два отряда из Дориата - Белега и Маблунга, что быстро стали нам боевыми товарищами.
Гвиндор по возвращении только и сказал, что для нас ничего не изменилось и мы будем сражаться под знаменем Фингона. Расспрашивать я не стал. Вскоре пришла просьба с Химринга - помочь в экспедиции в обезлюдевший Дортонион. Фингон из-за раны не мог сам отправиться, и верные ему остались с ним, - но вышли добровольцы, и весь наш отряд в их числе, так как места были нам хорошо известны. Лишь на время, по приказу Фингона, мы должны были подчиняться распоряжениям Маэдроса. Мы присоединились к вышедшим с Химринга, среди коих были и люди - вастаки, и в Дортонионе действительно наткнулись на логовище тварей и истребили их. После сражения незаметно исчез лорд Келегорм - но никто о нём не забеспокоился, так как разведка показала, что вокруг чисто. Лишь когда тот не явился, отправились на поиски и принесли его раненым. За кем погнался, на кого напоролся - неведомо...
Для нашего отряда такая прогулка не в новинку, и если лорды бы без нас с этим не справились, то мы без них справились бы вполне. Вот только даже славным воинам Белегу и Маблунгу не могли ни Гвиндор, ни я тем паче - объяснить, что на место убитых тварей придут новые, и враг, пока мы бездействуем, копит силы. Даже они отвечали, что надо вынудить врага первым обнаружить себя, как будто тот покажет всё, чем располагает, и позволит к тому подготовиться. Когда мы возвратились в Барад Эйтель, застали там ту самую женщину-почтарку из вастаков, на самом деле - совсем ещё юную девушку. И она подтвердила: на затишье перед бурей похоже то, что реже стали попадаться твари в Дортонионе. А лорды, поди, радовались, что-де вычистили край от скверны... и дожидались, пока грянет буря.
А девушка, Рагна, и впрямь была...славная. Сидела с воинами у костра, рассказывала байки да истории про свой народ, сплетни про лордов. Жаловалась только, что тётка хочет выдать её замуж. И никак я этого людского обычая постичь не мог - как такое возможно, чтобы девушку отдавать тому, кто возьмёт, без её на то воли, без любви... И Гвиндор согласился со мной, что дико это и непонятно. Так не хотелось, чтобы Рагна уходила, - да и Фингон долго не желал её одну в дорогу отпускать, - ведь она и умная, и храбрая, и сама себе хозяйка, и сама должна решать свою судьбу. Но что я мог поделать с этим...что я мог?..
Добрый обед у костра нарушила тревога и крики о помощи. Вновь у самых стен произошла стычка с орочьими разведчиками. Вслед за Гвиндором выбежали мы за ворота в гущу обнаглевших тварей. Короткое копьё подвело меня - вражий клинок полоснул по бедру, я припал на колено, защищаясь, пока храбрый Глорион не оттеснил от меня нападавших тварей и не прикончил их. Я смог встать и подойти к Гвиндору, опираясь на копьё. Командир был на ногах, хотя его тоже задело и он хромал. Я хотел остаться с ним и с отрядом, но лекарь и целитель увели меня, зашили и перевязали рану, напоили зельем, и боль отступила. Я просил позаботиться о Гвиндоре, но...вскоре сам он появился с поджаренным куском хлеба, который я бросил у костра из-за орков. Там мы и разделили этот хлеб.
- Скучаешь по дому?
- А ты - нет?
- Да. Иногда. Но не время скучать. И, быть может, мой дом - здесь... там, где отряд.
- Дом - там, где сердце.
- Значит - точно здесь...
А что ещё я мог ответить, если покинуть его, - как бы ни был дорог отчий кров, - покинуть отряд невозможно? Если общим этим делом занято сердце, и его уже не отдашь?..
Государь отправился к лордам, и ждали его возвращения. Даже вастаки потеряли терпение и на свой страх и риск ушли к своим. Когда сняли швы, я начал ходить, помогать по мелочи. А затем... вновь Гвиндор прилёг отдохнуть и начал мучительно стонать во сне. Я тряс и звал его, и другие также, но не сразу он очнулся - и не вспомнил из морока-сна ничего, кроме тьмы и боли... И лекарь сказал, что так действует то самое поветрие, ветер с севера, убивающий людей. Я думал, что от этого страдают только эйдан... что Гвиндор - сильный, и его не сможет такое коснуться. А больше всего удивлялся, почему больше никого не задело, - как будто значило это, что я был недостаточно рядом... Таким несправедливым, да простит мне Эру, показалось мне это: почему именно Гвиндор? И так тревожно стало за него, и уже не хотелось, чтобы начиналась битва.
Но почти сразу после того происшествия Фингон вернулся и объявил общее построение. Наш отряд он поставил в авангард. Долго ждали сигнала от Маэдроса к выступлению из Барад Эйтель, всматривались, вслушивались... и вдруг - возвращается Рагна! Одна...
- Ты зачем пришла? - спрашивали наперебой.
- Пришла попрощаться...
- Почему же попрощаться, - говорю, стоя в самых воротах, руку к ней протянуть - дотянешься, - мы ведь не умирать идём!..
Тут у меня и перехватило горло, - и уже не спишешь на едкий дым костра, - ничего больше сказать не смог, а Фингон распорядился, чтобы шла она с семьёй вождя людей, позади, под нашей защитой...
А что дальше было - ярко и странно помнится, как во сне. Возникает горстка орков, тащит кого-то в белой рубахе, как распятому разводит руки напоказ, - ослеплённый узник... Его, полуживого, не узнать, и все цепенеют, а я не глядя вижу, как меняется в лице Гвиндор. Он шепчет, а затем кричит одно имя - Гельмир - и бросается за ворота. Бросаюсь за ним. Поздно - пленник мёртв... Но Гвиндор бежит вдогонку спугнутым тварям, уводящим всё дальше. Еле поспеваю за ним. Кричу - стой, вернись, это ловушка...
И понимаю, что никто за нами...никто...
Выскакиваем на тварей, каких прежде не встречали, а слышали только. Балроги с огненными хлыстами с лёгкостью берут нас в кольцо. Почти с первого же удара моё копьё выбито из рук, и на меня обрушивается пламя... Я не видел гибели Глориона позади меня, но, кажется, видел, как уводят, тащат прочь моего командира...

Что мог бы Лорлас сказать Намо? Что ничего не успел, что не смог защитить своего командира? Да нет, не сказал бы. Сам понял, что успел в жизни всё, что должно, и сделал всё, что было в его силах. Хорошая жизнь была - с человеческую длиной, но правильная. И за песню Роньи про щит Птахе спасибо - как вчера послушал, так и вышло, и не важно, что это не про наш кусок сюжета.
Спасибо мастерам и игрокам! Отдельное - нашему прекрасному отряду, просто команда мечты Птахе-"Я-не-умею-играть-харизматиков" за потрясающего настоящего Гвиндора, Эльве за Глориона, которому мы заменили непутёвых сыновей, Риль за лекаря. Спасибо за уют Барад Эйтель в целом и целятне в частности! Мэв-Рагне за кусок обвма. Эйтн-Ильсур, в тебе родственная душа чуялась и при наблюдении со стороны) Лорды, вас было так круто не любить с безопасного расстояния!)) И, конечно, великолепные игротехи великолепны!
Пожизнёвое послеигровое
Так я сгорел и лежал, смотрел-слушал происходящее вдали, внутри в маску скупые слёзы катарсиса стекают, снаружи в неё комары стучатся.) От Мандоса мы с Эльве дружно отказались - просто потому, что за Гвиндора больней, чем за себя. Ушли в пустую полуразвалившуюся Барад Эйтель сидеть в обнимку и дожидаться Птаху. И потом у нас было достаточно времени на то, чтобы собрать вещи, найти унесённый из Ангбанда птахин меч, всех встречных обнять-попрощаться. Втроём отбыли с полигона, доехали. В электричке от мелькающей за окном пейзажной монотонности глаза у меня слипались отчаянно. Зато в метро - снова ни в одном глазу, и до сих пор.)
А дождя так и не было, и гроза к ночи не собралась... Ну, как отпустит - переключусь на Ярмарку. Хочется больше полигонов :3

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты

@темы: moments of life, friendship is magic

В воскресенье я разорился на прописанные ортопедом стельки. Они заботятся об амортизации пятки и поддержке внутреннего свода стопы, а та точка, по поводу которой я и обращался, теперь перманентно ноет, хотя раньше туда только несильно отдавало при ходьбе. Похоже, стельки пойдут на йух ><

Давеча днём я проводил Птаху в Тулу. Поймались на Чкаловской, зашли за билетами на вокзал, зависли в очереди - во-первых, потому, что из полудюжины касс традиционно работает две, а во-вторых, потому, что мы везунчики и перерыв у кассира начинается именно тогда, когда подходит наша очередь. Зато потом мы упали обедать и пить улун в Джаганнат - я, кажется, первый раз после его переезда в более просторное соседнее помещение побывал в его кафе, а не только в магазине, но кассир меня узнала, спросила, почему давно не заходил. Трогательно прям.
Я успешно прорекламировал Птахе бурфи, мы заценили местный шустрый вайфай (виринк, почему ты копируешь твиттер?), а покончив с чаем, отправились на посадку и ещё немного постояли на платформе перед отправлением. Отпустив Птаху в вагон и выходя с вокзала, я перезвонил написавшей мне Мэв, проснувшейся после Бийяра - мне определённо нравится эта традиция встречаться после игр! - и поехал к ней. Мэв напоила меня вкусным кофе с бийярскими печеньками, собралась - с внешней стороны подоконника за нами наблюдала, как в телевизор, корниш-кошь, - и мы пошагали в Филёвский парк гулять. Довольно быстро вышли к шоссе, пошли вдоль него и вскоре поняли, что снова приближаемся ко входу в Кунцевский парк напротив храма.
Время позволяло пройтись по аллее вдоль обрыва - до конца и обратно. Правда, часть троп отгородили заборчиком, и один раз пришлось через него перелезать, после чего с мощёной дороги я нас больше не уводил. Сквозь листву красиво просвечивало закатное солнце, мы поговорили за ЛоГГику, а у храма об меня обтёрся мявкающий котик. Разъехались от Пионерской. Мур за вечер!

А уже сегодня утром я Птаху с поезда встретил, и завтракать мы пошли снова в Джаганнат, с улуном. Вайфай на сей раз сотрудничать отказался, но мы и без него уютно посидели, после чего я проводил Птаху до дома и заглянул заварить чаю. Крысы попытались втянуть меня в клетку за пальцы.
Вечером меня ещё хватило на то, чтобы сходить купить удобные туфли, на чём свою опупею с лапами хочу считать законченной. Полуботинки на Союзку я тоже нашёл, а одевать меня будем завтра...)

@темы: moments of life, friendship is magic

Сегодняшний забег я начал с магазина спецодежды "Восток" на Академке, который давеча определил как ближайший. Доехал, дошёл, выбрал самые доступные по цене защитные очки - прозрачные и удобные. Продавцы, оба страйкболисты, прочитали мне длинную лекцию.)
Оттуда я отправился на Марьину рощу - в первый и последний раз побывать в общаге ГИТИСа. Нашёл нужную остановку, дождался маршрутки и доехал до Трифоновского храма. И что я увидел сразу, как только высадился, в аккурат напротив храма? Правильно - магазин спецодежды "Восток" На сайте он был обозначен как магазин на Рижской, и если бы я был умным, то вспомнил бы, что до общаги от Рижской тоже добираются.
До общаги я дотопал (мне сегодня дважды повезло на встречных людей, подробно объясняющих дорогу по запросу), и вскоре к закрытой двери паспортного стола образовалась очередь из четырёх человек, где я был третьим. Наконец, пришла неторопливая тётя и подписала всем обходные листы. Она долго вглядывалась в мою фамилию, прочитала её как "Прррффнн" и изрекла: "Еле смогла прожевать. Какая смешная фамилия!". Живу третий десяток - впервые мою фамилию назвали смешной
Не догнав автобус, я вернулся к Марьиной роще той же маршруткой и поехал в ГИТИС. Когда я в прошлый раз заходил в деканат с листом, мне там сказали, что к ним - в последнюю очередь, поэтому сейчас я направился в управление делами... чтобы услышать, что в последнюю очередь - это к ним. Методом исключения я сунулся в бухгалтерию. К нам - в предпоследнюю очередь, заявили там мне. Круг замкнулся: я пошёл за подписями в деканат и расстался там со студаком. Потом вернулся в бухгалтерию. И, наконец, - в управление, где оставил магнитный пропуск и получил последнюю подпись.
Зайдя перекусить в Муму на Арбате, я поехал на Кожуховку и встретил Птаху с работы у выхода из офиса. Так вместе мы и приехали в гости к Вере и там ели дивный яблочный пирог с грецкими орехами и изюмом, пили чай и метаксу (а я - чай с метаксой, они отлично сочетаются, ибо метакса нежней коньяка), трындели за игры, работу и семью и вообще чертовски уютно посидели. А в половине десятого я волевым усилием спровадился домой и оставил Веру и Птаху накуривать грядущую барраярку. !
...и только в метро по дороге к дому я осознал, что не занёс заполненный обходной лист в деканат. Всё ещё шлимазл и надо больше спать! Придётся завезти завтра, на обратном пути от ортопеда.

@темы: moments of life, friendship is magic, это гитис, детка

После фикбука можно смело скатываться дальше: минувшей ночью... кого я обманываю, под утро, когда здравый смысл уже спит - меня уговорили-таки запилить в контаче паблик, или как оно правильно называется. Art Making Change, в честь одной давно существовавшей блог-сети, к которой я присоединялся, но не преуспел. Оно никому не нужно, кроме меня, но я буду сливать туда накопившиеся картинки. Да, я знаю, что нормальные люди используют для этого пинтерест, но почему-то пин (особенно после DA) мне категорически неудобен.

А сегодня был чудесный выходной, ибо я поймал Птаху на Октябрьской, и мы поехали в Нескучный. Деревья и кусты у библиотеки, как и в тот день, когда я приезжал на сбор, кишели белками, а я на сей раз запасся белкоугодными грецкими орехами. Белки не захотели идти на контакт первыми, и я осуществил дипломатическую вылазку, по итогам которой одна из них до меня снизошла. Что логично, белки доверяли людям, только находясь на своей территории, сиречь на стволе дерева, - и таким же образом к Гвиндору пришла белочка Птаха угостила вторую. Зато синицы никакого стеснения не испытывали, перелетая за мной с ветки на ветку, а особо наглая синица зависла перед Птахой в воздухе и получила за это крошки ореха. Надо было семечек тоже взять.
Для привала на скамейке было слишком прохладно, посему мы неспешно двинулись вниз к реке и по набережной, неожиданно пустовавшей, до моста. На мосту смотрели на разношёрстные водные трамваи и дышали ветром. Так добрались до Фрунзенской и приземлились в КХ обедать и чёрный чай пить. Забыли там зонт, конечно же, - хорошо, что вовремя вспомнили и вернулись.) В переходе соблазнились бутылочкой холодного зелёного чая из автомата DyDo, и не зря: парило сегодня, как перед грозой, хотя дождя, по счастью, так и не собралось. Прогулялись пешком обратно до Октябрьской, потрындели вдоволь, а оттуда выбрались по кольцу, и я отпустил Птаху уже, как водится, на пороге дома. Мурр

На неделю планов громадьё: записаться к ортопеду (куда?), доехать до общаги, одеться на Кибуц (купить защитные очки!), мб посмотреть, что позаимствую на Союзку (обувь формата "сапоги" наверное, лучше купить?). Хочется предыгровых сборов и писать заявки. Собеседований тоже хочется, если работа захочет меня. Пока просмотр вакансий приносит только перловку - "устранение пунктуальных ошибок" и "абсолютная письменная и устная гармотность".

@темы: не вырубишь топором, friendship is magic

@темы: экипаж, фанфикшн

Сегодня перед сбором к Винчестеру я заехал похитить Птаху - возник ровно в шесть. Троекрысие спало в трубе вместе, высунув морды усатым букетиком, изображало цербера и никак на меня не реагировало. Тогда я поймал отрастившего цепкие когти Сириуса, доставил его Нинкве, и мы с Птахой отправились в путь до Китай-города, в Точку Сборки.
...И если бы я был умным человеком, я бы заранее посмотрел адрес, но нет! Я ведь там один раз уже был, подумал я, и помню дорогу, подумал я. Вывел я нас на Забелина, как привык, и уверенно зарулил в переулок. Однако, не доходя до кафедрала, мы решили, что дальше ловить уже нечего - с одной лишь разницей: Птахе казалось, что мы проскочили мимо нужного переулка, мне - что не дошли до него. Я поверил Птахе, и мы свернули в соседний переулок.
Там, разумеется, ничего не обнаружилось, и мы спустились по следующему переулку, мимо синагоги, обратно к Забелина. Ближе к метро возвращаться было некуда, так что я уверился в том, что искомый переулок - тот, где Гиперион. Опаздывая на сбор уже на полчаса, мы дотопали до этого переулка и прошли его весь - с предсказуемым результатом. В очередной раз оказавшись на Покровке, мы позвонили Мэсс и получили добиралово. Просто зашли в переулок с другой от кафедрала стороны
Вывод: никогда не доверяйте хроническим топографическим кретинам вроде меня.
В Точке мы нашли занятый сбором зал, приземлились за стол, Птаха представила друг другу нас с Раньяр. Людей у нас было не сильно много, и кто-то уходил курить, а кто-то кучковался в уголке. Зато по соседству был аншлаг - сбор после Рима.
...И если бы я был умным человеком, я бы сделал заказ от столика, а не попёрся в бар и не застрял в очереди, больше похожей на хаотичную толпу с кучей путаницы и долгими задушевными беседами каждого посетителя с барменами. В финале эпопеи меня окропили медовухой из крана, и бар накрылся - благо я успел получить наши два сидра и остался только дождаться гренок. Не знаю, какого сорта там сидр, но как-то не зашёл.
Зато мы выдохнули, уютно посидели, повидали людей, подтвердили мастерам серьёзность своих намерений, и было это хорошо. Рад новым знакомствам. А в половине десятого мы с Птахой дошли по Солянке до сквера и прогулялись по нему вниз к метро.
...И если бы я был умным человеком, мы бы доехали до Третьяковки, но мы ошиблись веткой и расстались на Таганке. Вывод: с пространственным ориентированием у нас был сегодня эпик фейл.^^'

@темы: friendship is magic