Пришло время для самого всратого из моих текстов по ЯнСину! На самом деле, это даже не совсем мой текст, а ретеллинг (т.е. пересказ) рассказа Рэя Брэдбери "Смерть и дева" (ссылка на русский перевод). Если вы не помните этот рассказ наизусть, то лучше пока не читайте, во избежание спойлеров. Что до меня, то я просто однажды вспомнил "юношу в белых одеждах" и осознал, что в этом рассказе и менять-то почти ничего не надо...
Это последняя из идей, копившихся у меня с конца лета-начала осени (но, разумеется, не последний мой фанфик по ЯнСину, не дождётесь)). Как обычно - постканон-AU, в которой после смерти Синчэня в город И никто так и не пришёл - ни молодёжь, ни вансяни. Сомнительная стилизация (если учесть, что оригинал - на другом языке, а перевод мне местами не слишком нравится).

2939 слов. Немного некромантики, но в целом всё невинноДалеко-далеко, в мёртвом городе в кольце гор, похожем на логово демона, жил человек, столь давно не называвший своего имени, что сам забыл его. Проходили годы, десятилетия, город разрушался, разорённый, населённый призраками, и лес подступал всё ближе к дому последнего живого человека, хоть он и рубил деревья на растопку, - колючими зарослями никогда не цветущих кустарников с ядовитыми чёрными ягодами, горькими травами с жёсткими щетинистыми стеблями и упрямыми корнями.
Единственными спутниками человека были двое мертвецов, - впрочем, одного из них он ни за что не назвал бы так. Одежды даочжана всегда были ослепительно белыми, а тело, на поддержание которого уходила почти вся ци, составлявшая преимущество заклинателя с Золотым ядром над простым смертным, - чистым и свежим. Всего и отличий от живого, что сердце не билось, а грудь - там, где покоился мешочек цянькунь - не вздымалась от дыхания. Но человек быстро привык не обращать на это внимания; он говорил себе, что даочжан просто спит. По вечерам он болтал с даочжаном, шутил, ложился рядом, согревая своим теплом, и порой в неверном свете свечей ему казалось, что даочжан улыбается, или принимает строгий вид, или грустит, сочувствуя ему, - так при взгляде на фарфоровую куклу кажется, что её неподвижное лицо может быть изменчивым.
Дверь всегда была заперта, всякая щель была замазана глиной, а ставни - плотно закрыты даже летом. Никто - ни вредоносный дух, ни призрак, ни случайный прохожий, ни зверь, ни насекомое, ни сквозняк, даже луч солнца или луны - не имел права притронуться к даочжану и потревожить его покой. Бывший похоронный дом, глухой и ослепший, где по тёмным углам копились пыль и паутина, сам сделался похожим на гроб, а соломенное ложе даочжана, окружённое защитными амулетами, флажками и палочками благовоний, напоминало алтарь местного божества.
Человек, отдавая свою ци, старел, как все живые, но как будто не замечал времени вовсе; каждый день был одним днём, а день завтрашний, когда даочжан должен был проснуться, как всегда ранним утром, всё не наступал. Человеку даже хотелось отложить, задержать это пугающее завтра, хоть иногда он не мог вспомнить, отчего боялся. Но если даочжан проснётся, то не захочет быть с ним и уйдёт, и может статься, что вовсе убьёт его, - и не скажешь, что хуже. Однако человек всю жизнь ждал, не зная чего, оберегая своё сокровище, и вскидывался на каждый шорох, как если бы кто-то ещё, кроме послушного мертвеца, стоявшего за дверью и в дождь, и под снегом, мог явиться и отнять у него даочжана.
Поэтому, когда в день седьмой луны месяца Обезьяны из леса вышел молодой господин в белых одеждах и вошёл во двор его дома, то не застал его врасплох.
Ханьфу молодого господина было простым, но белее тумана, плотным рисовым тестом окутывавшего город, белее луны, купавшейся по ночам в колодце, белее снега, никогда не таявшего на вершинах гор. При нём не было ни вола, ни лошади, - он шёл пешком, даже без посоха и шляпы, но полы его одежд не запылились и не изорвались о растущие повсюду колючки; и загар совсем не коснулся его лица. За его спиной виднелся меч в ножнах, отделанных серебром, а на поясе висел мешочек цянькунь, испускавший чистое искристое мерцание.
А самым поразительным был его взгляд: молодой господин не стал стучаться в дверь, испещрённую охранными знаками, а живший в доме человек уже почувствовал, что тот смотрит прямо на него - с тёплой, доверчивой улыбкой. Он обернулся на спящего даочжана - мешочка цянькунь не было. Человек вздрогнул. Должно быть, он задремал, и мешочек исчез.
- Это ты? - хрипло спросил человек. - Но ты меня видишь! Почему ты меня видишь?
- Теперь мне не нужны глаза, чтобы видеть тебя, - ответил молодой господин очень тихо, но человек его услышал, как если бы гость шептал ему на ухо.
- Я тебе не верю. Ты злой дух, оборотень, демон, ты пришёл убить меня и забрать даочжана!
Молодой господин сквозь гниющие стены дома, сквозь залатанные ставни слышал, как колотится сердце человека. Он запустил пальцы в мешочек цянькунь, привязанный к поясу, и достал конфету, блестящую, как сгусток лесного солнца, обёрнутый промасленной бумагой.
- Значит, я просто оставлю конфету для тебя на крыльце?
- Не верю! - выкрикнул человек за дверью. - Ты явился только для того, чтобы отравить меня, как крысу?
- Это не яд. Я пришёл, чтобы вернуть тебя из мёртвых.
- Но я же не мёртв!
Молодой господин улыбнулся:
- Разве?
За ставнями на мгновение стихло, лишь шуршание выдало несколько судорожных движений - это человек проверил, бьётся ли у него сердце и течёт ли, как прежде, по меридианам тёмная ци. Молодой господин протянул конфету на ладони перед собой, и казалось, что внутри неё, искажённые её округлыми боками, мелькают свет и тени, - как если бы в сахар и фруктовый сок заключили целый живой мир.
- Послушай, у меня есть всего один день и одна ночь. День и ночь, когда всё будет так же, как прежде. Я мог выбрать любой из множества дней, но я пришёл предложить его тебе.
- Всего лишь день?.. - пробормотал человек с сомнением.
- Один день, в который всё вернётся - и цвета, и запахи, и вкусы. И я проведу его с тобой.
Конфета в руке юноши в белом плескала золотистым светом, трепещущим, словно сердце, выпущенное вдруг на волю.
- Но это было так давно! Я уже не помню, как было раньше.
- Ты вспомнишь.
Молодой господин качнул рукой, и свет, ласковый, не обжигающий, солнечным зайчиком заплясал по заросшему сорной травой двору. Его разбрызгавшиеся лучи просочились в зазоры меж досок старого дома, лёгкими струнами пронзили застоявшийся в нём воздух, заиграли в облачках благовоний, раскрасили глиняные горшки и корзины в рыжий, лиловый, зелёный вместо мертвенно-серого. Человек в доме подставил этому свету ладони, затем лицо, - свет поцеловал его глаза, губы и кончик носа. Тотчас он отшатнулся, зажмурившись, - но голод до прикосновений взял своё, и он вернулся, замерев, как любопытный кот перед дрожащей на верёвке кисточкой. Молодой господин теперь держал конфету ровно, так, чтобы изливавшийся из далёкого прошлого чистый свет проникал не только в дом, но и в разбитую душу запертого в доме человека. Господин в белом слышал, как человек часто дышит.
- А если ты меня обманешь, совсем как я тебя обманул?.. - говорил человек, глухо посмеиваясь, цепляясь за стенки своей могилы так, что ногти впились в ладони. - Это в самом деле ты, я узнаю тебя в любом обличье, я помню твой голос, но я-то знаю, чего ты хочешь! Чего ты всегда хотел: справедливости и правосудия!
- Я хочу разделить с тобой один день, один день из нашей жизни.
- Лучше оставайся мёртвым! Мёртвым и моим! Если я открою дверь, ты вновь пронзишь меня своим ледяным мечом, что холодом гасит боль, - какой вообще прок от оружия, которое даже убивает без боли, а не терзает зазубренными краями?.. Я выйду, и ты меня убьёшь, и в этот раз - окончательно!
- Если ты выйдешь, я поцелую тебя, друг мой.
- Не называй меня так! Всё, что было, было не взаправду. Что было, уже разрушено, рассыпалось в прах и смешалось с пылью, где мне самое место. Не лишай меня последнего, что у меня осталось!
- Не взаправду? Давно ли ты поднимался в предгорья, где мы охотились раньше?
- Мне достаточно силков на фазанов вблизи от городских стен.
- Друг мой, - произнёс юноша в белом, - в предгорьях самый разгар лета. Склоны, обращённые к солнцу, сплошь покрыты цветами, и пчёлы на них сверкают крылышками, словно слюдяные чешуйки на расшитом ханьфу красавицы, которой не хватило денег на драгоценности, - в точности так, как ты мне описывал когда-то. Можно оставить сапоги и идти босиком по колено в душистых травах, собирая для чая листья мяты и земляники. Воздух в тени прохладный, прозрачный, как родниковая вода, - и в той ложбинке между валунами, где мы могли проводить время беззаботно с часа Дракона на рассвете до часа Лошади после полудня. Разве не взаправду - медовая пыльца, пачкавшая пальцы, и не взаправду - бабочки, взлетавшие, когда мы падали в траву? Неужели поляны, дававшие нам приют, и деревья, дававшие нам тень, - не настоящие?..
- Но ничто уже не изменится, ничего уже не исправить! Всё останется таким, как сейчас, что бы ни случилось, навеки, - ты будешь безмолвно видеть сладкие сны, а я буду хранить твой сон.
- Не останется, если ты поверишь мне. Простой уговор: только ты, я и один летний день.
- Уговор? И что же я получаю?
- Двадцать четыре счастливых летних часа, все до единого, не больше, не меньше, начиная с этого мгновения. Мы пойдём через лес, будем срывать ягоды и есть их с ладоней друг друга, затем вернёмся в город и купим самую большую палочку карамельных яблок, самых шёлковых, самых хрустящих...
- Яблоки!..
- У городских ворот мы найдём крестьянина, который едет на ярмарку в соседний городок, залезем в его телегу, запряжённую неторопливой коровой, и будем лежать на пахучем сене, подставляя лица солнцу. Ты будешь смотреть на меня и рассказывать, что на небе ни облачка, отмахиваться от мух и есть яблоки, а когда яблоки закончатся, мы спрыгнем на перекрёстке, у дорожного камня. До ярмарки рукой подать, там мы пообедаем и будем гулять до самого вечера, до темноты.
- Как давно я не проводил весь день на ногах!.. Я начну хромать.
- Нет, мы будем танцевать на площади, где соберутся бродячие музыканты, среди разноцветных гирлянд и бумажных фонарей. А как только устанем - уйдём и останемся только вдвоём, и ты расскажешь мне, что крупные звёзды похожи на монеты, рассыпавшиеся с порванного шнурка, и как угольками на горизонте заря занимается. Рассвет встретим на берегу озера, съедим самый вкусный завтрак и станем любить друг друга до самого обеда, расстелив одежды на тёплом песке, а после войдём в воду, чтобы умыться, и продолжим в воде, за камышами, как дикие утки. А к вечеру купим во-от такой кулёк конфет и поедем обратно, смеясь всю дорогу, потому что ты будешь шептать мне всякие глупости о торговцах, которые на ярмарке заводили с нами разговоры. И через весь город И мы пройдём, обсыпанные бумажным дождём и раскрашенным рисом, как будто только что принесли в храме супружеские обеты, и ни словечка не скажем никому, кто станет глазеть на нас. А в сумерках, в тихих туманных сумерках мы придём по лесной опушке к нашему дому...
И юноша в белых одеждах замолк.
- Вот и всё, - прошептал человек, приникший к двери. - А ничего ещё не начиналось. Но что тебе-то за корысть в этом всём? Что ты потребуешь взамен?
Молодой господин покачал головой и вновь улыбнулся - терпеливо и нежно.
- Мой милый, я просто хочу быть с тобой.
У человека перехватило дыхание.
- Этого быть не может! Ты должен меня ненавидеть.
- Мне было больно, это правда. Но боль прошла, а любовь к тебе - нет.
Юноша в белом прислушался и услышал, как тихо, давясь с непривычки, человек заплакал, опустившись на пол и прислонившись к двери спиной. Тот плакал, быть может, в третий раз в жизни, кусая губы и против воли поскуливая, как подраненный зверь. Человек сунул руку за пазуху - он наткнулся там на нечто твёрдое, когда ещё нащупывал у себя стук сердца, - и достал почерневшую, сморщенную конфету, о которой совсем было позабыл. Конфета давно не годилась в пищу - для чего он её прятал, чего ждал?.. Он сжал её пальцами, и она с хрустом раскололась и рассыпалась трухой на ладони. Человек рассмеялся сквозь рыдания.
- Почему ты плачешь?
- Не знаю.
- Прости меня, мой юный друг...
- Не называй меня юным! Я уже стар, в моих волосах седина, на лице морщины, шрамы превратились в уродливые рубцы.
- Хорошо, А-Ян. Ты всё так же красив.
- Для чего ты зовёшь меня этим именем? Ты не знал его до последнего дня! Ты никогда не звал меня так!
- Теперь я знаю всё о тебе. Скажи, А-Ян, почему ты остался здесь, в похоронном доме? Почему не похоронил меня и не ушёл?
- Я... боялся. Смешно? Я с детства разучился бояться, но вот - боялся остаться один, боялся оставить тебя одного. Умереть боялся... Жить без тебя боялся. Слышишь, я не лгу тебе, я говорю тебе правду! Но и ты теперь скажи мне, скажи всё как есть, - когда мои двадцать четыре часа истекут... ну, после того, как выйдем из озера, после того, как вернёмся на попутной телеге или пешком, и пройдём через темнеющий лес к нашему дому... ты захочешь...
Господин в белых одеждах не торопил его, не перебивал.
- ...Ты всё ещё захочешь быть со мной? - закончил Сюэ Ян шёпотом.
- Да, целую вечность, - ответил молодой господин.
- О, - еле слышно усмехнулся Сюэ Ян. - Это долго.
Юноша кивнул.
- Это долго, - повторил тот. - Что это за уговор? Ты дашь мне всего каких-то двадцать четыре часа, а затем отнимешь у меня целую вечность времени, которое я мог бы провести здесь.
- Не забывай, что это и моё время тоже, - сказал молодой господин. - Я не покину тебя больше. Эта вечность будет принадлежать нам обоим, - иного я и не просил у Небес.
- И ты вправду будешь любить меня?
- Всегда.
- Я знаю твой голос, я мог бы ошибиться в чём угодно, только не в нём, но... Я всё же не могу поверить.
- Тогда взгляни на меня.
И юноша в белом услышал, как отодвигается тяжёлый скрипучий засов, и почувствовал, как на него смотрят в упор из узкой щели дверного проёма. Человек за дверью почти ослеп от полумрака, царившего в его доме и в городе, и привык находить дорогу в тумане чутьём, будто став с туманом одним целым, - и теперь щурил поблёкший тёмный глаз, моргая, как на яркий свет.
- Неужели это ты... Сяо Синчэнь?
Юноша в белом молча улыбался. Его волосы были чуть небрежно, но красиво уложены, а повязка на глазах была чиста и почти прозрачна, и её концы шевелил игривый ветер, норовя развязать.
- Но тебе на вид не больше семнадцати лет, совсем как в тот день, когда я впервые тебя увидел, - твои глаза тогда так блестели от гнева, что мне захотелось сорвать с тебя одежду, не запятнав её ни кровью, ни пылью!.. Но прошло ведь столько лет, а ты вовсе не изменился... Я тоже смогу стать вновь таким же молодым?
Синчэнь кивнул. Он положил конфету на порог и отошёл назад, в бурьян, словно расступившийся перед ним. Сюэ Ян медлил, глядя, как Синчэнь стоит на фоне тумана - молодой, счастливый, полный сил, с лёгким румянцем на скулах и блестящим шёлком волос. Прошла минута.
- Так что же? - спросил Синчэнь. - Больше не нужно бояться.
- Подожди! - выкрикнул Сюэ Ян.
Со стуком упал засов, и дверь со скрежетом распахнулась. Жилистая рука схватила конфету и скрылась в темноте. Сюэ Ян подрагивающими пальцами сорвал обёртку и втолкнул конфету в рот, как будто она могла ускользнуть. Конфета тут же мёдом растаяла на языке, и по меридианам, как от драгоценной пилюли, которую Синчэнь, сам истекая кровью, когда-то не раздумывая отдал ему, - растеклось живительное тепло, разгоняя застоявшуюся в мышцах кровь, подобно весеннему потоку, что сворачивает камни на своём пути. По полу скользнули невесомые шаги, ставни от удара распахнулись изнутри и рухнули в траву, подняв тучу пыли и щепок. Сладковатый дым благовоний повалил из окна, как из лопнувшего перезрелого плода. Свечи от порыва ветра погасли.
Наконец, на порог выскочил сам Сюэ Ян, с рукавами летящими, словно крылья ворона. Туман рассеялся, колышущийся, как ширмы, и на бледное лицо Сюэ Яна упали лучи солнца. Отведя их ладонью от глаз, как шёлковые ленты, он сбежал по высоким ступеням и схватил Синчэня за руки.
Двор за спиной Синчэня был чисто выметен, плетёный забор был увит плющом, выпустившим белые бутоны туго сжатых лепестков, стыдливо розовеющих по краю. Куры копались в крапиве. Горожане шли по окраинной тропе к колодцу, переговариваясь, и слышно было царившее в городе предпраздничное оживление; где-то замычала корова, где-то захныкал младенец, любимые Синчэнем бумажные фонарики с бубенцами наигрывали свою незамысловатую музыку на ветру. Проходивший мимо парень, видимо заезжий, остановился и уставился на слепого заклинателя, но Сюэ Ян бросил на чужака такой свирепый взгляд, что тот попятился - и так и пятился задом, не рискуя повернуться спиной, пока не скрылся за поворотом тропы.
- Он испугался меня... - сказал Сюэ Ян. - Что же, я больше не дряхлый старик? Я снова молод?
- Ты всегда юн, А-Ян, и всегда красив.
- Ты ведь меня не видишь! - возразил Сюэ Ян с мягким упрёком. - Дай-ка я посмотрю на своё отражение в дождевой бочке.
- Нет, нет, не нужно.
- И в городе меня все знают? Может, мне это только мерещится? Может, ты сговорился с тем мальчишкой, чтобы разыграть меня?
- Ты всё шутишь, А-Ян! Хотя сам всё знаешь. Тебе восемнадцать, о какой старости ты говоришь? Пойдём скорее.
- Да. Я знаю. Раз ты так говоришь - значит, это так. Только...
- Что-то ещё, мой милый?
Сюэ Ян во второй и последний раз обернулся на оставшееся в покинутом доме безжизненное тело, белеющее, как последний не стаявший снег, лежащий на дне оврага.
- О, об этом не беспокойся.
И тут же от упавшей свечи огонёк перекинулся на таблички с начертанными заклинаниями, - и вот уже весь соломенный алтарь весело вспыхнул, белый дым пробился сквозь прохудившуюся крышу, а прохожие, не замечая, по-прежнему галдели между собой.
Сюэ Ян взял Синчэня за руку, но уже на тропе, уводящей в лес, под шорох листвы и гудение пчёл, вдруг остановился и, заглянув в его юное лицо, спросил:
- А потом? Что будет потом, после вечности? Ведь что-то - будет?
- Потом будет другая жизнь, и этой вечности мы не вспомним.
- Даочжан... я хочу быть с тобой всегда - и когда этот день закончится, и когда истечёт наша вечность и мы вернёмся.
Синчэнь протянул руку и коснулся кончиками пальцев его щеки.
- Хорошо, - пообещал он с нежностью. - Хорошо.
- Я верю, - ответил Сюэ Ян. - Тебе я верю, даочжан.
И они пошли по тропе и исчезли за деревьями, растворившись в пёстрой тени древесных крон, купающихся в струях солнца и ветра, - только серебристая пыль осталась висеть в воздухе, как пригоршня крошечных звёзд, медленно оседающая в примятую траву. Погребальное пламя погасло, а двери и ставни были всё так же распахнуты, и солнце зыбкой колонной текло от крыши до пола. Ласточки залетали в похоронный дом и вили там гнёзда, а ветер бросал лепестки цветущих яблонь на пустую постель, как на свадебное ложе. И если бы кто-то случайно свернул на перекрёстке влево и осмелился пройти по центральной улице мёртвого города, наполненного горьким туманом и неупокоенными призраками, то он бы увидел, что старый дом на самой окраине дышит особым чувством - не конца, но начала, не последнего, а первого часа, когда жизнь пишется с чистого листа, и в заглавный её иероглиф не закралось ошибок.
И случайному гостю могло бы почудиться, что в глубине лесной чащи вдруг застучали два сердца как одно, - должно быть, играют кролики; а вдали заскрипели колёса повозки, уезжающей вперёд и ввысь, прочь из кольца гор, - всё быстрее, быстрее, быстрее.

@темы: фанфикшн, демоны по вызову круглосуточно

Как выяснилось, я пришёл к успеху: исчерпал Библиотеку изображений на дайри. Это почти как дойти до последней страницы интернета Но я упрям и создал второй аккаунт с нового почтового ящика, чтобы пользоваться БИ оттуда. И даже хорошо, что из-за лимита мне пока не удалось поделиться фото из Цзянху, поскольку Вита выложила ещё не все. Значит, буду показывать фото с прошедших игр в обратном порядке, и начну с сыгровки к Завтраку.
Фото от Инги (с)ingadar, традиционно: и я там был(с) - и есть!

Императрица Екатерина II [Кервен] и её флигель-адъютант Дмитриев-Мамонов [Вэл]. Ах, какие туфельки!
Любоваться дальше?
Генерал-фельдмаршал Потёмкин [Эри] дипломатично наливает шампанского графу Фалькенштейну [Вера]:

Тут видно меня, сиречь Катерину, а также (слева направо) доктора Рэдклиффа [Векша] и обер-шталмейстера Нарышкина [Дракон]:

Чрезвычайно бравые губернатор Румянцев-Задунайский [Блейз] и Потёмкин:

Императрица и Дмитриев-Мамонов обнаруживают зловещую записку. Катерина в это время с кем-то общалась и вовсе не заметила инцидента...

Опаснейший и весьма коварный доктор Рэдклифф беседует с Катериной. Помнится, мы долго стояли с пустыми бокалами в руках, а за это время всё вино допили

Игра в карты. У Нарышкина явно припрятан туз в рукаве! А графиня Браницкая [Тёрн] умело тасует колоду.

Татьяна Поляновская [Ортхильда] и Катерина Згуслая, обе с видом недовольным. Недовольны прежде всего друг другом.

В карты играют дамы: Мария Нарышкина [Ранвен] и Варвара Езёрковская [Асмела].

Танцуют всех! Кажется, пока доктор танцевал меня, Потёмкин успел перебрать по меньшей мере двух дам

И просто нравящаяся мне мизансцена в духе "...А мы продолжаем!"...

...А платье из рюкзака - как обычно, мятое, будто и не гладил. Б-боль

@темы: соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, in tenebris lucet, осокорье и гости, портрет в интерьере

@темы: соседи по разуму, стихи не ведают стыда, убого от бога

Имел обширные планы вернуться с игры и поработать, а в результате склубочился прямо на диване и отрубился - кажется, моя степень задолбанности рабочей неделей перед игрой и обвалом Цельсия заодно была несколько недооценена. Зато сны посмотрел. Про сон
Во сне я играл на какой-то кабинетке с достаточно современным антуражем (полумрак, неон, деловые костюмы) и умудрился внезапно закрутить роман не то с королём, не то с принцем, а также вызвать паранойю у его не то телохранителя, не то старшего брата - персонажа с невозмутимостью булыжника. У этого короля-или-принца были какие-то незначительные ментальные проблемы, и сначала я просто оказывался рядом, когда ему становилось не по себе, а остальные старались держаться подальше, - говорил с ним, приобнимал, отвлекал, - а потом искра-буря-безумие, и вот мы уже то и дело целуемся в укромных и не очень уголках, наплевав на этикет. Причём, кажется, у моего персонажа (мужского или женского - вообще не помню и не важно)) на той игре уже была личка, но она не взлетела, играть со мной избегали, и я с полным правом забил на эти обязательства.
После игры я подсел к своему внезапному соигроку (судя по кожаным диванам, игра проходила в каком-то клубе). Без тёмного костюма и галстука это оказалась красивая девушка в коротких шортах и майке, с полностью забитой красочной татуировкой ногой (и, возможно, рукой тоже). "Ну что ж, давай познакомимся, я Сара, сестра Киры", - сказала она (или, может, второе имя было другое, но точно двусложное, а первое я запомнил точно). Кира подсела с другого бока от меня, в тени её было практически невозможно разглядеть, но во сне предполагалось, что Киру я уже знаю, и я пытался вспомнить её ник, а вспоминал только старые дайри-ники Тигрисс, Мэсс и Волчонки. Заметив, что у меня болит шея (а она правда болит - видимо, на Цзянху из-за холода усилились мышечные зажимы, и теперь, когда я стараюсь держать спину прямо, что на слуажнике, что на прошедшей сыгровке, становится больно), Сара предложила размять мне плечи, говоря, что это её профессия. И это был поистине тактильный оргазм (о чём я и не преминул сообщить). Не берусь судить, стало ли мне легче по жизни, но - спасибо тебе, песочный человечек!
Потом переполз с дивана на кровать, первые пару минут думал, что выспался и вот тут-то и придётся вставать, но не тут-то было. Правда, больше ничего занимательного не снилось - только ещё немного.пара небольших собачек, которые ко мне приблудились (я дал им имена, но не запомнил) и которых я взял домой для поиска хозяев ("домой" оказался мой прежний дом - всегда было любопытно, почему не снится то, что окружает каждый день, а только то, о чём наяву и не думаешь вообще).

Посмотрели китайского "Оммёдзи", пока что тряпочную экранку. Краткое резюме - "нифига не понятно, но очень красиво" Впечатления?Ребята реально надели всё самое лучшее в плане визуала: фильм на 90% состоит из компьютерной графики (почти не хуже, чем у Диснея, и магия телепортов подозрительно напоминает Доктора Стрэнджа), компьютерных спецэффектов и боёвки персонажей топлесс, отфотошопленных до состояния 3D-моделей человека, так что можно сказать, что это почти рисованный фильм а-ля "Аватар". На оставшиеся 10% фильм состоит из невероятно сложных, детальных и красивых костюмов и причёсок, и всё это - в самых изысканных ракурсах, чтоб вообще ни одной классической мизансцены не было. Похоже на невероятно эстетичный, но невероятно длинный клип на пафосную музыку (все композиции в саундтреке тянут на кульминацию, и если в среднестатистическом блокбастере кульминация одна, максимум две, то здесь нам дают понять, что каждая сцена - кульминационная, каждая!).
Чтобы понять глубокий символизм этой сказки (либо понять, что его там нет)), мне, пожалуй, стоит пересмотреть её ещё раз: признаться, я отвлекался и путал между собой некоторых персонажей. Пока что осознал только то, что мир планово спасли от большой змеюки.
Зато гетеросексуальность в этот чат даже не входила. Два главгероя - один в чёрном, другой в белом, оба голубые (тм) - проходят по всем хрестоматийным романтическим этапам: сначала бесят друг друга, потом спасают мир сообща, а потом "я буду всегда тебя защищать". В качестве переломного интимного момента под лирическую музыку - "я покажу тебе своё тяжёлое детство", и ей-боги, это цепляет куда сильнее, нежели когда в западных блокбастерах очередная гетеро-парочка трахается или целуется (в зависимости от рейтинга). Герой в чёрном испускает вайбы Сун Ланя - он правильный, работает работу, вор должен сидеть в тюрьме. Герой в белом - милый раздолбай, дерётся музыкальными инструментами, спасает котят демонов и бухает, пока другие работают, - в общем, нечто вроде Сичэня, чуточку мутировавшего в сторону Усяня, но сохранившего чувство ответственности.
Отдельно прекрасно главзло, и интересно было бы посмотреть на актёра в жизни - лицо фактурное, запоминающееся.
Пересмотрели Отогидзоси, теперь смотрим Мастера муши. Жалею, конечно, что из-за работы я толком не смотрю в экран, не фоном такое нужно смотреть... но всё равно хорошо.

Мастерская опечатка в тексте к игре про историю Мелнибонэ прекрасна как ядерный рассвет над Танелорном:
В процессе исхода мужчины с драконами и женщины разделись (с)
И вообще не вызвало вопросов, кроме одного: как раздеваются драконы

Вчера вечером к Птахе заезжала Агата на доиграть и оставила мне вкуснейшую шоколадку с маття и хрустящим жареным рисом, а потом я работал ночью - где-то до одиннадцати утра. Упал поспать до половины четвёртого, ещё поработал и дополз до первой в этом году лекции Эйрле по урокам Вивека. Начали шестую проповедь, но пока не кончили Ослышка дня: дьявол носит крысу(с). А Лорхан тут передаёт, что он сам крыса. Впечатления?
Положительно восхищает, что Киркбрайд просто взял и придумал свой собственный термин для мифопоэтики, когда ему не хватило. Мантлирование (мантлинг), от ветхозаветного плаща пророка Илии. Когда убивший дракона становится драконом, когда совершение определённых действий (определённый путь, духовный квест etc.) делает тебя тождественным этим действиям, - если задуматься, в мировой мифопоэтике примеров такого мантлирования - сплошь и рядом.
Нумерология, возможность зашифровки неограниченных смыслов ограниченным набором цифр ("Это... яйцо!"(с)) и сведение мироздания к двоичному коду - очень красиво, но очень ломает гуманитарный мозг.
А концепцией Аморанта (правильно пишу?..) очень хочется размахивать везде, потому что - да, наши действия в мире продлевают миру жизнь. Наши персонажи, истории, фанфики, игры, - и неважно, насколько что-то может быть нелорным. Интерпретации, экранизации - всё это также позволяет мирам жить. А шарматская концепция "мои представления о лоре равны лору", когда всё должно быть либо только так, как ты прочитал, либо никак, потому что "у автора этого нету", - мир убивает. Отрицать жизнь мира, защищать мир от проявлений его развития - это что угодно, только не "любить мир". И как же грустно, когда некоторые миры буквально умирают на глазах, потому что люди в нём боятся сделать новый шаг влево или вправо с протоптанной дорожки, боятся рассказать собственную историю или принять чужую.
Спасибо Эйрле за траву, спасибо Ри, Кальтэ, Шеру и Свете за совместное раскуривание!

@темы: поржать и убежать, friendship is magic, скурим древние свитки, moments of dream, кина не будет, електричество кончилось, мелнибонэйская (о)трава

@темы: moments of life, радио Marcus FM, это крыса и ей не стыдно, 2 beer or not 2 beer, you're a pirate

Лучший подарок, который Wolvden мог сделать - и сделал! - на Новый год, это позволить создавать однополые пары волков (ясное дело, без возможности размножения). Выглядит это, например, вот так:

Я не брал квест по созданию пар до тех пор, пока не выросла Кумкват, предназначенная в пару наследнику вожака, поскольку из информации к игре было не очевидно, можно ли создать только одну пару в стае или несколько. Оказалось - сколько угодно, так что после окончания субботней игры я занимался на даче в том числе и этим С одной стороны - здорово, что теперь от волчат-самцов не будут избавляться как от балласта и они смогут участвовать в разведении наравне с производителем стаи. С другой - вязок и, как следствие, невостребованных волчат станет ещё больше... Впрочем, пока играется - играю.

Хроники разведенияЕщё до квеста свёл свою стальную Адриану с чужим производителем окраса акантит (это серо-чёрный минерал серебра) - снова повёлся на имя, его зовут Лорхан Оставил себе пепельную волчицу с пятью чёрными маркировками - да здравствует монохром. Продал двух тёмно-серых волчиц, у одной из которых довольно приятный мерль, и уже канувшего в небытие самца. Теперь Адриана ждёт, когда вырастет мой нефелиновый Аквамарин. А монохромная София - вот:


Собственно те, ради кого всё затевалось, - Фисташка и Кумкват:

Подарили мне четырёх щенков: светло-кремового самца, красивую самку золотарникового окраса (всё-таки люблю этот окрас, но с меня хватит), серо-голубую самку в бабку Васаби и белого самца, которому красная дымка придаёт приятный розовый оттенок. Наверное, никого пока не буду оставлять, подожду чего-нибудь более необычного.

Главная находка - Титания и Хоук. Раньше даже не задумывался, как красиво они смотрятся вместе. Теперь можно не париться из-за низкой фертильности Титании: у себя в стае можно позволить себе столько попыток вязки, сколько понадобится до результата.

Трое щенков: самка окраса кварц с чёрным дилютом, очень классная пепельная самка и вообще идеальный бежевый самец. Самца оставляю, будет Торином:


Далее просто поигрался (пары вяжутся в первый и последний раз, вероятно, - чтобы слоты у волков второй базы не отнимать). Снежный Фенрис и пепельная Беркана, оба волки "с воли", без родословной, сделали троих светло-серых щенков.
У золотарниковой Цереры и скарнового Бродяги - аж пятеро: самка окраса хаки (больше зелёных волков!), самка окраса амбер, тёмно-коричневый самец, абрикосовая самка (наверное, оставлю, добавив рандомную маркировку при случае), красная самка (вырвиглаз).
Коричневая Циннабон, ради экономии средств, просто посетила "родного" производителя Чернильное сердце. Родились гагатовый самец с белым дилютом, очень похожий на некогда погибшую дочь Циннабон, чёрную Азуру (борюсь с искушением его оставить), каштановая самка (тоже с белым дилютом, он всё-таки очень красив) и каштановый самец.

Мои волко-потомки в других стаяхСтал более философски относиться к тому, что кто-то покупает волчат, чтобы выгнать, кто-то - на пушечное мясо (видимо, слово fodder следовало понимать в переносном смысле, то есть волчата используются не буквально на корм, а для экспериментов по заражению болезнями и прочее). Но неизменно радуюсь, когда потомки моих волков находят новый дом, взрослеют и здравствуют в чужих стаях. Буду по возможности ими хвастаться.
Помните гагатового волчонка, похожего на бордер-колли, сына Твикс? Теперь его имя - Тейн (оловянная амальгама), он охотник, у него есть пара и растут двое щенков.

Сын волчицы Июнь, скарновый Алек (даже моё имя сохранили), весь в отца Селки, - ныне травник:

Дочь Ханимун, золотарниковая красавица Кинарет (тоже моё имя), стала в своей новой стае охотницей:

А этого белого волка, сына Титании и Чернильного сердца, я продал уже взрослым и теперь ничуть не жалею, что не сбавлял цену, чтобы только спихнуть. Теперь его зовут Заяц, Бегущий через Поле, и он разведчик.

@темы: матерь драконов, отец волков

Прежде всего скажу, что очень рад, что несмотря на карантинный перенос эта игра состоялась. И тихо надеюсь, что Вера ещё будет делать игры по Междуцарствию, потому что там столько вкусного! Так, в Лондоне 1781 года Неблагой слуаг Эбенезер Сладж, чьё имя никто не мог выговорить, стал мимом, поскольку вокруг - как раз период расцвета пантомимы.
Приехав к Вере после суток в Подмосковье, я ещё некоторое время ходил, как Мечтатель по Грёзе: вау, канализация! Вау, водопровод! Переоделся (если бы не делегировал сборы прикидов Птахе - подобрал бы какую-нибудь цацку, но главное - это белые перчатки!), был утащен Верой и Руш в ванную на финальный прогруз, всё запомнил (Жан-Луи и Луи-Винсент - разные люди, а Генрих - не Фридрих)). Обнаружилось, что Империя пиццы больше не хочет доставлять пиццу к Вере (видимо, закрылась ближайшая точка). Но, как говорится, это нас огорчит, но не остановит, и я употребил пирог из Вкусвилла. А на игре попробовал восхитительную слуажью шарлотку "с плесенью" - видимо, с зелёным красителем.

Эбенезер Сладж. Отчёт отперсонажныйВысокий Чай на этот раз собирался у Генриха, моего давнего знакомого, имеющего необычную склонность к перемене мест. Не так давно он вернулся из Италии, откуда привёз немало любопытной информации, так что его репутация оставалась самой высокой в городе, а общество, которое он принимал, обещало быть выдающимся. Он пригласил даже вампира-итальянца, по прозвищу Анри Флорентиец; вампир сидел за столом напротив хозяина и поначалу был чрезмерно громким, но со временем из уважения к присутствующим привык говорить шёпотом, а Генрих, в свою очередь, из уважения к гостю, говорил вслух, обращаясь к нему. Также на этот Чай была впервые приглашена дебютантка, Дитя по имени Мэдлин, воспитанница Лигейи.
Мэдлин, как младшая, разливала первые чашки чая. Я жестами показал, что мне не нужно сахара, но нужно молока. Позаботившись обо всех гостях, Мэдлин села на своё место и поочерёдно положила в свою чашку несколько кусочков сахара. Залив их чаем (не возьмусь ручаться, что чая хватило, чтобы весь этот сахар растворился), она добавила ещё один кусочек. Генрих объявил о начале чаепития и первого круга беседы, в котором принято было делиться несерьёзными и не имеющими большого значения, но занимательными историями, дабы представиться, познакомиться и задать общий тон вечера.
Будучи большим оригиналом, Генрих передал слово Мэдлин, так что таким образом круг пошёл в обратном порядке, от пока не заслуживших высокой репутации к наиболее почтенным слуагам. Мэдлин начала так: "Вы, должно быть, уже задались вопросом, почему я кладу в чай так много сахара?" - и затем объяснила, что некий пак научил её брать один кусочек сахара на одну каплю бренди. Они поспорили, кто выпьет больше, но Мэдлин проиграла. Все за столом сошлись на том, что не стоит спорить с паками.
Гостям предложили итальянскую уличную лепёшку, известную как пицца. Обратив внимание на содержимое одной из лепёшек, я уточнил у Анри:
- Это правда, что добавление в это блюдо ананасов является нарушением традиций?
- Да, правда. Это оригинальный рецепт.
- Я слышал, однажды ирландские пираты пытали итальянского торговца, прямо у него на глазах добавляя в пиццу ананасы.
- Какая жестокость, - впечатлился Серни, ещё один путешественник из слуагов. - Что же они хотели у него узнать?
- Об этом, к сожалению, история умалчивает. Они перешли к анчоусам, и бедняга не выжил.
Круг же перешёл к Лигейе, гувернантке, посвящавшей больше времени воспитанию детей как в мире Осени, так и в Грёзе, нежели сбору информации. Она рассказала о ребёнке, который так сильно боялся своей тётушки, что породил в Грёзе химеру, принимавшую облик оной тётушки. Лигейя избрала компромиссное решение: избавила подопечного от химеры и нашла ей новый дом во фригольде, где та и развлекалась, периодически меняя обличье.
- Такие химеры обычно заводятся в шкафах, - заметил я.
Предсказательница Филлис добавила, что дети с их способностью верить в волшебное были бы неплохи, если бы не были такими шумными, когда кричат и топают от радости.
- Как хорошо, что в театре обычно нет детей, - сказал я. - А восторг там принято выражать иными, более изящными способами.
- Аплодисментами?
- Да. И мелодичным трепетанием вееров...
- Публика реагирует так, словно происходящее в театре - часть реальности?
- Театру не нужна реальность, - возразил я. - Зритель хочет быть частью вымысла.
- Когда декорации слишком реалистичны, зрители не могут развивать воображение, - поддержала меня Лигейя.
- Верно, подробные декорации отвлекают внимание, - кивнул я. Почему бы вовсе не демонстрировать нокерские машины и их человеческие подобия отдельно от театров?.. - Для того, чтобы возник театр, достаточно циновки на полу и исполнителя на ней. А всё остальное зритель представит сам по его словам или жестам: и лес, и замок, и бурю...
Я замолчал, понимая, что, оседлав любимого конька, могу говорить долго, а занимать слишком много времени было бы неприлично.
Очередь пришла к вампиру Анри, который начал рассказывать о некоем морском законе, введённом в Осеннем мире, согласно которому любой товар, который везли в Италию в ящике, принадлежал королевской семье или что-то в этом роде. Это казалось не слишком интересным, но вампир продолжил, что однажды некий принц из Османской империи сбежал на корабле и, хоть всё прочее время проводил, разумеется, в каюте, на время проверок оказывался в ящике, так что его так и не смогли вернуть. Это было остроумно, хоть и рискованно.
- Выходит, что он теперь - собственность Италии? - уточнил я, представляя себе возможность распродать принца по частям: по крайней мере украшения могли стоить недёшево.
- Говорят, за него заплатил некий кардинал из Ватикана; возможно, к нему тот принц и сбежал.
История вышла пикантной - если, конечно, не предположить, что принц всё же не имел возможности выбирать покупателя.
- Всегда лучше путешествовать в ящике, нежели в нескольких ящиках, - резюмировал я и после паузы поинтересовался у Анри: - А ваши сородичи во время путешествий берут с собой гробы?
- Не так важно, в чём путешествовать, как важно, с кем, - ответил он.
- С кем-то в одном гробу?.. - уточнила Мэдлин.
Я с лёгким нетерпением ожидал, когда какую-нибудь историю о своих путешествиях расскажет Серни.
- Бывали ли вы в Париже? - поинтересовался я. - Не правда ли, отвратительно?
- Вам не понравилось?
- О нет, напротив. Театральный квартал Парижа - это такой особенный тлен... весьма вдохновляюще.
Рассказ Серни был о том, как он однажды пообещал некоему эшу проводить его до дома, а этот дом оказался весьма далеко. История вызвала дискуссию о том, было ли это со стороны эшу намеренным обманом или всё же нечаянным умолчанием. Всеобщее мнение склонилось в пользу второго варианта: для эшу расстояния значат так мало, что им ничего не стоит забыть о нём упомянуть. Как по мне, так эшу в целом болтают слишком много лишнего и слишком мало внимания уделяют по-настоящему важным деталям. Говоря короче, давать обещания эшу, не уточняя, - всё равно что спорить с паками.
- Раз речь зашла о путешествиях, я тоже расскажу одну забавную историю, - вступил я.
Я рассказал о знакомом мне слуаге, уроженце Франции, обладавшем редким даром предвидения: он видел будущее во сне. Однако его Осенние родственники и знакомые не могли оценить его дар по достоинству, особенно в том, что касалось предсказаний смерти, разводов или банкротства. Однажды он получил приглашение в детективное агентство на родине и стал готовиться к путешествию: собрал вещи, купил чемодан и билет на пароход. Прибыв в Париж, он снял комнату, но на следующий же день его подстерегли в тёмном переулке и избили конкуренты - ведь детективных агентств в Париже как крыс, и они были вовсе не рады столь одарённому коллеге. А потом... он проснулся и решил не ехать в Париж.
- Надо же, это история с хорошим концом.
- Бывает и так, - ответил я. - Вот только того слуага уже долгое время никто не видел.
- Было бы разумно с его стороны пока затаиться, - заметила Лигейя.
- Но если его предсказание не сбудется, доверять им перестанут, - добавил Серни.
- Быть может, он действительно залёг на дно, - согласился я. - А может, конкуренты всё-таки встретили его в тёмном переулке, только не в Париже.
Пришла очередь Филлис рассказывать историю. Это была легенда о пирате, в чьей команде был мастер некоего Искусства, заставлявшего всех, на кого нападал этот пират, видеть больше кораблей, чем было у него на самом деле. Из-за этого одно его имя внушало страх, и он всегда побеждал. Сам капитан мог не знать о мастере, а мог и знать - но благоразумно молчать об этом. Затем что-то, как водится, пошло не так, и пират погиб (подробности я упустил, так как мне подумалось, что победить его можно было бы, завязав людям глаза и стреляя на звук).
- Должно быть, ему было очень скучно при жизни, - предположил я. - Если все сдавались прежде, чем он приближался, лишая его удовольствия от битвы...
- Сдавались не все, - возразила Филлис. - Некоторые сражались.
- Это делает им честь.
За этой историей последовало обсуждение того, что разные люди могли видеть разное, ведь у каждого свои страхи. И как могли бы поступить матросы, если бы их капитан систематически приказывал стрелять по пустому месту - тому, где он видел несуществующие пиратские корабли? Ведь развернуть пушки, не развернув самого корабля, чтобы незаметно нарушить приказ и спасти свои шкуры, невозможно.
- Начался бы бунт на корабле, - предположил я.
- На корабле королевского флота? Едва ли. Скорее, капитан "случайно" оступился бы на скользкой лестнице.
- Или доктор велел бы ему принять опиум и не выходить из каюты, - продолжил я.
Мы так и не узнали, каковы в точности были возможности помощника пирата: воздействовал ли он на зрителей подобно эшу, или же создавал иллюзии. Я предположил, что если бы противники видели, что палубы его кораблей полны котиков, то они точно не желали бы вступать в бой.
Последним в этом круге рассказывал историю сам Генрих. Будучи художником (вы можете знать его в Осени как Генри Фюсли), он также и поведал о художнике, с которым был знаком в Париже. Этот художник начинал с подделывания бумаг, а затем начал копировать картины, да так удачно, что вскоре сам не мог отличить копии от подлинника. Копии пользовались большим спросом, и, разумеется, никто не говорил об этом вслух, если собирался перепродавать их под видом оригинала; с мастера (надо полагать, он не оставлял свою подпись) взятки были гладки.
- Следующей ступенью мастерства было бы, если бы копии были лучше подлинника и ценились выше, - сказал я.
- Но в таком случае ему пришлось бы раскрыть своё авторство.
На этом первый круг историй был окончен, мы налили себе каждый ещё чаю, перебродившего яблочного сока в бокалы. И вновь Генрих, не изменяя себе, предложил Мэдлин открыть круг.
Она попросила не судить её строго, и её заверили, что все с чего-то начинали. Мэдлин рассказала весьма запутанную историю о том, как представители двух или более газет пожелали объединиться через брачные узы. На первый взгляд брак казался выгодным для обеих сторон, но...
- Чем выходить замуж, лучше купить типографию, - заметил я. Расходы те же, зато можно ни от кого не зависеть. Недаром говорят, что создатель печатного станка придумал, как обращать свинец в золото.
- "Еженедельный понедельник" и "Еженедельная среда" могут объединиться в "Еженедельный вторник", - предположила Филлис.
- Но будет ли это лучше для читателей? - сказал Генрих. - Обычно в случаях такого слияния теряется то лучшее, что было в обоих изданиях, и усугубляется то худшее, что в них было.
С этим я не мог не согласиться: при объединении театральных трупп зачастую происходит то же самое.
Взяла слово Лигейя и рассказала о старой церкви, находящейся где-то в Европе. Фрески в этой церкви были нетипичными, не соответствующими католическим канонам: так, неизвестный художник изобразил воительниц с мечами.
- Полагаю, когда-то это здание не было церковью, - предположил я. - Иначе зачем было мастеру выбирать для своих картин столь банальное место?..
- Конечно, раньше это не было церковью. У этого здания и архитектура нетипична для церкви.
- Кажется, я знаю тех, кому это может быть интересно, - сказал я.
- Далеко ли находится это здание? - спросил Генрих.
- Не так уж далеко. Когда вечер закончится, я покажу вам его на карте, - пообещала Лигейя.
Она и сама могла не догадываться, какой ценной порой оказывается подобная информация! Люди любят устраивать свои церкви в бывших фригольдах, думая, будто тем самым надёжно "очищают место от зла"; там могут спать угли Очага, которые, быть может, ещё возможно разжечь.
Анри стал рассказывать о диадеме, хранившейся в некоей часовне, для оценки которой его нанимала некая женщина. Некоторое время спустя, на глазах публики, эта женщина опустила диадему в шкатулку, а вынула оттуда уже копию - сработанную настолько точно, что лишь взгляд такого специалиста, как Анри, и тем паче острый взгляд вампира, мог отличить подделку от оригинала. И даже он сам не понял, где в шкатулке пряталось двойное дно.
- Должно быть, там система зеркал, - предположил я. - Я видел такое у фокусников.
- И вы её не остановили? - удивилась Лигейя.
- И испортить такое хорошее представление?.. - я так удивился, что даже ответил на вопрос, предназначавшийся не мне.
Так или иначе, диадема была ловко похищена, а в часовне с тех пор оставалась заменившая её копия. Я порадовался, что и от часовен бывает польза, а Генрих добавил, что на вещь, находящуюся всё время перед глазами, перестаёшь обращать внимание: так не раз подменяли картины, висевшие в самом центре больших галерей, мимо которых каждый день проходил их владелец. Поистине - хочешь спрятать детали, спрячь на виду.
Увидев, что и Серни, и я заинтересовались такой авантюрой, Анри рассказал, что в одном английском поместье хранятся уникальные золотые часы, украшенные драгоценными камнями. Он описал их довольно точно и обещал предоставить рисунок, дабы нокер-ювелир крепкой руки мог создать дубликат со стеклянными камнями. Я спросил про начинку часов, но она была обычной, механической, и не представляла интереса; едва ли механические часы сумеют когда-либо сравняться в точности с песочными, хотя некоторые гости припомнили слухи, что в некоей швейцарской мастерской простые смертные работали над этим и намеревались преуспеть.
Дело встало за малым: проникнуть в дом и заменить часы. Мэдлин очень хотела присоединиться к приключению, но Лигейя считала, что её воспитаннице следует сперва окончить обучение, прежде чем рисковать своей и её репутацией. Вот только чему можно научиться, не узнавая ничего нового и не применяя на практике идеи, свойственные юным годам?..
- Она может не участвовать в похищении, но обсуждать и советовать, - говорили другие гости. - Если вы возьмёте её с собой.
- Так она наберётся опыта на вашем примере, - добавлял я.
Но Лигейя не желала в этом участвовать, потому что у часов не было истории, которая бы её заинтересовала.
- У них появится история, когда мы доберёмся до них!.. - сказал я.
Увы, все аргументы не подействовали, и позже, когда Лигейя отлучилась, мы втроём с Серни и Мэдлин сговорились получить от Анри всю необходимую информацию и провернуть дело. Я собирался научиться у знакомых фокусников кое-каким вполне Осенним приёмам, благодаря которым проникнуть в дом не составит большого труда.
Так прошло немало времени, прежде чем собравшиеся за столом вернулись к кругу историй; поистине наш мёртвый гость привнёс в церемонию неожиданное оживление.
Серни рассказал о двоих братьях, которые искали наследство умершего отца. Однако в склепе, куда они спустились, они нашли лишь сундук с костями. Кости обратились сторожевой химерой, которая пронзила ребром, как рогом, сердце младшего брата, который верил во всё волшебное. Старший же был столь банален, что под его взглядом химера рассыпалась, - но Банальность его не спасла: не став разбираться долго, его обвинили в убийстве брата. Похоже, он и сам невольно способствовал приговору, ведь не в силах был даже допустить, что в склепе мог находиться кто-то ещё, кроме них. Эта поучительная сказка вызвала в Анри немало сочувствия, он даже спросил, состоялся ли уже суд, или же можно найти хорошего адвоката; но, похоже, было уже слишком поздно, и неудачника казнили. Загадкой осталось, а были ли когда-либо в сундуке обещанные отцом сокровища?..
- Сегодня много говорят о произведениях искусства и прочих ценностях, - сказал я, когда подошла моя очередь. - И, пожалуй, после истории о банальности я расскажу историю более волшебную.
Эту историю мне рассказал один почтенный слуаг, бывший добрым знакомым моего наставника. Однажды к нему обратилась богганка, нашедшая в антикварной лавке странную картину: на полотне была изображена женщина, чрезвычайно похожая на её химерическую внешность. Женщина сидела верхом на белом коне, который бросался в море с борта корабля. Богганка уже спрашивала о картине других специалистов, и все говорили разное: кто-то считал всадницу аллегорией, кто-то - некоей святой, а сходство - случайностью. Тогда она решилась просить слуага поискать ответ в её прошлых жизнях.
Работа по прорицанию сквозь Туманы была долгой и сложной. Наконец, удалось кое-что узнать. Давным-давно в эту богганку влюбился некий рыцарь ши из благородного Дома. Он похитил её и запер в своём замке, а её возлюбленного из простолюдинов, явившегося ей на помощь, убил в поединке. Но эта история никак не проясняла тайны картины с конём, и слуагу пришлось ещё потрудиться. Так он выяснил, что и в следующей жизни той богганки рыцарь ши, ставший к тому времени могущественным колдуном, отыскал её. И хотя она вовсе его не помнила, он стал буквально одержим ею и преследовал её повсюду. Его же самого преследовал химерический белый конь её возлюбленного: стоило колдуну приблизиться к месту, где Грёза была близка к Осеннему миру, как он слышал топот копыт и ржание за спиной. Ему пришлось встать перед выбором: избегать Грёзы и умереть от банальности, или же всё сильнее сходить с ума. Он выбрал второе, и его одержимость лишь усилилась.
Наконец, он настиг и схватил богганку и взошёл вместе с ней на корабль, надеясь, что в море конь за ним не последует. Однако вскоре он услышал, как конь бьёт копытами в трюме, и бьёт так сильно, что в днище корабля появилась пробоина. Тогда один из простолюдинов, бывших в команде корабля, открыл люк, выпустил коня и вскочил на него верхом, а колдун, увидав его, умер от страха. И корабль, державшийся лишь на силе его чар, начал рассыпаться на части и тонуть. Тогда простолюдин посадил богганку на коня и велел ему прыгать за борт. Очнулась она уже на берегу и от страха забыла обо всём пережитом, так что и в последующих жизнях вспомнить не смогла. Теперь она знала обо всём - но принесло ли её это успокоение?.. Напротив: теперь богганка боялась, что колдун вновь придёт за ней.
- Но почему они не спаслись вдвоём? - спросила Мэдлин.
- Быть может, потому, что в старых сказках кто-то всегда должен пожертвовать собой, - сказал я.
- А может, просто Боливар не вывез бы двоих...
- Это более рациональное объяснение.
Также слушателям стало интересно, как колдун-ши мог встречаться с богганкой дважды, если не шёл путём Подменыша; то, что он попросту дожил до следующего её воплощения, свидетельствовало о том, что эта история произошла очень, очень давно, незадолго после Раскола, когда некоторые ши ещё могли оставаться на земле. Само собой, от того колдуна ничего не осталось, и он не мог вернуться, - что, впрочем, не мешало богганке его бояться.
- Говорят, остались только ши Скатах...
- ...Вот только их никто никогда не видел.
- Она скрываются в тенях, а в тенях все похожи.
Генрих даже припомнил слух, что где-то в Германии есть замок, в котором и сейчас продолжают жить последние истинные ши. Звучало сомнительно, но - чего только ни бывает в Грёзе.
- По мне, так где бы они ни были, только бы от нас подальше, - заметил я.
Также от слушателей не укрылась загадка, кем была написана картина с всадницей - выжившим ли свидетелем, или же Мечтателем, который случайно увидел эту историю во сне? Вторая версия показалась всем более красивой и правдоподобной (а чтобы её проверить, можно найти кого-то, владеющего Шёпотом ивы - Искусством разговаривать с памятью вещей). Также им нравилось думать, что в какой-нибудь новой жизни влюблённые вновь смогут воссоединиться.
История Филлис была чем-то похожа на мою, что лишь подтверждало, что компания на этот Высокий Чай подобралась верно. В этой истории был и влюблённый чародей, и плывущий по морю конь. Она начиналась с прекрасного фригольда на острове, в который колдун проник обманом, надеясь завладеть сердцем королевской дочери. Но принцесса отвергала его, а челядь смеялась над ним, и он задумал погубить фригольд, открыв тайную дверь в плотине. Фригольд затопило, но королю и его дочери удалось спастись верхом на коне. Тогда колдун принял облик королевского советника и убедил короля, что это его дочь открыла запретную дверь. Король поверил ему, сбросил дочь с коня и остался ни с чем, а принцесса, как говорили, не погибла, а осталась жить в море.
Наверняка тот колдун тоже был ши: лишь они были способны из-за своей прихоти, называемой любовью, погубить Очаг!..
- Я слышал, существуют морские феи, непохожие на нас, - сказал я. - Говорят, их видели на побережье Уэльса.
Серни стал рассказывать о созданиях Грёзы, обитающих в море и других заповедных местах, и о том, что у каждого из них есть свой якорь. Мэдлин слушала его, глядя во все глаза.
- Якорь? Это как у призраков, которых что-то удерживает? - спросила она.
- Нет, по-другому. Якорь - это метафора.
"Метафора" было любимым словом писателя Серни, в Осени - автора готических романов Каспара Скодлива, так что я не мог не поиронизировать:
- Метафора якоря?.. Мне приходит в голову только что-то скандинавское, вроде... зуб коня моря.
- Почему зуб?
- Потому что вгрызается в дно.
- Тогда уж копыта...
- Нет, копыта не подходят: они движутся, а якорь держится на одном месте.
- Значит, привязь.
- Точно! Привязь коня моря.
Завершая круг, Генрих вновь поступил необычно: сказал, что хотел бы, чтобы мы все продолжили историю о Мечтателе, который был полон вдохновения, а потом вдруг изменился и перестал видеться с друзьями. Все мы знали этого Мечтателя - это был молодой поэт и писатель Майк Моррисон. И Генрих, получивший от него странное письмо, надеялся узнать, что с ним произошло.
- Теперь я знаю, зачем я здесь! - обрадовался Анри.
Филлис сказала, что Майкл упоминал некоего "самого важного критика", и по его тону она предположила, что это могла быть женщина; возможно, считала Филлис, Майкл заперся в доме, чтобы доработать и исправить рукопись после замечаний человека, чьё мнение для него было особенно ценным.
- Я заходил к нему с неделю назад, чтобы напомнить об одном долге, и он ничего не писал, - возразил я. - Он вообще ничего не делал, а только сидел у камина, смотрел в одну точку и был готов выставить меня вон. Всё это похоже либо на чёрную меланхолию... либо на Опустошение.
- Он выглядел больным?
- Я не врач, но внешних признаков болезни я не заметил. Он выглядел утомлённым, но если он болен, то скорее душевно, чем физически.
- Вы не заметили рядом с ним каких-нибудь странных предметов?
- Нет, всё как будто было по-прежнему.
Филлис спрашивала, не могла ли критика так повлиять на Майкла. Серни сказал, что критиков в жизни Майкла было множество, и тот не раз заявлялся к нему домой, чтобы на них пожаловаться, но неизменно это заканчивалось предложением от Майкла пойти выпить. Значит, произошло нечто более серьёзное, нежели просто критика, чтобы выбить Моррисона из колеи. Любознательный Анри взял на себя роль детектива, записывая все высказанные детали и версии.
- Если мы ищем Опустошителя, то мы ищем того, кому могло понадобиться сразу много глэмора, - сказал я.
Филлис предложила искать связанные события, произошедшие в то же время, когда случилась беда с Майклом. Она вышла из комнаты, чтобы заняться прорицанием, а затем сказала, что недавно появившаяся в Лондоне редкая книга, принадлежавшая некогда магу из числа людей, равно как и содержащиеся в ней ритуалы, не были связаны с Майклом напрямую, хотя могли быть связаны косвенно.
- А что это за ритуалы?
- Я слышала, при помощи этой книги возможно усилить или даже разжечь Очаг.
Ничего себе!.. Прорицать во время Высокого Чая - не вписывалось в рамки обычаев, и сообщать за просто так столь значимую информацию - также не вписывалось, но благодаря Генриху весь протокол уже пошёл не так. Мне первым делом подумалось, не мог ли некто воспользоваться Опустошением, чтобы использовать глэмор в ритуале усиления Очага, ведь один Очаг в Лондоне уже чувствовал себя слабо. Но для косвенной связи такого было многовато...
Анри с интересом расспрашивал о Мечтателях: кто они такие, чем отличаются от фей, для чего нужны, и может ли увиденное Мечтателем волшебство напугать его настолько, чтобы повергнуть в состояние, подобное состоянию Майкла. Я отвечал, что человека не зачарованного от риска стать случайным свидетелем волшебства оберегают Туманы, но если Мечтателя зачаровать, то он вполне может чего-то испугаться. А значит, кто-то мог зачаровать Майкла и даже не знать о том, что он увидел после этого...
- Варианты случайностей - бесконечны, - сказал я. - Но всё же от сильного страха обычно впадают в безумие. Состояние Майкла больше похоже на Опустошение.
- Что такое Опустошение? - спросил Анри.
- Это... всё равно что для ваших сородичей - выпить из одного человека всю кровь сразу.
- Это плохо? Серьёзное преступление?
- Нет. Не настолько плохо, как уничтожение Очага, и некоторые делают так, но всё равно неприятно.
- Кому могло понадобиться, чтобы Мечтателей стало меньше?..
Всем собравшимся неожиданно захотелось навестить Майкла, поговорить с ним подробнее (Анри упомянул, что знает способы заставить человека говорить, что бы это ни значило), помочь ему. Он приходился Мэдлин Осенним дядей, так что она могла подсказать, в какой день лучше к нему нагрянуть. Я относился с некоторым скепсисом к этой затее массового визита: у семи нянек дитя без глазу.
- Но если мы сообща вывернем на него ведро глэмора, не станет ли ему только хуже?..
- Если книга способна усилить Очаг, то, может, она и ему поможет?.. - предположила Филлис.
- Хомячка порвёт, - возразил я.
Рассмотрели и ту версию, что Майкл попросту был отвергнутым влюблённым; слова о "главном критике" в самом деле меня настораживали, но смертные нечасто впадают в меланхолию от любовных переживаний. Наконец, Лигейя поднялась и призналась, что это она могла сгоряча наговорить ему лишнего. Это вызвало ещё больше вопросов: чем он мог так сильно её рассердить? Но Лигейя отказывалась сообщать подробности.
- Он раскрыл какую-то вашу информацию? - предположил я. - С Мечтателями так бывает.
Я знал не понаслышке, как Мечтатели, воспринимая увиденное в Грёзе как собственные фантазии, делают истории знакомых им фей достоянием общественности в романах, стихах и картинах, порой усложняя этим феям жизнь. Конечно, Лигейя имела полное право промолчать о том, что именно Майкл рисковал обнародовать в своей будущей книге.
Но Анри со своей записной книжечкой всё задавал и задавал ей уточняющие вопросы о том, что она сказала Майклу, и Мэдлин, наблюдавшая за этим, не выдержала. Она, не спрашивая разрешения, налила в бокал Лигейи перебродивший яблочный сок, выражая тем самым своё неодобрение, а затем встала и произнесла:
- Хватит. Это ведь не преступление.
- В самом деле, что за допрос, - поддержал я. - Каждый может накосячить. Мне кажется, мы слишком зациклились на этом разговоре. Выводы могут быть преждевременными.
За неимением новых сведений Серни вновь предложил прийти к Майклу в подходящее всем время, например, в четыре утра.
- В четыре утра он кинется в вас чем-нибудь тяжёлым, - предупредил я. - И я пойму его в этом.
Ещё некоторое время послушав обсуждения Майкла, Лигейя во второй раз поднялась с места и спросила, как мы отнесёмся к этому, если она скажет, что могла по неосторожности опустошить Майкла.
- С кем не бывает, - заметил я.
Лигейя вновь продолжала каяться, да так, что просила всех в случае чего позаботиться о Мэдлин, - я едва верил своим ушам. Всё-таки Благие слуаги - причудливое зрелище. К чему бурные сожаления и посыпания пеплом? Не такая уж страшная ошибка произошла. Куда хуже, чем случайно опустошить Мечтателя, - не то что не сообщить информацию сразу по просьбе хозяина дома, при желании назначив за неё разумную цену, а сообщить сперва неполную информацию. "Сказала не то" - отнюдь не то же самое, что "опустошила"...
- У нас здесь не реконструкция Благого судилища из древних легенд, - напомнил я. - Мы никого не собираемся наказывать.
Кто-то даже предложил Лигейе, в качестве способа исправить ошибку, написать Майклу письмо с признанием в любви - дескать, шоковая встряска может помочь ему выйти из оцепенения. Я возразил, что если писать неправду, то она так или иначе вскроется и приведёт к ещё более глубокому разочарованию в жизни.
- Такое трогательное единодушие в желании спасти Мечтателя, - заметил я.
- Это любопытство, - возразил Серни.
- Любопытство я также испытываю, - признал я. - Можно поэкспериментировать.
- Как бы не сделать хуже... - сказала Лигейя.
- Я уже предупреждал, что Мечтатель может испортиться, - согласился я. - Но кто не рискует, тот ничего не узнает.
Между делом Анри спрашивал также о том, кто из фей может насылать кошмары и как можно этому научиться. Сперва на это не обращали должного внимания, но когда вопрос с Майклом прояснился, у Анри уточнили, с какой целью он этим интересовался. Он рассказал, что у него был гуль по имени Луи-Винсент, который все пять лет, что они были знакомы, мучился ночными кошмарами и в конце концов умер от страха.
- Как была его фамилия? - спросил я.
- Леблан.
- Я слышал о нём. От его родственника.
- Что вы слышали?
- Ничего особенного. Я был знаком с его кузеном, когда был в Париже. Он вскользь упоминал, что у его родственника Луи-Винсента не всё в порядке с головой, а я не стал расспрашивать. Возможно, когда-то и этот Луи-Винсент тоже был Мечтателем.
Если некоторые гости вначале предположили, что смена статуса с человека на гуля, включающая в себя смерть, могла повлиять на состояние несчастного, то теперь стало ясно, что Луи видел кошмары и до того, как стал гулем, - и даже покровительство вампира его не спасло.
- Я тоже слышала об одном человеке по имени Луи-Винсент, - сказала Лигейя.
- Расскажите. Едва ли это совпадение.
Лигейя стала рассказывать о некоем мальчике, и о слуаге, с которым этот мальчик был знаком, - можно было не вслушиваться, чтобы понять, что говорила она о себе. Слуаг был юн и неопытен и... перестарался в насылании кошмаров. Когда Лигейя в третий раз встала, как перед судом, и стала каяться, я задумчиво произнёс:
- На месте этого слуага я бы гордился такими способностями. Разве что поработал бы над тем, чтобы получше отточить контроль.
Возможно, Лигейя вновь что-то не договаривала, ведь для того, чтобы остановить мёртвое сердце гуля, даже очень сильного страха должно быть недостаточно. Свершённое "по неосторожности" тянуло по меньшей мере на проклятие - и впрямь впору было позавидовать.
- Меня давно не было в Лондоне, - заговорил Генрих, когда и этот вопрос был закрыт. - Поделитесь новостями: что за это время произошло и изменилось?
- Это долгая история, - заметил я. - Уточни, что или кто конкретно тебя интересует?
- Равновесие сил между фригольдами... у кого были удачи или неудачи...
- Скажи проще: сплетни, - сказал Серни.
- Например, как дела у того нокера, Гарри Шестерни?
- К сожалению, он покинул наши ряды...
И Генриху вкратце рассказали, что хозяин одного из лондонских фригольдов женился и погиб под грузом Банальности, и с тех пор во фригольд, запечатанный химерическим замком, являвшимся предметом особой гордости нокера, никто не мог проникнуть.
- Случилась и ещё одна свадьба, - припомнил Серни. - Вышла замуж сатирка Элисон.
- Да, её можно поздравить, - заметил я не без гордости.
Элисон некогда обратилась ко мне с просьбой устроить её брак с неким богачом. Пришлось потрудиться, но некоторое время назад богач, под давлением лёгкого шантажа и убедительных перспектив обретения деловых связей с некоторыми друзьями сатирки, поддался, и торжество состоялось. В качестве награды я получил старинный кожаный диван, на котором друзья Элисон пользовались её благосклонностью, - он навевал прекрасные сны. Некоторые гости тут же высказали опасения, не произойдёт ли с Элисон то же, что произошло с Гарри, но я в этом сомневался: напротив, с деньгами мужа она сможет развлекаться ещё больше прежнего.
- Ты как будто не рад этой новости, - сказал я Генриху, который, услышав о свадьбе Элисон, помрачнел. Неужели опасался потерять её благосклонность?..
- Я просто сожалею, что ещё одной феи больше нет с нами.
Значит, он был дружен с Гарри?.. Но, так или иначе, для меня эта информация не была ценной.
- Кто же теперь откроет фригольд Гарри?
- Этот фригольд - как спящая принцесса из сказки, - сказала Мэдлин. - Которую разбудит поцелуй принца.
- Значит, следует поцеловать замок? - предположил я.
- Я слышала, Гарри был влюблён в Элисон, бедняга, - сказала Филлис. - Говорил, что отдал ей ключи от своего сердца.
- Можно попросить Элисон поцеловать замок.
- Я могу поговорить с ней, - сказал я. - Думаю, она не откажется.
- Может, "ключи от сердца" - это метафора?.. - предположил Серни.
- Нокеры не склонны к метафорам, - возразил я. - Не удивлюсь, если Гарри действительно отковал ключ и всучил его ей. А уж как она его потом использовала...
- Мистер Сладж, - Мэдлин укоризненно покачала головой.
Я же вспоминал о том, что в один прекрасный момент, когда я возлежал на своём диване, из недр его кожаной обивки появилась серебристая звезда и уколола меня в седалище. Украшение было явно химерического происхождения, и я припрятал её, дабы аккуратно выяснить позже, кому из друзей Элисон оно могло принадлежать. Новая информация говорила о том, что звезда вполне могла быть подарком Гарри, принадлежавшем самой сатирке - и тем самым ключом. Стоило попробовать им воспользоваться, ведь собственный фригольд - или хотя бы собственноручно открытый - никому не помешает.
Близилось утро, и официальный Высокий Чай подходил к завершению, сменяясь Высоким кофе. Филлис куда-то вышла с Анри, и пока они отсутствовали (речь между ними зашла о некоем украшении, и я опасался, не существовала ли вторая половина ключа, попавшая кому-то из них в руки), Мэдлин предложила помечтать, каким каждый из нас сделал бы свой собственный фригольд, если бы он у него был. Серни говорил, что устроил бы лабиринт, а ещё множество загадок для тех, кто бы в него приходил, а также - удобное место для написания готических романов.
- Ну а вы, мистер Сладж? Каким был бы ваш фригольд?
- Я плохо умею мечтать без конкретных планов. Но я сделал бы фригольд местом, уютным для слуагов. И... пожалуй, устроил бы свой театр.
- Но вы же и так работаете в театре. Зачем вам ещё один?
- Каждому мастеру хочется работать самостоятельно, ни от кого не зависеть. К тому же - как знать? - я мог бы готовить учеников...
- Но слуагам уютно в темноте, а в театре должно быть много света.
- Для моего искусства достаточно и свечи.
Когда Анри вернулся, на его пальце блестело изящное кольцо. Я присмотрелся, но оно не выглядело как нечто парное к "моей" звезде из дивана.
- Вас можно поздравить с помолвкой? - спросила Мэдлин его и Филлис.
- Нет...
- Но вы так долго вместе отсутствовали.
Пришла пора прощаться с хозяином и друг с другом. Прощались ненадолго, назначив следующее место встречи в доме Майкла Моррисона.

Итоги и благодарностиОтличная модель репутации, для камерного слуажника подходящая идеально! Эбенезер поднял репутацию с 4 до 6, сравнявшись с хозяином приёма. В ближайшем будущем он наудачу помашет звездой над замком запертого фригольда - а что будет дальше, не загадываю. Быть может, он станет новым хозяином фригольда, а может, Очаг примет в качестве хозяйки только Элисон, или только нокера, а может, от этого Очага можно будет взять уголёк и при помощи магической книги раздуть новый Очаг слуажьего фригольда... Больше фригольдов хороших и разных!
Один минус игры про слуагов: когда все шепчут, а ты глуховат по жизни Но со временем я научился поворачиваться корпусом к тем, кто сидел сбоку от меня, когда они говорили, чтобы слышать обеими ушами, а не угадывать контекст по отдельным словам. Самому от шёпота потом непросто отвязаться - и когда оглушаешь звонкие согласные, получается какой-то немецкий акцент; возможно, над слуажьей речью стоит поработать, как над пачьей.
Спасибо Вере и Руш за ещё один кусочек Грёзы! Игры по феям всегда играют себя сами, такой уж это волшебный мир, но - для того, чтобы всё взлетело, немаловажно создать атмосферу и истории и всех накурить. И у нас получился очень живой Лондон - и весь окружающий мир, простирающийся аж до Италии через Париж.
Спасибо всем остальным игрокам! Вы были классными слуагами - и вампиром, - очень разными, антуражными, с интересными историями. Травить байки в хорошей компании и ввязываться в авантюры - бесценно. Мориэль, Асмела, Ортхильда, Сирша - уруру за игру!
Охотно поиграл бы Эбенезера ещё, буде возможность. Вполне непринуждённо представляю его в последующих жизнях, будь то XX или XXI век.

А пока я, начав клевать носом после двух игр подряд, уехал вместе с Мориэль, поорал по дороге про Кнгргц, и вернулся домой, где к тому времени уже прошла кабинетка по Системе.

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, what vampires do? - they suck, мечтай, иначе мы пропали

На выходных было две игры, расскажу по порядку. На обоих спонтанно использовал в хвост и в гриву муркоковского коня при рассказывании историй, потому как люблю воровать архетипы, в свою очередь вышедшие из фольклора.
Сборы выглядели так: в пятницу ночером я вычитывал ещё два текста к Дао, пока Птаха собирала прикиды и я не знал, в чём буду играть. Ехали с Ленинградского вокзала (она же Октябрьская) - не помню, когда в последний раз ездил на игры по этому направлению, может, и никогда, - и встречались с остальными в KFC, где и позавтракали. Первый парад Хэлка провела прямо в электричке, случайно посчитав было цивильную девушку, по неосторожности севшую поблизости.
Играли на даче Ур и Тима, нас встретили на платформе и провели через лес. Дорога в какой-то момент превратилась в колею, по которой можно идти только друг за другом (в голове невольно всплывало "Нельзя ли рыть тропу прямо? - Я ох@енный шерстяной цилинь, как мощны мои лапищи!"). Осознав всю степень отнюдь не китайских морозов, прикид я надевал на термуху и водолазку, но сменить валенки на туфли всё же пришлось. Основным интерактивом дня было поочерёдное фотографирование на фоне сугробов, после которого не очень чувствуешь руки и ноги и занимаешь очередь к камину; особо упоротых фотограф заманивала с дачного участка в лес. Птаха тоже вытащила меня на пару минут в сугроб, и мы ещё успели вовремя: мороз крепчал, да и смеркалось быстро. Наконец, доехали все опаздывающие, сфотографировались все доехавшие, и игра наконец началась.

Предыстория персонажа, всё-ещё-не-Хэ-СюаньЮй Цзо был родом из Великой Юй, из небогатой семьи. В школе он был в числе первых студентов, и родители возлагали на него большие надежды. Но затем всё пошло по звезде: стража вломилась с обыском в общежитие, и у Юй Цзо нашли бирку крупного чиновника. Всю семью обвинили в государственной измене и бросили в темницу. Разбирательство было долгим, Юй Цзо старался поддерживать жизнь родителей, отдавая им еду, но они всё равно умерли, не дожив до суда. Сам Юй Цзо был приговорён к смерти, но ему удалось сбежать. Дороги привели его в Дунхай, и на Восточном море он стал сначала матросом, затем обзавёлся собственным кораблём и занялся пиратством. Слухи о нём ходили как о человеке жестоком, но справедливом - Юй Цзо карал богачей, наживавшихся за чужой счёт, помогал тем, кто нуждался в отмщении.
Но месть за родителей не давала ему покоя, и он вернулся в родной город под чужим именем. Чтобы добраться до судьи Бай, осудившего его семью, он возобновил дружбу с младшим братом Бай, с которым некогда учился в одной школе. После Юй Цзо устроил пирушку и пригласил всех друзей, так что Бай Фэн пришёл вместе со старшим братом. В вино Цзо добавил зелье, под действием которого человек переставал владеть своим телом, хотя голова оставалась ясной. Когда гости попадали наземь, Цзо, приставив к горлу судьи Бай меч, потребовал от него признания. Он ожидал, что судья раскается в ошибке и пообещает искупить вину поиском настоящего преступника, но... тот не раскаивался.
Цзо узнал следующее: однажды судья Бай услышал от подвыпившего чиновника, что его ограбил ученик знаменитой школы. Надеясь если не спасти репутацию школы, то хотя бы выгородить учителя, нёсшего ответственность за своих воспитанников, судья Бай направился в школу, где когда-то учился и сам. Там он с ужасом увидел своего младшего брата - пьяного, спящего мертвецким сном с бесценной чиновничьей биркой в руке. Недолго думая, старший Бай подбросил бирку другому ученику схожего роста и комплекции. Бай Фэн же, проснувшись, не помнил, с кем накануне пил и какой трофей добыл в потасовке или игре в кости, а также не знал, что обрушившееся на его приятеля несчастье миновало его самого.
Приятель Юй Цзо, бывший с ним в сговоре и не пивший вина, записал всю эту историю, а судье Цзо отрубил голову; Бай Фэн попытался заслонить брата, и его рука попала под меч. Голову врага Цзо принёс на семейный алтарь, его записанное признание прибил ножом к городским воротам, и вновь пустился в бега. Он возвратился на Восточное море, но за время его отсутствия там многое изменилось. Конкурирующее пиратское братство договорилось с местным князем о покровительстве в обмен на выдачу представителей другого братства. Юй Цзо, не подозревая об этом, пришёл на пиратскую сходку и был схвачен. Но по пути на казнь ему в очередной раз удалось сбежать.
Оставаться в Дунхае было опасно, а идти было некуда, и наудачу Юй Цзо прибыл в Ланьчжоу - город, находящийся под контролем самого большого боевого братства Поднебесной, союза Цзянцзо. Слава пирата бежала впереди него, и накануне Нового года он был принят в качестве гостя в доме главы союза, резиденции Мэй.

Юй Цзо. Отчёт отперсонажный. Плохие рыбьи стихи инсайд!Ещё один год подходил к концу. Встречать новый в гостеприимном, людном доме мне было в новинку. Что ещё нового могла принести мне смена лет?.. Я не рассчитывал всерьёз присоединиться к союзу Цзянцзо, но в цзянху я по крайней мере мог не опасаться преследования со стороны властей.
Наутро в Весеннем дворе стали появляться члены союза и другие гости, представляясь между собой. Первым, с кем я познакомился, и кто был приветливее всех прочих, был Ши Фэн, младший брат одного из старейшин союза. Он указал на сопровождавшую его девочку и сказал:
- Молодая госпожа ищет самого лучшего лекаря. Она очень стесняется, поэтому я рассказываю об этом вместо неё. Вам не доводилось встречать такого лекаря?
- Нет, - признался я, подумав. - Все лекари, с которым я имел дело, были обычными, а чаще я справлялся сам. Но если великий лекарь будет проплывать мимо меня, я выловлю его для вас.
- Надеюсь, когда вы его выловите, он будет живым?
- Этого я обещать не могу.
- Тогда просто не роняйте его в воду, - посоветовал молодой хозяин Архива Ланъя, Линь Чэнь.
- Этого я не могу обещать также.
Во дворе росли крошечные мандарины, каждый размером с большую ягоду, на один укус. Ши Фэн всем предлагал очищенные мандарины, заверяя, что они очень вкусные, так что не было никакой возможности отказаться; ему не доставляло труда принести мандарины даже появившемуся в глубине двора хозяину поместья, который занял своё место и редко поднимался оттуда.
- Этот человек доставит мандарины прямо вам в руки, - прокомментировал я. - Можно ли его остановить, или это произойдёт в любом случае?..
Ши Фэн ничуть не обиделся, а, напротив, взглянул на меня с лучезарной улыбкой, как если бы я сказал ему нечто чрезвычайно приятное.
Пока я приветствовал хозяина и его домочадцев, во двор вышли остальные гости, занимавшие отдельный домик. Случайно обернувшись, я увидел Бай Фэна - то есть, сперва я подумал, что мне показалось, но в последний раз мы виделись не так уж давно, и, приглядевшись, я убедился, что это вправду был он. После того, как я обнародовал признание судьи Бай, я догадывался, что Бай Фэн покинет город и будет скрываться, но никак не ожидал встретить его в ставке боевого братства; впрочем, меча при нём не было.
- А ты что здесь делаешь?..
Он уставился на меня как на призрака, замерев, словно напуганный заяц, и ничего не ответил. Неужели думал, что я пришёл его убивать? Если бы я хотел, я бы уже давно это сделал.
Господин Мэй созвал присутствующих и по очереди представил каждого всем. Бай Фэн стоял с разбойничьей ватагой Дикого Дракона Ху, наследника главы боевого братства Двенадцати гор и прославленного бойца; его называли Дунфэном. Когда церемония была окончена, я вновь подошёл к Фэну, наливавшему себе чай. Он управлялся одной рукой: видимо, рана, которую я случайно нанёс ему в другую руку, оказалась серьёзней, чем я думал. Я предложил ему помощь, но он отказался.
- Ты так и не ответил на вопрос.
- Какой вопрос?
- Что ты здесь делаешь?
- Живу.
- Значит, ты теперь с ними? - я кивнул в сторону шайки Дракона.
- Да.
- Что ж, ты всегда был везунчиком.
- Уже нет.
- А ты стал похвально немногословен.
И не спросит, откуда я здесь, - но это понятно: какое ему до меня дело? Но не узнать, как он угодил в шайку, не будучи бойцом. Заложник из него тоже негодный: ни родственников, ни богатства у него не осталось. Я решил зайти с другого краю и познакомиться с Драконом Ху. Он как раз затеял с кем-то дружеский поединок, и я, увидев, что он дерётся в том же стиле, какому обучался и я, обратился к нему:
- Я нечасто говорю такое, но вы и вправду хороший боец.
- Благодарю. Надеюсь помериться и с вами силами во время турнира. Как ваше имя?
- Юй Цзо.
- Так вы тот самый Юй Цзо? Пират с Восточного моря?
- Он самый.
- Я о вас слышал.
- Да, обо мне ходит немало слухов, в основном преувеличенных. Я также слышал о вас. Но как же так вышло, что Дракон, славящийся своими людьми, подобрал... это? - я кивнул на Данфэна, стоявшего в компании других разбойников.
- Вы о ком?.. - Дракон обернулся.
- О нём.
- О Данфэне? У вас с ним какие-то проблемы?
- О нет, я не имею к нему никаких претензий. Простое любопытство: мы были когда-то знакомы.
Однако Дракон явно мне не поверил и пошёл разговаривать с Фэном в доме. Фэн расскажет ему всё, - думал я, не испытывая по этому поводу никакого волнения, - и это станет первым шагом к свершению его мести: я приобрету врагов, с которыми непросто будет справиться в одиночку.
Некоторое время спустя я увидел, как Фэн сидит в гостевом доме. Это было на него не похоже: обычно он мелькает сразу во всех концах праздника, знакомится со всеми, пробует вкусности, пьёт и подбивает других на игры и развлечения. Подойдя ближе - двери были открыты, - я понял, что он негромко беседует с мастером Ши Шуем, знаменитым художником. Я наблюдал за ним, стоя в дверях и не прерывая их разговора, а он как будто не обращал на меня никакого внимания.
- Когда-то и я был хорош в каллиграфии, - произнёс я, глядя на рисунок.
- Тому, кто был мастером кисти, разучиться невозможно, - сказал мастер Ши.
- С тех пор мои руки слишком огрубели от оружия.
Когда вошёл Дракон, я спросил, больше в шутку:
- Что вы с ним сделали? Он таким тихим стал...
- Мы с ним ничего не делали, - возразил Дракон. - Раньше он всегда был весёлым. Мне кажется, это вы с ним что-то сделали, отчего он стал таким грустным!
- Я к нему и пальцем не притронулся, - искренне заверил его я.
- Что-то не похоже. Данфэн, что он тебе сказал? Мне вызвать его на поединок?
- Нет, не нужно! - воскликнул Фэн.
- Мне надо поговорить со своими людьми, - Дракон перевёл на меня тяжёлый взгляд.
- Я вообще-то тоже живу в этом доме, - напомнил я, выходя.
А разбойники-то привязались к Данфэну - или, по крайней мере, их вожак. Ему всегда удавалось находить друзей повсюду, так что он обаял даже головорезов. И сам он, похоже, беспокоился о Драконе Ху, - это мне даже льстило.
Пришло время рассказывать истории; в Новый год, по традиции, истории рассказывали волшебные, зачастую страшные. Старейшина Ши Вэйшуй, старший брат Ши Фэна, и его телохранитель рассказали историю своей встречи на поле боя, после которой они стали лучшими друзьями.
- Вот уж верно сказочная история, - признал я. - В жизни такого обычно не случается.
Следующей была история о человеке, который был серьёзно болен, и о великом лекаре, который нашёл лекарство, чтобы спасти его от смерти, но для изготовления этого лекарства пришлось отнять жизни у десятка других людей.
- Хотел бы и я встретить такого лекаря, - сказал я.
- Смотря с какой целью, - заметил кто-то из слушателей.
- Разумеется, в качестве пациента, а не ингредиента.
- Пациента? Вы чем-то больны?
- Нет, но я слышал, что похожим способом лекарь может избавить и от неудачи.
Прозвучала и классическая для таких вечеров сказка о человеке, повстречавшем лисицу-оборотня.
- Вот так лисицы и выпивают всю ци дочиста, - заметил я.
- А потом появляются семеро лисят...
Были и поучительные истории, и забавные: о корзинке с золотом, из-за которой погибла шайка разбойников и которую подобрал предприимчивый селянин, или о хитром даосе, который отправил юного ученика медитировать, а сам в это время выпил всё его вино. Бай Фэн тоже рассказал сказку, пожалуй единственную, которую можно было счесть страшной: о зловредном духе, божке-пустослове, появляющемся посреди веселья и нашёптывающем людям дурные предсказания о том, чего они больше всего боятся.
- Такая нечисть не смогла бы ничего мне сказать, - сказал я. - Мне уже нечего бояться.
Когда все истории были рассказаны желающими, глава Мэй призвал всех отправиться в храм и воздать почести своим предкам. Я в одиночестве подошёл к алтарю и зажёг палочки благовоний. Мне больше нечего было принести в жертву предкам кроме того, что уже принёс. И я должен был обрести мир и покой в сердце, но этого не произошло. Это не было чувством вины - я знал, что был прав; это было потерей - тем более горькой, что она была не безвозвратна, а маячила перед глазами, как луна, до которой невозможно дотянуться.
Проклиная себя за слабость, я вновь улучил момент и зашёл к Фэну, всё так же любовавшемуся рисующим мастером.
- Ты что же, не хочешь убить меня?
- Убить? - в равнодушном голосе Фэна прозвучало удивление. - Зачем мне тебя убивать?
- После всего, что я сделал...
- Но это же я виноват перед тобой.
- Ни в чём ты не виноват. Если бы ты был виноват, всё было бы гораздо проще... Но вот в чём шутка: я не хочу причинять тебе вред.
- Почему? Ты ведь должен ненавидеть меня за то, что твои родители погибли из-за меня.
- Нет. Всё это сделал твой брат. Это он погубил мою семью, а не ты.
- Он сделал это только ради меня.
- Но это был его выбор и его решение.
- Он не мог поступить иначе, он хотел меня спасти...
- Прекрати его выгораживать!..
Бай Фэн замолчал. Я ходил перед ним по маленькой комнатке туда-сюда, а он даже не пытался выставить меня вон.
- Скажи, почему две вещи преследуют меня: неудачи и ты? Что такого я совершил в прошлых жизнях?..
- Я не искал тебя. Я случайно оказался здесь.
- Я знаю. И, вижу, ты неплохо устроился в банде?
- По крайней мере теперь это - моя судьба. Не купленная, не подаренная, не украденная для меня.
- Это точно. А я вот не знаю, какая она, моя судьба. В глаза её не видел.
- Извини.
- Заткнись и не извиняйся. Говорю же, ты не виноват. - он сидел, опустив голову, и я присел перед ним на пол, чтобы заглянуть в его лицо и разглядеть хоть что-то, кроме напряжённой отстранённости и страха. - И вот ещё одна шутка, очень смешная: я не хотел бы для тебя такой судьбы, какая настигла меня, но заплатить за избавление тебя от неё ту цену, которую мне пришлось заплатить, я не был готов... Она была слишком высока.
Я поднялся и сел рядом с ним. Если бы только он перестал ожидать от меня кары за то, чего не совершал, если бы только перед алтарём предков я был в этот день не один, а он стоял бы рядом со мной!.. И тут вновь вошёл Дракон и уставился на нас так, будто мы душили друг друга.
- Что здесь происходит? - спросил он.
- Всё в порядке, мы просто беседуем, - попытался успокоить его Фэн.
- Вы что-то хотите от моего человека?
- Я что же, не могу просто поговорить со своим другом, которого давно не видел?
- Нет, не можете.
- Мы можем договорить в другом месте, - неожиданно сказал Фэн, вставая.
- Ты уверен, что тебе не нужна помощь? - уточнил Дракон.
- Да, конечно.
Дракон проводил нас за дверь с неприкрытым нетерпением. Бай Фэн повёл меня в беседку на выходе из Весеннего двора в Зимний. Я сказал уже всё, что желал, и даже больше, и потому спросил его:
- Ну, что ты хочешь мне сказать?
- Ты назвал меня другом.
Вот оно что. Я случайно посягнул на то, на что не имел никаких прав.
- Мало ли, что я говорю? Я привык всё время врать. Ты ведь знаешь, что всё это было для того, чтобы подобраться к твоему брату.
- Значит, всё это было неправдой?
- Я и сам не знаю, когда я настоящий, а когда нет. Быть может, что вовсе никогда.
Бай Фэн ушёл, и я также вернулся в Весенний двор. Жизнь там шла своим чередом: гости обсуждали общие дела и готовились к грядущему турниру. Один из разбойников, беглый монах с длинным посохом, пригласил меня потренироваться; он ни разу не достал меня, но сумел измотать, так что мы закончили бой, довольные друг другом.
- Видать, в монастырях не только пьют чаёк, - признал я.
После я соглашался ещё на несколько тренировочных поединков, и никому не удавалось даже задеть меня оружием; я спрашивал и Бай Фэна:
- Ну а ты будешь участвовать в турнире?
- Ты же знаешь, что я не боец.
- Ты был им, когда мы учились.
- Потому что того хотел мой брат.
- И что же, ты не последуешь этому его желанию?..
Он промолчал. А я понимал, как скучаю по нашим поединкам, по тому, как ловко он обращался с веером в бою. Немного погодя я сказал ему:
- А ведь тебе когда-то удавалось меня победить.
- Разве что по чистой случайности.
- Вовсе нет, я тебе не поддавался. Просто ты хорошо знал мой стиль боя.
Ши Фэн без устали угощал всех мандаринами, и каждый раз я не мог отказаться - они в самом деле были вкусными. Фэй Лю, мальчик-телохранитель главы Мэй, даже развлекался, кидаясь мандаринами, - настолько их было много. Когда Ши Фэн в очередной раз предлагал кому-то мандарин, я пробормотал что-то о том, что мандарины неотвратимы, и Ши Фэн меня услышал.
- Я вас раздражаю? - спросил он, улыбаясь, вновь нисколько не обиженный.
- Нет, ничуть. Скорее, наоборот, напоминаете... о днях беззаботной юности.
Он и вправду чем-то напоминал мне Бай Фэна - такого, каким тот был раньше. Чуть погодя мы с Ши Фэном вновь разговорились.
- Вам повезло, - заметил я. - У вас есть брат и телохранитель, которые всегда о вас позаботятся.
- Это правда. А у вас есть родственники?
- Я сирота.
- О. А друзья?
- Друзья всегда предают. В последний раз меня предали не далее чем неделю назад.
- Но хоть кто-то, на кого вы могли бы положиться, могли бы доверять?..
- Доверие может стоить слишком дорого.
- Это правда, - поддержал меня телохранитель старейшины Ши.
- Быть может, вы оба правы, - легко согласился Ши Фэн. - А мне действительно просто повезло.
Отлучившись, я пропустил начало очередного круга историй, но вскоре понял, что пришло время историй о предках. Гости рассказывали о славных деяниях прошлого, и, глядя на это, я также решил поведать историю своих предков и облегчить сердце.
- Жили однажды почтенные люди: мужчина, талантливый фехтовальщик, и женщина, одарённая в каллиграфии и литературе. И был у них сын, которого они хотели воспитать достойным человеком. А он оправдывал их надежды, переняв от них всё лучшее: он преуспевал в искусстве боя, как отец, и в письме, как мать. В известной школе он был одним из первых студентов и должен был вскоре с отличием сдать экзамены. Родители, несмотря на то, что были небогаты, обещали подарить ему после экзаменов самого лучшего коня, чтобы он поехал верхом в столицу и поступил на службу ко двору Императора. Однако случилось несчастье: их сын был несправедливо обвинён в страшном преступлении. Его бросили в тюрьму, и родителей вместе с ним, подозревая их в сговоре.
В темнице их кормили плохо, поскольку ожидали, что они всё равно будут приговорены к смерти. Сын отдавал родителям свою еду, чтобы поддержать их силы, но они отказывались, и таяли с каждым днём. Тогда, видя, что его родители совсем обессилели, сын пошёл на обман: он сказал им, что он на самом деле совершил то преступление, в котором его обвинили, что не оправдал их надежд, и они ошиблись в нём. Но они ему не поверили. Еды, которую он уговаривал их взять, по-прежнему было недостаточно, и они умерли, так и не дождавшись справедливого суда императорских чиновников из столицы. А их сын поклялся повсюду восстанавливать справедливость, когда ему удалось бежать.
И, где бы он ни оказывался, он преследовал тех, кто избегал справедливой кары, и помогал тем, кто не мог сам за себя отомстить. Но всё время ему мерещился у него за спиной стук копыт того коня, которого обещали ему родители. Он вышел в море, надеясь, что там конь не будет его преследовать, но однажды услышал, как конь бьёт копытами в трюме, словно желая сделать пробоину. Тогда сын понял, что он должен подарить справедливость своим родителям, чтобы их души обрели покой. Он тайно вернулся в родной город, разыскал настоящего преступника, подстроившего так, чтобы в его преступлении обвинили невиновных, и принёс его голову на алтарь своих родителей. После этого его долг был отдан, и конь его больше не преследовал.
Когда я завершил свою историю, вышла тётушка Цин, глава разведки Союза, и рассказала, как некий её предок получил от чиновника задание убить всю семью злоумышленников. О, как это звучало знакомо! Тот предок, исполнив поручение, столкнулся с девушкой, убедившей его в том, что чиновник оклеветал её семью. Удивительно, но герой поверил ей (не иначе как потому, что девица была молода и красива) и согласился отомстить вероломному чиновнику. Месть обошлась дорого - потребовала использования пороха, который всё никак не желал взрываться. Следовало бы полагаться больше на себя, нежели на порох, - впрочем, я понимал, что чем выше чиновник, тем сложнее к нему подобраться.
- У вас хорошо получается продолжать чужие истории, - сказал я тётушке Цин. - Это красивая история о мести.
- Месть - это искусство, - сказала она.
- О да.
Были и другие истории, которые будто задели что-то знакомое мне - знакомое, но несбывшееся. Так, старейшина Ши Вэйшуй рассказал о предке, победившем вражеский клан и спасшем своего брата из темницы, и забравшем меч пленившего его как трофей.
В середине дня глава Мэй Чансу пожелал говорить со мной. Я сел подле него, гадая, чем завершится этот разговор.
- Полагаю, вы не просто так прибыли на территорию союза Цзянцзо, - произнёс он.
- Честно говоря, почти случайно.
- Но вы хотели бы вступить в союз?
- Мне больше некуда идти, так что я был бы рад служить союзу.
- Союзу Цзянцзо всегда нужны сильные бойцы. Вы были пиратом, а значит, умеете командовать людьми, верно?
- Верно.
А вы неплохо осведомлены, подумал я. Интересно, как долго глава союза следил за мной?..
- Это хорошо. Но всех новых членов союза мы сперва подвергаем испытаниям. Вы согласны начать с заданий, в которых вам самому придётся исполнять чьи-либо поручения?
- Вполне.
- И вы понимаете, что вначале вы не будете знать всего, что знают члены союза?
- Разумеется. Это разумно.
- Тогда вам нужно будет поговорить с моей сестрой и с тётушкой Цин. Кто-то должен будет поручиться за вас: в союзе мы все - братья, и новый брат должен быть одобрен всеми остальными. В крайнем случае за вас могу поручиться я, но выйдет не очень хорошо, если сам глава, а не кто-то из членов братства, будет ходатайствовать о принятии нового брата...
- Я понимаю. Благодарю вас за доверие.
Я не верил своим ушам: лично глава союза был готов за меня поручиться, даже ещё не испытав меня в деле?.. Такой шанс нельзя было упускать.
Глава Мэй представил меня своей сестре, Лу Ян, сказав:
- Я думаю, что господин Юй может сопровождать тебя в твоей миссии. - и добавил, обращаясь ко мне: - Мы пока не можем сообщить вам все подробности этого дела, поскольку вы пока...
- Посторонний, - подсказал я.
Мне казалось очевидным, что чужаку доверять не следует. Если бы боевой союз разбалтывал свои цели наёмникам направо и налево, я сам счёл бы его не заслуживающим доверия.
Господин Мэй оставил нас вдвоём. Мы с госпожой Лу решили не уходить далеко и остаться на том же месте, и обговорить дело, не откладывая.
- Откуда вы родом? - спросила она.
- С севера. Но у меня нет дома. Мне много где доводилось бывать.
- Чем вы занимались?
- Я брался за разную работу. Последним местом, где я нашёл пристанище, было Восточное море. У меня был корабль, я пиратствовал.
- Вы больше привыкли действовать в одиночку, или можете действовать в команде?
- Я привык полагаться только на себя, но, будучи сперва матросом, затем капитаном, научился как исполнять команды, так и командовать людьми.
- Каковы ваши сильные стороны?
- Я преуспевал во многих дисциплинах, когда был студентом, но с тех пор растерял некоторые навыки, связанные с бумагами. Зато я хороший боец, и научился ещё некоторым приёмам, пока странствовал.
- Как вы можете оценить себя как бойца?
- Вы сможете сами увидеть меня в деле во время турнира, - сказал я.
- О, я совершенно не разбираюсь в боевых стилях. Будет лучше, если вы расскажете сами.
- Самого себя оценить сложнее, нежели со стороны: ты всегда видишь свои слабые стороны. Но, как видите, я до сих пор жив, хотя в моей жизни было немало сражений. И сегодня во время дружеских поединков ещё никому не удалось меня достать.
- Вы хорошо умеете сходиться с людьми?
- Я, как видите, не самый приятный собеседник. Но при необходимости я могу притвориться. Моя месть, о которой я рассказывал, стала возможна потому, что мне удалось втереться в доверие к чиновнику.
Пока мы разговаривали, я видел, что Бай Фэн, вопреки тому, что говорил, согласился с кем-то на дружеский поединок. Я рассказывал о себе, глядя на него, но он, конечно, меня не слышал. Поединок он проиграл, и я видел, как тяжело ему было подняться, упав на одно колено; и всё же я испытывал нечто наподобие гордости.
- Есть ли что-то, что вы делать не станете? - спросила госпожа Лу. Я задумался ненадолго.
- Пожалуй, что нет. Мне многим доводилось заниматься.
- Но у каждого человека есть что-то, что для него недопустимо. Ударить женщину, убить ребёнка...
Я пожал плечами.
- Не стоит думать обо мне как о благородном человеке. Будучи бродягой и пиратом, я лишился тех принципов, которые у меня когда-то были. Если что-то будет необходимо сделать, я сделаю это. И - да, я никому не доверяю, но - пожалуй, есть кое-что, что я не сделаю... я не предам первым. Предать доверие - это даже для меня слишком, так что на этот счёт можете не сомневаться.
Довольно мне было того, что я уже предал однажды доверие, которое было самым ценным из всего, когда-либо дарованного мне судьбой. Доверие главы Мэй было мне непривычно и также ценно, и я понимал, что не захочу его лишиться просто так.
- После Праздника фонарей мне нужно будет отправиться на север, в Великую Янь, - говорила тем временем госпожа Лу. - Вы знакомы с братом и сестрой Ай?
- Нет.
- Клан Ай достаточно влиятелен на севере. Сестра Ай - моя служанка, и я очень её ценю, и я буду сопровождать её на север, чтобы устроить её замужество. Я пока не знаю, какие подробности я могу вам сообщить, - возможно, позже вы узнаете больше...
Я и так не запомнил всех родственных перипетий, о каковых она мне сообщила, и понял только, что союз Цзянцзо намерен был укрепить своё влияние на севере; дабы избавить госпожу Лу от неловкости, я сказал:
- Если моей обязанностью будет обеспечивать безопасность вас и ваших людей, а не вести переговоры, то быть посвящённым во все подробности мне и не нужно. До политики мне нет дела.
- Чего вы хотите от союза Цзянцзо?
- Хочу я?.. - переспросил я удивлённо.
- Что вы хотели бы получить в качестве награды? Не может быть, чтобы вам совсем ничего не было нужно.
- У меня нет ничего, и мне не нужно многого. Где бы я ни был и что бы ни получал, ничто не приносило мне радости. Лишь в хорошей драке я ненадолго обретаю покой. И я буду рад возможности сражаться.
- Значит, вы согласны отправиться в путь после Праздника фонарей?
- Да. Мне знакомы северные земли, и я надеюсь быть вам полезным.
- Подумайте хорошенько. Это путешествие может быть непредсказуемым и опасным.
- Это звучит... обнадёживающе, - чуть улыбнулся я.
Неужели удача вновь повернулась ко мне лицом? Союз Цзянцзо предлагал мне то, что могло стать моей новой жизнью: доверие - мне, предателю, не заслуживавшему доверия - и опасность, позволяющую забыть обо всём прочем, когда кровь кипит.
- Вы хотите сейчас поговорить с тётушкой или позже?
- Я готов поговорить с ней в любой момент, когда она освободится.
- Что ж, я буду рада, если вы присоединитесь к нашему братству.
- И я буду рад служить союзу.
Я не стал говорить, что для меня это будет честью: всё же я мог стать лучшим выпускником известной школы, и многие кланы и братства желали бы заполучить меня. Вернее будет сказать, что и для меня, и для Цзянцзо сотрудничество будет честью. К тому же, чтобы быть "братом", я не стремился: одну семью я уже потерял, другой мне не требовалось.
Во дворе продолжали происходить дружеские поединки, и зрители собирались посмотреть на мастеров боя. Я тоже смотрел, стоя в стороне от толпы, и увидел, что Бай Фэн вновь смотрит на меня не мигая, как если бы я предстал перед ним, держа в руках собственную голову. Я не удержался и подошёл к нему:
- Ты чего на меня так смотришь?
- Что это?.. - он указал мне на грудь.
Я опустил взгляд и заметил, что сложенный веер, который я носил за пазухой, после пары поединков выпал и высовывался теперь из-за края ворота. Привычным жестом я убрал было его назад, но уже опоздал.
- Ты сохранил мой веер? Зачем?
- Должно же у меня было остаться хоть... что-то.
- Остаться? Для чего?
- Что-то, что мне было бы жаль повредить в бою, в отличие от себя самого. И, как видишь, он цел, - я достал веер, развернул его, повертел то одной, то другой стороной. - Ни единой дырки.
Отвертеться было невозможно, значит, Фэн имел право знать. Он позвал меня в дом, и я последовал за ним.
- Тебе так дорог этот веер?
- Да.
- Но почему?
- А ты хочешь, чтобы я вернул его тебе? - усмехнулся я, вновь убирая веер.
- Нет, но... я просто не понимаю.
- Скажем так: это единственное, что осталось мне с тех пор, когда я был... не тем, кто я есть на самом деле.
- Но ты ведь сам говорил, что это ничего для тебя не значило.
Дракон Ху вновь прервал наш разговор. Бай Фэн поспешил выйти, а я сказал не без внутренней гордости:
- Вам придётся терпеть меня здесь по меньшей мере до Праздника фонарей: я остаюсь в цзянху.
Я последовал за Фэном туда, где мы уже говорили в прошлый раз.
- Не обольщайся, - вздохнул я. - Я не сентиментален. Я храню этот веер, как... напоминание о том, чего у меня больше никогда не будет.
Бай Фэн и госпожа Лу явно думали обо мне лучше, чем я был. И стоило предупредить сразу, что я такое.
- Значит, это просто трофей, - сказал Бай Фэн и ушёл.
Гордость не позволила бы мне догонять его, но - она же не позволила мне остаться неправильно понятым. Как бы сложно мне ни было говорить об этом, было что-то оскорбительное в том, что меня сочли... кем? Тем, кто ценит недостаточно высоко то, что сам же и предал, от чего сам же и отказался?.. Бай Фэн удалился на кухню, я встал рядом с ним.
- Это - не трофей... - продолжил я, не то чтобы к нему обращаясь. - Скорее, замена. Неравнозначная.
- Такая замена в самом деле неравнозначна твоей семье.
- Нет, - я даже рассмеялся. - Не семье.
А он неплохо научился бить по самым больным местам! Не хуже того божка-пустослова, о котором рассказывал. Я не нашёл, что ответить, и всё же так и остался позади, глядя в спину Бай Фэну. Там меня и заметила тётушка Цин и предложила поговорить.
- Мне сказали, что вы желаете присоединиться к союзу Цзянцзо. Это так?
- Да, так и есть.
- Что вы умеете?
- Сражаться на море и на суше. Командовать людьми.
- Вы удачливы?
- Не могу этим похвастаться, но то, что я жив и нахожусь здесь, уже говорит в мою пользу.
- У вас много врагов?
- Они наверняка есть, но обычно я не оставляю своих врагов в живых.
- А что насчёт родственников тех, кого вы убили?
- Даже если они знают о том, что я это сделал, - они не знают, как я выгляжу и где нахожусь.
Кроме одного, кто как будто не собирался мстить.
- Значит, за вами немного кровников?
- Да.
- В ядах разбираетесь?
- Не имел с ними дела.
- А вот это напрасно.
- Я быстро учусь.
- Немного яда на завтрак, немного на обед, немного на ужин - и вы станете полностью невосприимчивы к ядам.
- Что ж, это будет интересно.
Я затем услышал, как Фэй Лю жалуется, что ему не с кем играть: игра для него означала поединки, и он был поистине неутомим и практически никому не уступал если не в мастерстве, то уж точно в выносливости. Тётушка Цин спрашивала его, не скучно ли ему будет дважды играть с одним и тем же человеком, и я сказал:
- Я ещё не играл с Фэй Лю.
- Фэй Лю, слышишь? Господин Юй хочет с тобой поиграть.
Фэй Лю быстро меня измотал: старые раны давали о себе знать, и я был уже не так вынослив и быстр, как в юности; но тётушка Цин высоко оценила мои боевые таланты.
Близилось наступление Нового года, и готовились новогодние пельмени. Бай Фэн вызвался подавать их на стол, хоть ему и неловко было управляться одной рукой.
- Ты завербовался в союз Цзянцзо пельменником? - спросил я.
Он не ответил, и я сказал госпоже Лу, с которой они порой обменивались парой слов и, как мне казалось, были знакомы:
- Присмотритесь к нему. Он весьма одарён, хоть и слишком скромен.
Я стал помогать Бай Фэну. Дело пошло быстрее, и он как будто перестал меня бояться.
- Видишь, ты на меня пагубно влияешь, - сообщил я ему. - У меня появляется чувство юмора, я начинаю улыбаться... как будто снова становлюсь тем, кем пытался когда-то быть.
Пока мы хлопотали вокруг стола, Бай Фэн вдруг воскликнул:
- Попробуй, тебе это должно понравиться! Это очень вкусно! - и протянул мне ложку карамели.
Я осторожно лизнул ложку и скривился:
- Оно настолько сладкое, что даже горькое!..
В полночь каждому давали палочку-фейерверк, и их зажигали друг о друга, передавая огонёк. Я не лез в толпу, а после подошёл к Бай Фэну и зажёг свой фейерверк от его.
- С Новым годом, - сказал он.
Ответ, и все прочие слова, и дыхание, - застряли у меня в горле, и я просто стоял и смотрел, как от палочки разлетаются искры-звёздочки, как жар спускается по ней вниз, подбираясь к пальцам, но гаснет, не успевая укусить. Как всё волшебное, этот миг закончился так быстро, что впору было усомниться, не привиделся ли мне Бай Фэн, говоривший со мной, как прежде. Но я устал от бесплодных терзаний и решил радоваться тому, что так или иначе в этот день он был рядом, поскольку, быть может, больше я его никогда не увижу.
Играли в новогоднее гадание: каждый писал предсказание и опускал его в корзину, а когда она была полна, её подносили к каждому же, чтобы вынуть предсказание наугад. Когда корзина дошла до меня, бумажек было в ней на самом донышке. Я достал одну, развернул и прочитал: "Мира тебе".
Я засмеялся и долго, долго не мог остановиться. Ничто не могло и не сможет принести мне мира - быть может, даже смерть.
Для участия в турнире проводили жеребьёвку: каждый второй участник писал на бумажке своё имя, а затем каждый первый вытаскивал случайную бумажку с именем своего противника. Мне досталось имя Дракона Ху. Я ждал турнира с нетерпением, гадая, найдётся ли тот, кто сможет нанести мне удар; а Дракон был одним из немногих, а может, и единственным, не считая Бай Фэна, с кем я за тот день ни разу не померился силами в тренировочных поединках...
Но всё произошло слишком быстро. Дракон нанёс удар - и он достиг цели.
Ещё некоторое время я наблюдал за турниром - немало поединков имели неожиданный исход, а старейшина Ши Вэйшуй и его телохранитель окончили поединок вничью, поскольку слишком хорошо знали стили друг друга. Но вскоре мне наскучило, и, чувствуя себя смертельно усталым, я ушёл в дом, где неизменно можно было найти рисующего мастера Ши.
- Вы грустите из-за поражения в турнире? - спросил он.
- Нет, напротив: я рад, что наконец нашёлся человек, способный меня победить. У нас с ним одна школа, но он знал удар, который я не учёл.
- Теперь вы будете знать, на что обращать внимание.
- Верно. Поражения зачастую более полезны, нежели победы.
- Тогда отчего же вы грустите?
- Я просто устал. И устал грустить в том числе. Это не имеет смысла. Уж лучше радоваться тому, что есть, здесь и сейчас.
- Вы разрешили ваш конфликт с господином Дунфэном?
- Между нами не было конфликта. Всё уже давно разрешено. Видите ли, я убил его брата, который убил моих родителей. После такого... сложно восстанавливать былую дружбу.
- Как же это произошло?
- Я ведь рассказывал историю о мести? Это моя история. Я действительно положил на алтарь своих родителей голову человека, из-за которого они погибли в тюрьме.
- Вы попали в тюрьму потому, что хотели защитить невиновного?
- Нет. Я попал туда потому, что меня обвинили в чужом преступлении, которого я не совершал.
- Что это за преступление?
- Так, пьяная выходка. Не имеет значения.
- Всё имеет значение.
- Теперь уже нет. Ничего не исправишь. И всё это в любом случае закончилось бы плохо. И если бы осудили того, кто совершил эту выходку, тоже было бы плохо... и тогда я, наверное, действительно попытался бы вытащить его из тюрьмы.
Я говорил, не заботясь о том, поймёт ли меня мастер Ши или нет. В конце концов, я вовсе не собирался затевать с ним беседу. Будь проклят судья Бай! Если бы он выбрал довериться мне, а не использовать меня, сообща мы бы сумели защитить Фэна, устроить побег, не дать ему сгинуть в тюрьме. Мы оба свернули бы горы, но... он не хотел терять не только брата, но и своё высокое положение судьи. Он ведь сам сказал, что предпочтёт умереть, если лишится доброго имени, - и я исполнил его желание. А Фэн неплохо жил и без имени, и без братской заботы...
Вошёл Бай Фэн и задал тот же вопрос:
- Ты так расстроен из-за проигрыша?
- Вовсе нет. Я рад, что кому-то удалось меня одолеть: я уж было думал, что этого не произойдёт. Есть даже что-то символичное в том, что меня победил именно Дракон.
- Что же в этом символичного?
- То, что он снова опередил меня.
- Я не понимаю.
- Не бери в голову. Я рад, что у тебя такие хорошие друзья, рядом с которыми ты выглядишь таким счастливым.
- А ты, как я слышал, присоединился к союзу Цзянцзо?
- Да. После Праздника фонарей отправлюсь на север, сопровождать госпожу Лу Ян. Я не могу просить тебя остаться. Но, если тебе однажды понадобится меч... ты будешь знать, где меня найти.
- Только если понадобится? Или можно будет найти тебя просто так?
- И просто так - тоже.
Когда был объявлен поэтический конкурс, я одолжил у одного из разбойников, Мин Сунлина, бывшего чиновника, лист бумаги и тушь и устроился писать. Я не писал стихов со школьных времён, да и тогда не был силён в стихосложении, - однако к началу конкурса успел закончить... И, дописывая последнюю строчку, услышал, что тема конкурса - весенние удовольствия. Проще говоря, что поэзия должна быть эротической, а не такой, как у меня.
Пока я ждал вдохновения, ко мне подсел хозяин Архива:
- Господин Юй, как вы относитесь к приключениям?
- В основном положительно.
- А как они относятся к вам?
- Обычно я не спрашиваю их мнения.
- А доводилось ли вам видеть много больных людей сразу? Доводилось видеть эпидемии?
- Нет, не доводилось.
- А как бы вы поступили, если бы увидели больных людей вокруг себя?
- Постарался бы действовать осторожней, чтобы не заразиться.
- Это разумно! Не увеличивать количество заболевших - первое правило врача. Собственно, вот в чём дело: Мэй Чансу порекомендовал мне взять вас с собой в одно приключение.
- В чём оно заключается?
- Видите ли, в одной местности люди начали плакать кровавыми слезами.
- Звучит... причудливо.
- Значит, вы согласны? Как скоро сможете отправиться?
- В любой момент.
- Договорились!
До конца конкурса я слушал чужие стихи вполуха, вполглаза задрёмывая. Судьями были "три невинных девицы и Мэй Чансу", что стало отдельным поводом для всеобщего смеха. После того, как конкурс был окончен и симпатии слушателей присуждены, ко мне неожиданно подошёл Бай Фэн.
- А ты почему не читал свои стихи?
- А я узнал тему конкурса, когда уже закончил последнюю строчку.
- Но ты всё равно мог бы прочитать...
- Ну нет, я не стану портить людям настроение своими унылыми стихами. Ты ведь знаешь, что я обычно пишу.
- Тогда, может, ты прочитаешь их мне?
- Ишь, чего захотел!.. Ну, тогда найдём какое-нибудь укромное местечко. Не могу же я заниматься таким интимным делом, как чтение стихов, при всех!..
Мы ушли в беседку. Я встал поближе к свече, чтобы различать собственный почерк.
- Как ты помнишь, стихи мне никогда не удавались... Презренная проза с рифмой, как мне однажды верно сказали.
- Они были неправы.
- Ну нет, они были правы. И декламатор из меня тоже так себе. Но раз ты вправду хочешь...
Дерево умирает, лишась корней,
И, крыльев лишась, умирает птица.
Когда умирает правитель - конец стране,
И армия без генерала не сможет биться.
Лишённые ветра, зря паруса висят,
Строка без бумаги - мертва, доходя до края.
И лишь человек, лишённый всего и вся,
Не то что живёт, но, сволочь, не умирает.
Он создаёт правителей и войска,
Пишет стихи, и, в штиль уходя без брода,
Только всего лишаясь наверняка,
Вдруг обретает подлинную свободу.
- Это хорошие стихи, - сказал Бай Фэн.
- Ты снова мне льстишь.
- Я никогда не льстил тебе, - возразил он серьёзно. - Я всегда говорил тебе только правду.
- Ну ладно, - сдался я со вздохом. - Тебе я верю.
- Правда?.. Ты мне веришь?..
- А как тебе не верить, если у тебя всё на лбу написано?.. И это я ещё не очень-то хорошо умею читать.
Праздник подходил к концу, и нужно было прощаться.
- Знаешь, меня ждёт одно... как выразился господин Линь Чэнь - приключение. Эпидемия. И... всякое может случиться, так что... - я достал из-за пазухи веер и протянул Фэну. - Хоть это и всё, что у меня есть, мне кажется, что тебе он нужнее, чем мне.
- Но... ты ведь говоришь, что у тебя больше ничего не останется.
- Мне кажется, что что-то да останется. И это что-то защитит меня не хуже, чем веер за пазухой. А тебе лучше быть с ним, как и ему лучше быть с тобой. Только в твоих руках он может быть красивым.
- Но ты ведь вернёшься?
- Я постараюсь. И... в общем, ты знаешь, где меня найти.
- Тогда - встретимся на Празднике фонарей?
- Встретимся на Празднике фонарей.
Фэн обнял меня, и я неловко похлопал его по спине в ответ, не обращая внимания на тех, кто проходил мимо.

Итоги и благодарностиЮй Цзо отправится помогать лечить поветрие ликов. И нагло выживет. Быть может, ещё уговорит Бай Фэна осесть на территории союза Цзянцзо.
Жаль, что на игре не случилось обещанных танцев. Сформулировал вот: флэшбэки/флэшфорварды сами по себе не плохи, но подходят для игр на максимум 12 человек, но никак не 27. Когда хотя бы половина от этого числа захочет поучаствовать, и каждый перформанс занимает несколько минут - уходит реально слишком много игрового времени, которое можно было бы потратить на общение, праздничные игры и прочая.
У меня не было завязок помимо Бай Фэна, который периодически оставался с разбойниками за закрытой дверью (а разбойники смотрели на меня волком, но возможности реализовать конфликт на игре не было - калечить нельзя, убивать нельзя), но тут я сам себе баклан - мог бы и докопаться до кого-нибудь, если бы был ресурс. Но тем особенно ценно, что мне уделили внимание и додали кусок игры, и не один. Юй Цзо в союзе Цзянцзо был прямо-таки нарасхват
Спасибо Хэлке за атмосферную игру и за Мэй Чансу!
Спасибо Птахе за историю! Надо теперь сыграть канонный оригинал, и без стеклища жёваного!
Спасибо Тавии за великолепную Лу Ян, и Ри за огненную тётушку Цин - эти женщины реально дали мрачной Рыбе то, чего ему очень не хватало, и порядочно подняли его со дна.
Спасибо Винс, Ильтин и Аваде за троицу, у которой всё пока хорошо, а потом всё равно будет плохо! Несмотря на некоторый взрыв мозга, взаимодействовать было приятно и интересно.
Спасибо Лучу за Дракона, весьма харизматичного гопника, и остальным разбойникам!
И - всем-всем-всем, оживлявшим истории. Это было хорошо.

После игры я отжал у Птахи вай-фай, раступился, а потом натянул пижаму поверх термухи и упал в спальник. Наутро Птаха приняла разумное решение: вместо того, чтобы подрываться пешком до станции, где электрички ходят редко, - без спешки выпить чаю и взять такси до Зеленограда, откуда электрички ходят сплошняком. В этой затее к нам присоединилась Джу из Калуги. Далее о том, как на такси в Подмосковье заблудиться
Казалось бы - что могло пойти не так? Мы забились в такси (багажник примёрз и не открывался, так что мне пришлось ехать, слегка сплющенным рюкзаками, воткнутыми в салон), до Зеленограда было недалеко. Но некоторое время спустя водитель, ехавший по яндекс-навигатору, изрёк настораживающую фразу: "А куда он нас ведёт?.." Видимо, навигатор тоже замёрз и дался дубу, ибо мы выскочили на платную трассу ЦКАД, которую, судя по всему, совсем недавно достроили и ввели в эксплуатацию. А о съездах, хотя бы технических, пока не подумали.
Итак, мы неспешно катились вперёд и вперёд по присыпанной снегом трассе - и не могли развернуться в принципе, как хомячок в узкой трубе! Ближайший разворот был в ближайшем населённом пункте - через 40 минут по прямой. С трассы открывались ослепительно прекрасные виды на белоснежные от снега, ровные пушистые ели, стройными рядами поднимающиеся к горизонту, как на картинке, - но такое зрелище хотелось бы увидеть запланированно... У Птахи впереди была игра, на которой она была мастером, и она писала игрокам, чтобы не приезжали слишком рано сидеть под дверью; у меня тоже была игра впереди, и я писал Вере; Джу отменяла урок. К счастью, водитель попался на диво спокойным и адекватным и воспринял глюк навигатора философски, а не стал орать, чтобы мы оплатили ему эти полтора часа поездки, которые мы не заказывали.
Итак, 40 минут туда, 40 обратно - и мы вырулили-таки на Зеленоград, где и дождались тёплой, комфортной электрички с вай-фаем. Джу мы потеряли в вестибюле метро, но ни Птаха, ни я на игры не опоздали. О Высоком чае я ещё напишу!

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, вот такой весёлый джир!, ролевиков приносят не аисты, стихи не ведают стыда, убого от бога

СнилосьВ целом сны снова крутятся вокруг транспорта, иногда школы, - типично для рабочего уровня нервяка. Но в финале последнего сна было забавное: мы с Птахой проходили мимо поляны, на которой тренировали какой-то танец, и Птаха вытащила меня танцевать, как обычно по принципу "не знаешь схемы - просто повторяй за остальными". Схема была следующая: сначала вальс (музыка довольно бодрая, в испанском стиле), затем дамы и кавалеры выстраиваются в две параллельные линии; дамы совершают прыжок в сторону, отчего колонна смещается, затем кавалеры совершают несколько перекрёстных шагов спиной вперёд в противоположном направлении, так что в результате колонны расходятся практически полностью и хвост одной совпадает с головой другой; предполагаю, что после движения повторяются в обратном направлении и порядке, т.е. кавалеры прыгают, а дамы шагают, и все возвращаются на свои места (поскольку Птаха спросила меня: "Прыгать будешь?"). А забавно то, что танец прервался, потому что стоявший в хвосте колонны пёс-хаски(!) выполнил неправильное движение. Да, совсем как в меме "Шарик должен танцевать"...

Бессонница.Бессонница, если что, никуда не делась, даже когда я ложусь в пять утра, - считаю до двухсот овец, отгоняя навязчивые мысли (некоторое время ещё считал кроликов для разнообразия, но при последнем заходе мозг так лихо напомнил мне обо всех умерших кроликах, что я вернулся к овцам). Но в целом ныть как-то неловко, всем сейчас нелегко.
Что до Ильсора, то крысноеэтот дед забирается под потолок карантинки на одних передних и, сидя в кофтогамаке, жуёт гамак, потому что гамак сам себя не прожуёт. А Ясон начал выдавать озвученное дыхание, будем обследоваться и лечиться.

Под горячую руку расформировал пару тэгов в дайре. Теперь вместо непонятного "бывает только смена отп" (отсылка к "не бывает бывших слэшеров") - тэги фанфикшн (все мои фанфики и идеи) и фанарт (по понятным причинам - преимущественно не мой), а вместо общего тэга для рисунков - рисуют моих персонажей и коммишны, рисуют меня (самый старый арт надо будет перевыложить) и я рисую (всё позорище, мотивирующее продолжать). Надеюсь, вам будет удобнее (мне - уже)).

Сегодня приехал к выздоровевшему Грею на отложенное допразднование Нового года. Первым после Шера - а после присоединились Тоха, Даша с Сашей (они снова испекли офигенно вкусный каравай!), Люция в качестве почти-радужного единорога, Каэ и Луар с неевклидовыми штанами (шить happens). Мне достался сидр Appleton прекрасного слаанешитского цвета с черникой, розмарином, лемонграссом и мятой, очень вкусный (и ещё более кислый, если закусывать шоколадом). Стоило приехать уже ради того, чтобы увидеть Шера в юбке (окей, килте), сшитом Люцией из синих и чёрных медицинских масок
Читать дальше о прекрасном?За короткий период времени мы, будучи трезвыми, определили, что:
- Ксеноморфы могут быть одновременно ксенофобами, ксенофилами и ксенофагами;
- Долматин - это белок, который получают из долмы;
- Если упоротость есть базовая форма, а всратость - совершенная, то превосходная степень - это еб@нутость;
- Всратость компании определяется по наименее всратому звену;
- А всратосфера есть совершенная форма ноосферы.
Решили, что у нас гномский Новый год, а затем назначили Новым годом Ортхильду, которая ехала к нам последней. "Новый год уже на Калужской!". Отличный способ, между прочим, в день, никак по дате не связанный ни с каким Новым годом, с нетерпением ожидать приближения Нового года! Ну чо, встретили... сперва затаившись и очень стараясь не ржать. Новый год был несколько фрустрирован. Ортхильда, прости долбо@бов!
После - продолжали гнать и открывали киндер-сюрпризы (собрали пару машинок и вертолёт). Я успел услышать несколько песен Шера, но убегать мне нужно было раньше, ибо завтра игра. Подарки же решили разбирать тогда, когда все уже - и ещё - в сборе. Поэтому меня, самоидентифицировавшегося как бесполезный кусок антуража, назначили ёлкой, нарядили (чем попало, включая свитера, игрушечный автомат, вешалку и шляпу) и водили вокруг меня хоровод. Ёлка осталась довольна, и ёлке даже подарков досталось!
Подарки я открывал уже дома. И во-первых, это был пакетик с рандомной Лего-фигуркой по ГП, и мне попался собственной персоной Гарри с крошечным учебником (судя по котлу на обложке - по зельеварению). Люблю Лего-фигурки нежно! Во-вторых, это был запас маны - две шоколадки, той самой (у)пористой Победы по вегану! Учитывая то, что давеча Птаха купила мне три таких же шоколадки, чтобы я не страдал без сладкого, - маны мне хватит надолго И в-третьих, это были белые и пушистые тапочки, невероятно мягкие, так что этой зимой у меня точно никогда не будут мёрзнуть лапы. А кто что подарил - даже не знаю, могу угадывать из числа тех, кого у нас в Новый год не было: Грея, Ортхильды и Люции. Кто бы знал, как каждый раз удивительно и приятно, когда дарят что-то из вишлиста! Всем патронусов:

@темы: moments of life, friendship is magic, moments of dream, это крыса и ей не стыдно, моя прописка азкабан, i'm a master of toys

Давно задуманный, давно обещанный текст для псобрата [Гло], вдохновлённый артом и моим давним хэдканоном, что собаки заклинателей были тибетскими мастифами. Текст, который должен был быть ма-аленькой зарисовочкой, но что-то пошло не так
Да, я знаю, что мастифы не бывают белыми и что проходит слишком много лет для жизни крупных собак, но время - облачко.
Хэштэги: собаки, girl power, немного юньмэнских партизан, ещё раз собаки. И собаки.
Как всегда у меня - боль и превозмогание (такой уж у нас канон) с ХЭ. Всё ради ХЭ.

3976 слов, R за смерти животных и людей- Отец... давай собаки будут жить у бабушки? А я буду их навещать?
Наследнику главы клана не подобает плакать, даже если очень хочется. Особенно если очень хочется. Нужно только сжать зубы покрепче, когда рвущиеся из груди рыдания напирают, как волны на пристань, - в груди станет немного больно, будто от долгого бега, но глаза останутся сухими.
- Цзян Чэн, ты ведь знаешь, что бабушка уже старенькая. Она не сможет ухаживать за собачками. Это сейчас они маленькие, а когда вырастут, то смогут запросто её опрокинуть.
"Маленькие" щенки, с большими бархатными лапами и складочками на мордах, аккуратными конвертиками ушей и закрученными на спины хвостами, сновали вокруг. Цзян Чэну всё хотелось дотянуться до них, обнять всех сразу, погладить, но щенки совершенно не понимали важности прощания и то и дело отвлекались, разбегались, наскакивая друг на друга и хватая какую-то замусоленную щепку.
- Я понимаю, - совсем неподобающе глухим голосом выдавил будущий глава клана.
- Не переживай. Скоро будет праздник середины осени, гости съедутся на большую ярмарку, и мы найдём сестричкам самых лучших хозяев. А ты чего хочешь на ярмарке? Хочешь тигра, который ходит на верёвочке?
- Я ничего не хочу, - Цзян Чэн шмыгнул носом и вытер его рукавом. - Я хочу своих собак.

- Это настоящий мастиф, верно?
Рослый воин с длинным копьём за спиной поднял щенка под мышки, любуясь, и в его голосе было больше утверждения, нежели вопроса. Щенок завилял хвостом, а Цзян Чэну пришлось задрать голову, чтобы заглянуть воину в лицо.
- Самый настоящий. Вы что, не видите?
Воин, посмеиваясь, прижал к себе Милашку одной рукой, другой ощупывая её от холки до крупа, пока та, вертясь, норовила облизать ему подбородок.
- Ещё как вижу! Она очень крепкая. Просто зверь.
- Её зовут Милашка.
- Тебе не кажется, что это не самое подходящее имя для мастифа? - воин снова рассмеялся, засовывая щенка за пазуху и развязывая мешочек с деньгами. - Если я буду звать её так, на меня все девки станут оборачиваться.
Цзян Чэн смущённо насупился, а отец, пряча улыбку, укоризненно покачал головой и ответил:
- Можете звать её как хотите, она привыкнет. Пока они маленькие, они все такие милашки.
Воин почтительно поклонился и ушёл.
- Да это же белая собака!
У торговца с козлиной бородкой при виде Жасмин глаза заблестели, и он потянул жену за рукав.
- Дурень, пойдём. Белые собаки очень дорогие.
- Что ты понимаешь! Я её беру.
- Её зовут Жасмин, - сказал Цзян Чэн.
Покупатель не обратил на него никакого внимания. Поплевав на пальцы, он отсчитывал монеты, не сводя взгляда с Жасмин, которая робко пряталась за сестру.
- Это Жасмин, - повторил Цзян Чэн чуть громче. - Она очень любит яблоки. Проследите, чтобы она не съела слишком много яблок сразу!
Жасмин тихонько пискнула, когда торговец ухватил её за шкирку и посадил в корзину со всякой глиняной и жестяной утварью. Затем, глубоко кланяясь, он удалился.
- Постойте!.. - выкрикнул было Цзян Чэн, но корзина с белым щенком уже растворилась в толпе.
- А-Чэн, невежливо так кричать. Господин не станет кормить собаку яблоками.
Принцесса осталась одна, и у Цзян Чэна затеплилась надежда, что никто не захочет её забирать, но отец сам предложил щенка знакомому землевладельцу.
- А она не злая? - с сомнением спросил тот, разглядывая Принцессу. - Говорят, рыжие собаки злые.
- Она очень добрая, - сказал Цзян Чэн. - Её даже самые маленькие дети не боятся.
- Очень послушная, - поправил Цзян Фэнмянь. - Она не доставит вам хлопот, даже когда вырастет.
- Ну ладно, беру. Будет охранять двор от воров. Имя у неё есть?
- Принцесса.
- Вот как! - старик потрепал Принцессу за ушами. - Так на конуре и напишем. Уж не обессудьте, Ваше Высочество, но у нас не императорский дворец...
Цзян Чэн смотрел, как новый хозяин Принцессы удаляется по увешанной красными бумажными фонарями улице, продолжая что-то говорить щенку. В свете фонарей её шерсть казалась особенно яркой.

Есть легенда, что светлые точки над бровями чёрных мастифов - это ещё одна пара глаз, которыми собака видит зловредных духов и отгоняет их своим гулким лаем. Милашка не видела духов, несколько лет изо дня в день она видела одно и то же. Её тяжёлая цепь была прикреплена к вкопанному в землю столбу, и, блуждая вокруг него, она протоптала колею, как осёл, вращающий жернов. Рядом были другие собаки, много самых разных собак - больших и поменьше, тяжёлых и поджарых, мохнатых и с короткой жёсткой шёрсткой на складчатой шкуре. Но даже натянув цепь до предела, невозможно было соприкоснуться хотя бы носами. Можно было лишь лаять друг на друга - от скуки, от голода, от бессильной ярости, до хрипа. И днём, и ночью постоянно кто-то лаял.
Её больше не звали Милашкой, здесь имя нужно было заслужить. Иногда других собак куда-то уводили, и однажды её тоже привели в какой-то сарай и поставили на циновку, покрытую тёмными пятнами. Циновка остро пахла кровью, мочой и страхом. На противоположную сторону циновки втащили рослую светлую суку с острыми ушами, похожую на волчицу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не зная, как разойтись, нервно облизывая губы и носы, пока люди что-то выкрикивали над их головами и хлопали в ладоши. Остроухая не выдержала первой - припала на передние лапы и разразилась лаем. Милашка не ела уже несколько дней, у неё болела голова из-за палящего солнца, от которого негде было укрыться, - но она наконец-то могла дотянуться до источника раздражающего шума.
Она бросилась вперёд, вцепилась светлой суке в холку и подмяла под себя.
Что было дальше, она толком не помнила. Кажется, её челюсти разжимали палкой, кажется, её хвалили. Потом её снова посадили на цепь и дали кость (о, как бесновались все собаки, учуявшие запах мяса!). Светлую суку, похожую на окровавленную тряпку, вынесли из сарая, окунули её голову в бочку с дождевой водой и держали так, пока её лапы не перестали дёргаться.
Вскоре Милашка узнала, что теперь её имя - Чёрная Яо. На неё делали большие ставки.
За те годы, что она провела у хозяина, на её глазах повесили или утопили в бочке ещё четырёх проигравших собак.

Жизнь Принцессы была вполне неплохой. Старик в самом деле сколотил для неё конуру, где она дремала днём, наблюдая за курами и гусями, подходящими к самому её носу, а по ночам она обходила большой двор, чутко прислушиваясь к каждому шороху. И хотя за несколько лет ей довелось залаять только по самым ничтожным поводам - то мальчишки пытались перелезть через чужой забор, то какой-то пьяница навалился на калитку, а один раз попросил приюта бродячий заклинатель, - свою миску объедков Принцесса получала вполне исправно и ежедневно. До того дня, когда старик умер.
Обычно Принцессе было запрещено заходить в хозяйский дом, но когда старик не вышел на порог утром, не вышел и вечером, - она забеспокоилась и толкнула лапами дверь. Так она впервые узнала, как пахнет смерть - вкрадчивым шлейфом тоски, будто случайно хватанула пастью мышь, проглотила целиком, а она застряла поперёк горла гадким комком. Пытаясь выкричать этот комок, Принцесса хрипло завыла, и выла до тех пор, пока не почувствовала себя пустой-пустой, как дырявый горшок.
Собрались соседи, перенесли тело в похоронный дом - Принцесса следовала за ними, а после вернулась, чтобы продолжить сторожить двор. Прошла неделя, её живот подводило от голода, но куры и гуси, не заметившие перемен и всё так же копавшиеся в пыли, не были для неё добычей. За это время письмо, отправленное соседями родственникам старика, добралось до города.
Чужих людей Принцесса встретила как положено: грозно и упорно залаяла. Она дыбила шерсть и клацала зубами в воздухе, широко расставив лапы, - ей совсем не хотелось вредить этим людям, и она боялась их и их высоких лошадей не меньше, чем они её, но если они посмеют приблизиться к имуществу её хозяина, они не оставят ей выбора.
- Это что, бойцовый мастиф? И зачем только дед купил такую тварь - умом, что ли, повредился?..
- Ещё и рыжая! И нёбо чёрное! Как только его не сожрала!
- В деревне есть охотники? Надо позвать лучника, пусть её пристрелит.
- Лучше сразу звать заклинателя! Она будто демоном одержима.
- Ну, пошла! Пошла! Прочь, кому говорят!
Принцессе казалось, что она вросла лапами в землю: она не могла отступить ни на шаг назад, но и на то, чтобы двинуться вперёд, не хватало ни смелости, ни сил. Глаза заволокло кровавой пеленой, из пасти падала слюна, в пустом желудке каждый собственный звук отдавался как удар. Затем в неё полетели камни, некоторые из них были тяжёлыми, они врезались в её лапы, рёбра, морду, а что было потом, она помнила плохо. Кажется, она бежала, не разбирая дороги. Она словно стала снова маленьким испуганным щенком: бросаясь к людям за помощью и защитой, удивлялась, почему они шарахаются от неё, а пытаясь спрятаться под доской или корзиной, не понимала, почему укрытие валится наземь.
Придя в себя, Принцесса осталась жить в окрестностях деревни - ей больше некуда было идти. Привыкшая к ежедневной миске объедков, она не сразу приучилась копаться в мусорных ямах, - но этого было недостаточно, и рыжая шерсть свалялась на торчащих рёбрах, а голод сделался постоянным спутником. Ей нравилось возиться с детьми, катать на спине их кукол, приносить из зарослей упавший туда мяч или игрушечные стрелы, - а дети совали ей в пасть, тайком от родителей, то паровую булочку, то рисовый шарик. Шли годы, конуры с заботливо вырезанными иероглифами давно не было, и больше никто не называл её Принцессой; дети звали её Бродяжкой, а взрослые порой говорили: "вот старая собака нашего старика" - от уличной жизни на её морде и лапах рано появилась седина.

Что до Жасмин, то её не называли никак. Она не знала, что её пушистая белоснежная шкура будет стоить очень много золота, когда она вырастет, и что её кормили густой пшеничной кашей, чтобы складки росли и меха становилось больше - да и мясо от этого станет жирнее. Её клетка была такой тесной, что вскоре сделалось невозможным встать в ней в полный рост или вытянуться во всю длину. Были ещё клетки - с собаками с севера, чей мех был серебристым, а глаза раскосыми, с лисицами, которые беспрестанно метались и вопили, и даже с покалеченным медвежонком. Решётчатый пол натирал лапы, а под ним на земле рос холмик дерьма, так что у Жасмин от вони совершенно отбило нюх.
Однажды лисицы исчезли, а с оставшимся хозяйством торговец решил сниматься с места.
- Может, забьём и белую собаку тоже? Меньше груза тащить на себе.
- Да что б ты понимала в собаках! Сейчас она ещё щенок, а станет ещё крупнее!
Клетки побросали в повозку, запряжённую коровой. Так Жасмин отправилась в путь, выпадавший не всякой собаке. Сквозь прутья своей клетки она видела города и поместья, ярмарки с нагруженными товаром диковинными лошадьми с двумя горбами, заливные рисовые поля, блестящие на солнце бамбуковые рощи и изрезанные ветром горы, похожие на башни, спокойные реки и шумные водопады. Где-то торговец задерживался дольше - что-то купить, что-то продать, переждать дурную погоду или покутить со знакомцами; так Жасмин узнала, что в разных землях носят разную одежду, едят разную еду и даже говорят по-разному. Один раз они, прибившись к каравану, прошли по краю пустыни, где было так мучительно жарко, что Жасмин потеряла сознание.
Как-то ночью на привале на торговцев напали разбойники: Жасмин разбудили крики, сполохи факелов. Телега перевернулась, клетка Жасмин ударилась о землю, и решётка как будто прогнулась. От страха Жасмин не соображала, что делает, но ею как будто овладели древние как мир духи, нашёптывавшие: борись, беги, спасайся, прячься! Упершись в днище клетки спиной, она принялась толкать и расшатывать прутья лапами, пока два из них не вылетели, а ещё два не сломались. Жасмин не без труда протиснулась в дыру, оставляя на обломках клочья шерсти, и заползла под охапку соломы, не издавая ни звука, - только сердце колотилось как бешеное. Когда всё стихло, она выбралась и убежала.
В её короткой жизни у хозяина (она даже не проверила, выжил он или нет) не было ничего: ни ласки, ни вкусных угощений, ни игр, ни похвалы, - только ругань, если она лаяла или выла. По ночам ей снились пробегающие мимо, монотонно покачиваясь, холмы, луга, крестьянские домишки, лица, птичьи голоса. Лишь иногда, когда удавалось заснуть особенно крепко, ей вспоминался мальчик, который гладил её, расчёсывал белоснежную шерсть и называл по имени. Где-то там, невероятно далеко, где оставался этот мальчик, и был её дом.
Пришла пора возвращаться домой.
Порой во сне Жасмин вырывалась из клетки и бежала по высокой траве быстро-быстро - и всякий раз просыпалась от того, что, перебирая лапами, задевала когтями прутья; теперь же оказалось, что из-за долгого сидения в клетке её тело стало тяжёлым и рыхлым, а лапы - слабыми, и даже на медленной рыси её вскоре начинала мучить одышка. Но Жасмин не умела задумываться о том, что путь будет долгим: она просто шла и шла, отдыхала и шла снова. Она находила дорогу не чутьём, которого была лишена, а узнавая пейзажи, которые видела прежде, - и ещё каким-то шестым чувством, которому не было названия. Она настолько привыкла быть бесшумной и незаметной, что у неё выходило красть еду с прилавков и с уличных столиков трактиров, и в сумерках её неоднократно принимали за призрака.
Несколько раз Жасмин сбивалась с пути, но вновь выбирала верное направление. Она не замечала, как похудела и окрепла и могла бежать дольше, обгоняя плетущихся по дорогам волов; не замечала, как её великолепная белая шерсть потемнела и стала тёмно-серой. Когда навстречу ей стало попадаться больше крестьян, везущих свои пожитки, она поняла, что эти люди бегут - бегут от надвигающейся на них беды. И это заставило её только ускорить шаг.
На границе Юньмэна она переплыла реку в узком месте, вывалялась в песке, отряхнулась и пошла на звуки голосов. Они звучали совсем не так, как звучат чужие, и всё же приветливого в них было мало: эти люди готовились к чему-то, подбадривая друг друга, а кому-то угрожая отрывистыми словами. Жасмин в нерешительности остановилась в кустах, за пределами освещённого костром круга.
- Там собака!
- Да ну тебя. Я уже не ведусь на эти дурацкие розыгрыши.
- Говорю тебе, это собака, посмотри сам!
- Так прогони её!
- Это белая собака, Вэй Ин! Это Жасмин!
Жасмин впервые за годы вильнула хвостом. Это было так странно, что она даже на мгновение обернулась, чтобы убедиться, что это действительно был её собственный хвост, а не какой-нибудь цветок, качнвушийся от порыва ветра.
- Ты перегрелся? Любую псину будешь называть своей? Да она такая же белая, как я - монах в...
- Жасмин! Иди сюда, девочка, не бойся!
Жасмин вылетела из кустов, путаясь в лапах, и угодила прямо в объятия своего мальчишки, который был теперь выше её на целую голову.

Бродяжка ощущала разлитую в воздухе тревогу. По дороге мимо деревни порой проезжали незнакомые люди в тёмных одеждах, с длинными плетьми, и все игры сразу же прекращались: женщины звали детей домой, а взрослые, отходя на обочину, кланялись. "Вэнь" - таким словом их называли. Бродяжка не понимала, почему их боялись, этих мужчин и женщин, и из любопытства последовала за ними, пока не показываясь. Это было как игра: прячась за деревьями и валунами, будто дикий зверь, она следила за людьми клана Вэнь, оставаясь для них невидимой.
К исходу дня ей это наскучило, и она хотела было повернуть назад, как вдруг она учуяла почти забытый запах - запах смерти. От него шерсть на загривке вставала дыбом и отчаянно хотелось бежать прочь, но что-то, что было сильнее её, толкнуло её вперёд, к ручью, русло которого разрушило множество следов, превратив его в мутную от крови лужу. Возле ручья лежал, раскинув руки, человек - видимо, его застали врасплох, когда он набирал воды, и окружили превосходящим числом. Поскальзываясь на вспененной грязи, Бродяжка осторожно, почти ползком подобралась к человеку и обнюхала его, убеждаясь, что он безнадёжно мёртв и что она никогда не встречалась с ним прежде.
Неожиданно что-то звякнуло, заставив Бродяжку отпрыгнуть: она задела носом колокольчик, привешенный к поясу мертвеца. Этот звук также был знакомым и также заставлял вставать дыбом шерсть, но от какого-то иного чувства узнавания. Когда она была щенком, и рядом были сёстры, а мир был маленьким и полным родных и привычных запахов, кто-то играл с ней, дразня таким же колокольчиком, и она старалась поймать то и дело ускользающую кисточку. Этот убитый человек был из того мира, и он пришёл оттуда, куда ехали вооружённые чужаки. Маленькому миру, где всё было просто и безопасно, грозила опасность, пахнущая смертью. И Бродяжка побежала вперёд.
- Смотри-ка, собака!
Бродяжка даже не поняла, как лапы вывели её на запах жарящегося на костре мяса. Просто в какой-то момент ничего, кроме этого запаха, не осталось, он завладел всем её существом и властно тянул за собой, к лагерю чужаков, разбитому в чьём-то поместье.
- "Собака", скажешь тоже. Облезлая паршивая дворняга.
- Да ты на голову её посмотри, дурак! Это же мастиф! Красный мастиф, цвета Солнца! Собака, поди ко мне!
Человек протянул ей кусок мяса, и Бродяжка замерла, мелко подрагивая. Взрослые люди были более непредсказуемы, чем дети. Они могли говорить с тобой ласково, а потом пнуть ногой. Но она никогда не ела настолько сочного, настолько свежего мяса. Ни объедки, ни кости, ни чёрствые лепёшки не могли сравниться с этим запахом, и застарелый голод, как глубокий шрам, теперь ныл нестерпимо.
- Да зачем тебе старая собака?
- Эти собаки - самые преданные. За такой вот кусок прикроют тебя от стрелы, вытащат из огня, прыгнут за тобой в пропасть. Прикормлю её, и она будет меня охранять.
"Охранять"... Бродяжка знала это слово, хотя не слышала его в свой адрес уже очень, очень давно. Охранять - это лучше, чем игра, это по-настоящему и всерьёз, это то, ради чего она выросла с острым нюхом, острым слухом и острым зрением; охранять - это конура от дождя и от зноя, это полная миска каждый день, это человек, который называет тебя по имени... Бродяжка сделала ещё один шаг вперёд и помахала хвостом.
Но где-то там, впереди, был дом. И дом нужно было защитить.
Солдаты клана Вэнь, отступая, подожгли деревню, возле которой столкнулись с партизанами. Бродяжка подняла голову, уловив запах гари и увидев над верхушками деревьев поднимающийся к облакам чёрный и кудлатый хвост дыма. Этот запах перекрыл манящий аромат мяса, и она сорвалась с места под удивлённые возгласы людей, отдыхавших в ожидании приказа.
Бродяжка бежала напрямик, и даже когда перед ней встала стена огня, не стала останавливаться. Все собаки боятся огня, все живые создания и мёртвые твари боятся огня, - но Бродяжка зажмурилась и решила, что это просто игра. В её ушах зазвучали детские голоса - "Прыгай, прыгай!" - как в тот день, когда нашли на окраине поля широкую канаву и перепрыгивали через неё по очереди, визжа от страха. Канава была неглубокой, но на дне была рыжая глина, испачкаешься - заругает мать...
Бродяжка выпрыгнула навстречу людям прямо из огня - такого же рыжего, как её развевающаяся шерсть, - подобно легендарной воительнице, приходящей на помощь своей армии в сопровождении пламени священного дракона.
- А это ещё что такое?!.. Это я не призывал!
- Это просто собака... Да нет, это не просто собака! Это же Принцесса! Она тоже вернулась!
Принцесса, запыхавшаяся, вывалив язык, уткнулась лбом в колени Цзян Чэна.
- Только не говори, что ты и её оставишь! Одна собака - это ещё куда ни шло, но две - это уже перебор!
- Вэй Усянь. Это собаки клана Цзян. Поэтому - или они сражаются вместе с нами, или вы сражаетесь без меня.
Принцесса, пыхтя, подставляла голову рукам Цзян Чэна. У него на поясе висел колокольчик, и от него пахло домом, а значит, дом был здесь, пусть и под открытым небом.
- А к тому же... она прибежала с той стороны. Деревни на востоке от нас отрезаны, но она наверняка знает тропы, по которым можно пробраться туда так, чтобы нас не обнаружили. Слышишь, Принцесса? Поиграем? Отведёшь нас к своим друзьям?
Принцесса гавкнула и застучала хвостом по земле.

Чёрная Яо знала, что у людей есть сила и власть. На человека нельзя скалить зубы, нельзя лаять, нельзя даже поднимать взгляд. Самые могучие псы при приближении людей распластывались по земле, а если на них замахивались - могли обмочиться от страха. Собаки рвали друг друга на циновке, но люди могли разнимать их голыми руками, и только люди решали, кому жить, кому умирать. Чёрная Яо хорошо выучила, каким тоном говорят о собаке, которая умрёт.
- Молодой господин Вэнь желает увидеть поединок Чёрной Яо с его лучшей собакой.
- Но ты ведь понимаешь, что это значит. Это будет конец для неё.
- Понимаю не хуже, чем ты понимаешь, что права на отказ для тебя не предусмотрено.
- Ещё бы.
- Но подумай сам, она всё равно скоро состарится и не сможет драться. Чего стоит пожертвовать какой-то старой собакой ради благоволения Бессмертного Владыки?
- Ты прав. А в честь его победы я подарю молодому господину щенка. Это будет подходящим знаком того, что лучшие воины Юньмэна - на стороне сильной власти.
Чёрная Яо не могла понять, о чём именно говорит хозяин, но когда он повернул голову в её сторону - почувствовала, что для него она больше не живая собака. Что у неё снова нет имени. А жить хотелось - и хотелось чего-то кроме цепи и сарая, чего-то, о чём здесь старались скорее забыть, чтобы не стать слабее. Чего-то, что остаётся внутри каждой собаки после того, как мать умывает её шершавым языком и согревает своим теплом. Это тепло Чёрная Яо и могла бы назвать жизнью, умей она говорить.
- Ей всё же стоит быть в хорошей форме и достойно себя показать, иначе молодой господин решит, что его победу подстроили нарочно. Ей нужно тренироваться.
Чёрную Яо привели в сарай и поставили напротив коричневого кобеля с кривыми лапами и круглой головой. Пасть у него была порвана, и часть зубов торчала наружу. В его глазах Чёрная Яо увидела своё отражение - и такую же безмерную усталость, каковая, должно быть, пустила корни в ней самой. Кобель молчал, напрягшись всем телом, приготовившись защищаться или атаковать.
Чёрная Яо собрала все силы, бросилась, ударила его грудью, сбила с ног, перескочила через его голову и побежала дальше, к выходу из сарая, - створки не успели закрыть, и догнать её тоже никто не мог. Собак ей вслед не спустили, видимо опасаясь, что сбегут и они тоже, - только кричали, но вскоре крики остались позади. Чёрная Яо не задумывалась о том, куда она бежит и зачем, ей просто нравилось, что её сильное, выносливое тело может ещё и так: свободно мчаться галопом, перемахивая через препятствия. Быть может, если бежать достаточно долго, отыщется то самое место, где нет толпы, выкрикивающей ставки, нет циновки, исцарапанной сотнями когтей, нет застревающих в твоей шерсти чужих клыков, а есть тепло, в котором можно свернуться клубком и закрыть глаза, хотя бы и навсегда.
Людей и их жилищ она сторонилась и вскоре оказалась в диких зарослях. Множество новых запахов и звуков обрушилось на неё разом, будто она заново родилась, и от переполнявших её сил Чёрной Яо хотелось по-щенячьи резвиться, катаясь в шуршащих листьях и подбрасывая пастью гладкий камень, выкопанный когтями из лесной подстилки. Вечером ей удалось выследить и убить фазана, и съесть его целиком, хрустя тонкими косточками и перепачкавшись в перьях.
Несколько дней спустя она услышала шум, походящий на шум толпы. Было так странно слышать его в глуши, что она подкралась поближе, так же осторожно, как к добыче. На лесной прогалине дрались люди - она и не знала, что люди тоже дерутся; их как будто никто не заставлял, но одна группа людей была больше и явно радовалась тому, что побеждает, а другая была меньше и, несмотря на потрёпанность, не желала отступать. Людям было не до неё, и Чёрная Яо выпрямилась во весь рост, наблюдая за этим необычным зрелищем.
- Собака! - один из тех, кто проигрывал, всё же заметил её.
- Не отвлекайся! Откуда здесь взяться соба... И правда. Нам конец, если это их собака.
- Это... это моя собака! Милашка! Эй, Милашка!
- Брось, не сработает! У такой псины точно есть хозяин. И только ты можешь называть "милашкой" эдакое порождение Бездны...
Чёрная Яо, в тяжёлом свинцовом ошейнике, склонила голову, прислушиваясь к голосу, срывающемуся от усталости. Напиравшие люди клана Вэнь были сильны. Они были олицетворением власти - власти с тяжёлыми палками и крепкими верёвками, власти, которая тащит тебя на ринг и понукает криками, которая держит тебя на цепи и бросает кость, когда ты истекаешь кровью.
У Чёрной Яо не было дома. Она никогда не делила людей на своих и чужих. Она привыкла бояться людей, как сами люди боятся своих богов и демонов, - но что-то, ворочавшееся внутри, глубоко под покрытой шрамами шкурой, говорило: пусть однажды - в первый раз - победит тот, кому суждено проиграть. Пусть тот, кто смотрит в глаза смерти, не отворачиваясь и не поджимая хвост, в этот раз не погибнет. Потому что у этого человека есть, за что драться, - и у неё, у Милашки, это тоже может быть.
Она боялась людей - но не раз слышала, как воинов клана Вэнь называют псами, а значит, они ничем не отличались от неё.
Милашка припала к земле, разбежалась и прыгнула. Воин, чем-то похожий на её бывшего хозяина, устоял на ногах и заслонился рукой, но она дотянулась до его горла, вцепилась и сжала, чувствуя, что захлёбывается горячей кровью. Остальные испуганно закричали, кто-то подступил было к ней, держа наизготовку оружие, - но она подняла голову, зарычала, и люди, которых она когда-то боялась, люди, которые решали, кому жить, кому умереть, - побежали от неё.
Цзян Чэн, остановившись там, где застал его неожиданный исход стычки, прошептал:
- Это моя девочка... - и повторил, громче, чтобы слышали все: - Это моя девочка!

Арт - (с)Atthis

@темы: человек собаке друг, фанарт и иллюстрации, фанфикшн, демоны по вызову круглосуточно