придворный врач раздаёт таблетки, бинтует принцессе кисть,
он молчун, не любит всей этой бессмысленной болтовни.
а что тут скажешь? да эти... да они... да ни в жисть...
вчера побеждали их, а сегодня, хочется верить, они.
(с) chipsaestrella

Я помню себя двадцатитрёхлетним интерном, который только что провёл свою первую реанимацию. На собственной постели, выдвинутой в центр крошечной комнаты и до пружин пропитавшейся кровью. Цеты вошли в столицу, клиника была закрыта, связь не работала, и все прятались по своим домам. Каждый раз, выходя на улицу и прижимаясь к обожжённым стенам, можно было увидеть тела, за которыми никто не приходил. Так я подобрал этого мальчишку, курсанта, притащил к себе и теперь, когда его жизни больше ничего не угрожало, только и мог, что смотреть в окно сквозь просвет между задёрнутыми шторами и прислушиваться, не прозвучат ли выстрелы. Я знал, что здесь нас никто не найдёт, - но для кого-то, кто был снаружи, могло оказаться слишком поздно.
Он очнулся. Представился - Николай Форливен. Везунчик - выжил один, остальные или погибли, или попали в плен. Спрашивал, как долго ещё оставаться в постели, рвался продолжать сражаться - за всех, кто сражаться уже не мог. Я не понимал, ради чего, ради какой нелепой бравады Академию вывели на смерть. Ведь это были юные форы - не пушечное мясо, а наша будущая надежда. Я верил, что пока живы форы - жив Барраяр. Что они должны жить и вести за собой остальных. Я даже немного завидовал тем, кто родился фором, кого с колыбели готовили к тому, чтобы служить Барраяру. Мне, простолюдину, повезло познакомиться с доктором Форлайтли, повезло попасть в столицу и закончить обучение. Но мне казалось, что я ничего не мог для Барраяра сделать.
Восстанавливаться Николаю следовало дней пять, моего запаса медикаментов и провизии хватало. Где-то, наверное, ещё шли бои, но отсюда их слышно не было. Со дня на день Форбарр-Султана должна была быть сдана. Я убеждал себя, что эта потеря невелика для огромного Барраяра, что это ненадолго - и новые силы выбьют из города чужаков. Форлайтли найдёт, куда пристроить мальчишку, у него были связи в войсках. Я не знал, что цеты сделают с клиникой, но бросить её не мог, как бы ни хотелось оказаться в родной провинции, с семьёй, убедиться, что они в безопасности. Я помню, мне было страшно. Меня трясло.
Цеты клинику не тронули. Позволили ей функционировать в прежнем режиме. Из-за того, что некоторые специалисты покинули Форбарр-Султану, я довольно рано поднялся по карьерной лестнице. Форлайтли руководил клиникой - и поддерживал столичную ячейку сопротивления, куда и направил поправившегося Форливена. Время от времени он обращался ко мне с просьбой оказать медицинскую помощь членам подполья. Я не отказывался, но не согласился бы сам идти на баррикады. Время было мирным, цеты были такими же людьми, пусть чужими и непонятными, я хотел исполнять свою работу, и не хотел больше крови. У меня были пациенты. Годы шли. Я подумывал вернуться в провинцию, получить разрешение на учреждение собственной клиники...
А потом Форлайтли подкинул мне ещё одного пациента. Почти безнадёжного. Его пытали цеты - вернее, лояльные цетам полицаи. Ему нельзя было оставаться в столице. Так я оказался в лагере в Дендарийских горах - где не было медицинской техники, которая могла бы предупредить меня об изменении жизненных показателей пациента. Вместо техники был я сам - научившийся спать так, чтобы слышать его дыхание. Приносить воду из колодца и стирать бинты, топить печь и вести записи при свече, собирать горные травы и слать Форлайтли номер своего банковского счёта - чтобы все мои накопления потратить на лекарства.
Навсегда закончилась старая жизнь - и началась новая. Два года жизни, в которой был смысл; два года счастья, когда можно было радоваться малейшим успехам - Доно встал на ноги, Доно снова мог пользоваться искалеченными руками, Доно снова мог рисовать. Но лагерь пришлось покинуть. Нас помотало по стране с поддельными документами, моя помощь требовалась то там, то здесь, и однажды, когда я сопроводил раненых в госпиталь на флаере и вернулся, наш отряд уже куда-то ушёл. Я искал Доно с тех пор, спрашивал о нём у всех, с кем сталкивался, - тщетно. Я не хотел верить, что он в плену или погиб, каждый раз медлил, прежде чем связаться с госпиталем, откуда поступало очередное сообщение о раненых и убитых... И за те четыре года, видимо, и постарел. И работал, работал - чтобы забыться. Бояться я разучился тоже тогда.

Когда столица была взята штурмом и принцесса Елена занялась обустройством госпиталя, доктор Форлайтли порекомендовал меня. Я вновь был в Форбарр-Султане, истерзанной боями, притихшей, - в самом дворце. Молодой офицер провёл меня прямо к императору Дорке.
"Говорят, ты неплохой врач. - Реаниматолог, сир".
Принцесса Елена встретила меня радушно - показала чистую, просторную палату и сразу объявила, что теперь моя смена. Работы было невпроворот и ряд препаратов был ещё в дефиците, но я так отвык работать без перебоев электричества, с хорошей техникой и инструментами, что это казалось подарком судьбы. Несправедливым подарком, ведь я по-прежнему был один, и это было ежедневной, привычной болью, от которой не было никакой анестезии.
На праздновании возвращения столицы императору стало дурно - его пульс стал неровным, он побледнел. Тот офицер, что когда-то меня сопровождал, Фортейн, протянул мне флягу, и я подал императору стакан воды с сердечными каплями. Оказалось, у него не было личного врача, никто прежде его не осматривал и не назначал никаких лекарств. Это было невероятно - Форбарр-Султана получала в качестве гуманитарной помощи бетанские технологии, но не могла проследить за состоянием здоровья своего императора. Я советовал ему соблюдать покой и не злоупотреблять алкоголем и жирной пищей, но он не слушал меня и отсылал прочь. Вечер закончился тем, что он потерял сознание в своём кресле. Его сердце уже не выдерживало нагрузки. Я сделал ему укол адреналина, и его поместили в реанимационную камеру.
Родственники императора потребовали с меня полного отчёта. Я объяснил, что у него проблемы с сердцем и сосудами - сказывались и возраст, и образ жизни. Ни операцию, ни скачковый перелёт он бы не пережил. Как и все родные во все времена, они не могли с этим смириться. Хотели собрать консилиум. Принц Ксав с супругой готовились лететь за помощью на Бету - лично. Но я не мог удерживать Дорку в реанимационной камере все два месяца до их возвращения - я мог лишь обещать, что переведу его в палату и назначу круглосуточное наблюдение, и не мог запретить ему волноваться. А им казалось, что властью своего слова они смогут отсрочить даже смерть.
"Поклянитесь, что будете беречь его жизнь, как свою собственную. - Как и жизнь каждого моего пациента, сир".
Едва император очнулся в палате, он немедленно потребовал позвать его детей - но к этому моменту Ксав уже вылетел. Тогда он сказал позвать всех остальных. При помощи адъютантов я собрал всех, кто находился в замке. Родня и командование столпились вокруг его койки. Дорка попытался подняться, шумел, что его хотят отстранить от дел и нарочно упрятали в больницу... удержать его было сложно - он даже тогда отличался завидной силой, и принцесса Елена ловко вколола ему успокоительное - видимо, уже делала это раньше. Тот осел обратно на койку. Эзар шепнул дать ему двойную дозу, я ответил, что это его убьёт. Повернувшись лицом к топтавшимся над спящим императором посетителям, я предупредил, что им придётся приходить сюда, если Дорка захочет кого-то увидеть.
И в этот момент за моей спиной аппарат жизнеобеспечения сигнализировал об остановке сердца.
Разряд, инъекция - ничего уже не могло помочь. Мозг императора умирал. Мгновенный инсульт - явно не первый в его жизни, но последний.
"Сделайте хоть что-нибудь! - Увы, я не господь бог. - А он никогда и не верил в бога"...
Люди вокруг меня стали опускаться на колени. Тело укрыли флагом Форбарра. На следующий день состоялись похороны. Один за другим верные императору люди срезали кинжалом прядь волос и бросали в пламя. Я был готов к тому, что мне придётся по меньшей мере покинуть Форбарр-Султану, а может, и пойти под трибунал. Но после всех церемоний, когда командование присягнуло новому императору - Юрию, наследнику Дорки, - ко мне подошла Елена и сказала, что меня не будут расстреливать. "А может, и будут", - добавила она, когда кто-то позвал меня по имени. Молодой незнакомец в форме ждал меня в клинике и просил позаботиться о прибывшем с ним человеке. Я обошёл его, увидел фигуру, нахохлившуюся на краю постели, его капюшон и длинные рукава, скрывающие старые шрамы... Доно.
Нас оставили одних. Я осмотрел его - с ним всё было в порядке, по крайней мере, внешне - и обнял только потом. Почему все эти годы он не давал знать о себе, не передал весточки хотя бы о том, что жив? Боялся, что я узнаю, как он продолжал служить Барраяру? Даже для него Барраяр был важнее всего, Барраяр отнял его у меня на четыре года - и ничего не дал нам взамен. Но он был жив, и это было главным. Он снова был рядом со мной. Я надеялся спрятать его в клинике, сделать своим помощником, как и прежде, - при дворе было слишком много форов, кто-то мог узнать в нём младшего сына графа Форратьера. Не удалось. Он доставил некую ценную шифровку, и император Юрий захотел лично увидеть героя, которого офицер Негри знал как своего разведчика по имени Этьен.
Я мог только догадываться, кто выдал его Негри, - догадываться, видя рядом с ним офицера Форливена, которого я так рад был встретить целым и невредимым при дворе. Форливен состоял в столичном сопротивлении в начале оккупации, он мог знать Доно до того, как он попался цетам, - и покинул Форбарр-Султану также до того. Так или иначе, Негри потребовал у меня пентотал для допроса - допроса своего человека, которому должен был верить больше, чем штабным карьеристам. Я мог поручиться за Доно, как за самого себя, но это не помогло. Негри настаивал, я возражал, что не подчиняюсь его приказам и хочу услышать слово императора, а также провести предварительную диагностику, но вмешался сам Доно - сказал, что уже проходил через эту процедуру и у него нет аллергии на пентотал. По крайней мере, я мог всё сделать сам и проследить за процессом. Мы удалились в пустую палату госпиталя, я усадил Доно на койку и, опустившись перед ним на колени, ввёл дозу пентотала.
И Доно рассказал Негри всё. Как встречался с цетами сначала просто для удовольствия, как на него вышел член сопротивления Форобьёв, который был впоследствии убит, как схватили его самого... Пару раз я успевал ответить на вопрос раньше Доно, просил прекратить, поскольку некоторые воспоминания были слишком тяжёлыми, - но Доно держался молодцом, и Негри не выказывал ярости, а Форливен стоял молчаливой тенью за его спиной. Доно сказал и то, что хотел скрыть от меня, - что во время своей службы разведчиком продолжал спать с цетами ради добычи информации. Наконец, Негри позволил мне ввести антидот и ушёл. Доно без сил рухнул мне на руки. С прикрытием было покончено - Негри направлялся рассказать всему дворцу, что шифровку принёс Доно Форратьер. Минуты спустя его могли обвинить в коллаборационизме, но я по-прежнему не умел бояться и лишь готов был стоять за него до последнего. Но в палату вошёл сам император. Похвалил Доно, сказав, что многим форам следовало бы у него поучиться. Нацепил орден... Странный фарс, и всё же этот фарс был лучше смерти. Мы могли жить дальше.
Что касается принца Ксава, то он вернулся, когда Юрий уже крепко держал правление в своих руках. Услышав о смерти отца, Ксав так же крепко вцепился мне в горло. Я прекрасно понимал его чувства - я не впервые терял пациентов, не впервые в этом обвиняли меня. Пока я сипло увещевал его, что сделал для покойного императора всё, что мог, сестра и брат пытались оттащить его, говоря, что Дорка умер достойно, как подобает правителю. Учитывая темперамент Дорки - действительно чудо, что он дожил до своих лет; к тому же он встретил смерть полным энергии и в здравом рассудке. Но Юрий не скрывал, что старый император был для него помехой - "но не на пути к трону, а на пути к победе". Он планировал масштабное наступление на цетов. Планировал самолично посетить отдалённые графства, в которых его ещё не знали. Приказывал снять видеоролик о зверствах цетов, чтобы открыть глаза не готовому сопротивляться народу и межпланетному сообществу...
Доно сказал мне, что тоже уедет на месяц по службе. Нужно было выкрасть у цетов ещё какие-то сведения. Я пытался его отговорить. Это было опасно, это было неправильно, недопустимо - но на Доно такие аргументы не действовали никогда. Для него это было единственным, чем он мог послужить Барраяру - хотя никто другой на его месте не пошёл бы на такие жертвы. Хотя он уже пожертвовал слишком многим. Хотя Барраяр не стоил такой огромной любви. Все знали, на что вынуждали его пойти, - и Негри знал, и Юрий знал. И всё же продолжали его использовать. Доно был прав: ему сохраняли жизнь, пока он приносил пользу. Мне оставалось лишь ждать, когда война закончится. Когда я только встретил Доно, я хотел, чтобы цеты ушли как можно скорее и больше ни с кем не сделали того, что сделали с ним. Теперь я хотел, чтобы они ушли и Барраяр просто оставил Доно в покое.
Новость о готовящейся бомбардировке Форкосиган-Вашного застала нас всех врасплох. Никто не обязан был докладывать рядовым обитателям столицы, чьи это были бомбы - цетагандийские или барраярские. Но это был большой город. Если отправиться туда немедленно, его жители не успели бы покинуть ареал облучения даже верхом. А если привлечь флаеры, их бы не хватило на всех. Я это понимал - и не понимал одновременно. Невозможно было охватить воображением катастрофу настолько масштабную. Доно остановил императора. Тихо о чём-то просил. Я склонился над картой, на которой ещё была обозначена столица графства Форкосиган - всего лишь крупная точка, которая вскоре перестанет существовать. Предложил императору хотя бы попытаться. Принцесса Елена ответила за него - она сказала "нет". Когда Юрий вышел, а я остался, она, должно быть, что-то прочитала в моих глазах, хотя я не был склонен к таким порывам, как лететь в обречённый город, и повторила "нет" ещё раз.
- Я Вас услышал. Я понимаю с первого раза.
- Хорошо, если так. Хотите, я дам Вам двойную смену, чтобы некогда было думать?
- За столько лет я уже научился спасаться работой.
Должно быть, она всё равно мне не поверила, потому что потребовала дать ей руку и коротким жестом, который я уже видел, вколола дозу успокоительного. Успев только усмехнуться, я опустился на диван и провалился в сон.
Я помню, что документальная съёмка уничтожения Вашного была по-настоящему... убедительным аргументом. Юрий собрал всех, чтобы взглянуть на неё. Мы молча смотрели, как от взрывов поднимаются короны огня, дыма и пыли, и посреди хаоса вырастают белые колонны, увенчанные облачными шапками. Теперь ни у кого не должно было остаться сомнений, что цеты зашли слишком далеко. Такова была цена освобождения.

Мы отпраздновали победу. Но война на Барраяре не заканчивается никогда.
Юрий не отпустил Доно - казалось, специально для того, чтобы вызывать раздражение у форов. Тот стал придворным художником и архитектором. Форливен - личным адъютантом императора, Фортейн возглавил гвардию. Мне достался пост лейб-медика. Я работал в развивающейся клинике, не уставая благодарить Бету за предоставляемые усилиями Ксава и его бетанской жены технологии и медикаменты. И, будучи вхож во дворец, при любой возможности виделся с Доно. Он снова мог рисовать, и казалось, что к нему вернулась та светлая лёгкость, которая словно пряталась в те годы, пока он вынужден был носить чужое имя. "Я скоро полечу учиться на Бету! Когда-нибудь мы полетим туда вместе". Бета была мечтой - местом, где можно будет не вздрагивать на каждый шорох, торопливо целуя Доно за закрытой дверью. И мечтой несбыточной. Он любил Барраяр и не согласился бы жить в другом мире.
Первой жертвой мирного времени стал Фортейн. Одно из графств не могло выплатить налога и взбунтовалось, требуя его понизить. Юрий, не желая выяснять причины, отправил Фортейна подавить мятеж и забрать всё причитающееся законному императору: если они платили цетам даже больше, ничто, по его мнению, не могло им помешать заплатить и теперь. Некоторое время спустя Фортейн вернулся. Он заявил, что требования бунтовщиков были обоснованными и следует исправить ошибку, пересчитать сумму налога, и на таких условиях они согласятся сдаться воле императора. Обвинять власть имущих в том, что они ошиблись, само по себе было самоубийственно. Так Фортейн ещё и пытался умолчать о том обстоятельстве, что во время мятежа был убит тамошний граф. А упомянув и об этом, признался в государственной измене.
Бедный парень. Что мешало ему ещё тогда, при получении приказа, сказать, что он не хочет более проливать кровь? Это было бы честно и не так нелепо. Но как часто мы делаем что-то вовремя, не питая ложных надежд, что всё изменится и делать ничего не придётся? Особенно если это надежда на то, что приговора не будет. По законам Барраяра Фортейн мог умереть голодной смертью в клетке на площади. Но Юрий подарил ему более милосердную смерть. Елена вывела из зала Терезу, жену Ксава, и Юрий прикончил Фортейна ударом форского кинжала, который затем вытер о красную ткань знамени. Я попросил кого-нибудь помочь мне перенести тело в госпиталь до погребения. Вызвался Форливен. Мы не разговаривали со времён допроса Доно. Не заговорили и теперь.
Принцесса Елена уговорила Юрия пройти медосмотр. К счастью, он не сопротивлялся, в отличие от его отца. Для своего возраста он был сравнительно здоров, но сердце и сосуды были наследственным слабым местом. Я мог только повторить ему то, что когда-то рекомендовал Дорке: не злоупотреблять жирной пищей и алкоголем, не пренебрегать сном. Конечно, быть императором - щедрая на стрессы работёнка, и я понимал, что когда-нибудь, в старости, сердце подведёт его, как и Дорку. "По крайней мере Вы сможете успокоить мою сестру", - заметил император, выходя из палаты.
Я помню, как однажды подошёл к Доно, стоявшему у окна после разговора с Юрием. Едва ли они говорили только о строительстве очередного монументального здания. Доно признался, что он может говорить Юрию правду и, должно быть, именно поэтому Юрий держит его подле себя. Но Юрий всё равно поступал по-своему. Юрий не стоил его доверия и любви, как не стоили многие барраярцы и цеты, с которыми Доно бескорыстно делился своим теплом и светом, - но бесполезно было бы говорить об этом Доно. Я боялся за него, боялся, что однажды император сменит милость на гнев, и я ничего не успею сделать. И я не мог забрать Доно в такой уголок света, где нас бы не нашли. Я обнаружил, что уже несколько минут сжимаю кулаки так, что заныли костяшки пальцев, и с трудом разжал их.
"Почему война окончена, а я чувствую себя всё таким же беспомощным? - Потому что на самом деле война ещё не окончена".
И я помню Зимнепраздник пять лет спустя воцарения Юрия. Император пожелал видеть на приёме всех родных и приближённых. На стол со старой картой Барраяра, по которой, казалось, ещё вчера чертили тупыми сторонами кинжалов, обозначая пути наступления, теперь поставили бокалы и кувшины с вином. Доно в ослепительно-белой рубашке в облачной пене кружев казался сном. Я подал ему бокал. "Я рад тебя видеть. - Я тебя тоже". Пётр привёл своего сына, внука Ксава. Меня поприветствовала принцесса Елена: "Доктор, Вы всё ещё при дворе?". Я дежурно отозвался о молодых специалистах, проходящих практику в клинике, о том, что мне самому постоянно приходится учиться, чтобы успевать за новой техникой. Более никто мной не интересовался. Над императорским троном-табуретом звенели бокалы: "Виват!". Звенели в ушах голоса и смех, казавшиеся фальшивыми. Звенел от напряжения воздух, дрожащий огоньками свечей, словно эти люди, окружавшие Юрия, не были родными. Я чувствовал себя внутри музыкальной шкатулки - вертелась ручка, двигались фигурки. Прилипшую к лицу светскую улыбку хотелось сорвать.
Когда гости разошлись, принцесса была утомлена и, жалуясь на лёгкую простуду, попросила горячего чая. Я заварил ей ромашки и порекомендовал пока не выходить из дома. Юрий выглядел встревоженным и сказал, что если с его сестрой что-нибудь случится, я точно отвечу за это головой. Я успокоил его, что ей не грозит ничего серьёзного. В ту ночь в замке стало известно, что Юрий приказал гвардии уничтожить всех его родственников, кто мог бы претендовать на престол, и многих возвращавшихся с праздника возле дома ждала засада. Некоторым удалось отбиться и скрыться. Напуганный Доно задержал меня в коридоре. Он говорил, что Юрий безумен, что оставаться в замке для меня опасно, умолял лететь, искать Эзара и остальных. Я предлагал лететь вместе, но он уверял, что Юрий его не тронет, что Юрий не знает о наших отношениях и не спросит с него о моём исчезновении. Он так боялся меня потерять, что я сдался и согласился. Я думал, что вскоре смогу вернуться за ним и вырвать его из рук Юрия. Но я снова ошибся. Я снова расстался с ним на два бесконечно долгих года.
Я немного научился водить флаер за время оккупации. При бегстве из дворца меня едва не подбили, так что посадка в поле неподалёку от военной базы получилась жёсткой. Меня вытащили и оказали первую помощь. Я пришёл в себя как раз одновременно с прибытием принца Ксава - он тоже пережил нападение людей Юрия. Сжимая моё плечо стальной хваткой, Ксав спрашивал снова и снова, что происходит во дворце и в порядке ли его сестра. Елена была моей главной надеждой на то, что повстанцы решатся атаковать замок. Я говорил, что Юрий бредит, что он непредсказуем и опасен для всех, кто находится с ним рядом, что в последний раз я видел принцессу здоровой и невредимой, но это может измениться в любой момент промедления. Рядом Тереза тихо и упрямо возражала, что любое психическое расстройство можно предсказать. Ксав отправил меня подлатать его людей, прорывавшихся из столицы вместе с ним. Я снова работал, но не чувствовал себя на своём месте. Это была война - но не та война, через которую я уже проходил. Гражданская война, где барраярцы убивали барраярцев. Такой войны я совсем не хотел.
Когда работы не было, я присутствовал на военных советах. Прислонялся спиной к стене, стараясь не заснуть, - годы брали своё. Все единодушно сошлись на том, что в военное время народ пойдёт за полководцем, а не за дипломатом, почти всегда находившемся на Бете, а не на Барраяре, - и по всем каналам разошлось видеообращение, в котором Эзар принимал на себя императорские полномочия по причине недееспособности безумного Юрия. Ксав рвался эвакуировать Елену как можно скорее. Ему возражали, что это может быть опасно. Я настаивал на том, что вместо того, чтобы поодиночке вытаскивать тех, кому грозила опасность, стоит устранить саму угрозу - Юрия. Но замок слишком надёжно охранялся. В вылазку с целью захватить Елену я напросился в роли проводника, хорошо знающего замок, с тайной надеждой увидеть также и Доно. В тот раз Эзар оружия мне не дал. Но вылазка ни к чему не привела: ни Елена, ни Доно замок не покидали. Ксав написал сестре и выяснил, что никто не удерживает её в замке силой. Она добровольно оставалась с братом. Ксав был в ярости и недоумении: "Я тоже её брат!". Я не мог узнать, что было с Доно, и не мог себе простить, что оставил его по другую сторону фронта.
Я помню, как Доно появился в ставке Эзара. Негри привёл его, со связанными руками. Я мог ожидать этого от кого угодно, только не от Негри. Я воскликнул, что он снова совершает ту же ошибку по отношению к своему человеку, - тогда мне ещё казалось, что и Негри, и остальные вспомнят, сколько Доно сделал для Барраяра, и мы снова будем сражаться вместе. Но кошмар всё не заканчивался. Передо мной вырос Пётр Форкосиган и заявил, что нашим сторонником не может быть цетская подстилка. Я уставился на него, как на ожившего призрака - оккупация была так давно, что вспоминать о ней во время другой войны было странно.
- Бесчестье смывается только кровью.
- Он пролил достаточно крови - больше, чем многие, кого я знал.
- И всё же он ещё жив.
- Бывают вещи и пострашнее смерти.
В руке Петра сверкнул кинжал, но я успел перехватить его руку. Я уже не слышал, что говорил Доно, стоящий на коленях перед Эзаром, не слышал, что ему отвечали, - он просил сохранить Юрию жизнь, и этого было достаточно, чтобы в нём видели врага. Даже Тереза говорила, что Юрия излечит только смерть. Я стоял между Доно и Петром, удерживая графа изо всех сил и уговаривая его образумиться. Даже тогда мне ещё казалось, что не всё потеряно.
"А этот что здесь делает? Уведите его. Он даже не фор".
Неужели когда-то, в юности, я мечтал быть фором? Во время оккупации не было важно, фор ты или нет, - были только барраярцы и цеты. Гражданская война воскресила былые различия. Если ты не был фором, ты был человеком второго сорта. При этом все, кто заливал Барраяр реками крови, носили эту короткую приставку.
Негри взял меня за плечи и оттащил в сторону. Я не успел вырваться, когда Пётр подошёл к Доно сзади и перерезал ему горло. Тогда меня уже никто не мог удержать, но никто и не удерживал. Я рухнул на колени перед упавшим навзничь Доно, открыл докторскую сумку. Война действительно отучила меня бояться. Я чувствовал только спешку. Тампон, коагулятор, инъекция. Я просил кого-нибудь помочь мне перенести его на ровную поверхность, смотрел снизу вверх в лица стоявших надо мной людей - Негри, Эзара, - но никто не сдвинулся с места. Пётр добил Доно у меня на руках. Я обхватил ладонью лезвие кинжала, когда оно уже вошло в грудь, смешивая с его кровью свою. Я так часто терял его, что не мог поверить, что этот раз - последний. Что он не очнётся после реанимации, не сделает вдох, не откроет глаза. Я что-то ещё говорил им - им, а не ему. Пока мне не сказали, что некого больше лечить. Тело уже унесли, а я ещё сидел на коленях перед лужей крови.
Есть вещи пострашнее смерти - например, продолжать жить после того, как тебя убьют.
Пётр мог сделать это столько раз - но сделал сейчас, когда его противник был связан и беспомощен, и рядом с ним не стояло могучей фигуры императора. И после этого именно я что-то не понимал в форской чести.
Нет, моих слёз эти люди не увидели. Я слишком многое повидал за почти полвека, чтобы не суметь сдержать их теперь, когда я был уже мертвецом. Мне удалось подняться, я требовал, чтобы судили и меня также. Остаткам моего рассудка казалось несправедливым, что из нас двоих пока только Доно расплатился за то, что нам не было места на Барраяре. Меня не понимали. Говорили, что с форов выше спрос, а я не сделал ничего плохого и приношу пользу. Говорили, что могут произвести меня в форы, если я захочу. Я ушёл, но недалеко. Меня задержала охрана на периметре ставки и за попытку бегства бросила в карцер. Неужели этим всё и заканчивалось? Продолжать влачить существование на этой проклятой планете? Впрочем, я всегда мог отказаться от воды и пищи...
Но ко мне пришёл Эзар. Император Эзар - теперь следовало бы так его называть.
- Ты ведь помогал нам. Лечил наших людей...
- А теперь я увидел, чем Барраяр платит за верность.
- Но ты видел это и раньше.
Да, видел. Форкосиган-Вашный, Фортейн и другие жертвы - мне казалось, что я прилетел в ставку сражаться против этого, но и здесь сражались за то же самое. Я любил Барраяр только за то, что в нём был Доно, только до тех пор, пока этот источник света мог искупить весь остальной мрак.
- Да, видел. Но теперь вы убили всё, что во мне было барраярского.
- И что же осталось?
- А не осталось ничего.
Эзар сказал, что Петра он не винит. Что Пётр - это лишь следствие, а причина - это Юрий. Что я всё время находился с Юрием рядом, видел, что он может сойти с ума, и ничего не сделал, чтобы его остановить. Но что я мог сделать - убить его раньше?..
Эзар протянул мне бластер с одним зарядом. Наверное, исходя из соображений чести, было бы достойно убить себя, но это было так нелепо и бессмысленно. Стрелять в Петра я бы тоже не смог. Не потому, что не считал его невиновным, - потому, что это ничего бы не изменило.
- Значит, я могу идти? Раз Вы говорите, что причина - в Юрии, я могу попытаться это исправить.
Убить Юрия - и крови будет хоть немногим меньше. Этого и хотел добиться Доно, когда пришёл сюда, - но его никто не услышал.
Эзар позволил мне идти. Меня пропустили через кордоны повстанцев - одного, со спрятанным под жилеткой оружием. Я никогда, даже во времена оккупации, не носил в столице оружия, поэтому никому не пришло в голову меня обыскивать, когда я подошёл к самым воротам замка и стал размахивать белым платком. Некоторое время спустя ко мне вышел Форливен, выразил сдержанное удивление и проводил меня лично к Юрию. Я поприветствовал его, преклонив колено, как никогда раньше. "Как Вы посмели вернуться?" - это была принцесса Елена. Юрий смотрел на меня со спокойным любопытством. Я ответил, что должен был рассказать ему о том, что видел. Что с такими защитниками - теми, кто сейчас двигался на столицу, - Барраяр обречён. Что я могу только одно для него сделать. Я выстрелил - Юрия отбросило на пол, Елена и Форливен склонились над ним, но он был жив. Я так и не научился убивать безоружных.
Я думал, Форливен застрелит меня. Но вышло иначе. Принцесса Елена взяла меня за плечи и заглянула в глаза - как тогда, после приговора Форкосиган-Вашному. Не знаю, увидела ли она в них хоть что-нибудь на этот раз. Сказав, что я убил её отца, а теперь пытался убить её брата, она велела мне встать на колени. У настоящей фор-леди всегда есть кинжал... Это было честью. Мы даже умирали одинаково - наверное, я улыбался, пока она не перерезала мне горло и не оттолкнула в сторону как ненужный хлам. До окончания войны оставались считанные дни.

...Доно проснулся посреди ночи.
- Это правда, что мы живы? Что всё это просто приснилось?
- Конечно, правда. Разве может быть иначе.
- Тогда почему ты плачешь? Тебе плохо?
- Плохо? Нет, наоборот... Это от счастья.

Не знаю, как им удалось выжить. Может, они остались во дворце и доктор вовремя вывел Доно оттуда. Может, они убедили Эзара и Ксава в том, что смогут провести повстанцев во дворец. Так или иначе, хотя бы после гражданской войны о них наконец-то забыли.

Спасибо мастеру за игру в непривычном формате, за разворачивающуюся перед глазами кровавую историю Барраяра, за связывающие всех нити, музыку и атмосферу.
Спасибо Птахе за Доно, бесконечно сильного и бесконечно любящего этот больной, безумный, жестокий мир.
Спасибо Сули за Юрия, уверенного и убедительного, за героическую помощь в претворении сюжета.
Спасибо Дугласу за Дорку - это было незабываемо) Браво.
Спасибо Райне за Елену - это было очень по-барраярски.
Спасибо Эри за Эзара и Кервену за Петра - вы были очень настоящими и каноничными.
Спасибо Оливии за Ксава и Стрикс за Терезу - оплот рационализма и образцовую семью.
Спасибо Мелатрикс за Негри - солдата среди форов, который всегда будет не за честь, а за справедливость.
Спасибо Нинкве за Фортейна и Вере за Форливена - котики императора Юрия, вы чертовски трогательные и правильные! Маленький Эйрел тоже был безмерно хорош.
Подпишусь под словами Птахи - у нас самые прекрасные игроки. Менталитет, конфликты, пафос были благодаря вам и только вам.
Только раз я немного наступил на горло персонажу, позволив уговорить его лететь в ставку Эзара, - подумал, что так было нужно для сюжета. Тогда как Кир уже прекрасно знает, чем может закончиться разлука, и при всём сочувствии к повстанцам, потерявшим своих родных, не может бросить Доно, не может бросить свою клинику. Больше я так делать не буду. Посмотрим, как сложится в следующий раз.