Посмотрим на этого Марка! Этот Марк набрал себе работы, у него только что прошла своя игра (и как прекрасны чужие тексты с неё, и как ещё конь не валялся в собственном отчёте!..)), а накануне очередной сессии по дискорду у него ещё не дописаны события предыдущей, не говоря уж о недописанном отчёте с Йоля. Чем же занят этот Марк? - Тем, что бегает кругами и орёт (местами даже не фигурально, хотя ввиду ограниченной территории и врождённой скромности делает это медленно и тихо)). И абсолютно, ни капельки о том не жалеет.
Во-первых, я породил про Кэйю ап Айлил что-то вместо "десяти фактов": тык?

~ Кэйя действительно любит тёмные ирисы, но он не Галат ему не хватает усидчивости на то, чтобы их выращивать, - поэтому он просто знает, где они растут, притаскивает букеты во фригольд и прикладывает усилия к тому, чтобы они подолгу не увядали.
~ У него реально есть два основных режима: "ши бежит" и "ши лежит", как в тех мемах по Княжне Сиречь он может быть упрям и неутомим в достижении цели, но когда цель достигнута - может предаваться сибаритству и некоторое время почивать на лаврах, пока не подвернётся ещё что-нибудь интересное. (Да - лежать, восстанавливаясь после ранений, когда цель достигнута ещё не была, было для него тяжело, но он стоически справлялся.))
~ В первом режиме он склонен к перфекционизму - но лишь по отношению к себе: как в части тренировок, так и в части того, как выглядит на публике. В таких случаях только Таверзин владеет Искусством напомнить Кэйе о том, что есть и спать тоже надо.
~ Второй режим также не предполагает никаких капризов и требований к окружающим. Напротив, Кэйя любит не только смотреть, не мешать и восхищаться тем, как Таверзин рисует или готовит, но и баловать его без всякого повода, и помогать в меру своих скромных способностей.
~ С посторонними Кэйя вежлив, изящно выражается, и разглядеть за всем этим этикетом подлинные намерения и истинное отношение к той или иной фее - обычно совершенно невозможно. При необходимости он умеет вести куртуазную игру, но к победам на любовном фронте полностью холоден и дальше обмена любезностями не заходит. Искренен он с самыми близкими (с Таверзином и с самое большее парой друзей, проверенных в общих приключениях) - и с самыми заклятыми врагами в отчаянных ситуациях (Меруайз от него тоже услышала всё как есть)).
~ И да, я не мог обойтись без ещё одной пасхалочки на Джеза Крюка, существовавшей с самого начала, но я всё забывал её записать: после избавления от Белой смерти и связанных с ним кошмаров у Кэйи сохранилась одна побочка (которая и после Воссоединения останется с ним) - страх при виде собственной крови. Который он, конечно, предпочитает преодолевать, а не избегать. Впрочем, для него ближний бой с химерой - случай скорее исключительный, и чаще всё же получается обойтись хитростью-ловкостью-засадами-ловушками. А вот решать проблему поединком - доводилось не раз.

После этого я предоставил Саюри бессрочный флэшмоб вида "задай вопрос про персонажа" и был тут же пойман на собственных примерах: "Кэйя и котики" и "Кэйя и бухло" Ещё тык?
~ Живность в целом Кэйя ценит эстетически (лошади, собаки, птицы - красивые, кошки любых размеров - тоже) и относится к ней бережно (когда она не пытается его сожрать)). Если котик заснёт на краешке его плаща - потратит некоторое время и старания на то, чтобы котика не разбудить Но острого желания ухаживать и заботиться о ком-то четвероногом у него нет, посему в дом он живность не тащит, - однако не будет против, если по желанию Таверзина кто-нибудь заведётся. Вся внимательность и нежность этого ши предназначены Таверзину, - так что, ежели у мастера будет кошак, кошаку тоже их достанется.
~ Кэйя ценит алкоголь крепкий и горький - в частности, после Воссоединения откроет для себя абсент (ради вкуса: напиваться не видит смысла). Хорошее вино он тоже любит, но во многом - за его социальную функцию: как сопровождение для полезной либо приятной беседы.
Но более всего пошёл в дело ответ на прицельный вопрос - о предпочтениях Кэйи в камнях и металле. Я предположил, что он чаще выбирает серебро в цвет своего Дома, а камни - под цвет глаз: те самые льдистые сапфиры, аквамарин, хрусталь и прочее холодное-неяркое. И вот у Саюри получился волшебный текст! Тёплый, живой и цветной, как те стёклышки в витраже: так ярко можно всё увидеть и услышать, и сразу становится светлее. Таверзин всё правильно угадал: Кэйя любит истории, любит их рассказывать - без хвастовства, но радуясь, когда удаётся увлечь слушателей. И, конечно, скромных Айлил не бывает - это сущая правда
Текст о временах Золотого века - не последний... Но что ещё будет - то явно будет сообща

Зарисовка туть - о самом дорогом подаркеСтоял тёплый летний денёк. Не было изнуряющего зноя, в полях гудели стрекозы и пчёлы, по спокойным дорогам двигались телеги торговцев, топали весёлые путешественники, а нет да нет, гордо приосанившись перед местными красавицами, проезжал верхом какой-нибудь достойный рыцарь - и следом свита за ним...
Дороги многих вели в трактир «Дутая рыба». Держал его старый богган - и, кажется, он уже был стар, когда родился мир. Ни крупных рек, ни моря в окрестностях не было, оттого с названием заведения была связана некая тайна, которую каждый вечер за пару монет хозяин рассказывал любопытствующим странницам.

Одну любительницу тайн Таверзин и ждал в трактире. Ждал на их всегдашнем месте встречи - у дальнего окна, единственного здесь цветного. Некогда, подмастерьем ещё, Дугал в порыве вдохновения сделал простенький витраж и, стесняясь попросить что-то за работу, подарил его заведению. С той поры годы прошли, а богган всё ещё наливал Таверзину чай из полевых цветов, и не брал за это ни монетки.

Наконец, в трактир впорхнула девушка. Её лунного цвета косы были уложены в изящную причёску, платье было похоже на цветок, обернувший шёлковыми лепестками тонкий стан феи. Глаза, глубокие, синие, смотрели с добротой и смешинками.
Ши встал, приветствуя подругу, принял у неё котомку, и они обнялись наконец.
- Ашлинг! Я так рад, что ты здесь! - сказал он.
Дева была счастлива и полна любопытства.
- Я тоже! Рассказывай, друг мой, немедля всё! Что за рыцарь, что за подарок, где ты пропадал, да и вообще?

Им принесли ароматный чай и кушанья. Пока подруга подкрепляла силы, Таверзин вдохновенно рассказывал о Кэйе. О том, как соседи прибежали к нему за помощью, когда нашли раненого ши на границе селения, - оказалось, именно он не убоялся дать бой Белой смерти. О том, что было дальше, как они путешествовали, как Кэйя был похищен драконом, и как, в итоге, благодаря его героизму, всё хорошо закончилось. Впрочем, о последнем подарке умолчал.
- Понимаешь, Ашлинг, он столько пережил из-за этих кошмаров! А я хочу как-то вознаградить его за старания, сделать для него что-то по-настоящему волшебное, что бы его вдохновило! А вы, Эйлунд, в некотором смысле Дому Айлил не чужды, вот и хочу поговорить.
Фея тихонько засмеялась. Румянец на щеках Таверзина говорил ей куда больше слов.
- Я помогу тебе, друг мой, и поверь, это не будет сложно. Айлил восхитительны и тщеславны, твой таков?
- Э... Ну... - от такого определения рыжий ши смешался.
- Расскажи о нём? Что он любит?
Таверзин задумался.
Красоту. Эстетизм. Умеренность. Дугал никогда не видел, чтобы рыцарь надевал на себя всё золото разом. Если Кэйя выходил в свет, то скорее надевал одно-единственное украшение. Мастерской работы, несомненно, и стоить такое сокровище могло, как чей-нибудь замок. За каждым таким сокровищем всегда стояла легенда...
Он любит напитки, в одном глотке которых заключена целая история - о земле, что родила зерно, или о лесе, чья россыпь ягод стала настойкой...
- Он пленяется историями, - ответил Таверзин. - Любит совершать подвиги и принимать заслуженные почести...
- И - дай догадаюсь, приходит в восторг, когда ты смотришь на него с восхищением, - продолжила Ашлинг.
- Он скромен, - попытался возразить мастер, но дева из Эйлунд покачала головой.
- Подозреваю, он вежлив, а скромных Айлил в природе не бывает!
И что было ей возразить?..
- Слушай же мой совет, мастер Дугал, друг мой Таверзин...
И две феи, склонившись друг к другу, о чём-то тихо зашептались. Лишь изредка можно было услышать доносящиеся обрывки фраз.
- А цвета?..
- Какому металлу он отдаёт предпочтение?
- Светлому, я думал взять серебро...
- Возьми платину или белое золото, серебро - не королевский металл...
- Ладно же... и сапфиры, да, точно... а лазурь? У тебя ещё остались те цветы? Я сделаю подходящий краситель...

Позже, уже дома, Таверзин принялся за работу, что создавал втайне от своего друга. Ненавязчиво скрывая одну - среди многих других. Обычно давая Кэйе толочь полевые соцветия, какие-то вдруг предпочитал готовить сам. Иногда отлучался - за редкими красками, мог пропадать пару дней. Возвращался - и не говорил, где побывал, отшучиваясь, что скоро-де рыцарь всё узнает. В горах ведь нынче стало безопасно.
Долгой же была работа мастера! Что-то творил он лишь при свете луны или лучины. Иногда и засыпал в мастерской с рассветом над своим творением...

И наконец, спустя долгое время, работа была окончена. Книга, чей переплёт был собран вручную, украшенная гербами Дома, светлым металлом, камнями в его цветах, и расписанная снаружи и изнутри Таверзином, повествовала о подвигах сэра Кэйи ап Айлил! Открыв её и рассматривая рисунки, можно было погрузиться в их мир, как в волшебное озеро, и увидеть его битвы и сражения словно наяву...
Таверзин завернул подарок в бархатное полотно - сегодня был отличный день, чтобы его вручить!

(с) Саюри туть

А сегодня я ору о том, насколько феи не только приходят вовремя, но и ничего не делают просто так, даже если понимаешь это уже постфактум. Хотя я уже давно убедился, что в этом сеттинге не бывает "НПС для функции", - и с Диорилем, и с Тарианой... Кат милосердия для фиксации укура
Почему из всех фигурантов истории с Дуэльным Клубом именно Кэйя нет-нет да приходил в мою голову? Не Эрина ни Лианнан, чью записку я писал сам, и не Рита ни Гвидион, которую Саюри так чудесно нарисовала, что с тех пор она так и улыбается мне с холодильника?.. Ответ всегда был прост: потому что он был "особенным". Только он сам вышел на Астара (тогда как остальных Астар, Роланд или Роза находили сами), и только он узнал о Розе больше прочих, копая информацию так, что Роланд даже не одобрял его кандидатуру в дуэлянты. И лишь где-то в подсознании щекотал логичный вопрос, который я всё никак не вытаскивал на поверхность: если этот ши такой умный, то где было его чувство самосохранения? Неужели ссора с ревнивым рыцарем Скатах стоила того, чтобы рисковать ради её разрешения жизнью? Ведь всё Кэйя понимал о том, что может не вернуться, - иначе не оставил бы на карте селки подсказку, где его искать. Но что если бедняга Скатах был всего-навсего предлогом? И что если опасения Роланда были не беспочвенны (его, Гвидиона, даже Айлилу непросто было бы обмануть), потому что Кэйя отчаялся ровно настолько же, насколько отчаялся сам Роланд?..
И после ещё одного текста ответ на все вопросы дала одна-единственная недостающая деталь.
Звучащая как "мастер Таверзин считается погибшим при Тетвике".
После Воссоединения Кэйя, конечно, вспомнил Таверзина и искал его. И уже почти нашёл, пробираясь через Гибернию, в лоскуты разорванную Войной Плюща, - но опоздал. Не успев обрести - потерял. И это стало кошмаром много хуже собственной смерти. Какое-то время он не сдавался, раскапывал все сведения о той битве, какие только мог, прибегая к чудесам дипломатии, дабы опросить обе стороны, - но когда свидетели как один утверждают, что Таверзин мёртв, однажды не остаётся ничего, кроме как поверить в то, во что поверить невозможно.
И вот он пытается как-то с этим жить. Собирая артефакты, ищет способ победить смерть. В своих странствиях знакомится с Астаром - и когда узнаёт, что к тому в руки попала Чёрная Роза, находит повод прийти к нему в Клуб. Кэйя догадывается только о том, что Розе нужно чем-то (кем-то?..) пожертвовать, чтобы кого-то спасти, - и надеется либо заполучить Розу себе и вернуть Таверзина любой ценой, либо, по крайней мере, если уж погибнуть, то не зря. Оба варианта хороши - если верить, что за Гранью можно встретиться.
И вот он пишет, согласно условиям Розы, последнее письмо - в котором сперва шутит, как висельник, про дурацкий повод для дуэли (как будто хочет сказать: неужели вы вправду думаете, что кто-то может драться насмерть ради того, чтобы "свободно распоряжаться зонтом", это же абсурд!), а затем сообщает прямым текстом: "эта жертва спасёт". Не Мариуса он собирался спасать, разумеется. А был готов отобрать у Мариуса это спасение, если бы смог.
Но он не смог - потому что не знал, что Роза заберёт у него всё. От победителей мало что оставалось: этот артефакт сжирал весь глэмор (т.е. фея засыпала) и годы жизни (что приводило к ускоренному старению физической оболочки). Но я добрый мастер, поэтому и то, и другое было обратимо Хотя долго и сложно. Спасённых фей инициативная группа передала в ближайший фригольд, и Флёр, пришедшая в Жемайтию по следам Мицара, вернулась в Гибернию и рассказала о своих приключениях на Самайн найденному ею Таверзину - кинейну, в котором также заснула фея. Ведь история же волшебная: о встрече с Юрис и о новых знакомствах, о том, как сама чуть не погибла, если бы вампир не уничтожил артефакт, и о пропавших феях, которых удалось спасти благодаря их письмам... И вдруг Таверзин понимает, что ему надо туда. Хотя не понимает, почему.
И вот с одной стороны дружественные феи бьются и не знают, как пробудить Таверзина. А с другой стороны - целители разводят руками и никак не могут пробудить Кэйю: не отзывается - и всё тут, хотя остальных пробудить уже удалось...
И вот...

Зарисовка туть - про Очень Осеннюю историюОн вовсе потерял счёт дням после того, как его буквально похитили из больницы - и перевезли в другое место, утверждая, что его лечение продолжится здесь. Сил сопротивляться у него всё равно не было.
Там, в жемайтийском госпитале, он безуспешно пытался доказать, что совсем недавно был лет на двадцать моложе. Ему не верили, как и ещё нескольким пациентам, страдавшим тем же недугом. Теперь, по крайней мере, он снова видел в зеркале своё привычное лицо, - но не знал, насколько это к лучшему. От старческой немощи сохранилось самое худшее: он по-прежнему почти ничего не помнил, хромал на одну ногу, и кисти рук не желали его слушаться, как разболтанный механизм. Для человека, который был способен вести записи в блокноте с той же скоростью, с какой говорили арт-менеджеры на презентациях, это было катастрофой. Порой он злился, швырял в стену выскальзывающую из пальцев шариковую ручку и спрашивал своих новых врачей, почему его лечат не от этой проблемы, а от какого-то неведомого помешательства. А те только качали головами и бормотали что-то о том, что это "очень тонкая работа".
Он считал, что он в своём уме... или - был в своём уме, пока не стал частью непонятного эксперимента. Иногда в этом месте, похожем на притон для хиппи, где его называли странным именем, он видел красочные сны - или наркотические галлюцинации?.. Они забывались, оставляя после себя застрявшие в мозгу осколками картинки, которые всё сложнее было отличить от реальных воспоминаний, хотя таким воспоминаниям неоткуда было взяться. Эти картинки пробивали насквозь извилистые стены лабиринта памяти, в котором он блуждал, прорастали как цветы из асфальта - прямо в межрёберье, - и пожинать эти упрямые всходы там, где вовсе ничего не сеял, было почти больно. Пару раз он отказывался от пищи, воды и лекарств, и тогда сны прекращались. Но затем сдавался: они вносили хоть какое-то разнообразие в его будни.
Он слышал, что говорили о нём. Подслушивал, хорошо научившись притворяться спящим. "Если он сам не желает возвращаться, мои искусства бессильны", - жаловалась одна. "Похоже, ему незачем бороться, - говорил другой. - Думаю, нам пора его отпустить. Позволить ему уйти, ведь у него, в конце концов, есть и другая жизнь".
Какая, чёрт побери, жизнь?..
...А в один из этих бесконечных дней врач вдруг сообщил, что к нему пришёл гость, и, не дожидаясь разрешения, посторонился в дверях, пропуская кого-то.
- Вы ко мне? - тупо переспросил он вместо приветствия. Равнодушно скользнул взглядом по вошедшему человеку, только по одежде, не доходя до лица. Нет, коллегу-писаку он бы сразу узнал, а этот...
- Да. Кажется, к вам, - ответил человек неуверенно и присел на край его постели.
Сперва он увидел руки, которые незнакомец сложил на коленях, - красивые руки, явно не чуждые художественному ремеслу. Поднял глаза. Светлая кожа, рыжие волосы... Ирландец? В глазах - много усталости и проблеск надежды, словно под пыльным абажуром зажгли свечу.
- Мне сказали, что это вы - Кэйя, - проговорил гость.
С кем-то другим он бы поспорил, - но этого человека почему-то не хотелось огорчать, и он согласился, улыбнувшись:
- Пусть будет так.
- Вы только не смейтесь... Ваше имя отчего-то показалось мне очень важным. Знаете, как бывает: когда кажется, что ты что-то забыл, но не можешь вспомнить, что именно.
Он знал. Это - как будто в детстве у тебя была игрушка, какой-нибудь нелепый комок меха с пищалкой внутри, выигранная на ярмарочной игре, и ты с ней даже не играл ни разу; но вдруг вспоминаешь о том, что её больше нет - ты вырос, она потерялась при переездах, или её отдали соседским детям, - и её так болезненно не хватает. Очень похожее чувство вызывал этот незнакомый - знакомый - родной? - человек.
- Я понимаю.
- Мне рассказывали о вас. Хотя эта история, честно говоря, больше похожа на книжную сказку.
- Здесь мне часто рассказывают сказки, - подбодрил он гостя. - Ещё одна мне не повредит.
Он слушал вполуха причудливую, сбивчивую историю, которая отчасти уже была ему знакома, - в ней фигурировали какое-то тайное общество, ритуальные поединки, письма, символы... Он не знал, выучил ли её с чужих слов, или вправду помнил как произошедшее с ним в прошлом, - но когда гость прерывался, он мог бы продолжить фразу за ним. Что ж: быть может, бредят они оба, - это, по крайней мере, занятно.
И ему отчаянно хотелось спрятать руки в широких рукавах незнакомца, согреться, - хотя в его... палате? покоях? - вовсе не было холодно. Вспомнить на ощупь тёплую пряжу из овечьей шерсти. Конечно, это ведь Ирландия, там должны быть овцы...
Кажется, гость договорил. Замолчал.
- Ну, хватит обо мне, - сказал он ирландцу. - Расскажите о себе.
- Со мной произошёл... несчастный случай, - тот поморщился, как от боли, отведя в сторону взгляд. - После него я почти целиком потерял память, и знаю о себе по рассказам друзей. Говорят, я был реставратором... Сейчас руки понемногу вспоминают, как держать кисть. Но всё это не так интересно...
Он накрыл чужую ладонь своей - и где-то глубоко в его костях словно что-то зазвенело, отзываясь.
- Я - журналист в области культуры... Теперь уже бывший. Мне всё интересно.
- Тогда вы, должно быть, слышали о Келлской книге?.. - и мастер, так и не назвавший своего имени, заговорил увереннее, смелее. Вдохновение в его голосе мешалось с горечью утраты, как игристое вино с полынной настойкой.
- Хотел бы я взглянуть на ваши работы, - произнёс он. Похоже, не разучился ещё мечтать...
- Я ничего не взял с собой, - стушевался гость, но тут же встрепенулся. - Нет, погодите! Есть кое-что... это я в поезде, по дороге... Можете оставить на память.
И отнял у него руку, стал копаться в портфеле, приличествующем по меньшей мере профессору, - чтобы наконец извлечь на свет пару квадратиков картона (подставок под горячий стакан?..), разрисованных цветными карандашами.
Он взял протянутый ему подарок предательски подрагивающими пальцами и поднёс ближе к глазам: на маленьких листках уместилось столь многое. Кельтская вязь, лазурные цветы, рыбьи хвосты в позолоченной чешуе, круто склонённые лошадиные шеи и свирепо оскаленные драконьи морды, сочленения шестерёнок и оперение летящих стрел - всё это разом бросилось ему в лицо, выплеснулось за все пределы, затопило память мерцанием чар, теплом очага, горячей кровью, солнечным золотом. Он зажмурился от ужаса и восторга, но всеобъемлющий свет никуда не исчез.
- С вами всё в порядке?.. - донеслось до него словно откуда-то издалека, а эхом уже звучал другой голос, который он не спутал бы ни с каким другим из тысячи тысяч голосов. Который он уже не чаял услышать вновь. Который один и мог пробудить его к жизни.
- Таверзин, ты помнишь меня?.. - прошептал Кэйя, боясь открыть глаза, чтобы чудесное видение не исчезло. - Я... искал тебя. Я так скучал по тебе!..
- Кэйя, это... и правда ты?.. - услышал он в ответ.
И стало ещё светлее.
Кэйя открыл глаза, видя, как вокруг окутавшего их сияния словно раздвигаются стены и потолок, - вмещая, как та миниатюра, всех фей, собравшихся полюбоваться невиданным всплеском глэмора.
- Кто этот волшебник?!.. - восхищённо басил тролль, хозяин этого приюта для потерянных душ. - Кто совершил невозможное, придя сюда ещё одним Банальным человеком?!..
Кэйя обнял Таверзина - прижимая к себе бережно, как всегда обнимал своими металлическими руками, тем паче нуждающимися сейчас в ремонте, - и ответил вместо него:
- Это моё сердце. Моё сердце снова со мной.

(с) а вашпокорный туть

Я запоздало подумал, что у ши, не идущих Путём Подменыша, нет человеческой половины души, поэтому тело заснувшего ши (...чёрт, это звучит как скороговорка)) теоретически должно стать овощем. Но канон, кажется, ничего не говорит на этот счёт, - а поэтому... Знаете, к лешему теории, когда история такая красивая