Я не заезжал на Стамбул в пятницу, поскольку в пятницу была Армада и я как реалист понимал, что мы с Ортхильдой после неё уже никуда не успеем уехать. Я провёл бессонную ночь с работой и начал собираться субботним утром. Откопал шаровары, Птаха выдала мне рубашку поярче, на пояс я схватил шарф, чтобы носить на всякий случай колдстил, а в игровую сумочку поместился томик Тысячи и одной ночи (один из восьми) и был ссыпан ворох цацок. Далее о доигровом пожизнякеОтдельными пунктами сбора диковин были "цветочек аленький для племянницы султана" (и хотелось его зачиповать на какое-нибудь безобидное "чудище страшное для утех", но не придумал, как)) и "булыжник для звездочёта", остальное - чистый рандом. И мне кажется, что я удачно задумался о том, как моделировать огонь, и взял спички для огня поменбше и вейлы для огня поболбше. Сам я не то чтобы умею обращаться с вейлами, зато одолжил их Ястребу, когда он выходил духом одного из оазисов.
Доезжал я, конечно, как "одного верблюда сломал, другого потерял". Мы с Ортхильдой договаривались сесть на одну электричку на разных станциях, я приехал на Электрозавод заранее, взял в какой-то кофейне маленький стаканчик капуча, чтобы проснуться, и поднялся на платформу. Как раз открыли третий диаметр МЦД, Электрозавод стал его частью, - но только в сторону Ипподрома, а Гжель и Подосинки всё равно по другому ответвлению. И вот по поводу этого открытия опять все платформы перепутались, а указателей или табло никаких не повесили, потому что а зачем. И когда в нужное мне время с привычной мне стороны пришла электричка и я в неё сел - оказалось, что идёт она в другую сторону. Но сообщила она мне об этом, уже закрыв двери, и повезла до Казанского. Я вышел, подбежал к табло, понял, что успеваю на следующую электричку... Она должна была ПРИБЫТЬ в 44 минуты, я ровно в 44 минуты подошёл к платформе, - но платформа была пуста. Где-то с минуту я думал, что электричка ещё не подошла, затем спросил у охранника, - и он с удивлением, как о чём-то само собой разумеющемся, заявил, что эта электричка уже УШЛА, вон ведь 45 минут уже. Ну да, а я в 44 минуты не увидел даже отдаляющегося хвоста. Хорошо, что хоть Ортхильда на эту электричку успела, и ей не дали без меня заблудиться в лесу.
А мне до следующей электрички было около часа, и я с кофейком и книжкой посидел на порожке заднего выхода какой-то кафешки напротив платформы. Затем в электричке чиповал себе ценности - спасибо Ортхильде, накануне поделившейся со мной красной ленточкой! - но некоторые оставил без чипов на случай, если их зачипуют как артефакты (в результате так и раздавал их без чипов). И листал Тысячу и одну ночь, чтобы найти любимые стихи. И снова читал книжку. И, кажется, даже немного подремал. Видимо, чисто психологически - было ощущение, что я еду ОЧЕНЬ долго и приеду к середине игры. Приехал я действительно где-то к часу дня, дошагал до поляны, дождался Шелли возле мастерки, там же буквально на ходу переоделся и там же нагло оставил вещи (чтобы за вейлами далеко не бегать). Получил ворох цацок и пошёл в игру, более не задерживаясь.
Полигонки от Шелли и ко (в прошлом году - по ITL, теперь вот Стамбул) приближаются для меня к эталону идеальной организации игры. Достаточно игрового пространства, красивые локации, квесты для любителей квестов, бодрое игротехническое обеспечение, вкусная еда. Правда, я совершенно не успевал присесть и поесть и потому питался лукумом на бегу, а также забывал свою чашку то там, то здесь (что было вполне игровым моментом: одарил стражника, который Рашиду чашку вернул)). Далее об игреКак я уже упоминал - часть игры Рашид провёл, гоняясь за колдуном (оказавшимся не колдуном)), немного помог чайхане в подготовке к празднику, пропустил некоторые квесты, но я о том не жалею. Также я заранее решил, что Рашиду будет фантастически пофиг на названия и границы человеческих государств, которые так быстро меняются, и на человеческую политику, - чтобы не вылезли пожизнёвые знания истории игрока. И это породило совершенно бриллиантовые диалоги про ключи от Константинополя
Сказок Рашид рассказал всего три, вернее - две с половиной. Сказка про мудрую женщину - сокращённый и адаптированный вариант одной из истории из Тысячи и одной ночи, сказка про богатыря - перепиленная под восток одна из сказок народов севера (да, я счёл это уместным троллингом)), сказка про отдавшего свои крылья ифрита - спонтанный экспромт, спасибо Бранну за вдохновение на него Родился этот экспромт в самом начале игры, и до самого конца игры я его всё никак не мог рассказать, - а в конце так и не успел рассказать до конца (простите за тавтологию). Но Рашид не оставит сказку незавершённой, и не покинет Стамбул, не рассказав Мехмеду, чем всё закончилось. Все сказки - внутри отчёта, стихи там же - из Тысячи и одной ночи в переводе Салье.

Всякий раз, как кто-то приходил ко мне за завязкой, из меня неудержимо высыпалась какая-нибудь локальная сказочка, как из рога изобилия. Даже становилось неловко, что я так фонтанирую (да, походу, неловкость - моё основное чувство, когда мне офигенно поигралось)), - я же тут всё-таки не мастер. А потом, практически накануне игры, я ВНЕЗАПНО получил ещё и вводную, и она каким-то чудом не противоречила всему тому, что я соигрокам нагнал И она дополнила персонажную предысторию и додала той самой охоты-на-колдуна. Предыстория из сказочек и вводной
Я решил, что Рашид - ифрит довольно древний, хоть и не настолько, чтобы помнить изгнание из рая и царя Соломона. Другим древним джиннам я рассказывал, что в былые времена, когда у нас было больше силы, Рашид был более безудержным, жестоким и разрушительным, - но с веками пообтесался среди людей, стал человечнее. Но, как и свойственно ифритам, остаётся вспыльчивым и влюбчивым, ни в чём не знающим меры: если пить - то всех перепить, если в кости играть - то всё проиграть, если дарить подарки за хорошую историю или за глаза красивые - то самые драгоценные. А более всего Рашид ценил свободу и не терпел, когда кого-то пленили, будь то джинн или человек. (Потому я думал, что на игре у Рашида будет квест, близкий к невыполнимому, - освободить Влада-того-самого-Басараба из плена султана. А султан мне этого Влада в первые 20 минут игры отдал.))
Я подкидывал некоторым джиннам легенду о том, что-де когда-то наследник правителя некоей страны нашёл способ пленить Рашида и хотел его руками извести своего младшего брата, и ничего хорошего из этого не вышло ни для того наследника, ни для той страны, - но, скорее всего, это действительно просто легенда. А вводная гласит, что когда-то Рашид путешествовал вместе с другом, колдуном по имени Омар Насреддин. Но стоило Рашиду открыться перед другом в том, что он джинн, - как на следующее же утро проснулся рабом кольца. Как говорится, "Если я дам тебе пять яблок, а потом заберу три, то что у тебя останется? - Проблемы с доверием"(с). Рашид три желания теперь уже бывшего друга выполнил, но колдуну удалось ускользнуть. Рашид не мог уничтожить кольцо или носить его с собой, но нашёл способ перестать быть к нему привязанным, поскольку любовь побеждает любые чары: девушка, которая любила его тогда (и, вероятно, вполне взаимно), полила кольцо своей кровью, и чары ослабли, хоть и не до конца. Рашид мог сделать так, что кольцо затерялось, и путешествовать вдали от него, - но если бы кто-то нашёл то кольцо...
(На потомков колдуна Рашид, само собой, затаил зуб, и именно такой потомок был на игре. И вот с одной стороны - конфликт был бы острее, если бы это был тот самый колдун, - но, к сожалению, колдуны так долго не живут. А в противном случае достаточно было сказать, что потомки не в ответе за грехи своих предков, чтобы конфликт был исчерпан и приведён к примирению. Но, с другой стороны, - для древнеарабского, и в целом средневекового, менталитета потомки ОЧЕНЬ ДАЖЕ расплачиваются за деяния своих предков, преступление твоего рода полностью равно твоему преступлению, что и приводило к кровной мести из поколения в поколение. Однако у нас была игра в мультяшном жанре - что по-своему прекрасно, - поэтому потомок колдуна не должен был погибнуть. Как уже верно написала Майрет - "Расставив капканы, подумай, как им сбежать". В сказках добро побеждает, а в этой сказке, увы, - джинны с их местью не предполагались стороной добра.)
Также у джиннов давнее соперничество с пери, и мы скурили такую завязку с Руш: её пери очень уж любила соединять влюблённые пары, и как-то в древние времена она заточила некоего приглянувшегося Рашиду человека, который, по её мнению, мог помешать счастью влюблённых. Из этого, как вы понимаете, тоже ничего хорошего не вышло: сгорело не то свадебное посольство, не то целый дворец, в котором проходила свадьба, и в результате пало одно небольшое царство. С тех пор Рашид и Шади продолжали по старой памяти пакостить друг другу, но с всё менее глобальными последствиями.
По прошествии легендарных времён Рашид странствовал под видом бродячего купца, торговца пряностями. Собирал диковины, слушал и рассказывал сказки и истории, и, как я уже упоминал, - вдохновлял Мечтателей. Первой до меня дошла за завязкой Ди, и получилась вот такая сказочка: Абдулла был сиротой, у которого тётка отобрала отцовский дом, и он жил в той же лавке, где торговал коврами, и за пределами родного города Занзиба никогда не бывал. Рашида, когда тот год назад заезжал в Занзиб, он порадовал сходу выдуманной историей, и Рашид подарил ему ключ, отпирающий клады (то есть просто старый медный ключ, не говоря о его свойствах). В Занзибе меж тем был султан - тиран и самодур, любивший устраивать публичные казни несогласных, и Рашид ворчал на него довольно громко, так что и покидать город ему пришлось быстро, пока на него не донесли куда следует. А Абдулла повесил ключ на шею, и как-то раз, когда Рашид уже исчез и когда совсем никого рядом не было, ключ сам потянулся к глиняной стене, от какого-то давно разрушенного колодца оставшейся. Стена осыпалась и ключ рассыпался - одна верёвочка осталась, - а в стене открылся жестяной горшочек запечатанный, полный золотых монет. Не бог весть какое богатство, но на то, чтобы убраться из города и по дороге от голода не сдохнуть, - хватит.
Для Мориэль и её Бахтияра Звездочёта я после Ламмаса тоже обещал что-нибудь придумать - и придумал. Разговорившись с Бахтияром во время привала в оазисе-перекрёстке караванных путей, Рашид предложил ему спор: если он сможет показать Бахтияру нечто, что учёный ум мудреца объяснить не сможет, - то звездочёт отдаст ему своё главное сокровище, карту звёздного неба, по которой и в пустыне ориентироваться можно, и будущее предсказывать. А если не сможет, то сам Рашид отдаст своего единственного верблюда со всем нагруженным товаром. На самом деле, конечно, Рашид хотел убедиться, что звездочёт готов ради новой задачи, как истинный учёный, рискнуть самым дорогим. И когда ударили по рукам - Рашид наутро отклонился от основного караванного пути и повёл Бахтияра в сторону, к только джиннам известному и только им открывавшемуся фригольду волшебному оазису, что людям казался простым миражом. В том оазисе было озеро, в которое из скалы били два ключа: один - чистой холодной водой, а в другом - вода, пока была в воздухе, горела огнём. Огонь обжигал, и поджечь от него тряпку было можно, - но если подставить огненному потоку кружку, то она наполнялась обычной свежей водой, которую возможно было пить. Рашид искренне любовался, как Бахтияр бегает по оазису, обжигается, пробует воду и фонтанирует глэмором теориями о том, что некоторые соли земли влияют на свойства воды, и некоторые небесные тела тоже влияют, не говоря уж о волшебных существах... И Бахтияр даже поблагодарил оазис за такое чудо, оставив в озере подношение, чем отдельно порадовал Рашида. Тогда ифрит сказал, что оба они выиграли в споре, поскольку у Бахтияра нашлось множество возможных объяснений, и подарил звездочёту редкий осколок звезды, упавшей на землю. А в ответ на благодарности сказал, что лучшая благодарность для него - то, что небесный дар попал в правильные руки. Многие за такую диковину предложили бы много золота, - но человек, способный оценить её по достоинству, ещё реже встречается, чем звёзды с неба падают. На том и расстались.
И завязались с джиннири Бари, персонажкой Люции, живущей среди бедуинов. Тут я придумал, что незадолго до нынешнего прибытия Рашида с попутным караваном в Стамбул некий бедуин задумал ночью свести у него верблюда с товаром. Но у бедуина был факел, и на нём загорелась чалма - так что пришлось ему спасаться (ни один бедуин не пострадал, только гордость бедуина). После этого Бари, которая могла распознать магию ифрита, пришла с Рашидом договариваться. Рашид заверил, что бедуинам зла не желает и никого не тронет, если не будут трогать его, - и в знак договора и в благодарность за добрые намерения подарил Бари ковёр, который по ночам даёт тепло, а жарким днём даёт прохладу. А Бари, в свою очередь, попросила бедуинов не нападать на Рашида - хоть и непросто может быть во время набега отличить одного верблюда от другого.
И уже после этого до меня дошла Сех со своим предводителем бедуинов - дескать, может не зря Рашид на бедуинов жалуется, что если он пару лет назад обидел какого-нибудь бедняка, а рядом приключился Ходжа Насреддин и сдал Рашида бедуинам ("Вон тому въ#$@те"))?.. Я, конечно, был не против такой дополнительной завязки на Насреддина (перед игрой я думал, что Насреддином окажется Игнис, упоминавший, что едет на Стамбул игротехом, и ожидал драму: поэт-то Рашиду вполне нравился, но месть есть месть)), - но Рашид не стал бы обижать бедняка просто так. Решил, что некий бедный горшечник (не наш Нияз с игры), когда Рашид хотел купить у него горшок, отказался продавать оный по исходной цене: дескать, я видел, как ты другим даришь драгоценности просто так, вот и мне за горшок отдай драгоценность, жалко, что ли?.. В общем, типичное "сделай чудо". Рашид вспылил и наказал человека за Банальность - щёлкнул по горшку пальцем и ушёл, а горшок затем раскололся. А горшечник донёс до бедуинов, что-де слышал, как Рашид хвастается, что ожидает караван с пряностями (если бы сам ифрит был в караване, напрыгнуть на него бедуинам было бы сложновато). Так караван и не дошёл.
И, наконец, самое хронологически свежее событие перед началом событий игры - когда Рашид вернулся в Стамбул, в любимую чайную, а там вместо Кабира какой-то джинн в его облике. Рашид и пригласил сородича поговорить за углом без лишних ушей - где, слегка дымясь от сдерживаемого гнева, поинтересовался, где настоящий Кабир, ради которого он в Стамбул приехал и подарки привёз. Джинн ответил, что знать о том не знает и в глаза того Кабира не видел, но мать его говорит, что постигает Кабир науки за десятью морями - где, если бы не лампа, он и сам бы сейчас был. Рашид поверил, что джинн Кабиру действительно не вредил, и что мать Кабира, видимо, нашла лампу с заточенным в ней джинном и пожелала, чтобы тот помогал ей по хозяйству под видом её сына. И, затоптав начавшую тлеть половицу, Рашид пообещал, что подумает, как Кабира найти, а джинна освободить. На что джинн сказал, что через три года сам освободится, что Динара - хорошая женщина, и чтобы Рашид звал его Кабиром и рассказал, что за последние 400 лет произошло. Также он упомянул, что у соседа-горшечника дочка хороша, - и Рашид посмеялся: дескать, твоё счастье, что я не ей подарки везу. "А может, и твоё счастье", - ответил джинн, сверкнув синими глазами, и Рашид невольно залюбовался тем, что и в мариде есть огонёк страсти. А когда услышал, что колдуна, который на 400 лет забросил лампу с этим маридом в море, звали Омар Насреддин... так оказалось, что и враг у них общий.

Рашид. Отчёт отперсонажный. Возможны неточностиКогда после обеда окончил я торговлю в лавке и направился в чайхану, над Стамбулом пролился дождь, да такой быстрый и сильный, что в чайхану укрываться от него прибежала вся округа. Я же от дождя не прятался и, остановившись на пороге чайханы, подставлял ему лицо: всё стихия, хоть и не моя.
- А хорошо!.. Правда хорошо, только бы все страсти не потушило!..
Я поприветствовал и хозяйку Динару, и Кабира, разносившего чай, и попросил налить чаю и мне, чтобы промочить горло, - и Кабир пригласил меня подождать его в отдельной комнате для особых гостей, обещая рассказать что-то интересное. Но сам он сбился с ног при таком числе посетителей, а я не мог долго сидеть на одном месте в одиночестве, тем паче ожидая историю, - выходил посмотреть да предложить свою помощь. Казалось, пол-Стамбула собралось в чайхане, и даже бедуины оказались у порога, - но они не заходили внутрь, а снаружи о чём-то говорили с городской стражей. Вот ведь беспокойные люди, будто пятки у них горят!.. Всегда лучше говорить не на ногах, а сидя за горячим чаем да сладким лукумом, - во много крат больше толку выйдет из разговора. И звёздочёта Бахтияра я видел, но он лишь пробегал мимо чайханы и обещался, что зайдёт позже.
Кабир же на бегу извинялся передо мной за моё ожидание, а я отвечал:
- Только тебе одному это простительно. Тебя, отрада моих очей, я готов ждать и полвека!
Я подыгрывал сам себе, обращаясь к лже-Кабиру так, как обращался бы к настоящему, - вот только настоящий непременно смутился бы, а марид отнюдь не терялся. Наконец, он освободился от забот и пришёл ко мне в комнату, которой не погнушался бы и султан, надёжно укрытую от чужих ушей, - и я спросил, наливая чаю ему и себе:
- И что же я пропустил сегодня с утра?
- Стало мне известно, что Эффенди Джоха - никто иной, как Ходжа Насреддин, потомок того самого колдуна!..
- Это тот суфийский мудрец?.. - обычно суфии мне даже нравятся: умеют они и пить, и любить, и красиво слагать слова. Но нередко те, кого люди называют мудрецами, оказываются колдунами, а потомок колдуна уж наверняка унаследовал дар своего предка. - Видел я его, а как же!.. Спасибо, что рассказал.
- Вот бы нам его извести! Хоть душу отведём за всё былое. Как только к нему подобраться?..
- Сейчас чаю выпью и подумаю. - можно было попробовать подсунуть колдуну опасную диковину, да только слишком он умён, чтобы принимать подарки от незнакомцев, иначе не дожил бы до своих лет.
- А у тебя что за счёты с тем колдуном? - спросил Кабир.
- Да Омар Насреддин мне когда-то другом был, и путешествовали мы вместе. И попали однажды в передрягу, так что пришлось мне раскрыть себя и своими истинными силами воспользоваться. Тут и он своим колдовством подсобил, и победили мы сообща, а поодиночке бы никто из нас не справился. А только наутро проснулся я уже рабом кольца...
- Воистину нельзя колдунам верить! Кстати, Рашид, а ты ведь можешь страсти разжигать?
- Могу. Думаешь, поссорить его с кем-нибудь?..
- Думаю, а что если он влюбится без памяти в самую страшную старую каргу во всём Стамбуле?
- Э, здесь в Стамбуле все женщины красивые! Может, пусть он влюбится в своего осла?
- Нет, в осла не так интересно. Лучше пусть он влюбится в младшую жену султана! Тогда султан точно снимет ему голову.
- Это прекрасная идея! Я как раз надеюсь попасть во дворец, поскольку племянница султана, прекрасная Лале, просила привезти ей диковинный огненный цветок, и должны меня наконец к ней пригласить. Тогда я выражу своё почтение султану и заодно сделаю так, чтобы он воспылал гневом к этому суфийскому мудрецу.
- А что за цветок диковинный? Добыл ты его?
- Добыл, конечно. Цветок как цветок, только редкий очень, - и я раскрыл сумку и показал бутон, сверкающий, как пригоршня рубинов. - В самой жаркой части пустыни растёт.
- А мне Гюльджан даже и подарить нечего, - опечалился Кабир.
- Как же так?.. Сейчас найдём, что ей подарить можно!.. - я зарылся в сумку, вытаскивая наружу одну диковину за другой. - Это не то... и это, пожалуй, не подойдёт... А вот! Гляди: перламутр.
И я протянул Кабиру большую плоскую раковину, сверкающую с внутренней стороны всеми цветами радуги, а он тут же приложил её к уху:
- Спасибо тебе, Рашид! И море в ней шумит...
- Шумит, - кивнул я, улыбаясь. - Забирай, подаришь своей Гюльджан.
- А здесь так жарко и так от моря далеко... Хорошо хоть, что дождь сегодня прошёл, освежиться можно было.
- А я уж думал - твоих рук дело!
- Нет, не моих. Как-то я об этом не подумал... Нужно почаще дожди устраивать, чтобы всё здесь цвело!
- Цвести - это хорошо, только смотри, не залей все очаги да все костры в пустыне.
Так мы пили чай, и я смотрел на Кабира, слушал его голос, любовался - и сказал, извиняясь за то:
- А всё же очень ты на него похож...
- Ещё бы: облик я принимал по описанию его матери, с её слов.
- Воистину красивее всего мы в глазах тех, кто любит нас!..
Также я узнал, что с утра бедуины самого визиря похищали, но уже вернули назад, - да я бы не расстроился, если бы себе оставили. Поговаривали, что визирь тоже был колдун, и я планировал присмотреться к нему получше, - но пока именно к нему пришлось мне обратиться с вопросом, не ожидают ли меня во дворце. Однако стоило мне заговорить с ним о том, что у меня есть гостинец для принцессы Лале, - как она сама появилась перед чайханой в сопровождении свиты, и я подошёл прямо к ней. Если бы не наш с Кабиром план - отдал бы я ей цветок прямо в чайхане, - но теперь мне нужно было увидеть султана.
- Вспомнишь солнце - вот оно и взойдёт!.. О прекраснейшая, я как раз говорил о том, что привёз я тебе из далёких стран огненный цветок. Не пригласишь ли ты меня во дворец, дабы я мог изъявить своё почтение султану?..
Принцесса была рада мне и тут же пообещала провести меня во дворец, как только переговорит с возвращённым визирем. Я успел увидеть возле чайханы Эффенди-Ходжу и наложить на него чары, и стал ждать результата. Затем я последовал за Лале ко дворцу, и она сама вышла вперёд перед дядей-султаном и сказала, что-де купец Рашид прибыл из далёких стран и хочет приветствовать его. Я преклонил колени перед султаном, и с почтением протянул цветок Лале, занявшей место по правую руку от него.
- Вот огненный цветок, что произрастает в самой жаркой части пустыни. Там нет воды, и ничто там не растёт, ничто не живёт, потому немногие отваживаются отправиться туда... Но мне удалось его достать. Говорят, что вырастают такие цветы на том месте, где плачет огненными слезами птица феникс. Может, и нет больше таких цветов на всём белом свете!.. А хочешь ли ты услышать историю о том, как заплакал феникс?..
Конечно, принцесса хотела послушать сказку, и я, устроившись поудобнее на подушках, начал её рассказывать.
- Жил-был один прекрасный юноша, и отец нашёл ему достойную невесту. Назначили день свадьбы, созвали гостей, а наутро юноша пошёл в мечеть, дабы перед свадьбой помолиться Аллаху. Но когда возвращался он из мечети, ему стало жарко в дорогих праздничных одеждах, и он свернул в тенистый переулок, чтобы передохнуть. И вдруг прямо ему на лицо, словно дар небес, упал белоснежный платок, которым мог он утереть лицо и освежиться. А подняв взгляд, увидел юноша за решётчатыми ставнями красавицу, каких свет не знал: с глазами чёрными, словно уголь. Улыбнулась ему красавица, приложила два пальца к губам - и исчезла. До позднего вечера прождал юноша под окном, но она так больше не появилась, и когда стемнело - он вернулся домой. Там встретила его невеста и сказала, что гости ели, пили, спали пьяны и уже разошлись, и что его отец очень зол на него и говорит, что столько потратил на эту свадьбу, что в другой раз созовёт на свадьбу гостей только через год. Но юноша мог думать только о той красавице, что пленила его сердце. Он рассказал своей невесте обо всём, что с ним случилось, и недоумевал только, что за знак подала ему красавица, приложив два пальца к губам. "Ах, - сказала его невеста, - если бы не была я женщиной, запертой в четырёх стенах, я бы сама устроила вашу встречу, своим подолом укрыла бы вас, только бы ты был счастлив! Но я подскажу тебе, это ведь очень просто: два пальца означают, что она будет ждать тебя через два дня".
Пока я говорил - пришла старшая жена султана, Фирузе, и захотела занять то же кресло, что занимала Лале, но султан их рассудил. И приходил молчаливый юноша, на вид чужеземец, чтобы наполнить кувшин свежей водой. Я попросил его налить и мне воды - не промочив горло, нелегко рассказывать, - и поблагодарил его, а он ушёл.
- Кто этот красивый юноша? - спросил я, провожая его взглядом. - Он служит при дворце?
- Он пленник, - ответил султан. - Сын правителя одной северной страны, что мы недавно завоевали. Так уж у нас заведено.
- Не могу я одобрить этого, - нахмурился я. - Птица в неволе не поёт, и красота в плену зачахнет.
Но мне нужно было продолжать историю. И я порадовался, когда пленник вернулся и сел у стены, также слушая меня.
- Юноша насилу дождался, когда прошли два дня, не ел и не спал, и затем устремился в тот самый переулок. И вновь появилась красавица за решётчатыми ставнями, показала ему цветной платок, отрезала угол платка ножницами и исчезла. Вновь он прождал её до вечера, а вечером возвратился домой, где его ждала его невеста, и поведал ей о новой загадке. И сказала она: "Женщина всегда поймёт другую женщину. Она хотела сказать тебе, чтобы ты приходил, когда откроется лавка еврея-красильщика". Юноша не дослушал её до конца и наутро пришёл под окно красавицы, - однако день был субботний, и красильщик не открыл свою лавку. Лишь на следующий день юноша увидел красавицу за решётчатыми ставнями, и показала она ему три пальца, цветок и фонарь. Когда он вернулся к своей невесте и рассказал ей обо всём, та сказала ему: "Возрадуйся, потому как назначает она тебе встречу в саду, через три дня, у светильника".
Юноша насилу дождался, когда пройдут эти три дня, и вечером пришёл в сад, и пошёл на свет светильника. И увидел подушки и яства, но ни единой живой души. Были там и лукум, и сладкие финики, и перепёлки в меду, и вино; а поскольку юноша в ожидании свидания не ел и не спал, то очень проголодался и в ожидании решил попробовать понемногу и того, и другого. Но яства были такими вкусными, а подушки - такими мягкими, что он прилёг на них и тут же уснул. А когда проснулся наутро - вновь рядом с ним не было ни души, а на груди у него лежали кусочек угля и финиковая косточка. В слезах он вернулся домой, и показал их своей невесте, и спросил, что это значит. "Горе тебе, - сказала она, - потому как возлюбленная твоя тобой недовольна! Известно, что в сердцах влюблённых пылает огонь, что не даёт им есть и спать, - а твоё сердце подобно остывшему угольку. Известно, что нет ничего слаще любви, - но ты предпочёл любви угощения, а потому твоё сердце чёрствое, как финиковая косточка, и недостоин ты называться истинно влюблённым! Послушай моего совета: в другой раз ничего не ешь и не пей до самого рассвета, и дождёшься своей возлюбленной, когда взойдёт солнце".
На следующую ночь юноша вновь пришёл в сад, и вновь нашёл у светильника ковры, подушки и яства. Стал он ждать и прождал почти до самого рассвета, помня наставления своей невесты, - но к утру проголодался и подумал: "Не будет ничего дурного, если я съем всего один финик и выпью один глоток вина". Но финики были такими сладкими, что он начал их есть и не мог остановиться, а затем он и сам не заметил, как его голова склонилась на мягкие подушки, и он уснул. И вновь он проснулся лишь наутро, когда солнце было высоко в небе, и никого не было рядом с ним, а на груди у него лежал обнажённый нож. Он испугался и прибежал домой в слезах, и показал нож своей невесте, и встревожилась она: "Горе тебе, - сказала она, - ибо хочет твоя возлюбленная сказать тебе, что если и в третий раз ты уснёшь, ожидая её, то она убьёт тебя, зарежет спящего! Я боюсь за твою жизнь, не ходи к ней больше!". Но юноша не желал ничего слушать и хотел непременно вернуться в сад. Тогда на другой день его невеста напоила его сонным зельем и заставила его выспаться, а затем кормила его до тех пор, пока он больше не мог смотреть на еду.
Пока я рассказывал, приходил Синдбад, капитан корабля, чтобы также преподнести свои дары султану, - и приходил джинн, которого я как будто уже встречал когда-то, чтобы девица, сопровождавшая его, порадовала султана своим танцем. И все мы могли взглянуть на этот танец, от коего воистину захватывало дух.
- Вот женщины!.. - говорил я, обращаясь к пленнику, сидевшему ближе всех ко мне. - Их взгляды острее, чем белый клинок, пронзают наше сердце! И недолог путь от ложбинки меж их грудей до их лодыжек, но пройдя этот путь, позабудешь все девяносто девять имён Аллаха!..
И таким освежающим был этот танец, словно прохладный ветерок в жаркий день, - не иначе как джинн также вложил в него свою магию. Султан остался доволен и сказал, что вечером на главной площади будет праздник, на котором все желающие смогут проявить свои таланты, и весь город сможет взглянуть на выступления. Я же одарил танцовщицу подарком, и спросил, поскольку её лицо казалось мне знакомым:
- Скажи, красавица, нет ли у тебя брата?..
Но она ответила отрицательно. А султан встал со своего места, дабы поговорить с гостями, и я, пользуясь тем, что он повернулся ко мне спиной и не смотрел на меня, тогда и внушил ему гнев к суфийскому мудрецу. Нужно было дождаться возвращения султана, прежде чем закончить сказку, и я спросил юношу-пленника:
- Как же вышло так, что ты оказался в плену?
- Я вызвался пойти вместо своего брата, - сказал он. - Моя невеста не дождалась меня. Недавно она вышла замуж. Но я не виню её.
- Значит, она тебя не любила, - заметил я и сам над собой подшутил, припомнив свои недавние слова: - Настоящая любовь может ждать и полвека.
Поступок этого юноши показался мне благородным, и я решил, что он непременно должен быть свободен. И когда султан позволил, я закончил свою сказку:
- Так юноша вернулся вечером в сад, и более не хотел он ни есть, ни спать, и смог дождаться утра, когда явилась к нему прекрасная незнакомка с чёрными как уголь глазами. И они предались любви. То увидел феникс, волшебная огненная птица, и взмолился к Аллаху, прося его просветить сердце юноши, чтобы увидел он, что эта женщина лишь играет с ним и больше любит свой ум и свои загадки, чем его самого. А та женщина, что любит его на самом деле, ждёт сейчас его дома и не смыкает глаз, беспокоясь о нём. И заплакал феникс, и там, где упали его слёзы, выросли огненные цветы. Аллах внял его мольбам и вложил мудрость в сердце юноши, дабы смог он увидеть свою истинную любовь, что всё это время была рядом с ним. И юноша вернулся домой, и встал на колени перед своей невестой, и взял её руки в свои, и сказал, что через год сыграют они свадьбу. Ведь истинная женщина подобна волчице: она не только умна, но и самоотверженна и заботлива.
Лале, мне думалось, понравилась сказка, хотя казалось, что она до самого конца болела за встречу героя и загадочной красавицы. Султан одарил меня золотой монетой - безделушка рядом с диковинами, что я имел при себе, а всё же честь. При этом он сказал, что и впредь не пожалеет для меня своих милостей и что я смогу обращаться к нему, когда пожелаю. Я запомнил то обещание и, улучив момент, когда султан не был занят, заговорил с ним:
- О великий и счастливый султан! Могу ли я обратиться к тебе с одной просьбой?
- Конечно, я слушаю, - ему явно льстило, что я обращаюсь к нему.
- Отдай мне этого юношу в помощники. А взамен можешь просить, о чём хочешь.
Моё предложение было бы рискованным, если бы султан знал, что я джинн. Но моя затея стоила того.
- Почему именно он тебе нужен?
- Вижу, что он толковый да смышлёный. А нашему торговому делу сызмала учатся, много в нём секретов: и какие верные слова верблюду на ухо шепнуть, и как в пустыне по звёздам дорогу находить, и как хорошие пряности от негодных отличать... Выучится - и будет мне преемник.
- Хорошо, забирай, - неожиданно согласился султан. - А интересуют меня такие предметы, что обладают особыми свойствами.
- Волшебных диковин у меня достаточно, - сказал я и начал вновь копаться в своей сумке, прямо на глазах у султана доставая на свет драгоценности и гадая про себя, на что он позарится. Но султан был осторожен и дождался, пока я выберу сам. А выбрал я диковину из самых дальних краёв, где я бывал: маленькую расписную деревянную маску, изображавшую голову слона. Я и сам не знал, какими волшебными свойствами она обладала. - Вот, гляди, о славный султан: думаю, это тебе понравится.
- А есть ли у этой диковины своя история? - спросил султан, разглядывая маску.
- Несомненно! Это диковина из далёких земель, где люди черны как ночь, и только зубы и глаза у них белые. И живут в тех землях могущественные существа, вроде наших джиннов, только зовутся они эшу, и встречают путников на перекрёстках. Путникам они загадывают три загадки, и если не отгадаешь - то можешь заплутать или вовсе сгинуть. А если отгадаешь - могут амулет волшебный подарить. Вот мне однажды и удалось разгадать загадки эшу.
- Что же это были за загадки? - заинтересовался султан.
- А вот, например, одна: кто утром ходит на четырёх ногах, днём на двух, а вечером на трёх? - припомнил я.
Султан задумался, и пока я терпеливо ждал его ответа, пленник робко произнёс:
- Кажется, я знаю ответ.
- Так скажи же нам его, - я обернулся к нему. Мне хотелось показать, что перед загадками все равны: и султан, и простой человек.
- Это человек. Младенец ползает на четвереньках, взрослый ходит на двух ногах, а старик опирается на палку.
- Вот видишь, о великий султан? - восторжествовал я. - Этот смышлёный юноша станет мне не только отрадой для глаз, но и надёжным помощником. Думаю, у него получится постичь сложное торговое ремесло.
Мне хотелось поскорее увести пленника из дворца, пока султан, чего доброго, не передумал. Очень уж он продешевил: мог бы потребовать у меня все имеющиеся сокровища или товары, или отправить куда-нибудь далеко. А ведь пленник был залогом того, что правитель захваченной страны будет вести себя тихо и мирно. Но Лале захотела услышать ещё одну сказку, и не мог я ей отказать, и предложил, приготовившись ещё какое-то время провести во дворце:
- Хочешь ли ты сказку о том, как ифрит пожертвовал своими крыльями, чтобы спасти своего возлюбленного?..
Однако я так и не начал рассказывать эту сказку: султана отвлекли дела, кои он ушёл обсуждать с визирем и стражей, и я попросил дозволения уйти, сказав, что меня всегда смогут найти в чайхане и призвать ко дворцу, ежели пожелают услышать сказку. Напоследок Лале сказала, что захочет услышать мою историю на вечернем празднике, - и чтобы это была весёлая история и радостная. Я пообещал припомнить такую, но это была непростая задача: сказки редко бывают весёлыми, и сколько я ни думал об этом в свободные минуты, ничего не шло мне на ум. К тому же, так и не рассказанная история хотела сперва быть рассказанной.
Я позвал за собой бывшего пленника, с поклоном попрощался с султаном и с принцессой, и вышел из дворца. Хорошо в гостях, а лучше там, где дышится полной грудью.
- Теперь ты свободен, - сказал я.
- Свободен?.. - бывший пленник удивился. Должно быть, он думал, что сменит прежнего хозяина на нового.
- Ну да. Я неволить не стану, можешь идти, куда пожелаешь. Хочешь - оставайся, помощник мне не помешает. А хочешь - провожу тебя до границ твоего царства, и попрощаемся. Как тебя называть, и откуда ты?
Я чувствовал, что у него вовсе душа не лежит помогать мне в лавке с торговлей, и что мыслями он уже очень далеко отсюда.
- Спасибо тебе, - ответил он. - Зовут меня Влад, и я из Валахии.
- Так далеко на севере даже я не бывал! Там слишком холодно для меня, - усмехнулся я.
- Там леса. И горы...
- Я видел горы... возле моря.
- Наши горы гораздо выше... Но скажи, зачем ты освободил меня?
- Потому что нет ничего дороже свободы, - я пожал плечами. - За твою свободу я отдал бы все свои сокровища, если бы было нужно.
- У султана остался ещё один пленник, - заметил Влад.
- И им займёмся, - пообещал я. Во второй раз предложить султану волшебную диковину могло не сработать, но раз уж я взялся освобождать пленников, то дело нужно было довести до конца. Однако мне не пришлось думать об этом: вскоре я услышал радостную весть, что и второй пленник султана освобождён.
Я привёл Влада в чайхану, заказал чаю и лукума, сказал ему угощаться. Он лёг на подушки и смотрел в потолок молча: казалось, он не знал, чем себя занять, неожиданно став свободным, и размышлял о чём-то, - а может, что-то планировал. Я не ожидал от него большой благодарности, но теперь подозревал, что я мог вмешаться напрасно: быть может, что-то держало его здесь.
Я поднялся, чтобы вернуть на кухню опустевший чайник, и, проходя за спиной юноши, сидевшего в компании друзей, случайно обронил свой кинжал, так как узел на моём кушаке ослаб. Я тут же наклонился и подобрал его с земли, но юноша успел это заметить и начал шуметь:
- Стража! Этот человек пытался меня убить! Стража, стража!..
Видимо, он также скучал и стражей мог распоряжаться, как своими деревянными солдатиками. Я не стал сопротивляться, когда стража примчалась во мгновение ока и стала заламывать мне руки, хотя я уверял:
- Клянусь Аллахом, что скорее умру, чем причиню вред такому красивому юноше! Вы сами ведь видите, что ни единой капли крови не пролилось!..
И Бахтияр, привлечённый шумом, стал говорить, что знает меня и может за меня поручиться, - но и его не стали слушать. Привели меня, к счастью, не во дворец султана, а во двор гарнизона стражи, поставили на колени, - потому как угораздило меня "напасть" на собственной персоной наследника султана, Мехмеда. Собрались зеваки, и тут среди них оказалась одна пери, которая словно нарочно того и ждала, чтобы заявить, что это я украл у неё ожерелье. Я её помнил: лет восемь тому назад я открыл лавку в одном городе, как вдруг прямо перед моим прилавком сцепились джинн и пери. Я знал, что от таких сражений порой во всём городе камня на камне не остаётся, потому свернул прилавок и убрался подальше. А когда заметил, что пропала у меня с прилавка золотая монета, а сражавшиеся обронили простое кожаное ожерелье с камнями, явно волшебное, - их уже и след простыл. Не стану же я продавать или дарить чужое - так все восемь лет и носил это ожерелье с собой, чтобы найти его хозяйку или хозяина.
- О, наконец я тебя нашёл! - обрадовался я при виде пери, но встать с колен мне не дали. - Столько лет я тебя искал, чтобы вернуть тебе эту вещь!..
- Так он не только убийца, он ещё и вор! - глава стражи, казалось, тоже обрадовался, что ему попалась такая большая рыба.
- Я эту вещь не крал, а подобрал и сохранил, - возразил я. - И вором меня называть не нужно.
Пери стала рассказывать о том, как повздорила со своим братом, и я горячо подтвердил, что так всё и было, - но глава стражи велел заткнуть мне рот, чтобы я не мешал девушке рассказывать. Тогда я стал жестами показывать, что их было двое и они дрались, и едва не опрокинули мой прилавок, - и глава стражи велел связать мне руки. В конце концов я мог только согласно мычать и кивать. Когда пери договорила о пропаже ожерелья, мне развязали рот, и я повторил:
- Всё верно, я торговал в своей лавке, когда эти двое принялись драться перед моим прилавком. А когда я обнаружил, что они обронили ожерелье, были они уже далеко. Я искал их, чтобы его вернуть, но не нашёл, и сохранил его. И вот наконец я смогу его отдать!..
Пери, казалось, была удивлена моей готовностью вернуть находку, как если бы сомневалась в том, что она попала ко мне случайно. При встрече наедине я, быть может, ещё и поторговался бы, - но на стражу следовало произвести хорошее впечатление. Руки мне также развязали, и я, не без труда докопавшись до самого дна своей сумки, извлёк ожерелье, кое и перешло в руки пери. Мехмед, всё это время наблюдавший за нами, также согласился претензий ко мне не иметь.
- Поверь мне, красивый: пользы от меня больше, когда у меня рот не завязан, - пообещал я.
Глава стражи попытался вырвать у меня мою сумку:
- А это штраф в казну!
- Всё - не отдам! - зашумел я, и стражники отступились. - Что же вы сами грабежом занимаетесь?!.. Я вам, так уж и быть, что-нибудь одно подарю.
И выдал им простой рубин, коему они остались весьма довольны, и Мехмеду также пожелал сделать подарок - не за досадное недопонимание между нами, но просто за глаза красивые. Было у меня кольцо с сапфиром - так оно словно к нему просилось, словно его дожидалось.
- Вот, возьми: к твоим глазам подходит! И можешь просить, о чём хочешь.
- Я хочу ключи от Константинополя, - заявил он.
- А где это - Константинополь? Далеко? - спросил я. - Мне кажется, я слышал, что ворота там неприступные.
- Нет, недалеко, - ответил Мехмед.
- Покажешь мне на карте? Ключей от города я ещё не добывал, но сделаю всё возможное.
И я вернулся к чайхане, где меня уже ждали волновавшиеся за меня горожане. Все они считали, будто Мехмед - капризный и несговорчивый человек, - а мне было вполне приятно иметь с ним дело, и мне не казалось, что тот мог затаить на меня злобу.
- Всё хорошо, - говорил я. - Я ему ключи от Константинополя обещал.
- Так Константинополь - это же здесь...
- Здесь ведь Стамбул, - запутался я.
- Стамбул, а по-римски - Константинополь. А ежели по-восточному, то Византий.
- Значит, это упрощает дело!..
Много знакомых лиц увидел я в чайхане в этот день: и порадовался, что Абдулла из Занзиба прибыл в Стамбул, и узнал латинянина, коего однажды встречал в таверне ближе к северным землям и пытался расспросить его, как студиозуса, в какое волшебство в его краях люди верят.
- Сколько лет, сколько зим прошло, а ты стал краше прежнего! - поприветствовал я его. - Не иначе как солнце Стамбула, самим Аллахом благословенное, так на тебя влияет!..
Стал я его расспрашивать, где он бывал и что видел, - но позвал меня Кабир, и я извинился перед гостем и подошёл к нему.
- Заколдовал ли ты Насреддина? - спросил меня Кабир.
- Да, конечно, внушил я ему страсть к младшей жене султана. И султану внушил гнев к нему.
- Отчего же тогда его не видно и не слышно? Он уже должен бы был петь о любви под окнами дворца!..
- Вот и я его давненько не видал... Ну ничего: придумаем ещё что-нибудь.
Тут уж у меня сомнений не осталось в том, что Насреддин - колдун, раз сумел не то мои чары преодолеть, не то спрятаться так, чтобы избежать гнева султана. И, как прежде, мы пили чай, и смотрел я на Кабира, и любовался, и сказал:
- Вот бы узнать, где сейчас Кабир...
- Так спроси у того путешественника, вдруг он его встречал, - посоветовал мне марид, кивнув на латинянина. - А лучше спроси у его матери. Она добрая женщина.
Раз он разрешил, то я так и поступил, как он сказал. Подошёл сперва к латинянину:
- Ты во многих землях бывал, - скажи, не встречал ли ты в своих странствиях юношу, как две капли воды похожего на нашего Кабира?..
- Нет, не встречал.
Конечно, расспрашивать так было рискованно: кто-то мог и догадаться, что дело тут нечисто, и что не было у Кабира брата-близнеца. И я направился прямиком к Динаре. И здесь я рисковал, что она поймёт, кто я, едва я признаюсь, что распознал в Кабире другого джинна, - но я решил, что раз к одному джинну она была добра, то и мне опасаться нечего. Я спросил её, можно ли поговорить с ней недолго, - и мы вышли на задний двор позади кухни.
- Скажи мне, о мудрая женщина, где твой сын? - спросил я прямо. И не стала она делать вид, будто её сын на прежнем месте, и ответила так же прямо, глядя на меня понимающе:
- Отправился он науки изучать в дальних странах, не сиделось ему дома. Должно быть, он сейчас где-то на севере. А ты найти его хочешь?
- Хочу, - кивнул я. - Я как раз на север собирался, воспитанника моего проводить.
- Знаю я, кто ты, - сказала она с улыбкой. - Ты уж на джинна моего не серчай. Он Кабиру никакого вреда не делал.
- Я уж с ним говорил, и он честно мне обо всём рассказал. Так что я его не трону, - пообещал я. - А ежели ему или тебе понадобится помощь, то и помогу.
- Если найдёшь Кабира - передай ему, что дома его любят и ждут!
- Передам.
На том и расстались, и всё казалось мне, что мудрая женщина видит в самом моём сердце.
И вновь я увидел возле чайханы бедуинов, - и один из них, Эдин, брат предводителя этого племени, славился как победитель ифритов, так что очень мне хотелось узнать его поближе. Человеком он выглядел красивым и отважным.
- А не ты ли славный победитель ифритов? - воскликнул я, подходя к нему.
- Я, - ответил он.
- Хотел бы я послушать историю о том, как это было!
- Так я не рассказчик, да и рассказывать там нечего. Просто шёл я однажды по пустыне, да увидел, как колдун сражается с ифритами.
- И что же, ты помог тому колдуну?..
- Зачем же? Я не стал вмешиваться. Только ифриты после того почему-то на меня накинулись.
- Что ж, отрадно мне слышать, что ещё остались в мире места, где можно встретить ифритов!
- На самом деле этих тварей везде довольно много, - пояснил мне Эдин.
- Отчего же ты называешь их тварями? - улыбнулся я. - Может, ты думаешь, что у них вместо сердца одни угли?.. А я как раз собирался рассказать прекрасной Лале сказку о том, как ифрит ради своего возлюбленного пожертвовал своими крыльями.
- А у ифритов разве есть крылья?.. - удивился Эдин.
- Конечно, крылья у них огненные. Но когда они в истинном своём обличье - это, должно быть, непросто разглядеть...
Так он и не пожелал ни войти в чайхану, ни присесть и выпить чаю, ни послушать историй. Зато сидела в чайхане джиннири Бари с подругами, и она попросила меня рассказать им сказку.
- Хорошо, расскажу. Заходит бедуин в деревню... а она ему как раз. - Бари рассмеялась, а я продолжил: - Однажды на одну деревню напали бедуины. Один из жителей той деревни забрал свою жену и маленького сына и спасся верхом на верблюде. Но верблюд мчался так быстро, что младенец вывалился и упал на мягкий песок, и отец того не заметил.
Бари и другие девушки слушали сказку живо и взволнованно, и потому я охотно рассказывал дальше:
- Младенца подобрал старик, охотившийся в пустыне, и принёс в свою деревню. Соседи говорили ему: "Ты и так беден, зачем тебе лишний рот?". Но старик отвечал: "Ваши сердца подобны копытам верблюда - такие же чёрствые и бегут от чужой беды! Воспитаю его, как своего сына, и будет мне отрада и помощь в старости". И рос мальчик настоящим богатырём, и когда он сторожил верблюдов, хищники его боялись, а верблюды любили его и слушались, потому как чуяли в нём доброе сердце. Но, как водится, соседи позавидовали старику и стали говорить о том, что из-за чужака все беды в деревне, и что он, может, вовсе не человек, раз дикие звери его боятся, а наполовину джинн. И стали требовать, чтобы старик его убил. Опечалился старый охотник, вернулся домой и приёмышу всё рассказал. Тогда решил богатырь, что уйдёт и найдёт своих настоящих родителей.
Долго ли, коротко ли, и пришёл он к деревне, где теперь жили его отец и мать. Но подумал он: "Богатырём да красавцем меня всякий примет и полюбит, посмотрю-ка я, примут ли меня уродом". И он поймал в ручье рыбу, вспорол ей брюхо и вымазал её икрой себе лицо, и так пришёл в дом своего отца. И его мать, увидев его, заплакала о том, что её сын вырос таким уродливым, - а отец сказал: "Это наш сын, и не так важно, какое у него лицо, как то, какое у него сердце". И сын остался с ними жить. А у старейшины той деревни были три дочери: две были ликом подобны луне, а младшая была ликом подобна солнцу - такая же радостная. И нравилось ей общаться с богатырём, и все над ней смеялись. И однажды старейшина объявил скачки на верблюдах и сказал, что тот, кто победит, сможет взять одну из его дочерей в жёны. Пришёл богатырь домой - и видит: отец его сидит, курит кальян и никуда не идёт. "Отчего же, - спросил его сын, - не хочешь ты участвовать в скачках?". И ответил ему отец: "Потому что я беден, и нет у меня верблюда". "Садись мне на плечи, - сказал богатырь, - я повезу тебя вместо верблюда!".
И когда пришёл он на скачки, все стали смеяться над ним и говорить: "Ни одна девица не пойдёт за него замуж, оттого возомнил он себя верблюдом, приведёт в дом верблюдицу себе в жёны!". Но когда дали старт, он побежал, и обогнал всех верблюдов, и пришёл первым. И сказал старейшина деревни, что может он просить себе в жёны любую из его дочерей, и старшие его дочери испугались и стали умолять его взять слово своё назад. Но богатырь засмеялся и сказал, что хочет в жёны младшую его дочь, что ликом подобна солнцу. А затем умыл он лицо, и все увидели, что он красавец, и старшие сёстры позавидовали младшей, да было уже поздно. И вскоре сыграли свадьбу. Вот и вся сказка.
А позже я увидел, что сидит в чайхане среди гостей поэт Аскан, и захотелось мне не только рассказывать истории, но и послушать.
- Ты ведь поэт, верно?
- Верно. И что с того?
- Так, может, прочитаешь нам стихи, или песню споёшь, или историю расскажешь какую?..
- А что же я получу за это?
- За хорошую историю я щедро одарить могу.
- Мне дары без надобности. Ежели скажешь правду о том, кто ты такой, - тогда расскажу.
Я усмехнулся: высоко метил поэт! Опасно было раскрывать себя перед таким прозорливым человеком, - но если в каждом встречном колдуна подозревать, да подобно пуганому верблюду чурбака бояться, то и жить незачем. Не хотелось мне отступаться, и хотелось услышать, о чём расскажет поэт.
- Ну, хорошо: как расскажешь, так я тебе и отвечу о том, кто я.
- А знаешь ли ты о том, как появился город Стамбул?
- Много о том есть разных легенд и преданий. Одна сказка гласит, что сам Аллах в своих ладонях нёс раковину, и там, где он опустил её на песок, вырос город посреди пустыни.
И тогда Аскан стал рассказывать о том, как некогда один правитель, изгнанный из своих земель, с верными ему людьми шёл через пустыню, и провидение Аллаха привело его в дивный оазис, где он пожелал основать новый город. История не сохранила того, откуда был тот правитель, но ясно было одно: Аллах явил ему своё чудо, и с тех пор сам Стамбул оставался воплощённым чудом. Сказка мне понравилась, и я сказал:
- Что ж, идём: расскажу и покажу тебе, кто я такой на самом деле.
И Аскан не побоялся выйти со мной из чайханы и в зелёном переулке остаться со мной наедине.
- Ну, смотри, - сказал я, щёлкнул пальцами и зажёг на ладони огонёк.
- Я знаю, кто ты, - произнёс он с улыбкой. Похоже, ему также было интересно, не побоюсь ли я открыться ради истории.
- Откуда же ты об этом знаешь?
- А я всё обо всех знаю.
На джинна он не был похож. Кто же он такой?..
- Ты, что ли, колдун? А про него знаешь что-нибудь? - я кивнул на Насреддина, показавшегося неподалёку от чайханы.
- Нет, не колдун. А что тебе до него? Он хороший человек.
- Да так, не нравится он мне.
И пока я рассказывал Бари свою сказку, и пока я слушал сказку Аскана, - увидел я, как за окнами чайханы на площади Кабир перед Гюльджан предстал в своём истинном облике. Ничьих сторонних глаз не побоялся - танцевали перед ней водяные вихри, и было это так красиво, что взгляда не оторвать. После того я был уверен, что у них всё сладится, - и потому удивился и встревожился, когда стал замечать, что Гюльджан разговаривает с Насреддином и много времени проводит с ним. И сам марид это заметил, и сказал, когда вновь пригласил меня поговорить позади чайханы, что Гюльджан и смотреть на него не желает:
- Я ей уже свою истинную суть открыл, и рассказал обо всём, и обещал все сокровища мира!.. Что же ещё ей надобно?..
- Может, испугалась она?.. - предположил я. - Люди, когда нашу истинную суть видят, порой пугаются поначалу. И нужно им время, чтобы привыкнуть.
- А что же она с этим Насреддином ходит? Что ему от неё нужно?!..
- Вот же мерзкий колдун! Не иначе как околдовал он её, - решил я. - И сам я видел, что она ни на шаг от него не отходит. Не стала бы она так поступать по своей воле. И испепелить я его не смогу теперь, не задев её...
- Может, отвлечь её как-нибудь?..
- Для начала я могу поговорить с ней и проверить, есть ли на ней чужие чары, - предложил я. - И если есть, то я смогу их с неё снять. И как чары спадут, так сразу она увидит, что рядом с ней подлый колдун!
- Но как же ты к ней подберёшься, чтобы поговорить, если она с ним всё время вместе?.. - задумался Кабир. - Вот что: я могу превратить нас, например, в котов!.. Они как раз сейчас в рощу за стеной пошли.
Я согласился: менять облик мне ещё не доводилось. Кабир превратил нас в двух котов, и мы вышли за городскую стену, где вдали от посторонних глаз сидели в тени деревьев Насреддин и Гюльджан. Мы остановились неподалёку, стали мурлыкать и играть, катаясь на траве, так что они нас заметили и с любопытством начали наблюдать. Я стал приближаться к Гюльджан, смотревшей на нас с улыбкой, - медленно и опасливо, как это делают бродячие коты, - и принялся ласкаться, увиваясь вокруг неё. Как только она прикоснулась ко мне, я прислушался, не околдована ли она. И каково было моё удивление узнать, что чар на ней нет, - разве что некий безобидный волшебный амулет!.. Я вернулся к коту-Кабиру, мурча, и мы убежали. За деревьями он превратил нас обратно, и я сообщил, что чар на Гюльджан нет. Чем же ещё мог завлечь её колдун?!..
- Мр-рау... - я потянулся после превращения. - Как теперь отучиться мурлыкать?..
- Прекращай, а то ты нас выдашь, - предупредил Кабир.
- Если почешешь меня за ушком - точно не удержусь.
- А надо держаться!..
Мне, признаться, понравилось быть котом: я бы и подольше вот так беззаботно валялся на траве вместе с другом и ловил лапами упавшие на землю плоды деревьев, и тёрся головой о чужую тёплую шерсть. Поистине мариды благословлены умением менять своё обличье!.. В чайхане нас спросили, куда мы убегали вдвоём, - кажется, на нашей одежде всё ещё оставались приставшие травинки. Я ответил, что Кабир, как настоящий друг, позвал меня взглянуть на диковинный цветок, который распускается лишь единожды, и редкая удача застать его цветущим.
Оставаясь в чайхане, встретил я и ещё одного знакомого - марида Али ибн Дамуша, с коим мы порой, раз в полвека-век, играем в шахматы, да всё выиграть друг у друга не можем. Некоторое время сему назад он рассказал мне, что встретил наследницу некоей семьи, хранящей у себя шкатулку с Печатью царя Соломона, и похитил её, - да только она про ту шкатулку ничего не знает. Превратил Али девицу в кошку, да так и таскает с собой. Я сперва разозлился, что девиц в кошек превращать - дурное обращение с красотой, он бы ещё звезду в плошку превратил или цветок в жабу!.. Но Али сказал, что девица сама не против, потому как если бы он её как девицу с собой таскал - возникли бы вопросы. Однако слышал я потом, что девушку-кошку расколдовали.
И услышал я, как учёный Аллаяр, прибившийся к бедуинам, говорит, что-де наложил на Влада проклятие: чтобы тот не мог ни в один дом войти без приглашения. А я как раз своего помощника давненько не видел, - а когда видел, то заметил, что он на своей чудной шапке носит тот огненный цветок, что я привёз Лале. Видать, пользовался он благосклонностью прекрасной племянницы султана.
- Ты за что моего помощника проклял? - накинулся я на Аллаяра. - Он тебе какое зло сделал?
- А он твой помощник? - удивился тот, как и многие удивлялись, поскольку Влад вовсе не держался подле меня.
- Да, с тех пор, как я его сегодня у султана выкупил.
- Тогда ты, небось, и сам всё знаешь.
- Представь себе, не знаю. Так за что ты его так? Я всё же за него теперь отвечаю.
- То, за что я его проклял, ещё до того было, как ты его выкупил.
- Мне всё равно интересно. Скажи, что он натворил? Обещаю, что не буду тебя убивать. И его тоже.
- Он на меня в тёмном переулке напал. Его когда-то невеста прокляла, чтобы он людскую кровь пил, - вот он меня и укусил.
- Невеста его прокляла за то, что он её оставил, когда вместо своего брата добровольно в плен пошёл. В том нет его вины. Я с ним поговорю, как увижу.
Легко было сказать, а найти Влада было сложнее. Я даже спрашивал гостей чайханы, не видели ли они моего помощника. Затем ко мне подошёл Кабир - с тем, что нужно снять с Влада проклятие и что он уже договорился с Бари, чтобы она нам помогла. Обычно довольно одного джинна, чтобы избавиться от проклятия, - но сильны проклятия, наложенные обиженными женщинами, а уж когда проклятий уже два... Джиннов всех четырёх стихий мы не собрали, но и три разных - уже хорошо: огонь, вода и земля. Влад ждал нас в отдельной комнате в чайхане. Я помнил порядок: трижды хлопнуть в ладоши над головой человека, с которого снимаешь проклятие, задаёшь ему три вопроса, на которые он должен ответить честно, и плюёшь трижды по три стороны света. Кабир предложил, что каждый из нас хлопнет, каждый задаст по одному вопросу, и каждый плюнет в свою сторону. Я первым задал свой вопрос:
- Если у тебя появится возможность отомстить тем, кто тебя пленил, - воспользуешься ли ты ею?
- Да, - ответил Влад.
- Понравилось ли тебе пить кровь? - спросил Кабир.
- Понравилось.
Вопроса Бари я почти не слышал, - казалось, он был похож на мой: станет ли Влад мстить своим обидчикам. Он вновь ответил утвердительно.
- Что ж, ты отвечал честно, - признал Кабир.
- Теперь ты свободен от проклятия. Распорядись своей свободой достойно, - сказал я Владу. - И что же ты сразу не сказал мне?.. Впредь всегда сообщай мне, особенно если встретишь какую-нибудь волшебную или необычную вещь, а сам не трогай.
Эта предосторожность не была лишней: Динара и Кабир говорили мне, что Влад пытался подобраться к лампе Кабира, которую Динара хранила у себя.
Также я услышал, как прекрасная Лале спрашивает у всех мудрых людей Стамбула, может ли юноша создавать прекрасные рисунки и в то же время оставаться мужественным и командовать войсками. И я, и Насреддин, и прочие, собравшиеся вокруг неё, как один утверждали, что для юноши достойно обладать многими талантами, и во многих царствах наследников учат музицированию, стихосложению и другим искусствам, дабы развить ум и сердце. И Лале показывала альбом с изящными рисунками - в нём были орнаменты чёрной тушью и золотом, изображавшие месяц и звёзды, - и говорила, что это, конечно же, её альбом, женское баловство. Но как только её родич, Мехмед, подошёл к ней, и она передала ему наши слова, - все догадались, что спрашивала она для него и что рисунки, хотя бы отчасти, наверняка принадлежат его руке.
- Конечно, тому, кто создаёт нечто столь прекрасное, стоит отринуть скромность и не скрывать своего имени! - говорил я. - Как бы я хотел встретить того, кто так рисует! Такие таланты рождаются раз в столетие.
А визирь сказал, что он увлекается на досуге написанием кулинарных трактатов. Все удивлялись, что Мехмед, любивший гонять городскую стражу на парады, также любил рисовать, - а вот я не удивлялся: красивые люди часто и создают красивое. Правда, Мехмед так и не признался в авторстве рисунков, но неожиданно обратился ко мне за помощью по другому поводу: младшая жена султана, по имени Тара, не отвечала на его чувства. Я обещал поговорить с ней. Тара, как всегда печальная, сидела одна в чайхане, и я присел рядом с ней:
- О чём ты грустишь, красавица? И могу ли я тебе помочь?
- Я грущу о том, что не могу быть вместе со своим возлюбленным.
- Для любящих сердец не может быть никаких преград!
- Но кажется, что ему нужна только его армия...
- Он любит тебя, - заверил я её. - Я говорил с ним и видел этот огонь в его сердце. И я помогу вам, если вам будет нужна помощь.
Прекрасная Тара поблагодарила меня и подарила тонкий золотой браслет с маленькой золотой звездой на нём, который я с тех пор ношу с признательностью.
И когда я вновь устроился в чайхане, - последним увиденным мной в тот день старым знакомым оказался Гияс. Несколько лет назад он был совсем ещё мальчишкой, бедным и искавшим любого заработка, - и, остановившись в одном городе на сезонную ярмарку на несколько месяцев, я пригрёб Гияса помогать у меня в лавке, дабы не шатался без дела и радовал глаз. Нравилось мне его баловать: от подарков он отказывался и считал, будто должен за них работать усерднее, - и потому я предлагал ему разделить трапезы со мной, говоря, что от его улыбки и мне будет слаще. Я тогда был бы не против и взять его с собой в караван, но как окончилась ярмарка - он исчез. Я решил, что слишком смутил его, и не стал его разыскивать. И вот он вновь был передо мной, рядом с тем молчаливым джинном, что приходил во дворец султана, - и выглядел довольным жизнью.
- Как я рад тебя видеть! Как ты возмужал, похорошел! - поприветствовал я его. - Как твои дела? И что же ты сбежал от меня тогда?..
Гияс скромно говорил, что у него всё хорошо, и что он не сбежал, а подумал, будто я не захочу брать его с собой. Джинн молчал, не вмешиваясь в нашу беседу, но не похоже было, чтобы Гияс был с ним не по доброй воле.
И пока я сидел в чайхане, там собрались Синдбад-путешественник и другие, и стали говорить между собой о том, как достать Печать царя Соломона, - говорили при мне, не зная о том, что я джинн, а я знай слушал. У Синдбада спрашивали, зачем ему Печать, а он отвечал, что хотел бы её уничтожить. Если это правда - то, конечно, пусть ищет: джинны уничтожить Печать своими силами всё одно не смогут. Но в иной момент я бы сам заинтересовался тем, что Печать могла появиться в окрестностях Стамбула, - а в этот день у меня были дела поважнее: едва меня вновь окликнул Кабир, я ушёл к нему во двор чайханы. Терпение его - смотреть на Насреддина, ходящего с Гюльджан - явно кончилось.
- Нелегко людей любить, а не любить нельзя!.. - сказал я. - То не любят они тебя, то умирают так быстро... За века моё сердце в лохмотья уже истрепалось.
- Пора с ним что-то делать! Сможешь ты, Рашид, его испепелить, как он один останется?
- Смогу. Да только если это сделать посреди города, то придётся быстро ноги уносить...
- А если его украсть да в пустыню увезти, и там испепелить?
- Это прекрасная идея! Но как же нам его поймать?
- А я его в жабу превращу.
- Может, лучше в ящерицу?.. - усомнился я. - Жабы симпатичные.
- Нет, лучше в жабу! Есть ли у тебя верблюд, быстрый как ветер?..
- У бедуинов есть наверняка. Я его у Бари попрошу!
И, не откладывая в долгий ящик, я поспешил к Бари, как раз оказавшейся неподалёку.
- Погоди, красавица, тебя-то мне и нужно!..
- Чего ты хочешь? - спросила она, остановившись на дороге.
- Редкий момент ты сейчас узришь: джинн к женщине за помощью обращается!..
- Вот теперь точно помогать не стану, - обиделась было Бари.
- Так я о том, что вы много мудрее и хитрее нас, и потому лишь в самом крайнем случае беспокоим мы вас просьбами!
- Ну ладно, уговорил, - улыбнулась она. - В чём помощь нужна?
- Нужен мне верблюд, быстрый как ветер. На считанные минуты! Туда-обратно съезжу и сразу же верну его тебе.
- Об этом тебе нужно с нашим предводителем говорить, - сказала она.
- Что ж, поговорю.
Бедуины сидели вокруг костра. Бари подвела меня к ним и сказала, что мне нужно одолжить верблюда. Я бы не поскупился в цене, но всё оказалось сложнее, чем я рассчитывал.
- А зачем тебе нужен верблюд? - спросил предводитель Зинедин.
- Хочу украсть одного человека.
- Так может, мы сами его украдём, так быстрее будет? - предложил он. - А кого ты хочешь украсть?
- Да вон того суфийского мудреца, - я небрежно кивнул в сторону площади перед чайханой.
- А зачем он тебе нужен?
- Всё-то вам расскажи, - удивился я.
- Конечно. Мы должны знать, для какого дела нам верблюда гонять.
- Да не нравится он мне.
- Что же тебе в нём не нравится? - упёрся Зинедин. - По-моему, он хороший человек.
- Он у друга моего девицу увёл, - нехотя признался я. Незачем тут врать: всё одно проверят.
- Это у кого?
- Так у Кабира.
- Девицу увёл, и только? - пожал плечами Зинедин. - Значит, ему больше повезло.
- А сверх того он колдун, подлец и предатель. И прадед его - друга своего предал, и дед его был дурной человек, да и отец ничем не лучше, и сам он от предков своих недалеко ушёл!
- Потомки за отцов не отвечают, - возразил он. - Этого как-то недостаточно.
- Значит, не дадите верблюда?..
Тут меня привлёк шум со стороны площади, и подоспел как раз, чтобы увидеть визиря, держащего в своей феске жабу. Наружность у жабы была подозрительно знакомая.
- Что это у тебя? - спросил я визиря.
- Да вот, разумная жаба, - ответил он.
- С чего ты взял, что она разумная? Как по мне, так обычная жаба.
- Она людскую речь понимает и на вопросы может отвечать. Жаба, квакни два раза!
- Ква, ква, - послушно сказала жаба.
Но следом визирь задал ей математическую задачу, и жаба сконфуженно промолчала.
- Вот видишь, не такая уж она и разумная, - заметил я. - А продай мне эту жабу? Много у меня диковин есть, а разумной жабы ещё не было.
- Я бы, пожалуй, оставил её у себя, - с визирем мне также не удалось договориться. - Забавная она.
Тут жаба выпрыгнула из его фески и попыталась сбежать, а я принялся ловить её своей сумкой. Однако жаба всякий раз выпрыгивала, и наконец запрыгнула прямо на руки к Гюльджан. Я, визирь, Кабир и другие зеваки тут же обступили её.
- Брось жабу, дева! - стал упрашивать её я. - Зачем тебе жаба? От неё бородавки будут!
- А вот и не брошу. Моя жаба.
- Тебе что, нравятся жабы?..
- Нравятся! - и она ничтоже сумняшеся поцеловала жабу в макушку.
- Ай, теперь точно бородавки будут!.. - всплеснул руками я. И обернулся к визирю, вспомнив о его кулинарных книгах: - Может, знаешь ты какой рецепт из жабьих лапок?..
- Так для того лягушачьи лапки нужны, - возразил он. Жаба возмущённо квакнула.
- Зачем он тебе сдался?!.. - не выдержал Кабир. - Он же мерзкий колдун! Это он тебя заставил защищать его?!..
- Я тебя не заставляла влюбляться в меня, - заметила Гюльджан с улыбкой. - Вот и он меня не заставлял его защищать.
Похоже, ей в самом деле был по душе Ходжа Насреддин, хоть это и казалось невероятным. Кто же между смертным, будь он хоть трижды мудр и доблестен, и воплощённой стихией-джинном - смертного выберет!.. А разлучать влюблённых, как бы ни было мне больно за Кабира, - не в моих правилах.
- Говори, как расколдовать его обратно! - потребовала у Кабира Гюльджан.
- Не знаю я!
- Врёшь! Я для тебя всё сделала, а ты в глаза мне смотришь и врёшь.
- Ну хорошо. Он превратится обратно, если его нецелованная дева трижды поцелует.
И Гюльджан поцеловала жабу ещё дважды, и жаба превратилась в Ходжу Насреддина. Я ожидал, что будет он ругаться и захочет драки, но он лишь спросил, за что мы его преследуем. Кабир и рассказал ему о том, как предок Насреддина заточил его в лампу да оставил на дне морском, - на что Ходжа отвечал, что сам он не колдун и не желает пленить джиннов, и вовсе он не таков, как его предок, и за деяния его не отвечает.
- Поклянись, - сказал Кабир.
- А ежели нарушишь клятву и навредишь хоть одному джинну, то не будет тебе больше пощады, - пообещал я.
И Ходжа поклялся в том, что никогда не станет пленять джиннов и причинять им вред, а следом Кабир поклялся, что оставит свою месть и не станет более его преследовать, - и тогда впервые я услышал, как произносит он истинное своё имя: Саид. И чтобы он не оставался одинок в своей клятве - я также произнёс:
- И я, Рашид, клянусь в том, что отказываюсь от своей мести.
И, обрадовавшись, Ходжа предложил нам выпить в чайхане как друзьям. А когда мы шли в чайхану - Саид сказал мне, что, быть может, Ходжа знает о том, где искать Кабира. Мы сели втроём, разлили чай, и я спросил Ходжу, указывая на Саида:
- Говорят, ты во многих краях бывал, - не встречал ли ты юношу, как две капли воды на него похожего?
- Встречал в землях Индии, - отвечал тот. - Да уж давно то было.
- И все мне говорят разное, - посетовал я. - Одни говорят на севере искать его, другие - на юге...
Но почувствовал я, что не так уж хочу теперь разыскивать настоящего Кабира. Мир большой - ищи ветра в поле! И мало ли было в этом мире красивых юношей, что не смогли бы мне никак ответить?.. Кабиру я не был нужен, - он наверняка уж и позабыл обо мне. А оставлять Саида мне почему-то не хотелось.
Ходжа тем временем показал нам свиток, попавший в его руки, в котором говорилось о том, как снять проклятие с оазисов, расположенных вокруг города. Каждый оазис был посвящён тому или иному чувству; надлежало прочесть текст проклятия задом наперёд и проявить то чувство, которому оазис соответствовал. Ходже удалось узнать о местонахождении оазиса радости, и ему была нужна наша помощь. Мы с Саидом переглянулись и решили, что очистить оазисы - благое дело: больше оазисов - больше воды. И Саид стал созывать посетителей чайханы и прочих жителей Стамбула прийти к оазису да радоваться: петь, танцевать, пить чай и угощаться. Кто-то предлагал даже вечерний праздник перенести к оазису, но не стали нарушать воли султана.
И вот все, кто хотел, пошли следом за Насреддином и собрались в указанном месте в пустыне. Встали в круг, и Ходжа вышел вперёд и прочитал проклятие от конца к началу. Явился дух и сказал, что теперь для того, чтобы это место снова жило, нужно создать что-нибудь, - но не уточнил, что именно.
- Каждый из нас может что-то создать, - сказал я.
- Может, построить здесь чайхану?.. - предложил бедуин Эдин скорее в шутку, но дух сказал, что это как раз то, что нужно.
И заиграли музыканты, дабы наполнить оазис радостью, и Саид пригласил Бари танцевать. И, глядя, как они танцуют, я вышел танцевать также, - и огонь танцевал со мной и вокруг меня.
- А что же, твой огонь не обжигает?.. - спрашивали меня весёлые голоса.
- Не обжигает! - отвечал я, и вправду он не обжигал.
Опасно раскрывать свою суть, - я уж много раз говорил о том; но будет ли радость полной, если бояться?.. Саид не боялся явить свою силу перед Гюльджан, - так и я теперь не боялся, глядя на него и радуясь. И радость моя была о том, что понял я наконец, отчего мне хорошо рядом с ним. Думал я прежде, самого себя обманывая, будто это облик Кабира меня влечёт, - но Кабир не был бы так смел, и не танцевал бы так.
Затем я принёс из чайханы лукума, потому как без лукума всякая радость не будет полной. И Бари вызвалась стать хозяйкой новой чайханы в оазисе, и назвала её "Приют странника", и решили так: если чайхана Динары была лучшей во всём Стамбуле, то чайхана Бари будет лучшей за пределами Стамбула. И говорили о том, что на вечернем празднике сыграют свадьбу Гюльджан и Насреддина. Саид отвернулся и пошёл назад в город, где глашатай султана объявлял некую новость. Я пошёл за ним.
- Прости мне, что я говорил, будто ты на него похож, - сказал я. - На самом деле ты сам по себе хорош.
- Ты что же, хочешь сказать, что это я нравлюсь тебе? - удивился он.
- Не бойся, неволить не стану, - заверил я его. - Да только и молчать не могу.
И мы остановились у края площади, слушая глашатая, и более не говорили о том. Скажете, что я слишком поторопился после того, как Гюльджан предпочла ему другого?.. Но я в самом деле не мог молчать после того, как увидел, как он танцует.
И после того, как те, что были знакомы со мной прежде, узнали о том, что я ифрит, - тоже стало как будто легче.
- Ты обманул меня! - заявил Бахтияр-звездочёт, завидев меня издалека.
- В чём же я тебя обманул? - улыбнулся я, подходя.
- Тот оазис, в который ты меня приводил! Он был волшебным!
- Верно. Потому я и сказал, что оба мы выиграли в споре: я показал тебе диковинное место, а ты смог найти ему объяснение.
- И то правда... - согласился Бахтияр, задумавшись. - И я ведь даже угадал!..
- Да, ты угадал, - кивнул я. - И у меня есть ещё кое-что для тебя.
И я открыл свою сумку и достал из неё ещё один осколок упавшей звезды, похожей на грубый камень, в котором застыли, как слёзы, гладкие капли другого камня, похожего на стекло. Я отдал его Бахтияру и, как и в прошлый раз, радовался его радости и готовности познавать всё то, что было ещё не познано. И позже он говорил:
- Могу ли я чем-то помочь тебе? Я слышал, ты переживаешь не лучшие времена... Впрочем, наверное, золото для тебя - не проблема?..
- Золото - прах: как приходит, так и уходит, - пожал плечами я. - Как-то раз я спросил одного нищего, как он живёт, и он ответил: "Когда у меня нет ничего - голодаю, когда что-то есть - радуюсь". И я сказал ему: "Значит, ты живёшь, как собака. Там, откуда я родом, когда у нас что-то есть - мы благодарим Аллаха, а когда нет ничего - возносим Аллаху хвалу"*.
И латинянин, сидя в чайхане, говорил:
- Много где я бывал, но ни в одном другом месте я не видел столько чудес, сколько в Стамбуле!
- Быть может, и в иных местах чудес достаточно, - заметил я. - Здесь ты узнаешь, на что обращать внимание, и в далёких землях также сможешь замечать чудеса.
А когда в другой раз я увидел Саида и он заговорил со мной, он сказал:
- Динара отпустила меня!
- Поистине она мудрая и добрая женщина! - воскликнул я. Значит, Динара своё желание истратила на то, чтобы освободить Саида от лампы. А ведь могла она, как лампа попала ей в руки, пожелать себе и богатства, и красоты, и знаний любых... Но ничего не желала она, кроме того, чтобы был у неё помощник заместо её сына. А теперь готова была и от этого отказаться.
- И хочу я покинуть Стамбул. Не смогу я смотреть на их свадьбу!.. С глаз долой - и из сердца вон. Только Динаре с подготовкой праздника помогу - и уйду сразу.
- А пойдём со мной, - предложил я. - Я к северу собираюсь, приёмыша моего проводить. А дальше можем отправиться, куда глаза глядят да куда душа пожелает.
Подумалось, что Саиду легче будет на севере, чем мне: ведь лёд и снег - тоже вода.
- Пойду с тобой, - согласился Саид. - Вместе всё веселее. Вот только я ещё не вполне свободен...
- Что же ещё держит тебя?
- Любовь - как тяжкие оковы на сердце!
- Иным эти оковы в радость, - заметил я.
- Но я не из таких. Нет у меня больше сил их выносить!.. Скажи, Рашид, ты ведь можешь меня от любви освободить?
- Да, я могу не только страсть разжигать, но и разрушать её. Вот только... там, где огонь погас, пусто поначалу и холодно. Но не навеки, конечно, а до тех пор, пока новое чувство не разгорится. Подумай, готов ли ты к этому?
- Хорошо, я подумаю, - обещал он.
Должно быть, иной бы на моём месте радовался: тот, кого любишь, перестанет любить другую, - это ли не повод поскорее занять его сердце!.. А у меня тяжело было на душе. Никогда я не заставлял человека любить меня - потому как неправильно это: чужое сердце неволить; никогда я не разрушал любовь - потому как горькое это лекарство, и лишь тогда прибегают к нему, когда боль слишком сильна. И Саид был не менее благороден, чем мудрая Динара, хоть и не был он её сыном: ведь мог он попросить меня разрушить любовь Гюльджан к Насреддину, - но не стал делать её несчастной. И я вовсе о себе не думал, а думал лишь о том, как сделать Саида счастливым.
- Ты прости, красавица, что я за суженым твоим следил, - думал я, что он тебя околдовал, - сказал я Гюльджан, как встретилась она мне прогуливающейся мимо чайханы. - А я не люблю, когда людей неволят.
И как хорошо, что не дошло до беды! Если бы испепелил я Насреддина, так и не узнав о том, что он не колдун, - разбилось бы сердце Гюльджан, и она ни мне, ни Саиду никогда не простила бы.
- Да что уж теперь! Хорошо, что поговорили и разобрались во всём. Только Саида мне жаль.
- Я его не оставлю. Сделаю всё, что могу, чтобы сердце его вновь наполнилось радостью. Веришь ли: сколько живу - впервые люблю подобного себе! Я и не думал, что такое возможно.
Говорят, сотворены противоположными друг другу - огонь и вода, жар пустыни и морские волны. Что же с моим сердцем сталось, что готово оно изменить своей стихии и петь хвалу роднику, танцевать с дождём?.. И так ли на самом деле различны - песчаная буря и шторм, говор языков пламени в очаге и ласковый шёпот прибоя?..
- Раз один раз стало возможно, то, быть может, и впредь возможным будет, - сказала Гюльджан.
- Да мне другого раза и не надобно!.. - усмехнулся я, но понял тут же, что она, быть может, говорила не обо мне. - А если другие так же смогут, то и хорошо.
И напоследок я от души пожелал ей счастья, и на том мы и расстались.
- Я решил, - сказал мне в другой раз Саид. - Избавь меня от любви: не могу больше терпеть! Скажи, что для этого сделать нужно?
- Ничего для того не нужно, а просто идём со мной. Сделаю, как ты просишь.
Я увёл его в рощу, подальше от любопытных глаз, разжёг огонь на ладони. Чтобы не наведённую страсть разрушить, а любовь истинную, да не на время, а навсегда, да не у смертного, а у джинна, - много, очень много сил надобно! Но мне для Саида и всех моих сил было не жаль.
- Пусть огонь любви прогорит дотла, и станут угли. Пусть угли остынут и станут золою. Пусть зола рассыплется прахом, и развеет её на все четыре стороны ветер. Пусть от любви не останется и следа, чтобы там, где прежде горело, - вновь сможет однажды гореть. Теперь ты свободен!
- Спасибо тебе, Рашид, - и он, протянув руку, сжал ладонью моё плечо, и я ответ положил на его плечо ладонь. - Вот теперь мне стало дышать свободней.
- Рад, что смог помочь тебе, - ответил я. - А как уедем из Стамбула - развеешься, отвлечёшься, будут новые радости. Весь мир покажу тебе: и города, и оазисы, и горы возле моря!..
- Да я сам уже весь мир видел: и горы, и море, - сказал Саид. - Но ты прав: в мире всегда найдётся что-то новое.
- И я многое видел, но всё станет для меня прекрасней, когда увижу в отражении в твоих глазах!..
А едва мы показались на глаза прозорливой Динаре - так сразу она сказала Саиду, что ей нужно поговорить с ним, и утащила его за кухню чайханы.
- Вы уж его там не обижайте!.. - попросил я ей вслед.
- Да разве я смогу?.. - посмеялась она в ответ.
А отпустив его, попросила она меня о разговоре на минутку. Понимал я, что она догадалась, что я что-то сделал с Саидом, и готов был перед ней объясниться.
- Для тебя, о прекрасная, у меня найдётся всё время мира, - ответил я.
- Всего времени мне не нужно... Скажи, ты Саида от любви избавил?
- Я. Он сам меня о том попросил.
- Да уж знаю, что сам... - произнесла она с грустью.
- Так ему легче будет, - и я пообещал ей то же, что уже обещал Гюльджан: - А я буду рядом с ним и постараюсь, чтобы той пустоты, что на месте любви осталась, он не замечал. Все диковины этого мира ему покажу...
- Значит, забираешь ты его? - спросила она с ещё большей горечью.
И понял я, что Саид стал для неё как второй сын, что полюбила она его, как родного. Один сын уже покинул её, и вот покидал другой, - сколько слёз материнскому сердцу!..
- Так ведь он сам собирался из Стамбула уехать. Но мы будем ещё возвращаться и навещать тебя.
- В моём доме всегда будут рады тебе, Рашид. И я всегда буду ждать вас обоих.
- Спасибо тебе, о мудрая Динара! И за Саида, и за меня. Знаешь, никогда прежде у меня не было дома... а теперь выходит, что есть. И если я когда-нибудь буду нужен тебе - просто посмотри в огонь и позови меня по имени. Где бы я ни был, я сразу приду.
Никогда прежде у меня не было дома. И никогда прежде не было человека, в чьи руки я отдал бы - добровольно! - нет, не власть надо мной, но право ко мне обращаться, - и кто был бы при том не возлюбленным, а... семьёй?..
Затем я нашёл Влада и сообщил ему, что после праздника мы отправляемся, - а он сказал:
- Можешь ли ты вернуть то ожерелье, что отдал пери? Если я его получу, то смогу освободить своё родное царство.
- Попробую поговорить с ней, - ответил я.
Но затем всё стало происходить так быстро, что вовсе у меня не нашлось минутки найти ту пери. Сперва появился какой-то тип в сопровождении отряда головорезов и стал требовать у Синдбада-морехода Печать царя Соломона. Тот, конечно, не отдал ему никакой печати, и эти бандиты сцепились с городской стражей. И все, кто владел оружием или чарами, пришли страже на помощь, - я также испепелил нескольких чужаков. Давно я не был так зол: это мой любимый город, мой дом, - а какие-то проходимцы являются в него с войной!.. И пока мы сражались с ними, их предводитель попытался сбежать. И я, и Саид побежали следом, - однако недалеко он убежал: в пустыне настигли его бедуины, завернули в ковёр да испепелили вместе с ковром (я лишь надеялся, что не тот это был ковёр, который я Бари дарил). Потому как оказался среди бедуинов молодой ифрит, который был к тому же пропавшим младшим сыном султана, - и такое бывает на свете!
И услышал я, что сломался некий волшебный меч, и надо бы его восстановить. Возвращать предметы к их исходному состоянию - это к стихии земли, - но мы с Саидом оба были готовы, если будет нужно ради общего дела, изменить лишь раз своим стихиям и помочь. Однако никто за нашей помощью не обращался. Слишком много всего для меня случалось вокруг, - и я пошёл на кухню чайханы помогать Динаре и Саиду готовиться к вечернему празднику, дабы отдохнуть. И невиданное дело: я мыл на кухне чашки и тарелки, плескаясь в воде, и от воды шёл пар, - и мне это нравилось! И мыл фрукты, и резал их, и носил воду... Хорошо, что у Динары останется ещё один помощник, юноша-сирота, когда мы с Саидом уйдём.
- Вечером свадьба будет, - сказал он. - Вы придёте?
- Какая свадьба? - переспросил Саид.
- Так Насреддина и Гюльджан, первой красавицы Стамбула!
- А, эта. Отчего же не прийти, - ответил Саид равнодушно.
- Поздравим, - добавил я.
Когда почти всё было готово, Саид предложил пойти посмотреть, как горожане будут очищать от проклятия оазис, посвящённый печали, - и помощника Динары звал с собой. На месте того оазиса надлежало лить слёзы - и самые несчастные жители Стамбула собрались в круг, а зеваки остались стоять чуть поодаль и шумели, не давая ничего слышать. Мы же с Саидом устроились под деревом и наблюдали тихо.
- Интересно, слёзы счастья бы подошли?.. - сказал я негромко. - Я смог бы поучаствовать, если да. Вот только с жидкостью у меня как-то... не очень.
Не дано ифритам плакать: внутренний жар сушит слёзы, остаётся лишь соль, а соли морю и так довольно. А Саид сидел рядом со мной, молча смотрел перед собой, о чём-то думал, - и, казалось, и рад был бы быть среди тех людей и плакать, да не мог. О Аллах, что же я сделал с ним...
- Не жалеешь ли ты, что пошёл со мной?.. - всё же спросил я после долгой тишины.
- Я думаю, ты был прав, - произнёс Саид.
- Прав в чём?..
- Насчёт пепелища.
- Ничто не длится вечно! Ещё загорится новый огонь, порой и искры для того достаточно. Жаль, что своим огнём поделиться нельзя...
- Смотри: потушу тебя - вовсе гореть перестанешь! - засмеялся он, легко поднимаясь и уходя следом за людьми, потянувшимися к городу. Ещё один оазис был ныне жив, и решили, что к нему можно будет приходить за утешением. И я пошёл за Саидом.
- Что ж, оазисы - это хорошо, пожалуй, - сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Даже пустыне нужна вода.
- Вода - это жизнь, - убеждённо согласился я, улыбаясь. Вот я уже и восхваляю чужую стихию!..
И вернулись мы в чайхану, и продолжили приготовления к празднику. Сетовал я только на то, что когда очищали остальные оазисы - оазис гнева да оазис любви, - меня не позвали, а ведь последнему из них мне было бы о чём поведать. И сказал я Саиду:
- А всё же смотрю на тебя и не могу насмотреться...
- Ежели ты любишь глазами, то скоро я этот облик сменю, как только покину Стамбул, - сказал он.
- Так не в облике дело, - я покачал головой. - Взгляд твой останется прежним, и улыбка останется прежней, и ты сам останешься прежним. И я всё одно любоваться буду.
Смеркалось, когда начали мы накрывать на стол на городской площади. Тут окликнул меня юноша в неприметной одежде, поманил меня за угол, а там сверкнул на меня знакомыми синими глазами и сказал:
- Это я, Саид. Опасаюсь я, что визирь Печать Соломона ищет, - обидно было бы попасться перед самым отбытием из Стамбула!
А после услышал я, как говорят горожане, будто не то девицу превратили в стражника, не то наоборот, и надобно стражников целовать, чтобы расколдовать обратно: вдруг поможет? Я тут же вызвался, что ежели нужно кого целовать - то я готов. Начальник стражи от поцелуев отказался, но другой стражник, с прекрасной рыжей бородой, - согласился. От поцелуя ничего не изменилось, но иногда важен не результат, а участие.
И Абдулла, узнав, что собираюсь я вскоре покинуть Стамбул, показал мне монеты, в разных краях отчеканенные, - да подарил одну, а на ней был корабль, идущий по морским волнам под парусами. И всё смотрел я на неё, и думал, что на счастье она мне досталась и не променяю я её ни на какие сокровища. И повторил, хотя Абдулла едва ли мог понять меня:
- Вода - это жизнь...
На празднике я встретил Мехмеда и Тару: они были вместе и, казалось, могли не скрывать свои чувства. Они сели напротив меня и неузнанного Саида. Я сказал им, как я рад за них, и пока не начались праздничные развлечения - предложил рассказать им историю.
- Хотите ли услышать сказку о том, как ифрит пожертвовал своими крыльями ради своего возлюбленного? Хотел я рассказать её во дворце для Лале, да так и осталась она нерассказанной. - и рассказать её мне хотелось прежде, чем Лале захочет от меня весёлую историю на праздник.
- Расскажи, - согласился Мехмед.
- Всем известно, что пери обожают вредить и пакостить джиннам. И однажды одна зловредная пери похитила человека - возлюбленного одного из ифритов, - да заточила его на вершине скалы на самом краю света, и сделала так, чтобы всякое крылатое существо, приближаясь к той вершине, погибало немедленной смертью. Один день ждал ифрит своего друга, два дня ждал, три ждал - не дождался и понял, что случилось с ним что-то дурное, и отправился его искать. Привело его сердце на край земли, и встал перед ним высокий горный хребет, - много в нём было вершин, и все они были похожими друг на друга. Как узнать, на которой из них искать?.. Ифрит уже совсем было отчаялся, но начал петь песню, которую они оба знали, и его возлюбленный из последних сил ему ответил. Ифрит полетел на голос. Подлетает он к самой высокой скале и видит: вся земля вокруг усеяна мёртвыми птицами...
Но не успел я окончить сказку: повелел султан на том празднике устроить состязание за руку и сердце племянницы его Лале. Претендентов было четверо: оба бывших пленника - Влад да Аслан, сын правителя некоей восточной страны, - и младший сын султана, молодой ифрит Нахас, и брат предводителя бедуинов, храбрый Эдин. И прекрасная Лале пожелала, чтобы я был среди судей того состязания, наряду с визирем. Сам султан всё никак решить не мог, сколько судей ему надобно: трое, или один, или ни одного. Ради желания Лале пришлось мне сказку прервать, и сказал я, что готов помочь, - но решающий голос пусть самой деве принадлежит, а мы можем быть лишь советниками. На том и порешили. И первая часть состязаний была проверкой воинской доблести: разбились юноши попарно и сошлись в поединках между собой. Ох и славные, и горячие то были схватки! Я и не мог выделить никого выше других. Сильными, опытными воинами были Нахас и Аслан, бились как львы, не желая уступать друг другу, - но и Влада я похвалил за то, что он не побоялся взять в руки меч и выступить против соперника более умелого, когда самому опыта недоставало. Храбрость - вот главное, а умение придёт со временем да с хорошими учителями.
А пока поединщики залечивали синяки - музыканты играли, и я был рад танцевать и смотреть, как танцуют прекрасные девы Стамбула: и смертные женщины, и пери... И Саид недолго оставался в стороне: Динара объявила, что приехала к ней в гости её племянница, и увидел я выходящую из чайханы деву прекрасную и изящную. И голос у неё был девичий, звонкий, - и Саид явно развлекался от души, расспрашивая соседей о житье в Стамбуле от лица "племянницы". Я любовался тем, как она танцует, и опасался только, что мой восторг выдаст Саида. Когда вошла дева в чайхану отдохнуть от танцев, пошёл я за ней и сказал там, где более никто не слышал:
- Ты во всех обличиях чудо как хороша!
- Это хорошо, что тебе нравится, - ответил Саид. - Потому как часто я могу менять обличья. Но ты всегда узнаешь меня по глазам.
- И не только, - улыбнулся я. - Не только.
Я уже убедился, что сердце подсказывало мне, какой бы облик он ни принимал. И более меня как судью не звали: вторым испытанием были загадки, а я не был силён в загадывании загадок, - и проводила его пери Шади. А третьим испытанием было чтение стихов, и Саид, в девичьем обличье, предложил:
- Пойдём послушаем?..
- Да зачем куда-то ходить: я тебе прямо здесь стихи почитаю! - и я достал томик из своей сумки. В чайхане уже было темно, и мы сели возле светильника на столе, где мне были видны строчки.
- Оказалась прелесть, вся полностью, им пленённою,
И поэтому все сердца пленил этот юноша.
Я клянусь Аллахом, забвение не придёт на ум,
Пока жизни цепь тяготит меня, да и позже нет.
Если жив я буду - то буду жив, лишь любя его,
А умру - так смерть от любви придёт, - как прекрасна смерть!
Он преемником по красе своей стал Иосифу
И влюблённых всех устрашает он, появившися.
О постой со мной, и взгляни, - быть может, увидишь ты,
На щеке его халифата знак - знамя чёрное**.
Я дочитал стихи, покуда соперники за руку Лале также читали стихи и пели, - а Саид сказал:
- Напрасно ты делаешь это, Рашид!
- Отчего же? Неужто стихи тебе не понравились?
- Стихи хороши, да только жаль мне тебя.
- Не жалей меня, ведь я счастливейший из бессмертных! И буду счастлив, покуда ты есть на свете.
- Рад я, что ты мой друг, и путешествовать вместе с тобой будет мне хорошо, и наши силы дополнять друг друга будут на случай опасности...
- Вот, а большего мне и не надобно! А как надоем тебе, так уйду и буду вспоминать тебя.
- ...Но в мире много прекрасных женщин, и будем мы их встречать, и однажды я вновь отдам одной из них своё сердце, - и ты будешь страдать!
- Так ведь и я могу женский облик принять, если в этом всё дело, - улыбнулся я. И как я прежде не догадался! Чтобы обличье своё сменить навсегда - придётся стихии своей изменить, да изменить сильно. Быть может, после такого и вовсе мне будет заказано к чужим стихиям обращаться. Но ради Саида было не жалко.
- Хм... можно попробовать, - задумался он на мгновение, но тут же возразил: - Но когда я меняю облик, это всё равно всего лишь маска. А в женщинах есть своя тайна... Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.
- Да, - улыбнулся я. - Я понимаю.
Я понимал, что женщиной мне никогда не стать, не родиться заново, - но не мог грустить, пока был Саид пред моими глазами. А его обликом и помощник Динары обманулся - и позвал красавицу кататься на верблюде. Я же, сидя в чайхане, смотрел, как выбрала Лале себе жениха, и все поздравляли молодых, - и не важно мне было, кого именно сделала она счастливым: главное, что сама она была счастлива. Продолжались танцы, и звёзды высыпали на небо, - а к рассвету попрощаюсь я со Стамбулом, чтобы вернуться вновь.

* Здесь тоже вольно цитирую "Тысяча и одну ночь".
** "Чёрным знаменем" именуется родимое пятно. Родинки считались особым признаком красоты.

Итоги и благодарностиИз-за того, что последние электрички уходили рано, финал получился чуточку скомканным. Не в упрёк мастерам, - просто хорошую игру всегда хочется на подольше. Вот бы было полноценно игровое воскресенье, и праздник целиком был бы воскресным, и не по темноте: с состязаниями, сказками, свадьбами, чтобы потанцевать побольше, доиграть, договорить, попрощаться...
...А сваливать Рашиду из Стамбула (в компании Саида, надеюсь) придётся очень БЫСТРО, потому как его п#$дюк Влад покусал (или выпил, точно не скажу) девушку, состоявшую в родстве с пери, ифритом и победителем ифритов, и поклялся жизнью Лале в том, что это сделал не он. Так он отомстил Лале за то, что она выбрала не его, по принципу "так не доставайся же ты никому" (а никто не обещал, что обойдётся без драмы, да). Похоже, во избежание неразрешимых конфликтов Лале надо было выбирать сразу всех и создавать гарем.
Спасибо Шелли и всем причастным за игру - яркую, насыщенную, отлично организованную. За множество историй, приключений, волшебства. С нетерпением жду любых последующих проектов
Спасибо соигрокам! За завязки - не всё получило развитие непосредственно на игре, но всё стало частью истории, - за то, что по игре обращались за помощью, за сказками. Cпасибо Майрет за Саида, которого невозможно было не любить. Спасибо Ранвен за мудрую Динару и за то, что отныне у ифрита Рашида есть дом, куда он будет возвращаться и который будет защищать. Спасибо Векше за Ходжу Насреддина, Грече - за прекрасную Гюльджан, Игнису - за духа Стамбула (как же я люблю концепт гения места!), Мориэль - за Бахтияра, Фане - за харизматичного и талантливого Мехмеда, Ингрид - за Влада, Люции - за Бари... И всем-всем-всем, можно весь каст от начала до конца изложить, и то будет поистине каст мечты. Спасибо горожанам и жителям дворца, чужеземцам и колдунам, джиннам и пери, бедуинам и героическим игротехническим стражникам, - каждому, оживлявшему этот мир. Он дышал и звучал, и это не забудется.

О послеигровом пожизнякеТут-то я и пожалел, что не взял с собой палатки и спальника и не остался ночевать (а ещё одну бессонную ночь я бы не высидел). Собираться пришлось несколько торопливо: обнял, кого успел, собрал те цацки-подарки, про которые игроки вспомнили, мастерские цацки на мастерку вернул. Игнис вручил мне коробку лукума, которую не съели на игре, - я обещал её спасти и спас Я думал было так в прикиде и уезжать, но мои пожизнёвые шмотки занимали слишком много места в рюкзаке, - пришлось переодеваться, также под кустом и в темноте. Я не особо боялся не успеть, - но те, с кем я договаривался съезжать вместе, поторопились ещё больше меня и уже ушли. Бросили не только меня, но и Асмелу, так что я подхватил рюкзак, подхватил Асмелу и ломанулся через лес им наперерез. И мы даже догнали остальных, - вот только они умудрились сойти с дороги и прийти в тупик. Я предлагал вернуться на дорогу, кто-то предлагал вернуться к лагерю на свет костра, кто-то требовал не расходиться и оставаться на месте... В конце концов Греча пошла навстречу тем, кто также нас догонял, и правильная дорога была найдена. На станцию мы успели прийти с большим запасом. Полигон чуть было не взял жертву рабочим мобильником Мориэль, за которым уже поздно было возвращаться, - но, кажется, всё обошлось.
По другую сторону от станции проходил какой-то ежегодный музыкальный фестиваль, и пока мы стояли на платформе, доносившиеся оттуда звуки даже напоминали нечто восточное. И на платформе нам встретилась солистка группы "Рада и Терновник". Поэтому, когда поезд пришёл, часть игроков отпочковалась с Радой в другую сторону вагона, и даже составили дуэт из гитары Рады и флейты Ди. Выглядело это совершенно волшебно (Рада вообще классная и очень красивая, что и говорить), но у меня уже не было сил на новые социальные контакты, поэтому я любовался из той стороны вагона, куда отпочковалась остальная часть. Я гадал, остановится ли поезд на Электрозаводской или, как в прошлый раз, проедет мимо. И вот машинист объявляет: "Следующая станция - Казанский вокзал", я смиряюсь с неизбежным... А поезд берёт и останавливается на Электрозаводе! Машинист, однако, шутник. Мы с Мориэль вышли, поехали на метро, и проговорили ещё до самого её дома.

Одним из источников вдохновения к игре была визуальная новелла от "Клуба Романтики", "Дракула: История любви". Там, помимо персонажей, основанных на реальных исторических личностях (привет Владу и Мехмеду, да), фигурируют их реинкарнации в современности (или - только реинкарнации... я в игру не играл и потому плохо разбираюсь). И когда Шелли заикнулась об игре-продолжении с современным перерождением персонажей (а джинны могут и просто дожить), мне с новой силой тысячи солнц захотелось сыграть огненную женщину Рашиду. Ну, вдруг Рашиду за века удалось-таки найти какой-нибудь ритуал, позволяющий сменить не облик, а саму суть, умереть и переродиться женщиной (вероятно смертной, потому как за всё нужно платить)... Понятное дело, что ей всё равно ничего не светило бы, скорее всего, - ну так игра не ради хэппи-энда, а сама идея очень уж хороша Пожелаем этому Марку сбычи этой ролевой мечты?..