Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
А теперь - об игре, которая была перед рок-балом![:vv:](/picture/12203805.gif)
Когда я печально возопил, что не знаю, во что одеть итальянского миллионера, Птаха посоветовала беспроигрышное сочетание белого и чёрного с толикой красного. И выдала мне чёрную рубашку и галстук (правда, скорее малиновый, ибо красных у меня нет). Наутро перед игрой я откопал белый пиджак, а белые джинсы не нашёл, зато Птаха нашла мои белые "штаны Элвиса". И я решил, что так даже лучше: Джулиано достаточно отбитый, чтобы однажды купить с аукциона настоящие брюки Элвиса Пресли за миллион баксов и, ну, носить их. Потому что вещи нужно носить![:rotate:](/picture/1163.gif)
С поиском попутчиков в чате вышло как-то кисло, посему я собрал рюкзак, переписал в блокнот добиралово (и имена из вводной, чтобы перечитывать)) и поехал самостоятельно. Мог бы вовсе осуществить путешествие по МЦД от Волоколамской, но посмотрел на карту метро и выяснил, что от Балтийца до Курской поезда не ходят, и поехал до Курской на метро. Сел в электричку, почитал книжку, а в районе Царицыно в вагон вошли Леся и Дракон, и я был больше не одинок. Прочее доигровое
Выйдя на Щербинке, мы заглянули в очаг цивилизации в поисках кофе и учуяли ни с чем не сравнимый запах пончиков. Нашли точку с выпечкой, но пончиков там не было, и при виде пирожков я стоически сдержался, хоть и успел проголодаться, рассчитывая перекусить на полигоне. А затем мы прошли чуть дальше - и наткнулись на источник пончикового аромата в лице ещё одной точки с шаурмой и пирожками. И тут я уже устоять не смог - как-никак 25 рублей за пончик, у жабы закончились аргументы. И это было вкусно
Дракон довёл нас до места - я, конечно, раньше уже был в этом коттедже, но один раз и с Амартом, посему в одиночку рисковал бы заблудиться. Неподалёку от дома чья-то хозяйская дворняга гопстопнула Лесю на остатки пирожка.
Я прикинулся, выдал мастерам почти дюжину бейджей (из самых эгоистичных соображений: ну невозможно же всех персонажей упомнить, когда на игре есть Беллини, Манчини и Папини, а также Кантоне, Катани и Тоскани)), ангажировал Дракона завязать мне галстук и неспешно ждал начала игры. До начала игры игроки успели смести пиццы, а я порадовался, что успел подкрепиться пончиком (хотя при наличии хлеба - всяко голодным бы не остался, разумеется), и впоследствии только пасся на вкусной редиске. А вообще, как на всякой хорошей игре, есть было совершенно некогда. Попутно игроки докапывались до шикарной четырнадцатилетней кошки Мурки, оправдывающей своё имя громким мурчанием. Также до игры мы с Артой переглянулись и мысленно пошутили все плохие шутки про китайскую курильницу, которые понимали только мы![:tear:](/picture/578792.gif)
Всем хорош коттедж, но условия содержания в нём живности, конечно, производят угнетающее впечатление. Рыбка-петушок, к его чести, выглядит бодрячком (лучше, чем многие его несчастные собратья, которых продают в Бетховенах), но в его аквариуме вода испарилась наполовину, фильтр не работает, стёкла заросли зелёной тиной - эту банку явно очень давно не чистили. При виде плоского контейнера с грязью, стоящего на столе, я долго думал, что в нём будут выращиваться какие-нибудь растения, и только потом заметил, что в этой грязи сидит жаба. Ни камушка, ни коряги, ни лампы, ни-че-го - только грязь и жаба. Если бы я увидел такое в зоомаге, я бы выкупил жабу, наверное. И, наконец, австралийская хохлатая горлица в птичьем карцере. Ни веток, ни укрытия-домика для гнездования, - просто маленькая клетка с кормушкой и птицей, тогда как быстрое гугление показывает, что горлицы "содержатся в просторных озеленённых вольерах". Вид у птицы болезненный, она периодически топорщит перья, но если в этом я не специалист, то признаки невроза видны невооружённым глазом: горлица время от времени совершает зацикленные маятниковые движения туда-сюда. В общем, рыбку жалко, жабку жалко, птичку жалко: такие условия аналогичны тому, чтобы посадить хомяка в трёхлитровую банку и кидать туда корм - да, он будет жить, от голода не сдохнет, но без возможности двигаться, без возможности спрятаться это будет не жизнью, а существованием. Неплохо только игуане - в её террариуме есть коряга, лампа и свободное пространство, - и, кажется, когда я в прошлый раз был в этом коттедже, из всех перечисленных в нём жила только она. Плюс мелкие птички типа амадин в достаточно просторных клетках.
Итого - единственный мой краткий выход в пожизняк во время некоторого игрового затишья был для того, чтобы с Блэквуд поорать друг в друга об увиденном. Ведь, судя по упоминанию комнаты, в которую нельзя заходить, потому что там птицы сидят на яйцах, - это ещё и плодильня. Заманчиво прибыльный бизнес, не спорю, - но... птица, растущая как трава, без осмотра орнитоветом, превращается в инкубатор для бактерий и прочей недружественной микрофлоры, буквально биологическое оружие, которое получает покупатель. А я знаю на личном опыте, что настоящий орнитовет стоит, как и ратолог, - то есть дорого либо очень дорого. Вот поэтому у меня, хотя я очень люблю голубей, голуби плюшевые (а были бы настоящие - я бы после посещения коттеджа домой не возвращался, не постояв под душем с хозяйственным мылом). Жаль, что другие люди, готовые обеспечить живому животному столько же, сколько игрушке на полке, не заводят плюшевых голубей и глиняных жаб...
Я, конечно, жалел, что не вытащил на эту игру Амарта по причине его графика, - но идеи завязок ещё пригодятся для других персонажей, а история Джулиано сложилась наилучшим образом и очень мне дорога. Я понимал его как коллекционер коллекционера, хоть и собираю всякие игрушки, а не предметы искусства; и понимал как человек, для которого арты являются приоритетным вложением "свободных" денег. Я люблю платить художникам, люблю иметь красоту перед глазами, и люблю, когда люди, приходящие в мой дом, хвалят авторов артов. И пока все на игре занимались сделками, аферами, махинациями, расследованиями и разоблачениями, - Джулиано был влюблён в художника, которого никогда не видел, основываясь на одних только его картинах, и играть это было легко, понятно и приятно. Я был вполне готов к тому, что этого художника не будет на игре, или он окажется мёртв, или выяснится, что егои на свете нету(с) вовсе не существует...
Почему-то игры Дикты, особенно более масштабные (те, что в Щербинке), проходят для меня так: всю игру я общаюсь, что-то решаю, обсуждаю, вообще не скучаю, - а в последние минут двадцать перед стопом начинает происходить какой-то чёртов кинематограф со мной в главной роли. Когда время ускоряется, и нужно успеть, не опоздать, не упустить единственный шанс, - но всё складывается, как детали паззла. Когда персонаж делает выбор и действует без промедления, и говорит не задумываясь, а мир отзывается и вознаграждает выходом вверх. И в этом заслуга как умения мастера закрутить сюжетные линии словно пружины, способные выстрелить, так и чудесных соигроков, ловящих спонтанные подачи. Счастье Джулиано, которое ни за какие миллионы не купишь, пронзительное до катарсиса (...давненько я на играх не плакал от счастья, ага), ещё долго будет моей батарейкой.
Джулиано Кантоне. Отчёт отперсонажный. TW: слэш, точечно матерноЯ здесь, чтобы рассказать нашу историю от самой первой встречи.
Всё началось с приглашения на виллу Торлони, принадлежавшую миллионеру-коллекционеру, недавно заставившему себя уважать. Вилла располагалась на острове, и никто не мог похвастаться тем, что когда-либо бывал в гостях, а синьор Торлони никогда не выставлял свою коллекцию, посему я мог только догадываться, какие сокровища скрываются там. Мне удалось узнать только, что покойный приобретал предметы восточного искусства, так что я взял с собой доктора Мэй, консультировавшую меня по всему древнекитайскому.
Водную преграду пришлось преодолевать на пароме. В полутёмной прихожей доктор Мэй ускользнула от меня, а я столкнулся с незнакомцем в белом пиджаке, явным иностранцем, и пришлось задержаться для короткой беседы. Он представился как Деннис Ллойд, секретарь мистера Хога.
- Вы родственник хозяина дома? - спросил он. Интересно, чем я напоминал носящего траур?..
- Нет, я просто получил приглашение, как и вы. Я коллекционер.
- Но, быть может, вы знаете какие-нибудь местные итальянские традиции, о которых мы можем не знать? Как следует себя вести?
- В каждой семье свои традиции, - пожал плечами я. - А я не был близко знаком с семьёй Торлони.
- Уже знаете, что собираетесь приобрести?
- Понятия не имею. Для меня это также будет сюрпризом. Почему бы нам не войти и не взглянуть на то, что нас ждёт?..
Мы направились ко входу в гостиную, когда, откуда ни возьмись, на нас выскочил папарацци:
- Можно задать вам один вопрос?
- Всем троим? - уточнил я, обведя коротким жестом себя и мистера Ллойда с его немногословным спутником.
- Да! Каковы ваши впечатления от сегодняшнего вечера?
- Без комментариев, - привычно обронил мистер Хог, похоже, даже не вслушиваясь в суть вопроса, достаточно абсурдного для тех, кто едва переступил порог.
- Но ведь вечер ещё только начался. У меня пока нет никаких впечатлений, - развёл руками я. - Вот в конце вечера я с удовольствием с вами поделюсь.
Я протолкался мимо журналиста и вошёл наконец в просторный зал, полный гостей - знакомых и незнакомых. Я сразу увидел доктора Мэй, беседовавшую с профессором археологии Франко Неро. Они стояли возле камина, а на каминной полке стоял славный китайский рисунок с бамбуком. И ежом - хотя в таком сюжете я скорее ожидал бы увидеть ласточку. Я не хотел отрывать доктора Мэй от разговора, но мой интерес к рисунку заметил журналист и прокомментировал:
- Акварель - это слишком просто. Несколько мазков, и всё. То ли дело масло, которое требует настоящей кропотливой работы...
Я был готов спорить, что это была скорее тушь, нежели акварель, но в его утверждении меня больше удивило другое.
- Отчего же? - возразил я. - Ведь масло - это просто материал. При должном мастерстве художник может создать шедевр из любого материала, даже из мусора.
- И при должном вдохновении, - добавил он.
- И это правда.
- Но всё же работы маслом кажутся мне более достойным искусством.
- А это уже дело вкуса, - пожал плечами я.
Меня также удивляло, что журналист высказывает собственное мнение об экспонатах вместо того, чтобы о нём спрашивать, - но удивляло скорее положительно. Быть может, его потому и направили сюда, что он интересовался искусством, - а значит, он не был случайным человеком. А ничто не раздражает на мероприятиях так, как случайные люди, равнодушные к прекрасному.
- Приветствую, профессор, - поздоровался я, когда в соседнем разговоре наступила пауза.
- О, вы знакомы? - сдержанно порадовалась доктор Мэй.
- Да, я когда-то финансировал экспедицию профессора в Китай. И, кстати, так и не полюбопытствовал её результатами... был занят другими делами.
"Другими делами" было внезапное исчезновение художника Джузеппе Морелли, в чьи портреты и натюрморты я успел влюбиться. Ходили ничем не подтверждённые слухи о том, что он не то покончил с собой из-за несчастной любви, не то перешёл дорожку мафии, и я весь год рыл носом землю и не находил себе места от тревоги, - разумеется, мне было не до китайских экспедиций, я и думать о них забыл. Но несколько месяцев назад в галерее на Пьяцца Навона появились новые работы Морелли, и я был намерен докопаться до их происхождения.
- К сожалению, всё прошло не слишком гладко, - профессор отвлёк меня от воспоминаний. - Некоторых сотрудников экспедиции пытались обвинить в пропаже археологических находок, их арестовали и допрашивали... Но я уверен, что это дело рук местных.
- Ох, как досадно, - посочувствовал я. - Надеюсь, вам удалось вернуть ваши находки?
- Да, по большей части. Обвинения были сняты.
- Это хорошо! Мне бы хотелось взглянуть на то, что вы нашли.
- Некоторые экспонаты выставляются в археологическом музее в Риме, - ответил профессор. - Остальные, конечно, в Китае.
- Ничего себе, - впечатлилась профессор Мэй. - Нечасто находки разрешается вывозить из страны.
Тут в зал вошёл нотариус и попросил к себе внимания. Гости образовали полукруг, прислушиваясь к его словам, - он зачитывал завещание синьора Торлони. Но чем дальше, тем больше мои брови ползли куда-то вверх в недоумении. У Торлони остались две племянницы - Джульетта Манчини и Виола Манчини, - и он завещал всю виллу с содержимым той, что "окажется достойной", сиречь сумеет первой разгадать шифр и открыть сейф. Вторая кандидатка получала право выбрать для себя одно произведение искусства. Будущая хозяйка виллы и коллекции могла продавать только одно произведение раз в пять лет, дабы покрыть расходы на их содержание, - в противном случае она лишится права собственности. Если же ни одна из племянниц так и не откроет сейф, вилла и коллекция перейдут к Ватикану.
- Похоже, мы стали зрителями в реалити-шоу, - мрачно прокомментировал я.
В первые мгновения мне подумалось, что здесь ловить нечего: Ватикан точно не поделится.
- Мы можем в нём поучаствовать, - оптимистично возразила доктор Мэй.
- Предложить свою помощь одной из кандидаток?
- Договариваться можно с обеими, - заметила она. - А пока можем взглянуть на то, что здесь есть.
- Да, пожалуй, давайте осмотримся, - согласился я.
Раз нотариус позволил гостям свободно осматривать коллекцию, грех было не воспользоваться этим щедрым предложением. Тем паче что мы с доктором Мэй и следовавшим за нами профессором Неро были не единственными, кому пришла в голову такая идея: впереди нас по лестнице поднималась ещё одна группа заинтересованных, в числе которых я узнал спину Гарри Блэка. Самое время для избитой метафоры, что он снова на шаг впереди, - но я вовсе не собирался ему уступать.
Наверху открывалось нечто среднее между хозяйским кабинетом, библиотекой и пространством для экспонатов. Там было множество картин самых разных стилей, в основном XX-XXI веков. Подписей к ним не было, так что мне положительно не хватало консультанта по западному искусству, - я так надеялся, что доктор Джованна Беллини будет здесь!.. Без неё я был как без рук. Но в её отсутствие я разговорился с человеком, на бейдже которого значилось "Микеле Катани", - он, похоже, прибыл с мистером Блэком, но Блэк о нём несколько забыл. Я шёл вдоль периметра комнаты, рассматривая картины по порядку, и первой был небольшой городской пейзаж в импрессионистском духе.
- Не правда ли, это похоже на Париж? - спросил Катани.
- Да, возможно, - согласился я. - Но я не смогу в точности сказать, что это за место: конные памятники есть во многих городах.
Следом моё внимание привлекли два лаконичных пейзажа, висящих рядом. На одном, в сочных зелёных и жёлтых тонах, были трава и деревья; другой был морским пейзажем - только волны и тёмное небо, - который я был бы не против добавить в свою коллекцию марин. Я несколько раз возвращался к ним, пытаясь убедиться в их авторстве.
- Только ли мне этот стиль кажется знакомым? - спрашивал я. - Эти яркие краски, простые формы...
- Вы имеете в виду ту американскую художницу с трагической судьбой?.. - ответил Катани. - Пожалуй, мне тоже.
- Да. Что ж, если так кажется не только мне, то, возможно, я не ошибаюсь.
- Как там её звали, Эйприл... фамилию я не помню...
- Я тоже не помню, - усмехнулся я. - Помню только, как её рисунок увели у меня на аукционе из-под носа: вот это были незабываемые впечатления!..
- О, вы тоже её поклонник?.. - спросил Катани, казалось, с некоторым разочарованием.
- Нет, я не могу назвать себя её фанатом. Но, согласитесь, у неё оригинальный и интересный стиль.
- Он узнаваемый, это правда.
Эйприл Горник считалась затворницей, которую никто не видел на выставках и в галереях. Лишь она могла рисовать воздух и воду так, словно в мире не существует ветра, и вообще никакого движения, - только замершая красота. Некоторое время назад прошёл слух, что она не то умерла от смертельной болезни, будучи ещё молодой, не то - да, опять - покончила с собой. Но в сравнении с Морелли эта тайна волновала меня куда меньше.
Остальными экспонатами были либо авангардные полотна, либо китайские рисунки тушью; из последних мне понравились изящные голубые колокольчики. Пока я был занят изучением коллекции, за моей спиной то и дело лихорадочно перебегал из угла в угол журналист: казалось, он лучше меня знал, зачем он здесь, и у него кипела работа. В конце концов в его руках оказалась деревянная рама триптиха со складывающимися створками, которые он раскрыл.
- Взгляните на это! - воскликнул он. - Ничего не напоминает? Не это ли вы только что видели на стене?
Я подошёл поближе: внутри створок оказался тот самый небольшой городской пейзаж с, предположительно, видом Парижа. Я даже невольно обернулся на ту стену, где он висел, словно журналист, как фокусник, мог за считанные минуты переместить холст из одной рамы в другую незаметно для присутствующих. Однако точно такой же пейзаж по-прежнему пребывал на своём месте на стене, и сходство между ними было буквально фотографическим.
- Вы хотите сказать, что одна из этих картин поддельная? - уточнил я.
- Здесь полно подделок, полно... прогнило насквозь... - азартно бормотал журналист, словно в каком-то трансе. - Я эту фальшь чую, я её выведу на чистую воду...
Прибыл сюда ради громких разоблачений и сенсаций?.. Что ж, это может быть кстати, и весьма. Ищейки полезны, особенно когда суют свой длинный нос до того, как ты приобретёшь интересующий их лот, а не после.
Затем я обратил внимание на одну из наследниц, Джульетту, которая в окружении сочувствующих рассматривала листок бумаги, видимо полученный от нотариуса.
- Это и есть шифр? - полюбопытствовал я. - Можно взглянуть?
- Конечно. Не было такого правила, чтобы это нельзя было показывать другим.
- Похоже на восточную поэзию, - это заметил, кажется, профессор Неро.
- Да, это хокку, - подтвердил я, беглым взглядом окинув написанное на листке. - И, видимо, это загадки. Но я никогда не был силён в загадках...
На печатном листе было всего три стиха. Первый описывал некие объёмы, движущиеся в пространстве, - навевало на мысль об абстракционизме, но это было бы слишком просто. Второй был о мальчике с ранцем, спешащем по дороге из детства в будущее. И третий - о героине, у которой всё пошло наперекосяк в восемнадцать лет.
- Быть может, это о той художнице, Эйприл Горник?.. - предположил я.
- Но она была старше восемнадцати, - это, возможно, был голос Катани.
- Она была старше, но с восемнадцати у неё могло всё пойти по звезде.
- Это шифр, - напомнила Джульетта. - Нужно найти цифры.
- Возможно, это годы жизни или годы написания картин? И остальные загадки также относятся к моментам биографии художников?..
Но кто, чёрт возьми, мог знать личную жизнь художников достаточно хорошо, чтобы угадать, кто из них в детстве бегал с ранцем?.. Но подсказки могли таиться на самих картинах, а кто-то сказал, что в библиотеке расположена ещё не вся коллекция: часть экспонатов находилась в подвальном помещении. И мы направились туда.
- Это может быть что-то, располагающееся в пространстве, - говорил профессор Неро про первую загадку. - Китайская ширма?..
- Китайский "волшебный фонарь", - добавил я.
- Точно.
Мы дружно спустились вниз, но никаких ширм там не обнаружилось, - зато обнаружилось кое-что более ценное. Три картины Морелли - или кого-то, кто копировал его стиль - стояли на столе в рамах с подставками. Все - женские портреты; на первом женщина держала длинную ленту, вроде телеграммы, но эта картина была наименее прочих похожа на Морелли: слабая работа с цветом, придающая болезненно-зеленоватый колорит вместо обычной чёткости и ясности, размытые и не запоминающиеся образы, громоздящиеся на заднем плане. Вторым был портрет женщины на фоне множества ключей, висящих на стене, - и это больше напоминало Морелли с его любовью к повторению деталей. Но третий портрет... женщина, не смотрящая на зрителя, играет на инструменте вроде кларнета или гобоя, и - птицы, много птиц, словно узор на её платье ожил и вспорхнул. В этом была жизнь, было чудо, был гений Морелли.
- Но... как такое возможно?.. - спросил я. - Картины Морелли так редки, их так трудно достать!..
За столом уже сидели знакомые мне доктор Верди, заместитель директора музея Памфилли, и профессор Голдштейн. Профессор собирался проверить картины на подлинность, а для этого ему нужно было открыть рамы и осмотреть заднюю сторону холста. Я приблизился и пристально следил за каждым движением его рук, не столько потому, что был заинтересован в результатах экспертизы, сколько потому, что умолял его быть осторожнее и не повредить картины. А заодно мне было интересно, не найдутся ли под рамами цифры шифра.
Цифр не нашлось. Профессор, кажется, осмотрел две картины, и про первую он сказал, что это подлинник. Я удивился, поскольку, похоже, это был портрет с лентой. Про вторую он сказал, что не уверен и ему нужно подумать. Он ушёл, а у меня остались сомнения. Как-никак профессор Голдштейн специализировался в искусстве Возрождения и Нового времени, а не в современном искусстве, в вопросах которого я больше доверял доктору Беллини. А более всего доверял собственным глазам.
- Стиль художника может измениться со временем, - сказал Катани.
- Это правда, - признал я. - Настоящий художник всегда развивается и не останавливается на достигнутом, ударяясь в самоповторы.
Но может ли стиль меняться к худшему?.. Только если с художником произошло что-то плохое.
- Или это может быть более ранняя, более слабая работа, - продолжал Катани, словно прочитав мои мысли.
- Да, похоже на то.
- Как вы думаете, сколько лет этим женщинам?.. Мне кажется, что эта старше.
- Не знаю, - честно признался я. - Мне кажется, Морелли никогда не заостряет внимание на возрастных характеристиках. У него всегда сквозь внешность просвечивает душа.
- Я специализируюсь на творчестве Морелли, - с уверенностью заявила молодая женщина, на бейдже которой значилось "Сандра Тоскани". - Я видела множество его работ и могу вас заверить, что эти картины подлинные. Художник может пробовать себя в разных стилях.
- Что ж, я готов поверить вам как специалистке.
Сандра Тоскани... это с ней, по слухам, встречался Морелли - и расстался с ней аккурат перед своим исчезновением. И это она работала в галерее на Пьяцца Навона, где появились его новые работы. И всё это не могло быть простым совпадением. Но нельзя было спугнуть её подозрениями - значит, нужно было подыграть, благо правила игры были совсем несложными. Когда женщина договорила и собралась уходить, я догнал её:
- Так вот, раз вы специалистка по творчеству Морелли... могу ли я задать вам один вопрос?
- Да, конечно, задавайте.
- Знаете ли вы, берёт ли синьор Морелли заказы? Или, быть может, у него есть какие-нибудь старые работы на продажу?
- А вы поверите, если я скажу, что настолько близка к Морелли, что он доверяет мне организовывать его распорядок дня и решать, кто может его видеть, а кто нет?
- Поверю, - согласился я.
- А человек, пользующийся популярностью, может не желать привлекать к себе излишнее внимание. И не желать, чтобы кому-то становилось известно его местонахождение.
- Я понимаю. Гении устают от славы... - Морелли меня не знал. Не знал, чем я отличаюсь от множества других поклонников, жаждущих урвать кусочек пожирнее. Так с какой стати ему делать для меня исключение? И всё же я должен был его увидеть. Увидеть и убедиться, что он жив, что он в порядке и не нуждается в помощи. - Но вы можете завязать мне глаза и доставить меня прямиком в его мастерскую, чтобы я не запомнил дорогу и не мог никому рассказать.
Сандра Тоскани добродушно рассмеялась.
- Давайте лучше так. У меня есть кое-какие старые работы Морелли. Мне нужно посмотреть в запасниках, но для вас, как для ценителя его творчества, наверняка что-нибудь найдётся.
- Я оставлю вам все свои контакты и буду вам весьма благодарен, - пообещал я.
- Хорошо. С вами приятно иметь дело.
- Я надеюсь, с синьором Морелли всё хорошо? - наконец задал я прямой вопрос, волновавший меня более всего.
- Понимаете, мы не можем знать этого наверняка... он был таким скрытным, - Тоскани тут же начала запинаться и увиливать. И меня насторожило, что она стала говорить о Морелли в прошедшем времени: "он был". Насторожило настолько, что из-за желания спросить, какого чёрта она его хоронит, я почти прослушал все её объяснения. - Но может же художник решить отдохнуть от мира, например, в даршане в монгольских горах.
- Может, конечно, - снова согласился я. - Но разве он ещё не вернулся? В галерее висят его новые или старые работы?
- Знаете, современные картины так сложно датировать с точностью до года...
- И всё же я хотел бы его встретить.
- Знаете, иногда то, что мы себе представляем, не соответствует действительности, и мечтам лучше оставаться мечтами.
- Да... С одной стороны, мечта может быть эдаким святым Граалем, воздушным замком, до которого невозможно дотянуться, который тает на кончиках пальцев. Но, с другой стороны, - я уверен, что не разочаруюсь, если познакомлюсь с таким талантливым человеком.
На этом мы расстались с синьоритой Тоскани, и это ни на шаг не приблизило меня к Морелли. Очевидно, что она недоговаривает и, скорее всего, понятия не имеет, где находится Морелли, а просто хочет заработать денег на его имени. Сложно осуждать такое желание, но как объяснить, что благополучие художника мне важнее, чем получить от него портрет?..
Когда Тоскани ушла, до картин Морелли добрался журналист Фальконе и начал так же бесцеремонно вертеть их в руках, как прежде вертел триптих.
- Вы снова всё трогаете руками?.. - заметил я с мягкой укоризной. - Конечно, нам не запрещали этого делать, но если вы повредите картину, вам придётся за неё расплачиваться.
- Не придётся. Это подделки, - заявил он.
- Почему вы так уверены? Здесь только что был эксперт, и...
- Я очень хорошо знаю творчество Морелли.
- О, ещё один специалист по Морелли, - прокомментировал профессор Неро. - Вас уже двое.
- Но до тех пор, пока ни один из них не видел Морелли вживую, мы ничего не можем утверждать наверняка, - пожал плечами я.
- Это всё подделки. Кроме этой, - Фальконе указал на портрет женщины с птицами. - Мне кажется, это так очевидно.
- Я тоже видел много картин Морелли, и мне тоже так кажется, - кивнул я. - Если мы оба так думаем, то, возможно, так оно и есть.
- Вам тоже нравится Морелли? Наверное, медитировали на "Алые розы"?
- Медитировал?.. - переспросил я непонимающе.
- Но вы же знаете, что они расписаны настоящей кровью?
- Да, я слышал об этом.
- Только взгляните на эти красные туфельки... - Фальконе смотрел на картину, как завороженный, бережно прикасаясь к ней кончиками пальцев. - Это "Птичий период"... Птицы - это ведь душа... Недели работы, мазок за мазком...
Я никогда прежде не встречал человека, который так же восхищался бы живописью Морелли, как я сам, и так понимал её. И я мог только соглашаться:
- Да, это потрясающе. Стиль Морелли невозможно ни с кем спутать, невозможно подделать, - он один такой. Непохожий ни на что другое.
- Он написал портрет этой женщины, а она его отвергла... представляете?..
Заказчицу не устроил её портрет, она отказалась от результата, и поэтому картина оказалась здесь?.. Похоже на правду.
- Вы знаете эту женщину?
- А что знаете вы? - вопросом на вопрос откликнулся Фальконе.
- Вряд ли больше, чем может быть известно вам. Слухи, сплетни... - я помедлил, но всё же рассудил, что могу поделиться информацией с другим поклонником творчества Морелли. - Но мне удалось выяснить, кем была его последняя заказчица перед его исчезновением.
- Её зовут Анна... - произнёс он.
- Да, именно. Анна Риччи.
Анна Риччи, ещё совсем нестарая женщина, была женой некоего пожилого сеньора, которого подозревали в связях с мафией. Но более ничего мне не удалось узнать. Я даже испытал лёгкий укол досады: почему журналист знал столько же, сколько и я, а то и больше?.. Впрочем, у газетчиков - свои каналы и источники информации. И удивительно не то, что я делился с ним, а то, что он делился со мной - просто так.
- Он любил её... а они его убили.
- Вы думаете, Морелли решили убрать? - усомнился я. - Но кому это может быть нужно?
Журналисты любят говорить об убийствах мафией кого ни попадя, так что я не придал этому предположению большого значения.
- Узнал что-то, что не должен был знать... влюбился не в ту женщину...
- Всё может быть. Но я всё же хочу верить, что он жив. Художник может устать от славы, захотеть уединения... или залечь на дно, чтобы вернуться позже.
- Художники тщеславны, - возразил Фальконе. - И они не могут не творить. Для них творить - всё равно что дышать...
- Вы говорите как художник, - улыбнулся я. - Вы точно не рисуете?
- Я пробовал в детстве. Моя мать была художницей.
- И это заметно.
Когда я следом за Фальконе поднялся из подвала, я, к вящей своей радости, увидел прибывшую на новом пароме доктора Джованну Беллини.
- Здравствуйте, доктор! - издалека поприветствовал я её. - А мне вас как раз очень не хватало! Идёмте, я хочу показать вам кое-что.
Но кто-то из гостей галантно предложил доктору Беллини сперва выпить горячего чаю после дороги, и я не стал её торопить. К тому же я осмотрел ещё не все помещения виллы и заметил, как профессор Неро заходит в ванную комнату.
- Там тоже есть что-то интересное?.. - полюбопытствовал я, заходя следом за ним.
- Да, похоже на то.
На краю ванны была развешана какая-то белая одежда - так, словно её только что постирали.
- Чьё-то бельё, и даже не грязное, - прокомментировал я. - Похоже на смирительные рубашки. Может, это инсталляция?.. Я не силён в смирительных рубашках.
Профессор, как заправский криминалист, надел белоснежную перчатку и приподнял одну из "рубашек" пальцами. Я взялся за другой её конец, чтобы развернуть, но профессор посоветовал:
- Наденьте вторую перчатку.
Я послушался, хотя не вполне понимал, что могло угрожать мне от прикосновений к чистой ткани.
- Это не рубашка, - определил профессор. - Это халат. Медицинский халат. Художники тоже иногда в таких работают. А вот как раз и банка растворителя...
- Думаете, от них что-то отстирывали?
Краску или кровь? Маньяки тоже иногда "работают" в таких халатах, по крайней мере в фильмах. Я почувствовал себя в дешёвом хоррор-квесте, словно нас пытались мистифицировать... Наверное, это после повторяющихся предположений об убийстве Морелли у меня разыгралось воображение.
- Может, и так.
- Но, полагаю, мы всё равно не сможем узнать, какой художник был здесь и пользовался этим халатом?..
...Если только у профессора нет с собой портативной лаборатории для снятия отпечатков пальцев. Чтобы избавиться от тревожного ощущения неизвестности, я вновь нашёл доктора Беллини.
- Вы отдохнули? Готовы взглянуть на коллекцию?
Я провёл её в библиотеку, где показал ей предполагаемый пейзаж Эйприл Горник. Но Беллини, казалось, была не слишком настроена заниматься экспертизой: её заметил Гарри Блэк, и они весьма тепло поприветствовали друг друга.
- Ну как, Кантоне, уже присмотрели себе что-нибудь? - поинтересовался Блэк с самым невинным видом.
- Чтобы вы немедленно захотели приобрести то же самое? - усмехнулся я.
- Не беспокойтесь, я уже выбрал то, что хочу купить, - заверил он. - Так что ваш выбор в безопасности.
Я мог бы настоять на секретности, но человеческая натура слаба: слишком сильно хочется поделиться с кем-нибудь радостью.
- Ну хорошо. Я присмотрел подлинник Морелли.
- Да вы шутите! - изумился Блэк. - Где?
- В подвале.
- Покажете?
- Извольте.
Я проводил его в подвальное помещение (которое продолжало пользоваться популярностью: там всё время кто-то беседовал) и широким жестом указал на три картины, стоявшие на столе.
- Невероятно! - Блэк склонился над столом, разглядывая портреты вблизи.
- У профессора были сомнения относительно их подлинности, но по меньшей мере одна из них точно принадлежит кисти Морелли.
- Они прекрасны, - согласился он.
- Вот, вы меня понимаете. Как только я увидел эту картину, все остальные экспонаты померкли в моих глазах.
- Пожалуй, я бы тоже хотел это приобрести...
- А говорили, что уже определились с выбором!.. - воскликнул я с укоризной.
- Вы всё равно не сможете купить все три.
- Все три мне и не нужны. Я хочу женщину с птицами.
- Тогда вы купите её, а я куплю вот эту, - Блэк указал на портрет женщины с ключами. - Она мне даже больше нравится.
- Идёт, - пожал плечами я.
Конечно, я сам был бы не против договориться с обеими хозяйками и получить два произведения искусства, а не одно, - например, что-нибудь китайское в довесок к Морелли, что посоветует доктор Мэй. Но моё настроение было слишком благодушным, чтобы спорить с Блэком, пока дело не дойдёт до торгов. Он отошёл от стола, а я всё любовался отрешённо-умиротворённым лицом незнакомой мне синьоры Анны и окружающими её, как во сне, певчими птицами.
- Что-то заметили? - спросил меня молодой голос. Кажется, этот юноша всюду сопровождал Джульетту Манчини.
- Просто не могу оторваться, - признался я с улыбкой.
- Вам так нравится Морелли?
- Я влюбился в него с первой увиденной картины, когда он ещё не был популярен, и его работы только-только появлялись на выставках, пока никем не замеченные...
- И вы уверены, что это подлинник?
- Да, практически уверен. Но даже если нет, я всё равно куплю эту картину.
Затем я заговорил с девушкой, которую также видел рядом с обеими кузинами Манчини:
- Как продвигается решение загадок?
- Никак, - вздохнула она. - Конечно, автор завещания был весьма эксцентричным человеком. А может, и попросту сошёл с ума на старости лет.
- Может быть, - пожал плечами я. - Это в самом деле похоже на фарс. Но кто знает, какое завещание составлю я, когда придёт время!.. Кстати, пора бы уже начать об этом думать.
- Завещайте всё мне, - предложил Блэк.
- Не дождётесь, - ласково сообщил я.
- Почему нет? Кто ещё, как не я, доставит вам такие острые ощущения? Без меня ваша жизнь была бы гораздо скучнее.
- Ох, Блэк, вы себя переоцениваете, - я, посмеиваясь, покачал головой. - Вы у меня не один такой.
- Бросьте, Джулиано, я же вас люблю, - продолжал он, даже когда кто-то отозвал его поговорить.
- Вы не в моём вкусе!.. - прокричал я ему вслед.
Приятно осознавать, что в мире есть хотя бы один человек, который станцует на моей могиле и при этом едва ли станет прикладывать усилия к тому, чтобы я к ней приблизился.
- Терпеть не могу шарады, - признался я. - Один мой друг когда-то развлекался тем, что давал объявления в газету, в рубрику знакомств, и зашифровывал в них послания. Тем, кому удавалось их разгадать, он высылал кругленькие суммы. Но у меня так ни разу и не получилось разгадать их.
- Может, это он и был автором этого завещания?.. - предположила девушка.
- О нет, Карадока я знаю слишком хорошо.
Девушка, которую звали Лючия Папини, продолжала рассматривать экспонаты в подвале:
- Как вы думаете, это настоящий древнеримский кинжал?.. - она взяла в руки ножны, которые также положили на стол после того, как они несколько раз упали со стены.
- Очень на то похоже, - я прикоснулся к рукояти, оплетённой золотыми нитями. - Здесь немало интересных исторических артефактов.
Пожалуй, если бы не подлинник Морелли, у меня разбежались бы глаза. Кинжал был не единственным древним оружием в доме, и хотя я прежде холодным оружием не слишком интересовался, возможность подержать его в руках весьма будоражила вдохновение.
- И интересные фрески, - добавила Лючия.
Фрески в подвале были явно нарисованы современным художником-концептуалистом. Я не был любителем тем научной фантастики и стимпанка, но фрески смотрелись вполне органично. Космический корабль с акульими зубами, дирижабль в доках...
- Напоминает о "Дюне", - заметил я.
- Да, мне тоже. Только эта башня...
Башня в самом деле словно приблудилась на фреску не то из Кинга, не то из Мордора.
- А вот эта мне даже нравится, - я дошёл до фрески в самом дальнем полутёмном углу подвала. - Летающие корабли, воздушные пираты...
Рядом с этим подвальным помещением было ещё одно, более прохладное, возможно - ныне пустовавший винный погреб. Заметив, что Джульетта что-то рассказывает там нескольким слушателям, я счёл себя вправе присоединиться и послушать. Кажется, это была история о её работе в некоем музее. Уж не шла ли речь о музее Памфилли или о галерее на Пьяцца Навона?..
- Когда я хотела провести экспертизу картин, мне пригрозили увольнением, - говорила она. - А когда я обратила внимание на исчезновение картин из запасников, меня попытались убить.
Звучит отвратительно. Конечно, это могло и не быть правдой, но я предпочитаю верить людям, пока не получу доказательств обратного. Я обратился к Джульетте, когда она выходила из комнаты:
- Я готов купить у вас подлинник Морелли. За любые деньги.
- Я отказываюсь в этом участвовать! - воскликнула она. - Я не хочу соревноваться с сестрой, пусть всё это получит она!
- Пусть так, - примирительно заметил я. - Но вы по-прежнему сможете выбрать одну картину для себя.
- Не говорите мне об этом! Я не хочу иметь к этому никакого отношения! - кричала Джульетта.
- Я понимаю, вы пережили трагедию...
- Меня пытались убить!
- ...Но я просто хочу вам помочь. Я не тороплю вас, но подумайте о моём предложении.
Вот только женской истерики мне и не хватало. Похоже, я выбрал не самый удачный момент, чтобы начать договариваться, - а впрочем, мог ли он вообще быть удачным? Оставалось надеяться, что синьорина Манчини поймёт, насколько глупо отказываться от денег, когда ей наверняка пригодится адвокат, да и психотерапевт не будет лишним.
- Простите, - Джульетта немного успокоилась. - Но я не хочу ни к чему прикасаться в этой коллекции, где всё до одного поддельное!
С этими словами она стремительно удалилась вверх по лестнице, а мне оставалось только развести руками.
- Не сердитесь на неё, - попросила Лючия.
- Я всё понимаю, - покачал головой я. - На неё многое свалилось. Она похоронила своего дядю...
- Она его практически не знала. Приглашение сюда стало для неё неожиданностью.
Казалось, и между собой кузины были мало знакомы, - по крайней мере, несмотря на пересекающиеся круги общения, я вовсе не видел их вместе. А ведь они могли объединиться, а не соперничать. Впрочем, мне было некогда думать о семейных связях, поскольку события не стояли на месте: стоило мне подняться из подвала - и я заметил, что в ванной комнате что-то происходит.
А происходило там... неописуемое. Деннис Ллойд, сменив белый пиджак на белый халат (так вот для чего они были нужны!), склонившись над раковиной, орудовал губкой с растворителем над живописным холстом. Следы краски - масла или акрила - остались уже только по краям полотна, на котором проступила совсем другая картина, китайская.
- Вы... смыли одну картину, и под ней оказалась другая?.. - изумился я.
- Да. Это был тот фиолетовый Ротко в библиотеке.
- Да, помню. Там был ещё оранжевый, - я поверхностно смотрел на эти картины, поскольку не собираю авангард, но память на увиденную живопись у меня хорошая.
Ллойд, закончив свою работу, исчез, передав картину в руки доктора Мэй, и рядом с нами осталась только женщина с именем "Нэнси Дрю" на бейдже, которую я воспринимал как ещё одну журналистку.
- Позвольте взглянуть?.. - я бережно взял ещё не до конца очищенную от постороннего слоя краски картину. - Что означает сойка на сливе?
- А это не майна? - спросила Нэнси Дрю.
- Нет, у неё хохолок, - указал я.
- Это сойка, - устало уточнила доктор Мэй. - Но, что куда важнее, это подлинный Ци Байши. Видите подпись? - она указала на три иероглифа в углу полотна.
- Вижу, - я даже мог распознать иероглиф 白 бай, "белый", который не изменялся с годами в китайской традиции.
- И эта картина была украдена и находится в розыске вот уже десять лет. И её, полагаю, нужно передать полиции.
- Вы можете передать её мне, - неожиданно предложила Нэнси Дрю.
- На каком основании?
- На основании этого, - она отточенным жестом представила нашим взорам зелёную карточку полицейского удостоверения.
- Допустим, я поверю, что вы не настолько отбитая женщина, чтобы подделывать корочки интерпола, - предположил я.
- А я бы не была настолько уверена, - проявила осторожность доктор Мэй. - К тому же вы из американской полиции.
- Я американка, но сейчас работаю в итальянской полиции. Так бывает.
- Бывает ещё и не так, - согласился я.
- Вы можете поговорить с моими коллегами, - предложила мисс Дрю.
- А вы здесь не одна?.. - удивилась доктор Мэй.
- Вы ищете здесь украденные картины? - догадался я.
- Ну да. И мне нужно составить протокол об обнаружении. А вы, как законопослушные граждане, его подпишете.
- Я бы не стала оставлять свою подпись где попало, - продолжала осторожничать доктор Мэй.
- Я просто напишу, что вы видели эту картину сегодня на вилле. И дам вам это прочитать.
- Не вижу ничего дурного в том, чтобы расписаться под тем, что является правдой, - пожал плечами я.
- Вы тоже можете подписаться как свидетель, - предложила Нэнси Дрю.
- С удовольствием.
Нэнси Дрю тщательно записала наши имена, и мы втроём расписались под протоколом.
- Теперь нам нужно найти мою коллегу из Китая, - подытожила она.
- Кажется, здесь каждый третий - китаец и каждый третий - полицейский, и это каждый раз не я... - развёл руками я.
- И каждый третий - еврей? - добавила доктор Мэй, когда мы вместе последовали за целеустремлённой Нэнси Дрю.
- Я не считаюсь! - возразил я. - Я не по материнской линии еврей!
Не найдя коллегу в гостиной и на кухне, Нэнси Дрю вместе с нами поднялась в библиотеку и окликнула китаянку по имени Лин Лан, на которую я уже обращал внимание, думая, что она - также чей-то приглашённый эксперт. Прежде чем уделить нам время, госпожа Лин попыталась кокетливо отвязаться от беседовавшего с ней синьора Верди, но он всё равно увязался за ней, игнорируя неодобрительные взгляды и выразительные вздохи мисс Дрю. Мы остановились на лестничной площадке; госпожа Лин также показала нам своё удостоверение интерпола, а мы показали ей разыскиваемого Ци Байши.
- Что здесь происходит? - подошёл мистер Блэк.
- Здесь попытка в приватный разговор провалилась ещё до вашего появления, - великодушно пояснил я. - Так что присоединяйтесь.
- Вы выбрали для приватного разговора не самое удачное место.
- Что поделать!.. Если вкратце, то смыли поддельную картину Ротко, и под ней оказался украденный подлинник Ци Байши.
- А, об этом я уже знаю, - скучающе откликнулся Блэк.
Всё упиралось в то, что находку нужно вернуть Китаю, а для этого требовался нотариус и кто-то из будущих наследниц. Дабы не толпиться в узком месте, все причастные вместе с зеваками переместились за круглый стол в библиотеке и стали ждать нотариуса.
- ...Всегда чего-то не хватает: времени, любовников... - донёсся до меня голос Нэнси Дрю.
- Если чего-то нет, это можно купить, - возразил тот молодой человек, с которым я уже сталкивался сегодня.
- Мы по-прежнему говорим о любовниках?.. - уточнил я, устраиваясь прямо на ковре, откуда мог видеть всех сидящих за столом.
- А почему бы и нет?
- Ну, я бы не хотел покупать любовников за деньги.
- Но почему? - снова спросил он.
- Потому что это проституция, - ответила доктор Мэй за меня.
- Именно. Я предпочитаю, чтобы всё было по любви.
- Мистер Кантоне, я согласна с вами переспать, если вы принесёте мне вина, - заявила Нэнси Дрю.
- Я и так не откажусь принести вина женщине! - заверил я её и спустился вниз, на кухню.
Это было очень кстати: я давно собирался налить что-нибудь и себе самому, но меня всё время что-то отвлекало. Я принёс по бокалу себе и мисс Дрю и вернулся на облюбованное место на ковре.
- ...Что, вы тоже?!.. - удивился кто-то, видимо узнав, что Лин Лан также из интерпола.
- Мы тут уже выяснили, что каждый третий здесь китаец или еврей, - сообщила доктор Мэй.
- Вы мне это до конца жизни припоминать будете?.. - возопил я. - Нет чтобы цитировать у меня что-нибудь умное!..
- Значит, картину просто закрасили, чтобы выдать её за другую?.. - женский голос был у меня за спиной, но, кажется, это недоумевала Лючия Папини. - Это же ужасно.
- Чего только не делают, чтобы украсть произведения искусства, - вздохнул я. - Вырезают картины из рам... Знал одного человека, который хотел похитить древние медные украшения из раскопок на Алтае, скормив их большой собаке перед перелётом.
- А как он собирался их потом достать?.. - наивно поинтересовался юноша.
- Естественным путём, - усмехнулся я. - Но собака не дотерпела до окончания полёта.
- Какая... дурно пахнущая история, - оценила доктор Мэй.
- О да, на весь багажный отсек!.. Украшения обнаружили встревоженные стюардессы.
- Можно было бы перевозить собаку в салоне...
- Не уверен, что в салон пускают с такими крупными собаками.
Так я развлёк собравшихся в ожидании нотариуса. Также обсуждали, насколько всё усложнится, если картина окажется в собственности Ватикана.
- А вы так уверены, что вилла достанется Ватикану?.. - спросил я. - Впрочем, я бы на это посмотрел! Переговоры Ватикана с Китаем - если слон на кита налезет, кто кого сборет...
- Вы говорите опасные слова, - предупредил меня юноша.
Нэнси Дрю объяснила, что наследниц ни в чём не обвинят: наследование краденого не считается преступлением. Не исключено, что и сам дядюшка Торлони был не в курсе, что приобретает вовсе не Ротко. Мисс Дрю предложила юридически обставить дело так: наследница передаст обнаруженную картину в дар Китаю, дабы избежать претензий с его стороны.
- Кажется, вы сейчас произнесли офигенную лазейку, - обрадовался было я. - Ведь произведения не обязательно продавать, можно передавать их в дар и дарить в ответ деньги...
- В завещании оговаривалось и дарение также, - мисс Дрю разбила мои не родившиеся мечты.
- Синьор Кантоне, могу я с вами поговорить? - неожиданно обратился ко мне юноша.
- Да, конечно. Думаю, эти бюрократические проволочки ничего не потеряют от нашего отсутствия.
Он проводил меня во всё тот же угол на лестничной площадке, с видом на аквариум.
- Представьтесь, для начала, - попросил я.
- Чезаре Риччи.
- И вы..?
- Арт-дилер моего дяди, синьора Томазини.
- О. Слышал о нём, хоть и не был знаком близко.
Риччи, говорите?.. Да, вон и на бейдже так же написано. Красивое имя, знакомая фамилия. Уж не родственник ли?.. Вряд ли однофамилец. Что ж, связаны ли Анна Риччи с супругом с мафией или нет, - но это полезное знакомство. Вот только он наверняка насторожится, если я сразу спрошу про Морелли. Значит, придётся выжидать момента, когда он начнёт больше мне доверять.
- Я слышал, вы интересовались кольцом еврейской невесты?
- Да, верно.
- Но пока ещё нет экспертного заключения о его подлинности.
- Я знаю об этом. Конечно, я не стану ничего приобретать до тех пор, пока не буду знать наверняка, что это подлинное кольцо.
- Есть основания полагать, что кольцо, которое сейчас на рынке, поддельное. И если мы проведём экспертизу сейчас, оно может резко упасть в цене, чего мы не хотим.
- Да, понимаю, - рассеянно согласился я.
Почему на фоне Морелли всё стало таким неважным?.. Я чувствовал, что подобрался очень близко: только руку протяни - и ухватишься за кончик нити. Но в то же время я боялся её протягивать. Боялся узнать правду, если она окажется худшей. Как жить в мире, в котором нет Морелли, я не представлял.
- Но, возможно, подлинное кольцо находится в этом доме, в сейфе.
- Звучит интересно, если это так.
- Как вы смотрите на то, если мы добудем для вас настоящее кольцо?
- Я буду готов купить его у вас.
Конечно, это выглядело более заманчиво, нежели приобретать кольцо с официального аукциона. Если Томазини выставят подлинник на торги, им наверняка заинтересуется университет Сапиенца, а соперничать с ним... обойдётся дорого и для кошелька, и для репутации. Да, всегда есть возможность проявить благородство и выкупить кольцо для университета самому. Но - вы, полагаю, меня поймёте - украшения, в отличие от живописных полотен, приятнее держать в руках, нежели лицезреть в музеях. И ещё приятнее носить.
- В таком случае мы договорились. Скажите, что вообще вас интересует, чтобы мы могли знать, что можно вам предложить в дальнейшем сотрудничестве?..
Поразительное великодушие. Юноше настолько нужны деньги? Причём - именно мои деньги?..
- Прежде всего меня интересует всё уникальное и необычное. Всё непохожее, единственное в своём роде...
Любой другой перстень меня едва ли заинтересовал бы (не настолько сильны мои еврейские корни, чтобы стремиться скупать всё, имеющее к ним отношение), но этот перстень отличался необычным стилем: был выполнен в виде готической башенки. Разумеется, я сразу захотел его себе.
- Понимаю. Говорят, этот перстень когда-то принадлежал человеку, послужившему прототипом для персонажа одной из пьес Шекспира...
- "Венецианский купец", полагаю? - улыбнулся я. - Это не более чем красивая легенда.
Стал бы Шекспир обращать внимание на настоящего еврея!.. Ему просто нужно было вывести на сцену злодея-жида в рыжем парике.
Мы вернулись в библиотеку, услышав шум и смех: кажется, мы многое пропустили. Виола Манчини, когда её поставили в известность, была недовольна тем, что фальшивого Ротко отмыли без её ведома. Я пообещал, что в следующий раз, прежде чем проводить те или иные манипуляции с экспонатами виллы, я спрошу её разрешения - если, конечно, успею. Мне было положительно любопытно, не скрывается ли что-нибудь за вторым, оранжевым Ротко, - но для этого нужно было найти эксперта, который определил бы его подлинность.
- Я мог бы это сделать, - заявлял ошивающийся вокруг Фальконе. - Но мне нужны инструменты.
- С каких пор этому учат на факультете журналистики?.. - недоумевали окружающие.
- Его мать была художницей, - заступился я, пожав плечами. Если Фальконе бесцеремонно скрёб ногтем краску на картине Ротко, то он, вероятно, понимал, что делает.
Я же спустился в зал и подошёл к доктору Мэй. Я чувствовал себя несколько виноватым перед ней: сам пригласил и сам надолго бросил, переключившись с китайского искусства на другие экспонаты.
- Как вы находите экспозицию? - спросил я.
- Она создаёт такое впечатление, что коллекционер либо собирал всё, что сможет в будущем принести ему деньги, вроде выгодного капиталовложения...
- Многие делают так, - признал я.
- ...Либо просто скупал то, что ему понравится.
- И это я тоже понимаю. В конце концов, я тоже себя не ограничиваю: интересуюсь и древнекитайским, и современным искусством, и классическим европейским и американским...
- Но при этом ваша коллекция обладает целостностью. Её можно выставлять целиком.
- Вы мне льстите... Но чтобы выставить её целиком, нужен целый музей. Однако я охотно предоставляю отдельные экспонаты для выставок как частное лицо. Искусство не должно храниться под замком, его должны видеть люди.
- Уже присмотрели здесь что-нибудь для своей коллекции?
- Да. Я видел подлинник Морелли, и, если честно, на его фоне все прочие экспонаты сразу померкли.
- А вы уверены в том, что это подлинник?
- Почти наверняка.
- А кто проводил экспертизу?
- Профессор Голдштейн. Но я, признаться, сомневаюсь в его компетентности на этот счёт.
- Советую вам обратиться к мистеру Ллойду. У парня глаз-алмаз.
- О, благодарю за совет. Непременно им воспользуюсь, как только увижу мистера Ллойда. Кажется, он несколько нарасхват и просто неуловим. Не хотелось бы нарваться на подделку... Одна из наследниц и вовсе утверждает, что всё в этой коллекции поддельное.
- Которая из них?
- Джульетта. Но, полагаю, она преувеличивает.
- Конечно.
- Ну а вы? Увидели что-нибудь, что могли бы порекомендовать?
- Я бы советовала обратить внимание на эту работу, - она указала на рисунок, стоящий на каминной полке.
- На бамбуки? Да, мне они тоже сразу понравились.
- Видите этого ёжика? Это не просто ёжик, это подпись: у него лапки как буква М. Подпись одного молодого и очень перспективного китайского художника. Сейчас о нём мало кто знает, но через несколько лет его работы могут очень взлететь в цене.
- Спасибо! Я его запомню.
Современного китайского искусства у меня ещё не было, но никогда не поздно расширить горизонты. И если даже этот мастер-ёжик приплачивал доктору Мэй за рекламу... не всё ли равно? Как я уже не раз говорил, я не осуждаю людей, желающих заработать деньги, до тех пор, пока они честно выполняют свою работу и это никому не вредит.
- Присматриваетесь к бамбукам? - тут же оказался рядом Блэк. - Но мы ведь сможем купить только одну картину. Максимум две. А дальше - покупать по одной раз в пять лет.
- Я терпеливый варан, - улыбнулся я. - Я подожду.
- И сколько лет мы с вами ещё проживём? Тридцать, сорок? За это время мы успеем купить максимум восемь картин.
- Не знаю, как вы, а я намерен прожить до девяноста восьми, как моя пра-бабуля, - заявил я.
Когда я отделался от Блэка и снова оказался наедине с доктором Мэй, она, приблизившись ко мне и заговорщицки понизив голос, сообщила:
- Я дам вам ещё один совет. Картины не обязательно покупать. Их можно взять в аренду. Хоть все. Хоть на триста лет.
- Вы всё-таки нашли лазейку!.. - восхитился я. - Вы гений. Я вас обожаю.
- Только не говорите никому.
- Разумеется, - пообещал я. Пока не определится, кто станет хозяйкой виллы, я не стану делиться этой идеей даже с самими кузинами Манчини.
- Но даже если не получится... мне кажется, этот день всё равно пройдёт не зря. Мы видели много интересного...
- И я обрёл полезные знакомства, - добавил я. - Например, тот молодой племянник синьора Томазини.
- И о чём вы договорились?
- Он может быть полезен мне, я могу быть полезен ему, - неопределённо ответил я.
Там же я подкараулил мистера Хога и обратился к нему:
- Скажите, можно ли будет... одолжить вашего помощника ненадолго? Я слышал о нём много превосходных отзывов и хотел бы обратиться к нему за экспертизой картины Морелли. Ещё одно мнение не будет лишним.
- Конечно. Я передам ему, как только он освободится.
Минуты сравнительного затишья я чаще проводил на кухне у стола, служившего центром притяжения и для других гостей виллы. Прямо на этом столе лежала одна из бумажек с загадками - видимо, принадлежавшая Джульетте, демонстративно отказавшейся от борьбы. Но сколько я их ни перечитывал, разгадки не приходили мне в голову.
- Как любят говорить у нас в университете, "автор ничего не хотел сказать", - заметила Лючия Папини.
- Врут, - возразил я. - Автор не только захочет что-нибудь сказать, но и не заткнётся до тех пор, пока вы будете готовы его слушать.
- Это современные авторы, - возразил Микеле Катани. - А когда что-то приписывается тем, кто уже умер?..
- Подлинные шедевры всегда подобны шкатулке с двойным или тройным дном, которое открывается со временем. Великий Шекспир просто хотел развлечь толпу сексом и убийствами, но в нём до сих пор открывают новые смыслы.
- Но что если интерпретации больше говорят о том, кто их создаёт, нежели об авторе исходника?
- Отчасти. Но истинный гений всегда способен увидеть в потоке жизни вокруг себя нечто вечное, что будет актуально всегда, и что позволяет эти интерпретации.
В другой момент, когда я остался у стола один или почти один, на моих глазах встретились Чезаре Риччи и мистер Блэк.
- А вы что-нибудь знаете о перстне еврейской невесты? - обратился к нему Чезаре. Судя по тому, что я наблюдал мимоходом, этот полный энтузиазма юноша уже успел опросить почти всех гостей.
- Понятия не имею, - пожал плечами Блэк.
- Я думал, раз вы соперничаете, то вы тоже... - растерялся Чезаре, переводя взгляд с Блэка на меня.
- Нет, в кои-то веки мне этот перстень нахуй не нужен.
- На хуй он вам и не налезет, - заметил я. - Впрочем, если вы самокритичны...
Чезаре, сдавленно хрюкнув, осел на пол, и я участливо похлопал его по плечу:
- Молодой человек?.. С вами всё хорошо?..
- Я не самокритичен, - ответствовал Блэк, сохраняя каменное лицо.
В ожидании мистера Ллойда, который всё никак не появлялся, а не уходил далеко и присоединился к доктору Мэй, присевшей на диване в гостиной. Рядом Микеле Катани делал наброски в альбоме, и доктор Мэй попросила разрешения взглянуть на его скетчбук. Там было много примечательного: и портретные наброски, очень точно передающие сходство, и городские наброски из путешествий. У художника определённо были верный глаз, твёрдая рука и узнаваемый стиль.
- Какое поразительное разнообразие, - похвалила доктор Мэй.
- Очень здорово, когда у художника богатый "словарь", - согласился я. - Это даёт материал для будущих больших работ.
Пока мы рассматривали рисунки, Катани нарисовал мой графический портрет с натуры. Он мне весьма понравился, а автор пригласил нас с доктором Мэй посетить свою мастерскую. Мастерская была недалеко от Рима, и мы решили, что на следующий день после всех треволнений на вилле Торлони мы сможем осуществить этот визит. А я бы хотел заказать у синьора Катани полноценный живописный портрет.
- Кажется, настоящая слава приходит к художникам только после их смерти, - говорил Катани. - И порой мне хотелось бы стать неизвестным художником. Ну, знаете, как порой пишут на табличках в музее: "неизвестный художник такой-то школы", "мастер Мадонны в розовом"...
- Да, знаю. Но почему?
- Чтобы от меня осталось только моё искусство, и о нём судили независимо от того, кем я был и как я жил. Чтобы моя биография не накладывала на него отпечаток...
- В этом что-то есть. Но взгляд на произведение искусства - это всё равно опосредованный диалог с его автором. Ты словно смотришь в глаза художника и видишь, что он чувствовал, о чём думал...
- Но слишком часто художники становятся популярны не из-за их таланта, а из-за их скандальных биографий и личной жизни.
- Бывает и так. Но для меня всё скорее наоборот: жареные слухи и сплетни из жёлтой прессы не заставят меня заинтересоваться чьим-то творчеством, но если чьё-то творчество меня заинтересует - я захочу познакомиться с автором.
- А вам не кажется, что слава некоторых известных художников сильно преувеличена из-за их личности? Эйприл Горник, например. Её ведь никто никогда не видел. Может, это просто мистификация, и под женским псевдонимом скрывается другой человек?
- Всё может быть. Я не фанат творчества Горник, но её картины в любом случае обладают неповторимым стилем, кто бы их ни рисовал.
Слухи об Эйприл Горник заставляют всех представлять утончённую девушку, живущую на лоне природы, подобно принцессе в сказочной башне, что беседует с птицами. Но ведь тонким чувством природы может обладать и пожилая женщина, и мужчина, и даже человек, который на природе бывает нечасто, полагаясь на силу своего воображения. Не всё ли равно?..
- Или Морелли, - продолжал Катани. - Он стал популярен после своего загадочного исчезновения.
- С одной стороны, его картины действительно взлетели в цене после того, как он пропал, - согласился я. - Но я полюбил его работы ещё задолго до этого, когда они только появились на выставках.
- Вот как, - Катани снова звучал разочарованным.
Художники бывают завистливы и ревнивы к другим художникам - с этим я сталкивался не впервые. Как там говорил Фальконе, художники тщеславны?.. Он был чертовски прав. Но мне ведь не жалко давать художникам то признание, которого они заслуживают!.. Я собирался убрать портрет от Катани в свои вещи, но ещё некоторое время провёл с ним в руках, ненавязчиво хвастаясь окружающим.
- Весьма рекомендую! - сказала Нэнси Дрю. - У меня уже есть портрет от этого художника. В стиле ню.
- Слушайте, а ведь это хорошая идея: обнажённый портрет, - задумался я. - Или это будет уже не портрет?.. Впрочем, фигура в полный рост - всё равно парадный портрет...
- Вы хотите повесить у себя в спальне свой собственный обнажённый портрет? - удивился агент Джордж Смит.
- Почему именно в спальне? - удивился я.
- Ну, мы, американцы, люди простые: обнажённую натуру мы вешаем в спальне, натюрморты - на кухне...
- А почему не наоборот?
- Чтобы крошки из постели не вытряхивать!
- Это смотря как организовать пространство.
Обожаю есть в постели и заниматься сексом на кухне. И от предметов искусства это совершенно никак не зависит.
- А зачем вам ваш обнажённый портрет? - не отставал мистер Смит. - Вы же и так можете видеть себя в зеркале.
- Зеркало отражает действительность, как она есть, - возразил я. - А каждый художник видит по-своему, и мне это интересно. У меня нет двух одинаковых портретов.
- Что мы ещё здесь найдём?.. - рассуждал тем временем Франко Неро. - Картину Мунка "Крик"?..
- Картина Мунка "Крик" - это наш нотариус, - заметил я.
- Да, я видел, как он с перекошенным лицом бежит к мосту.
Когда я наконец отнёс портрет к своим вещам, пока его кто-нибудь не украл, - новое неожиданное обретение не заставило себя ждать: проходя мимо ванной комнаты, я заметил Фальконе, увлечённо что-то смывающего, и даже без белого халата.
Стоит ли добавлять, что очередной жертвой растворителя был оранжевый "Ротко"? И под стекающей в раковину яркой краской постепенно проступал лаконичный рисунок чёрной китайской тушью. Только на сей раз не Байши. Две точки и направленная вниз скобка. Грустный смайлик. А под ним - уже знакомый мне ёжик. Такой же, как на бамбуках.
- Это что, чья-то шутка?.. - удивился кто-то из зевак.
- Погодите, никуда не уходите! - попросил я Фальконе. - Я должен позвать своего эксперта!
Я устремился в гостиную и умоляюще протянул руки к своей спутнице, отдыхавшей на диване:
- Доктор Мэй, вы мне очень нужны!
Мне не терпелось показать ей ёжика, но за то время, за каковое уже немолодая женщина преодолела расстояние до ванной, оттуда как раз исчезли все посторонние, кроме самого Фальконе.
- Взгляните, что мы нашли, - я с нежностью представил ей мокрый от растворителя рисунок в руках журналиста. - Скажите, это подлинник?
- Полагаю, что да.
- И он не находится в розыске?
- Насколько я знаю, нет.
- В таком случае я могу просто купить его у вас, - обратился я к Фальконе. Мне было неловко просто так взять и присвоить себе чужую находку, и я не столько платил за молчание, сколько хотел бы оплатить труд специалиста. Но журналист как будто меня не услышал, и они с доктором Мэй посоветовали мне хором:
- Спрячьте его, чтобы никто не увидел. И так, чтобы не испачкаться.
- Уберу его в свои вещи, - решил я, прикрыв рисунок полой пиджака. Когда я вышел из ванной и направился вверх по лестнице, меня, разумеется, настиг голос Блэка:
- И что оказалось под вторым Ротко?
- Совершенно ничего интересного, - заверил его я, не останавливаясь. - Подделка просто погибла, увы.
Технически, я даже не соврал: едва ли китайский смайлик был бы интересен Блэку, а вот мне казался прекрасным приобретением. Теперь можно будет не охотиться на бамбуки и просто ждать, когда прогноз доктора Мэй сбудется и автор-с-ёжиком станет достаточно популярен, чтобы его выставлять. А даже если не сбудется - мне будет что вспомнить.
- Вы ведь нашли, что искали? - окликнул меня Фальконе, когда я был уже на верхней лестничной площадке.
- И я всё ещё готов заплатить вам за это! - отозвался я.
- Художник должен быть бедным и голодным! - прозвучало в ответ.
- Так я могу заплатить не только деньгами!.. - прокричал я, перегнувшись через перила галереи, но уже не был уверен, что он услышал.
Боги, однажды я точно получу "Золотой глобус" за самый идиотский флирт. Но - этот человек отказывался от денег, и это было удивительно, особенно на фоне прочих собравшихся. Этот человек был художником - определённо. И этот человек в дурацких леопардовых угги и розовых очках чем-то цеплял меня всё больше и больше.
Я отнёс рисунок в кладовку, обтёр его салфетками от порыжевшего растворителя и бережно убрал в компанию к рисунку Микеле Катани. День уже казался мне удачным: я обзавёлся двумя произведениями искусства, и к тому же бесплатно. Но в последующие часы странные находки на вилле посыпались как из рога изобилия, так что я едва успевал осознавать происходящее.
Так, сначала Лин Лан сообщила, что обнаружила китайскую курильницу, пропавшую пару лет назад. Она дала мне подержать эту курильницу в руках - увесистый глиняный сосуд с некими сюжетами на боках, вылепленными очень тонко. Я предположил, что пятеро изображённых персонажей - одни из восьми даосских святых, но мне не хватало знаний, чтобы понять, кто именно. Один из них был примечателен тем, что держал на руках зверька вроде горностая. Впрочем, Лин Лан больше интересовало то, что курильница пропала из находок той экспедиции, которую возглавлял профессор Франко Неро.
- Как так вышло, что пропавшая вещь оказалась именно в Италии?.. - спрашивала она.
- Курильница могла пройти через многие руки, прежде чем оказаться здесь, - заметил я.
Мне не хотелось выгораживать профессора, но также не хотелось столкнуться с тем, что экспедиция, в которую я вкладывался, окажется связана с воровством. И Лин Лан сказала, что на вилле могут оказаться и другие экспонаты, похищенные из Китая.
- Что ещё вы ищете? - спросил я. - Быть может, мне попадётся что-нибудь на глаза.
- Небольшую шкатулку.
Я не был уверен в своих поисковых талантах, но мне и не пришлось долго гулять по вилле: вскоре я увидел в руках гостей картину Мондриана. Очень знакомую мне картину Мондриана. Точно такую же я несколько лет назад приобретал для музея Памфилли и не далее чем в этот день шутил о том, как надеюсь, что её не повесили вверх ногами. Профессор Голдштейн провёл экспертизу и сделал заключение, что передо мной подлинник.
- А вот теперь мне очень интересно, что сейчас висит в музее, - подытожил я.
Но, к вящему моему неудовольствию, у окружающих тут же нашлась прорва аргументов в защиту музея.
- А картину могли подменить перед продажей?
- Исключено, - покачал головой я. - Я не приобретаю картины без предварительной экспертизы. Картина была передана музею со всеми документами, с заключениями о подлинности.
- А кто проводил эту экспертизу?
- Доктор Беллини. Я всегда с ней работаю, она ещё ни разу не ошибалась.
- А эксперт не могла подменить картину, чтобы потом продать подлинник?
- Каким образом? Экспертиза проводилась на аукционе, публично. Затем я купил картину. Затем я передал её музею. Всё.
- А её не могли подменить при транспортировке? Каким образом вы её передавали?
- Да фактически из рук в руки.
- В таком случае непонятно...
- У меня есть две версии. Либо картину украли из музея и подменили подделкой, либо её продали из музея и подменили подделкой. И меня не поставили в известность.
- Вы хотите написать об этом заявление? - спросила Нэнси Дрю, уже написавшая за этот день собственную маленькую коллекцию заявлений.
- Да, хочу. Дайте мне, пожалуйста, ручку и бумагу.
Я взял блокнот и ручку и начал писать, и тут рядом со мной присел синьор Верди.
- А вы не хотите сперва поговорить с директором музея, прежде чем писать заявление? - спросил он. - Может, картина была сдана в аренду?
- Хорошо, давайте с ним поговорим, у меня есть к нему несколько вопросов. Только, будьте добры, позовите его сами.
- А вот и он, - сообщил Верди. Я поднял голову от рукописи и натолкнулся взглядом на флегматично спокойного директора Памфилли, доктора Антонио Рикардо.
- Скажите, синьор Рикардо... как поживает картина Мондриана, которую я приобретал для вашего музея? - поинтересовался я.
- Хорошо поживает.
- Вы не сдавали её в аренду? Её никто не крал? Она находится на своём месте?
- Да.
- Почему же в таком случае её только что нашли здесь?
- Может, это подделка, - не моргнув и глазом, предположил Рикардо.
- Нет, это подлинник. Профессор Голдштейн провёл экспертизу и подтвердил это. Так вы знаете, что сейчас висит в вашем музее?
- В музее находится подлинник. Мы тоже проводили экспертизу.
- Музей проводил собственную экспертизу коллекции, вы это имеете в виду? Вы можете сказать, как давно и кем она проводилась?
Он не ответил, и разговор перестал иметь смысл. Если бы Рикардо пытался что-нибудь изобретательно соврать, мы ещё могли бы прийти к компромиссу. Но он просто прикидывался дурачком, целиком уверенный в своей безнаказанности. Мне тут же вспомнились слова Джульетты о том, как за попытку проведения экспертизы её сначала чуть не уволили, а потом чуть не убили. Обман в сфере искусства - дело обычное, но обман с покушением на убийство...
Я едва успел дописать заявление, когда кто-то принёс ещё одну картину Мондриана; по-видимому, все эти богатства всплыли, как только гости начали вскрывать все рамы подряд и обнаруживать, что под тем или иным холстом может быть вложен ещё один. Неутомимый профессор Голдштейн провёл экспертизу и заключил:
- Это подделка. Видите, здесь двойная линия? А должна быть одинарная.
Я поставил две картины рядом: подделка оказалась просто зеркальным отражением оригинала!..
- Всё в этом доме было краденое, и даже воздух какой-то спёртый... - процитировал я старый анекдот. Тем паче что из-за большого стечения народу в доме в самом деле было душно, спасали только выходы на крыльцо или в прохладный подвал.
На вилле продолжали что-то находить. Я поднялся в библиотеку, где нотариус, также без устали, составлял очередной документ о передаче очередной находки Китаю.
- Надеюсь, хотя бы картины Морелли не находятся в розыске? - на всякий случай уточнил я.
- Насколько я знаю, нет.
Я услышал, как Джульетта говорит о том, что мальчик с ранцем - это, вероятно, Малевич. Она вернулась к разгадыванию загадок? И как она пришла к такому выводу? На основе использования ранцев в России?.. Что ж, из всех имевшихся в библиотеке картин абстрактное полотно с чёрным крестом было более всего похоже на работы Малевича.
И вот настал тот миг, когда я спустился в гостиную, а там на столе стоял открытый сейф. Причём открыла его Джульетта - та самая, что отказывалась от участия в гонке. Либо она умело притворялась, либо ей очень повезло - например, с помощниками: мне-то загадки по-прежнему казались нерешаемыми. Судя по всему, в сейфе ничего не было, - по крайней мере, не было никакого кольца еврейской невесты. Виола Манчини, конечно, выглядела расстроенной.
- Можно с вами поговорить? - подошёл к ней синьор Рикардо и перехватил Виолу у меня из-под носа. Интересно, он собирался выкупить какую-нибудь одну картину или, как и я, предложить идею аренды?.. Впрочем, неважно, даже если кто-то опередит меня с моими второстепенными целями. У меня есть главная цель, и её нельзя было откладывать.
- Я вас поздравляю, - обратился я к Джульетте Манчини. - И я по-прежнему готов выкупить у вас подлинник Морелли. За любые деньги.
- Насколько я помню, существовали сомнения в его подлинности.
- Чтобы мы оба были уверены, я могу попросить своего эксперта провести повторную экспертизу. Доктор Беллини, вы готовы мне помочь?
- Да, конечно. Что нужно делать?
- Пройти со мной в подвал и взглянуть на картину Морелли.
Я пропустил доктора Беллини вперёд и последовал в подвал. Ближайшее будущее виделось мне определённым и вполне радужным: триумфально вынести из подвала выбранную картину, заключить сделку, вернуться домой. У меня будет жемчужина моей коллекции, самая прекрасная картина из всех, что я когда-либо видел в галереях или в альбомных репродукциях. Но знание о том, откуда она взялась на вилле, синьор Торлони унёс с собой в могилу. Я так и не узнал, где искать Морелли, - хотя у меня оставались контакты Сандры Тоскани и Чезаре Риччи...
Но также я не знал, что с каждым шагом вниз по ступеням приближаюсь к моменту, когда моя жизнь понесётся вскачь и перевернётся с ног на голову, чтобы более никогда не стать прежней.
В подвале нашим глазам предстала картина разгрома. На столе валялись разломанные рамы, изрезанные измятые холсты топорщились острыми треугольниками... моё сердце пропустило удар, но, к счастью, уничтожены были только портрет с лентой и портрет с ключами. Портрет с птицами не пострадал. Видимо, тот, кто это совершил, имел зуб не на Морелли, а только на подделки.
- Что здесь произошло?!.. - это спросил спустившийся в подвал Чезаре Риччи.
- Когда мы вошли, всё уже так и было, - ответил я.
Чезаре умчался - видимо, чтобы объявить о случившемся во всеуслышанье, поскольку не прошло и минуты, как в подвал ворвался Фальконе, перепуганный до паники.
- Кто?!.. - кричал он, задыхаясь. - Кто это сделал?!..
- Не мы, - успокоил его я. - Не волнуйтесь, с подлинником всё в порядке.
Фальконе схватил портрет, прижал его к груди и умчался, восклицая:
- Хватит! Я никому её не отдам! Я лучше сожгу её, чем она достанется кому-то другому!
Мы с Беллини проводили журналиста недоумёнными взглядами. Я не стал бросаться в погоню: ему всё равно не так-то просто будет покинуть остров. Моей первой машинальной эмоцией была досада: добычу увели у меня из-под носа!.. Но спустя мгновение я осознал, что попросту не смогу отнять у Фальконе картину, которая была ему настолько дорога. Важнее всего было, чтобы картина осталась целой, а кто будет ей владеть - уже не так важно. А ещё у меня были две версии: либо Фальконе был влюблён в синьору Анну, запечатлённую кистью Морелли... либо это он и написал эту прекрасную картину. И я должен был это выяснить, пока он не наделал глупостей.
Когда я поднялся в зал, Фальконе уже сидел напротив Джульетты. Я беспрепятственно протолкался к ним и присел на диван за его спиной.
- Я отдам вам за неё всё... всё, что имею... - лихорадочно бормотал он.
- Синьор Фальконе, послушайте... - я прикоснулся к его плечу. - Я куплю эту картину и отдам её вам. Если вы расскажете мне, что вы о ней знаете и чем она вам так дорога.
Но, к сожалению, Фальконе едва ли слышал и замечал меня в этот момент. Он и на Джульетту не смотрел, но она хотя бы находилась прямо напротив него и говорила более повелительно.
- Откуда у журналиста такие деньги?.. - усмехнулась она. - Хотите, я подарю вам эту картину? Пойдёмте поговорим.
Фальконе послушно встал и проследовал в прихожую за новообретённой хозяйкой виллы. Предложение подарка звучало благородно, но что-то всё же настораживало, и я остался у входа в зал ждать окончания их разговора.
- Вы тоже хотите купить эту картину? - это, кажется, спрашивал Катани.
- Я хочу выкупить её для того, кому она по праву принадлежит.
- Вы собираетесь купить картину вместе с художником?
- Нет. Художник сам сможет ей распоряжаться, и если он захочет, чтобы она находилась у меня, я не буду против.
Вернулась Джульетта одна, без Фальконе.
- Ну как, вы договорились? - спросил я её.
- Да. Я подарю ему эту картину, но на некоторых условиях.
- Каких условиях?.. - кажется, мне не удалось скрыть эмоции и я прозвучал слишком угрожающе, потому как синьорина Джульетта нарочито равнодушно пожала плечами:
- Он будет работать на меня. Если хотите, можете меня осуждать.
С этими словами она развернулась и ушла, показывая, что разговор окончен.
- Кто я такой, чтобы кого-то осуждать?.. - я развёл руками, ни к кому конкретно не обращаясь. - Всё, что я могу, это давать людям деньги.
- Ещё вы можете спрашивать за них, - добавил синьор Верди.
- И это тоже.
- Можно с вами поговорить?
Я понимал, что он намекал на то, что я давал деньги на Мондриана для Памфилли, который, вероятно, оказался перепродан, - но поговорить с Фальконе было сейчас важнее. Художник должен быть свободен - это главная истина, за которую я всегда готов был драться.
- Простите, но сначала я должен найти одного человека! - сообщил я, поднимаясь по лестнице. - И пока я его не найду, я официально очень занят.
Я вошёл в библиотеку, огляделся, но Фальконе там не обнаружил.
- Ну и где это чудо в перьях?.. - вопросил я в пространство.
- Которое из многих? - уточнило пространство у меня.
- Наш журналист.
- В подвале, наверное. Оттуда доносился какой-то шум.
Я торопливо скатился вниз по ступеням в подвал. Фальконе действительно был там. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и не то рыдал, не то истерически смеялся, а Лючия Папини и кто-то ещё пытались его утешить.
- Как низко я пал!.. - восклицал он. - Меня утешают женщины...
- Скажите, вы в состоянии сейчас поговорить со мной? - спросил я спокойно и терпеливо. Он по-прежнему не замечал меня, так что я присел рядом с ним.
- Этот портрет... единственное из всего, что я создал, что чего-то стоило... но даже это вы отняли у меня!..
- О, поверьте, не единственное, - мягко поправил я. - Вы создали немало прекрасного.
- Вот, выпейте, - Лючия склонилась к нему, протягивая бокал. - Это просто вода.
Я передал бокал Фальконе - или уже стоило называть его Морелли?.. Тот осушил его залпом, запрокинув голову, и, размахнувшись, разбил бокал о плиты пола. Брызнули осколки, несколько человек отшатнулось.
- Это всё вы! - обвиняюще выкрикнул он, вскакивая на ноги и указывая вытянутой рукой куда-то в сторону Чезаре Риччи и стоявших рядом с ним людей. - Вы и ваши разговоры... Этот ваш Мондриан... Я всех вас ненавижу! Это вы убили меня!
Он начал отступать в тупик подвала вдоль стола, на котором снова лежала картина с Анной Риччи и птицами. Я, на всякий случай, встал между ним и толпой, закрывая его собой. Кто-то - кажется, Нэнси Дрю - предложила оглушить его табуреткой, чтобы "успокоить".
- Да, я сошёл с ума! - доносилось у меня из-за спины. - Я сумасшедший, я псих... а что ещё остаётся... Как иначе мне жить в этом мире, если меня больше нет, если вы убили меня, отняли всё, и ничего не осталось?!..
Я смотрел в сторону зевак и не различал их лица - кажется, среди них была Лин Лан, был кто-то из мужчин.
- Если вы будете толпиться и шуметь, вы сделаете только хуже, - сказал я. - Пожалуйста, оставьте нас наедине. Нам нужно поговорить.
Я никогда не считал себя отличающимся особой убедительностью, но зеваки тут же рассосались, видимо рассудив трезво, что это не их проблема, а раз я собрался сделать эту проблему своей, то и флаг мне в руки. Осталась только Нэнси Дрю, решившая проявить ответственность как полицейская.
- Я могу вызвать врача, - предложила она.
- Нет. Пожалуйста, не надо, - попросил я, похолодев от мысли, что с художником могут сделать в психбольнице.
- Он бьёт посуду...
- Я куплю хозяйке новый сервиз.
- ...Он может быть опасен.
- Я способен постоять за себя, - холодно ответил я. Меня начинало раздражать, что она говорит о Морелли в третьем лице в его присутствии, как если бы он был кем-то вроде животного.
- Я не сомневаюсь. Но он может быть опасен и для других людей. Вы уверены, что сможете его удержать?
- Да.
- То есть вы готовы взять на себя ответственность за него?
- Да. Я отвечаю за этого человека.
- Хорошо, - и, успокоившись, мисс Дрю наконец-то исчезла. Я проводил её взглядом, пока не убедился, что нас в самом деле более никто не потревожит.
Я направился навстречу Морелли, медленно и осторожно, боясь спугнуть. Хуже всего будет, если он попросту сбежит от меня. Он сумасшедший? - пусть так. Все истинные художники сумасшедшие. Меня это не пугало и не отталкивало. И всё же я был уверен, что он не настолько псих, насколько казалось Нэнси Дрю и другим встревоженным обывателям. Он просто человек, которому больно, который чувствует себя загнанным в угол и не видит выхода.
- Вы что-то хотели?.. - спросил он устало, почти обречённо.
- Я давно мечтал встретиться с вами. Но не при таких... драматичных для вас обстоятельствах, - я виновато развёл руками. - Присядем?
Я обогнул стол, следуя за ним. Он сел, откинув голову затылком к стене, измождённый и напряжённый. Я сел рядом.
- О чём вы хотите говорить?.. Видите, я уже спокоен... почти спокоен... - он нервно рассмеялся.
- Прежде всего я скажу, что ничего от вас не потребую и не стану выдвигать никаких условий. Я просто хочу купить эту картину и отдать её вам. Потому что она - ваша. - я говорил медленно и чётко, чтобы каждое слово точно было услышано. - И я хочу, чтобы вы могли жить и творить. Но прежде всего - жить.
- Вы хотите, чтобы я работал на вас? - бесцветно спросил он, как о чём-то давно привычном.
- Нет. Вы можете делать всё, что сами захотите. Хотите рисовать - рисуйте. Хотите писать - пишите!..
- Я не могу рисовать... - простонал он с горечью. - Больше не могу. Она разбила мне сердце... Я написал её портрет, а она даже не взглянула на меня...
- Я понимаю: в такие моменты кажется, что вся жизнь рушится, - пусть я вовсе не был уверен, что на самом деле понимаю, каково это: быть отвергнутым женщиной, я должен был хотя бы так, нелепо, попытаться его утешить. - Но, поверьте, это не последняя женщина в вашей жизни. Будут ещё.
- Но я не знаю, зачем, для чего мне жить дальше... Меня больше нет, я уничтожен... Я прячусь под чужим именем...
- Но это всё ещё вы, - улыбнулся я. - И я понимаю, что вам может быть сложно поверить в мою искренность, но - если для того, чтобы жить и ни в чём не нуждаться, вам что-то понадобится, я дам вам это. Все мои деньги, мой дом, мои виллы... всё это ваше. Я исполню любое ваше желание.
Только бы он не подумал, что я пытаюсь его купить, как содержанку!..
- Я никому здесь не верю... - прошептал он, глядя куда-то в сторону. - Но мне так хочется верить вам...
Мы говорили долго. Из его сбивчивых, обрывистых фраз я постепенно начинал понимать, что с ним произошло. В какой-то момент я прикоснулся к его руке, накрыв его ладонь своей, и он не стал её отнимать. На другой его руке был продольный шрам на внутренней стороне запястья и тёмный кровоподтёк на тыльной стороне ладони, словно кто-то сильно ударил его по руке.
- Я боюсь... Я боюсь жить, я стал параноиком, - говорил он, и его голос дрожал, а губы подрагивали в нервной улыбке. - Один раз меня уже пытались убить... из-за этого проклятого Мондриана...
- Опять этот Мондриан, - я с досадой покачал головой. - Кажется, зря я вообще его покупал.
- Так это вы его покупали?..
- Да. И я не знаю, кто вам угрожает, но я смогу вас защитить. А я не даю пустых обещаний.
- Вы не сможете... это мафия... а мафия повсюду, они везде...
- У меня много врагов, - заметил я. - Однако я всё ещё жив, и я защищу вас также. Конечно, я не смогу завернуть вас в одеяло и унести домой на плече, но моё приглашение всё ещё в силе.
Он наверняка откажется, как отказался бы любой человек на его месте. Заберёт картину, удалится в свою мастерскую, и я больше никогда его не увижу. Больше никогда не прикоснусь. Но для того, чтобы обеспечить его безопасность, мне даже не придётся показываться ему на глаза. Потому что его свобода - дороже всего.
- Кто мог это сделать?!.. - он брезгливо притронулся к порезанным обрывкам холста. - Я убью его... в мире может быть только один Морелли...
- Это несложно будет выяснить, - пообещал я. - Если подделки ещё раз всплывут на рынке, можно будет проследить, откуда они происходят. Но давайте не будем никого убивать. Для начала я могу убедить автора больше так не делать.
Ещё он говорил о том, что у него был друг, который его спас и убедил жить дальше, помог сделать поддельные документы и устроил на работу журналистом, а потом пропал. Кажется, этот друг тоже рисовал, - но Морелли не знал ни его имени, ни чего-либо ещё. Мне почему-то сразу вспомнился китайский ёжик: если бы он мог узнать хотя бы подпись...
- Можно попробовать поискать, если у вас есть о нём хоть какая-то информация, - неуверенно предположил я. Теперь я также испытывал благодарность к этому неизвестному человеку.
Нэнси Дрю зашла проверить, всё ли у нас в порядке.
- Не удивляйтесь, если вам в какой-то момент придёт бить морду мой любовник, - с явным удовольствием сообщила она. - Он услышал, что я обещала с вами переспать.
- Замечательно, пусть приходит, - ответил я. - Какой же хороший вечер без драки!..
Было немного совестно задолжать ночь любви красивой женщине. Я даже не мог сказать, что она не в моём вкусе: офицер интерпола была и смелой, и раскованной, и привлекательной. Но рядом со мной уже был тот, кого я не мог оставить ни на мгновение.
- Какие шекспировские страсти, - прокомментировал Морелли.
- Чтоб вы знали, Шекспир все сюжеты позаимствовал у итальянцев, - напомнила мисс Дрю, удаляясь.
- И не поспоришь, - признал я. - Что ж, теперь нам нужна только хозяйка, чтобы я договорился с ней о покупке картины?..
- А если она откажется?.. - в голосе Морелли послышался нескрываемый страх.
- В таком случае у нас остаётся ещё одна наследница. Она имеет право выбрать для себя любое произведение искусства. Я выкуплю для вас эту картину, обещаю.
Но искать не пришлось: Джульетта Манчини предстала перед нами сама. Похоже, она с кем-то говорила в соседнем подвальном помещении, а мы попросту её не заметили.
- Дорогая хозяйка, вы-то нам и нужны! - обрадовался я. - Вы согласны продать мне эту картину? Я заплачу, сколько пожелаете.
- Да, я согласна.
- В таком случае нам нужен нотариус, чтобы скрепить сделку.
Старик нотариус оказался поблизости, но когда Джульетта спросила его совета, какую сумму запросить за картину, чтобы не продешевить, тот ответил, что ей понадобится оценщик. Кто-то побежал на поиски эксперта.
- Только не заставляйте нас ждать ещё полчаса!.. - попросил я.
- Значит, вы хотите, чтобы я продолжал творить?.. - уточнил Морелли. - Но я не могу рисовать...
- Я хочу, чтобы вы жили, - повторил я. - Не боялись жить. Не выживали. Именно жили.
- Но для художника творить - и значит жить... Если он не творит, он не живёт...
- Просто живите. А творчество приложится.
- Моя Анна... Ты снова будешь со мной, - Морелли смотрел на картину так, словно портрет был настоящей женщиной, которая только что дала согласие вернуться к нему. - Ты разбила мне сердце, но пусть оно и остаётся разбитым. Художник должен быть несчастен, чтобы творить...
Разве я смогу заменить её в его глазах?.. Конечно, нет. Я многое могу обещать, но только не исцелить раны в чужом сердце. И Морелли был вправе хранить любовь и верность к этой женщине. Поэтому я просто прикоснулся к его плечу.
- У каждого истинного художника есть своя боль, - задумчиво согласился я. - И вашу боль я тоже чувствовал. С тех пор, как впервые увидел ваши картины.
Я бросил взгляд на оставшиеся от подделок лоскуты, всё ещё валявшиеся на столе, и Джульетта протянула к ним руку.
- Жаль эти картины, - произнесла она. - Они были хороши.
- У их автора есть потенциал, - согласился я. - Но я надеюсь, что он найдёт свой собственный стиль и перестанет копировать чужой.
Вскоре к нам присоединилась Джованна Беллини:
- Что вы хотите, чтобы я сделала?
- Эта картина, конечно, бесценна, - сказал я. - Но мы хотим, чтобы вы её оценили.
Доктор Беллини взяла портрет в руки и поправила очки. Морелли не сводил с неё настороженного взгляда, как пациент следил бы за стоматологом, готовящимся к операции.
- Миллион?.. - неуверенно предложила она.
- Это оскорбительно мало, - отрезал я.
- В пределах десяти миллионов, - Беллини несколько стушевалась. Но не её вина в том, что ей прежде не доводилось оценивать гениев.
- Пятьдесят миллионов вас устроит? - обратился я к Джульетте.
- Пятьдесят один, если позволите?.. - улыбнулась она. - Мне нравится это число: три раза по семнадцать.
- Договорились, - кивнул я.
- С вами приятно иметь дело, - сказала Джульетта доктору Беллини. - Думаю, я ещё буду обращаться к вам в будущем.
- Могу рекомендовать, - с удовольствием одобрил я. - Я давно работаю с доктором Беллини, и всегда был доволен её работой.
Джульетта щедро отписала и доктору Беллини, и нотариусу по миллиону за содействие сделке. Дальнейшая работа была за нотариусом: он составлял документ. И что-то особенное, что заставило моё сердце биться чаще, было в голосе Морелли, когда он назвал своё полное имя:
- Джузеппе Дамиано Морелли.
Три самых прекрасных слова во всей вселенной.
- Название картины? - спросил нотариус, и Морелли ответил:
- "Портрет Анны Риччи: Птичий период, или Красные туфельки".
Затем оконченный документ пошёл по рукам, и каждый оставил под ним свою подпись: и нотариус, и доктор Беллини, и Джульетта Манчини, и я, и сам Морелли, хотя он, в общем-то, формально и не участвовал в этой сделке, будучи упомянут только как автор картины. Но я жадно наблюдал за оставленным им росчерком шариковой ручкой: однажды один только его автограф будет стоить миллионы. Я сделаю для этого всё, что в моих силах.
Во время заключения сделки в подвале возник мистер Блэк. Взглянув на меня и на картину, он произнёс:
- Я всё-таки опоздал, да?..
- Извините, - развёл руками я. Но не то чтобы я чувствовал угрызения совести. И я не сомневался: Гарри Блэк поймёт, что я делаю это не для того, чтобы его обойти. Наш счёт был примерно равным, и пусть он остаётся таковым.
Когда сделка была заключена, Морелли впервые за прошедшие десятки минут взял портрет в руки - так, словно он не мог прикоснуться к картине, пока она принадлежала кому-то другому.
- Теперь она ваша, - подтвердил я с улыбкой. - И только ваша.
- Вы... вернули мне смысл жизни. Я не знаю, как вас благодарить...
Я видел его улыбку - впервые за весь вечер. Я видел его живым - таким живым, как никогда прежде. Большей награды я и не мог желать. Слёзы счастья подступили к моим глазам, и я был не в силах их удержать.
- А вы... уже сделали меня самым счастливым, - выдавил я сквозь эти слёзы. Других свидетелей нашего разговора для меня уже более не существовало. - Простите мне эти эмоции...
- Это мне следовало бы извиняться за эмоции, - возразил он.
- Вы разбили мой бокал, - мелочно напомнила Джульетта.
- Я вам возмещу, - пообещал Морелли. Я не стал оспаривать его обещание: во-первых, он также имел право распоряжаться своими средствами, а во-вторых, меня всё ещё душили слёзы.
- Если у меня однажды будет своя галерея... Или в моей мастерской... - он так и не окончил фразы. Собирался сказать, что укажет моё имя на табличке к портрету?.. - Вы влюблены в эту картину, - он даже не спрашивал, а утверждал.
- Нет. Не в неё. В вас. - а что ещё я мог ответить, кроме правды?..
- Вы... мне симпатизируете? Как художнику?
- И как художнику, и как человеку.
- Можно с вами поговорить?.. - спросил он. Я думал, что моё признание станет концом, а оно оказалось началом.
- Разумеется. Я весь ваш.
Мы встали из-за стола. Морелли приостановился перед одной из фресок, как перед зеркалом.
- Это даже больше не я, - произнёс он. - Они обрезали мои крылья, а я хотел быть свободным... Фалько Фальконе - это ведь значит "Сокол"...
- Да. Я знаю.
Я последовал за ним вверх по лестнице, и наверху меня встретил доктор Верди.
- Я хотел бы с вами поговорить, - напомнил он.
- Простите, сначала я должен закончить другой разговор, - извинился я.
Перед ним я тоже чувствовал себя виноватым, как и перед Нэнси Дрю. Ему нужен был союзник, а я...
- У вас, наверное, есть более важные дела?.. - осторожно спросил Морелли.
- Ничто не может быть важнее, - заверил я его.
Он окинул взглядом прихожую, но даже там маячил кто-то из гостей.
- Вы хотите найти уединённое место?.. Боюсь, для этого нам придётся уйти в кладовку, - сказал я.
- Идёмте, - и он пошёл вверх по лестнице.
Как только мы вошли в кладовку и за нами закрылась дверь, Морелли растянулся на полу, закинув за голову руки, а я сел рядом с ним. И не было никого, кто мог бы нам помешать, и я чувствовал удивительную свободу.
- Вы хотели о чём-то со мной поговорить, - напомнил я.
- Это вы хотели что-то мне сказать, - возразил он. - Я нравлюсь вам?
- Да. Но не бойтесь, я не стану вас преследовать или что-то вроде...
- Я не боюсь. Я свободен, у меня никого нет. Просто скажите, что вы чувствуете.
- Я не знаю, как об этом сказать, я никогда прежде не чувствовал чего-то подобного.
Я всегда гордился тем, что единственные бабочки в моём животе - это фарфалле аль денте. Всегда говорил, что моё сердце будет отдано только искусству и красоте, и вот...
- Скажите правду, - легко предложил Морелли. - Говорить правду всегда проще всего.
- Не то чтобы я раньше никем не увлекался, - начал я издалека. - Были мужчины, женщины... И меня тоже покидали, и это было больно, но воспринималось как... естественная часть жизни. Как впечатления, которые приходят и уходят. Но теперь... теперь словно всё прочее перестаёт существовать. Становится совсем неважным.
- Да, так и есть, - откликнулся он эхом. Конечно, он знал, о чём я говорю, он сам умел так чувствовать. Должно быть, настоящие художники только так и умеют.
- Мне казалось, что я в этой жизни уже перепробовал всё, и что меня ничем невозможно удивить...
- А мне удалось вас удивить? - лукаво улыбнулся Морелли.
- Да я сам себе удивляюсь, - засмеялся я.
- Вы ведь совсем меня не знаете. Но мы чем-то похожи: безумный художник и безумный влюблённый... Безумный влюблённый в безумного художника.
- Звучит отлично, - одобрил я.
- Я снова буду искать вдохновение... - задумчиво говорил Морелли. - Но разве возможно не творить, когда видишь Колизей, этот огромный осколок прошлого посреди большого города?.. Рим, Милан, Флоренция, Неаполь...
- Венеция... - продолжил я.
- Она прекрасна. Вы знаете, что "Алые розы" я написал именно в Венеции?..
- Почему я так и думал... - прошептал я, улыбнувшись, и к горлу подступил очередной солёный ком. Так ведь просто не бывает: настолько точно угадывать, настолько сильно любить одни и те же места и вещи.
- Я тогда только-только окончил Художественную Академию... Венеция потрясла меня. Пятна на розах казались мне недостаточно красными, и я решил покрасить их своей кровью. Я порезал запястье... а кровь всё никак не останавливалась...
Я охнул, живо представив себе чистый поток эмоций юного художника: от вдохновения и озарения к страху и отчаянию, - всё то, что отпечаталось тревожной зыбкостью на натюрморте, который был больше чем натюрмортом. Должно быть, Морелли тогда спасли врачи, а на руке остался шрам. Каждый истинный гений пишет кровью своего сердца, но не все делают это буквально...
- Как в Индии: красота и боль всегда находятся рядом, - продолжал Морелли. - Но я никогда не бывал в Индии. Говорят, тот, кто постиг эту восточную мудрость, обретает спокойствие...
- Да, Индия - страна контрастов, - подхватил я. - Слева от тебя грязный нищий целует хвост тощей коровы, а справа от тебя - прекрасный древний храм или дворец...
- Как у Бальзака, проститутки и Нотр-Дам де Пари, блеск и нищета Парижа?..
- Да.
- Вы так сверлите меня взглядом, - заметил он после паузы.
- Любуюсь, - признался я. Я в самом деле не мог насмотреться.
- Можно не только смотреть, - намекнул Морелли. - Я ведь не картина.
Я очень боялся, что он сочтёт себя обязанным, что решит быть со мной из благодарности. То, что признание от мужчины его не отпугнуло, ещё само по себе ничего не значило.
- Картина не живая, и к ней я могу прикоснуться, - возразил я. - Но я не позволю себе прикасаться к человеку без его согласия.
- Картина тоже живая. Вы бы знали, как она выражает своё мнение в процессе работы над ней, да и после...
- Верю, - признал я. - Поэтому с картинами я также стараюсь обращаться бережно.
Я лёг рядом с Морелли на бок, решив счесть намёки за приглашение сократить дистанцию. Вблизи его невероятные глаза - свои розовые очки он где-то оставил - отливали малахитом. Казалось, даже воздух рядом с ним был иным - сладким и пьянящим, и невозможно было надышаться.
- Вы что-то хотите, я же вижу, - сообщил Морелли. - Хоть я и смотрю в потолок, у меня хорошо развито боковое зрение.
- Я хочу, чтобы вы были счастливы, - улыбнулся я. - Так же счастливы, как я сейчас счастлив быть рядом с вами.
- Я буду счастлив, - серьёзно ответил Морелли, обернувшись ко мне. - Буду счастлив с вами.
И после того, как мы встретились взглядами, сомнений у меня больше не возникало. Я приподнялся над ним на локте, сгрёб его другой рукой, закрывая собой от всего мира, - и так, обнявшись на полу кладовки, мы целовались долго, горячо, страстно и нежно. Я не мог, совершенно не мог оторваться от его губ, и Джузеппе охотно мне отвечал, то углубляя поцелуй до головокружения, то дразняще прикусывая мою нижнюю губу.
- Признайтесь, что хотели этого всю последнюю половину вечера, - радостно заявил он в перерыве между поцелуями. - Ну, или последнюю треть.
- Прежде всего я тогда хотел вернуть вам вашу картину, - не стал врать я и вернулся к поцелуям. Я ведь и мечтать о таком не смел, куда там хотеть!.. Пределом моих мечтаний было поцеловать его руки, создававшие прекраснейшие произведения.
- Это всё бред, что художник должен быть голодным и несчастным... - прошептал он. - Только когда он счастлив, художник может творить...
Затем он взялся за мой галстук и сосредоточенно принялся развязывать узел.
- Не люблю галстуки, - сообщил Морелли, и галстук полетел куда-то в сторону. - Только не забудьте его здесь потом!..
- Да к чёрту его, - отмахнулся я. - У меня их полно.
- Боже, на самую верхнюю пуговицу!.. - ужаснулся он, расстёгивая следом ворот моей рубашки. Я позволял ему всё: каждое прикосновение его пальцев к моей коже было таким желанным.
- Я могу одеваться по-разному, но это всё-таки было официальное мероприятие, - сказал я в своё оправдание.
- Да, и вы должны были выглядеть официально, - легко простил мне Морелли. - Это я выгляжу как свободный художник...
- И выглядите прекрасно. Зато я в брюках Элвиса, - сообщил я.
И я целовал его снова. Люблю его бесконечно.
- У вас удивительное лицо... - он протянул ладонь и вёл чуткими кончиками пальцев по моему лицу, читая его черты, а я прикрывал глаза и таял от удовольствия.
- Правда?.. Никогда бы не подумал...
- Я скульптор, я трогаю лица. Следующим портретом, который я нарисую, будет ваш портрет...
- О, - только и смог выговорить я. Занятно осознавать, что всё началось... нет, не с приглашения на виллу Торлони, а с моего желания заказать портрет у Морелли, тогда ещё не связанного с загадочным исчезновением. Я не успел познакомиться с ним тогда, но теперь... нет прекраснее портрета, написанного не на заказ, а по велению сердца.
Я бережно подхватил его ладонь и поднёс к губам, целуя его пальцы, и снова был не в силах остановиться.
- Мне всё ещё не верится... - прошептал я. - Моё сбывшееся чудо... сбывшаяся мечта...
- Мечты должны сбываться, - заметил он. - Иначе они становятся грёзами.
Он приподнялся и поцеловал мою ладонь в ответ. Снял бейдж с именем "Фалько Фальконе" и также отбросил его прочь, к галстуку.
- Это имя мне больше не понадобится. Теперь вернётся Джузеппе Дамиано Морелли... А мой редактор получит последний сенсационный материал.
Я смотрел на него с восхищением и гордостью. Я ведь всего лишь протянул ему руку, а всё остальное он сделал сам: отпустил прошлое, нашёл в себе силы жить дальше.
- Довольно страданий, - прошептал он.
- Да, - подтвердил я, утопая в его глазах. - Хватит.
Я не допущу. Больше никому не позволю причинить ему боль.
- Осталось только выбраться отсюда...
- А кто посмеет нас остановить?
- Шальная пуля?.. Простите. Я чуть не умер однажды, я становлюсь мнительным...
- Уедем? - предложил я. - Хотите, я покажу вам Индию?
- Хочу, - и я буквально увидел, как в обращённых на меня глазах зажглись огоньки. - Да, я хочу увидеть её вместе с вами.
- Значит, мы едем в Индию.
Потрясающе, насколько меняется знакомый мир, когда ты можешь разделить его с другим. Насколько ярче, насколько объёмнее он становится - даже в воспоминаниях. Мне казалось, что я всё видел, всё перепробовал?.. Чушь: я ещё ничего по-настоящему не испытал. Можно сотню раз пройти по улице города или по горной тропе - и увидеть всю её красоту лишь тогда, когда она отразится в любимых тобой глазах.
Я подарю ему весь мир. Весь мир к его ногам.
- Я нарисую вас на спине слона, как раджу... - пообещал Джузеппе. - Или кто там в Индии?.. Я не разбираюсь...
- Там были цари множества древних царств, - я прищурился, и сотни образов из Махабхараты и других историй встали перед моими глазами. - Я буду надоедать вам индийскими сказками.
- Это будет новый, "Индийский период"... почему бы и нет!..
Он, как и я, уже мечтал о будущем вдохновении. От былой боли не осталось и тени - только шрамы.
- Мне кажется, я только сейчас начинаю жить... - проговорил я. - Только сейчас знаю, ради чего живу.
- Вы напоминаете мне меня, - сообщил Джузеппе. - Такой же авантюрист... но вы ещё молоды, а мне уже не восемнадцать...
- Так и мне давно не восемнадцать, - улыбнулся я.
- Мне тридцать пять.
- Подумаешь, пять лет разницы!.. Они ничего не значат.
Интересно, насколько младше я ему казался?.. Он ведь тоже казался мне младше. Но я вовсе не думал о такой условности, как возраст, когда хотел - и хочу - носить его на руках. У гениев нет возраста, они вечно юны. И я хотел бы провести с Джузеппе десятки, сотню лет.
- Да, это всего лишь цифры... Но пятьдесят миллионов!.. Я никогда не держал в руках такой суммы, мне сложно её даже представить...
- Это пустяки, - покачал головой я. За его благополучие я не задумываясь отдал бы всё, что имею, до последней макаронины.
Он помянул Господа и Деву Марию, и только теперь я заметил во всём множестве безделушек, болтающихся на его шее (браслетов на нём также было множество), маленький золотой крестик. Я никогда не был верующим, но всегда относился к богам с уважением, - в Индии, например, их также множество. Но в кого бы и во что бы ни верил Джузеппе - я это приму, коль скоро вера не мешает его счастью. А моим единственным божеством будет гений Морелли.
- Я так благодарен вам...
- Не стоит, - я поцеловал его в кончик носа.
- ...Вы спасли мне больше, чем жизнь.
- Кажется, это хороший повод перейти на "ты", - улыбнулся я, и он тоже рассмеялся.
- У меня было классическое воспитание... Так что простите, если я иногда буду сбиваться. Ну вот, я опять "выкаю"...
- Это не страшно, - заверил я его. - Со временем мы привыкнем.
Мне подумалось, что в этом есть нечто особенное: говорить на "вы" о любви, как в пьесах Лопе и сонетах Шекспира. И тут, к немалой моей досаде, в дверь постучали.
- Кажется, я закрыл дверь, - сообщил Джузеппе. Это было предусмотрительно: если бы он не заперся, нас могли бы прервать раньше.
Пришлось вставать и открывать дверь. До окончания вечера оставалось пять минут, после чего нужно будет покинуть остров на пароме. А значит, мне следовало поговорить с доктором Верди. А вот на то, чтобы привести себя в порядок, времени уже не было, и я так и спускался по лестнице - в расстёгнутой рубашке навыпуск.
- Вы без галстука, я пьян... - прокомментировал Джузеппе.
- Не думаю, что кто-либо удивится первому обстоятельству, - заметил я. - Да и второму тоже.
Я быстрым шагом вошёл в зал, огляделся и позвал:
- Синьор Верди! Вы хотели со мной поговорить!
Когда заместитель директора Памфилли вышел со мной из зала, Джузеппе остался в гостиной. Я обернулся на него, но рассудил, что могу не беспокоиться, оставляя его без присмотра: вопреки всей его паранойе, никто не станет в него стрелять на глазах у всех, в доме, полном полицейских интерпола, среди бела дня. Да и сам Джузеппе держался свободно и уверенно. Так же, как в начале вечера, только более спокойно.
- Вы согласны с тем, что нынешнего директора музея необходимо сместить? - доктор Верди, остановившись на площадке лестницы, спускающейся в подвал, сразу приступил к делу.
- Да, разумеется.
- Думаю, остальные спонсоры к вам присоединятся. Нужно составить коллективное обращение в Министерство культуры.
- Я готов в этом участвовать, но давайте успеем до того, как я уеду в Индию.
Обсудить подробности мы не успели по иной причине: из-за моей спины вышла Нэнси Дрю.
- Доктор Лоренцо Верди, вы арестованы по подозрению в мошенничестве в особо крупных размерах, - объявила она.
- Ну охуеть теперь, - не сдержался я от удивления. - Вас поздравить или посочувствовать?..
Я понятия не имел, был ли доктор Верди замешан в перепродаже картин из музея, поэтому, последовав за мисс Дрю и арестованным в гостиную, я спросил о том, что волновало меня больше:
- Надеюсь, директор также арестован?
Как выяснилось, да, - как и профессор Франко Неро. Видимо, в моё отсутствие прокатилась прямо-таки волна арестов. Поскольку мне было обидно за Мондриана (и за китайскую экспедицию тоже), - придётся поучаствовать в судебных разбирательствах хотя бы дистанционно, дабы виновные понесли наказание, а невиновные не были несправедливо обвинены. Не знаю, захочет ли Джузеппе дать показания относительно Мондриана, - я уж точно не стану на этом настаивать. Незачем бередить болезненное прошлое. Да и мафию за усы дёргать незачем - я всё-таки планировал возвращаться в Италию из наших будущих путешествий.
А их будет много, я уверен. Но для начала... Завтра мы будем ужинать в Дели.
Итоги и благодарностиМне пока не хочется отпускать из воображения эту историю. Поэтому будет Индия и другие страны. Будет "Надеюсь, вы любите пасту, потому что я обожаю готовить", - на игре это никак не прозвучало (что верный показатель того, что мне ни разу не стало достаточно скучно)), но у Джулиано тоже есть своё искусство: макароны, на которых он и сделал своё состояние, подняв давний семейный бизнес на практически международный уровень. И, возможно, будет даже ограниченный выпуск эксклюзивной коробки макарон с напечатанным рисунком от Морелли, если тот согласится, и часть выручки от продаж партии можно будет пустить на благотворительность... И, конечно, новые картины Морелли можно будет продавать не тем галереям, что предложат больше денег, а тем, что готовы будут предоставить им достойное место в постоянной экспозиции. Или вовсе не продавать, а выставлять самостоятельно.
И теперь мне чертовски любопытно, чьи картины послужили в мире игры картинами Морелли. Они такие фейские! И стиль кажется знакомым, но память пасует, а выковыривать изображения из игровых материалов и забивать в гугл пока влом. (О том, что Эйприл Горник существует на самом деле, я вспомнил сам: люблю, как она рисует воду.) А ещё я теперь знаю про Ци Байши, "признанного мастера изображения креветок"(с), как сообщает википедия.
Спасибо Дикте и Лиаре за игру! Отличные истории, близкий к идеальному баланс условных "крышечек" (квестов для любителей искать и находить) и социалки, атмосфера хорошего детектива и интересное материальное обеспечение. Модель определения подлинности картин, возможность смывать краску растворителем и находить под ней другие картины, вообще практически неограниченный спектр действий с поигровыми произведениями искусства - всё это добавляло верибельности происходящему. Пожалуй, один маленький минус - отсутствие табличек к картинам, если не для персонажей, то хотя бы для игроков. Я, допустим, различаю Малевича, Ротко и Мондриана, а далее начинаются сложности, ибо давненько я не брал в руки историю изобразительных искусств, - но персонаж-то может знать больше, чем игрок. И не всегда можешь погуглить, и не всегда можешь дёрнуть мастера... Но это реально мелочь, лично мне не помешавшая играть.
И спасибо соигрокам! Жалею, что из-за насыщенности игры не со всеми персонажами получилось достаточно пообщаться. Ну да хорошая игра всегда заканчивается тогда, когда хочется играть ещё столько же, а не когда "скорей бы уже финал"...
Спасибо Ганзелю за tesoro mio Морелли. Складывающееся непредумышленно и спонтанно - всегда ценно вдвойне. Это было очень красиво, очень тепло
"Фальконе" прекрасно палился, что он художник, и был совершенно волшебным.
Спасибо Лиаре за доктора Мэй, прекрасную китайскую женщину и надёжную поддержку. И мне, и Джулиано по-прежнему немного стыдно, что он уделял своей спутнице - и китайскому искусству - меньше времени и внимания, чем они того заслуживали.
Спасибо Мэлу за Гарри Блэка, дивные долгоиграющие взаимоотношения "ля ты крыса - да я крыса". Единственный соперник, заклятый друг - тот, кем Джулиано всегда будет дорожить.
Спасибо Вере за Микеле Катани, разговоры и портрет - и за главную тёмную лошадку рассказанной выше истории, которую Джулиано так и не успел вывести на чистую воду как автора подделок под Морелли.
Спасибо героическому интерполу - Арте за Нэнси Дрю и Лесе за Лин Лан. Столько протоколов и раскрытых дел, и в личную жизнь эти прекрасные женщины тоже успевали!..
Спасибо Берто за Чезаре Риччи! Когда Джулиано уже увидел картину Морелли и пропал, я подумал, что негоже всё-таки забивать на квест от мастера с еврейским кольцом, и только решил им заняться... как со мной как раз случился инициативный юноша. И квест начал благополучно решаться за меня
Бегу в одну сторону - слышу из угла "бла-бла-кольцо", бегу в другую сторону - слышу уже из другого угла "бла-бла-кольцо"... делегирование решает! И Джулиано, конечно, симпатизировал юноше, пока не убедился, что Риччи явно причастны к "убийству" Морелли.
Спасибо Джулс за Джульетту Манчини, с которой удалось договориться.
Спасибо Саломее за Джованну Беллини, Блэквуд за Франко Неро, Дракону за доктора Верди, Вере Флёровой за конвейер экспертиз профессора Голдштейна, Сумирэ за Сандру Тоскани, Асмеле за Лючию Папини!.. И всем, кто создавал этот клубок историй.
Отдельный поклон Эрику, перевоплощавшемуся из Джорджа Смита в нотариуса и обратно, и к тому же нарисовавшему все те картины на игре, что были нарисованы, а не распечатаны! Китайские колокольчики и бамбуки остались в моём сердечке, но на память останется смайлик с ёжиком - произведение, которое поистине мало кто мог оценить, кроме Джулиано.
Немного послеигровогоПосле игры собрались в круг и послушали-рассказали, что у кого было в сюжетах. Ещё немного поворчу (хотя ворчание всегда занимает много буков, а относительно впечатлений это - капля дёгтя в море уютной ламповости): вот почему игрок, который после игры машет кулаками о том, как его персонаж всех нагнёт и выйдет сухим из воды, и в целом ведёт себя как трёхлетка в песочнице, - это всегда, вообще всегда мужчина?..
И, как мудро заметила Сумирэ, дело даже не только и не столько в том, что они хотят непременно выиграть корову, сколько в том, что они не умеют проигрывать. И, что хуже всего, - не умеют признавать, что их персонаж может быть в чём-то не прав и получить по заслугам. Персонаж убил, украл, обманул? - не важно, игрок-мужчина всё равно с ним солидаризируется и будет считать, что персонаж молодец. И эта этика "кто сильнее - тот и прав", если честно, пугает.
Собирая рюкзак, я чуть было по жизни не забыл тот-самый-галстук (нет, не на люстре), и не собрал, конечно, все бейджи, - но пусть они ещё пригодятся на последующих играх. Дошёл с толпой игроков до станции и поехал до Курской. Курский вокзал - всё ещё нокерский лабиринт, когда ты спускаешься со станции в переход, идёшь по указателям(!), показывающим направление к метро, но оказываешься на какой-то другой платформе, чешешь по ней до конца, упираешься в тупик, где охранник открывает кованую калитку в заборе, и спускаешься в тот же переход с другой стороны, чтобы обнаружить-таки вход в метро прямо перед собой.
Когда я вернулся домой, сил на то, чтобы накручивать бигуди, ни у меня, ни у Птахи уже не было. А о бале на следующий день я уже писал![:sunny:](/picture/2430135.gif)
![:vv:](/picture/12203805.gif)
Когда я печально возопил, что не знаю, во что одеть итальянского миллионера, Птаха посоветовала беспроигрышное сочетание белого и чёрного с толикой красного. И выдала мне чёрную рубашку и галстук (правда, скорее малиновый, ибо красных у меня нет). Наутро перед игрой я откопал белый пиджак, а белые джинсы не нашёл, зато Птаха нашла мои белые "штаны Элвиса". И я решил, что так даже лучше: Джулиано достаточно отбитый, чтобы однажды купить с аукциона настоящие брюки Элвиса Пресли за миллион баксов и, ну, носить их. Потому что вещи нужно носить
![:rotate:](/picture/1163.gif)
С поиском попутчиков в чате вышло как-то кисло, посему я собрал рюкзак, переписал в блокнот добиралово (и имена из вводной, чтобы перечитывать)) и поехал самостоятельно. Мог бы вовсе осуществить путешествие по МЦД от Волоколамской, но посмотрел на карту метро и выяснил, что от Балтийца до Курской поезда не ходят, и поехал до Курской на метро. Сел в электричку, почитал книжку, а в районе Царицыно в вагон вошли Леся и Дракон, и я был больше не одинок. Прочее доигровое
Выйдя на Щербинке, мы заглянули в очаг цивилизации в поисках кофе и учуяли ни с чем не сравнимый запах пончиков. Нашли точку с выпечкой, но пончиков там не было, и при виде пирожков я стоически сдержался, хоть и успел проголодаться, рассчитывая перекусить на полигоне. А затем мы прошли чуть дальше - и наткнулись на источник пончикового аромата в лице ещё одной точки с шаурмой и пирожками. И тут я уже устоять не смог - как-никак 25 рублей за пончик, у жабы закончились аргументы. И это было вкусно
![:inlove:](/picture/1178.gif)
Я прикинулся, выдал мастерам почти дюжину бейджей (из самых эгоистичных соображений: ну невозможно же всех персонажей упомнить, когда на игре есть Беллини, Манчини и Папини, а также Кантоне, Катани и Тоскани)), ангажировал Дракона завязать мне галстук и неспешно ждал начала игры. До начала игры игроки успели смести пиццы, а я порадовался, что успел подкрепиться пончиком (хотя при наличии хлеба - всяко голодным бы не остался, разумеется), и впоследствии только пасся на вкусной редиске. А вообще, как на всякой хорошей игре, есть было совершенно некогда. Попутно игроки докапывались до шикарной четырнадцатилетней кошки Мурки, оправдывающей своё имя громким мурчанием. Также до игры мы с Артой переглянулись и мысленно пошутили все плохие шутки про китайскую курильницу, которые понимали только мы
![:tear:](/picture/578792.gif)
Всем хорош коттедж, но условия содержания в нём живности, конечно, производят угнетающее впечатление. Рыбка-петушок, к его чести, выглядит бодрячком (лучше, чем многие его несчастные собратья, которых продают в Бетховенах), но в его аквариуме вода испарилась наполовину, фильтр не работает, стёкла заросли зелёной тиной - эту банку явно очень давно не чистили. При виде плоского контейнера с грязью, стоящего на столе, я долго думал, что в нём будут выращиваться какие-нибудь растения, и только потом заметил, что в этой грязи сидит жаба. Ни камушка, ни коряги, ни лампы, ни-че-го - только грязь и жаба. Если бы я увидел такое в зоомаге, я бы выкупил жабу, наверное. И, наконец, австралийская хохлатая горлица в птичьем карцере. Ни веток, ни укрытия-домика для гнездования, - просто маленькая клетка с кормушкой и птицей, тогда как быстрое гугление показывает, что горлицы "содержатся в просторных озеленённых вольерах". Вид у птицы болезненный, она периодически топорщит перья, но если в этом я не специалист, то признаки невроза видны невооружённым глазом: горлица время от времени совершает зацикленные маятниковые движения туда-сюда. В общем, рыбку жалко, жабку жалко, птичку жалко: такие условия аналогичны тому, чтобы посадить хомяка в трёхлитровую банку и кидать туда корм - да, он будет жить, от голода не сдохнет, но без возможности двигаться, без возможности спрятаться это будет не жизнью, а существованием. Неплохо только игуане - в её террариуме есть коряга, лампа и свободное пространство, - и, кажется, когда я в прошлый раз был в этом коттедже, из всех перечисленных в нём жила только она. Плюс мелкие птички типа амадин в достаточно просторных клетках.
Итого - единственный мой краткий выход в пожизняк во время некоторого игрового затишья был для того, чтобы с Блэквуд поорать друг в друга об увиденном. Ведь, судя по упоминанию комнаты, в которую нельзя заходить, потому что там птицы сидят на яйцах, - это ещё и плодильня. Заманчиво прибыльный бизнес, не спорю, - но... птица, растущая как трава, без осмотра орнитоветом, превращается в инкубатор для бактерий и прочей недружественной микрофлоры, буквально биологическое оружие, которое получает покупатель. А я знаю на личном опыте, что настоящий орнитовет стоит, как и ратолог, - то есть дорого либо очень дорого. Вот поэтому у меня, хотя я очень люблю голубей, голуби плюшевые (а были бы настоящие - я бы после посещения коттеджа домой не возвращался, не постояв под душем с хозяйственным мылом). Жаль, что другие люди, готовые обеспечить живому животному столько же, сколько игрушке на полке, не заводят плюшевых голубей и глиняных жаб...
Я, конечно, жалел, что не вытащил на эту игру Амарта по причине его графика, - но идеи завязок ещё пригодятся для других персонажей, а история Джулиано сложилась наилучшим образом и очень мне дорога. Я понимал его как коллекционер коллекционера, хоть и собираю всякие игрушки, а не предметы искусства; и понимал как человек, для которого арты являются приоритетным вложением "свободных" денег. Я люблю платить художникам, люблю иметь красоту перед глазами, и люблю, когда люди, приходящие в мой дом, хвалят авторов артов. И пока все на игре занимались сделками, аферами, махинациями, расследованиями и разоблачениями, - Джулиано был влюблён в художника, которого никогда не видел, основываясь на одних только его картинах, и играть это было легко, понятно и приятно. Я был вполне готов к тому, что этого художника не будет на игре, или он окажется мёртв, или выяснится, что его
Почему-то игры Дикты, особенно более масштабные (те, что в Щербинке), проходят для меня так: всю игру я общаюсь, что-то решаю, обсуждаю, вообще не скучаю, - а в последние минут двадцать перед стопом начинает происходить какой-то чёртов кинематограф со мной в главной роли. Когда время ускоряется, и нужно успеть, не опоздать, не упустить единственный шанс, - но всё складывается, как детали паззла. Когда персонаж делает выбор и действует без промедления, и говорит не задумываясь, а мир отзывается и вознаграждает выходом вверх. И в этом заслуга как умения мастера закрутить сюжетные линии словно пружины, способные выстрелить, так и чудесных соигроков, ловящих спонтанные подачи. Счастье Джулиано, которое ни за какие миллионы не купишь, пронзительное до катарсиса (...давненько я на играх не плакал от счастья, ага), ещё долго будет моей батарейкой.
Джулиано Кантоне. Отчёт отперсонажный. TW: слэш, точечно матерноЯ здесь, чтобы рассказать нашу историю от самой первой встречи.
Всё началось с приглашения на виллу Торлони, принадлежавшую миллионеру-коллекционеру, недавно заставившему себя уважать. Вилла располагалась на острове, и никто не мог похвастаться тем, что когда-либо бывал в гостях, а синьор Торлони никогда не выставлял свою коллекцию, посему я мог только догадываться, какие сокровища скрываются там. Мне удалось узнать только, что покойный приобретал предметы восточного искусства, так что я взял с собой доктора Мэй, консультировавшую меня по всему древнекитайскому.
Водную преграду пришлось преодолевать на пароме. В полутёмной прихожей доктор Мэй ускользнула от меня, а я столкнулся с незнакомцем в белом пиджаке, явным иностранцем, и пришлось задержаться для короткой беседы. Он представился как Деннис Ллойд, секретарь мистера Хога.
- Вы родственник хозяина дома? - спросил он. Интересно, чем я напоминал носящего траур?..
- Нет, я просто получил приглашение, как и вы. Я коллекционер.
- Но, быть может, вы знаете какие-нибудь местные итальянские традиции, о которых мы можем не знать? Как следует себя вести?
- В каждой семье свои традиции, - пожал плечами я. - А я не был близко знаком с семьёй Торлони.
- Уже знаете, что собираетесь приобрести?
- Понятия не имею. Для меня это также будет сюрпризом. Почему бы нам не войти и не взглянуть на то, что нас ждёт?..
Мы направились ко входу в гостиную, когда, откуда ни возьмись, на нас выскочил папарацци:
- Можно задать вам один вопрос?
- Всем троим? - уточнил я, обведя коротким жестом себя и мистера Ллойда с его немногословным спутником.
- Да! Каковы ваши впечатления от сегодняшнего вечера?
- Без комментариев, - привычно обронил мистер Хог, похоже, даже не вслушиваясь в суть вопроса, достаточно абсурдного для тех, кто едва переступил порог.
- Но ведь вечер ещё только начался. У меня пока нет никаких впечатлений, - развёл руками я. - Вот в конце вечера я с удовольствием с вами поделюсь.
Я протолкался мимо журналиста и вошёл наконец в просторный зал, полный гостей - знакомых и незнакомых. Я сразу увидел доктора Мэй, беседовавшую с профессором археологии Франко Неро. Они стояли возле камина, а на каминной полке стоял славный китайский рисунок с бамбуком. И ежом - хотя в таком сюжете я скорее ожидал бы увидеть ласточку. Я не хотел отрывать доктора Мэй от разговора, но мой интерес к рисунку заметил журналист и прокомментировал:
- Акварель - это слишком просто. Несколько мазков, и всё. То ли дело масло, которое требует настоящей кропотливой работы...
Я был готов спорить, что это была скорее тушь, нежели акварель, но в его утверждении меня больше удивило другое.
- Отчего же? - возразил я. - Ведь масло - это просто материал. При должном мастерстве художник может создать шедевр из любого материала, даже из мусора.
- И при должном вдохновении, - добавил он.
- И это правда.
- Но всё же работы маслом кажутся мне более достойным искусством.
- А это уже дело вкуса, - пожал плечами я.
Меня также удивляло, что журналист высказывает собственное мнение об экспонатах вместо того, чтобы о нём спрашивать, - но удивляло скорее положительно. Быть может, его потому и направили сюда, что он интересовался искусством, - а значит, он не был случайным человеком. А ничто не раздражает на мероприятиях так, как случайные люди, равнодушные к прекрасному.
- Приветствую, профессор, - поздоровался я, когда в соседнем разговоре наступила пауза.
- О, вы знакомы? - сдержанно порадовалась доктор Мэй.
- Да, я когда-то финансировал экспедицию профессора в Китай. И, кстати, так и не полюбопытствовал её результатами... был занят другими делами.
"Другими делами" было внезапное исчезновение художника Джузеппе Морелли, в чьи портреты и натюрморты я успел влюбиться. Ходили ничем не подтверждённые слухи о том, что он не то покончил с собой из-за несчастной любви, не то перешёл дорожку мафии, и я весь год рыл носом землю и не находил себе места от тревоги, - разумеется, мне было не до китайских экспедиций, я и думать о них забыл. Но несколько месяцев назад в галерее на Пьяцца Навона появились новые работы Морелли, и я был намерен докопаться до их происхождения.
- К сожалению, всё прошло не слишком гладко, - профессор отвлёк меня от воспоминаний. - Некоторых сотрудников экспедиции пытались обвинить в пропаже археологических находок, их арестовали и допрашивали... Но я уверен, что это дело рук местных.
- Ох, как досадно, - посочувствовал я. - Надеюсь, вам удалось вернуть ваши находки?
- Да, по большей части. Обвинения были сняты.
- Это хорошо! Мне бы хотелось взглянуть на то, что вы нашли.
- Некоторые экспонаты выставляются в археологическом музее в Риме, - ответил профессор. - Остальные, конечно, в Китае.
- Ничего себе, - впечатлилась профессор Мэй. - Нечасто находки разрешается вывозить из страны.
Тут в зал вошёл нотариус и попросил к себе внимания. Гости образовали полукруг, прислушиваясь к его словам, - он зачитывал завещание синьора Торлони. Но чем дальше, тем больше мои брови ползли куда-то вверх в недоумении. У Торлони остались две племянницы - Джульетта Манчини и Виола Манчини, - и он завещал всю виллу с содержимым той, что "окажется достойной", сиречь сумеет первой разгадать шифр и открыть сейф. Вторая кандидатка получала право выбрать для себя одно произведение искусства. Будущая хозяйка виллы и коллекции могла продавать только одно произведение раз в пять лет, дабы покрыть расходы на их содержание, - в противном случае она лишится права собственности. Если же ни одна из племянниц так и не откроет сейф, вилла и коллекция перейдут к Ватикану.
- Похоже, мы стали зрителями в реалити-шоу, - мрачно прокомментировал я.
В первые мгновения мне подумалось, что здесь ловить нечего: Ватикан точно не поделится.
- Мы можем в нём поучаствовать, - оптимистично возразила доктор Мэй.
- Предложить свою помощь одной из кандидаток?
- Договариваться можно с обеими, - заметила она. - А пока можем взглянуть на то, что здесь есть.
- Да, пожалуй, давайте осмотримся, - согласился я.
Раз нотариус позволил гостям свободно осматривать коллекцию, грех было не воспользоваться этим щедрым предложением. Тем паче что мы с доктором Мэй и следовавшим за нами профессором Неро были не единственными, кому пришла в голову такая идея: впереди нас по лестнице поднималась ещё одна группа заинтересованных, в числе которых я узнал спину Гарри Блэка. Самое время для избитой метафоры, что он снова на шаг впереди, - но я вовсе не собирался ему уступать.
Наверху открывалось нечто среднее между хозяйским кабинетом, библиотекой и пространством для экспонатов. Там было множество картин самых разных стилей, в основном XX-XXI веков. Подписей к ним не было, так что мне положительно не хватало консультанта по западному искусству, - я так надеялся, что доктор Джованна Беллини будет здесь!.. Без неё я был как без рук. Но в её отсутствие я разговорился с человеком, на бейдже которого значилось "Микеле Катани", - он, похоже, прибыл с мистером Блэком, но Блэк о нём несколько забыл. Я шёл вдоль периметра комнаты, рассматривая картины по порядку, и первой был небольшой городской пейзаж в импрессионистском духе.
- Не правда ли, это похоже на Париж? - спросил Катани.
- Да, возможно, - согласился я. - Но я не смогу в точности сказать, что это за место: конные памятники есть во многих городах.
Следом моё внимание привлекли два лаконичных пейзажа, висящих рядом. На одном, в сочных зелёных и жёлтых тонах, были трава и деревья; другой был морским пейзажем - только волны и тёмное небо, - который я был бы не против добавить в свою коллекцию марин. Я несколько раз возвращался к ним, пытаясь убедиться в их авторстве.
- Только ли мне этот стиль кажется знакомым? - спрашивал я. - Эти яркие краски, простые формы...
- Вы имеете в виду ту американскую художницу с трагической судьбой?.. - ответил Катани. - Пожалуй, мне тоже.
- Да. Что ж, если так кажется не только мне, то, возможно, я не ошибаюсь.
- Как там её звали, Эйприл... фамилию я не помню...
- Я тоже не помню, - усмехнулся я. - Помню только, как её рисунок увели у меня на аукционе из-под носа: вот это были незабываемые впечатления!..
- О, вы тоже её поклонник?.. - спросил Катани, казалось, с некоторым разочарованием.
- Нет, я не могу назвать себя её фанатом. Но, согласитесь, у неё оригинальный и интересный стиль.
- Он узнаваемый, это правда.
Эйприл Горник считалась затворницей, которую никто не видел на выставках и в галереях. Лишь она могла рисовать воздух и воду так, словно в мире не существует ветра, и вообще никакого движения, - только замершая красота. Некоторое время назад прошёл слух, что она не то умерла от смертельной болезни, будучи ещё молодой, не то - да, опять - покончила с собой. Но в сравнении с Морелли эта тайна волновала меня куда меньше.
Остальными экспонатами были либо авангардные полотна, либо китайские рисунки тушью; из последних мне понравились изящные голубые колокольчики. Пока я был занят изучением коллекции, за моей спиной то и дело лихорадочно перебегал из угла в угол журналист: казалось, он лучше меня знал, зачем он здесь, и у него кипела работа. В конце концов в его руках оказалась деревянная рама триптиха со складывающимися створками, которые он раскрыл.
- Взгляните на это! - воскликнул он. - Ничего не напоминает? Не это ли вы только что видели на стене?
Я подошёл поближе: внутри створок оказался тот самый небольшой городской пейзаж с, предположительно, видом Парижа. Я даже невольно обернулся на ту стену, где он висел, словно журналист, как фокусник, мог за считанные минуты переместить холст из одной рамы в другую незаметно для присутствующих. Однако точно такой же пейзаж по-прежнему пребывал на своём месте на стене, и сходство между ними было буквально фотографическим.
- Вы хотите сказать, что одна из этих картин поддельная? - уточнил я.
- Здесь полно подделок, полно... прогнило насквозь... - азартно бормотал журналист, словно в каком-то трансе. - Я эту фальшь чую, я её выведу на чистую воду...
Прибыл сюда ради громких разоблачений и сенсаций?.. Что ж, это может быть кстати, и весьма. Ищейки полезны, особенно когда суют свой длинный нос до того, как ты приобретёшь интересующий их лот, а не после.
Затем я обратил внимание на одну из наследниц, Джульетту, которая в окружении сочувствующих рассматривала листок бумаги, видимо полученный от нотариуса.
- Это и есть шифр? - полюбопытствовал я. - Можно взглянуть?
- Конечно. Не было такого правила, чтобы это нельзя было показывать другим.
- Похоже на восточную поэзию, - это заметил, кажется, профессор Неро.
- Да, это хокку, - подтвердил я, беглым взглядом окинув написанное на листке. - И, видимо, это загадки. Но я никогда не был силён в загадках...
На печатном листе было всего три стиха. Первый описывал некие объёмы, движущиеся в пространстве, - навевало на мысль об абстракционизме, но это было бы слишком просто. Второй был о мальчике с ранцем, спешащем по дороге из детства в будущее. И третий - о героине, у которой всё пошло наперекосяк в восемнадцать лет.
- Быть может, это о той художнице, Эйприл Горник?.. - предположил я.
- Но она была старше восемнадцати, - это, возможно, был голос Катани.
- Она была старше, но с восемнадцати у неё могло всё пойти по звезде.
- Это шифр, - напомнила Джульетта. - Нужно найти цифры.
- Возможно, это годы жизни или годы написания картин? И остальные загадки также относятся к моментам биографии художников?..
Но кто, чёрт возьми, мог знать личную жизнь художников достаточно хорошо, чтобы угадать, кто из них в детстве бегал с ранцем?.. Но подсказки могли таиться на самих картинах, а кто-то сказал, что в библиотеке расположена ещё не вся коллекция: часть экспонатов находилась в подвальном помещении. И мы направились туда.
- Это может быть что-то, располагающееся в пространстве, - говорил профессор Неро про первую загадку. - Китайская ширма?..
- Китайский "волшебный фонарь", - добавил я.
- Точно.
Мы дружно спустились вниз, но никаких ширм там не обнаружилось, - зато обнаружилось кое-что более ценное. Три картины Морелли - или кого-то, кто копировал его стиль - стояли на столе в рамах с подставками. Все - женские портреты; на первом женщина держала длинную ленту, вроде телеграммы, но эта картина была наименее прочих похожа на Морелли: слабая работа с цветом, придающая болезненно-зеленоватый колорит вместо обычной чёткости и ясности, размытые и не запоминающиеся образы, громоздящиеся на заднем плане. Вторым был портрет женщины на фоне множества ключей, висящих на стене, - и это больше напоминало Морелли с его любовью к повторению деталей. Но третий портрет... женщина, не смотрящая на зрителя, играет на инструменте вроде кларнета или гобоя, и - птицы, много птиц, словно узор на её платье ожил и вспорхнул. В этом была жизнь, было чудо, был гений Морелли.
- Но... как такое возможно?.. - спросил я. - Картины Морелли так редки, их так трудно достать!..
За столом уже сидели знакомые мне доктор Верди, заместитель директора музея Памфилли, и профессор Голдштейн. Профессор собирался проверить картины на подлинность, а для этого ему нужно было открыть рамы и осмотреть заднюю сторону холста. Я приблизился и пристально следил за каждым движением его рук, не столько потому, что был заинтересован в результатах экспертизы, сколько потому, что умолял его быть осторожнее и не повредить картины. А заодно мне было интересно, не найдутся ли под рамами цифры шифра.
Цифр не нашлось. Профессор, кажется, осмотрел две картины, и про первую он сказал, что это подлинник. Я удивился, поскольку, похоже, это был портрет с лентой. Про вторую он сказал, что не уверен и ему нужно подумать. Он ушёл, а у меня остались сомнения. Как-никак профессор Голдштейн специализировался в искусстве Возрождения и Нового времени, а не в современном искусстве, в вопросах которого я больше доверял доктору Беллини. А более всего доверял собственным глазам.
- Стиль художника может измениться со временем, - сказал Катани.
- Это правда, - признал я. - Настоящий художник всегда развивается и не останавливается на достигнутом, ударяясь в самоповторы.
Но может ли стиль меняться к худшему?.. Только если с художником произошло что-то плохое.
- Или это может быть более ранняя, более слабая работа, - продолжал Катани, словно прочитав мои мысли.
- Да, похоже на то.
- Как вы думаете, сколько лет этим женщинам?.. Мне кажется, что эта старше.
- Не знаю, - честно признался я. - Мне кажется, Морелли никогда не заостряет внимание на возрастных характеристиках. У него всегда сквозь внешность просвечивает душа.
- Я специализируюсь на творчестве Морелли, - с уверенностью заявила молодая женщина, на бейдже которой значилось "Сандра Тоскани". - Я видела множество его работ и могу вас заверить, что эти картины подлинные. Художник может пробовать себя в разных стилях.
- Что ж, я готов поверить вам как специалистке.
Сандра Тоскани... это с ней, по слухам, встречался Морелли - и расстался с ней аккурат перед своим исчезновением. И это она работала в галерее на Пьяцца Навона, где появились его новые работы. И всё это не могло быть простым совпадением. Но нельзя было спугнуть её подозрениями - значит, нужно было подыграть, благо правила игры были совсем несложными. Когда женщина договорила и собралась уходить, я догнал её:
- Так вот, раз вы специалистка по творчеству Морелли... могу ли я задать вам один вопрос?
- Да, конечно, задавайте.
- Знаете ли вы, берёт ли синьор Морелли заказы? Или, быть может, у него есть какие-нибудь старые работы на продажу?
- А вы поверите, если я скажу, что настолько близка к Морелли, что он доверяет мне организовывать его распорядок дня и решать, кто может его видеть, а кто нет?
- Поверю, - согласился я.
- А человек, пользующийся популярностью, может не желать привлекать к себе излишнее внимание. И не желать, чтобы кому-то становилось известно его местонахождение.
- Я понимаю. Гении устают от славы... - Морелли меня не знал. Не знал, чем я отличаюсь от множества других поклонников, жаждущих урвать кусочек пожирнее. Так с какой стати ему делать для меня исключение? И всё же я должен был его увидеть. Увидеть и убедиться, что он жив, что он в порядке и не нуждается в помощи. - Но вы можете завязать мне глаза и доставить меня прямиком в его мастерскую, чтобы я не запомнил дорогу и не мог никому рассказать.
Сандра Тоскани добродушно рассмеялась.
- Давайте лучше так. У меня есть кое-какие старые работы Морелли. Мне нужно посмотреть в запасниках, но для вас, как для ценителя его творчества, наверняка что-нибудь найдётся.
- Я оставлю вам все свои контакты и буду вам весьма благодарен, - пообещал я.
- Хорошо. С вами приятно иметь дело.
- Я надеюсь, с синьором Морелли всё хорошо? - наконец задал я прямой вопрос, волновавший меня более всего.
- Понимаете, мы не можем знать этого наверняка... он был таким скрытным, - Тоскани тут же начала запинаться и увиливать. И меня насторожило, что она стала говорить о Морелли в прошедшем времени: "он был". Насторожило настолько, что из-за желания спросить, какого чёрта она его хоронит, я почти прослушал все её объяснения. - Но может же художник решить отдохнуть от мира, например, в даршане в монгольских горах.
- Может, конечно, - снова согласился я. - Но разве он ещё не вернулся? В галерее висят его новые или старые работы?
- Знаете, современные картины так сложно датировать с точностью до года...
- И всё же я хотел бы его встретить.
- Знаете, иногда то, что мы себе представляем, не соответствует действительности, и мечтам лучше оставаться мечтами.
- Да... С одной стороны, мечта может быть эдаким святым Граалем, воздушным замком, до которого невозможно дотянуться, который тает на кончиках пальцев. Но, с другой стороны, - я уверен, что не разочаруюсь, если познакомлюсь с таким талантливым человеком.
На этом мы расстались с синьоритой Тоскани, и это ни на шаг не приблизило меня к Морелли. Очевидно, что она недоговаривает и, скорее всего, понятия не имеет, где находится Морелли, а просто хочет заработать денег на его имени. Сложно осуждать такое желание, но как объяснить, что благополучие художника мне важнее, чем получить от него портрет?..
Когда Тоскани ушла, до картин Морелли добрался журналист Фальконе и начал так же бесцеремонно вертеть их в руках, как прежде вертел триптих.
- Вы снова всё трогаете руками?.. - заметил я с мягкой укоризной. - Конечно, нам не запрещали этого делать, но если вы повредите картину, вам придётся за неё расплачиваться.
- Не придётся. Это подделки, - заявил он.
- Почему вы так уверены? Здесь только что был эксперт, и...
- Я очень хорошо знаю творчество Морелли.
- О, ещё один специалист по Морелли, - прокомментировал профессор Неро. - Вас уже двое.
- Но до тех пор, пока ни один из них не видел Морелли вживую, мы ничего не можем утверждать наверняка, - пожал плечами я.
- Это всё подделки. Кроме этой, - Фальконе указал на портрет женщины с птицами. - Мне кажется, это так очевидно.
- Я тоже видел много картин Морелли, и мне тоже так кажется, - кивнул я. - Если мы оба так думаем, то, возможно, так оно и есть.
- Вам тоже нравится Морелли? Наверное, медитировали на "Алые розы"?
- Медитировал?.. - переспросил я непонимающе.
- Но вы же знаете, что они расписаны настоящей кровью?
- Да, я слышал об этом.
- Только взгляните на эти красные туфельки... - Фальконе смотрел на картину, как завороженный, бережно прикасаясь к ней кончиками пальцев. - Это "Птичий период"... Птицы - это ведь душа... Недели работы, мазок за мазком...
Я никогда прежде не встречал человека, который так же восхищался бы живописью Морелли, как я сам, и так понимал её. И я мог только соглашаться:
- Да, это потрясающе. Стиль Морелли невозможно ни с кем спутать, невозможно подделать, - он один такой. Непохожий ни на что другое.
- Он написал портрет этой женщины, а она его отвергла... представляете?..
Заказчицу не устроил её портрет, она отказалась от результата, и поэтому картина оказалась здесь?.. Похоже на правду.
- Вы знаете эту женщину?
- А что знаете вы? - вопросом на вопрос откликнулся Фальконе.
- Вряд ли больше, чем может быть известно вам. Слухи, сплетни... - я помедлил, но всё же рассудил, что могу поделиться информацией с другим поклонником творчества Морелли. - Но мне удалось выяснить, кем была его последняя заказчица перед его исчезновением.
- Её зовут Анна... - произнёс он.
- Да, именно. Анна Риччи.
Анна Риччи, ещё совсем нестарая женщина, была женой некоего пожилого сеньора, которого подозревали в связях с мафией. Но более ничего мне не удалось узнать. Я даже испытал лёгкий укол досады: почему журналист знал столько же, сколько и я, а то и больше?.. Впрочем, у газетчиков - свои каналы и источники информации. И удивительно не то, что я делился с ним, а то, что он делился со мной - просто так.
- Он любил её... а они его убили.
- Вы думаете, Морелли решили убрать? - усомнился я. - Но кому это может быть нужно?
Журналисты любят говорить об убийствах мафией кого ни попадя, так что я не придал этому предположению большого значения.
- Узнал что-то, что не должен был знать... влюбился не в ту женщину...
- Всё может быть. Но я всё же хочу верить, что он жив. Художник может устать от славы, захотеть уединения... или залечь на дно, чтобы вернуться позже.
- Художники тщеславны, - возразил Фальконе. - И они не могут не творить. Для них творить - всё равно что дышать...
- Вы говорите как художник, - улыбнулся я. - Вы точно не рисуете?
- Я пробовал в детстве. Моя мать была художницей.
- И это заметно.
Когда я следом за Фальконе поднялся из подвала, я, к вящей своей радости, увидел прибывшую на новом пароме доктора Джованну Беллини.
- Здравствуйте, доктор! - издалека поприветствовал я её. - А мне вас как раз очень не хватало! Идёмте, я хочу показать вам кое-что.
Но кто-то из гостей галантно предложил доктору Беллини сперва выпить горячего чаю после дороги, и я не стал её торопить. К тому же я осмотрел ещё не все помещения виллы и заметил, как профессор Неро заходит в ванную комнату.
- Там тоже есть что-то интересное?.. - полюбопытствовал я, заходя следом за ним.
- Да, похоже на то.
На краю ванны была развешана какая-то белая одежда - так, словно её только что постирали.
- Чьё-то бельё, и даже не грязное, - прокомментировал я. - Похоже на смирительные рубашки. Может, это инсталляция?.. Я не силён в смирительных рубашках.
Профессор, как заправский криминалист, надел белоснежную перчатку и приподнял одну из "рубашек" пальцами. Я взялся за другой её конец, чтобы развернуть, но профессор посоветовал:
- Наденьте вторую перчатку.
Я послушался, хотя не вполне понимал, что могло угрожать мне от прикосновений к чистой ткани.
- Это не рубашка, - определил профессор. - Это халат. Медицинский халат. Художники тоже иногда в таких работают. А вот как раз и банка растворителя...
- Думаете, от них что-то отстирывали?
Краску или кровь? Маньяки тоже иногда "работают" в таких халатах, по крайней мере в фильмах. Я почувствовал себя в дешёвом хоррор-квесте, словно нас пытались мистифицировать... Наверное, это после повторяющихся предположений об убийстве Морелли у меня разыгралось воображение.
- Может, и так.
- Но, полагаю, мы всё равно не сможем узнать, какой художник был здесь и пользовался этим халатом?..
...Если только у профессора нет с собой портативной лаборатории для снятия отпечатков пальцев. Чтобы избавиться от тревожного ощущения неизвестности, я вновь нашёл доктора Беллини.
- Вы отдохнули? Готовы взглянуть на коллекцию?
Я провёл её в библиотеку, где показал ей предполагаемый пейзаж Эйприл Горник. Но Беллини, казалось, была не слишком настроена заниматься экспертизой: её заметил Гарри Блэк, и они весьма тепло поприветствовали друг друга.
- Ну как, Кантоне, уже присмотрели себе что-нибудь? - поинтересовался Блэк с самым невинным видом.
- Чтобы вы немедленно захотели приобрести то же самое? - усмехнулся я.
- Не беспокойтесь, я уже выбрал то, что хочу купить, - заверил он. - Так что ваш выбор в безопасности.
Я мог бы настоять на секретности, но человеческая натура слаба: слишком сильно хочется поделиться с кем-нибудь радостью.
- Ну хорошо. Я присмотрел подлинник Морелли.
- Да вы шутите! - изумился Блэк. - Где?
- В подвале.
- Покажете?
- Извольте.
Я проводил его в подвальное помещение (которое продолжало пользоваться популярностью: там всё время кто-то беседовал) и широким жестом указал на три картины, стоявшие на столе.
- Невероятно! - Блэк склонился над столом, разглядывая портреты вблизи.
- У профессора были сомнения относительно их подлинности, но по меньшей мере одна из них точно принадлежит кисти Морелли.
- Они прекрасны, - согласился он.
- Вот, вы меня понимаете. Как только я увидел эту картину, все остальные экспонаты померкли в моих глазах.
- Пожалуй, я бы тоже хотел это приобрести...
- А говорили, что уже определились с выбором!.. - воскликнул я с укоризной.
- Вы всё равно не сможете купить все три.
- Все три мне и не нужны. Я хочу женщину с птицами.
- Тогда вы купите её, а я куплю вот эту, - Блэк указал на портрет женщины с ключами. - Она мне даже больше нравится.
- Идёт, - пожал плечами я.
Конечно, я сам был бы не против договориться с обеими хозяйками и получить два произведения искусства, а не одно, - например, что-нибудь китайское в довесок к Морелли, что посоветует доктор Мэй. Но моё настроение было слишком благодушным, чтобы спорить с Блэком, пока дело не дойдёт до торгов. Он отошёл от стола, а я всё любовался отрешённо-умиротворённым лицом незнакомой мне синьоры Анны и окружающими её, как во сне, певчими птицами.
- Что-то заметили? - спросил меня молодой голос. Кажется, этот юноша всюду сопровождал Джульетту Манчини.
- Просто не могу оторваться, - признался я с улыбкой.
- Вам так нравится Морелли?
- Я влюбился в него с первой увиденной картины, когда он ещё не был популярен, и его работы только-только появлялись на выставках, пока никем не замеченные...
- И вы уверены, что это подлинник?
- Да, практически уверен. Но даже если нет, я всё равно куплю эту картину.
Затем я заговорил с девушкой, которую также видел рядом с обеими кузинами Манчини:
- Как продвигается решение загадок?
- Никак, - вздохнула она. - Конечно, автор завещания был весьма эксцентричным человеком. А может, и попросту сошёл с ума на старости лет.
- Может быть, - пожал плечами я. - Это в самом деле похоже на фарс. Но кто знает, какое завещание составлю я, когда придёт время!.. Кстати, пора бы уже начать об этом думать.
- Завещайте всё мне, - предложил Блэк.
- Не дождётесь, - ласково сообщил я.
- Почему нет? Кто ещё, как не я, доставит вам такие острые ощущения? Без меня ваша жизнь была бы гораздо скучнее.
- Ох, Блэк, вы себя переоцениваете, - я, посмеиваясь, покачал головой. - Вы у меня не один такой.
- Бросьте, Джулиано, я же вас люблю, - продолжал он, даже когда кто-то отозвал его поговорить.
- Вы не в моём вкусе!.. - прокричал я ему вслед.
Приятно осознавать, что в мире есть хотя бы один человек, который станцует на моей могиле и при этом едва ли станет прикладывать усилия к тому, чтобы я к ней приблизился.
- Терпеть не могу шарады, - признался я. - Один мой друг когда-то развлекался тем, что давал объявления в газету, в рубрику знакомств, и зашифровывал в них послания. Тем, кому удавалось их разгадать, он высылал кругленькие суммы. Но у меня так ни разу и не получилось разгадать их.
- Может, это он и был автором этого завещания?.. - предположила девушка.
- О нет, Карадока я знаю слишком хорошо.
Девушка, которую звали Лючия Папини, продолжала рассматривать экспонаты в подвале:
- Как вы думаете, это настоящий древнеримский кинжал?.. - она взяла в руки ножны, которые также положили на стол после того, как они несколько раз упали со стены.
- Очень на то похоже, - я прикоснулся к рукояти, оплетённой золотыми нитями. - Здесь немало интересных исторических артефактов.
Пожалуй, если бы не подлинник Морелли, у меня разбежались бы глаза. Кинжал был не единственным древним оружием в доме, и хотя я прежде холодным оружием не слишком интересовался, возможность подержать его в руках весьма будоражила вдохновение.
- И интересные фрески, - добавила Лючия.
Фрески в подвале были явно нарисованы современным художником-концептуалистом. Я не был любителем тем научной фантастики и стимпанка, но фрески смотрелись вполне органично. Космический корабль с акульими зубами, дирижабль в доках...
- Напоминает о "Дюне", - заметил я.
- Да, мне тоже. Только эта башня...
Башня в самом деле словно приблудилась на фреску не то из Кинга, не то из Мордора.
- А вот эта мне даже нравится, - я дошёл до фрески в самом дальнем полутёмном углу подвала. - Летающие корабли, воздушные пираты...
Рядом с этим подвальным помещением было ещё одно, более прохладное, возможно - ныне пустовавший винный погреб. Заметив, что Джульетта что-то рассказывает там нескольким слушателям, я счёл себя вправе присоединиться и послушать. Кажется, это была история о её работе в некоем музее. Уж не шла ли речь о музее Памфилли или о галерее на Пьяцца Навона?..
- Когда я хотела провести экспертизу картин, мне пригрозили увольнением, - говорила она. - А когда я обратила внимание на исчезновение картин из запасников, меня попытались убить.
Звучит отвратительно. Конечно, это могло и не быть правдой, но я предпочитаю верить людям, пока не получу доказательств обратного. Я обратился к Джульетте, когда она выходила из комнаты:
- Я готов купить у вас подлинник Морелли. За любые деньги.
- Я отказываюсь в этом участвовать! - воскликнула она. - Я не хочу соревноваться с сестрой, пусть всё это получит она!
- Пусть так, - примирительно заметил я. - Но вы по-прежнему сможете выбрать одну картину для себя.
- Не говорите мне об этом! Я не хочу иметь к этому никакого отношения! - кричала Джульетта.
- Я понимаю, вы пережили трагедию...
- Меня пытались убить!
- ...Но я просто хочу вам помочь. Я не тороплю вас, но подумайте о моём предложении.
Вот только женской истерики мне и не хватало. Похоже, я выбрал не самый удачный момент, чтобы начать договариваться, - а впрочем, мог ли он вообще быть удачным? Оставалось надеяться, что синьорина Манчини поймёт, насколько глупо отказываться от денег, когда ей наверняка пригодится адвокат, да и психотерапевт не будет лишним.
- Простите, - Джульетта немного успокоилась. - Но я не хочу ни к чему прикасаться в этой коллекции, где всё до одного поддельное!
С этими словами она стремительно удалилась вверх по лестнице, а мне оставалось только развести руками.
- Не сердитесь на неё, - попросила Лючия.
- Я всё понимаю, - покачал головой я. - На неё многое свалилось. Она похоронила своего дядю...
- Она его практически не знала. Приглашение сюда стало для неё неожиданностью.
Казалось, и между собой кузины были мало знакомы, - по крайней мере, несмотря на пересекающиеся круги общения, я вовсе не видел их вместе. А ведь они могли объединиться, а не соперничать. Впрочем, мне было некогда думать о семейных связях, поскольку события не стояли на месте: стоило мне подняться из подвала - и я заметил, что в ванной комнате что-то происходит.
А происходило там... неописуемое. Деннис Ллойд, сменив белый пиджак на белый халат (так вот для чего они были нужны!), склонившись над раковиной, орудовал губкой с растворителем над живописным холстом. Следы краски - масла или акрила - остались уже только по краям полотна, на котором проступила совсем другая картина, китайская.
- Вы... смыли одну картину, и под ней оказалась другая?.. - изумился я.
- Да. Это был тот фиолетовый Ротко в библиотеке.
- Да, помню. Там был ещё оранжевый, - я поверхностно смотрел на эти картины, поскольку не собираю авангард, но память на увиденную живопись у меня хорошая.
Ллойд, закончив свою работу, исчез, передав картину в руки доктора Мэй, и рядом с нами осталась только женщина с именем "Нэнси Дрю" на бейдже, которую я воспринимал как ещё одну журналистку.
- Позвольте взглянуть?.. - я бережно взял ещё не до конца очищенную от постороннего слоя краски картину. - Что означает сойка на сливе?
- А это не майна? - спросила Нэнси Дрю.
- Нет, у неё хохолок, - указал я.
- Это сойка, - устало уточнила доктор Мэй. - Но, что куда важнее, это подлинный Ци Байши. Видите подпись? - она указала на три иероглифа в углу полотна.
- Вижу, - я даже мог распознать иероглиф 白 бай, "белый", который не изменялся с годами в китайской традиции.
- И эта картина была украдена и находится в розыске вот уже десять лет. И её, полагаю, нужно передать полиции.
- Вы можете передать её мне, - неожиданно предложила Нэнси Дрю.
- На каком основании?
- На основании этого, - она отточенным жестом представила нашим взорам зелёную карточку полицейского удостоверения.
- Допустим, я поверю, что вы не настолько отбитая женщина, чтобы подделывать корочки интерпола, - предположил я.
- А я бы не была настолько уверена, - проявила осторожность доктор Мэй. - К тому же вы из американской полиции.
- Я американка, но сейчас работаю в итальянской полиции. Так бывает.
- Бывает ещё и не так, - согласился я.
- Вы можете поговорить с моими коллегами, - предложила мисс Дрю.
- А вы здесь не одна?.. - удивилась доктор Мэй.
- Вы ищете здесь украденные картины? - догадался я.
- Ну да. И мне нужно составить протокол об обнаружении. А вы, как законопослушные граждане, его подпишете.
- Я бы не стала оставлять свою подпись где попало, - продолжала осторожничать доктор Мэй.
- Я просто напишу, что вы видели эту картину сегодня на вилле. И дам вам это прочитать.
- Не вижу ничего дурного в том, чтобы расписаться под тем, что является правдой, - пожал плечами я.
- Вы тоже можете подписаться как свидетель, - предложила Нэнси Дрю.
- С удовольствием.
Нэнси Дрю тщательно записала наши имена, и мы втроём расписались под протоколом.
- Теперь нам нужно найти мою коллегу из Китая, - подытожила она.
- Кажется, здесь каждый третий - китаец и каждый третий - полицейский, и это каждый раз не я... - развёл руками я.
- И каждый третий - еврей? - добавила доктор Мэй, когда мы вместе последовали за целеустремлённой Нэнси Дрю.
- Я не считаюсь! - возразил я. - Я не по материнской линии еврей!
Не найдя коллегу в гостиной и на кухне, Нэнси Дрю вместе с нами поднялась в библиотеку и окликнула китаянку по имени Лин Лан, на которую я уже обращал внимание, думая, что она - также чей-то приглашённый эксперт. Прежде чем уделить нам время, госпожа Лин попыталась кокетливо отвязаться от беседовавшего с ней синьора Верди, но он всё равно увязался за ней, игнорируя неодобрительные взгляды и выразительные вздохи мисс Дрю. Мы остановились на лестничной площадке; госпожа Лин также показала нам своё удостоверение интерпола, а мы показали ей разыскиваемого Ци Байши.
- Что здесь происходит? - подошёл мистер Блэк.
- Здесь попытка в приватный разговор провалилась ещё до вашего появления, - великодушно пояснил я. - Так что присоединяйтесь.
- Вы выбрали для приватного разговора не самое удачное место.
- Что поделать!.. Если вкратце, то смыли поддельную картину Ротко, и под ней оказался украденный подлинник Ци Байши.
- А, об этом я уже знаю, - скучающе откликнулся Блэк.
Всё упиралось в то, что находку нужно вернуть Китаю, а для этого требовался нотариус и кто-то из будущих наследниц. Дабы не толпиться в узком месте, все причастные вместе с зеваками переместились за круглый стол в библиотеке и стали ждать нотариуса.
- ...Всегда чего-то не хватает: времени, любовников... - донёсся до меня голос Нэнси Дрю.
- Если чего-то нет, это можно купить, - возразил тот молодой человек, с которым я уже сталкивался сегодня.
- Мы по-прежнему говорим о любовниках?.. - уточнил я, устраиваясь прямо на ковре, откуда мог видеть всех сидящих за столом.
- А почему бы и нет?
- Ну, я бы не хотел покупать любовников за деньги.
- Но почему? - снова спросил он.
- Потому что это проституция, - ответила доктор Мэй за меня.
- Именно. Я предпочитаю, чтобы всё было по любви.
- Мистер Кантоне, я согласна с вами переспать, если вы принесёте мне вина, - заявила Нэнси Дрю.
- Я и так не откажусь принести вина женщине! - заверил я её и спустился вниз, на кухню.
Это было очень кстати: я давно собирался налить что-нибудь и себе самому, но меня всё время что-то отвлекало. Я принёс по бокалу себе и мисс Дрю и вернулся на облюбованное место на ковре.
- ...Что, вы тоже?!.. - удивился кто-то, видимо узнав, что Лин Лан также из интерпола.
- Мы тут уже выяснили, что каждый третий здесь китаец или еврей, - сообщила доктор Мэй.
- Вы мне это до конца жизни припоминать будете?.. - возопил я. - Нет чтобы цитировать у меня что-нибудь умное!..
- Значит, картину просто закрасили, чтобы выдать её за другую?.. - женский голос был у меня за спиной, но, кажется, это недоумевала Лючия Папини. - Это же ужасно.
- Чего только не делают, чтобы украсть произведения искусства, - вздохнул я. - Вырезают картины из рам... Знал одного человека, который хотел похитить древние медные украшения из раскопок на Алтае, скормив их большой собаке перед перелётом.
- А как он собирался их потом достать?.. - наивно поинтересовался юноша.
- Естественным путём, - усмехнулся я. - Но собака не дотерпела до окончания полёта.
- Какая... дурно пахнущая история, - оценила доктор Мэй.
- О да, на весь багажный отсек!.. Украшения обнаружили встревоженные стюардессы.
- Можно было бы перевозить собаку в салоне...
- Не уверен, что в салон пускают с такими крупными собаками.
Так я развлёк собравшихся в ожидании нотариуса. Также обсуждали, насколько всё усложнится, если картина окажется в собственности Ватикана.
- А вы так уверены, что вилла достанется Ватикану?.. - спросил я. - Впрочем, я бы на это посмотрел! Переговоры Ватикана с Китаем - если слон на кита налезет, кто кого сборет...
- Вы говорите опасные слова, - предупредил меня юноша.
Нэнси Дрю объяснила, что наследниц ни в чём не обвинят: наследование краденого не считается преступлением. Не исключено, что и сам дядюшка Торлони был не в курсе, что приобретает вовсе не Ротко. Мисс Дрю предложила юридически обставить дело так: наследница передаст обнаруженную картину в дар Китаю, дабы избежать претензий с его стороны.
- Кажется, вы сейчас произнесли офигенную лазейку, - обрадовался было я. - Ведь произведения не обязательно продавать, можно передавать их в дар и дарить в ответ деньги...
- В завещании оговаривалось и дарение также, - мисс Дрю разбила мои не родившиеся мечты.
- Синьор Кантоне, могу я с вами поговорить? - неожиданно обратился ко мне юноша.
- Да, конечно. Думаю, эти бюрократические проволочки ничего не потеряют от нашего отсутствия.
Он проводил меня во всё тот же угол на лестничной площадке, с видом на аквариум.
- Представьтесь, для начала, - попросил я.
- Чезаре Риччи.
- И вы..?
- Арт-дилер моего дяди, синьора Томазини.
- О. Слышал о нём, хоть и не был знаком близко.
Риччи, говорите?.. Да, вон и на бейдже так же написано. Красивое имя, знакомая фамилия. Уж не родственник ли?.. Вряд ли однофамилец. Что ж, связаны ли Анна Риччи с супругом с мафией или нет, - но это полезное знакомство. Вот только он наверняка насторожится, если я сразу спрошу про Морелли. Значит, придётся выжидать момента, когда он начнёт больше мне доверять.
- Я слышал, вы интересовались кольцом еврейской невесты?
- Да, верно.
- Но пока ещё нет экспертного заключения о его подлинности.
- Я знаю об этом. Конечно, я не стану ничего приобретать до тех пор, пока не буду знать наверняка, что это подлинное кольцо.
- Есть основания полагать, что кольцо, которое сейчас на рынке, поддельное. И если мы проведём экспертизу сейчас, оно может резко упасть в цене, чего мы не хотим.
- Да, понимаю, - рассеянно согласился я.
Почему на фоне Морелли всё стало таким неважным?.. Я чувствовал, что подобрался очень близко: только руку протяни - и ухватишься за кончик нити. Но в то же время я боялся её протягивать. Боялся узнать правду, если она окажется худшей. Как жить в мире, в котором нет Морелли, я не представлял.
- Но, возможно, подлинное кольцо находится в этом доме, в сейфе.
- Звучит интересно, если это так.
- Как вы смотрите на то, если мы добудем для вас настоящее кольцо?
- Я буду готов купить его у вас.
Конечно, это выглядело более заманчиво, нежели приобретать кольцо с официального аукциона. Если Томазини выставят подлинник на торги, им наверняка заинтересуется университет Сапиенца, а соперничать с ним... обойдётся дорого и для кошелька, и для репутации. Да, всегда есть возможность проявить благородство и выкупить кольцо для университета самому. Но - вы, полагаю, меня поймёте - украшения, в отличие от живописных полотен, приятнее держать в руках, нежели лицезреть в музеях. И ещё приятнее носить.
- В таком случае мы договорились. Скажите, что вообще вас интересует, чтобы мы могли знать, что можно вам предложить в дальнейшем сотрудничестве?..
Поразительное великодушие. Юноше настолько нужны деньги? Причём - именно мои деньги?..
- Прежде всего меня интересует всё уникальное и необычное. Всё непохожее, единственное в своём роде...
Любой другой перстень меня едва ли заинтересовал бы (не настолько сильны мои еврейские корни, чтобы стремиться скупать всё, имеющее к ним отношение), но этот перстень отличался необычным стилем: был выполнен в виде готической башенки. Разумеется, я сразу захотел его себе.
- Понимаю. Говорят, этот перстень когда-то принадлежал человеку, послужившему прототипом для персонажа одной из пьес Шекспира...
- "Венецианский купец", полагаю? - улыбнулся я. - Это не более чем красивая легенда.
Стал бы Шекспир обращать внимание на настоящего еврея!.. Ему просто нужно было вывести на сцену злодея-жида в рыжем парике.
Мы вернулись в библиотеку, услышав шум и смех: кажется, мы многое пропустили. Виола Манчини, когда её поставили в известность, была недовольна тем, что фальшивого Ротко отмыли без её ведома. Я пообещал, что в следующий раз, прежде чем проводить те или иные манипуляции с экспонатами виллы, я спрошу её разрешения - если, конечно, успею. Мне было положительно любопытно, не скрывается ли что-нибудь за вторым, оранжевым Ротко, - но для этого нужно было найти эксперта, который определил бы его подлинность.
- Я мог бы это сделать, - заявлял ошивающийся вокруг Фальконе. - Но мне нужны инструменты.
- С каких пор этому учат на факультете журналистики?.. - недоумевали окружающие.
- Его мать была художницей, - заступился я, пожав плечами. Если Фальконе бесцеремонно скрёб ногтем краску на картине Ротко, то он, вероятно, понимал, что делает.
Я же спустился в зал и подошёл к доктору Мэй. Я чувствовал себя несколько виноватым перед ней: сам пригласил и сам надолго бросил, переключившись с китайского искусства на другие экспонаты.
- Как вы находите экспозицию? - спросил я.
- Она создаёт такое впечатление, что коллекционер либо собирал всё, что сможет в будущем принести ему деньги, вроде выгодного капиталовложения...
- Многие делают так, - признал я.
- ...Либо просто скупал то, что ему понравится.
- И это я тоже понимаю. В конце концов, я тоже себя не ограничиваю: интересуюсь и древнекитайским, и современным искусством, и классическим европейским и американским...
- Но при этом ваша коллекция обладает целостностью. Её можно выставлять целиком.
- Вы мне льстите... Но чтобы выставить её целиком, нужен целый музей. Однако я охотно предоставляю отдельные экспонаты для выставок как частное лицо. Искусство не должно храниться под замком, его должны видеть люди.
- Уже присмотрели здесь что-нибудь для своей коллекции?
- Да. Я видел подлинник Морелли, и, если честно, на его фоне все прочие экспонаты сразу померкли.
- А вы уверены в том, что это подлинник?
- Почти наверняка.
- А кто проводил экспертизу?
- Профессор Голдштейн. Но я, признаться, сомневаюсь в его компетентности на этот счёт.
- Советую вам обратиться к мистеру Ллойду. У парня глаз-алмаз.
- О, благодарю за совет. Непременно им воспользуюсь, как только увижу мистера Ллойда. Кажется, он несколько нарасхват и просто неуловим. Не хотелось бы нарваться на подделку... Одна из наследниц и вовсе утверждает, что всё в этой коллекции поддельное.
- Которая из них?
- Джульетта. Но, полагаю, она преувеличивает.
- Конечно.
- Ну а вы? Увидели что-нибудь, что могли бы порекомендовать?
- Я бы советовала обратить внимание на эту работу, - она указала на рисунок, стоящий на каминной полке.
- На бамбуки? Да, мне они тоже сразу понравились.
- Видите этого ёжика? Это не просто ёжик, это подпись: у него лапки как буква М. Подпись одного молодого и очень перспективного китайского художника. Сейчас о нём мало кто знает, но через несколько лет его работы могут очень взлететь в цене.
- Спасибо! Я его запомню.
Современного китайского искусства у меня ещё не было, но никогда не поздно расширить горизонты. И если даже этот мастер-ёжик приплачивал доктору Мэй за рекламу... не всё ли равно? Как я уже не раз говорил, я не осуждаю людей, желающих заработать деньги, до тех пор, пока они честно выполняют свою работу и это никому не вредит.
- Присматриваетесь к бамбукам? - тут же оказался рядом Блэк. - Но мы ведь сможем купить только одну картину. Максимум две. А дальше - покупать по одной раз в пять лет.
- Я терпеливый варан, - улыбнулся я. - Я подожду.
- И сколько лет мы с вами ещё проживём? Тридцать, сорок? За это время мы успеем купить максимум восемь картин.
- Не знаю, как вы, а я намерен прожить до девяноста восьми, как моя пра-бабуля, - заявил я.
Когда я отделался от Блэка и снова оказался наедине с доктором Мэй, она, приблизившись ко мне и заговорщицки понизив голос, сообщила:
- Я дам вам ещё один совет. Картины не обязательно покупать. Их можно взять в аренду. Хоть все. Хоть на триста лет.
- Вы всё-таки нашли лазейку!.. - восхитился я. - Вы гений. Я вас обожаю.
- Только не говорите никому.
- Разумеется, - пообещал я. Пока не определится, кто станет хозяйкой виллы, я не стану делиться этой идеей даже с самими кузинами Манчини.
- Но даже если не получится... мне кажется, этот день всё равно пройдёт не зря. Мы видели много интересного...
- И я обрёл полезные знакомства, - добавил я. - Например, тот молодой племянник синьора Томазини.
- И о чём вы договорились?
- Он может быть полезен мне, я могу быть полезен ему, - неопределённо ответил я.
Там же я подкараулил мистера Хога и обратился к нему:
- Скажите, можно ли будет... одолжить вашего помощника ненадолго? Я слышал о нём много превосходных отзывов и хотел бы обратиться к нему за экспертизой картины Морелли. Ещё одно мнение не будет лишним.
- Конечно. Я передам ему, как только он освободится.
Минуты сравнительного затишья я чаще проводил на кухне у стола, служившего центром притяжения и для других гостей виллы. Прямо на этом столе лежала одна из бумажек с загадками - видимо, принадлежавшая Джульетте, демонстративно отказавшейся от борьбы. Но сколько я их ни перечитывал, разгадки не приходили мне в голову.
- Как любят говорить у нас в университете, "автор ничего не хотел сказать", - заметила Лючия Папини.
- Врут, - возразил я. - Автор не только захочет что-нибудь сказать, но и не заткнётся до тех пор, пока вы будете готовы его слушать.
- Это современные авторы, - возразил Микеле Катани. - А когда что-то приписывается тем, кто уже умер?..
- Подлинные шедевры всегда подобны шкатулке с двойным или тройным дном, которое открывается со временем. Великий Шекспир просто хотел развлечь толпу сексом и убийствами, но в нём до сих пор открывают новые смыслы.
- Но что если интерпретации больше говорят о том, кто их создаёт, нежели об авторе исходника?
- Отчасти. Но истинный гений всегда способен увидеть в потоке жизни вокруг себя нечто вечное, что будет актуально всегда, и что позволяет эти интерпретации.
В другой момент, когда я остался у стола один или почти один, на моих глазах встретились Чезаре Риччи и мистер Блэк.
- А вы что-нибудь знаете о перстне еврейской невесты? - обратился к нему Чезаре. Судя по тому, что я наблюдал мимоходом, этот полный энтузиазма юноша уже успел опросить почти всех гостей.
- Понятия не имею, - пожал плечами Блэк.
- Я думал, раз вы соперничаете, то вы тоже... - растерялся Чезаре, переводя взгляд с Блэка на меня.
- Нет, в кои-то веки мне этот перстень нахуй не нужен.
- На хуй он вам и не налезет, - заметил я. - Впрочем, если вы самокритичны...
Чезаре, сдавленно хрюкнув, осел на пол, и я участливо похлопал его по плечу:
- Молодой человек?.. С вами всё хорошо?..
- Я не самокритичен, - ответствовал Блэк, сохраняя каменное лицо.
В ожидании мистера Ллойда, который всё никак не появлялся, а не уходил далеко и присоединился к доктору Мэй, присевшей на диване в гостиной. Рядом Микеле Катани делал наброски в альбоме, и доктор Мэй попросила разрешения взглянуть на его скетчбук. Там было много примечательного: и портретные наброски, очень точно передающие сходство, и городские наброски из путешествий. У художника определённо были верный глаз, твёрдая рука и узнаваемый стиль.
- Какое поразительное разнообразие, - похвалила доктор Мэй.
- Очень здорово, когда у художника богатый "словарь", - согласился я. - Это даёт материал для будущих больших работ.
Пока мы рассматривали рисунки, Катани нарисовал мой графический портрет с натуры. Он мне весьма понравился, а автор пригласил нас с доктором Мэй посетить свою мастерскую. Мастерская была недалеко от Рима, и мы решили, что на следующий день после всех треволнений на вилле Торлони мы сможем осуществить этот визит. А я бы хотел заказать у синьора Катани полноценный живописный портрет.
- Кажется, настоящая слава приходит к художникам только после их смерти, - говорил Катани. - И порой мне хотелось бы стать неизвестным художником. Ну, знаете, как порой пишут на табличках в музее: "неизвестный художник такой-то школы", "мастер Мадонны в розовом"...
- Да, знаю. Но почему?
- Чтобы от меня осталось только моё искусство, и о нём судили независимо от того, кем я был и как я жил. Чтобы моя биография не накладывала на него отпечаток...
- В этом что-то есть. Но взгляд на произведение искусства - это всё равно опосредованный диалог с его автором. Ты словно смотришь в глаза художника и видишь, что он чувствовал, о чём думал...
- Но слишком часто художники становятся популярны не из-за их таланта, а из-за их скандальных биографий и личной жизни.
- Бывает и так. Но для меня всё скорее наоборот: жареные слухи и сплетни из жёлтой прессы не заставят меня заинтересоваться чьим-то творчеством, но если чьё-то творчество меня заинтересует - я захочу познакомиться с автором.
- А вам не кажется, что слава некоторых известных художников сильно преувеличена из-за их личности? Эйприл Горник, например. Её ведь никто никогда не видел. Может, это просто мистификация, и под женским псевдонимом скрывается другой человек?
- Всё может быть. Я не фанат творчества Горник, но её картины в любом случае обладают неповторимым стилем, кто бы их ни рисовал.
Слухи об Эйприл Горник заставляют всех представлять утончённую девушку, живущую на лоне природы, подобно принцессе в сказочной башне, что беседует с птицами. Но ведь тонким чувством природы может обладать и пожилая женщина, и мужчина, и даже человек, который на природе бывает нечасто, полагаясь на силу своего воображения. Не всё ли равно?..
- Или Морелли, - продолжал Катани. - Он стал популярен после своего загадочного исчезновения.
- С одной стороны, его картины действительно взлетели в цене после того, как он пропал, - согласился я. - Но я полюбил его работы ещё задолго до этого, когда они только появились на выставках.
- Вот как, - Катани снова звучал разочарованным.
Художники бывают завистливы и ревнивы к другим художникам - с этим я сталкивался не впервые. Как там говорил Фальконе, художники тщеславны?.. Он был чертовски прав. Но мне ведь не жалко давать художникам то признание, которого они заслуживают!.. Я собирался убрать портрет от Катани в свои вещи, но ещё некоторое время провёл с ним в руках, ненавязчиво хвастаясь окружающим.
- Весьма рекомендую! - сказала Нэнси Дрю. - У меня уже есть портрет от этого художника. В стиле ню.
- Слушайте, а ведь это хорошая идея: обнажённый портрет, - задумался я. - Или это будет уже не портрет?.. Впрочем, фигура в полный рост - всё равно парадный портрет...
- Вы хотите повесить у себя в спальне свой собственный обнажённый портрет? - удивился агент Джордж Смит.
- Почему именно в спальне? - удивился я.
- Ну, мы, американцы, люди простые: обнажённую натуру мы вешаем в спальне, натюрморты - на кухне...
- А почему не наоборот?
- Чтобы крошки из постели не вытряхивать!
- Это смотря как организовать пространство.
Обожаю есть в постели и заниматься сексом на кухне. И от предметов искусства это совершенно никак не зависит.
- А зачем вам ваш обнажённый портрет? - не отставал мистер Смит. - Вы же и так можете видеть себя в зеркале.
- Зеркало отражает действительность, как она есть, - возразил я. - А каждый художник видит по-своему, и мне это интересно. У меня нет двух одинаковых портретов.
- Что мы ещё здесь найдём?.. - рассуждал тем временем Франко Неро. - Картину Мунка "Крик"?..
- Картина Мунка "Крик" - это наш нотариус, - заметил я.
- Да, я видел, как он с перекошенным лицом бежит к мосту.
Когда я наконец отнёс портрет к своим вещам, пока его кто-нибудь не украл, - новое неожиданное обретение не заставило себя ждать: проходя мимо ванной комнаты, я заметил Фальконе, увлечённо что-то смывающего, и даже без белого халата.
Стоит ли добавлять, что очередной жертвой растворителя был оранжевый "Ротко"? И под стекающей в раковину яркой краской постепенно проступал лаконичный рисунок чёрной китайской тушью. Только на сей раз не Байши. Две точки и направленная вниз скобка. Грустный смайлик. А под ним - уже знакомый мне ёжик. Такой же, как на бамбуках.
- Это что, чья-то шутка?.. - удивился кто-то из зевак.
- Погодите, никуда не уходите! - попросил я Фальконе. - Я должен позвать своего эксперта!
Я устремился в гостиную и умоляюще протянул руки к своей спутнице, отдыхавшей на диване:
- Доктор Мэй, вы мне очень нужны!
Мне не терпелось показать ей ёжика, но за то время, за каковое уже немолодая женщина преодолела расстояние до ванной, оттуда как раз исчезли все посторонние, кроме самого Фальконе.
- Взгляните, что мы нашли, - я с нежностью представил ей мокрый от растворителя рисунок в руках журналиста. - Скажите, это подлинник?
- Полагаю, что да.
- И он не находится в розыске?
- Насколько я знаю, нет.
- В таком случае я могу просто купить его у вас, - обратился я к Фальконе. Мне было неловко просто так взять и присвоить себе чужую находку, и я не столько платил за молчание, сколько хотел бы оплатить труд специалиста. Но журналист как будто меня не услышал, и они с доктором Мэй посоветовали мне хором:
- Спрячьте его, чтобы никто не увидел. И так, чтобы не испачкаться.
- Уберу его в свои вещи, - решил я, прикрыв рисунок полой пиджака. Когда я вышел из ванной и направился вверх по лестнице, меня, разумеется, настиг голос Блэка:
- И что оказалось под вторым Ротко?
- Совершенно ничего интересного, - заверил его я, не останавливаясь. - Подделка просто погибла, увы.
Технически, я даже не соврал: едва ли китайский смайлик был бы интересен Блэку, а вот мне казался прекрасным приобретением. Теперь можно будет не охотиться на бамбуки и просто ждать, когда прогноз доктора Мэй сбудется и автор-с-ёжиком станет достаточно популярен, чтобы его выставлять. А даже если не сбудется - мне будет что вспомнить.
- Вы ведь нашли, что искали? - окликнул меня Фальконе, когда я был уже на верхней лестничной площадке.
- И я всё ещё готов заплатить вам за это! - отозвался я.
- Художник должен быть бедным и голодным! - прозвучало в ответ.
- Так я могу заплатить не только деньгами!.. - прокричал я, перегнувшись через перила галереи, но уже не был уверен, что он услышал.
Боги, однажды я точно получу "Золотой глобус" за самый идиотский флирт. Но - этот человек отказывался от денег, и это было удивительно, особенно на фоне прочих собравшихся. Этот человек был художником - определённо. И этот человек в дурацких леопардовых угги и розовых очках чем-то цеплял меня всё больше и больше.
Я отнёс рисунок в кладовку, обтёр его салфетками от порыжевшего растворителя и бережно убрал в компанию к рисунку Микеле Катани. День уже казался мне удачным: я обзавёлся двумя произведениями искусства, и к тому же бесплатно. Но в последующие часы странные находки на вилле посыпались как из рога изобилия, так что я едва успевал осознавать происходящее.
Так, сначала Лин Лан сообщила, что обнаружила китайскую курильницу, пропавшую пару лет назад. Она дала мне подержать эту курильницу в руках - увесистый глиняный сосуд с некими сюжетами на боках, вылепленными очень тонко. Я предположил, что пятеро изображённых персонажей - одни из восьми даосских святых, но мне не хватало знаний, чтобы понять, кто именно. Один из них был примечателен тем, что держал на руках зверька вроде горностая. Впрочем, Лин Лан больше интересовало то, что курильница пропала из находок той экспедиции, которую возглавлял профессор Франко Неро.
- Как так вышло, что пропавшая вещь оказалась именно в Италии?.. - спрашивала она.
- Курильница могла пройти через многие руки, прежде чем оказаться здесь, - заметил я.
Мне не хотелось выгораживать профессора, но также не хотелось столкнуться с тем, что экспедиция, в которую я вкладывался, окажется связана с воровством. И Лин Лан сказала, что на вилле могут оказаться и другие экспонаты, похищенные из Китая.
- Что ещё вы ищете? - спросил я. - Быть может, мне попадётся что-нибудь на глаза.
- Небольшую шкатулку.
Я не был уверен в своих поисковых талантах, но мне и не пришлось долго гулять по вилле: вскоре я увидел в руках гостей картину Мондриана. Очень знакомую мне картину Мондриана. Точно такую же я несколько лет назад приобретал для музея Памфилли и не далее чем в этот день шутил о том, как надеюсь, что её не повесили вверх ногами. Профессор Голдштейн провёл экспертизу и сделал заключение, что передо мной подлинник.
- А вот теперь мне очень интересно, что сейчас висит в музее, - подытожил я.
Но, к вящему моему неудовольствию, у окружающих тут же нашлась прорва аргументов в защиту музея.
- А картину могли подменить перед продажей?
- Исключено, - покачал головой я. - Я не приобретаю картины без предварительной экспертизы. Картина была передана музею со всеми документами, с заключениями о подлинности.
- А кто проводил эту экспертизу?
- Доктор Беллини. Я всегда с ней работаю, она ещё ни разу не ошибалась.
- А эксперт не могла подменить картину, чтобы потом продать подлинник?
- Каким образом? Экспертиза проводилась на аукционе, публично. Затем я купил картину. Затем я передал её музею. Всё.
- А её не могли подменить при транспортировке? Каким образом вы её передавали?
- Да фактически из рук в руки.
- В таком случае непонятно...
- У меня есть две версии. Либо картину украли из музея и подменили подделкой, либо её продали из музея и подменили подделкой. И меня не поставили в известность.
- Вы хотите написать об этом заявление? - спросила Нэнси Дрю, уже написавшая за этот день собственную маленькую коллекцию заявлений.
- Да, хочу. Дайте мне, пожалуйста, ручку и бумагу.
Я взял блокнот и ручку и начал писать, и тут рядом со мной присел синьор Верди.
- А вы не хотите сперва поговорить с директором музея, прежде чем писать заявление? - спросил он. - Может, картина была сдана в аренду?
- Хорошо, давайте с ним поговорим, у меня есть к нему несколько вопросов. Только, будьте добры, позовите его сами.
- А вот и он, - сообщил Верди. Я поднял голову от рукописи и натолкнулся взглядом на флегматично спокойного директора Памфилли, доктора Антонио Рикардо.
- Скажите, синьор Рикардо... как поживает картина Мондриана, которую я приобретал для вашего музея? - поинтересовался я.
- Хорошо поживает.
- Вы не сдавали её в аренду? Её никто не крал? Она находится на своём месте?
- Да.
- Почему же в таком случае её только что нашли здесь?
- Может, это подделка, - не моргнув и глазом, предположил Рикардо.
- Нет, это подлинник. Профессор Голдштейн провёл экспертизу и подтвердил это. Так вы знаете, что сейчас висит в вашем музее?
- В музее находится подлинник. Мы тоже проводили экспертизу.
- Музей проводил собственную экспертизу коллекции, вы это имеете в виду? Вы можете сказать, как давно и кем она проводилась?
Он не ответил, и разговор перестал иметь смысл. Если бы Рикардо пытался что-нибудь изобретательно соврать, мы ещё могли бы прийти к компромиссу. Но он просто прикидывался дурачком, целиком уверенный в своей безнаказанности. Мне тут же вспомнились слова Джульетты о том, как за попытку проведения экспертизы её сначала чуть не уволили, а потом чуть не убили. Обман в сфере искусства - дело обычное, но обман с покушением на убийство...
Я едва успел дописать заявление, когда кто-то принёс ещё одну картину Мондриана; по-видимому, все эти богатства всплыли, как только гости начали вскрывать все рамы подряд и обнаруживать, что под тем или иным холстом может быть вложен ещё один. Неутомимый профессор Голдштейн провёл экспертизу и заключил:
- Это подделка. Видите, здесь двойная линия? А должна быть одинарная.
Я поставил две картины рядом: подделка оказалась просто зеркальным отражением оригинала!..
- Всё в этом доме было краденое, и даже воздух какой-то спёртый... - процитировал я старый анекдот. Тем паче что из-за большого стечения народу в доме в самом деле было душно, спасали только выходы на крыльцо или в прохладный подвал.
На вилле продолжали что-то находить. Я поднялся в библиотеку, где нотариус, также без устали, составлял очередной документ о передаче очередной находки Китаю.
- Надеюсь, хотя бы картины Морелли не находятся в розыске? - на всякий случай уточнил я.
- Насколько я знаю, нет.
Я услышал, как Джульетта говорит о том, что мальчик с ранцем - это, вероятно, Малевич. Она вернулась к разгадыванию загадок? И как она пришла к такому выводу? На основе использования ранцев в России?.. Что ж, из всех имевшихся в библиотеке картин абстрактное полотно с чёрным крестом было более всего похоже на работы Малевича.
И вот настал тот миг, когда я спустился в гостиную, а там на столе стоял открытый сейф. Причём открыла его Джульетта - та самая, что отказывалась от участия в гонке. Либо она умело притворялась, либо ей очень повезло - например, с помощниками: мне-то загадки по-прежнему казались нерешаемыми. Судя по всему, в сейфе ничего не было, - по крайней мере, не было никакого кольца еврейской невесты. Виола Манчини, конечно, выглядела расстроенной.
- Можно с вами поговорить? - подошёл к ней синьор Рикардо и перехватил Виолу у меня из-под носа. Интересно, он собирался выкупить какую-нибудь одну картину или, как и я, предложить идею аренды?.. Впрочем, неважно, даже если кто-то опередит меня с моими второстепенными целями. У меня есть главная цель, и её нельзя было откладывать.
- Я вас поздравляю, - обратился я к Джульетте Манчини. - И я по-прежнему готов выкупить у вас подлинник Морелли. За любые деньги.
- Насколько я помню, существовали сомнения в его подлинности.
- Чтобы мы оба были уверены, я могу попросить своего эксперта провести повторную экспертизу. Доктор Беллини, вы готовы мне помочь?
- Да, конечно. Что нужно делать?
- Пройти со мной в подвал и взглянуть на картину Морелли.
Я пропустил доктора Беллини вперёд и последовал в подвал. Ближайшее будущее виделось мне определённым и вполне радужным: триумфально вынести из подвала выбранную картину, заключить сделку, вернуться домой. У меня будет жемчужина моей коллекции, самая прекрасная картина из всех, что я когда-либо видел в галереях или в альбомных репродукциях. Но знание о том, откуда она взялась на вилле, синьор Торлони унёс с собой в могилу. Я так и не узнал, где искать Морелли, - хотя у меня оставались контакты Сандры Тоскани и Чезаре Риччи...
Но также я не знал, что с каждым шагом вниз по ступеням приближаюсь к моменту, когда моя жизнь понесётся вскачь и перевернётся с ног на голову, чтобы более никогда не стать прежней.
В подвале нашим глазам предстала картина разгрома. На столе валялись разломанные рамы, изрезанные измятые холсты топорщились острыми треугольниками... моё сердце пропустило удар, но, к счастью, уничтожены были только портрет с лентой и портрет с ключами. Портрет с птицами не пострадал. Видимо, тот, кто это совершил, имел зуб не на Морелли, а только на подделки.
- Что здесь произошло?!.. - это спросил спустившийся в подвал Чезаре Риччи.
- Когда мы вошли, всё уже так и было, - ответил я.
Чезаре умчался - видимо, чтобы объявить о случившемся во всеуслышанье, поскольку не прошло и минуты, как в подвал ворвался Фальконе, перепуганный до паники.
- Кто?!.. - кричал он, задыхаясь. - Кто это сделал?!..
- Не мы, - успокоил его я. - Не волнуйтесь, с подлинником всё в порядке.
Фальконе схватил портрет, прижал его к груди и умчался, восклицая:
- Хватит! Я никому её не отдам! Я лучше сожгу её, чем она достанется кому-то другому!
Мы с Беллини проводили журналиста недоумёнными взглядами. Я не стал бросаться в погоню: ему всё равно не так-то просто будет покинуть остров. Моей первой машинальной эмоцией была досада: добычу увели у меня из-под носа!.. Но спустя мгновение я осознал, что попросту не смогу отнять у Фальконе картину, которая была ему настолько дорога. Важнее всего было, чтобы картина осталась целой, а кто будет ей владеть - уже не так важно. А ещё у меня были две версии: либо Фальконе был влюблён в синьору Анну, запечатлённую кистью Морелли... либо это он и написал эту прекрасную картину. И я должен был это выяснить, пока он не наделал глупостей.
Когда я поднялся в зал, Фальконе уже сидел напротив Джульетты. Я беспрепятственно протолкался к ним и присел на диван за его спиной.
- Я отдам вам за неё всё... всё, что имею... - лихорадочно бормотал он.
- Синьор Фальконе, послушайте... - я прикоснулся к его плечу. - Я куплю эту картину и отдам её вам. Если вы расскажете мне, что вы о ней знаете и чем она вам так дорога.
Но, к сожалению, Фальконе едва ли слышал и замечал меня в этот момент. Он и на Джульетту не смотрел, но она хотя бы находилась прямо напротив него и говорила более повелительно.
- Откуда у журналиста такие деньги?.. - усмехнулась она. - Хотите, я подарю вам эту картину? Пойдёмте поговорим.
Фальконе послушно встал и проследовал в прихожую за новообретённой хозяйкой виллы. Предложение подарка звучало благородно, но что-то всё же настораживало, и я остался у входа в зал ждать окончания их разговора.
- Вы тоже хотите купить эту картину? - это, кажется, спрашивал Катани.
- Я хочу выкупить её для того, кому она по праву принадлежит.
- Вы собираетесь купить картину вместе с художником?
- Нет. Художник сам сможет ей распоряжаться, и если он захочет, чтобы она находилась у меня, я не буду против.
Вернулась Джульетта одна, без Фальконе.
- Ну как, вы договорились? - спросил я её.
- Да. Я подарю ему эту картину, но на некоторых условиях.
- Каких условиях?.. - кажется, мне не удалось скрыть эмоции и я прозвучал слишком угрожающе, потому как синьорина Джульетта нарочито равнодушно пожала плечами:
- Он будет работать на меня. Если хотите, можете меня осуждать.
С этими словами она развернулась и ушла, показывая, что разговор окончен.
- Кто я такой, чтобы кого-то осуждать?.. - я развёл руками, ни к кому конкретно не обращаясь. - Всё, что я могу, это давать людям деньги.
- Ещё вы можете спрашивать за них, - добавил синьор Верди.
- И это тоже.
- Можно с вами поговорить?
Я понимал, что он намекал на то, что я давал деньги на Мондриана для Памфилли, который, вероятно, оказался перепродан, - но поговорить с Фальконе было сейчас важнее. Художник должен быть свободен - это главная истина, за которую я всегда готов был драться.
- Простите, но сначала я должен найти одного человека! - сообщил я, поднимаясь по лестнице. - И пока я его не найду, я официально очень занят.
Я вошёл в библиотеку, огляделся, но Фальконе там не обнаружил.
- Ну и где это чудо в перьях?.. - вопросил я в пространство.
- Которое из многих? - уточнило пространство у меня.
- Наш журналист.
- В подвале, наверное. Оттуда доносился какой-то шум.
Я торопливо скатился вниз по ступеням в подвал. Фальконе действительно был там. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и не то рыдал, не то истерически смеялся, а Лючия Папини и кто-то ещё пытались его утешить.
- Как низко я пал!.. - восклицал он. - Меня утешают женщины...
- Скажите, вы в состоянии сейчас поговорить со мной? - спросил я спокойно и терпеливо. Он по-прежнему не замечал меня, так что я присел рядом с ним.
- Этот портрет... единственное из всего, что я создал, что чего-то стоило... но даже это вы отняли у меня!..
- О, поверьте, не единственное, - мягко поправил я. - Вы создали немало прекрасного.
- Вот, выпейте, - Лючия склонилась к нему, протягивая бокал. - Это просто вода.
Я передал бокал Фальконе - или уже стоило называть его Морелли?.. Тот осушил его залпом, запрокинув голову, и, размахнувшись, разбил бокал о плиты пола. Брызнули осколки, несколько человек отшатнулось.
- Это всё вы! - обвиняюще выкрикнул он, вскакивая на ноги и указывая вытянутой рукой куда-то в сторону Чезаре Риччи и стоявших рядом с ним людей. - Вы и ваши разговоры... Этот ваш Мондриан... Я всех вас ненавижу! Это вы убили меня!
Он начал отступать в тупик подвала вдоль стола, на котором снова лежала картина с Анной Риччи и птицами. Я, на всякий случай, встал между ним и толпой, закрывая его собой. Кто-то - кажется, Нэнси Дрю - предложила оглушить его табуреткой, чтобы "успокоить".
- Да, я сошёл с ума! - доносилось у меня из-за спины. - Я сумасшедший, я псих... а что ещё остаётся... Как иначе мне жить в этом мире, если меня больше нет, если вы убили меня, отняли всё, и ничего не осталось?!..
Я смотрел в сторону зевак и не различал их лица - кажется, среди них была Лин Лан, был кто-то из мужчин.
- Если вы будете толпиться и шуметь, вы сделаете только хуже, - сказал я. - Пожалуйста, оставьте нас наедине. Нам нужно поговорить.
Я никогда не считал себя отличающимся особой убедительностью, но зеваки тут же рассосались, видимо рассудив трезво, что это не их проблема, а раз я собрался сделать эту проблему своей, то и флаг мне в руки. Осталась только Нэнси Дрю, решившая проявить ответственность как полицейская.
- Я могу вызвать врача, - предложила она.
- Нет. Пожалуйста, не надо, - попросил я, похолодев от мысли, что с художником могут сделать в психбольнице.
- Он бьёт посуду...
- Я куплю хозяйке новый сервиз.
- ...Он может быть опасен.
- Я способен постоять за себя, - холодно ответил я. Меня начинало раздражать, что она говорит о Морелли в третьем лице в его присутствии, как если бы он был кем-то вроде животного.
- Я не сомневаюсь. Но он может быть опасен и для других людей. Вы уверены, что сможете его удержать?
- Да.
- То есть вы готовы взять на себя ответственность за него?
- Да. Я отвечаю за этого человека.
- Хорошо, - и, успокоившись, мисс Дрю наконец-то исчезла. Я проводил её взглядом, пока не убедился, что нас в самом деле более никто не потревожит.
Я направился навстречу Морелли, медленно и осторожно, боясь спугнуть. Хуже всего будет, если он попросту сбежит от меня. Он сумасшедший? - пусть так. Все истинные художники сумасшедшие. Меня это не пугало и не отталкивало. И всё же я был уверен, что он не настолько псих, насколько казалось Нэнси Дрю и другим встревоженным обывателям. Он просто человек, которому больно, который чувствует себя загнанным в угол и не видит выхода.
- Вы что-то хотели?.. - спросил он устало, почти обречённо.
- Я давно мечтал встретиться с вами. Но не при таких... драматичных для вас обстоятельствах, - я виновато развёл руками. - Присядем?
Я обогнул стол, следуя за ним. Он сел, откинув голову затылком к стене, измождённый и напряжённый. Я сел рядом.
- О чём вы хотите говорить?.. Видите, я уже спокоен... почти спокоен... - он нервно рассмеялся.
- Прежде всего я скажу, что ничего от вас не потребую и не стану выдвигать никаких условий. Я просто хочу купить эту картину и отдать её вам. Потому что она - ваша. - я говорил медленно и чётко, чтобы каждое слово точно было услышано. - И я хочу, чтобы вы могли жить и творить. Но прежде всего - жить.
- Вы хотите, чтобы я работал на вас? - бесцветно спросил он, как о чём-то давно привычном.
- Нет. Вы можете делать всё, что сами захотите. Хотите рисовать - рисуйте. Хотите писать - пишите!..
- Я не могу рисовать... - простонал он с горечью. - Больше не могу. Она разбила мне сердце... Я написал её портрет, а она даже не взглянула на меня...
- Я понимаю: в такие моменты кажется, что вся жизнь рушится, - пусть я вовсе не был уверен, что на самом деле понимаю, каково это: быть отвергнутым женщиной, я должен был хотя бы так, нелепо, попытаться его утешить. - Но, поверьте, это не последняя женщина в вашей жизни. Будут ещё.
- Но я не знаю, зачем, для чего мне жить дальше... Меня больше нет, я уничтожен... Я прячусь под чужим именем...
- Но это всё ещё вы, - улыбнулся я. - И я понимаю, что вам может быть сложно поверить в мою искренность, но - если для того, чтобы жить и ни в чём не нуждаться, вам что-то понадобится, я дам вам это. Все мои деньги, мой дом, мои виллы... всё это ваше. Я исполню любое ваше желание.
Только бы он не подумал, что я пытаюсь его купить, как содержанку!..
- Я никому здесь не верю... - прошептал он, глядя куда-то в сторону. - Но мне так хочется верить вам...
Мы говорили долго. Из его сбивчивых, обрывистых фраз я постепенно начинал понимать, что с ним произошло. В какой-то момент я прикоснулся к его руке, накрыв его ладонь своей, и он не стал её отнимать. На другой его руке был продольный шрам на внутренней стороне запястья и тёмный кровоподтёк на тыльной стороне ладони, словно кто-то сильно ударил его по руке.
- Я боюсь... Я боюсь жить, я стал параноиком, - говорил он, и его голос дрожал, а губы подрагивали в нервной улыбке. - Один раз меня уже пытались убить... из-за этого проклятого Мондриана...
- Опять этот Мондриан, - я с досадой покачал головой. - Кажется, зря я вообще его покупал.
- Так это вы его покупали?..
- Да. И я не знаю, кто вам угрожает, но я смогу вас защитить. А я не даю пустых обещаний.
- Вы не сможете... это мафия... а мафия повсюду, они везде...
- У меня много врагов, - заметил я. - Однако я всё ещё жив, и я защищу вас также. Конечно, я не смогу завернуть вас в одеяло и унести домой на плече, но моё приглашение всё ещё в силе.
Он наверняка откажется, как отказался бы любой человек на его месте. Заберёт картину, удалится в свою мастерскую, и я больше никогда его не увижу. Больше никогда не прикоснусь. Но для того, чтобы обеспечить его безопасность, мне даже не придётся показываться ему на глаза. Потому что его свобода - дороже всего.
- Кто мог это сделать?!.. - он брезгливо притронулся к порезанным обрывкам холста. - Я убью его... в мире может быть только один Морелли...
- Это несложно будет выяснить, - пообещал я. - Если подделки ещё раз всплывут на рынке, можно будет проследить, откуда они происходят. Но давайте не будем никого убивать. Для начала я могу убедить автора больше так не делать.
Ещё он говорил о том, что у него был друг, который его спас и убедил жить дальше, помог сделать поддельные документы и устроил на работу журналистом, а потом пропал. Кажется, этот друг тоже рисовал, - но Морелли не знал ни его имени, ни чего-либо ещё. Мне почему-то сразу вспомнился китайский ёжик: если бы он мог узнать хотя бы подпись...
- Можно попробовать поискать, если у вас есть о нём хоть какая-то информация, - неуверенно предположил я. Теперь я также испытывал благодарность к этому неизвестному человеку.
Нэнси Дрю зашла проверить, всё ли у нас в порядке.
- Не удивляйтесь, если вам в какой-то момент придёт бить морду мой любовник, - с явным удовольствием сообщила она. - Он услышал, что я обещала с вами переспать.
- Замечательно, пусть приходит, - ответил я. - Какой же хороший вечер без драки!..
Было немного совестно задолжать ночь любви красивой женщине. Я даже не мог сказать, что она не в моём вкусе: офицер интерпола была и смелой, и раскованной, и привлекательной. Но рядом со мной уже был тот, кого я не мог оставить ни на мгновение.
- Какие шекспировские страсти, - прокомментировал Морелли.
- Чтоб вы знали, Шекспир все сюжеты позаимствовал у итальянцев, - напомнила мисс Дрю, удаляясь.
- И не поспоришь, - признал я. - Что ж, теперь нам нужна только хозяйка, чтобы я договорился с ней о покупке картины?..
- А если она откажется?.. - в голосе Морелли послышался нескрываемый страх.
- В таком случае у нас остаётся ещё одна наследница. Она имеет право выбрать для себя любое произведение искусства. Я выкуплю для вас эту картину, обещаю.
Но искать не пришлось: Джульетта Манчини предстала перед нами сама. Похоже, она с кем-то говорила в соседнем подвальном помещении, а мы попросту её не заметили.
- Дорогая хозяйка, вы-то нам и нужны! - обрадовался я. - Вы согласны продать мне эту картину? Я заплачу, сколько пожелаете.
- Да, я согласна.
- В таком случае нам нужен нотариус, чтобы скрепить сделку.
Старик нотариус оказался поблизости, но когда Джульетта спросила его совета, какую сумму запросить за картину, чтобы не продешевить, тот ответил, что ей понадобится оценщик. Кто-то побежал на поиски эксперта.
- Только не заставляйте нас ждать ещё полчаса!.. - попросил я.
- Значит, вы хотите, чтобы я продолжал творить?.. - уточнил Морелли. - Но я не могу рисовать...
- Я хочу, чтобы вы жили, - повторил я. - Не боялись жить. Не выживали. Именно жили.
- Но для художника творить - и значит жить... Если он не творит, он не живёт...
- Просто живите. А творчество приложится.
- Моя Анна... Ты снова будешь со мной, - Морелли смотрел на картину так, словно портрет был настоящей женщиной, которая только что дала согласие вернуться к нему. - Ты разбила мне сердце, но пусть оно и остаётся разбитым. Художник должен быть несчастен, чтобы творить...
Разве я смогу заменить её в его глазах?.. Конечно, нет. Я многое могу обещать, но только не исцелить раны в чужом сердце. И Морелли был вправе хранить любовь и верность к этой женщине. Поэтому я просто прикоснулся к его плечу.
- У каждого истинного художника есть своя боль, - задумчиво согласился я. - И вашу боль я тоже чувствовал. С тех пор, как впервые увидел ваши картины.
Я бросил взгляд на оставшиеся от подделок лоскуты, всё ещё валявшиеся на столе, и Джульетта протянула к ним руку.
- Жаль эти картины, - произнесла она. - Они были хороши.
- У их автора есть потенциал, - согласился я. - Но я надеюсь, что он найдёт свой собственный стиль и перестанет копировать чужой.
Вскоре к нам присоединилась Джованна Беллини:
- Что вы хотите, чтобы я сделала?
- Эта картина, конечно, бесценна, - сказал я. - Но мы хотим, чтобы вы её оценили.
Доктор Беллини взяла портрет в руки и поправила очки. Морелли не сводил с неё настороженного взгляда, как пациент следил бы за стоматологом, готовящимся к операции.
- Миллион?.. - неуверенно предложила она.
- Это оскорбительно мало, - отрезал я.
- В пределах десяти миллионов, - Беллини несколько стушевалась. Но не её вина в том, что ей прежде не доводилось оценивать гениев.
- Пятьдесят миллионов вас устроит? - обратился я к Джульетте.
- Пятьдесят один, если позволите?.. - улыбнулась она. - Мне нравится это число: три раза по семнадцать.
- Договорились, - кивнул я.
- С вами приятно иметь дело, - сказала Джульетта доктору Беллини. - Думаю, я ещё буду обращаться к вам в будущем.
- Могу рекомендовать, - с удовольствием одобрил я. - Я давно работаю с доктором Беллини, и всегда был доволен её работой.
Джульетта щедро отписала и доктору Беллини, и нотариусу по миллиону за содействие сделке. Дальнейшая работа была за нотариусом: он составлял документ. И что-то особенное, что заставило моё сердце биться чаще, было в голосе Морелли, когда он назвал своё полное имя:
- Джузеппе Дамиано Морелли.
Три самых прекрасных слова во всей вселенной.
- Название картины? - спросил нотариус, и Морелли ответил:
- "Портрет Анны Риччи: Птичий период, или Красные туфельки".
Затем оконченный документ пошёл по рукам, и каждый оставил под ним свою подпись: и нотариус, и доктор Беллини, и Джульетта Манчини, и я, и сам Морелли, хотя он, в общем-то, формально и не участвовал в этой сделке, будучи упомянут только как автор картины. Но я жадно наблюдал за оставленным им росчерком шариковой ручкой: однажды один только его автограф будет стоить миллионы. Я сделаю для этого всё, что в моих силах.
Во время заключения сделки в подвале возник мистер Блэк. Взглянув на меня и на картину, он произнёс:
- Я всё-таки опоздал, да?..
- Извините, - развёл руками я. Но не то чтобы я чувствовал угрызения совести. И я не сомневался: Гарри Блэк поймёт, что я делаю это не для того, чтобы его обойти. Наш счёт был примерно равным, и пусть он остаётся таковым.
Когда сделка была заключена, Морелли впервые за прошедшие десятки минут взял портрет в руки - так, словно он не мог прикоснуться к картине, пока она принадлежала кому-то другому.
- Теперь она ваша, - подтвердил я с улыбкой. - И только ваша.
- Вы... вернули мне смысл жизни. Я не знаю, как вас благодарить...
Я видел его улыбку - впервые за весь вечер. Я видел его живым - таким живым, как никогда прежде. Большей награды я и не мог желать. Слёзы счастья подступили к моим глазам, и я был не в силах их удержать.
- А вы... уже сделали меня самым счастливым, - выдавил я сквозь эти слёзы. Других свидетелей нашего разговора для меня уже более не существовало. - Простите мне эти эмоции...
- Это мне следовало бы извиняться за эмоции, - возразил он.
- Вы разбили мой бокал, - мелочно напомнила Джульетта.
- Я вам возмещу, - пообещал Морелли. Я не стал оспаривать его обещание: во-первых, он также имел право распоряжаться своими средствами, а во-вторых, меня всё ещё душили слёзы.
- Если у меня однажды будет своя галерея... Или в моей мастерской... - он так и не окончил фразы. Собирался сказать, что укажет моё имя на табличке к портрету?.. - Вы влюблены в эту картину, - он даже не спрашивал, а утверждал.
- Нет. Не в неё. В вас. - а что ещё я мог ответить, кроме правды?..
- Вы... мне симпатизируете? Как художнику?
- И как художнику, и как человеку.
- Можно с вами поговорить?.. - спросил он. Я думал, что моё признание станет концом, а оно оказалось началом.
- Разумеется. Я весь ваш.
Мы встали из-за стола. Морелли приостановился перед одной из фресок, как перед зеркалом.
- Это даже больше не я, - произнёс он. - Они обрезали мои крылья, а я хотел быть свободным... Фалько Фальконе - это ведь значит "Сокол"...
- Да. Я знаю.
Я последовал за ним вверх по лестнице, и наверху меня встретил доктор Верди.
- Я хотел бы с вами поговорить, - напомнил он.
- Простите, сначала я должен закончить другой разговор, - извинился я.
Перед ним я тоже чувствовал себя виноватым, как и перед Нэнси Дрю. Ему нужен был союзник, а я...
- У вас, наверное, есть более важные дела?.. - осторожно спросил Морелли.
- Ничто не может быть важнее, - заверил я его.
Он окинул взглядом прихожую, но даже там маячил кто-то из гостей.
- Вы хотите найти уединённое место?.. Боюсь, для этого нам придётся уйти в кладовку, - сказал я.
- Идёмте, - и он пошёл вверх по лестнице.
Как только мы вошли в кладовку и за нами закрылась дверь, Морелли растянулся на полу, закинув за голову руки, а я сел рядом с ним. И не было никого, кто мог бы нам помешать, и я чувствовал удивительную свободу.
- Вы хотели о чём-то со мной поговорить, - напомнил я.
- Это вы хотели что-то мне сказать, - возразил он. - Я нравлюсь вам?
- Да. Но не бойтесь, я не стану вас преследовать или что-то вроде...
- Я не боюсь. Я свободен, у меня никого нет. Просто скажите, что вы чувствуете.
- Я не знаю, как об этом сказать, я никогда прежде не чувствовал чего-то подобного.
Я всегда гордился тем, что единственные бабочки в моём животе - это фарфалле аль денте. Всегда говорил, что моё сердце будет отдано только искусству и красоте, и вот...
- Скажите правду, - легко предложил Морелли. - Говорить правду всегда проще всего.
- Не то чтобы я раньше никем не увлекался, - начал я издалека. - Были мужчины, женщины... И меня тоже покидали, и это было больно, но воспринималось как... естественная часть жизни. Как впечатления, которые приходят и уходят. Но теперь... теперь словно всё прочее перестаёт существовать. Становится совсем неважным.
- Да, так и есть, - откликнулся он эхом. Конечно, он знал, о чём я говорю, он сам умел так чувствовать. Должно быть, настоящие художники только так и умеют.
- Мне казалось, что я в этой жизни уже перепробовал всё, и что меня ничем невозможно удивить...
- А мне удалось вас удивить? - лукаво улыбнулся Морелли.
- Да я сам себе удивляюсь, - засмеялся я.
- Вы ведь совсем меня не знаете. Но мы чем-то похожи: безумный художник и безумный влюблённый... Безумный влюблённый в безумного художника.
- Звучит отлично, - одобрил я.
- Я снова буду искать вдохновение... - задумчиво говорил Морелли. - Но разве возможно не творить, когда видишь Колизей, этот огромный осколок прошлого посреди большого города?.. Рим, Милан, Флоренция, Неаполь...
- Венеция... - продолжил я.
- Она прекрасна. Вы знаете, что "Алые розы" я написал именно в Венеции?..
- Почему я так и думал... - прошептал я, улыбнувшись, и к горлу подступил очередной солёный ком. Так ведь просто не бывает: настолько точно угадывать, настолько сильно любить одни и те же места и вещи.
- Я тогда только-только окончил Художественную Академию... Венеция потрясла меня. Пятна на розах казались мне недостаточно красными, и я решил покрасить их своей кровью. Я порезал запястье... а кровь всё никак не останавливалась...
Я охнул, живо представив себе чистый поток эмоций юного художника: от вдохновения и озарения к страху и отчаянию, - всё то, что отпечаталось тревожной зыбкостью на натюрморте, который был больше чем натюрмортом. Должно быть, Морелли тогда спасли врачи, а на руке остался шрам. Каждый истинный гений пишет кровью своего сердца, но не все делают это буквально...
- Как в Индии: красота и боль всегда находятся рядом, - продолжал Морелли. - Но я никогда не бывал в Индии. Говорят, тот, кто постиг эту восточную мудрость, обретает спокойствие...
- Да, Индия - страна контрастов, - подхватил я. - Слева от тебя грязный нищий целует хвост тощей коровы, а справа от тебя - прекрасный древний храм или дворец...
- Как у Бальзака, проститутки и Нотр-Дам де Пари, блеск и нищета Парижа?..
- Да.
- Вы так сверлите меня взглядом, - заметил он после паузы.
- Любуюсь, - признался я. Я в самом деле не мог насмотреться.
- Можно не только смотреть, - намекнул Морелли. - Я ведь не картина.
Я очень боялся, что он сочтёт себя обязанным, что решит быть со мной из благодарности. То, что признание от мужчины его не отпугнуло, ещё само по себе ничего не значило.
- Картина не живая, и к ней я могу прикоснуться, - возразил я. - Но я не позволю себе прикасаться к человеку без его согласия.
- Картина тоже живая. Вы бы знали, как она выражает своё мнение в процессе работы над ней, да и после...
- Верю, - признал я. - Поэтому с картинами я также стараюсь обращаться бережно.
Я лёг рядом с Морелли на бок, решив счесть намёки за приглашение сократить дистанцию. Вблизи его невероятные глаза - свои розовые очки он где-то оставил - отливали малахитом. Казалось, даже воздух рядом с ним был иным - сладким и пьянящим, и невозможно было надышаться.
- Вы что-то хотите, я же вижу, - сообщил Морелли. - Хоть я и смотрю в потолок, у меня хорошо развито боковое зрение.
- Я хочу, чтобы вы были счастливы, - улыбнулся я. - Так же счастливы, как я сейчас счастлив быть рядом с вами.
- Я буду счастлив, - серьёзно ответил Морелли, обернувшись ко мне. - Буду счастлив с вами.
И после того, как мы встретились взглядами, сомнений у меня больше не возникало. Я приподнялся над ним на локте, сгрёб его другой рукой, закрывая собой от всего мира, - и так, обнявшись на полу кладовки, мы целовались долго, горячо, страстно и нежно. Я не мог, совершенно не мог оторваться от его губ, и Джузеппе охотно мне отвечал, то углубляя поцелуй до головокружения, то дразняще прикусывая мою нижнюю губу.
- Признайтесь, что хотели этого всю последнюю половину вечера, - радостно заявил он в перерыве между поцелуями. - Ну, или последнюю треть.
- Прежде всего я тогда хотел вернуть вам вашу картину, - не стал врать я и вернулся к поцелуям. Я ведь и мечтать о таком не смел, куда там хотеть!.. Пределом моих мечтаний было поцеловать его руки, создававшие прекраснейшие произведения.
- Это всё бред, что художник должен быть голодным и несчастным... - прошептал он. - Только когда он счастлив, художник может творить...
Затем он взялся за мой галстук и сосредоточенно принялся развязывать узел.
- Не люблю галстуки, - сообщил Морелли, и галстук полетел куда-то в сторону. - Только не забудьте его здесь потом!..
- Да к чёрту его, - отмахнулся я. - У меня их полно.
- Боже, на самую верхнюю пуговицу!.. - ужаснулся он, расстёгивая следом ворот моей рубашки. Я позволял ему всё: каждое прикосновение его пальцев к моей коже было таким желанным.
- Я могу одеваться по-разному, но это всё-таки было официальное мероприятие, - сказал я в своё оправдание.
- Да, и вы должны были выглядеть официально, - легко простил мне Морелли. - Это я выгляжу как свободный художник...
- И выглядите прекрасно. Зато я в брюках Элвиса, - сообщил я.
И я целовал его снова. Люблю его бесконечно.
- У вас удивительное лицо... - он протянул ладонь и вёл чуткими кончиками пальцев по моему лицу, читая его черты, а я прикрывал глаза и таял от удовольствия.
- Правда?.. Никогда бы не подумал...
- Я скульптор, я трогаю лица. Следующим портретом, который я нарисую, будет ваш портрет...
- О, - только и смог выговорить я. Занятно осознавать, что всё началось... нет, не с приглашения на виллу Торлони, а с моего желания заказать портрет у Морелли, тогда ещё не связанного с загадочным исчезновением. Я не успел познакомиться с ним тогда, но теперь... нет прекраснее портрета, написанного не на заказ, а по велению сердца.
Я бережно подхватил его ладонь и поднёс к губам, целуя его пальцы, и снова был не в силах остановиться.
- Мне всё ещё не верится... - прошептал я. - Моё сбывшееся чудо... сбывшаяся мечта...
- Мечты должны сбываться, - заметил он. - Иначе они становятся грёзами.
Он приподнялся и поцеловал мою ладонь в ответ. Снял бейдж с именем "Фалько Фальконе" и также отбросил его прочь, к галстуку.
- Это имя мне больше не понадобится. Теперь вернётся Джузеппе Дамиано Морелли... А мой редактор получит последний сенсационный материал.
Я смотрел на него с восхищением и гордостью. Я ведь всего лишь протянул ему руку, а всё остальное он сделал сам: отпустил прошлое, нашёл в себе силы жить дальше.
- Довольно страданий, - прошептал он.
- Да, - подтвердил я, утопая в его глазах. - Хватит.
Я не допущу. Больше никому не позволю причинить ему боль.
- Осталось только выбраться отсюда...
- А кто посмеет нас остановить?
- Шальная пуля?.. Простите. Я чуть не умер однажды, я становлюсь мнительным...
- Уедем? - предложил я. - Хотите, я покажу вам Индию?
- Хочу, - и я буквально увидел, как в обращённых на меня глазах зажглись огоньки. - Да, я хочу увидеть её вместе с вами.
- Значит, мы едем в Индию.
Потрясающе, насколько меняется знакомый мир, когда ты можешь разделить его с другим. Насколько ярче, насколько объёмнее он становится - даже в воспоминаниях. Мне казалось, что я всё видел, всё перепробовал?.. Чушь: я ещё ничего по-настоящему не испытал. Можно сотню раз пройти по улице города или по горной тропе - и увидеть всю её красоту лишь тогда, когда она отразится в любимых тобой глазах.
Я подарю ему весь мир. Весь мир к его ногам.
- Я нарисую вас на спине слона, как раджу... - пообещал Джузеппе. - Или кто там в Индии?.. Я не разбираюсь...
- Там были цари множества древних царств, - я прищурился, и сотни образов из Махабхараты и других историй встали перед моими глазами. - Я буду надоедать вам индийскими сказками.
- Это будет новый, "Индийский период"... почему бы и нет!..
Он, как и я, уже мечтал о будущем вдохновении. От былой боли не осталось и тени - только шрамы.
- Мне кажется, я только сейчас начинаю жить... - проговорил я. - Только сейчас знаю, ради чего живу.
- Вы напоминаете мне меня, - сообщил Джузеппе. - Такой же авантюрист... но вы ещё молоды, а мне уже не восемнадцать...
- Так и мне давно не восемнадцать, - улыбнулся я.
- Мне тридцать пять.
- Подумаешь, пять лет разницы!.. Они ничего не значат.
Интересно, насколько младше я ему казался?.. Он ведь тоже казался мне младше. Но я вовсе не думал о такой условности, как возраст, когда хотел - и хочу - носить его на руках. У гениев нет возраста, они вечно юны. И я хотел бы провести с Джузеппе десятки, сотню лет.
- Да, это всего лишь цифры... Но пятьдесят миллионов!.. Я никогда не держал в руках такой суммы, мне сложно её даже представить...
- Это пустяки, - покачал головой я. За его благополучие я не задумываясь отдал бы всё, что имею, до последней макаронины.
Он помянул Господа и Деву Марию, и только теперь я заметил во всём множестве безделушек, болтающихся на его шее (браслетов на нём также было множество), маленький золотой крестик. Я никогда не был верующим, но всегда относился к богам с уважением, - в Индии, например, их также множество. Но в кого бы и во что бы ни верил Джузеппе - я это приму, коль скоро вера не мешает его счастью. А моим единственным божеством будет гений Морелли.
- Я так благодарен вам...
- Не стоит, - я поцеловал его в кончик носа.
- ...Вы спасли мне больше, чем жизнь.
- Кажется, это хороший повод перейти на "ты", - улыбнулся я, и он тоже рассмеялся.
- У меня было классическое воспитание... Так что простите, если я иногда буду сбиваться. Ну вот, я опять "выкаю"...
- Это не страшно, - заверил я его. - Со временем мы привыкнем.
Мне подумалось, что в этом есть нечто особенное: говорить на "вы" о любви, как в пьесах Лопе и сонетах Шекспира. И тут, к немалой моей досаде, в дверь постучали.
- Кажется, я закрыл дверь, - сообщил Джузеппе. Это было предусмотрительно: если бы он не заперся, нас могли бы прервать раньше.
Пришлось вставать и открывать дверь. До окончания вечера оставалось пять минут, после чего нужно будет покинуть остров на пароме. А значит, мне следовало поговорить с доктором Верди. А вот на то, чтобы привести себя в порядок, времени уже не было, и я так и спускался по лестнице - в расстёгнутой рубашке навыпуск.
- Вы без галстука, я пьян... - прокомментировал Джузеппе.
- Не думаю, что кто-либо удивится первому обстоятельству, - заметил я. - Да и второму тоже.
Я быстрым шагом вошёл в зал, огляделся и позвал:
- Синьор Верди! Вы хотели со мной поговорить!
Когда заместитель директора Памфилли вышел со мной из зала, Джузеппе остался в гостиной. Я обернулся на него, но рассудил, что могу не беспокоиться, оставляя его без присмотра: вопреки всей его паранойе, никто не станет в него стрелять на глазах у всех, в доме, полном полицейских интерпола, среди бела дня. Да и сам Джузеппе держался свободно и уверенно. Так же, как в начале вечера, только более спокойно.
- Вы согласны с тем, что нынешнего директора музея необходимо сместить? - доктор Верди, остановившись на площадке лестницы, спускающейся в подвал, сразу приступил к делу.
- Да, разумеется.
- Думаю, остальные спонсоры к вам присоединятся. Нужно составить коллективное обращение в Министерство культуры.
- Я готов в этом участвовать, но давайте успеем до того, как я уеду в Индию.
Обсудить подробности мы не успели по иной причине: из-за моей спины вышла Нэнси Дрю.
- Доктор Лоренцо Верди, вы арестованы по подозрению в мошенничестве в особо крупных размерах, - объявила она.
- Ну охуеть теперь, - не сдержался я от удивления. - Вас поздравить или посочувствовать?..
Я понятия не имел, был ли доктор Верди замешан в перепродаже картин из музея, поэтому, последовав за мисс Дрю и арестованным в гостиную, я спросил о том, что волновало меня больше:
- Надеюсь, директор также арестован?
Как выяснилось, да, - как и профессор Франко Неро. Видимо, в моё отсутствие прокатилась прямо-таки волна арестов. Поскольку мне было обидно за Мондриана (и за китайскую экспедицию тоже), - придётся поучаствовать в судебных разбирательствах хотя бы дистанционно, дабы виновные понесли наказание, а невиновные не были несправедливо обвинены. Не знаю, захочет ли Джузеппе дать показания относительно Мондриана, - я уж точно не стану на этом настаивать. Незачем бередить болезненное прошлое. Да и мафию за усы дёргать незачем - я всё-таки планировал возвращаться в Италию из наших будущих путешествий.
А их будет много, я уверен. Но для начала... Завтра мы будем ужинать в Дели.
Итоги и благодарностиМне пока не хочется отпускать из воображения эту историю. Поэтому будет Индия и другие страны. Будет "Надеюсь, вы любите пасту, потому что я обожаю готовить", - на игре это никак не прозвучало (что верный показатель того, что мне ни разу не стало достаточно скучно)), но у Джулиано тоже есть своё искусство: макароны, на которых он и сделал своё состояние, подняв давний семейный бизнес на практически международный уровень. И, возможно, будет даже ограниченный выпуск эксклюзивной коробки макарон с напечатанным рисунком от Морелли, если тот согласится, и часть выручки от продаж партии можно будет пустить на благотворительность... И, конечно, новые картины Морелли можно будет продавать не тем галереям, что предложат больше денег, а тем, что готовы будут предоставить им достойное место в постоянной экспозиции. Или вовсе не продавать, а выставлять самостоятельно.
И теперь мне чертовски любопытно, чьи картины послужили в мире игры картинами Морелли. Они такие фейские! И стиль кажется знакомым, но память пасует, а выковыривать изображения из игровых материалов и забивать в гугл пока влом. (О том, что Эйприл Горник существует на самом деле, я вспомнил сам: люблю, как она рисует воду.) А ещё я теперь знаю про Ци Байши, "признанного мастера изображения креветок"(с), как сообщает википедия.
Спасибо Дикте и Лиаре за игру! Отличные истории, близкий к идеальному баланс условных "крышечек" (квестов для любителей искать и находить) и социалки, атмосфера хорошего детектива и интересное материальное обеспечение. Модель определения подлинности картин, возможность смывать краску растворителем и находить под ней другие картины, вообще практически неограниченный спектр действий с поигровыми произведениями искусства - всё это добавляло верибельности происходящему. Пожалуй, один маленький минус - отсутствие табличек к картинам, если не для персонажей, то хотя бы для игроков. Я, допустим, различаю Малевича, Ротко и Мондриана, а далее начинаются сложности, ибо давненько я не брал в руки историю изобразительных искусств, - но персонаж-то может знать больше, чем игрок. И не всегда можешь погуглить, и не всегда можешь дёрнуть мастера... Но это реально мелочь, лично мне не помешавшая играть.
И спасибо соигрокам! Жалею, что из-за насыщенности игры не со всеми персонажами получилось достаточно пообщаться. Ну да хорошая игра всегда заканчивается тогда, когда хочется играть ещё столько же, а не когда "скорей бы уже финал"...
Спасибо Ганзелю за tesoro mio Морелли. Складывающееся непредумышленно и спонтанно - всегда ценно вдвойне. Это было очень красиво, очень тепло
![:ddove:](/picture/85415554.png)
Спасибо Лиаре за доктора Мэй, прекрасную китайскую женщину и надёжную поддержку. И мне, и Джулиано по-прежнему немного стыдно, что он уделял своей спутнице - и китайскому искусству - меньше времени и внимания, чем они того заслуживали.
Спасибо Мэлу за Гарри Блэка, дивные долгоиграющие взаимоотношения "ля ты крыса - да я крыса". Единственный соперник, заклятый друг - тот, кем Джулиано всегда будет дорожить.
Спасибо Вере за Микеле Катани, разговоры и портрет - и за главную тёмную лошадку рассказанной выше истории, которую Джулиано так и не успел вывести на чистую воду как автора подделок под Морелли.
Спасибо героическому интерполу - Арте за Нэнси Дрю и Лесе за Лин Лан. Столько протоколов и раскрытых дел, и в личную жизнь эти прекрасные женщины тоже успевали!..
Спасибо Берто за Чезаре Риччи! Когда Джулиано уже увидел картину Морелли и пропал, я подумал, что негоже всё-таки забивать на квест от мастера с еврейским кольцом, и только решил им заняться... как со мной как раз случился инициативный юноша. И квест начал благополучно решаться за меня
![:gigi:](/picture/1134.gif)
Спасибо Джулс за Джульетту Манчини, с которой удалось договориться.
Спасибо Саломее за Джованну Беллини, Блэквуд за Франко Неро, Дракону за доктора Верди, Вере Флёровой за конвейер экспертиз профессора Голдштейна, Сумирэ за Сандру Тоскани, Асмеле за Лючию Папини!.. И всем, кто создавал этот клубок историй.
Отдельный поклон Эрику, перевоплощавшемуся из Джорджа Смита в нотариуса и обратно, и к тому же нарисовавшему все те картины на игре, что были нарисованы, а не распечатаны! Китайские колокольчики и бамбуки остались в моём сердечке, но на память останется смайлик с ёжиком - произведение, которое поистине мало кто мог оценить, кроме Джулиано.
Немного послеигровогоПосле игры собрались в круг и послушали-рассказали, что у кого было в сюжетах. Ещё немного поворчу (хотя ворчание всегда занимает много буков, а относительно впечатлений это - капля дёгтя в море уютной ламповости): вот почему игрок, который после игры машет кулаками о том, как его персонаж всех нагнёт и выйдет сухим из воды, и в целом ведёт себя как трёхлетка в песочнице, - это всегда, вообще всегда мужчина?..
![:facepalm:](https://secure.diary.ru/userdir/0/0/6/7/0067/67280105.gif)
Собирая рюкзак, я чуть было по жизни не забыл тот-самый-галстук (нет, не на люстре), и не собрал, конечно, все бейджи, - но пусть они ещё пригодятся на последующих играх. Дошёл с толпой игроков до станции и поехал до Курской. Курский вокзал - всё ещё нокерский лабиринт, когда ты спускаешься со станции в переход, идёшь по указателям(!), показывающим направление к метро, но оказываешься на какой-то другой платформе, чешешь по ней до конца, упираешься в тупик, где охранник открывает кованую калитку в заборе, и спускаешься в тот же переход с другой стороны, чтобы обнаружить-таки вход в метро прямо перед собой.
Когда я вернулся домой, сил на то, чтобы накручивать бигуди, ни у меня, ни у Птахи уже не было. А о бале на следующий день я уже писал
![:sunny:](/picture/2430135.gif)
@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты