Если чем и полезен карантин (помимо очевидной его цели - уберечься от заразы), так это вынужденной возможностью завершить все недострои, копившиеся годами. И выйти на волю без мусора.
Четыре года назад я уже это делал - отправил недописанные тексты сначала сюда, потом уже в корзину. Минувшей ночью я перечитал ещё два таких текста, которых объединяет отсутствие концовки, и посмотрел правде в глаза: я хорошую концовку не придумаю никогда, потому что, вероятно, её и не может быть. Поэтому - пусть лежат как есть. Художественной ценности не несут!

Лот I: те же четыре года назад я собирался во второй раз сходить на Весеннюю Разминку (такая лайт-фандомная битва) за Экипаж. Но Разминка не состоялась за отсутствием участников, а у меня остался начатый текст, имеющий единственную цель: я прежде писал этих двоих мило-романтично, нужно было уравновесить другим вариантом развития событий. Дисклеймер: сеттинг и персонажи Экипажа принадлежат Субоши, прочитать Экипаж целиком можно здесь.
Ксенобиолог/Второй связист, слэш, ксенофилия, анатомические особенности, в перспективе нонкон (или нет). 727 слов
- Я ещё ни разу не был, ну... с ксено... - второй связист запнулся и положил на колено руку, которой только что расстегнул чужой серый костюм биологической защиты. Человеку в таком было бы жарко, но под многослойным пружинящим материалом была чешуя: мелкая, матовая, тёмно-зелёная, почти чёрная. Жёсткая, в том числе на кожаном "кармане", скрывающим гениталии. И тянуть время бесполезно, с самого начала было ясно, для чего этот ящер пригласил новичка в свою пещеру - в кабинет за лабораторией.
- Я тоже - ни разу, - буднично заметил ксенобиолог и с осторожностью естествоиспытателя провёл по его горлу коротко остриженными когтями. Вышло щекотно до дрожи. К тому же среди мутных ёмкостей с образцами не получалось согреться, пахло аммиаком и спиртом. Раздеваясь, связист ощущал себя лягушкой, брошенной для препарирования на анатомический стол. - Вы, прототипы... люди без мутаций... для меня самые чуждые и есть.
- А с кем же Вы?.. - связист невольно скользнул взглядом по стеллажам. В одном из контейнеров возилось нечто наподобие клещей, каждый с томат размером. Остальные твари были мертвы: вялые изгибы змей, ящерицы с мелкими зубами. Ксенобиолог оскалился. Смеяться он не умел.
- Не с ними. В портах встречаются экземпляры покрупнее. Но ты, говорят, тоже выносливый. И сажать на цепь тебя не придётся. Не придётся ведь?
Выносливый. В голове рублеными фрагментами зароились воспоминания о допросах. Наручники. Липкий электропроводящий гель на коже. Белые стены и - прямо перед тобой - зеркальное стекло, за которым, ты знаешь, за тобой наблюдает следователь, будто за подопытной крысой в клетке. А ты видишь только своё отражение - и не узнаёшь заострившиеся, как у зверька, черты. Онемевшие от напряжения скулы - кусаться. Бессильно пульсирующие вены и бугрящиеся мышцы - бежать. Затравленный взгляд и лицо, воспалённое от слёз, которые не можешь стереть.
Главное - не замечать сейчас, как тесно обступают стены кабинета.
- Кто говорит? - глухо переспросил связист, потому что биолог терпеливо дожидался реакции.
Тот вместо ответа зачерпнул воздух лиловым языком, и над краем оттопырившегося "кармана" показался заострённый кончик члена. Его возбуждает страх, догадался связист и прислушался к сердцу, зачастившему так, что он не различал отдельных ударов.
- Значит, второй пункт не вызывает возражений?
- Если это больно, - связист себя почти не слышал, он мог бы попытаться сбежать, но этот рефлекс ему уже купировали под корень, - то лучше привяжите. А то я не выдержу.
Ксенобиолог одобрительно кивнул. Его член показался весь, чешуйки на стволе были крупнее, чуть выпуклыми, как створки раковин, и наслаивались одна на другую.
- Приятнее всего делать вот так, - он издал странный шипяще-клокочущий звук, и чешуйки оттопырились. Края у них были округлыми и вокруг головки образовали подобие венца. - Как ты думаешь, для чего это?
Вместо прелюдии - экзамен по ксенобиологии? У второго связиста был аттестат с отличием, но он и не догадывался, при каких обстоятельствах могут пригодиться знания.
- Для того, чтобы... женщина...
- Самка, - поправил рептилоид всё с тем же неторопливым спокойствием, как будто это не у него были на зависть крепкий стояк и расширившиеся до овалов вертикальные щёлки зрачков.
- Для того, чтобы самка... не подцепила чего-то из внешней среды? Для того, чтобы наверняка забеременела?
Ксенобиолог снисходительно покачал точёной змеиной головой, не хватало только тёмных очков, предназначенных для считывания шпаргалок-невидимок, над ложбинкой между ноздрями.
- Самкам такое вообще противопоказано. Это для ритуальных сражений между самцами в брачный сезон - вернее, для побеждённых. С такого крючка рыбка не сорвётся, - он покосился на член своего гостя, нервно зажатый между бёдрами, с такой брезгливостью, словно перед ним и впрямь лежал обычный дождевой червяк против современной блесны. - Тот, кто сопротивляется, погибает от полученных травм. Так отсеиваются слабейшие.
Когда думаешь, что хуже того, что было с тобой, просто не бывает... Это не секс. Это вивисекция.
- Иногда проигравший не сопротивляется. Тогда его принимают в семью. Тот глава семьи, кто может и продолжить род, и получать удовольствие, - везунчик, - ящер вновь осклабился и встал. Обхватил когтями чужое обнажённое плечо, потянул за собой - они не оставляли царапин, только розовеющие лунки, совершенно не хищный жест, но от него почему-то волоски на загривке обдавало волной мурашек.
- Я не буду сопротивляться. - лампа над койкой была тёплой, сама койка - горячей. Осязаемая волна света, смывающая с твоего тела все тени и оттенки, всё, в чём можно было бы спрятаться. Должно быть, человеческая кожа казалась ящерам уродливой: в этом стерильном свете она почти просвечивала. Куда приливает кровь, где выступает пот - видно как на ладони.
Другое дело - чешуя, отливающая вдруг лабрадоритовой синью. Вспышка цвета настолько мгновенная, что её можно было принять за обман зрения. Перед глазами алое гало закручивалось в спираль. Связист зажмурился, но свет проникал сквозь веки. Он уткнулся лицом в безупречно гладкую поверхность - с неё легко смывать кровь.

Лот II, сравнительно недавний: когда я читал Деревянный меч и просто записывал картинки, приходящие в голову. У кого все права на Деревянный меч и персонажей - думаю, все в курсе :3
Деревянный меч, missing scenes с разных pov, слэш без рейтинга. 1457 слов
Князь вошёл тихо - Кенет заметил его скорее чутьём, нежели слухом. В облике Юкайгина черты старости словно отступили с тех пор, как днём ранее Кенет увидел его впервые, - так отступают и смягчаются тени, когда яркий свет становится приглушённым. Никогда прежде Кенет не видел столько бессильного страха, растравленной ненависти и отчаянной надежды во взгляде зрелого, сильного мужчины, как в ту первую встречу, когда скулы князя заострились, губы были искусаны, а на веках горела печать бессонной ночи. Сегодня же тревога почти разжала когти, и теперь Кенет не испугался взгляда князя.
- Ты позволишь нам побыть наедине?
Кенет опешил. Всякий хозяин постоялого двора на этом месте велел бы ему убраться вон, а тут целый князь.
- Не вам просить у меня позволения, ваша светлость.
- Сейчас ты - самый важный в этом городе человек, - не терпящим возражения тоном отрезал Юкайгин. - Ты спасаешь жизнь его наместника.
К моменту, что он договорил, Кенет уже успел встать, поклониться и незаметно дойти до двери: какова бы ни была благодарность князя, не стоит забывать о приличиях. Как только он затворил дверь за собой, Акейро открыл глаза - не то дремал настолько чутко, не то просто ждал.
- Я пропустил... что-то из городских новостей?
Он говорил тихо и медленно - воздуха не хватало, и после судорожно вдохнул, как человек, вынырнувший из-под воды.
- Не говори, тебе ещё вредно.
Юкайгину хотелось забрать его с высоких, туго набитых подушек и на руках поднести к распахнутым балконным рамам, дать надышаться осенним городом, стальным преддождевым небом, - но вместо этого он подхватил лежавшую на простыне руку. Пальцы Акейро сжали его ладонь, и он прижался к ним губами. Они были больше не лихорадочно-горячими, а прохладными, как всегда.
- Я напугал тебя, - почти извиняющимся тоном произнёс Акейро.
- Нет! - горячо возразил Юкайгин. - Ты воскресил и меня, когда передумал умирать.
На этот раз Акейро глубоко вздохнул прежде, чем заговорил.
- Ты - князь. Ты не должен... уделять столько своего внимания мне одному.
- Не должен?! - взгляд Юкайгина на мгновение стал жёстким. - Без князя город не рухнет. А вот без тебя...
Как легко прикрываться городом, чтобы не сказать: без тебя и меня не станет. Без тебя все пережитые потери и поражения разом обрушатся на плечи, похоронят заживо под холодной плитой горького одиночества.
Акейро, похоже, задремал: голова откинулась набок, пальцы расслабились. Повода для беспокойства не было, он именно спал: дыхание, пусть мелкое и почти незаметное, размеренно срывалось с губ, на висках не выступало испарины. Юкайгин медленно опустил руку, но отнять у Акейро свою ладонь так и не смог. Мучительно хотелось поправить прядь, упавшую Акейро на глаза, но боязно было потревожить; выручил Кенет, просунувший голову в дверь, чтобы проверить, всё ли в порядке.
Юкайгин одним движением век пригласил его войти. Кенет прошмыгнул внутрь, шагнул к постели и коротким взглядом в лицо князя, светившееся умиротворением, понял всё: что больной приходил в себя, что ему не стало хуже. Привычным жестом поднёс пальцы ко лбу наместника, даже не касаясь кожи.
- Как долго?.. - полушёпотом спросил князь.
- Месяца два, не меньше. И, если всё будет хорошо, то по весне встанет на ноги.
Час был рассветный, когда почти все слуги спали, и не нужно было спрашивать, чтобы догадаться, почему князь выбрал для визита такое время. Он не хотел, чтобы его видели, старался поддержать легенду о том, что наместник заперся для молитвенных бдений. Но кто же, будучи государственным мужем, а не отшельником, станет молиться месяцами? Как скоро поползут слухи, что ежели наместника никто, даже его собственные слуги, не видят, то наверняка князь его ухлопал? Да и тайна, разделённая с Юкенной, парой прислужников и парой стражников, рано или поздно перестанет быть тайной. Кенет считал, что горькая правда лучше справной лжи, - но не станет же он раздавать советы князю!
И как выпроводить его из спальни? Поневоле вспомнишь старую легенду о мудреце, отрезавшем полу своего кафтана, чтобы не разбудить спавшую на ней кошку.
- Скоро слуги принесут целебный отвар, - напомнил Кенет.
- Хорошо, - князь Юкайгин медленно встал, не отрывая от Акейро взгляда. Казалось - одно движение ресниц спящего, и этот могучий человек замрёт.
Давеча, когда князь резко их покинул, Юкенна ответил на невысказанный вопрос: облегчение скрыть сложнее всего. Можно зажать зубами любую горечь, с сухими глазами вытерпеть любую боль. Но когда узел внутри развязывается - его не удержать. А слёзы облегчения - не для посторонних глаз.
Тогда Кенет не сразу в это поверил. Теперь - верил.

Акейро вспоминал их... столкновение на балконе. То утро, всё перевернувшее с ног на голову. Тогда он сделал шаг вперёд - потому что, как во "Встрече в облаках", так и в жизни, бывают моменты, когда идти, кроме как вперёд, некуда, - а Юкайгин шагнул ему навстречу, и он сам не заметил, как оказался в объятиях князя.
Юкайгин привлёк его к себе так бережно, словно он был из каэнского хрусталя, и, хотя князь был во много раз его сильнее, откуда-то Акейро знал, что если он пожелает - Юкайгин его отпустит, как огромный пёс, подчиняющийся детской ладони.
Акейро положил ладонь на грудь князя, но отстраняться уже не хотел.
- Я ведь всё равно умру, - сказал он, заведомо понимая безнадёжность любых отговорок. - И довольно скоро.
- Я не допущу, - перебил его Юкайгин твёрдо и уверенно.
Юкайгин был выше его и шире в плечах, и его фигура заслоняла от Акейро комнату и... постель. Князь так далеко зашёл в покои его дворца, едва ли задумываясь о том, как будет возвращаться. Собирался ли он зайти ещё дальше?
- Я ничем не смогу отблагодарить вас, - сдержанно произнёс Акейро, но второй довод оказался ещё слабее прежнего. И лицо, и всё существо Юкайгина было исполнено таким беспримесным счастьем, что Акейро мысленно устыдился того, что по столичной привычке заподозрил князя в - как оно там в списке грехов? - сладострастии.
С тех пор у них словно было одно дыхание на двоих. Стоило ему закашляться - и у князя перехватывало дыхание. Из княжеского дома исчезли все благовония, и даже княжеский повар приучился каждый день отмерять в блюда такое количество специй, которое своим ароматом не раздражало бы лёгкие господина наместника.
Именно этого Акейро всегда и боялся.

Вторая - и первая в новой жизни - встреча Кенета с Юкайгином напомнила ему его первую встречу с морем. Как небо отражалось в воде и вода становилась продолжением неба, так прежний, не исчезнувший Юкайгин отражался в нём нынешнем, делая общее впечатление поистине громадным - до тех пор, пока не заметишь тонкую линию горизонта.
Князь-король не мог помнить - но от его проницательного взора не могло укрыться, как смотрит на своего побратима и на других людей Кенет: не так, словно видел их впервые, а так, словно обознался, словно кого-то другого на их месте ожидал увидеть. И когда он пригласил Кенета поговорить на балконе - тот уже знал, о чём он его спросит.
- Расскажите, - это не было приказом, но ослушаться было невозможно. - Расскажите мне о нём.
Кенет вспомнил, как в той, отменённой жизни познакомился с Акейро, - вспомнил во вспышке ревнивого взгляда Юкайгина, для которого допустить чужака прикоснуться к Акейро было всё равно что вырвать из груди и положить в чужие руки собственное сердце; вспомнил прощальную партию во "Встречу в облаках"... Невозможно было рассказать Юкайгину об Акейро, не рассказав о нём самом.
А это было бы слишком жестоко.
Но что же - солгать?! Хорош он будет, если новый мир начнёт строить на лжи. Пусть и строился этот мир на самом деле задолго до его рождения, с тех самых пор, как не родился Инсанна, - а всё равно казалось, будто он, Кенет, новорожденную зверушку на ладони держит. Сам спас, сам и научи. Да и заметит Юкайгин ложь, как заметил то, что вернулся Кенет не туда, откуда уходил.
- Он был тяжело... смертельно болен, - Кенет осторожно подбирал слова. - У него никого, кроме вас, не было. А вы искали способ спасти его от гибели.
Юкайгин кивал, словно слышал лишь подтверждение тому, в чём и так не сомневался.
- Вы нашли? - он скорее утверждал, нежели спрашивал.
- Да.
Князь-король шумно выдохнул. Его пальцы сжались на перилах так, что послышался скрежет, а губы пошевелились, словно сквозь него проходили все не высказанные за эту жизнь слова, как молния проходит сквозь ствол дерева, оставляя на нём незаживающий шрам.
- Вы не жалеете? - против воли вырвалось у Кенета.
- Жалею ли я? - с горькой весёлостью переспросил Юкайгин. - Жалею ли я о том, что у меня не было повода укрыть его своими руками от всего мира? Что мне не довелось носить его на руках? Что он никогда не позволил бы мне согревать его ладони в своих?
Холодок продрал Кенета по спине, словно князь перед ним не говорил об уже небывалом, а гвозди в свои же кости заколачивал.
- Нет, я не жалею, - продолжал Юкайгин, глядя куда-то вдаль и сквозь горизонт. Мосты его взгляду совершенно не мешали. - Я много раз думал, смотря на него, молодого, сильного и властного, что невозможно любить его сильнее. Но только теперь, понимая, что я мог его потерять, я счастлив вдвойне.
Видимо, не только драконы не подвластны никаким переменам, подумал потрясённый Кенет. Значит, можно не бояться, что те, кто встретился благодаря катаклизмам, учинённым Инсанной, окажутся разлучёнными. Любовь, сильнейшая из стихий, движущих мир, сведёт их заново. Но нечто несправедливое было в том, что Юкайгин не мог говорить о любви иначе, кроме как защищая Акейро от зла, которого не было больше.