ДоигровоеУтром прошлой субботы я откопал одну из клетчатых рубашек и погладил её (а игра началась с того, что нам дали пять минут на приведение себя в беспорядок - мятый и окровавленный вид), а потом понял, что персонажу нужно что-то с войны, и полез искать жетоны. Нашёл жетоны Бекаса с Параграфа, на которых значился 2014-й, кажется, год, а поскольку у нас на игре был 2056-й - я решил, что это жетоны погибшего командира Паскаля, которому было за сорок. Где жетоны Дока - до сих пор не знаю, вероятно, в каком-то рюкзаке протерялись.
Доехал до Нижегородской - слава МЦК! - и встретился с остальными. До места игры дошли пешком. Лофт-фотостудия OWL Room очень хорош - просторен и с балкончиком, но лестница там очень льстит длине человеческих ног в плане альпинистской высоты ступеней. Ноги после игры болели изрядно - отдельное спасибо персонажу, заявившему при входе в игру, что у него соматическая хромота. Не знаю, замечал ли кто, что когда Паскаль напрягался - буквально подволакивал ногу, а когда у него всё было норм - хромота практически сходила на нет.
А при входе на балкончик я поднимал над головой руку, чтобы не впилиться головой, и в итоге впилился рукой Лучше бы это была голова - кажется, она у меня крепче. Теперь на руке впечатляющая гематома перецветает из фиолетового в желтушный.
Перед игрой заполнил от руки анкету беженца, до игры и во время - питался шоколадом и каким-то огромным (спасибо заботливым имперцам) количеством чая.

Паскаль был не первым моим персонажем, кого перееб@ло войной, - но, пожалуй, он был одним из самых, если не самым слабым из всех, кого я играл. Когда ты мальчишка - легко казаться крутым и ничего не боящимся, а потом тебя бросают в войну, и чо сразу в гренадёры оказывается, что на силе самообмана уже не выехать. Что ты нихрена не сильный и не смелый, и до усрачки хочешь жить. Так единственным, за что Паскаль был готов бороться, было право быть слабым.
А слабость значит, что Паскаль за короткую игру плакал раза четыре, из них три - от счастья. Игроцки это нелегко переживается, но - это был нужный опыт.
Ачивка: попросил не волноваться представителя Службы контроля агрессии Что, кажется, Паскаля и спасло, ибо он (чего я и хотел) вызывал немало подозрений своим рвением к новой жизни.

Ещё о подготовке персонажа.Поначалу, заявляясь на игру, я думал в очередной раз поиграть "серую зону" морали - человека, который совершил какое-то военное преступление и теперь скрывается, и ему нужно на@бать всех, чтобы спасти свою шкуру. Такой персонаж мог бы много врать, мог бы кого-то подставить или сдать. А потом Алёна предложила мне историю человека, который бежал от войны, и так появился Паскаль. Он тоже врал - о том, что у него амнезия, - но в остальном старался быть искренним и открытым.
Система триггеров была опасно близка к "психологии на карточках", которую я избегаю всем собой, но я решил рискнуть. Всё ещё не умею в это играть, и сложно считать триггеры в уме, - но в паузах, чтобы дать выход напряжению персонажа, я честно открыл все три карточки, и честно осуществил предложенное с поправкой на персонажную трактовку. Всё-таки не-директивность и вариативность для такой модели - благо великое.
А военное прошлое Паскаля целиком выросло из этого:

Warning: если собираетесь на второй прогон игры - не читайте пока отчёт. Без спойлеров вам будет интересней.

Паскаль Идальго. Отчёт отперсонажный. С п о й л е р ы!Когда-то меня звали Рауль. Я был юн и дерзок, потому что, если ты не дерёшься с болельщиками другой баскетбольной команды и не откручиваешь значки у авто, то ты девчонка и слабак. Хотеть на войну тоже было признаком крутого парня - а что оттуда мало кто возвращался, нас не особенно волновало. Мы-то знали, что вернёмся, и наши жёсткие от песчаного ветра лица будут сводить девчонок с ума. Но не то чтобы мне в самом деле хотелось на войну. Так было надо.
В учебке мы сдружились - пацаны из разных городов Каила, одногодки, почти что братья. Знали друг друга по прозвищам. Прозвища стали позывными. А потом они начали погибать. Развороченные пулями. Подорвавшиеся на растяжках. Сгоревшие заживо в БТРах. Горевать не было времени. Нас всё время куда-то гнали. Днём, иногда ночью. Взрывы, грязь, шипение раций, третий день без сна, затхлая вода на вес золота, и всё время хочется вырыть ногтями яму в песке и остаться в ней навсегда. И чтобы не трогали. Чтобы не стрелять и не видеть, как человеческие тела при попаданиях швыряет навзничь. И как они похожи на нас, эти парни и мужчины из Палида.
Однажды я очнулся, и было тихо. Я поднялся и осмотрелся. Все были мертвы, все до одного. Меня с ног до головы облепляли кровь, песок и мухи, - видимо, меня тоже приняли за мертвеца. В голове гудело и страшно хотелось пить. Я пошёл куда глаза глядят, несколько раз останавливался, уговаривал себя дойти до следующей сопки, до следующего дерева. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я увидел несколько домов и бедные дворы. Меня встретила женщина, дала воды и уложила на постель. Я долго, очень долго спал, просыпался и спал снова, и только отдалённые взрывы порой будили меня.
Когда я встал, женщина меня не прогнала. А я не хотел уходить. Я помогал ей по хозяйству - носил воду, рубил дрова, - а она готовила мне еду и ни о чём не спрашивала. Я молчал часами, сутками. Иногда плакал, сам не зная, отчего.
Полгода спустя вернулся Паскаль, её сын. Он тоже всё понял без слов - кто я и почему не хочу назад. Мы в самом деле были похожи, как близнецы, - оба новобранцы, только я из семнадцатого отряда, а он из девятого. И тоже потерял всех своих. Говорил, что комиссовали по ранению, но ясно было, что отправили домой умирать: он кашлял кровью, таял изо дня в день, бледнел, худел, вваливались глаза. Когда он умер, хоронил его я. Тогда и решил, что умер Рауль, а Паскаль будет жить.
Я взял его документы. Теперь я был негоден к службе, но в любой момент меня могли вызвать на диспансеризацию и признать выздоровевшим. К тому же Рауля могли искать, и обман мог вскрыться. Я ничего так не желал, как перестать бояться, начать жизнь заново, оставив Каил и войну позади. Я подал заявку в открывшуюся программу беженцев. Впервые за десятки лет Империум приоткрывал свои двери. Нужно было только соблюдать несколько простых правил.
В распределительном центре в столице я заметил знакомые лица. Андреа и её младшая сестра Лола - мы выросли вместе, тусовались одной компанией. Пришлось быть очень осторожным и избегать встреч до самой посадки в автобус. Если они уличат меня в присвоении чужого имени, меня снимут с программы и будут судить как дезертира... Нужно было что-то придумать, ведь нам предстояло вместе проходить адаптацию в Империуме. Сделать вид, что я их не знаю и просто двойник Рауля, значило усилить их подозрения. Так я решил разыграть потерю памяти: мне не придётся объяснятся, а они не станут меня сдавать из симпатий к Раулю.
Автобус выехал из столицы и трясся по дороге к границе. Знакомый, слишком знакомый треск пулемётов, лязг рикошетящих пуль, прошивших борта насквозь... Крики и суматоха. Я сжался в комок и укрылся вырванным с мясом сиденьем. Одна пуля успела пробить мне локоть и чиркнуть по рёбрам, другая обожгла висок, и тёплая кровь полилась за шиворот. К счастью, автобус не остановился, и границу мы проскочили быстрее, чем следовало, если бы пассажиры не нуждались в помощи. Я смутно помнил врачей, которые нас подлатали. Но у них были какие-то спреи, уколы и прочее, после которых кровотечение остановилось, боль значительно уменьшилась, и я вполне мог стоять на ногах.
Нас по очереди впустили в прихожую, где досмотрели, а оттуда - в зал. Там было просторно, светло и чисто. На нас смотрели люди в белых костюмах. Молчание, казалось, длилось мгновение, а затем эти люди окружили тех, кто был сильнее всего напуган, - плакавших и кричавших детей. Я стоял в стороне и осматривался, когда меня пригласили тоже:
- Садитесь, пожалуйста.
- Пусть сядут женщины.
- Мест здесь хватит на всех.
Я сел. Мне предложили чаю и почти сразу его принесли. Я грел ладони о стакан - меня ещё немного потряхивало после обстрела.
- Как вы? - спросил я нашего имперского сопровождающего, Леннарта. Его тоже зацепило, но он выглядел спокойным и собранным.
- Я в порядке.
- Может, нужна помощь руками? - мне было непривычно сидеть без дела в окружении многих раненых. - Я немного умею оказывать первую помощь.
- Может быть. Спасибо большое.
Но когда я подошёл к остальным и спросил, нужны ли свободные руки, меня убедили сесть и отдыхать. Рядом сидел ещё один беженец - кажется, его звали Анхель. Он всё время молчал.
- Как вы себя чувствуете? Вам нужна помощь? - спрашивали нас имперцы.
- Пустяки, - отвечал я. - Бывало и похуже. Заживёт как на собаке.
- Вовремя залёг, - откликался Анхель.
Наконец произошло неизбежное: ко мне подсела Андреа. Походка и взгляд у неё сделались по-военному тяжёлыми. Она внимательно рассмотрела меня и произнесла:
- Ну, рассказывай.
- Рассказывать что? - переспросил я. - Я Паскаль. Паскаль Идальго.
- Воевал, да?
- Воевал.
- Контузия, да? Провалы в памяти?
Ну вот, мне даже не пришлось ничего говорить. Она всё сказала сама.
- Да. Как вы догадались? У меня по лицу видно, да? До сих пор глаз косит?
- Нет. Просто... своих, военных, издалека видишь.
- Ага. Понимаю.
- Ты из какой части?
- Из девятой. Один остался.
- Совсем ничего не помнишь?
- Войну помню, а что до войны было - только отдельные картинки, вроде любимых детских игрушек. Когда очнулся после контузии в госпитале - имя своё не помнил, родных не узнал. Лица вроде знакомыми казались, а не помнил.
Тяжело помолчав, Андреа призналась:
- Очень ты на одного моего друга похож. Рауль его звали. Отряд новобранцев... ушли, и никто не вернулся.
- Семнадцатый, да? Кажется, слышал об этом.
- Да, семнадцатый. Рауль без вести пропал.
- Я не встречал такого. К тому же мы все друг друга знали не по именам...
- Да я понимаю. Ну, бывай, - и она похлопала меня по спине так, что я едва не поперхнулся.
Женщина в белой блузке призвала всех к вниманию. Она представилась как Ирма и прочитала краткую речь, в которой приветствовала беженцев и напоминала, как нужно себя вести. Объясняла про рейтинг, который присваивался каждому гражданину Империума в зависимости от ответственности, которую он мог нести перед обществом. Беженцы встретили её слова смешками, фырканьем и комментариями. Но когда она говорила о том, что мы ни в чём не будем нуждаться, сможем получить работу и медицинское обслуживание, - я слушал её внимательно и почувствовал, как непрошеная слеза скатилась по моей щеке. Сколько парней не дожили до того, чтобы оказаться здесь. И Паскаль - его наверняка бы здесь спасли. Я словно попал в рай, но не видел вокруг себя тех, кого потерял...
- Раньше из нас делали автоматы, - прошептал Анхель. - Что из нас сделают теперь? Дрель или молоток?
- Я предпочту быть дрелью, а не автоматом, - ответил я.
- Ты хочешь быть инструментом?
- Я не хочу быть оружием.
Кто-то из детей беженцев стал задавать вопросы, просто чтобы привлечь к себе внимание, - о том, что случается с теми, кто достигает самого низкого рейтинга, сажают ли их в тюрьму. Ирма терпеливо рассказывала, что такие люди проходят длительную коррекцию, а тюрем в Империуме нет. Затем он задал вопрос, который и мне был интересен, - как люди в Империуме обращаются друг к другу.
- Мы обращаемся друг к другу "мой друг". Так мы подчёркиваем, что здесь нет врагов.
- Я не буду к ним так обращаться, - прошептала Андреа. - Они мне не друзья.
- Почему? - спросил я. - Они ведь желают нам добра.
- Потому что друзья - это близкие люди.
Ирма закончила свою речь, сказав, что мы всегда сможем обратиться за помощью, если встретим затруднения. Мы пока не умели быть удобными - нам никто и никогда раньше не говорил, что мы слишком шумные, ведь все были такими. Но я хотел научиться. Я подошёл к столу - угощение на нём было для всех, и его было вдосталь.
Вдруг в дальнем углу зала раздался шум. В таком тихом, спокойном помещении эхо от него разнеслось, как от взрыва. Анхель напал на одного из имперцев, его повалили наземь, что-то вкололи. Он кричал и вырывался, затем затих, и его унесли. Кто-то из детей закричал: "Что вы с ним сделали?!".
- Ему помогут, - пытался успокоить всех я. Это успокаивало меня самого. - Ему просто стало плохо.
Я отчаянно надеялся, что имперцы тоже это поймут: что мы не злые, просто нам плохо. Мы все больны, просто потому что родились и выросли в Каиле.
- Разве так помогают? Его посадят в тюрьму!
- Так и нужно помогать! Здесь нет тюрем. Им займутся врачи. У него наверняка последствия контузии, после неё бывают галлюцинации, я много раз такое видел...
- Я тоже.
- Вот видишь. А здесь умеют лечить такое.
- Ты так уверен, что они желают нам добра? И хотят видеть нас здесь?
- А иначе зачем тогда они нас сюда впустили?
- А кто в нас стрелял?
- Террористы! Кто-то, кто не хотел, чтобы мы попали сюда. Кто-то, кто думает, что мы предатели.
- Но мы и есть предатели.
Прекрасно: оправдывать тех, кто желал твоей смерти, подозревать тех, кто подарил тебе жизнь.
- Если тебе не нравится, можешь вернуться.
Подошёл кто-то из имперцев, предложил успокоительное.
- Тяжело вам с нами, да? - спросил я, извиняясь за всех сразу.
- Вам сейчас тяжелее, - отвечали мне.
- Нет. Это наша работа. Она нам нравится.
Я отошёл к столу. Познакомился с молодым улыбчивым имперцем по имени Рикард. Каждый из имперцев, проходивших мимо, спрашивал, нужна ли мне помощь, нравится ли мне в Империуме. Чем больше я привыкал, что мне ничто не грозит, что мне не нужно ничего доказывать, - внутри словно разжималась заржавевшая пружина. Когда кто-то в очередной раз обратился ко мне, я не выдержал и заплакал. Это было против правил, но я не мог сдержаться, - я был слишком тронут таким отношением. Я ничем его не заслужил, и всё же здесь меня встретили... как друга. Долгожданного друга.
- Мне здесь всё время кажется, что я в раю, - говорил я сквозь слёзы. - Что меня окружают ангелы...
- Успокойтесь, не нужно чрезмерно проявлять эмоции, - это был голос Ирмы. - Держите себя в руках.
- Простите... это от счастья. Я привыкну. Просто здесь... со мной как с человеком, понимаете? Ко мне ещё ни разу не относились как к человеку.
- Присядьте. Подышите глубоко. Принести вам чаю?
Я сел в кресло. Мне было ужасно неловко, что вокруг меня снова суетились, и постарался успокоиться. Взять себя в руки. Хотя от каждой улыбки меня переполняло благодарностью. Девушку, которая больше всех заботилась обо мне, звали Герда; она говорила, что для неё это несложно, но я не мог принимать столько добра как должное. Я сказал, чтобы она тоже обращалась, если ей понадобится помощь. Но чем мог ей помочь бывший солдат? Защитить? Здесь не от кого было защищать...
Ко мне вновь подсела Андреа. Мне и хотелось, и не хотелось её видеть, - как хочется прикасаться к ссадине, с которой содрал шкурку.
- Тебе что, в самом деле нравится здесь?
- Конечно. Только немного непривычно. А тебе нет?
- Мне нет. Я была бесполезной там, я чувствую себя бесполезной здесь.
- Здесь мы наверняка сможем быть полезны. Работа найдётся для каждого. Уверен, и для тебя тоже...
- Но я не хочу. Я должна была защищать Каил.
- Ничего мы ему больше не должны. Обойдётся без нас.
- А если не обойдётся?
- Да он даже не заметит! Ему плевать. Мы всё равно должны были сдохнуть - так какая ему разница, сдохли мы или уехали?
- А здесь? Здесь на нас кому-то не плевать?
- Здесь нам дали шанс. И это удивительно. Это всё равно что быть цыплёнком, который спрыгнул с конвейера...
- Какой цыплёнок? Какой конвейер? О чём ты вообще?
- О мясорубке!
- Это не мясорубка! Это наш долг! А мы - предатели. Мы - крысы, бегущие с корабля.
- Пусть так. Я свой долг уже вот так выплатил, - я провёл ребром ладони под подбородком. - И с меня хватит этого дерьма. Просто хватит. Не хочу больше.
К нам подходила Герда, спрашивала, всё ли у нас в порядке. Я отвечал, что мы просто разговариваем.
- Бесит, - мрачно прокомментировала Андреа.
- Почему? Они же хотят, чтобы нам было комфортно.
- Да я понимаю, законы гостеприимства, вот это всё... но всё равно бесит.
- Мы просто ещё не привыкли. И они ещё не привыкли. Для них всё это тоже в новинку, но они стараются нам помочь, и мы можем помочь им тоже.
- Мне кажется, я не привыкну. Я бы хотела остаться в Каиле, но я должна быть здесь ради сестры. Умирая, мать взяла с меня обещание, что сестра будет в безопасности.
- И это правильно, - поддержал я, нащупав повод примирить Андреа с её положением. - Уверен, те, кого мы потеряли, где бы они сейчас ни были, хотели бы, чтобы мы жили и были счастливы.
- Мама в раю, - убеждённо сказала Андреа и перекрестилась.
- Да. Конечно, иначе и быть не может.
Когда к нам в очередной раз подошла Герда и предложила чаю, Андреа заявила, что сможет сделать себе чаю сама, и отошла к столу.
- Простите, - сказал я Герде. - Она просто ещё не привыкла.
- Конечно, я понимаю.
Я хотел пояснить, что люди, не привыкшие, что о них заботятся, могут выражать неловкость через агрессию, а ещё боятся, что забота не достаётся им даром и за неё с них спросят потом. Но не нашёл правильных слов. Андреа вернулась и стала требовать вернуть ей вещи, изъятые при досмотре.
- Их вернут, - обещал я. - Куда они денутся? Кому здесь нужно красть твои вещи?
- Мне с ними спокойнее.
Герда пообещала узнать, почему задержали вещи, и ушла.
- Тот парень, Анхель, ещё не вернулся, - сказала Андреа.
- Ему оказывают помощь. Это может занять время.
- Ты правда им веришь?
- Они верят нам. Они сильно рискуют, впуская нас сюда, и всё же это делают - ради нас. Они дают нам шанс, поэтому я хочу дать шанс им. Показать, что они не зря стараются.
Имперцы стали приглашать добровольцев на психологические тесты. Мне, с одной стороны, хотелось, как на экзамене, побыстрее отмучиться, пораньше убедиться, что я пригоден к жизни в Империуме. С другой стороны, после разговора с Андреа я не был уверен, что готов. Я понимал, что она не права, называя нас предателями, но это всё равно ранило. Раньше в её глазах я чего-то стоил. Теперь в каждом её слове звучало разочарование.
Первыми на тест пошла семья из трёх или четырёх человек. Глава семьи и его супруга выглядели небедными. Они явно не видели войны вблизи, поэтому обстрел автобуса, казалось, психологически ударил по этой женщине сильнее всего. Я старался относиться к ним без предубеждения. Вопроса о том, кто больше заслуживал мирную жизнь, не стояло. Стоял вопрос, кто желал мирной жизни и был к ней готов. Дочь этих двоих я видел раньше: она была сестрой одного из моих приятелей, которого также призвали на войну. Я не знал её родителей, но она явно происходила из семьи попроще. Видимо, она осиротела, и её усыновили. И это было благородно.
- Как вы себя чувствуете? - спросила меня Герда.
- Уже намного лучше, спасибо.
- Надеюсь, вам понравится в Империуме.
- Мне уже нравится. Пока немного непривычно, но я обязательно привыкну.
Она взглянула на меня и, не снимая приветливой улыбки с лица, всё тем же нежным голосом произнесла:
- Нет. Вы не привыкнете. Лучше смерть.
И ушла прежде, чем я успел моргнуть.
Мне не могло померещиться. Галлюцинациями я не страдал, а она говорила чётко. Что на неё нашло? Переизбыток впечатлений? Она понятия не имела, что такое смерть, и как страшно и уродливо эта смерть может выглядеть. Ничто не может быть хуже смерти. Я решил её не выдавать и сделать вид, что ничего не слышал - в конце концов, она наверняка могла сама справиться со своими проблемами.
Затем Герда вернулась - как ни в чём не бывало.
- Можно к вам присоединиться?..
- Конечно. Не нужно спрашивать.
- Ну, вдруг вы хотите побыть один...
- Нет, напротив, я рад компании.
- Расскажите что-нибудь о себе, о своей стране. Что-нибудь, о чём вас не травмирует говорить.
- Хм... дело в том, что я очень мало что помню. После контузии я забыл всё, что было до войны, и почти не помню своего детства.
- Ясно. У нас здесь тоже многие не помнят своё детство.
- А почему так? - удивился я. - Это же наверняка приятные воспоминания.
- Считается, что некоторые вещи лучше не помнить.
- А... это детские травмы, да? Тогда это, наверное, логично.
Случается, когда какую-то детскую трагедию, вроде поломки любимого велосипеда, человек помнит всю жизнь. Всю жизнь сожалеет, но не может вернуть или исправить... Быть может, об этом действительно лучше забыть.
- Значит, ты совсем ничего не помнишь? - Андреа не теряла надежды и то и дело возвращалась ко мне.
- Войну помню. Ребят помню. Помню, кто как умирал. А всё, что было до, - не помню. Лучше бы наоборот. Как я был бы рад просто забыть войну...
- И меня не вспоминаешь?
- Мне твоё лицо кажется знакомым... может, виделись на войне, может, до войны. Но мы ведь можем подружиться здесь, верно? Нам всем теперь здесь жить.
- Можем. Но я совсем не вижу своего будущего здесь.
- Здесь у нас множество возможностей. А раньше у нас будущего не было.
- Раньше у нас был дом. А здесь мы всегда будем чужими.
- Вовсе нет. Раньше у нас была война.
Мне хотелось попросить Андреа не говорить со мной об этом, не напоминать о войне. Пока она заставляет меня вспоминать, я как будто одной ногой всё ещё был в Каиле. Но почему-то я не мог этого произнести. Ей больше не о чем было со мной говорить.
Ко мне вновь подошли Рикард и другие, сообщили, что в моей анкете беженца самый лучший почерк, и спросили, проходил ли я тест на профпригодность. Я ответил, что не проходил ещё никаких тестов, но готов пройти. Меня пригласили в отдельный кабинет, где были белая доска и зеркало. Я взглянул на свой растрёпанный вид, заправил рубашку и поправил воротник. Не то чтобы мне хотелось произвести впечатление, - скорее, было неловко выглядеть неопрятно среди людей, сиявших белизной и аккуратностью. Я всё время боялся испачкать что-нибудь или кого-нибудь кровью и песком.
Я сел на стул и стал ждать. Вошла женщина с планшетом, такая же приветливая, как все имперцы.
- Здравствуйте. Я корреспондентка. Можно задать вам несколько вопросов? Нам интересно мнение беженцев.
- Да, конечно.
- Каково ваше первое впечатление от Империума?
- Ну, если честно, мне здесь всё время кажется, что я в раю.
- Вот как?
- Да. Все так добры ко мне, все стараются помочь... И мне хочется тоже что-то сделать для этих людей.
- Это очень хороший настрой. Спасибо вам за ответ!
- Спасибо и вам за внимание.
Пришла сотрудница, проводившая тест, - её звали Джун. Вежливо предложила мне поменяться стульями, поскольку ей привычнее было сидеть на другом.
- Сейчас я посмотрю вашу анкету... итак, у вас среднее техническое образование?
- Да, я окончил технический колледж.
- А потом вы были военнослужащим, так? У вас есть какая-то военная специализация?
- Нет. Я просто рядовой. Был комиссован по ранению.
- Вы стреляли в людей? - в её голосе не было ни любопытства, ни осуждения.
- Да. А люди стреляли в меня... и, поверьте, вы не хотите об этом знать.
- Значит, вы умеете обращаться с оружием?
- Умею. Но хотел бы никогда больше не держать его в руках.
- То есть, работа в Службе контроля агрессии или в полиции вам не подходит?
- Нет. Я хочу освоить мирную профессию.
- Вы хотели бы техническую специализацию, верно?
- Да. Я могу быть механиком...
- У нас очень развитые технологии, и много различных направлений. Машиностроение, компьютеры... можно быть инженером информационных сетей.
- Я мало разбираюсь в вычислительной технике, - признался я. - Я больше сведущ в машинах.
- Понимаете, дело не только в том, что вы умеете, но и в том, что вы хотите, чем вам нравится заниматься. Какая работа будет доставлять вам удовольствие.
Я не верил своим ушам. Мне казалось, что выбирать - слишком большая привилегия для беженца. Я был готов взяться за любую работу, даже самый тяжёлый труд - убирать улицы, мыть машины... хотя всем этим в Империуме, кажется, занималась техника. И любая работа была бы мне в радость. Но я всегда мечтал возиться с автомобилями и мотоциклами. И если Империум не просто предоставлял мне убежище, но и мог исполнить мою мечту... Значит, он и правда был местом, где каждый мог быть счастлив.
- Мне нравится собирать машины. Я понимаю, что у вас совсем другой транспорт, но я готов учиться...
- Вы хотели бы получить высшее образование?
Вот так просто, по желанию? Без оплаты, без отборочных экзаменов?..
- Да, конечно. Это было бы очень интересно.
- И ещё один вопрос. Вы бы хотели работать вместе с кем-то из других беженцев или, наоборот, не хотели бы? Для нас важно, чтобы людям нравилась не только их работа, но и их коллектив.
- Я ещё толком не успел ни с кем познакомиться. Вот только с сёстрами Андреа и Лолой... Они говорят, что знали меня в детстве. Видите ли, после контузии я почти не помню, что было до войны.
- У вас проблемы с памятью?
- Да. И иногда проблемы со сном. Но я не опасен для окружающих. К тому же, это ведь можно будет вылечить?
- Конечно. Очень хорошо, что вы осознаёте проблему и не скрываете её. Это первый шаг к выздоровлению.
- Но я был бы рад помогать другим беженцам освоиться. Это же правильно - держаться вместе и поддерживать друг друга?
- Да, конечно. А где вы хотели бы жить - в мегаполисе или за городом?
- Даже не знаю... везде хорошо.
- У вас есть родственники в группе?
- Нет.
- А они собираются приехать в Империум в будущем?
- Нет. У сестры есть жених, они хотят жить в Каиле. Мама сказала, что ей уже сложно покидать свою землю и она хочет остаться, увидеть внуков...
- Но вы понимаете, что связываться с Каилом, писать письма будет очень сложно?
- Да. Я осознаю, что расстался с ними навсегда. Но я хотел начать здесь новую жизнь, с чистого листа. И мои родные это понимают.
- Спасибо. У нас наверняка найдётся, что вам предложить.
Я вернулся в зал, в облюбованное кресло. Наслаждался тишиной и негромкой музыкой. В моей жизни ещё никогда не было такой тишины - не давящей душной тишины полуденного отдыха, а прохладной, обнимающей и убаюкивающей. Я думал о том, как буду жить. Что у меня будет - свой угол в общежитии, уютный и опрятный? Или маленькая светлая комната? Или даже свой домик с двором? Буду ли я ездить на работу на велосипеде?..
Вдруг музыка прервалась, и послышалось радиосообщение. Колонку обступили люди, и из-за их встревоженного галдежа я не мог расслышать ни слова. Понял только, что на территорию Империума проникли террористы. И, по-видимому, проникли с группой беженцев.
- Я ничего не услышал, но если вы скажете мне, что всё под контролем, я поверю, - сказал я Рикарду. Его улыбка фантастически успокаивала.
- Конечно, всё в порядке, не волнуйтесь.
Среди беженцев, державшихся особняком, поднялся шум. После тишины от этого шума было почти физически неприятно. Кто-то из детей кричал, что его родители были террористами. Я стоял в центре зала, между беженцами и имперцами, и не знал, что делать. Зачем здесь, в этом месте, все только и делали, что говорили о войне? А если и здесь придётся воевать? Если Империум даст мне в руки оружие и скажет защищать его от террористов? Если везде - всё то же самое?..
Раньше, когда такое смятение сводило с ума, я уходил бегать. Здесь бегать было негде, поэтому я поступил, как в учебке: нашёл свободный угол и начал отжиматься. Раз, другой, десять, тринадцать... Не обращая внимания на туго перебинтованный локоть левой руки, которой практически не мог пользоваться. На меня тоже никто не обратил внимания - женщине, которую вызывали на психологические тесты с семьёй, стало плохо, она потеряла сознание и перестала дышать. Все засуетились вокруг неё, кричали, почему нет врача. В конце концов её куда-то унесли.
Я мельком увидел Ирму. Вид у неё был подавленный, так что хотелось обнять её или как-то ещё поддержать. Подумалось о том, что имперцы - тоже люди, им тоже страшно, они никогда прежде не сталкивались с терроризмом, они выросли в мире, где не убивают друг друга. Но несмотря ни на что они продолжают делать свою работу.
Я подсел к приёмной дочери той женщины, Хосефине. Её тоже хотелось успокоить.
- Куда они забрали маму?
- Ей помогут. Она обязательно вернётся.
- А если нет?
- Ну что ты такое говоришь. Конечно, вернётся. Здесь хорошая медицина.
- Это да...
- Не то что у нас - спирт внутрь, спирт снаружи, и готово.
- Потому что у нас больше ничего не было...
- Вот именно. А здесь чего только нет. Я всё хочу спросить, есть ли здесь собаки.
- Наверняка нет. Собаки же шумные.
- А я думаю, что есть. Куда же без собак...
Я хотел вызваться на тестирование следующим, но выбрали Андреа и Лолу. Потом и вовсе всех собрали в зале, и имперцы сказали, что если кому-то из нас что-то известно о террористах в составе группы, то нужно об этом сообщить.
- Почему вы уверены, что это кто-то из нашей группы? - уточнил я. - На нас тоже напали, мы - жертвы, а не злоумышленники.
- Мы допросили террористов, которые обстреляли автобус. Они сообщили, что кому-то из вас было известно об атаке.
- А если они врут? Кто согласился бы на то, чтобы по нему стреляли?
- К обстрелу можно подготовиться. Вы, как военнослужащий, можете это понять. А соврать они не могли.
Андреа довольно бесцеремонно оттащила меня в сторону за рукав.
- Послушай... ты в самом деле очень похож на Рауля. И либо ты и правда он, либо я начну думать, что ты террорист, который выдаёт себя за другого.
- Как я могу быть террористом? Я их ненавижу. Они стреляли в женщин и детей. А я ничего не хочу так сильно, как остаться здесь.
- Допустим, я тебе верю. Может быть, я просто очень хочу, чтобы Рауль был жив... Но расскажи всё с самого начала. Если ты ничего не помнил, и никто из твоих не выжил, то как они узнали, что ты Паскаль?
- Курьер... войсковой курьер, который бывал в нашей части, вспомнил, что я оттуда. Подняли документы, там была моя фотография. Связались с родственниками. Мать, сестра... они тоже меня узнали, забрали меня из госпиталя. И другие - дяди, тёти... приехали в гости и были рады меня видеть. И кто-то сказал про программу беженцев. Что мне стоит попытаться. И вот я здесь...
Андреа слушала, кивала, как бы ставя галочки про себя. Похоже, по её внутренней логике всё сходилось, но память твердила другое. Всё-таки я не так сильно изменился за эти годы.
- А может так быть, чтобы тебя перепутали с этим Паскалем?
- Фото было нечётким... Но родственники... они же не могли ошибиться.
- Может быть, они тоже очень хотели, чтобы Паскаль был жив.
- Возможно. Я не знаю. Всё, что я знаю, - что я не террорист и никогда им не был.
- Хорошо. Может, ты всё-таки вспомнишь. Это ведь лечится?
- Лечится наверняка.
Вскоре меня и ещё нескольких беженцев, включая мать Хосефины, Ясмин, пригласили следующими на психологический тест. Я сказал Ясмин, что рад видеть её в добром здравии и что её дочь переживала за неё. Мы поднялись в просторный кабинет на верхнем этаже и сели за стол. Тесты были письменными; нам сказали, что если какие-то задания вызывают трудности, их можно не выполнять, написав, почему именно что-то не получилось.
Первая половина заданий предлагала исключать лишние слова из смыслового ряда, или подбирать определения по сходному смыслу, или объединять слова в категории. Это было несложно. Я приостановился только, когда столкнулся с рядом качеств, вроде "доброта, честность, трусость, верность". Я понимал, что нужно исключить "трусость", потому что это отрицательное качество, но подступавшая к горлу обида за все слова Андреа и других беженцев не хотела этого делать. Неужели в Империуме не понимают, что нежелание убивать и быть убитым не делает тебя плохим человеком?.. Пришлось убедить себя в том, что в Империуме трусостью могут называть нечто иное. Например, неумение сказать человеку о том, что он мешает тебе, боясь с ним поссориться...
С математическими задачами оказалось сложнее. Я обнаружил, что напрочь забыл таблицу умножения. А поломав голову над заданием, предполагавшим мысленно вращать кубы с нарисованными на гранях символами, я и вовсе вынужден был его пропустить. Я немного боялся, что это снизит мои результаты, ведь в Империуме нужно было быть умным. К тому же я сдал свой тест последним. Но атмосфера была такой доброжелательной, что толком волноваться не получалось. В ожидании следующего этапа мне предложили пластиковое корытце с цветным песком.
Просто песок... все мы в далёком детстве играли с песком. Но этот был особенный - цветной и влажный. Его не столь приятно было трогать, сколь приятно было за ним наблюдать. Он крошился в руке и, падая, возвращался в исходную форму. А если проводить по нему пальцами, цвета смешивались, как краски. Это действительно позволяло расслабиться - но вот проблема: каждый раз, когда я расслаблялся, я переставал держать себя в руках и начинал хотеть плакать. Чтобы отвлечься, я спросил имперца Эмиля, наблюдавшего за прохождением теста:
- Можно вопрос? В Империуме есть собаки?
- Да, конечно. Любите собак?
- Да. Спасибо. Хорошо, что они есть. Без собак было бы... как в той сказке про врата рая.
- Что за сказка?
- Это очень старая сказка, наверняка старше, чем границы между нашими государствами. Умерли человек и собака, идут по дороге и подходят к воротам. Человек спрашивает у привратника: где это я? Ему отвечают: это рай. Заходите, только с собаками сюда нельзя. Ну нет, сказал человек, без собаки - какой же это рай. И пошёл дальше. Дошёл до других ворот, спрашивает: куда я попал? Отвечают: это рай. - Так я ведь только что оттуда. - А это был ад. Проходите вместе с собакой.
- Это хорошая сказка.
- Да. Какой же рай без собак.
Я слышал, как сотрудники, проверявшие тесты, говорили, что "это очень хороший тест", и втайне надеялся, что речь о моём.
Подошла моя очередь, и я вытер руки от песка и сел на стул перед следующей сотрудницей - она представилась как Ингрид.
- Как ваши дела, вы уже освоились в Империуме? Вам здесь нравится?
- Да, мне всё нравится, и я уже почти привык. Только мне здесь каждый раз, когда я расслабляюсь, хочется плакать от счастья.
- Ну, поплакать - это иногда хорошо. Главное, чтобы действительно от счастья.
Её слова мне понравились больше, чем совет Ирмы держать себя в руках.
- Это действительно от счастья.
- Вы готовы пройти тест?
Ингрид попросила меня выбрать наугад картинку и описать, что я вижу. Выбранное фото было почти полностью чёрным, угадывался только свет фонаря и фигура стоящего под ним человека в пальто и шляпе.
- Я вижу человека, который стоит под фонарём и, видимо, кого-то ждёт... а кто-то задерживается, время уже позднее, так что он, возможно, уже волнуется. Атмосфера у этой картинки какая-то тревожная.
- Как вы думаете, кого он ждёт?
- Не знаю... если честно, он не очень похож на молодого человека, который может ждать девушку на свидание. Он больше похож на делового человека, который ждёт своего делового партнёра...
- Какие же дела можно обсуждать поздно вечером под фонарём?
- Возможно, это какие-то нелегальные дела, или даже связанные с криминалом. Поэтому для того, чтобы их обсудить, этот человек выбрал такое позднее время и такое безлюдное место.
Ну вот, теперь она подумает, что я имел дело только с преступниками.
- Если бы вы увидели этого человека, что бы вы ему сказали? Или прошли бы мимо?
- Этот человек не вызывает желания что-то ему сказать, так что, наверное, я просто прошёл бы мимо... С другой стороны, здесь же не видно его лица. Если бы я увидел, что он нуждается в помощи - может, заблудился или потерял собаку, - я бы спросил, что с ним случилось. Постарался бы помочь.
- Хорошо, спасибо. Это всё, вы можете идти.
Я встал и направился к лестнице, но Ингрид догнала меня и похлопала сзади по плечу. Я обернулся, а она обрызгала меня водой. Я до крайности удивился - взрослые люди, а такие детские шутки.
- И что это было?..
- Вы прошли тест. Поздравляю!
Ингрид выглядела такой радостной, что мне и в голову бы не пришло сердиться. Видимо, этот тест проверял реакцию.
- Это было довольно рискованно с вашей стороны, - признал я, невольно посмеиваясь.
Ещё не так давно тот, другой, кем я был на войне, ударил бы не задумываясь. А теперь я в самом деле не ждал угрозы.
Я спустился по лестнице вниз, усталый, мокрый и счастливый. Вытерся полотенцем. Кто-то меня поздравлял, я улыбался в ответ.
Беженцы, особенно те, кто моложе, собирались на балконе, подальше от глаз и ушей имперцев. Я улучил момент, когда там никого не было, и вышел подышать свежим, дождевым воздухом. Посреди пустыни Империуму удалось создать оазис с идеальным климатом.
Я уже не удивился, когда ко мне подошла Андреа.
- Так тихо здесь, - проговорил я.
- Уже решил, чем будешь заниматься?
- Мне хотелось бы собирать машины. Я мало что помню из детства, но, как ни странно, помню, чему учился. И помню, что мне всегда нравились автомобили, двигатели...
- А я не знаю, чем займусь. На войне было проще.
- Да. Но пора отпускать прошлое и думать о будущем. У тебя ведь наверняка тоже было что-то, чем тебе хотелось заниматься в детстве.
Андреа неопределённо пожала плечами.
- Я здесь только ради сестры. Я бы вернулась, если бы не она.
Я и представить не мог, насколько ей тяжело. Разрываться между сестрой и домом, находиться там, где не хочется находиться...
Сбоку от нас села в кружок молодёжь из беженцев. Когда на балкон вышла Ингрид, её начали спрашивать, возможно ли покинуть Империум.
- Насколько я понимаю, здесь никого не держат насильно, - заметил я.
- Но мне сказали пожить тут месяц! Месяц! - один из парней вскочил. Ещё совсем мальчишка, но уже почти "призывного" возраста. Того возраста, когда ты ещё не пил ничего крепче пива и, может быть, дешёвого вина из картонной коробки, когда куришь тайком от родителей и ни разу не целовался, но родина уверена, что ты уже можешь убивать. - Дескать, за месяц мне тут понравится и я передумаю! Захочу остаться!
- А в чём проблема с тем, чтобы пожить месяц, если действительно хочется уехать? - удивился я.
- А что будет с моей страной за этот месяц? Что если некуда будет возвращаться?
- От отсутствия одного человека она не провалится в тартарары.
- А если провалится?
Какое восхитительное самомнение - думать, что вокруг тебя одного вращается мир, что от тебя одного что-то в самом деле зависит.
- Твоя страна даже не заметит твоего отсутствия.
- А если это будет уже не Каил, а один сплошной Палид? Я хочу сохранить свою землю!
- И что ты собираешься сделать, чтобы её сохранить? Воевать? Но земля истощается из-за войны! Если бы люди перестали воевать и стали возделывать землю, растить детей, только тогда землю можно было бы сохранить.
- Эту землю испокон веков удобряли кровью!
- Вы хотите умереть? - тихо спрашивала Ингрид.
Мне было жаль её и стыдно перед ней. Она столько работала, чтобы все эти люди и дети прожили счастливую жизнь. А они рвались назад, к бессмысленной смерти, потому что навязанное чувство долга оказывалось сильней.
- Зачем вы впустили нас сюда? Вы впустили вместе с нами войну!
- Мы впустили людей, - отвечала Ингрид.
- Нет. Мы и есть война. Она у каждого из нас внутри.
- Это не так.
- От войны можно отказаться, - говорил я. - Она как болезнь. Её можно вылечить, если захотеть, - если просто захотеть жить!
Я ушёл с балкона. Некоторое время спустя тишину сотрясли отдалённые взрывы. Видимо, они были достаточно мощными, чтобы их было слышно на границе Империума. Имперцы успокаивали всех, что бомбят не нас, что Империум, как всегда, в безопасности. Палид сбрасывал бомбы на Каил? Значит, мы вовремя сбежали. Да, сбежали - и я не видел в этом ничего постыдного. Волновался ли я за родных - и своих, и Паскаля? Конечно. Я и надеялся, и боялся, что имперские новостные агентства опубликуют списки жертв после бомбардировки. Но я ничем не мог помочь - я не был всемогущим великаном, чтобы своим телом заслонить всех от бомб. Я мог либо вернуться и погибнуть вместе с ними, либо остаться и выжить, сохранив хотя бы память.
Я думал о том, как всё-таки потрясающе, что Империум нам поверил. Это ведь всё равно что бойцового пса, покрытого шрамами, привести в дом и попробовать показать, что можно не драться насмерть. Правда, доверием я наслаждался недолго.
Всех вновь собрали в центре зала и объявили, что для выявления террористов будут говорить с каждым. Говорили о том, что если террорист не будет пойман, вся группа не будет допущена до жизни в Империуме.
- Почему из-за одного должны страдать все? - спрашивал я.
- Это вопрос безопасности. Если хотите здесь остаться - расскажите всё, что знаете.
- А если я ничего не знаю? Если бы я знал - я бы уже рассказал!
- Вы жили в одной стране. Знаете её порядки. Помогите нам найти террориста.
Я старался держаться рядом с Лолой и Андреа - больше всего боялся, что их в чём-нибудь обвинят. Мы поднялись в кабинет на верхнем этаже. Хосефина всё время плакала из-за взрывов, и наверху её держали потому, что там их было хуже слышно. Кого-то из сотрудников послали за берушами. Нами теперь занимался сотрудник Отдела контроля агрессии, Эрланд.
- Вы что, будете допрашивать женщин и детей? - поинтересовался я.
- У терроризма нет пола и возраста. Среди тех, кто по вам стрелял, тоже были женщины и дети. В ваших интересах - сообщить всё, что вам известно о ваших спутниках.
- Что я могу сообщить? Я сегодня впервые увидел всех этих людей. Вы уверены, что террорист - не тот, кто уже на вас нападал?
- Мы рассматриваем такую версию. Но всё же мне придётся допросить каждого из вас. Давайте вы будете первым.
Я видел допросы. И это было последним, через что мне бы хотелось пройти. Всё моё существо требовало: бей или беги, а лучше и то, и другое последовательно. Вот уж когда понадобилось взять себя в руки... ради своего будущего в Империуме, ради остальных беженцев, ради Лолы и Андреа. Лучше я, чем они. Но по мере того, как я убедился, что меня не собираются привязывать к стулу, бить, что-нибудь вкалывать или даже повышать голос, мне почти удалось успокоиться. Это просто ещё один разговор.
- С какой целью вы прибыли в Империум?
- Жить.
- Простите?..
- Чтобы жить. Да, вот так просто - жить мирной жизнью. Потому что то, что было на войне, - это не жизнь. А что было до войны, я почти не помню.
- Вы были комиссованы по состоянию здоровья?
- Да. После контузии. И ещё были ранения... по мелочи.
- А как ваш туберкулёз?
Следовало ожидать, что в распоряжении Империума будет медицинская карта Паскаля.
- В госпитале мне сказали, что мне недолго осталось... Но когда я вернулся домой, всё было хорошо, я не кашлял. Мама сказала, что у меня и раньше бывали ремиссии, а когда меня обследовали в распределительном центре, мне сказали, что я не заразен...
- Хорошо. Можете идти.
Я встал и поковылял к лестнице выжатый до костей. Один краткий диалог, а страх, что меня раскроют, подскочил до уровня паники. Оставалось только сохранять хорошую мину и до последнего стоять на своём. Когда у самой лестницы меня перехватили женщины в белом и попросили проследовать с ними, я не сопротивлялся, ни о чём не спрашивал. С трудом спустился по ступеням - левая нога сделалась всё равно что деревянной. Мы вышли из зала в помещение, в котором я прежде не был. Меня попросили снять рубашку и постоять перед каким-то аппаратом, потом полежать в какой-то капсуле. Похвалили, что я всё сделал правильно, хотя я ничего не делал. Всё это заняло минут пять или десять.
Я вышел после обследований. Застал сцену, когда имперцы объявили, что у них есть подозрения относительно одного из беженцев, и куда-то его увели. Это вызвало протест - и, кажется, не только у беженцев. Стремительная белая фигура - Рикард? - промчалась мимо, со второго этажа раздался голос Эмиля: "Остановите его!"... Беженцы успокоились, только когда им показали, что с подозреваемым просто беседуют. Было очевидно, что жёсткие меры тяжело даются и самим имперцам. Заставлять их что-то делать против чьей-то воли уже само по себе, пожалуй, было терроризмом...
Растерянный и нервный, я вышел на балкон. Там ко мне подошла Андреа.
- Послушай... ты - точно Рауль. Рауль Карлитос. Ты говоришь как он, ты двигаешься как он! Наверняка произошла какая-то ошибка! Иначе просто быть не может.
- Значит, нас перепутали по фото? А родственники?..
- А родственники просто хотели, чтобы ты был жив. Или просто хотели тебе помочь.
- Может быть... - моя растерянность отлично играла в пользу разговора.
- Ты ничего пока не вспомнил? Нет?
- Нет, ничего. Но твоё лицо правда кажется мне знакомым...
К нам подошла Ирма и спросила, можно ли со мной поговорить.
- Да я нарасхват, - я постарался улыбнуться. - Да, мы уже договорили.
Андреа крепко обняла меня и прошептала: "Держись". Я едва удержался от того, чтобы не заплакать снова. Может, она и разочаровалась во мне, но... она тоже заботилась обо мне. По-своему. Я по-прежнему был её другом. Я в самом деле был ей нужен - даже таким.
Ирма отвела меня в сторону.
- У нас есть подозрения, что вы можете быть другим человеком. Не тем, кем себя считаете.
- Да, мне об этом уже рассказали... Андреа и Лола знают меня с детства. Как Рауля. Я думаю, они действительно не ошибаются, а ошиблись в госпитале.
- А ваши родственники? Тоже ошиблись?
- Видимо, они в самом деле очень хотели, чтобы я был жив. Поэтому поверили, что я Паскаль...
Ирма окликнула Андреа, которая продолжала держаться поблизости, и уточнила, как звали её друга.
- Рауль. Рауль Карлитос. Он в армию ушёл, а потом его родителям письмо пришло, что он пропал без вести... но мы понимали, что это тоже, скорее всего, похоронка...
- И как давно пришло письмо?
- Где-то с год назад.
- А когда у вас была контузия? - обратилась Ирма ко мне.
- Я полгода как из госпиталя вышел... а попал туда, получается, тоже год назад.
К нам подошёл Эрланд и о чём-то спросил. Ирма сказала ему, что как раз об этом говорит.
- Вы знаете, что у вас нет туберкулёза?
- Теперь знаю...
- У вас вообще нет никаких лёгочных заболеваний. Лёгкие чистые. Черепно-мозговой травмы тоже нет.
За меня начала заступаться Андреа, хотя меня пока ни в чём не обвиняли, и Эрланд, вымотанный до крайности навалившейся на него ответственностью, вышел из себя.
- У нас где-то ходит террорист! А у меня тут человек, у которого медицинские данные не совпадают!
Будь мы в Каиле, я бы не обратил на это никакого внимания. Но здесь, в Империуме, где никто никогда не кричал... это не задело меня, не рассердило, не испугало. Просто ошарашило, как если бы тот же Эрланд хлопнулся в обморок.
- Не волнуйтесь, пожалуйста, - негромко попросил я.
- Хорошо. Простите.
- Я понимаю, вам непросто. Но какая разница, как меня называть? Рауль, Паскаль... назовите меня хоть третьим именем, потому что в Империуме я родился заново! И хочу здесь жить! Может быть, я что-то не помню, но одно знаю точно: ни на войне, ни до войны, ни после я не общался с террористами. Может, это в самом деле тот, кто на вас напал? Я слышал, как он говорил, что удачно спрятался. Он пострадал меньше всех. Я тоже воевал, я умею прятаться, но я всё равно был ранен... а он мог знать об обстреле заранее.
- Хорошо, мы примем это к сведению. Спасибо за сотрудничество.
Анхель всё равно уже попал в переплёт, проявив агрессию. Хуже ему уже не будет. И лучше сваливать всё на него, чем позволить имперцам подозревать остальную группу.
- Делайте со мной, что хотите... - выговорил я из последних сил. - Только оставьте меня здесь.
Я понял, что в самом деле был готов на всё, чтобы доказать свою благонадёжность. Сажайте меня в клетку, кормите таблетками, проводите тесты... Я могу быть лабораторной крысой. Но если меня отправят назад - я застрелюсь на границе. Вернуться в Каил - это смерть.
- Вы останетесь в Империуме, - произнёс, внимательно глядя на меня, Эрланд. - Но под наблюдением.
- Спасибо...
Ирма и Эрланд ушли, а я остался стоять, опираясь на перила; если бы не эти перила, я, должно быть, уже осел бы на пол. Я ощутил охватывающее меня одиночество. Смогу ли я стать в Империуме своим, или эти люди, называющие меня своим другом, так и не смогут избавиться от подозрений? Что если, глядя на меня, они будут вспоминать террористов, вспоминать тех, кто принёс в их дом свою войну?..
- Мне здесь хоть кто-нибудь верит?!..
- Я тебе верю, - сказала Лола и подошла ко мне.
- Спасибо...
- Тебе ведь разрешили остаться в Империуме, да?
- Кажется, да. И это так здорово. Мне до сих пор немного не верится, что я здесь... Что у меня это не отнимут. Что я не проснусь, и не окажется, что всё это мне просто приснилось. Наверное, через некоторое время я привыкну.
Я ушёл с балкона и сел в кресло. Лола присела рядом.
- Почему люди хотят на войну? - спросила она.
- Не знаю. Возможно, они думают, что больше ничего не умеют. Что они созданы для войны...
- Никто не создан для войны, - с убеждённостью сказала Лола.
- Это так. Но некоторым людям сложно принять перемены.
- Война меняет людей...
- Ещё как.
- Надеюсь, мы сможем тут остаться.
- Я тоже надеюсь. Я ничего не помню, но... у меня такое странное чувство, будто мы когда-то уже прощались. И не хочется прощаться снова.
- Да. Прощались.
- Каким я был? Раньше, до войны?
- Ты был милым. И смешным. Я тогда даже была в тебя немножко влюблена...
- Вот как. А что я? Был бесчувственным козлом?
- Нет. Я тебе призналась, а ты сказал, что я вырасту и разлюблю...
Как давно это было. В прошлой жизни. Слушать о себе как о ком-то другом. В тот день, прощаясь перед уходом на войну, я был так растроган этим детским признанием. Наверняка я был прав, и первые чувства прошли... Теперь я говорил не с девочкой, а с красивой девушкой.
На балконе вспыхнула ссора между двумя детьми - братом и сестрой. Один говорил, что их родители погибли из-за того, что другой всё знал, но не отговорил их быть террористами. Другой - что он любил их такими, какими они есть, а первый на них донёс бы. Или наоборот. В конце концов они сцепились, но Андреа и Лола растащили их по разным углам. Имперцы, похоже, уже слишком устали, чтобы вмешиваться. Ещё одни дети, которые пока уверены, что всё зависит от их решений и действий. Вырастут - поймут, что есть вещи, которые нельзя изменить. Что есть вещи, которые для некоторых взрослых дороже, чем семья. Хотя так не должно быть.
- Вы всё равно не смогли бы им объяснить, что быть террористами плохо. Всё равно не смогли бы их спасти. У этой задачи нет решения... - говорил я, хотя меня никто не слушал.
Можно не любить террористов. И любить родителей. А когда родители - террористы? Невозможно выбрать. Слишком сложно для детской картины мира. И она раскалывается на осколки, которые ранят всех, кто пытается к ней прикоснуться. Наверное, Герда права и иногда детство лучше забыть.
Не успел я опомниться, как сцепились уже Андреа и Лола. Между ними вклинился я, оттащил Андреа на безопасное расстояние. Она сжала мою руку, которой я отводил её от Лолы, как спасательный круг. Другой рукой я бездумно гладил её по плечу.
- Не всегда можно помочь словами, - повторял я. - Очень часто слова бессильны...
На балкон вышел Эрланд - ещё более уставший, чем прежде, хотя это казалось невозможным.
- Мы сейчас решаем очень важный вопрос, - проговорил он. - И просим вас потерпеть хотя бы до момента, когда он будет решён. Я понимаю, что вы напряжены, но постарайтесь...
"Постарайтесь не переубивать друг друга, пока взрослые заняты, - слышалось в его словах. - Вы ведь сможете, если захотите".
Держать себя в руках. Такое простое усилие, о котором чаще всего забывают. Забывают об уважении к другим и к себе самому. Такая малость, из-за отсутствия которой вспыхивают международные скандалы, войны, теракты. И на присутствии которой Империум выстроил целый мир.
- Мы справимся, - пообещал я.
- Да-да, - Андреа вытирала пальцем кровь с разбитой губы.
Теперь, кажется, мне стоило оставить их с Лолой наедине. Дальнейшее моё существование тоже было похоже на осколки, плавающие в сгустившемся до вязкости времени ожидания. Имперцы решали нашу судьбу. Готовы ли они позволить нам остаться, или же мы исчерпали их кредит доверия. И хотя Эрланд сказал мне, что я останусь, - я не знал, мог ли он решать за весь Империум. Если кто-то выше него скажет, что все беженцы покинут Империум, - он тоже подчинится.
Осколок: кто-то спрашивает Джун, правда ли, что Империум поставляет в Каил и Палид оружие и технологии. Она удивляется, спрашивает других беженцев - в первую очередь меня, как бывшего военнослужащего. Я ответил, что далёк от командования, но никакого имперского оружия не видел и сама эта идея кажется мне абсурдом. Видимо, кто-то переврал новость о том, что Империум оказывает Каилу и Палиду гуманитарную помощь - продуктами и медикаментами.
Осколок: тот парень, который хотел вернуться, Мигель, - кричит, что задерживать гражданина другой страны - это похищение. Что покинуть Империум можно только вперёд ногами. Почему всё, что может быть понято неверно, искажено и перевёрнуто с ног на голову - непременно оказывается искажённым и перевёрнутым? Почему в отсутствие подробностей и доказательств люди ждут от других самого худшего, как будто живут в чёрных очках?.. Кто-то снова вспомнил Анхеля:
- А его вы не похитили? Куда вы его забрали? Если он опасен, то почему в него не стреляли, а что-то вкололи?
Я не выдержал:
- За что в него стрелять?! Он не враг, ему просто было плохо! Ему нужно было помочь!
- Помогают не так!
- А как? Что с ним, по-вашему, нужно было сделать? Дать воды? Бросить на произвол судьбы? Его вылечат. И тогда решат, уедет он или останется.
Осколок: громкий голос Андреа, недоумевающей, как это возможно - забыть смерть своей матери, забыть своих родителей. Видимо, Герда рассказала и ей тоже о возможности стереть память.
Осколок: плачет Лола, мне хочется подойти и утешить, но специалистка из Империума справляется с этим лучше. Приносит ей бумагу и ручку, предлагает что-нибудь нарисовать, но ручка в руках Лолы прорезает бумагу насквозь, и она рвёт лист на клочки. Ей дают ещё бумаги, она бросает клочки на пол, бросает их в подошедшую Андреа, смеётся сквозь слёзы - бумага помогает ей успокоиться. Потом она собирает обрывки и выбрасывает в урну.
Неожиданно ко мне подошла сирота Лив, одна из детей террористов, и спросила, можно ли со мной поговорить. Мы отошли вглубь зала, где нас никто не мог слышать.
- Ты и есть Рауль, да?
- Да, похоже на то. Я не помню себя до войны, но Лола сказала, что этот Рауль был неплохим парнем.
- Ты знаешь, что ты ей нравишься?
- Она сказала, что была немного в меня влюблена в детстве.
- Очень нравишься, - с намёком подчеркнула Лив.
- Ну, что было, то прошло, - усмехнулся я.
- Нет, она всё это время тебя помнила. Говорила о тебе. Только тебе она ни за что об этом не скажет.
- Оу... вот как.
- Скажи, только честно, она тебе хоть немножко нравится?
Забавно: всё началось с детского признания и вновь пришло к ребёнку, и я опять чувствовал неловкость. Что я мог ответить, что я мог обещать? Не может быть, чтобы я до сих пор был нужен Лоле. Так бывает только в старых фильмах.
- Мы пока довольно мало знакомы. Но мне кажется, она очень хорошая девушка... Я надеюсь, мы все останемся в Империуме, будем видеться, узнаем друг друга получше. И как знать - вдруг из этого что-нибудь получится. Я был бы рад, если бы получилось.
- Здорово! Мне кажется, это было бы правильно. У неё есть... друг, но он совсем не обращает на неё внимания. А тебя она ждала.
- Что ж, спасибо тебе.
Это было бы правильно. Правильно, если жизнь будет продолжаться вопреки войне. Кто, если не мы, расскажет детям о Каиле и Палиде, о том, как нежелание людей договариваться между собой, гордыня и алчность разорвали пополам и погубили целую страну. Когда-нибудь на месте Каила и Палида останется только бесплодная, выжженная пустыня, руины и ржавые остовы военных машин...
Ждали решения. Напряжение нарастало. Пока я боялся, что меня не впустят в Империю, остальные боялись, что их не выпустят, или что пройдёт слишком много времени, пока заявления дойдут до президента. Об этом спрашивали всех попадающихся под руку младших служащих Империума, пока, наконец, к людям не вышел Эрланд и не пояснил:
- Империум - закрытое государство. За четыре десятка лет его ни разу никто не покидал. Это исключительный случай, и мы решаем его индивидуально. Но тот, от кого зависит решение, находится в этом здании, и решение будет принято сегодня же.
Я подумал, что пока всё не изменилось раз и навсегда, стоит поговорить с Лолой. Попытка - не пытка. Её некоторое время не было видно, но когда она появилась, я поспешил к ней. Мы встретились у стола, под портретом президента Империума.
- Ещё не решилось? - спросила она.
- Пока нет. Кто-то говорит, что будет решать президент, кто-то - что тот, кто решает, находится здесь. Но что-то я не видел здесь этого красавчика.
- А что ты думаешь о том, что президент в Империуме назначается на всю жизнь? И нынешний президент находится на своём посту уже дохрена лет.
Я пожал плечами, разглядывая портрет. Президент Грегори Хауг был хорош собой, ему можно было дать не больше тридцати пяти или сорока; он выглядел одновременно просто и ухоженно. Он не улыбался так, как улыбались Герда и Рикард, но имел уверенный в себе вид.
- Не знаю. Он кажется молодым. Наверное, когда он поймёт, что больше не может выполнять свою работу, он сам уйдёт с поста.
- Наверное. Но это как-то неправильно. Похоже на диктатуру.
- Наверняка у Империума есть какие-то законы на этот счёт. Когда мы будем здесь жить, мы сможем изучить историю Империума. Может, у них в прошлом были прецеденты, когда президенту выдвигали импичмент или вроде того, если он сам не хотел уходить в отставку. Вряд ли бы здесь президенту позволили творить фигню, согласись.
- Да, пожалуй, ты прав.
- Можно с тобой поговорить?
- Конечно, - она явно удивилась.
- Я... уже наверняка не тот, кем я был или хотел казаться. Я не смог стать сильным и смелым...
- Ты и не должен таким быть, - вставила Лола.
- У некоторых получается, - усмехнулась я. - У нас говорили: смелый тот, кто не принимает происходящее всерьёз. Только такие и выживают. А я не смог. Я слабый человек. Хотя почему-то выжил.
- Это не делает тебя плохим...
- Да. Наверное, ты помнишь меня другим, но... раз я выжил, и если мы останемся здесь - может, попробуем начать всё с начала?
Она рассмеялась от неожиданности.
- Я не знаю... как?
- Ну, я хотел бы видеться. Не хотел бы снова тебя потерять. И, как знать, - может, что-нибудь из этого получится?
- То есть, свидания? Я не уверена... не могу ничего обещать.
- Давай не будем принимать это всерьёз, - улыбнулся я. - Если не получится, мы ведь всегда сможем быть здесь друзьями.
- Да, - она оживилась и улыбнулась. - Друзья - это хорошо.
- Мне тоже кажется, что это будет правильно.
Мы подошли к остальным беженцам, которые обсуждали возможность написать письмо президенту.
- А он отвечает на все письма, которые ему пишут? - спросил я у кого-то из имперцев.
- У него есть помощники. Но читает он все.
- Я даже не знаю, что я мог бы ему написать, кроме благодарности...
- Я бы написала ему, что он козёл, - сказала Хосефина.
- Думаю, он бы не обиделся, - сказал я.
Хосефине дали фломастер, и ей очень хотелось нарисовать президенту усы.
- У него уже есть усы, - заметил я.
- Тогда рога.
- Не нужно портить такой хороший портрет, - уговаривал я. - Ведь кто-то старался, фотографируя президента. Вложил душу в такую ответственную работу... Ты можешь просто нарисовать другой портрет.
- О, точно. Я нарисую портрет и наклею поверх этого.
- Нет, лучше повесить его рядом. Творчество не должно уничтожать чужое творчество.
Хосефина нарисовала голову человечка с широкой чеширской улыбкой и большими глазами. Затем она устроилась прямо на полу и стала рисовать людей: маму с папой, брата Мигеля, каждому нарисовала дом...
- А тебя с чем нарисовать? - спросила она меня.
- Нарисуй мне собаку.
Она нарисовала меня с собакой и почему-то с воздушным шаром в руке.
- Получилось не очень похоже на собаку...
- Это маленькая собачка, - утешил её я.
Дорисовать всех присутствующих она не успела: Ирма и другие имперцы спустились для оглашения результатов своего совещания. Они позволяли тем, кто желал покинуть Империум, выехать назад в Каил, а остальным беженцам - остаться. Затем Ирма огласила уровень неблагонадёжности каждого беженца, согласно которому за ним полагалось наблюдение на определённый срок. Мне был присвоен оранжевый уровень - это означало наблюдение до полугода. Уровень Лолы был жёлтым, что предполагало наблюдение в течение пары месяцев.
Когда Ирма предложила поаплодировать, Герда заявила, что тоже хочет покинуть Империум. И аплодисменты прозвучали уже после этого - казалось, по инерции аплодировали даже имперцы.
- Это правильный выбор, - сказал кто-то из беженцев.
- Нет правильного и неправильного выбора, - проговорил я. - Есть только свой собственный. Пусть все они будут счастливы.
Следом и Ингрид сказала, что хотела бы уехать из Империума в качестве сопровождения для несовершеннолетних. И Рикард... Мне стало горько от того, что беженцы, похоже, что-то сломали в Империуме, - как инородный предмет, попадая в тело, вызывает воспаление. Имперцы увидели, что кроме их мира существует другой, и не выдержали противоречий. Каково им будет там, снаружи? Ведь бомбы - не игра, не тест, не психологическая задачка. Мне хотелось их всех - Герду, Рикарда, Ингрид - удержать, отговорить. Или хотя бы попрощаться. Но они уже явно всё решили. И были заняты прощанием с теми, кого знали многие годы. Что им до меня, до моей благодарности за их доброту?
Беженцы тоже прощались - на балконе. Глядя на Лолу и Мигеля, я думал: он и есть тот друг, о котором говорила Лив? Лола вновь отпускала кого-то на войну. И вновь - навсегда, потому что, даже если с войны кто-то возвращается, это всё равно уже кто-то другой.
На мгновение я вновь ощутил одиночество. Я уже был чужим для Каила, но ещё не стал своим для Империума. Но это длилось недолго. Новая жизнь уже начиналась.

А итоги-благодарности не влезли и будут отдельным постом