Ночером после Розы меня хватило на то, чтобы переставить крыс обратно из спальни в коридор, упасть и вырубиться. Когда утром воскресенья я продрал глаза по будильнику, у меня было полное ощущение понедельника: две игры прошли, пора работать... как третья игра?..
У меня по-прежнему не было прикида на XVIII век, кроме недокафтана-перекамзола, в котором я был на Люсоне, - и я даже не стал откалывать ленту, ибо красивая. Я упихал его в рюкзак и поехал. Я тот нехороший человек (бить разрешается), которому закрытие куска красной ветки не помешало: я сел на трамвай от Семёновской до Прео, а дорогу до лофта нашёл благодаря тому, что уже не раз бывал там на играх Хэлки. Всё-таки я не вижу другого помещения для Самайна, кроме этого*-*
Поскольку многих метроколлапс всё-таки задержал, начала пришлось подождать. Я перечитал вводную и правила, наелся пирогом с капустой, Хэлка и Дикта провели мастер-класс по сексу на "сороке-воровке" (невинный детский стишок никогда не будет прежним) и дуэлям на картах. По сумеркам стартовали.

Сыграл очередное положительное бревно-в-полёте, к тому же косноязычное донельзя. Выполнил программу максимум героя романа плаща и шпаги: нашёл потерянного отца, подрался на дуэли (с ним же), признался в любви (не ему же, хотя шансов на успех у этого было бы и то больше)). Это если вкратце, а ниже подробности.
Предыстория персонажа
Франсуа де Фолет был сироткой, воспитанным кюре. И ровесником детей местного графа, Маргарет и Этьена, с которыми играл и учился в детстве. Фехтовать ему нравилось, а читать - не очень, писал он с ошибками, но до поры его это никак не волновало. По соседству находился замок Монлевик, в котором три года назад остались две вдовы - хозяина замка и его сына, - обе гугенотки. Граф их навещал и однажды взял Франсуа с собой. Тот увидел младшую вдову и пропал. Тут и возникла проблема: Мадлен де Монлевик обожала читать, её нельзя было застать без книги в руках. Франсуа попросил Маргарет написать за него романтическое послание и подкинул туда, где гуляла Мадлен.
Так Франсуа стал немножко Сирано (эта игра явно состояла из отсылок и пасхалок чуть более, чем полностью, а я, к своему стыду, кроме Дюма практически ничего не читал), и начались "у Маши и Дубровского отношения через дупло"(с). То есть Маргарет писала письма, переводя со слов Франсуа на высокий литературный штиль, он оставлял их в расщелине дуба, письма исчезали. Даже уезжая на войну, Франсуа захватил с собой несколько черновиков от Маргарет, переписывал их и отправлял ей же, чтобы она передавала их по назначению.
Этьен служил в более элитном полку королевских мушкетёров, Франсуа - в гвардейском полку попроще. Однажды командир, узнав, откуда он родом, поручил его передать пакет человеку, который остановится в замке Бомон. Так наш герой прибыл в незапланированный отпуск и дома узнал от своего опекуна, что бандиты сожгли Монлевик, но вдовы не пострадали и живут теперь у добросердечного графа.

Франсуа де Фолет. Отчёт отперсонажный. Ворнинг: хронологическая путаницаКогда мы с отцом Рене прибыли к обеду в замок Бомон, я не ожидал увидеть за столом такую прорву народа. И Этьен, вернувшийся из армии, и Маргарет, окончившая своё пребывание в монастыре, а помимо домочадцев - несколько человек гостей. Я поклонился графу, обнял Этьена и Маргарет, нашёл себе стул и сел между Этьеном и бароном де Ложем, старым другом графа. Этьен представил своих спутников, которых привёз из Парижа: герцогиню, её компаньонку и сопровождавшего её маркиза. Ещё один гость - он называл себя шевалье д'Э - прибыл сам: по его словам, у него сломалась карета.
Этьен говорил, что приехал из-под Перпиньяна, куда со своими мушкетёрами и всей свитой прибыл сам король. Я видел Его Величество только издали и надеялся встретить в лагере Этьена, но, видимо, мы с ним разминулись. Мне было несколько обидно, что мы сражались, продвигались вперёд, умирали, а мушкетёры прибыли только к началу осады, когда их жизням уже почти ничто не угрожало. Этьена просили рассказать о его подвигах, но он отказывался:
- О моих подвигах пусть расскажут другие.
- Давай ты расскажешь Франсуа, а он расскажет нам? - предложила Маргарет.
- И Франсуа наверняка есть что рассказать, - сказал граф.
- Да, расскажи о своих подвигах, - попросила Маргарет.
- Я не знаю, что и рассказать...
- Может, это были подвиги на другом поприще, амурном? - подсказал д'Э.
- Нет, нам было не до того... ну, почти не до того. Военная рутина не оставляла времени. Потому я должен извиниться перед вами, граф, и перед тобой, Маргарет, что не писал: писать было некогда.
Я понятия не имел, что рассказывать о войне. Война мне нравилась: если не зевать и оборачиваться, можно было неплохо преуспеть, только грустно было, когда убивали товарищей.
- Разве же это подвиги? Это долг, - говорил я. - Мы все его исполняли.
- Подвиг - это когда под тобой убивают коня, а ты перескакиваешь на коня противника... - подсказал д'Э.
- Вам бы романы писать, - заметил я. - А у меня и коня-то не было.
- А как же: вокруг свищут пули, у самого уха...
- Это было. Одному моему другу отстрелило ухо, и на месте уха в голове осталась дырка. Совсем рядом со мной, почти вплотную - повезло и мне, и ему.
- А вы, значит, служили при короле? - д'Э переключил внимание на Этьена. - Как вы находите маркиза де Сен-Мара? Правду говорят, что он фаворит короля?
- Всё это гнусные слухи, - Этьен аж побагровел. - Маркиз де Сен-Мар - благороднейший человек, и король недаром приблизил его.
Я не понял, о чём они говорили и почему Этьен рассердился так, словно д'Э оскорбил его самого. Но меня раздражали молодые выскочки, которые оказывались наверху, не нюхая пороху. Неужто им самим было не скучно получать всё и сразу, за фамилию и связи, а не в награду за труды?..
- И за какие же заслуги его приблизил король? - полюбопытствовал я.
- Он... чрезвычайно умён и обходителен.
- И только?
- Что ты имеешь в виду?
- Таких множество. Я хотел узнать, что в нём такого особенного.
- Он советник короля.
- Разве королю недостаточно кардинала?
- Кардинал нужен ему... для другого.
- Один нужен для одного, другой для другого... сложна светская жизнь!
Затем, когда д'Э спрашивал Этьена, как продвигается осада и каковы планы короля, далеко ли до мира, - тот отвечал, что Его Величество "пока нечасто советуется с ним". Чтобы король, да прислушивался к советам шестнадцатилетнего виконта? Уж не надеялся ли он повторить путь загадочного маркиза де Сен-Мара? Неужели хотел, чтобы и о нём говорили что-то странное?..
Шевалье д'Э стал рассказывать про испанский двор, где все ходят в чёрном, будто в трауре, и так набожны, что даже чересчур. Я не столько слушал его, сколько удивлялся: вот так запросто говорить о том, что видел врага не на поле боя с оружием в руках, а входил в его дом как гость?.. Граф слушал вежливо, затем не выдержал:
- Я не могу понять, вы что же, хвалите испанцев? Знать о добродетелях своего врага, конечно, нужно, раз сказано прощать врагам нашим, - но не до такой же степени.
- Напротив, я хочу сказать, что во Франции лучше. У французов больше лёгкости и остроумия. Вы знаете, у испанцев есть специальная походка, чтобы при ходьбе не было видно дыр в костюме. А выходя из дома, они ковыряют в зубах, чтобы все думали, будто они только что сытно отобедали.
- Сплошное притворство, - постановил граф.
- К слову о французском остроумии, - добавил я. - Есть у меня друг, умный, но небогатый, и у него прохудился камзол. Как-то его спросили: сквозь эту дырку ваша учёность выглядывает наружу? Нет, ответил он, сквозь неё чужая глупость внутрь заглядывает.
- У испанцев столько золота, что можно наполнить им целый галеон, - продолжал д'Э.
- Галеон - это нужник? - спросил я.
- Нет, это очень большой корабль. И очень красивый.
- Наши корабли лучше, - возразил я.
- Быстрее и маневренней, - подтвердил граф.
Мадлен даже за столом прижимала к груди две книги, которые она успела спасти перед пожаром. Д'Э и тут не преминул полюбопытствовать, что она читает, и, увидев что-то из античных сочинителей, блеснул знанием какого-то стиха про длинный нос.
- Одному моему другу этот стих очень бы не понравился, - шепнул мне Этьен.
- У него что-то короткое?
- Нет; я же тебе о нём рассказывал.
- А, припоминаю: де Бержерак. Дело закончилось бы дуэлью?
- Хуже: убийством.
Маргарет упомянула о своей подруге, которая приехала её навестить, но в дороге простудилась и из-за болезни не могла выйти к нам. Шевалье д'Э сразу заподозрил, не оспа ли у неё, и стал говорить о врачах, от которых один только вред, и что лечиться надобно вином и молитвой.
- Некоторые монахи в травках разбираются, - вступился я за лекарское ремесло. - Но, конечно, травки должны быть не вместо молитвы, а вместе с молитвой.
- Когда наш король был ребёнком, врачи чуть его не погубили, - сказал д'Э.
- Вы так хорошо знаете короля... бывали и при французском дворе, и при испанском. Вы служите по дипломатической части? - спросил его граф.
- Да, вроде того.
А что если д'Э был шпион? И хорошо если наш, а если испанский?..
- К слову о врачах, - рассказал я. - Один мой друг как-то выпил лишнего и решил принять лошадиное лекарство от колик. Ну... чудом его спасли.
- Он, должно быть, и дозу принял лошадиную, - предположил граф.
- И ржал как конь? - поинтересовался кюре.
- Нет, трубил как слон.
- Выпьем за короля, - предложил д'Э. - Встретил я как-то человека, который отказался пить за короля и сказал, что сперва нужно выпить за здоровье кардинала...
- Надеюсь, вы его убили? - спросил я.
- Я не помню. Но наутро, когда я проснулся, вокруг были сломанные скамьи, у меня болела голова, а того человека уже не было.
- Может, этот человек хотел вас испытать?
- И донести кардиналу...
Все встали и выпили за здоровье короля. Затем шевалье д'Э рассказал ещё несколько баек, некоторые из которых оканчивались тостами. Так, он сказал, что его пребывание в Испании скрашивала одна прекрасная женщина - разумеется, соотечественница. Выпили за дам.
- Мне кажется, половину своих историй он сочиняет прямо на месте, - шепнул граф барону. - Но для застолья это человек незаменимый.
Потом д'Э рассказал, как служил курьером и доставлял некое письмо. Это было мне знакомо.
- Служба курьера весьма достойна и недооценена, - сказал я. - Как-то раз командир поручил мне доставить приказ другому офицеру, дал коня и указал на рощу, где размещался лагерь. Я поскакал и... влетел прямо в лагерь испанцев.
- Ты перепутал две рощи? - спросил граф. - Или испанцы успели выбить лагерь?
- Наш лагерь уже передислоцировался оттуда, а испанцы пришли, можно сказать, на всё готовое. И, конечно, они погнались за мной.
- И как? Ты доставил письмо?
- Доставил. И вместе с ним доставил сведения о местонахождении противника.
- Надеюсь, командир тебя отметил? - спросил кюре. - А то служишь, и никаких наград.
- Конечно, он меня похвалил. И это был не единственный случай, когда он меня хвалил.
Когда граф предложил выпить за Этьена и его военную карьеру, отец Рене сказал, что стоит выпить и за меня, - и мы выпили за всех защитников Франции и за победу над испанцами.
Когда встали из-за стола и отец Рене благословил окончание трапезы, зал почти опустел. Я наконец пожал руку Этьену.
- Мне показалось, ты на меня за что-то сердит, - сказал он.
- О нет, ничуть. Просто сетовал, что мы разминулись в лагере.
- Не хочешь перейти к нам? Я могу замолвить за тебя словечко.
- Спасибо, но нет. Я доволен своим командиром.
- А у кого ты служишь?
- У Валеньяка. Он как раз гасконец, если мне не изменяет память. - за столом упоминали, что король молился о даровании Гаскони золотой жилы, чтобы её жители были не такими бедными.
- Я слышал о нём. Но гасконцы слишком грубые, - поморщился Этьен.
- Зато он находчив и бесстрашен. Именно это и требуется на войне.
- Да, пожалуй, ты прав.
Только я хотел сбежать, как к нам присоединился д'Э:
- А вы... служите вместе?
- Нет, служим мы у разных командиров. Мы выросли вместе, - пояснил Этьен.
- Я воспитанник кюре, сирота, - добавил я. - И кюре мне как отец, и граф мне как отец.
- И всё же, как вы познакомились с маркизом де Сен-Маром? - вновь обратился он к Этьену. - Вы говорили о его качествах так, словно хорошо его знаете.
- Он мой друг. И место, где мы познакомились, ещё раз доказывает, что слухи в его отношении лживы. Мы встретились в одном из весёлых домов...
- В Париже? Или уже в Руссильоне?
- В Париже.
Льстец встретил хвастуна: это могло затянуться.
- И как вы его находите?
- Чрезвычайно благородным молодым человеком, и преданным королю.
- Разве кардинал не предан королю? - спросил я снова.
- Мне кажется, кардинал предан своим собственным интересам.
- Но король не держал бы его при себе, если бы это было так, - возразил я.
- Значит, пока его интересы совпадают с интересами короля. Но, видимо, Сен-Мар нужен королю как советник, независимый от кардинала.
- Это разумно, - признал я.
- Так говорят, Сен-Мар - родственник кардинала, - сказал д'Э. - И Ришелье сам приставил его к королю.
Я слушал их краем уха и присматривался к остальным гостям. Вдруг в руках маркиза, который беседовал с госпожами де Монлевик в другом конце зала, я заметил белый платок - такой же мой командир показывал мне, говоря, что это будет условным знаком адресата его письма. Я мог ошибаться, но всё же люди не держат платок в руках так подолгу. Или при дворе так нынче принято?..
- Почему бы вам не перевестись поближе к королю? - спросил меня д'Э, когда Этьен нашёл предлог нас оставить.
- Я выполняю свой долг, а не ищу славы, - ответил я.
- Одно другому не мешает. Если вы будете служить королю у него на глазах, у него будет больше шансов об этом узнать и отметить вас.
- Мы все служим королю, и он об этом знает. И служим не ради награды. Но если кто-то совершит нечто действительно выдающееся - король отметит его, даже если это будет простой солдат.
- Королю может оказаться не до того, у него много дел.
- Ему сообщат. Я знал тому примеры.
Наконец, откланялся и д'Э, и я смог подойти к компании, где старшая госпожа де Монлевик сетовала на увлечённость книгами своей подопечной родственницы. Я счёл своим долгом заступиться за неё, хотя не читал из Шекспира ни строчки, - пришлось напрячься и припомнить, что о нём говорили мои более образованные сослуживцы.
- Но ведь Шескпир не запрещён, - сказал я. - Его переводят на французский.
- Но вы знаете, какие ужасные вещи он пишет?!..
- Я слышал о нём только хорошее. Что он пишет о чувствах.
- То, что пересказывала мне Мадлен, было совсем не о чувствах. Может, у него есть что-то другое, но она почему-то выбрала именно это!
Я так и не смог понять, что такого ужасного писал Шекспир, и переключился на маркиза, который по-прежнему держал в руках батистовый платочек, то разворачивая, то сворачивая его, - теперь я разглядел его поближе, и ошибки быть не могло.
- Вы ведь друг Этьена? - обратился я к нему. - Как вы находите замок Бомон?
- Да, мы познакомились в Париже. А здесь очень красиво.
- Но ехать сюда в такое время года?.. - удивлялась де Монлевик. - На что здесь смотреть?
- На архитектуру, - снова вступился я, понятия не имея, чем одна архитектура отличалась от другой. - Здесь красивая часовня. И для охоты это время года самое подходящее. Этьен уже показывал вам свою коллекцию ружей?
- Нет, не показывал.
- Какое упущение с его стороны! Если хотите, я вам их покажу.
- Покажите.
- Вы позволите похитить у вас маркиза? - уточнил я у прочих собеседников и повёл его в одну из комнат, где нас никто не мог услышать. Командир особо подчёркивал, что передать пакет нужно тайно.
Я остановился, маркиз взглянул на меня вопросительно, и я пояснил:
- Дело в том, что я должен передать вам пакет от моего командира. Он говорил, что батистовый платок будет условным знаком, потому я ожидал, что адресатом будет дама...
- Я рад, что ваш командир выбрал такого... молодого человека, как вы, - улыбнулся мне маркиз.
- Я не раз оказывал командиру услуги подобного рода, - сказал я.
- Вы знаете, что в этом пакете? - маркиз вскрыл пакет, и внутри оказалось несколько писем, запечатанных сургучом. - Или вы просто курьер?
- Нет, я ничего не знаю.
Мне было чертовски любопытно, что за дело было между Валеньяком и этим типом из Парижа, но маркиз явно не собирался со мной делиться, и мы вернулись, пока нас не хватились.
- Коллекция ружей просто замечательная, - говорил он.
- Надеюсь, вы задержитесь и Этьен согласится с нами поохотиться.
Мы расстались; у меня было при себе ещё одно письмо - от моего друга Антуана де Сигоньяка, которого я навестил в госпитале перед отъездом. Услышав, что я возвращаюсь в замок Бомон, он потребовал бумаги, стал писать и пришёл в такое волнение, что его раны открылись. Я позвал врача, но Антуан умер, держа письмо в руке, - хорошо, что успел сказать, кому его передать. И сегодня имя его возлюбленной - дю Буше - прозвучала за столом, когда Этьен представлял своих гостей. Но вот незадача: обе дамы из Парижа вместе с Маргарет собрались в будуаре и не выходили оттуда.
Я подсел за стол, где вдовы де Монлевик спрашивали графа, барона и Этьена, правда ли католики не боятся убивать своих врагов, потому что знают, что они попадут в рай. Мне это показалось странным: хороший человек попадёт в рай, плохой попадёт в ад, а убивают друг друга все люди, а не только католики.
- Человек предполагает, а бог располагает. Для католика в любом случае плохо умереть без покаяния, - заметил я.
- Да, на поле боя такое случается.
- И не только на поле боя. Один мой друг умер в госпитале и тоже не дождался священника.
К нам присоединился отец Рене, и спросили его мнения. Он напомнил, что сражаться - христианский долг солдата и что смерть доброго католика более утешительна, поскольку он может увидеть рай.
- Если бы мы не защищали нашу землю, что бы от неё осталось? Вряд ли бог этого хочет, - поддакнул я. - Мы бы и рады не воевать с испанцами, но они же всё сами лезут.
- Испанцы воюют с дикарями в Америке, - сказал Этьен. - Может, бог нарочно посылает им дикарей, чтобы уменьшить их доблесть?
- И вознаграждает их золотом?
- А если бог хочет, чтобы это золото досталось нам?
- Мне кажется, это слишком изощрённо для господа, - усомнился я.
Когда вдовы де Монлевик встали из-за стола, отец Рене предостерёг нас от религиозных споров с людьми много читающими, сказав, что мы можем по неопытности подпасть под обаяние их аргументов.
- Так я не спорил, я просто беседу поддержал, - хотел было оправдаться я.
- Франсуа, мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Я сперва испугался, что кюре каким-то образом стало известно о моих письмах к Мадлен, но, когда мы вышли в гостиную, он заговорил совсем о другом.
- Франсуа, я много лет вынужден был скрывать от тебя твоё происхождение, щадя твои чувства... но сегодня, наконец, смогу ответить тебе на этот вопрос. Потому что здесь, в этом замке, - человек, который повинен в смерти твоей матери.
- И кто же это?
- Маркиз де Фонтейн. Моя сестра... умирая, она назвала это имя. Она не могла вынести такого позора, а я, как служитель церкви, не мог призвать этого человека к ответу.
- Вы заменили мне отца. А его я заставлю ответить.
- Именно это я и хотел от тебя услышать.
Он встал. Я чувствовал, что подробности и чувства излишни, и сказал только:
- Ни вы, ни тем паче она не виноваты ни в чём.
Я подумал, что прежде чем вызвать маркиза и, возможно, умереть, стоит закончить со всеми принятыми на себя обязательствами. Увы, Анриетта дю Буше по-прежнему была в будуаре; впрочем, маркиз был там же, но я не считал себя вправе вламываться туда, даже если в свете так было принято.
- Когда-то я знал одного дю Буше в Париже, - услышал я слова кюре. - Он умер.
- Вы вспомнили о нём, когда услышали имя компаньонки герцогини? - спросил я.
- Да. Я не знаю, был ли тот человек её отцом или мужем...
- Если она вдова, немудрено, что она путешествует с герцогиней, - заметил граф.
- Мы обсуждаем госпожу дю Бюше в её отсутствие, - сказал я. - Не лучше ли сообщить ей об этом?
- Пожалуй, я так и сделаю, - решил отец Рене. - Где она сейчас?
- Только что вышла из будуара.
Я сопроводил кюре в гостиную, куда вышли дамы. Он предложил госпоже дю Буше разговор, а я поспешил добавить:
- Я тоже хотел бы сообщить вам пару слов, если позволите.
- После того, как я договорю, - сказал кюре.
- О, конечно, я подожду. Просто в вашем присутствии это будет прилично.
Кюре и госпожа дю Буше удалились в будуар, и их довольно долго не было. Я ждал, сидя за столом, и ко мне подсела Маргарет:
- Мне показалось, ты за что-то сердишься на Этьена. Вы не поссорились?
- Нет, что ты. Я просто сетовал, что мы разминулись при Перпиньяне.
- Точно? - с недоверием спросила она.
- Конечно. Мне не за что на него сердиться.
- А как твой роман? Тебе нужны ещё письма?
- О, спасибо. У меня ещё остался один черновик, а там посмотрим. Сначала мне нужно закончить одно важное дело.
- У тебя что-то случилось? Я могу чем-то помочь?
- О, не думаю. Это... наши, мужские дела.
Кюре вернулся и скупо сообщил:
- Теперь вы можете поговорить.
Не без смущения я переступил порог будуара, где осталась госпожа дю Буше. Она стояла неподвижно и, казалось, только что плакала. То, что рассказал ей отец Рене, так её расстроило?..
- Я, должно быть, не вовремя?..
- О нет, заходите.
- Что-то случилось? Принести вам воды?
- Да, пожалуйста.
Я сбегал до кухни и принёс ей стакан воды. Она села, держа его в ладонях.
- Я должен передать вам письмо моего друга, Антуана... увы, он не дописал его.
Я достал из кармана сложенный без конверта лист, испещрённый пятнами крови, и протянул ей.
- Он... умер?
- Да. Он умер у меня на руках. Мне очень жаль. Он был благороднейшим человеком из всех, кого я знал.
- Спасибо вам. - она даже не читала письма.
- Если я могу что-то для вас сделать, чем-то помочь... я буду рад сделать это.
- Мне нужно побыть одной.
- Хорошо. Ещё раз прошу прощения, что я так не вовремя.
Я вышел. Что ж, теперь ничто не мешало мне исполнить свой долг. Но маркиза нигде не было видно, и в зале почти не осталось свидетелей, - а у меня оставался последний черновик письма, написанный рукой Маргарет. Мне не хотелось, чтобы его нашли, если я буду ранен или убит. Я взял чернила и бумагу и сел в стороне переписывать письмо; мне было совестно перед кюре за промедление - он мог, чего доброго, подумать, что оно вызвано малодушием, - и от спешки я мог сделать пару ошибок, сокращая некоторые фразы. Но я их уже не стеснялся, тем паче что переписывания выправили мой почерк. Я даже подписался буквой Ф, решив, что мне пора открыться. Я отдал письмо слуге, а черновик порвал.
- Ну как? - Маргарет была тут как тут.
- Я... подписал письмо. Своими инициалами.
- Написать для тебя ещё?
- Не знаю. Быть может, я с ней поговорю.
- О чём? - Маргарет выглядела удивлённой. - Ты хочешь сказать ей о своих чувствах?
- Ну да.
- Но ты ведь не можешь на ней жениться! Она же гугенотка.
- Я... что-нибудь придумаю.
Наконец, я столкнулся с маркизом и обратился к нему:
- Могу ли я сказать вам ещё кое-что?
- Да, конечно.
Я прошёл с ним в зал; в тот момент я вовсе не думал о том, что ставлю под угрозу те цели, что преследовал мой командир, отправляя пакет этому человеку.
- Присядьте, - предложил я, ожидая, что разговор будет долгим.
- Я вас слушаю.
- Всю свою жизнь я считал своих родителей погибшими. Сегодня мой опекун открыл мне правду - но было бы, конечно, кощунством называть вас своим отцом, и вы ничего мне не должны. Вы погубили мою мать - и, должно быть, думали, что это сойдёт вам с рук. Мой дядя, как лицо духовное, не мог бросить вам вызов, поэтому это делаю я. У меня нет перчатки, но, надеюсь, вы его примете.
- Как я понимаю, уже поздно говорить, что мне очень жаль?
- Да, уже поздно.
- Тогда я принимаю вызов.
- Пистолеты? Шпаги?
- Шпаги.
- Нам нужен секундант... кстати, а вот и он.
В зал вошёл Этьен, и я помахал ему рукой, приглашая подойти.
- Этьен, ты будешь моим секундантом?
- Буду! А в чём причина дуэли?
- Из-за этого человека погибла моя мать.
- Тогда я вызову его после тебя!
- Не нужно. Ты не знал мою мать, она тебе даже не родственница! Это только моё дело. - я обернулся на де Фонтейна: - Вы тоже можете выбрать себе секунданта, если пожелаете.
Но Этьен не дал нам договорить и торопливым шагом повёл нас во двор замка: похоже, он боялся, что нас заметят. За столом он, помнится, упоминал, что дрался с кем-то на дуэли в Париже, и кто-то сказал, что в армии за дуэль могут расстрелять без суда и следствия, - а шевалье д'Э утверждал, что даже в лагере можно найти укромное местечко для дуэли. Мы отошли достаточно далеко, заняли позиции и обнажили шпаги. Этьен даже не пытался призвать нас к примирению:
- Ну же, сражайтесь!
Я первым пустил маркизу кровь, но рана казалась несерьёзной.
- Вы намерены продолжать? - спросил я, ожидая услышать извинения.
- Вы бросили вызов, вы и решайте, - был ответ.
Мы продолжали; после второго ранения маркиз по-прежнему стоял на ногах, но я ошибся, подумав, что теперь смогу легко покончить с ним. Он стал защищаться ещё яростнее и ранил меня в плечо, а затем по рёбрам. Я начал уставать из-за потери крови и понимал, что следующая сшибка станет для кого-то из нас последней. И, действительно, маркиз открылся, и я мог бы его убить, - но мне вовсе не хотелось портить вечер убийством, что неизбежно принесёт множество хлопот с законом и мне, и графу; а к тому же грех маркиза устарел на семнадцать лет, и я не чувствовал в себе злости настолько сильной, чтобы она удовлетворилась только смертью. Я нанёс маркизу рану достаточно серьёзную, чтобы его жизнь оказалась в руках господа, и опустил клинок. Этьен подошёл к нам.
- Помоги маркизу, - велел я. - Я могу идти сам.
Не то чтобы я в самом деле мог - перед глазами уже порядочно плыло, - но секундант у нас всё равно был один. Этьен подхватил Фонтейна, и я пошёл к замку следом за ними, не выпуская их из виду. Этьен отнёс маркиза в одну из комнат и стал звать помощь, отчего начался переполох и путаница. Я остался стоять в коридоре, кто-то подбегал ко мне, я рявкал из последних сил, чтобы занялись маркизом, пока он не истёк кровью, и только когда убедился, что ему помогли, прислушался к тем, кто обращал внимание на меня. Мне посоветовали присесть, и я преодолел путь до гостиной, где рухнул в ближайшее кресло.
Мне помогли стащить камзол с плеча - он, конечно, прохудился и придётся его штопать, но разрезать его мне совсем не хотелось. Госпожа дю Буше умело перебинтовала мои раны. Мадлен помогала ей - и мне было непросто убедить себя, что это было наяву, что я не бредил; я что-то бормотал про её руки и про то, что я их недостоин, пока кровь не остановилась и моё сознание прояснилось.
- Спасибо за помощь. Где вы этому научились? - спросил я госпожу дю Буше.
- В монастыре.
- Что с маркизом, он жив?
- Да. Сейчас ему ничто не угрожает. Надеюсь, вы не намерены продолжать?
- О, нет. Наши разногласия улажены. Он смыл свою вину кровью - мне этого довольно; пусть на будущее это послужит ему уроком.
- Что же было причиной дуэли?
- Из-за него погибла моя мать.
- А он казался мне таким достойным человеком... - вздохнула госпожа дю Буше.
- Увы. Я тоже считал его таковым, поскольку мой командир доверял ему. Но все мы можем быть введены в заблуждение и ошибаться в людях. Но он достойный противник. По силам мы были равны.
- Я могу поговорить с вами? - спросила меня Мадлен, и моё сердце пропустило удар.
Но в тот же момент ко мне подошёл Этьен:
- Франсуа, мне нужно с тобой поговорить.
- Это срочно? - удручённо спросил я.
- Боюсь, что да.
- Прошу меня извинить, - я вынужден был откланяться перед моими спасительницами и отойти вместе с Этьеном к камину.
- То, что маркиз погубил твою мать... откуда ты об этом узнал?
- Мой опекун рассказал мне об этом. А в чём дело?
- Я получил письмо, подписанное именем женщины, чьей благосклонности я добиваюсь, с просьбой вызвать маркиза де Фонтейна на дуэль. Но это не её почерк, и она этого не писала.
- Возможно, у маркиза есть враги, - я пожал плечами. - Но и ты будь осторожен.
Я не придал этому особенного значения и поспешил вернуться к Мадлен. Она велела мне сесть и присела напротив.
- Я написала вам письмо, - произнесла она и протянула мне аккуратно свёрнутый лист. - Но сейчас, кажется, в нём уже нет нужды.
Я развернул бумагу; почерк Мадлен был мелкий и очень ровный. Чтобы не выдавать, как медленно я читаю и что не сразу могу разобрать в некоторых местах её почерк, я бегло пробежал лист глазами. В письме она просила о встрече для некоей просьбы... я сложил его и прижал к сердцу, которое, казалось, готово было выскочить.
- Я к вашим услугам.
- У вас такая большая библиотека. Вы наверняка много читали!
- Я... да, кюре научил меня читать.
- И что же вам особенно нравилось читать? Расскажите!
Я стал отчаянно вспоминать заголовки тех книг, которые порой листал со скуки в детстве, поскольку строчки в них были короче, нежели в прозе.
- Я... читал Одиссею!
- О, античная классика - это замечательно. Что-то ещё?
- Хм-м... Песнь о Роланде.
- Достойная французская классика. А из современников? Вы читали Корнеля?
- Да... кажется, читал.
- А ещё кого-то из драматургов? Неужели одного только Корнеля?
Меня вновь спасли воспоминания о болтовне товарищей:
- Нет, был ещё... Расин.
- О, у вас есть Расин! Как вы его находите?
- Я... считаю, что пьесы лучше смотреть на сцене, нежели читать. Но мне пока не довелось побывать в парижских театрах.
- Да, сейчас стараются ставить больше французских пьес...
- Говорят, даже Ришелье пишет пьесы, - я перевёл беседу в более привычное русло.
- В самом деле? Но он же духовное лицо.
- Видимо, он пишет пьесы как лицо светское, коим он также является как советник короля.
- Удивительно, как один человек может совмещать в себе и то, и другое...
- В древности тоже были люди, которые совмещали несколько занятий, - я хотел в тот момент вспомнить Цезаря, но не вспомнил и промолчал, чтобы не ошибиться.
- В античные времена каждый стремился быть универсальным гением. О чём же пишет Ришелье? Неужели он может писать о любви?
- Должно быть, он пишет нравоучительные пьесы, - предположил я.
- Но ведь все произведения, так или иначе, - о любви, разве не так?
- Да, конечно...
- Так вот о чём я хотела вас попросить. Вы достанете мне Расина из библиотеки кюре? Я боюсь его просить, а вам он не откажет.
- Да, достану. Но ведь библиотека в графском замке наверняка богаче, чем у кюре?..
- О нет, поверьте, библиотека кюре гораздо богаче.
- Хорошо, я достану вам Расина! Но, уверяю вас, отец Рене вовсе не так суров. Он только кажется строгим, а на самом деле очень добр. Он бы не отказал в такой мелочи.
Тут наш разговор прервали - и я даже испытал облегчение: я совсем не был уверен, найдётся ли Расин в библиотеке отца Рене.
- Франсуа рассказывал, что Ришелье пишет пьесы.
- Надо же. Что ещё вы знаете о кардинале?
- Только слухи. Говорят, что он любит кошек и у него их множество, - но, к сожалению, я не знаю, правда ли это.
- Ни за что бы не подумала, - сказала Мадлен. - Кардинал и кошки...
Когда мы с отцом Рене остались наедине, он сказал:
- Она была бы тебе хорошей женой, если бы была католичкой.
- Ей было бы скучно со мной, - вздохнул я.
- Зато тебе с грамотной женой было бы нескучно. Она читала бы тебе вслух... Я надеюсь, у тебя будет хорошая жена-католичка.
- А скажите, возможно ли такое... я не о себе, просто интересно, - возможно ли жениться на гугенотке?
- Возможно, если она перейдёт в католическую веру.
- Да, я... слышал о таком.
О том, чтобы требовать от Мадлен сменить веру, не могло быть и речи: для неё это слишком много значило. Также невозможно было и думать о том, чтобы сменить веру самому, - отец Рене просто не вынесет такого предательства. И он даже не упомянул о том, что Папа или кардинал может дать разрешение на брак двух людей разных конфессий. Всё оказалось сложнее, чем мне представлялось... Хотя когда-то мне не представлялось вовсе, что Мадлен будет читать мои письма. И что заговорит со мной.
- Я сказал ей, что читал Песнь о Роланде... хотя на самом деле прочитал всего две страницы.
- Так иди и скажи ей об этом.
- Да, пожалуй, я так и сделаю.
Я нашёл Мадлен в гостиной. Там же на диване полулежа был устроен маркиз, бледный, но живой, в компании шевалье д'Э, - тот, похоже, обрёл собеседника, который не мог от него никуда убежать.
- Я должен вам кое-в чём признаться, - выдохнул я.
- Я вас слушаю.
- Я... не читал Песнь о Роланде. Я прочёл только две страницы, там, где битва.
- Но ведь поэма не начинается с битвы. Она в середине.
- Я прочёл из середины, - в отчаянии продолжал я.
- Битва занимает гораздо больше, чем две страницы.
- Но я прочёл две...
- Вам стоит прочесть всё остальное. Битва - это, конечно, увлекательно, но Роланд и другие герои являют нам примеры рыцарства, которое непросто встретить в наши дни.
- Да, обязательно прочитаю. Как только смогу. На войне не до книг...
Она ушла, а я справился о самочувствии маркиза и, почувствовав себя третьим лишним, вернулся в зал. Там я вскоре попал в руки Маргарет, чьё любопытство не знало границ.
- Как твой роман?
- Мы... поговорили.
- И ты признался?
- Ещё нет. Всё не так просто.
- Почему?
- Вопрос веры... мой дядя и опекун ни за что не позволит мне жениться на ней. Он хочет, чтобы моя жена была католичкой.
- Он так и сказал?
- Он сказал, что она была бы хорошей женой, если бы была католичкой.
- Ты говорил с ней об этом? Она могла бы сменить веру.
- Как я могу предложить ей такое! Я не стою того, чтобы отказываться от веры ради меня.
- Ты стоишь большего. Вокруг столько женщин... ты мог бы попробовать с кем-нибудь ещё.
- Нет. Я так не могу.
- Любишь её, да? - Маргарет вздохнула.
- Люблю.
- Тогда я желаю тебе удачи.
Казалось, только ленивый не спросил меня о причинах моей дуэли с маркизом. Отвечая раз за разом одно и то же, я чувствовал, что всё больше заочно прощаю его, и в то же время испытывал любопытство - узнать побольше о своём отце, прежде чем мы расстанемся и, быть может, никогда больше не увидимся. И я даже не сильно удивился, когда мне передали, что маркиз желает меня видеть.
Я нашёл его всё там же - ему ещё не рекомендовали вставать.
- Надеюсь, вы получили удовлетворение и больше не желаете меня убить?
- Если бы я хотел вас убить, я бы это сделал. Вы тоже могли это сделать: вы хороший фехтовальщик.
- А вас, значит, воспитал кюре?
- Да, он заменил мне отца. И он научил меня фехтовать. - я опирался здоровой рукой о столик. - Разрешите присесть? А то я тоже ранен.
Маркиз подвинулся, и я сел рядом с ним на диван.
- Пожалуй, я даже рад, что вы выросли здесь. Я бы не смог дать сыну должное воспитание. Вы делаете военную карьеру?
- Да - если это можно назвать карьерой. Карьерой заняты те, кто поближе к королю, а я занят службой. А вы не воевали?
- Нет. Я, признаться, довольно бесполезный человек.
- Служить Франции можно не только на поле боя, - заметил я.
- Всё так. Но я занят в основном светской жизнью.
- Да, светская жизнь не по мне. Но, полагаю, если мы встретимся снова... возможно, мы даже сможем стать друзьями.
- Я знаю, что вы откажетесь, но всё же - если вам понадобится какая-то помощь, я буду рад её оказать.
- Я откажусь, - кивнул я. - Не потому, чтобы я относился к вам дурно, а потому, что предпочту справиться сам. Но я запомню.
Разговор зашёл в тупик; мне и хотелось бы говорить ещё, но я не был мастером светских бесед и не знал, о чём ещё спросить или рассказать. Я встал.
- Мне правда жаль, что так вышло с вашей матерью.
- Я вам верю.
Сейчас, когда ему уже ничто не угрожало, я и впрямь мог поверить в искренность его слов. Никто не свят, все совершают ошибки, и умение признать ошибку и ответить за неё - не худшее из качеств.
- Полагаю, мне стоит сказать об этом вашему дяде?
- Да, определённо стоит. Я ему передам. Неловко оставлять вас в одиночестве... Но, пожалуй, взгляну, что происходит в зале.
В зале не происходило ничего. Я дождался кюре, который с кем-то беседовал, и сообщил, что маркиз желает с ним поговорить.
Ко мне подсела Маргарет и пожаловалась, что отец хочет выдать её за барона де Ложа. А барон, может, и был неплохим человеком, но годился ей в отцы и совершенно ей не нравился.
- Неужели во всей округе больше никого не нашлось? - сокрушался я.
- Видимо, не нашлось. Вот если бы ты мог меня увезти...
- Я не могу. Ты мне всё равно что сестра.
- Эх, жаль...
- Я вправду не знаю, чем тебе помочь.
Поговорить с графом? Но своей семье он сам хозяин и не станет слушать моих советов.
- Ну ладно. Как у тебя с вдовой, что-то продвинулось?
- Я признался ей... что не читал Песнь о Роланде.
- И что она?
- Посоветовала мне дочитать. Мне кажется, она думает обо мне гораздо лучше, чем я есть.
- Тебе точно не нужно написать ей письмо?
- Точно. Я сам поговорю с ней... позже.
Признаться в любви оказалось сложнее, чем вызвать на дуэль. В дуэли больше шансов на пощаду. Но и промедление тяготило всё сильнее. Когда я решился, Мадлен, по обыкновению, читала; я приблизился к ней - она меня даже не заметила.
- Простите. Могу ли я поговорить с вами?
Она так уверенно повела меня во двор замка - похоже, догадывалась, о чём я хочу говорить.
- Я должен признаться вам ещё в двух вещах. Даже в трёх!
- Я вас слушаю.
- Я не люблю читать, - выпалил я, потупившись.
- Вот как...
- И все эти письма писал не я. Их писала Маргарет с моих слов. Я бы никогда не смог написать так...
- А кто писал это письмо? Это не ваш почерк, - она показала мне лист.
На нём чужим почерком и довольно грубо говорилось о том, что если она желает увидеть того, кто питает к ней чувства, то пусть найдёт Франсуа де Фолета.
- Это не мой почерк и не почерк Маргарет, - сказал я. - Должно быть, это чья-то глупая шутка. Мой друг тоже получил сегодня письмо, подписанное именем той, кто его не отправляла.
- Что ж, теперь я знаю правду, спасибо вам.
- Это не важно. Я... люблю вас и был бы счастлив, если бы вы согласились стать моей женой, хоть я и не могу ничего вам предложить. Но мой опекун... он хорошо отзывается о вас, но для него вопросы веры очень важны.
Потом она говорила, что очень тронута и что мои письма очень дороги для неё, и она всегда будет хранить их. Что я ещё молод, мои чувства незрелы и первая любовь быстро закончится, что я люблю некий образ, а не её саму... Я мог бы опровергнуть каждое слово, но не мог её перебить.
- Вы найдёте себе подходящую партию. Я вас недостойна.
- Но у меня нет ничего - ни титула, ни земель, ни богатств! Разве это так важно - кто кого достоин?
- Давайте так: я дам вам год. За это время вы или забудете меня, или поймёте, что ваши чувства истинны. Если через год вы вернётесь ко мне, мы решим, как поступить дальше. Если нет - я не стану на вас сердиться, сохраню всё втайне и никогда не напомню вам о вашем увлечении.
Целый год на войне... все мои погибшие товарищи, заканчивая несчастным Антуаном, не докончившим письма, пронеслись у меня перед глазами.
- Я непременно вернусь, - пообещал я.
- Сказать по правде, я была увлечена вашими письмами. Я написала вам ответ - пусть он останется с вами.
Она протянула мне лист, испещрённый её прекрасным аккуратным почерком, и я спрятал его у сердца.
- Он будет хранить меня от испанских пуль. Спасибо вам. Я буду вам писать.
Мы вернулись в замок; уже от входа я услышал, что граф почувствовал себя дурно и удалился в свои покои. Это было тревожно, хоть я и верил мастерству госпожи дю Буше. Маргарет, как и прежде, развеивала моё одиночество - и я был благодарен ей за участие.
- Вы поговорили?
- Да. Она дала мне год.
- Год? Почему так много?
- Чтобы я подумал, насколько мои чувства серьёзны. И чтобы она могла подумать. Надеюсь, за этот год меня не убьют испанцы.
- Она тебя не любит! Если бы она тебя любила, она бы так не сказала.
- Для неё это не так просто. Всё-таки вопрос веры...
- Она не хочет переходить в нашу веру?
- Разумеется, для неё это исключено.
- Она так и сказала?
- Мы пока не говорили об этом.
- Ну, не отчаивайся, - она потрепала меня по колену. - Ты ещё встретишь подходящую девушку.
Все они говорили так. Будто я был животным или предателем, который забывает всё, что говорил и делал, ради новой выгоды. А у меня было одно-единственное сердце, и оно уже было отдано.
Я не знал, с кем из мужчин поговорить об этом. Уж точно не с кюре, которого сан обязывал не знать женщин. Граф по-прежнему недомогал, да и помнил ли вдовец других женщин, кроме покойной графини? Так я вспомнил о своём новообретённом отце. Маркиз де Фонтейн уже стоял на ногах.
- Могу я поговорить с вами ещё немного?
- Да, конечно.
Он шагнул в будуар, и мне пришлось последовать за ним. Что ж - подходящее место для таких разговоров.
- Доводилось ли вам любить кого-то, кого любить запрещено?
- Мне случалось влюбляться в замужних женщин. А в кого влюблены вы?
- В гугенотку...
- В одну из дам де Монлевик?
- Да, в младшую. Мой дядя... он хочет видеть мою жену католичкой. И я не могу его разочаровать. А для неё сменить веру - невозможно.
- Можно получить разрешение на брак от кардинала.
- Одному мне до него не добраться. Возможно, в этом мне и понадобится ваше дружеское участие.
- Я буду рад помочь, насколько смогу.
- Благодарю вас. Всё решится через год.
Когда я вышел, Маргарет меня уже хватилась. Она сказала, что от помолвки с бароном её спасёт только письмо от герцогини, благодаря которому барон получит некую должность и которое нужно будет доставить в Париж. Я прикинул, что мои раны позволят мне совершить такое путешествие, а командиру можно будет написать, что я задержусь дома из-за несчастного случая на охоте. Оставалось дождаться, когда герцогиня напишет письмо. Маргарет попросила сперва показать письмо ей, а затем везти его без промедления - и без ведома её отца. Она так многое сделала для меня - как я мог отказать ей?
Но оставалась проблема поддельных писем. Герцогиня, Этьен, Маргарет и я собрались во дворе, чтобы взглянуть на них и сличить почерк. Я не мог разобрать, были ли они написаны той же рукой, что подложное письмо, полученное Мадлен от моего лица, но уверился, что это дело рук одного и того же негодяя. Остальные же утвердились в мнении, что это сделал шевалье д'Э. Он с самого начала казался мне подозрительным.
- Я мог бы вызвать его на дуэль, но я ранен в левую руку, а левая рука у меня рабочая, - сказал Этьен. Я был вовсе не уверен, что он левша, но не мне же спорить.
- А я ранен в правую, и у меня рабочая правая, - сказал я. - Но я всё равно могу его вызвать.
- Давайте никто не будет никого вызывать! - настаивала Маргарет.
- И то правда, у меня есть веская причина пережить этот год, - признал я.
Но Этьен всё же вызвал д'Э; я подоспел уже к концу дуэли, когда д'Э был повержен, но жив, - его перенесли в замок на плаще.
Пока граф с Этьеном и Маргарет о чём-то переговаривались, во что меня не посвящали, со мной заговорил отец Рене.
- Я слышал, будто ты собираешься увезти дочь графа. Это правда?
- Конечно же, нет! Она мне как сестра.
- Надеюсь, ты понимаешь, к каким последствиям могут привести такие необдуманные действия.
- Разумеется. Я никогда так не поступлю... ни с ней, ни с какой-либо другой девушкой!
- Ну, хорошо.
И кто мог распускать такие грязные слухи? У барона на такое не хватило бы хитрости.
Герцогиня передала мне пакет - он был довольно увесистым, под стать тому, что я вёз Фортейну от Валеньяка. Нужно было незаметно показать его Маргарет - вот только у выхода из замка всё время было людно. Мы вышли во двор, и Маргарет то и дело оборачивалась.
- Она нас видела! Вернёмся!.. А впрочем, пусть думают, что у нас тайный роман.
Не то чтобы я одобрял такой расклад, но ничего не оставалось, кроме как следовать за Маргарет, которая привела меня в беседку в саду, заперла дверь на щеколду и только тогда протянула руку за письмом. Внутри пакета оказалось несколько писем, запечатанных воском. Мы бы выдали себя, сломав печать, и нам пришлось остаться в неведении и довериться герцогине.
Вернувшись в замок, я сел писать письмо командиру о том, что был ранен кабаном на охоте и останусь дома на неделю-другую. Время клонилось к вечеру, и я ожидал, что смогу отправиться в путь поутру, попрощавшись с отцом Рене и с графом под предлогом возвращения в армию. Однако некто, похоже, донёс до графа нелепые слухи о том, что Маргарет готовит побег, и он запер её; она успела прокричать мне: "Франсуа, сделай это сейчас!", а следом ко мне подошла герцогиня и сказала, что я должен ехать немедленно. Я торопливо докончил письмо, отдал его слуге и отправился на конюшню. Никто меня не остановил.
Видимо, курьер - это действительно судьба.

Так за одни выходные после дня святого вазелина я сыграл гет со стороны женщины, гет со стороны мужчины и слэш. Не хватает только фемслэша, но его всегда не хватает. А на самом деле это довольно грустная история.
А на самом деле это довольно грустная история. Франсуа любит Мадлен, Маргарет любит Франсуа, а Мадлен, влюбившись в письма, по сути влюбилась в Маргарет (до игры я тихо надеялся, что у Мадлен и Маргарет что-нибудь получится, но это XVIII век, детка, не всё так просто). Франсуа для Мадлен - чужой человек, ради которого она не станет жертвовать вероисповеданием, разумно опасаясь, что через пару лет он её забудет и променяет на молодую (тут внимательный читатель скажет, что развод в те времена - дело сложное и можно было бы посерьёзнее воспринимать желание жениться на бесприданнице, однако и без развода существовало множество способов положить болт на женщину: сдать в монастырь или просто беззастенчиво изменять). Мастерским произволом Франсуа не убьют испанцы, но мне всё равно видится лучшим финалом для него, если он разделит судьбу Антуана де Сигоньяка, умерев с недописанным письмом в руках.

Краткие благодарностиСпасибо Дикте за игру, персонажа и красивое стекло! Получилось очень душевно и очень хочется такого ещё.
Спасибо соигрокам - Филите за Мадлен, Вере за маркиза, Хэлке за отца Рене, Шаману за Этьена, Виталику за барона, Ортхильде за Анриетту дю Буше, Лиаре за графа, и всем-всем-всем. Было много сложных разговоров, много атмосферы эпохи, много романтики. Всех люблю
...Но трём играм в одни выходные, если хотя бы одна из них - не игротехника, - впредь отказать. А то писать отчёт через две недели - большое фу с моей стороны, всё забывается-перепутывается ><