До игры я книжку не читал и сериал не смотрел, хотя давно собирался. Решил, что смотреть начну, когда мне определят персонажа, чтобы сразу обращать на него внимание. "Тебя зовут Джеймс Фейрхольм, - сказал мне мастер. - И у тебя роман с Корнелиусом Хикки".
Далее о том жеОтлично, подумал я, сыграть gay pirates, только без пиратов (кто ещё не в курсе этой нетленки - припадите, только она без шуток душераздирающая и очень привязчивая), - то, что доктор прописал (самосмейка про мастера-доктора). Вскоре выяснилось, что в сериале Хикки трахался с одним, в книжке - с другим, а я вообще третий, и я не столько канонный, сколько свой собственный персонаж, что и к лучшему.
Уже на этапе просмотра сериала завязка была беспроигрышной, поскольку я же в любом каноне найду себе ирландца и буду его любить. Правда, не будь у меня Джеймса на крыше, Хикки не вошёл бы в список симпатичных мне персонажей: в сериале это классический хитрый лис, который втирается в доверие, использует людей и демонстрирует то, как человек, этически нечистоплотный изначально, первым становится опасен тогда, когда у всех едет крыша. Сначала ты собаку съешь, потом съешь и товарища. Что ж, сказал я внутреннему Джеймсу, любовь зла, любить мерзавца тоже можно.
А потом мне ответил в вк Северин. О том, что Корнелиус с Джеймсом искренен, внимателен и участлив, и вообще как с человеком. В ж@пу канон, подумал я, у меня есть мой рыжий революционер и очередной тройничок "он, он и справедливость". Джеймс книжку не читал, а книжка у нас ещё и не случилась, и ещё есть что спасать - и пусть это будет история про доверие и тепло среди полярных льдов.

Могу записать себе ачивку: "спасался от ночных кошмаров хоррор-сериалом". В пятницу с утра пересмотрел первые две серии и продолжил вечером, а в субботу досмотрел до конца (хотя финал - уже под сборы).
На Вене я глядел на Луара в кителе и думал: если не найду тот китель, что я когда-то вывозил от Эри, - одолжу у Луара. Но когда у нас снялся лейтенант Литтл, я принёс Луару ссылку, и китель стал нужен ему самому. Но китель от Эри мы с Птахой нашли, на него только нужно было перешить пуговицы с альмейского мундира. А в качестве утепления я одолжил у Птахи шарф-хомут и митенки, которые она связала для себя, чтобы своими жизнерадостными рыжими митенками не щеголять.
Далее о предыгровомПохоже, кроме нас с Луаром общественным транспортом никто не ехал. Мы встретились на ВДНХ, погрузились в маршрутку и проехали мимо огромного светящегося Туунбака (белые медведи никогда не станут прежними). Дошли до дома Ники, и я предусмотрительно упал в собак до того, как переодеться в китель. Щенок мастера и собака-туунбака, кеесхонд Лето, тусил вместе с кавалер-кингом Брюсом, любил людей и периодически страдал от их отсутствия. Даже жаль, что на игре канис-терапия была только в лазарете, куда просто так не походишь.
Эполеты мне прибили к кителю на клеевой пистолет (я подумал, что если на игре эполеты с меня сорвут, то так будет проще, чем пришитые). Была прекрасна оговорка Влада "Есть ли здесь кто-то, кто умеет жить?". Стартовали почти вовремя. О динамичности этой игры (вообще-то заявленной как "белый совет", и совет действительно был) говорит всё тот факт, что в первую же короткую паузу я собрался было скинуть sms Птахе, думая, что ещё нет двух ночи и она не спит; к счастью, посмотрел на время, прежде чем отправить: пошёл пятый час утра.

Третий лейтенант Джеймс Фейрхольм. Отчёт отперсонажный. Начало. (Ворнинг: слэш.)Что я могу сказать о Корнелиусе Хикки?.. Пожалуй, всё, что я мог бы о нём сказать, не уместилось бы ни в одну исповедь - потому что я провалился бы в ад раньше, чем договорил.
Несколько дней спустя последней стоянки в Бичи, где Корнелиус был нанят, во время столкновения винта с льдиной упал за борт с мачты Уильям Уоррен. Его лицо на мгновение показалось над водой и снова скрылось; ему бросили верёвку, но безуспешно. Поскольку стоять и смотреть, как гибнет мой товарищ, ничего не предпринимая, было невозможно, я хотел прыгнуть следом, но коммандер Фицджеймс в последний момент ухватил меня за шкирку. Я вырывался, требовал меня отпустить, он оттащил меня в сторону и пытался вразумить, что я-де выказываю неповиновение и не понимаю, с кем говорю. Я ещё не мог успокоиться, и коммандер Фицджеймс приговорил меня к десяти плетям.
К тому времени мы уже шли среди ледяных "блинов", смыкавшихся довольно тесно. Они легко расходились перед носом корабля, но развести их руками было бы сложно. Прыгни я тогда, и Эребус мог бы потерять двоих людей вместо одного. А моя порка к тому же расстроила мистера Гудсера, который, как оказалось, прежде никогда не видел такого зрелища, и я чувствовал себя перед ним виноватым. Я счёл бы это забавным, - но ведь на моих глазах раньше погибали люди, как и у мистера Гудсера умирали пациенты, а случай с Уильямом был иным: я ничем не мог ему помочь. Так же и мистер Гудсер хотел бы помочь мне - но доктор Стэнли вовремя схватил его и зажал ему рот.
Тогда Корнелиус сам пришёл в медблок, где мистер Гудсер обрабатывал мои раны, а я утешал мистера Гудсера. Налил нам по рюмочке, предлагал мистеру Гудсеру взять его труд на себя, расспрашивал и слушал. Я говорил скупо, привыкнув по долгому опыту, что такое участие обычно оканчивается доносами начальству; но вскоре я понял, что Корнелиусу было в самом деле не наплевать. Мы стали беседовать чаще. Он был откровенен со мной, а мои рассказы о былых злоключениях, казалось, задевали его за живое. Я впервые видел в ком-то сочувствие... а он был первым, кто видел во мне человека, а не только должность на корабле.
А однажды он предложил мне... я не сразу понял, что именно. Он говорил, что это приятно, согревает кровь, обещал быть осторожным. И я доверился ему, и не возражал, даже когда было больно. Я понимал, что он делал это не в первый раз и что он действительно был очень аккуратен. В другой раз тоже было больно, но меньше, и мне начало это нравиться. Я мог бы обойтись и без этого, тем паче что я боялся, что нас раскроют, - но потерять общество Корнелиуса я боялся больше. Я думал о том, что происходило между нами; я знал, что это грех, что такие, как я, обычно хотят быть женщинами, - но я не хотел. Мне просто была дорога эта тайная близость, ближе которой не было ничего.
Я не умею говорить красиво, но одно могу сказать с уверенностью: в Корнелиусе было... пламя. И мне казалось, если бы он не сдерживался, этого пламени хватило бы, чтобы растопить все льды вокруг. Впрочем, почему "было"? Этот огонь по-прежнему освещает мою жизнь через его улыбку.

Возвращение поисковых отрядов омрачилось гибелью старшего лейтенанта Грэма Гора. Отряды не только не нашли признаков таяния льда, но и столкнулись с белым медведем, который под покровом бурана убил лейтенанта. А прежде, чем напал медведь, люди случайно подстрелили инуита, приблизившегося к стоянке. Его притащили раненым, и несмотря на то, что с отрядом был мистер Гудсер и всю дорогу возился с ним, инуит умер. С этим инуитом была девушка - его дочь или воспитанница, которую никто не успел толком разглядеть: капитан Крозье забрал её с собой на Террор.
Совет по результатам поисков был отложен - на следующий день состоялись похороны лейтенанта Гора. Ночью прошла метель, и утром третьего дня все, кроме старших офицеров, были направлены на расчистку от снега тропы между кораблями. Когда я направлялся работать, ко мне подошёл штурман Генри Коллинз и сообщил, что с сэром Джоном что-то происходит, и что говорят, будто он не в себе; намекнул, что и сам видел нечто странное. Я пожал плечами и ответил, что сэр Джон, вероятно, выпил лишнего, и, дав понять, что благодарен за доверие, предупредил, что не стоит так говорить о сэре Джоне.
Перед началом совета я вернулся на корабль. Сэр Джон ещё не спускался с мостика, и гостей с Террора встречал коммандер Фицджеймс. Я вошёл на жилую палубу и поздоровался с собравшимися там лейтенантами. Корнелиус беседовал с мистером Гудсером, но улыбнулся мне в ответ на приветствие. Я заметил, что инуитка тоже была здесь - прибилась к лестнице в тени, закутанная в свои шкуры и смотрящая затравленным зверьком.
- Какая польза от дикарки на Терроре? - поинтересовался я у лейтенанта Литтла. - Она ловит крыс?
- Капитан разговаривает с ней. Она может сообщить нам что-то полезное, например, об охоте.
- Эта дыра не похожа на изобильный край, - усомнился я. - Не думаю, что туземцы захотят делиться с нами добычей. С какой стати им нам помогать?..
Корнелиус прошёл к лестнице - вероятно, собирался выйти на палубу покурить. Я уже хотел было, выждав для приличия минуту-другую, последовать за ним, как лейтенант Ле Висконт и другие окликнули меня и спросили, не вижу ли я странных снов.
- Обычно я вовсе не вижу снов, - признался я.
- Вам повезло.
- Быть может. Если вам снятся кошмары, обратитесь к доктору Стэнли.
- Кажется, в этом месте могут быть только кошмары, либо вообще никаких снов...
- А вдруг кто-то и видит сладкие грёзы? Я не спрашивал.
Сэр Джон определённо задерживался. Наконец он появился - и был весьма удивлён присутствием инуитки, которую капитан Крозье привёл, не спросив его разрешения. Он предлагал оставить её снаружи, но капитан Крозье настаивал на том, что она непременно должна присутствовать на совете, поскольку могла рассказать нечто важное. Пока они вежливо препирались, Корнелиус оказался рядом со мной и вдруг негромко произнёс:
- Если ты ранен, рану лучше обработать, чтобы не стало хуже.
- Я не ранен, с чего ты это взял?..
- Значит, показалось.
Мы сели за стол. Сэр Джон повторил вопрос, чем обосновано присутствие инуитки, и капитан Крозье вновь не мог сказать ничего вразумительного кроме того, что инуиты якобы обладали какими-то особыми знаниями о таянии льдов, которые не были доступны специалистам, ледовым лоцманам. Я скептически фыркнул. Инуиты, конечно, имели опыт проживания на этой территории не в пример больший, нежели наш, - однако это был опыт кочевников, перемещавшихся вместе со своими лёгкими жилищами и охотившихся на тюленей. Они ничего не смогут рассказать нам про лёд применительно к навигации - им никогда не требовалось сдвинуть с места многотонный корабль!
Капитан Крозье предложил расспросить саму инуитку. При помощи мистера Блэнки он задавал ей вопросы на её языке и переводил её ответы. Разумеется, она ничего не знала, - инуиты не пользовались ни картами, ни координатами. Интереснее стало, когда капитан Крозье, выслушав мнение ледовых лоцманов, заговорил о том, что если этим летом лёд не растает, мы рискуем не только остаться зимовать ещё на один год, но и повредить корабли. Он предлагал отправить часть людей в пеший переход до обитаемой земли, чтобы передать просьбу о помощи. Но сэр Джон упорствовал: он утверждал, что запасов хватит и что "бегство" от поставленной перед нами задачи подорвёт дух людей, которые должны верить в продолжение экспедиции. Он сам верил в то, что возможно дождаться таяния льда, - но было ли веры достаточно для принятия решения?..
Я придвинул к себе карту и рассматривал её. После уборки снега глаза устали, и очертания островов и земель расплывались, но я уже выучил их наизусть. Всё шло своим чередом, как вдруг на палубу вбежал матрос и заполошно сообщил, что медведь напал на мистера Коллинза. Все вскочили со своих мест и помчались по лестнице, чтобы спугнуть зверя, но опоздали. Издали я увидел тёмное пятно тела в луже крови на снегу. Было велено вернуться к совещанию всем, кроме доктора Стэнли, который осмотрит покойного. Было тяжело осознавать, что нас ждали ещё одни похороны. Почему мистер Коллинз задержался снаружи, хотя его вахта должна была уже закончиться?..
Медведь сразу оказался на повестке дня. Коммандер Фицджеймс попросил мистера Гудсера и мистера Хикки повторить то, что они докладывали о нападении медведя на лейтенанта Гора. Со слов мистера Гудсера, который был более всех впечатлён этим зверем, медведь был в три человеческих роста высотой, а размеры отпечатка его лапы Гудсер показал, как рыбак, хвастающийся самой большой в его жизни рыбой: такой огромный след принадлежал по меньшей мере слону.
Его стали спрашивать, насколько чётким был след, не обвалился ли он по краям, а если площадка вокруг стоянки была хорошо вытоптана - насколько след был глубоким, что могло говорить о весе медведя. Некоторых удивляло, почему медведь бросил мёртвого лейтенанта Гора вместо того, чтобы утащить его с собой и съесть, если он был голоден; я полагал, что его спугнули выстрелы, однако выстрелы уже звучали, когда появился медведь. Из сбивчивых показаний мистера Гудсера я понял только, что никто не рассмотрел медведя как следует, поскольку все были заняты раненым инуитом, - а у страха глаза велики. То, что зверь напал на человека, меня не удивляло: я уже слышал о тиграх-людоедах в Индии. Хищник, по той или иной причине не имеющий возможности охотиться на свою естественную добычу, - к примеру, хромой, - делается чрезвычайно хитёр, изворотлив и бесстрашен, убивая людей едва ли не на пороге их дома.
Как медведь мог вырасти таким огромным на территории, где мы не могли найти дичь? - Вероятно, охотясь на тюленей и рыбу подо льдом. Лейтенант Литтл высказал оптимистичное предположение, что медведь мог прийти сюда, зная, что дичь вскоре появится. Но мне не верилось, что в пустыню из льда и камней могли прийти, к примеру, олени, - в прошлый год мы ничего подобного не видели. Меня больше волновало, что зверь считал добычей нас. Но после известия о смерти Гора уже были высланы охотничьи отряды, и им должна была улыбнуться удача.
О медведе спросили также и инуитку. Говоря о нём, она использовала слово "туун-бак". Мистер Блэнки, переводя её слова, сказал, что она считала медведя духом - что объяснялось склонностью туземцев одушевлять всё, с чем они только сталкивались. Также она сообщила, что медведь не нападал на её людей, потому что шаман сдерживал туунбака, а теперь, когда мы убили шамана, туунбака никто не контролировал. Значило ли это, что инуитам удалось приручить зверя? И кто за кем следовал: шаман за медведем, или же медведь за шаманом, который привёл его сюда?..
- Что если она натравливает медведя на нас? - спросил я.
- Она постоянно находится под присмотром, - немедленно заступился за инуитку мистер Гудсер. - Она не могла подавать ему никаких знаков, которых бы мы не заметили.
- Но что если он остаётся здесь, пока она здесь? Почему бы ей не уйти?
- Она тоже боится туунбака.
Впрочем, мы слишком много внимания уделяли медведю. Капитан Крозье напомнил, что мы не станем рассматривать всерьёз версию о том, что туунбак - в самом деле сверхъестественное существо. Однако доктор Стэнли, когда его спросили о характере ран на теле мистера Коллинза, по которым можно было бы судить о размерах когтей и зубов медведя, ответил, что хочет доложить командованию приватно. Прочие охотно устроили перерыв и вышли на жилую палубу.
- Только мне кажется странным, что язычница будет учить нас жить? - поинтересовался я.
- Не учить жить, а подсказывать, как можно здесь выжить.
- Мистер Блэнки, - задал я вопрос, который уже некоторое время не давал мне покоя. - Почему эта женщина смеялась?
- Она смеялась? Когда?
- Когда говорила о медведе. Ей смешно, что эта тварь убила лейтенанта Гора и мистера Коллинза? Ей смешно, что мы потеряли друзей?
- В их культуре смех может означать что-то другое, - нашёлся лейтенант Литтл. - В других землях люди иногда мотают головой в знак согласия. Мы ведь так мало о них знаем.
Я подумал, что даже обезьяны смеются, когда им смешно, но сказал другое:
- В том и проблема, что мы практически ничего о ней не знаем, но при том доверяем ей. Что привело сюда её и её отца или учителя, если здесь нет добычи? Может, они изгнанники - или разведчики? И они привели сюда медведя, потому что не любят чужаков?
- Они не шли сюда. Она оказалась здесь только потому, что мы убили её отца.
Ну конечно, было чистой случайностью, что инуиты наткнулись на лагерь лейтенанта Гора. Если мы отправляли людей осматривать окрестности, то и местные жители наверняка уже обнаружили корабли.
- Чем медведь питается здесь? - вновь спросил кто-то. - Если не инуитами?
- Может, и ими, - пожал плечами я. - Что если они приносят ему жертвы - например, в качестве казни? Многие туземные племена так делают.
Немудрено, что мои собеседники один за другим исчезли, а инуитка стала центром притяжения. Мне казалось, что я нахожусь в центре не то фарса, не то заговора: взрослые мужчины, давно не видевшие женщин, назначили своей дамой первое попавшееся существо женского пола, окрестили её "леди Безмолвной", хоть она и была весьма словоохотлива, и оказывали ей всё то почтение, что подобает всамделишным леди. И вместо того, чтобы честно признать, что изголодались по женскому обществу, все они выдумывали предлоги один другого нелепей, чтобы оставить её на корабле.
- Не правда ли, красивый язык? - восторгался лейтенант Литтл.
- Вы находите? По мне так слишком заунывный.
- Сейчас ни у кого нет поводов для радости.
- Это верно. Но она, даже когда смеётся, звучит похоронно.
Они предложили ей варенье - варенье, которого мне, например, в таком количестве не полагалось. Я хотел выпить чаю, но не мог найти свою чашку; где же она была? - Естественно, у "леди Безмолвной". Чашек на совещании было по количеству участвующих офицеров, потому другой чашки я не нашёл.
- Возьмите бокал.
- Боюсь, от кипятка стекло треснет. Сам бог велел пить не чай.
- Здесь нет алкоголя, только сок, - напомнил доктор Стэнли.
- Сок - тоже не чай.
- Чай лёгкий, - изрёк лейтенант Литтл.
- В смысле питательности?
- В смысле веса.
- Да, наши запасы чая велики, и он нескоро закончится. Надеюсь, это относится и к другим запасам.
Тем временем лейтенант Литтл, соскучившийся по фауне едва ли не больше, чем по женщинам, с энтузиазмом обсуждал также и "туунбака".
- ...Медведю ведь тоже нужно что-то есть.
- Всё так, но это не вызывает к нему сочувствия, - заметил я.
- А что если это новый вид, который мы откроем?
- Давайте его сначала убьём, а потом откроем.
- Не стоит проявлять агрессию, - неожиданно возразил Корнелиус.
- Это не агрессия. Мы защищаемся. Он убил уже двоих людей, а если мы убьём его, у нас будут мясо и шкура. Надеюсь, глаза меня не подведут, когда я столкнусь с медведем с винтовкой в руках.
Сэр Джон ушёл в свою комнату, но всем было велено дождаться продолжения совещания. Я подошёл к Корнелиусу, стоявшему в стороне от прочих, окружавших "леди Безмолвную", и указал взглядом на лестницу, по которой поднялся сэр Джон:
- Жаль, что я не успел поподробнее расспросить мистера Коллинза.
- О чём?
- О самочувствии сэра Джона. Он говорил со мной сегодня утром во время расчистки снега на тропе, сказал, что с сэром Джоном что-то не так.
- Это уже всем известно. К нему то и дело ходит доктор Стэнли.
- Я так и сказал ему, что сэр Джон - тоже человек. Но он упоминал ещё кое-что: что сэр Джон не в себе и ведёт себя как-то странно.
- Конечно, он не в себе. Ему плевать, что все мы умрём с голоду, если останемся здесь...
- Такое решение может принять не только безумец, но и просто чересчур самоуверенный человек, - заметил я. - Он уповает на бога и думает, что бог протянет руку с неба и вытащит его отсюда.
- Но неужели другие этого не видят? Не понимают, что он угробит нас всех?
- Пока у нас есть припасы. К тому же многие матросы видали и худшие времена. Корабль, застрявший во льдах, - это ещё не так страшно, как корабль, севший на мель посреди океана: отсюда хотя бы можно уйти пешком, как бы это ни было рискованно.
Я всё чаще задумывался о том, бывал ли Корнелиус в плаваниях прежде. Конечно, в ледовые лоцманы не наняли бы человека без опыта и рекомендаций, но документы можно подделать... Так или иначе, мои слова едва ли его утешали. То, что мне было привычно, для него было новым - и недопустимым. Добавить к тому природные нетерпеливость и свободолюбие, которые я так в нём любил, но которые были не свойственны людям, всю жизнь зависевшим от решений людей вышестоящих...
- Как его вообще назначили капитаном, если он ни во что не ставит жизни своих людей?!..
- За былые заслуги: он ведь уже бывал в экспедициях. И не то чтобы другой капитан на его месте поступил бы иначе. Видишь ли, для капитана потеря корабля может означать разжалование, если он не докажет, что это было неизбежно, и другой корабль ему уже не доверят... - я понизил голос до шёпота, но на нас, казалось, никто не обращал внимания. - Постройка корабля стоит денег - больших денег. Поэтому для любого капитана сохранить корабль всегда будет важнее, чем сохранить матросов, увы. Более того: и для Адмиралтейства корабль дороже людей. Капитан решится бросить корабль только в самом крайнем случае.
- Но Адмиралтейство далеко, а капитан здесь. И разве этот случай ещё не крайний?..
Вокруг стало слишком людно, и я боялся, что нас услышат. Корнелиус нашёл выход первым:
- Не хочешь выйти покурить?
- Хочу.
Мы вышли на верхнюю палубу. День был короток, уже стемнело. Вновь поваливший снег не позволял ничего разглядеть в двух метрах от корабля, и было очевидно, что гости с Террора останутся ночевать на Эребусе. На нижней палубе было душно, здесь - свежо и тихо.
- Как ты сам себя чувствуешь? - спросил я Корнелиуса. - Что тебя тревожит?
- Я видел дневник доктора Стэнли.
- И что в нём?
- Сэр Джон действительно сходит с ума. Нами руководит человек, который уже не в состоянии понять, что происходит вокруг него.
- Что ж, если он безумен, его отстранят от командования, и руководителем экспедиции станет Крозье.
- Его не отстранят. Он не буйствует, а люди с тихим помешательством могут занимать свой пост годами. Но если мы будем ждать, пока он сидит на месте, будет слишком поздно.
- Это верно, он не сможет кормить людей одними проповедями. Но когда у людей закончится терпение, они придут к нему и спросят, где им взять еду, и тогда ему придётся действовать.
- Люди хотят жить. Но неужели он сам жить не хочет?!..
- Может, и не хочет. Может, он думает, что шагнёт с этого края света прямиком в рай, прихватив с собой туда же всю команду... Но что бы там ни было - что мы можем сделать?
- Нужно уходить отсюда. Собрать людей, взять лодки, еду и уходить.
- Придётся убедить людей покинуть корабль, пока здесь ещё есть припасы.
- Я как раз занялся этим. Я уже говорю с людьми.
- Хорошо. Ты будешь говорить с людьми, я тоже буду говорить с людьми... Но мы не можем просто так забрать лодки и уйти. Припасы охраняются, нас никто не отпустит без боя. Ты ведь не думаешь, что нам удастся привлечь на свою сторону всю команду без исключения?
- Оружие можно добыть. Скоро вернутся охотничьи отряды - у них тоже есть с собой оружие.
- Так мы все перебьём друг друга. Это будет бунт... я не видел сам, но много слышал о том, что ничем хорошим бунты не заканчиваются.
Корнелиус, похоже, слишком хорошо думал о людях. Ожидал, что если открыть им правду, они обратят свой гнев против несправедливости и не побоятся виселицы. И не задумывался о том, что половина тех, кто будет слушать его, кивать и, подставляя стакан под фляжку, поругивать начальство, в самый отчаянный момент обернутся против него, бросят оружие, охотно выдадут его, чтобы спасти свою шкуру.
- Если оставаться здесь, это тоже ничем хорошим не закончится. Люди от отчаяния превращаются в животных - я видел это у себя на родине. Британия высосала из Ирландии все соки, улицы Дублина наводнены нищими...
- В Лондоне тоже хватает нищих. Но я понимаю, о чём ты.
Ещё бы мгновение - и я бы сказал, что стоит поговорить с капитаном Крозье: он тоже хочет отправить людей сушей, но он связан обязательствами перед сэром Джоном, - быть может, он позволит нам выступить небольшим отрядом, хотя бы в 6-10 добровольцев, не прибегая к насилию для того, чтобы взять с собой оружие, еду и медикаменты. Но в это самое мгновение слабый свет, исходивший от снега и льда за бортом, от нас заслонила огромная тень, выросшая над бортом корабля и нависшая над палубой.
Это был белый медведь - настолько гигантский, что я увидел бы его морду, только если бы задрал голову. Нашим общим порывом было спастись бегством - но едва мы отшатнулись от борта, медведь взмахнул лапой, и одна эта лапа была размером со взрослого человека. Он задел Корнелиуса длинными когтями, отбросив его к самому входу на палубу. Я бросился к нему, не думая о том, что поворачиваюсь к зверю спиной, - у меня всё равно не было при себе оружия, но я мог хотя бы заслонить Корнелиуса собой или отвлечь медведя. Однако медведь, хотя мог с лёгкостью перемахнуть через борт, не стал нас преследовать, а, по-видимому, убежал, - когда я, опустившись на колени перед Корнелиусом, бросил быстрый взгляд через плечо, там уже никого не было.
Только в ушах прозвучал чужой, холодный голос: "А ты мне нравишься".
Мне было решительно не до голосов. Медвежьи когти располосовали Корнелиусу плечо, прорвав куртку, быстро набрякшую от крови. Я перебросил его здоровую руку себе на плечи, другой рукой обхватил за пояс и поволок вниз. К счастью, он был не слишком тяжёлым, так что я даже не заметил, как преодолел путь до жилой палубы и прокричал от самого входа:
- Доктора! Доктора!
- Что случилось?
- Медведь забрался на палубу!
Перед нами распахнулась дверь лазарета. Доктор Стэнли указал на свободную койку, и я как мог бережно уложил Корнелиуса на неё. Даже теперь он улыбался, как будто суета вокруг него его удивляла.
- Где рана? Дайте свет.
Я схватил со стола свечу и, подставив ладонь капающему воску, поднёс её к склонившемуся над койкой доктору Стэнли, который надрезал рукав ножницами, чтобы снять куртку и рубашку.
- Позовите мистера Гудсера.
Не выпуская свечи, я метнулся к выходу и выкрикнул имя мистера Гудсера. Но он вышел из тени откуда-то за моей спиной, как будто всё это время уже был в лазарете, а я, не успев последовать за ним, услышал негромкий голос сэра Джона:
- Лейтенант, вы стоите ко мне спиной.
- Прошу прощения, сэр.
Я вытянулся перед ним по стойке смирно, по-прежнему со свечой в руке, запыхавшийся и в шапке. Нас тут же обступили коммандер Фицджеймс, капитан Крозье и другие любопытствующие.
- Доложите, что произошло.
- Медведь, сэр. Он перелез через борт и ударил лапой мистера Хикки.
- А где находились вы?
- Стоял рядом. На расстоянии вытянутой руки, примерно как мы с вами сейчас, сэр.
- При этом вы не пострадали?
- Нет, сэр. Я думаю, он просто от нас... отмахнулся.
- Значит, он в самом деле не голоден. Как далеко от борта вы стояли?
- У самого борта, сэр. Я стоял лицом к палубе и ничего не видел, и не слышал, как подошёл медведь...
- А потом? После того, как напал, он исчез?
- Да, сэр. Он просто ушёл. Но я не видел, куда именно: я повернулся к нему спиной, чтобы помочь мистеру Хикки.
- Вы его рассмотрели? Он действительно крупнее обычного медведя, как говорил мистер Гудсер?
- Да, сэр. Я бы сказал, он втрое больше. Я не видел его голову, но это, определённо, был медведь. К сожалению, я больше ничего не видел. Я могу вернуться, сэр?
- Вернуться куда?
- В лазарет. Вернуть свечу.
Больше всего мне хотелось не стоять в окружении всего командования экспедиции, а быть рядом с Корнелиусом, хоть я и понимал, что доктор Стэнли, в отличие от Гудсера, лишних людей в лазарете не потерпит.
- Там и без вас хватает рук, лейтенант.
Кто-то забрал у меня свечу и захлопнул дверь лазарета - быть может, высунувшийся мистер Гудсер.
- Так точно, сэр...
- Вам ещё есть, что рассказать?
- Если позволите, сэр... Мне кажется, это существо играет с нами. Как кошка с мышью. Оно могло убить нас обоих, но не стало этого делать.
- Что ж, полагаю, стоит усилить охрану, - заговорил капитан Крозье. - И не выходить на верхнюю палубу поодиночке и без надобности. Что вы вообще там делали?
- Вышли покурить, сэр.
- И как долго вы там находились?
- Минут пятнадцать, сэр. Может, меньше.
- Вероятно, медведь запомнил запах членов отряда лейтенанта Гора. Мистеру Гудсеру и другим стоит временно запретить выходить на верхнюю палубу.
- Это хорошая идея, сэр, - одобрил я.
- Можете быть свободны, лейтенант.
Я подумал также о том, что медведя мог привлечь запах табачного дыма. И почему я заранее не подумал о том, что после убийства Коллинза медведь наверняка продолжал бродить вокруг корабля?.. Мы оказались отличной мишенью. Стоило на мгновение представить, что я мог потерять Корнелиуса вот так быстро и нелепо, как озноб пробирал до самого сердца.
- Мне следовало быть осторожней... - пробормотал я, наконец опираясь о перила.
- Следовало бы, лейтенант, - безжалостно согласился Фицджеймс, отходя.
Я стащил с головы шапку и остался дежурить у закрытых дверей лазарета. Как и стоило ожидать, мой доклад инициировал новый виток обсуждений медведя.
- Туунбак никого не съел. Безмолвная леди говорила, что он питается страхом.
- Надеюсь, вы не принимаете всерьёз инуитские сказки?
- Эта сказка не лишена смысла, - заметил я. - Хищники чуют страх, потому что, когда мы боимся, мы сильнее потеем и всё такое. Волки, к примеру, выбирают в стаде оленя, который боится больше всего.
- Пусть так, но фольклор ничем нам не поможет.
- Разумеется, сэр. Это просто медведь, и мы его пристрелим.
Теперь, когда я видел туунбака, я точно знал, что это не бесплотный дух, растворяющийся в тумане, а тварь из плоти и крови. Я помнил запах его шерсти. Его лапа, чудом меня не задевшая, была вполне материальна - а значит, мы тоже могли его ранить, и мне не терпелось всадить в него пулю за то, что он ранил Корнелиуса. Однако слова, прозвучавшие в моей голове, не выходили у меня... из головы. Если я скажу, что медведь разговаривал со мной, доктору Стэнли, он сочтёт меня сумасшедшим и запрёт в лазарете, а если мистеру Гудсеру, тот ещё больше уверится в правоте своей драгоценной инуитки. Нет, я не стану подогревать панику. Голос мне просто померещился - или же инуитская ведьма наслала его. Я слышал, как мистер Гудсер говорил о странных голосах с кем-то ещё, и это явно было неспроста.
- Жизни мистера Хикки больше ничто не угрожает, - объявил доктор Стэнли.
Минуту спустя из лазарета вышел сам Корнелиус с перевязанной рукой и пятнами крови на рубашке. Он был бледен, а на его губах блуждала рассеянная улыбка после дозы лауданума.
- Как ты? - я подошёл к нему. - Тебе лучше прилечь.
Он кивнул, жестом показал, что справится сам, и устроился в кресле. Доктор Стэнли принёс ему какого-то горячего травяного настоя и спросил о его самочувствии. Мне хотелось поблагодарить доктора за его работу, но я понимал, сколь это было бы неуместно.
- Принести тебе шоколад? Ты всё-таки немало крови потерял.
Корнелиус кивнул. Я сбегал на кухню и принёс ему плитку шоколада, а затем остался сидеть рядом, чтобы не пропустить малейшую его просьбу. Но он, пока был под действием лауданума, только нёс ерунду или протягивал руку, чтобы поправить мои эполеты.
- Уши, - шепнул он сонно, потрогав меня за рукав.
- Что? - склонился я к нему.
- Хочу медвежьи уши.
- Почему именно уши?
- Они мягкие.
- Хорошо. Будут тебе медвежьи уши.
Я представил себе Корнелиуса с болтающимися на шее пушистыми белыми ушами. Хотя я как-то ни разу прежде не обращал внимания на то, как выглядят уши белых медведей.
На жилой палубе в это время строили планы один другого абсурднее, как убить туунбака. Некоторые утверждали, что его может взять только взрывчатка, и предлагали заложить её прямо на верхней палубе. На возражения, что взрыв повредит корабль, капитан Крозье отвечал - я надеялся, что в шутку, - что Эребус и так повреждён и хуже уже не будет. Другие предлагали использовать приманку.
- Кстати о приманке, - подхватил я. - У нас есть что-то вроде крысиного яда? Мы могли бы отравить кусок мяса и подбросить его медведю.
- А у нас есть лишний кусок мяса?
- Ну, мы же можем пожертвовать кусок солонины для того, чтобы избавиться от медведя!
- В качестве приманки можно взять крыс...
- Вот сами и ловите в трюме крыс, - усмехнулся я.
- Крысы для него слишком мелкие. К тому же мы уже выяснили, что мясо его не интересует.
- Можно использовать вместо приманки человека.
- Вы предлагаете скормить ему какого-нибудь матроса, мистер Блэнки?
- Нет! Человек может стоять на том месте, где будет заложена взрывчатка, чтобы медведь прибежал, куда следует.
- Это слишком рискованно.
Я вновь склонился к Корнелиусу и усмехнулся, чтобы его развлечь:
- Как жаль, что мы не взяли из Лондона хороших медвежьих капканов.
- Мы много чего не взяли... - он взглянул на меня вполне осмысленно: похоже, действие лауданума заканчивалось. - Ты не слышал ничего необычного, когда появился туунбак?
- Нет. Вроде ничего.
- Как ты думаешь, почему он меня не убил?
- Потому что тебе повезло? И слава всем здешним богам, что обошлось малой кровью.
- Это не похоже на простое везение. Всех, кто сталкивался с ним раньше, он убивал.
- Мне кажется, он не хочет нас убить и сожрать. Он отмахивается от нас, потому что мы ему мешаем. Мы для него... всё равно что блохи.
- В том и дело, что блох давят. А меня он зачем-то оставил в живых.
Неужели он думал, что понравился медведю?.. Пожалуй, ему я тоже не стану говорить о том, что голос почему-то сказал об этом мне. Если он уверится, что медведь нас не тронет, - во второй раз может и не повезти.
После долгого перерыва вернулись к совещанию. Я вновь сел за стол, но с другой стороны, чтобы быть поближе к креслу Корнелиуса. Теперь командование единодушно признало, что атаки медведя стали самой приоритетной проблемой: невозможно планировать вылазки за пределы кораблей, когда вокруг Эребуса бродит гигантский хищник.
- Значит, медведь теперь и на верхнюю палубу заходит?
- Не совсем так, - уточнил я. - Он не залез на неё всеми четырьмя лапами.
- Он перегнулся через борт?
- Да, похоже.
- Тогда получается, что он может карабкаться по борту?
- Медведи же лазают по деревьям, - заметил я.
- Бурые медведи гораздо легче. Такую тушу снасти бы не выдержали.
Кто-то повторил идею использовать против медведя взрывчатку. Сэр Джон отклонил это предложение во избежание излишних разрушений, поскольку с медведем прекрасно справится и засада, вооружённая винтовками и мушкетами. Но некоторым этого всё ещё казалось недостаточным.
- Мы стреляли в медведя, когда он утащил лейтенанта Гора. Но у него слишком прочная шкура.
- Шкура, может, и прочная, - возразил я, - Но едва ли настолько прочный череп.
- Я соглашусь с замечанием лейтенанта Фейрхольма, - неожиданно поддержал меня коммандер Фицджеймс. - Вы стреляли в медведя, лейтенант?
- Нет, - я покачал головой. - Мы были без оружия.
- Значит, в него ещё ни разу не целились. Немудрено не попасть, если палить как попало.
- Но он двигается очень быстро, - продолжал упорствовать лейтенант Ле Висконт. - В него невозможно попасть.
- А кто-нибудь видел его бегущим? - удивился я. - Всё это время он заставал нас врасплох поодиночке. Ему удавалось подкрасться незаметно благодаря метели. Когда метель закончится, у него не будет никаких шансов: нас много, а он один. Кто-нибудь да попадёт в цель.
- В том, что вы говорите о медведе, больше домыслов, чем реальности, - подтвердил сэр Джон. - Вы верите инуитке, которая говорит, что убить его невозможно. Конечно, инуиты со своими костяными копьями убить его не могут!..
- Но туунбак слишком хитёр. Против него нужна особая тактика, - снова и снова звучали голоса сомневающихся. - Охотиться на него опасно.
- Мы здесь вообще занимаемся опасными вещами, господа.
- Можно использовать человека в качестве приманки, - заговорил мистер Блэнки.
- И кого же вы предлагаете сделать приманкой, лейтенант?
- Это могу быть я. Лучше пожертвовать одним, чем целым отрядом.
- Исключено. Нам нужен живой ледовый лоцман.
- Оригинальный способ самоубийства... - хмыкнул я. - С чего вы взяли, что отряд медведю по зубам?
Предложение найти в своих рядах второго шамана для туунбака, чтобы помочь инуитке с ним справиться, командование также отмело - мы не собирались заниматься дрессировкой медведя. Его нужно было убить или хотя бы отпугнуть от кораблей. Как верно заметил лейтенант Литтл, животные буквально сходят с ума, однажды попробовав человеческой крови, и уже не могут противостоять тяге к ней. И это было нам только на руку.
- Он умеет прятаться среди льдин... его невозможно выследить.
- Да, мы играем на его территории и по его правилам. Но преимущество на нашей стороне! - воскликнул я, теряя терпение. Куда подевался азарт этих людей? Как инуитка сумела внушить им такой страх перед медведем, словно он был демоном из преисподней?..
- Может, посыплем золой вокруг кораблей? - кто-то также уже не мог оставаться серьёзным. - Чтобы медведя было видно.
- Хорошая идея - если нам хватит золы, - подхватил я.
- Тогда уж лучше облить его дёгтем, - доктор Стэнли даже шутил с серьёзным лицом.
В итоге конструктивным было одно: коммандер Фицджеймс набросал план верхней палубы, и было определено наиболее выгодное место для засады, где вооружённые люди встанут спина к спине, исключая для медведя возможность подобраться к кому-то сзади. Когда метель уляжется, было решено также поставить самых метких стрелков на мачты, чтобы увидеть медведя издалека и стрелять по нему сверху, - там стрелки точно будут в безопасности.
Затем было озвучено ещё более отрадное решение: сэр Джон согласился с тем, что необходимо начать приготовления к отступлению с кораблей на случай, если к лету льды не вскроются. Было предложено два возможных маршрута. Один был короче, но вёл к реке, которая, вероятно, была слишком бурной ("река-п@дец", как коротко и ясно охарактеризовал её капитан Крозье). Другой был длиннее, но проходил через земли инуитов, которые, по расчётам капитана Крозье, будут нам помогать, и приводил в бухту, где мы могли встретить китобойные суда. Я слушал и то и дело оглядывался на Корнелиуса, как бы говоря: вот видишь, сэр Джон не безнадёжен. Всё не так плохо, как ты боялся, и мы уйдём отсюда.
Только одно внушало опасения: инуиты кочевали небольшими семьями, нас же было почти три сотни. Одна добытая туша тюленя могла кормить инуитов несколько дней, но как поделить ту же тушу между экипажами двух кораблей? Я подумал о том, что дичь превратится скорее в лекарство, нежели в пропитание, - чтобы малыми порциями поддерживать силы заболевших. Но только позже мне пришла мысль о том, что мы могли бы разделиться и двигаться двумя отрядами по разным маршрутам. Если одна группа столкнётся с непредвиденным препятствием, привести помощь сможет другая.
Также сэр Джон распорядился не говорить об этих планах людям преждевременно. Нужно было начать с инвентаризации. Тут доктор Стэнли и напомнил о том, о чём многие забыли из-за трагической смерти Гора: что участники поисковых отрядов жаловались на испорченные консервы. Доктора отправили в трюм - оценить примерное количество пригодных к использованию консервов.
Доктор Стэнли вернулся с неутешительными новостями: часть консервов была испорчена намеренно. Кто-то вскрыл банки ножом.
- Может, кто-то подворовывал консервы?.. - мне с трудом верилось в то, что кто-то мог намеренно оставить команду без части продовольствия.
- Нет. Тогда банки были бы открыты полностью. Но на них лишь маленькие надрезы.
- Я недавно спускался в трюм, - заявил лейтенант Ирвинг. - Всё было в порядке.
- Вы подходили к полкам с консервами и рассматривали их? - усомнился доктор Стэнли. - Надрезы сложно заметить. Мне понадобилось пройти вглубь трюма и нарочно присмотреться к консервным банкам, чтобы их увидеть.
- Нас было двое, и у нас были фонари, - настаивал Ирвинг. - Мы бы обратили внимание, если бы что-то было не так.
Это звучало подозрительно - даже не только потому, что вдвоём спускаться в трюм - занятие сомнительное. Зачем так упорно отрицать, что банки были испорчены не совсем недавно? Впрочем, причина была: доктор Стэнли обнаружил в трюме чехол от инуитского ножа, так что подозрение падало на нашу гостью. У людей трезвомыслящих не должно было бы остаться сомнений, что это было её рук делом, - она одна не была заинтересована в выживании команды, поскольку могла прокормить себя тюленьей охотой. Но джентльмены, ослеплённые своим рыцарством как глухари, бросились её выгораживать: дескать, весь день она была под присмотром, никуда не ходила одна, и вообще - ей совершенно незачем совершать такое преступление. Её подставили нарочно, украв у неё чехол от ножа.
Внимательней осмотрев банки, доктор Стэнли пришёл к выводу, что они были вскрыты не в этот день, а несколько дней назад: они не успели вздуться, но их содержимое основательно прогнило. Это означало, что инуитка могла пробраться в трюм в свой первый "визит" на Эребус, пока все были заняты мёртвым лейтенантом Гором и раненым инуитом и могли упустить её из виду. Но и тут защитники нашли для неё оправдание: дескать, её обыскали и забрали у неё нож. Но она могла взять столовый нож, в конце концов. Чем больше из неё делали невинную овечку, тем меньше я в это верил.
Почти сразу после известия об испорченных консервах капитан Крозье и коммандер Фицджеймс пригласили Корнелиуса на разговор в лазарет. И мне стало чертовски не по себе. Что если они обвинят его в порче консервов? Я понимал, что он никак не мог этого сделать - я скорее бы поверил в то, что он украл и спрятал банки в расчёте на побег с корабля, но портить еду, когда хочешь выжить, было бы слишком глупо. Но кто-то из тех, с кем он говорил помимо меня, мог выдать его командованию, а те могли подумать, что он испортил консервы, чтобы подорвать доверие к ним. Разговор затягивался... при том, что Корнелиус был ранен. А ведь ему наверняка приходилось стоять.
Когда я вконец извёлся, меня посетили мысли... свои или чужие - я тогда уже не мог разобрать. Они звучали тем же голосом, вкрадчивым как позёмка, который я слышал тогда на верхней палубе, но говорили то, о чём мог бы думать я сам. Говорили, что инуитка опасна, что она только прикидывается простодушной дикаркой, чтобы усыпить бдительность, а на самом деле прекрасно понимает наш язык. Вон как быстро она освоилась среди белых людей, которых, как она утверждала, она видела впервые. При ней офицеры обсуждали то, что не обсуждали и при матросах, - а она всё слышала, всё запоминала и делала выводы. До консервов она уже добралась. Как скоро она убьёт всех нас?..
Говорили мысли и то, что опасен лейтенант Ирвинг. Когда-то он некстати спустился в трюм... Тогда он промолчал, но что если он сделал это не потому, что предпочёл выбросить этот случай из головы, и не потому, что был так великодушен, а потому, что придерживал козырь до подходящих времён? Сейчас, когда обстановка накалялась с каждым часом, как раз было такое время, чтобы его использовать. Утопить других, чтобы выплыть самому. От Ирвинга тоже следовало избавиться.
Чтобы отвлечься от невыносимого ожидания, я присоединился к спорам вокруг инуитки. Казалось, никто, кроме доктора Стэнли, не был готов признать, что она могла испортить консервы. При этом они показывали ей банки и, похоже, пытались объяснить, что в них хранится еда.
- Она даже не понимает, что это такое. Инуиты хранят еду по-другому!
- Она могла сделать это по незнанию, - заметил я. - Вскрыть банки, не понимая, что это еда и что она от этого портится. Просто из любопытства.
- Из любопытства проткнуть несколько десятков банок?
- А почему нет? Может, она решила, что это что-то плохое или опасное. Откуда нам знать, что у неё на уме?
- Если бы она проткнула банки, она бы об этом сказала.
- А с какой стати ей признаваться? Она увидела, что мы переполошились из-за этого, и поняла, что сделала что-то плохое.
- Но она не понимает, о чём мы говорим! - воскликнул мистер Гудсер.
- Вы уверены?!.. - обернулся к нему я. - А что если она прекрасно всё понимает и нарочно шла сюда, чтобы вредить нам? Или же решила отомстить за отца?
- Не обязательно понимать слова, чтобы понять настроение говорящего, - добавил лейтенант Литтл.
- Вот именно. Интонации понимают и собаки, - подтвердил я.
- И что вы предлагаете?
- Отпустить её. Я не желаю ей зла, но она может причинить много зла нам. Она уже испортила консервы, а что ещё она может сделать? Добраться до лекарств и отравить нас всех? Взять в руки оружие, думая, что это игрушка, и убить кого-то?..
Я, конечно, лукавил, будто совсем не желал ей дурного. Мне было решительно наплевать, если снаружи её сожрёт туунбак, - этот зверь изначально был её проблемой, а не нашей. Но приходилось быть осторожным, чтобы меня не обвинили во враждебности к всеобщей любимице и не повесили на меня порчу консервов из соображений, что "кто-то, кому она не нравится, хочет её очернить".
- Вы хотите выгнать её в метель?
- Метель утихнет. И пусть уходит к своим людям - она ведь не пленница!
- Она боится туунбака. Он опасен для неё так же, как и для нас.
- Пусть уходит с сопровождением! Выделить ей пару вооружённых людей.
- Её люди постоянно кочуют по огромному пространству. Мы понятия не имеем, где их найти.
Бесполезно. Всё это бесполезно. Значит, девчонка со стариком на полпути к кораблям не боялись, что им некуда будет возвращаться, а оставшись одна, она сразу забыла места инуитских стоянок...
Подошёл сэр Джон. Доктор Стэнли доложил ему о том, что банки были испорчены не меньше трёх дней назад.
- Вы в этом уверены?
- Можете сами взглянуть, сэр, - предложил я. - Запах у них весьма красноречивый.
- Что говорит инуитка?
- Она говорит, что впервые видит эти банки, сэр! - разволновался мистер Гудсер.
- А вы не задумывались о том, что она может вам врать?!..
- Вот именно, - горячо поддержал я.
Ещё через минуту из лазарета вышел Корнелиус и утомлённо оперся о стену.
- Ты в порядке?
- Да, всё хорошо, - он улыбнулся, но вышло более натянуто, чем его обычная открытая улыбка.
- Тебе лучше присесть.
Сэр Джон призвал всех к продолжению совета, и я также сел за стол. Усталый и подавленный вид сидевшего позади меня Корнелиуса настолько меня тревожил, что я постепенно отодвигал свой табурет в его сторону, надеясь тихо спросить, как он себя чувствует. Но окончание совещания вышло коротким. Сэр Джон объявил, что не станет продолжать расследование, поскольку слишком многие могли побывать в подвале за прошедшие дни и испортить банки. Мистер Гудсер так часто спрашивал, что сказать людям по этому поводу, словно это было его обязанностью, а не лейтенантов.
- Я всё же попрошу, сэр, - решился добавить я, - Отпустить с корабля инуитку. Она не знает наших порядков и может навредить нам просто по незнанию.
- Мне кажется, вы преувеличиваете возможности этой женщины. Но я попрошу лейтенанта Ирвинга не спускать с неё глаз. Вы ведь проследите за ней, лейтенант?
- Так точно, сэр.
- Это не сильно утешает, но спасибо, сэр, - ответил я.
Снова Ирвинг. Почему он пользовался таким доверием? В моей голове стремительно сложилась цепочка: он был среди тех, кто отирался вблизи инуитки. Он отрицал, что банки были испорчены заранее. Какие черти могли водиться в этом благообразном омуте? Это доверие хотелось немного пошатнуть. А заодно - подкинуть командованию ложный след.
- Если кто-то хочет признаться, или кому-то ещё есть что сказать, - сделайте это, - подытожил капитан Крозье.
- Если позволите, сэр, я бы хотел с вами переговорить.
- Говорите сейчас.
- Я бы хотел говорить наедине.
- Хорошо, пойдёмте.
Почему именно Крозье? - В здравии сэра Джона у меня ещё были сомнения, а коммандер Фицджеймс был предан ему как пёс. Пусть капитан Крозье и оказывал чрезмерное почтение инуитке, в начале вечера говоря, что она едва ли не единственное наше спасение, а теперь просто беспокоясь о её удобстве и неприкосновенности, - зато он мог быть менее предвзят к чужому лейтенанту.
Я ушёл подальше от чужих ушей. Выходить на верхнюю палубу мы не стали - остановились у входа в трюм.
- Что вы хотите сказать, лейтенант?
Я воспользовался лучшей тактикой: валить всё на мёртвых, которые уже ничего не скажут в своё оправдание.
- Сегодня утром на расчистке снега я был в одной группе с мистером Коллинзом, ныне покойным. И он сообщил мне... что лейтенант Ирвинг ведёт странные разговоры с матросами.
- Лейтенант Ирвинг? Вы уверены?
- Да, он так и сказал, сэр.
- И какие же разговоры?
- О том, что командование бездействует, и необходимо... что-то вроде бунта. Также он упоминал, что припасы не то могут закончиться, не то должны закончиться. Мне стоило расспросить его подробней, сэр, но тогда я рассердился и велел ему замолчать.
- И вы не доложили об этом?
- Нет, сэр. Я хотел дать ему второй шанс, в благодарность за предостережение. Я велел ему хорошенько подумать, может ли такое быть правдой. А теперь, после этого происшествия с банками, я решил, что стоит посоветоваться с вами... Всё-таки дыма без огня не бывает.
- Благодарю за информацию, лейтенант. Можете быть свободны.
- Спасибо, что выслушали, сэр.
Мы вернулись на жилую палубу. Крозье незамедлительно пригласил Ирвинга и коммандера Фицджеймса поговорить в лазарете, который, похоже, оказался самым удобным приватным помещением. Увидев, что Корнелиус о чём-то говорит с Гудсером, сидя в облюбованном кресле, я не стал подходить, а остановился неподалёку от дверей лазарета, хотя из-за этих дверей, как и прежде, ничего не было слышно.
- Фицджеймс прописал мистеру Хикки двадцать плетей, - послышался за моей спиной голос доктора Стэнли, который с кем-то беседовал. - Но это уже работа для мистера Гудсера.
Час от часу не легче!..
Дождавшись, когда мистер Гудсер отойдёт, я присел на корточки перед Корнелиусом, - на жилой палубе было довольно безлюдно, и можно было говорить почти свободно, если не повышать голоса.
- Расскажешь, что вы успели не поделить с Фицджеймсом? - вздохнул я.
- Не поделить?..
- За что он хочет выдать тебе плетей?
- А, это. Видимо, он обиделся, что я показал дневник доктора Стэнли капитану Крозье, а не ему.
- Что за бред...
Чёрт бы его побрал с таким суровым наказанием за такое! Десять плетей за нарушение дисциплины, десять за то, что ирландец?..
- Значит, Крозье сдал тебя Фицджеймсу?
- "Сдал"? Это называется "субординация" - уж тебе-то это слово должно быть знакомо.
- Да уж, даже слишком хорошо. Чёрт, и ведь ничего уже с этим не сделаешь...
Если я пойду и заявлю, что это я во всём виноват, это будет выглядеть глупо, и мне никто не поверит. И что мне стоило ещё тогда, на верхней палубе, спросить Корнелиуса, при нём ли ещё злополучный дневник, и предложить мне самому показать его капитану Крозье? Я бы тоже получил взыскание, быть может меньшее, но даже если нет - мне всё равно было бы легче.
- Что ж, посмотрим, светит ли мне то же самое, - я обернулся на по-прежнему запертую дверь лазарета.
- Светит что?
- Наказание за то, что я также обратился к капитану Крозье.
- По какому поводу? - в голосе Корнелиуса мелькнула тревога. Бог мой, неужели он до сих пор не был до конца уверен в том, что я никогда его не выдам?..
- По поводу инцидента с банками. Направил его мысли в другом направлении.
- В каком направлении?
Я уже чувствовал, что моя идея была глупой и продиктованной мимолётным страхом. Я вовсе не спасал Корнелиуса, потому что его вовсе не обвиняли - вернее, обвиняли в другом. Теперь нас просто накажут обоих.
- В направлении Ирвинга.
- Зачем?
- Чтобы он не подумал о ком-то ещё - о тебе, например, - пожал плечами я. - Просто на всякий случай.
Крозье и Фицджеймс вышли, и мы встали по стойке смирно, продолжая переговариваться, пока никто не обращал на нас внимания.
- Почему именно Ирвинг? - шёпотом ворчал Корнелиус. - Не тронь г@но - не завоняет.
- Он мне не нравится, - также шёпотом откликнулся я. - Думаешь, он нас сдаст?
- А что ему помешает?
- Ему духу не хватит. И будет выглядеть неубедительно, если он начнёт обвинять нас, чтобы обелить себя. К тому же он ничего не видел, и у него нет никаких доказательств. Ему просто не поверят.
- Вот и посмотрим, кому поверят - ему или тебе...
Капитан Крозье окликнул меня и провёл в лазарет. Пожалуй, тот и впрямь как нельзя лучше подходил для допросов: густой мрак и запахи лекарств действовали угнетающе. Там же были коммандер Фейрхольм и лейтенант Ирвинг; последний, из-за тёмных волос и глаз, сливался с мраком почти полностью.
- Рассказывайте, - подбодрил меня капитан Крозье.
- Рассказывать что?
- Что вы рассказывали мне. Говорите, что вы видели.
- Я сам не видел, сэр, - уточнил я. - Я всего лишь передал слова другого человека, которые могли быть ложью.
- Вот об этом и рассказывайте.
- Так точно, сэр. Итак, сегодня утром я работал на уборке снега в одной группе с ныне покойным мистером Коллинзом, как вы знаете, сэр, - я взглянул на Фицджеймса. - Он сказал мне, что якобы лейтенант Ирвинг ведёт странные разговоры с матросами о том, что командование бездействует, и нужно брать ситуацию в свои руки посредством мятежа. Я прервал его, сказав, что это бред.
- Он сказал, когда это было? Называл имена тех, с кем ещё говорил лейтенант?
- Увы, я его не расспрашивал. Я велел ему замолчать.
- Это серьёзное обвинение, лейтенант Фейрхольм.
- Я ни в коем случае не обвиняю лейтенанта Ирвинга, сэр, - твёрдо возразил я. - Я и тогда, и теперь сомневался в истинности слов мистера Коллинза, но счёл нужным донести их до вашего сведения.
В лазарет вошёл доктор Стэнли и заявил, что у него пациент. Капитан Крозье предложил перейти в другое место и продолжить - хотя я отчаянно надеялся, что на этом всё и закончится.
- Мне больше нечего добавить, сэр, - сказал я. - Я признаю, что не расспросить мистера Коллинза подробнее было ошибкой с моей стороны.
И это было абсолютно искренне. Если бы я спросил Коллинза, откуда он узнал о странном поведении сэра Джона, - быть может, уже тогда я узнал бы о том, что к Корнелиусу попал дневник доктора Стэнли, и предотвратил хотя бы часть проблем.
- Это не единственная ваша ошибка, лейтенант.
Мы прошли туда же, где я разговаривал с капитаном Крозье: в закуток у входа в трюм.
- Почему вы не доложили об этом сразу?
- Я хотел дать мистеру Коллинзу возможность осознать свою ошибку и исправиться. К тому же с утра командование было занято более важными вопросами.
- Почему вы доложили не мне, а капитану Крозье? - спросил коммандер Фицджеймс.
- Это не было докладом, сэр, а, скорее, приватной беседой. Мне нужно было посоветоваться, поскольку я боялся скомпрометировать лейтенанта Ирвинга.
- Вы уже его скомпрометировали. - Фицджеймс обернулся к Крозье: - Почему ваши ходят ко мне, а мои ходят к вам? Где, вообще, представления о субординации?
Крозье пожал плечами. Скомпрометированный Ирвинг держался даже слишком уверенно. Как будто ему достаточно было щёлкнуть пальцами, чтобы любые сомнения в его непогрешимости сошли с него как вода. Я на мгновение задумался, что если бы я говорил правду? Ничего бы не изменилось. Только потому, что он хорошо умел ходить на задних лапках.
- Я тоже должен доложить кое-о чём, о чём прежде не докладывал, - заявил Ирвинг.
Значит, Корнелиус был прав, и ему просто нужен был повод. Но как же чертовски не вовремя.
- О чём же, лейтенант?
- Об акте содомии, сэр.

Лимит поста лопнул, поэтому - продолжение следует