Была долгая неделя, за которую я как-то дофига успел, а не успел и продолбал ещё больше. Так, в четверг созвонился со Школой креатива, с сожалением узнал, что чердак они уже не сдают, и внезапно подорвался смотреть лофт на Бауманской. Осознал, что я там уже играл - на Ночи в музее у Горынычей. Теперь у меня есть помещение на Лестницу (даже с лестницей), но я начинаю сомневаться, что потяну предоплату, поскольку взносы вот так сразу не сдадут, а свободных денег нет.
А Самайн в нашей квартире мотивирует выбросить к этому времени старые тумбочки во имя свободного пространства. И, может, Птаха успеет сделать камин. Теперь я понимаю, что это в любом случае будет не просто камин, а Очаг.
Опять зубсы
В пятницу же, когда мне стало можно есть после починки резцов, я радостно съел бутер с пшеничным паштетом. Мягкий хлеб. Мягкий паштет. Что-то заскрежетало. Кажется, у меня треснул ещё один зуб. Дорогой организм, мне не нравится такой размен - стоит починить одно, как ломается другое! Ну, то есть спасибо, что зубами, а не чем-то жизненно важным, но блин. Кушать кашки всю оставшуюся жизнь в мои планы не входило.

В субботу, пока Птаха ещё спала, я спёр из шкафа её рубашку (и даже погладил!) и белую простыню и поехал на психушку. Завёл будильник на семь, чтобы в 9.30 позавтракать с соигроками в Джаганнате на Таганке, и уже из метро узнал, что он открывается в 10. Встретились в итоге в Караваевых, где очень неочевидная электронная очередь и несмешные цены, а у кассирши была дивная фамилия Тяжко, но булкой с маком я хотя бы наелся. Играли на Хавской, где ремонт не кончается никогда и с каждым разом что-то меняется.

Как некоторые уже знают, я вытаскивал на эту игру персонажа, которого придумал для неслучившейся игры по Иб. КонкретикаЭто было подарком судьбы: Мэттью - современный человек и с диагнозом, а тут - игра и про современность, и про психбольницу. И тоже с мистикой, хотя вот в неё Мэттью как не верил, так и не поверил. А если Иб однажды таки состоится, охотно вытащу его снова. А то в этот раз я и очки без диоптрий поискать не успел (а Мэттью без очков плохо видит, в это тоже можно поиграть, особенно когда градус издевательств над персонажами выше), и значок Мэттью где-то продолбал (который ещё заламинировать нужно).
В среду вечером я случайно узнал, что с психушки снялась Птаха - моя критичная, можно сказать - персонажеобразующая завязка. Искать замену было уже поздно, поэтому - огромное спасибо Ильтин, которая эту завязку подхватила. Конечно, мы не успели обсудить тонкости, и сыграло не так, как могло бы, если бы времени было больше, - но это гораздо лучше, чем ничего.

Мэттью Роланди. Диагноз - боязнь острых предметов. Отчёт отперсонажный."День открытых дверей" поначалу казался хорошей идеей. Вот уже четыре месяца, как я видел одни и те же лица и существовал по неизменному распорядку дня, а в этот день в качестве эксперимента пациентам позволялось общаться с посетителями. Я толком не задумывался, каким образом о "Дне открытых дверей" узнавали те смельчаки, что были готовы приехать в гости к психам, - ведь многих пациентов даже родственники не навещали. Но пребывание в Доме восходящего солнца вообще не располагало к тому, чтобы задумываться.
С утра мы где-то раздобыли фломастеры и стихийно разрисовали стену в главном зале котиками. Получилось неплохо - у каждого был свой котик, я нарисовал Котопса, кто-то даже обводил своё произведение рамочкой и подписывал. Потом пришёл санитар, котиков стёр - ожидаемо, но всё равно жалко - и написал "Порядок. Дисциплина. Никаких котиков". Некоторых пациентов это расстроило. Они, видимо, каким-то образом решили, что вслед за нарисованными котиками у них появятся настоящие. Я говорил, что держать котиков в психбольнице - негуманно по отношению к котикам, поскольку котики совсем не хотят, чтобы их гладили когда вздумается. А фломастеры санитар отобрал, но один я припрятал на всякий случай.
Группу посетителей впустили после завтрака - сразу всех. Я тут же заметил Джерри Хоука, своего соседа по общаге, с факультета журналистики. Когда я только согласился лечиться стационарно в Доме восходящего солнца, я думал, что испугаюсь, увидев его снова. Джерри хотел помочь мне справиться со страхом, научив сталкиваться с ним лицом к лицу, но привело это только к тому, что я всё время ждал подвоха и не мог расслабиться. Однажды он обрезал мне волосы, и фобия усугубилась. Кошмары ночью, тревога днём и невозможность повернуться к кому-либо спиной. В больнице я ещё долго вздрагивал каждый раз, когда проводил ладонью по неровным краям прядей на загривке. Но сейчас волосы отросли, а я понял, что соскучился по Джерри.
- Привет. Рад, что ты добрался.
- Да вот решил посмотреть, как у вас тут всё устроено. Кто у вас тут главный?
- Новый главврач сейчас в отъезде. Поэтому за главную - старшая медсестра.
- А что случилось с прежним главврачом?
- Говорят, он умер. Он был уже немолод, так что это неудивительно. Но я его почти не застал.
- И как тебе здесь живётся?
- Неплохо.
- Неплохо?
- Нет, правда. Хорошо кормят. Спокойно. Не на что жаловаться, кроме того, что очень скучаю по рисованию. Иногда я притыриваю шариковую ручку из кабинета своего врача и рисую по ночам на краешке наволочки.
- А рисовать запрещают? Почему?
- Карандаши отбирают, потому что они опасны. Вдруг кто-то украдёт у меня карандаш и воткнёт другому в глаз, пока он спит? Но есть арт-терапия, хотя там особо не разрисуешься. Поэтому я на ней занимаюсь в основном тем, что показываю другим пациентам всякие несложные приёмы перспективы и композиции. У некоторых хорошо получается. А как твои дела? Какие новости?
- Да всё по-старому.
- Правда? Я ведь тут всё пропускаю. У нас ни телевидения, ни радио, ни газет, ни тем более интернета. Вот выйду отсюда - и все новости разом на меня обрушатся.
- Так это же здорово. Ты первым посмотришь нового "Тора".
- Я не фанат комиксов, но если он так хорош - то посмотрю.
- И новые серии "Игры Престолов"...
- Только не спойлери.
- Не буду, разумеется. Сам всё увидишь.
- И новые серии "Доктора Кто".
- Ага. Ты как, хочешь отсюда выйти?
- Конечно, хочу. Но для этого мой врач должен убедиться, что я смогу жить во внешнем мире.
- А ты сам как думаешь? Ты здесь уже так давно - тебе стало лучше?
- Стало, да. Кошмары не снятся... после успокоительных вообще ничего не снится, если честно. С другой стороны, здесь не так много факторов, которые могли бы меня травмировать. Но мне кажется, я ещё не готов.
- Извини, нехорошо тогда вышло.
- Да что уж теперь. Ничего, - я напрягся, но он не стал уточнять воспоминания.
- Может, оно было и к лучшему? Ты хотя бы понял, что тебя это парит.
- Может быть. Вот бы оно совсем перестало меня парить...
- Так в чём проблема?
- Так быстро это не лечится, к сожалению. Я лечусь всю жизнь.
С ним заговорила Катрин - наша малышка Кэт. Будучи уже взрослой девушкой, она считала себя пятилетней девочкой. Джеральд удивительно быстро включился в эту игру, но я на всякий случай внимательно следил за тем, чтобы он не сказал чего-нибудь лишнего.
- А где твоя мама?
- Моя мама спит. Её заколдовал злой волшебник. Мне надо её расколдовать, и тогда она проснётся и заберёт меня отсюда.
- А твой папа?
- Я не знаю. Папа давно от нас ушёл.
- Твоя мама обязательно за тобой вернётся, - пообещал Джерри. - Мамы всегда возвращаются.
- Очень жаль её, - негромко пояснил я, когда он снова обернулся ко мне. - Родители наверняка от неё просто избавились.
И тут, в самый разгар знакомств и разговоров, всем посетителям велели выйти. Джерри стал было возмущаться, что он проделал долгий путь ради того, чтобы увидеться со своим другом, но старшая медсестра Амбридж заявила, что пациенты волнуются из-за слишком большого количества незнакомцев и должны получить разрешение на общение с тем или иным посетителем. Это противоречило самому определению "Дня открытых дверей", но когда сестру Амбридж волновали противоречия? Я попытался успокоить Джерри, что уж мне-то наверняка разрешат с ним поговорить, и стал проталкиваться к Амбридж.
- Мне ведь можно общаться с посетителями?
- С кем конкретно из посетителей Вы хотите пообщаться?
- В первую очередь со своим другом, Джеральдом Хоуком. Он специально приехал сюда издалека, чтобы меня навестить. Но и с остальными - тоже.
Но она, похоже, была слишком занята одной из посетительниц, которой вдруг стало нехорошо. Зато я заметил незнакомого мужчину, которого санитар словно загораживал спиной от остальных... вернее, словно он укрылся за спиной санитара, и на него не обратили внимания. Он продолжал беседовать с Кэт, и я решил присоединиться. Всё-таки новые лица были здесь на вес золота.
- Вы не замечали здесь ничего необычного? - спросил он. Похоже, охотник за сенсациями.
- Необычного? Нет. От тех больниц, в которых я бывал в детстве, эта отличается только некоторыми особенностями распорядка... и меню. Инциденты, конечно, случаются, но никакого криминала.
- Вам здесь нравится?
- Знаете, да. - и я повторил то, что уже рассказывал Джерри.
- Почему всех выгнали, а Вы остались? - спросила женщина, которую я тоже раньше не видел. Но почему-то я сразу понял, что она - новая пациентка. Нас предупреждали, что одновременно с посетителями прибудут новенькие, и поначалу их было друг от друга не отличить.
- Наверное, потому что я хорошо умею прятаться, - пожал плечами тот.
Мы решили его не выдавать - он казался интересным типом, хоть и странноватым.
- Раз Вы новенькая, давайте знакомиться, - я решил сразу навести мосты коммуникации. - Меня зовут Мэттью.
- Вы давно здесь?
- Месяца четыре.
- Как долго!
- Это ещё немного. Некоторые здесь годами. Но это те случаи, которые уже не поддаются лечению.
- Вы выглядите нормальным. И все здесь выглядят нормальными...
- А Вы думаете, психи непременно должны бегать, размахивая трусами над головой? Так только в фильмах бывает. Сейчас я спокоен, но видели бы Вы меня, когда мне пытаются сделать укол.
- А что за уколы?
- Просто успокоительное. Но в основном мы пьём таблетки.
- И что бывает после таблеток?
- Ничего особенного. Просто спишь... или тупишь. Здесь можно отлично выспаться. В наши дни уже нет таких страшных лекарств, как раньше. Практически никаких побочных эффектов.
- А почему котики запрещены?
- Это мы с утра рисовали котиков. - я задумчиво стёр пальцем первые две буквы в слове "котики" и одну палочку в букве "Т", так что получилось "никаких гиков". - Домашних животных рисовать нельзя, потому что от этого пациенты слишком волнуются.
- А что тогда можно рисовать на этой вашей арт-терапии?
- То, что успокаивает. В основном цветочки, домики...
К ещё одной женщине, оказавшейся среди здешних постояльцев, я тоже подсел.
- Я не могу здесь долго оставаться, - сказала она. - У меня слишком много работы.
- А кем Вы работаете, если не секрет?
Она заговорщицки нагнулась к моему уху:
- Я работаю на правительство. Меня упрятали сюда, хотя я совершенно здорова.
- Да, это важная работа. - я давно привык подыгрывать другим больным: это было не сложнее, чем поддерживать беседу в обычной жизни. - Но, думаю, в Ваше отсутствие найдётся кому сделать Вашу работу, и всё будет в порядке. А Вы пока отдохнёте.
- Думаете, стоит отдохнуть?.. Мне в последнее время стали сниться кошмары.
- О, знаю по себе: это первый признак переутомления.
Общаясь с новыми пациентками, я заметил, что Джерри разговаривает с сестрой Амбридж. Я решил, что все посетители по очереди будут проходить собеседование, и это было разумно: так можно было убедиться, что они готовы к взаимодействию с пациентами и не причинят им вреда.
Вдруг тишина, воцарившаяся в общем зале после удаления посетителей, нарушилась. Санитары пытались отобрать у малышки Кэт её мягкие игрушки, с которыми она не расставалась. Только что она знакомила Джеймса - так звали единственного оставшегося с нами посетителя - со своим енотом Флаффи: это было её способом сходиться с незнакомыми людьми. А теперь она заплакала и убежала. Остальные побежали за доктором Кийзом - он один мог исправить ситуацию. Но его, как назло, нигде не было. Наконец, кто-то указал мне, в какой палате он находится. Я постучался и заглянул. Он беседовал с ещё одной новой пациенткой, и вездесущий санитар велел мне подождать, но я был настойчив и говорил, что это срочно. Доктор Кийз вышел и предложил мне войти, но я сказал, что не по личному вопросу.
- Вы нам нужны, - я ещё переводил дух, - Потому что у Кэт отняли её игрушки. Она плачет, ей явно стало хуже.
- Кто отнял?!
- Санитары. Как Вы понимаете, мы ничего с этим сделать не можем, поэтому повлияйте на них, пожалуйста!
Я сопроводил его в зал, где санитары как ни в чём не бывало продолжали следить за порядком.
- Где миссис де Грас?
- Она убежала. Я её найду. А Вы пока поговорите с санитарами. Объясните, что с ней так нельзя.
Я нашёл Кэт в игровой комнате, где её утешали остальные.
- Я рассказал доктору Кийзу, - сообщил я ей. - Он обещал вернуть тебе твои игрушки.
Мимо нас вверх по лестнице один из санитаров провёл Джерри, довольно крепко придерживая за плечи.
- Экскурсия? - уточнил я с сомнением.
- Да! В некотором роде.
Некоторое время спустя Джерри появился снова, ещё более недовольный, чем был.
- Безобразие. У вас тут чёрт знает что творится. Я провёл битые полчаса в палате, и ко мне так никто и не подошёл!
- Персонала мало, на всех не хватает, день сегодня хлопотный... Погоди. А ты-то что делал в палате?
- Ну, я вроде как тоже буду с вами лечиться.
Я сначала ему не поверил. Подумал, что это какое-то журналистское расследование с полным погружением, вроде гонзо, - "почувствуй себя пациентом". Даже укол ревности испытал - он тут, значит, не из-за меня, а из-за очередной статьи! Но также у меня начали закрадываться подозрения, что нас обманули и просто замаскировали под "День открытых дверей" приём новых пациентов. Похоже, только два-три человека из присутствующих по-прежнему были признаны нормальными.
Ада - Адерин Бридд - снова была в карцере за то, что залезала на скамейку ногами, а без неё мы не могли показать спектакль, который готовили ко "Дню открытых дверей": это была её идея, и она должна была выступать в самой ответственной роли рассказчицы. Пока санитаров не было видно, у дверей карцера собралась целая толпа. Особенно Адой интересовался, похоже, Джеймс.
- Он - детектив, а она - полицейская под прикрытием, и они расследуют убийство! - прокричала мне "работающая на правительство" пациентка, пробегая в том же направлении.
- О каком убийстве здесь все говорят? - спросил Джерри.
- Понятия не имею, - пожал плечами я. - Должно быть, кто-то случайно посмотрел новости по телеку или нашёл где-то обрывок газеты. В клинике на моей памяти никаких убийств не было.
Кто-то написал мелом на доске в игровой комнате "В нашем мире много психов, Каждый третий - это псих, Говори со мною тихо: Может, я один из них". Крошке Кэт этот стишок очень понравился, она использовала его как считалочку. Я дописал ещё один: "Если каждый психопат, Где на всех достать лопат". Дописывал я уже в присутствии санитара, который дождался, пока я закончу, и стёр все надписи, - но Кэт свою считалочку запомнила и повторила для новоприбывших. Оба раза "одним из них" оказывался я.
- Это Вы написали? - спросил меня санитар.
- Только второй, - честно признался я. - Первый здесь уже был. Кто его написал - не знаю.
- И что Вы хотели этим сказать?
- Ничего. Просто вспомнил второй стишок на тему психов и решил присоединиться.
"Рисунки запрещены", - написал санитар на доске.
- Лучше бы он написал "Надписи запрещены", - посетовал я.
- Тогда это тоже было бы надписью.
- Так в том и концепт.
Мел у нас забрали тоже.
- А мел-то чем опасен? - расстроились пациенты. - Потому, что его можно проглотить?
- Мел можно есть, - сказал я. - В нём кальций.
- Я однажды попробовала съесть мел, - поделилась Кэт. - Но он был цветной и невкусный.
За неимением других развлечений решили поиграть в "Крокодила": вытягиваешь наугад карточку с двумя рисунками на разных сторонах, выбираешь понравившееся изображение и объясняешь его жестами. Игра простая, но отлично убивает время, и все получают удовольствие. Правда, в какой-то момент одна из участниц по незнанию показала пальцами ножницы - да так, будто она отрезает ими пальцы другой руки... но мне, хоть и не сразу, удалось взять себя в руки. А потом Кэт стала говорить, что для того, чтобы победить злого волшебника, заколдовавшего её маму, ей, наверное, нужен меч. Я насилу её убедил, что меч ей не нужен, а нужен, например, прекрасный принц, который её маму расколдует обратно. Но вот кто-то упомянул некоего МакБрайда, Кэт предположила, что это и есть злой волшебник, а ей ответили, что МакБрайд - это убийца, которого по телевизору показывали... и все разбежались. А так хорошо начинали играть, если бы не это убийство неведомое.
- Джон Голт - это как чёрный археолог? И другие городские легенды? - спрашивал у кого-то Джеймс.
- Ничего не слышал о чёрном археологе, - заинтересовался я.
- А о Джоне Голте что-нибудь слышали?
- Это местная легенда. Пациенты верят, что однажды Джон Голт придёт и освободит их всех.
- Говорят, он полицейский? Или врач?
- Версии разнятся, но он точно не врач. Во всех легендах он против врачей. Это некая внешняя сила, выступающая на стороне пациентов.
- А как он выглядит?
- Никто не знает. Но все уверены, что когда Джон Голт явится, они его каким-то образом узнают.
Договорить мы не успели - всех созвали в общий зал на сеанс групповой терапии.
- Вы теперь тоже пациент? - спросил Джеймс у Джеральда. - Что с Вами случилось?
- Я не могу жить спокойно, когда меня окружают убийцы. В моём городе живут сплошные убийцы.
- Убийцы?.. - я приготовился было к проповеди о вегетарианстве.
- Они вернулись с войны, где все они убивали. И живут среди нас, ходят по улицам. Хотя не умеют ничего, кроме как убивать.
- Ветераны, что ли? - догадался Джеймс.
- Им тоже нелегко приходится, - примирительно заметил я, мысленно порадовавшись, что не служил и не вхожу для Джерри в категорию "убийц". Но радость была недолгой.
- И каждый из нас может стать убийцей. И ты. И ты. И я тоже. Каждого из нас могут послать убивать, и мы пойдём, и будем убивать!
Пока он убедительно разливался о том, что мы все в опасности, я всё больше понимал, что он не шутит и не притворяется. Вот так живёшь с человеком, а он становится параноиком. И ведь к этому шло. Теперь понятно, почему он был таким нервным и раздражительным. Я даже испытал некоторое чувство вины за то, что сразу не разглядел первые симптомы. Что ж, по крайней мере, теперь мы будем вместе, и я смогу за ним приглядывать. Правда, я не понимал, зачем он поначалу врал мне, что приехал просто навестить. Что-то в этом было странное и загадочное.
- Мы с тобой тут оба ненормальные, Соколиный глаз! - особенно горячо монологу Джерри обрадовалась Джинни Дарк, давняя пациентка, раскрашивавшая чем-то (не уверен, что хочу знать, чем) лицо и носящая маску. Говорили, что перевели её из тюрьмы, где она сидела за серийные убийства, и её слова это периодически подтверждали. - А мне нечего бояться, я уже убийца!
- А почему "Соколиный глаз"?
- Потому что, если назвать твоё настоящее имя, они тебя узнают и за тобой придут.
Потом всем приказали сесть. Мест на скамейках было мало, я предпочёл бы и постоять, но когда санитар гаркнул "Сидеть!", я развёл руками и сел на пол там же, где стоял. Меня всё равно подняли и усадили на скамью рядом с Джерри. Групповая терапия была посвящена Катрин - у которой, видимо, опять забрали игрушки, потому что она опять куда-то убежала, но говорить о ней в её отсутствие сестру Амбридж совершенно не смущало. Она велела санитарам привести Катрин, но доктор Кийз увязался за ними, чтобы проследить. Когда Кэт пришла, Амбридж устроила ей допрос:
- Миссис де Грас, сколько Вам лет?
- Не знаю. Наверное, пять. Или шесть.
- Вы хотите, чтобы за Вами пришла мама?
- Да. Но мою маму заколдовал волшебник. Я не знаю, как её расколдовать.
- А разве Вы не хотите повзрослеть?
- Нет. Мне не нравятся взрослые.
- Все здесь присутствующие - взрослые люди. Вы хотите сказать, что они все Вам не нравятся?
- Некоторые нравятся. Но я не хочу быть взрослой. Я решила, что не буду взрослеть, и не стала!
Сестра Амбридж заключила, что это подтверждает её слова о том, что Катрин прячется от проблем при помощи инфантилизма и, разрешая ей играть с игрушками, мы этому потакаем. Затем она предложила желающим высказаться о том, что нужно сделать, - без конкретных названий препаратов и психологических методик, - чтобы помочь Катрин поправиться и выйти из больницы. Все говорили о том, что, насильно отбирая у Кэт игрушки, ей делают только хуже и что она может повзрослеть сама, если её не трогать. Ада, которую на время терапии выпустили из карцера, всё время что-то выкрикивала с места, и Амбридж переключилась на неё:
- Мисс Брид, Вы хотите, чтобы миссис де Грас стало лучше?
- Это вопрос с подвохом, я не буду на него отвечать.
- Но Вы же не хотите, чтобы она осталась здесь на всю жизнь?
- "Как давно Вы перестали пить коньяк по утрам", - прокомментировал я. Что бы ни ответила Адерин, Амбридж вывернет это так, что если мы желаем Кэт добра - мы должны согласиться с ней, а если не согласимся - значит, не желаем.
- А почему, в самом деле, мы не пьём коньяк? Мы можем за это проголосовать?
Все дружно проголосовали за коньяк, а Адерин уволокли в карцер за выкрики "Ложь, п@дёж и провокация". Сестра Амбридж хотела было завершить сеанс, поскольку "пациенты слишком возбудились", но несколько человек, включая меня, так долго держали руки поднятыми, чтобы высказаться, что она это позволила - хотя я понимал, насколько бессмысленно вступать с ней в дискуссии. Я постарался быть краток. И вежлив.
- Я ничерта не смыслю в психологии, но мне кажется очевидным, что, показывая Катрин, что взрослый мир к ней враждебен, мы только укрепим её в желании никогда не взрослеть. Когда мы взрослеем, мы попадаем в безопасное пространство, в котором мы можем сами распоряжаться собой и своим имуществом, сами выбираем, что делать, а что нет, и никто не посягает на нашу свободу. А как можно захотеть взрослеть, если это пространство жестоко и несправедливо? Уж лучше в таком случае остаться ребёнком.
- Но когда мы взрослеем, мы также начинаем жить в обществе и следовать его законам. Например, законом запрещается хранить наркотики...
- Вы приравниваете мягкие игрушки к наркотикам? Серьёзно? Этот аргумент не имеет смысла, поскольку законами не запрещены мягкие игрушки.
- Мягкие игрушки - как и вообще любые игрушки - запрещены уставом больницы.
- На каком основании?
- Они представляют опасность. Был случай, когда один пациент задушил другого при помощи мягкой игрушки.
- Всё что угодно может представлять опасность. Я прямо сейчас могу снять рубашку и затолкать её кому-нибудь в горло. Но устав не запрещает носить одежду. А Катрин не способна причинить никому вред.
Диалог зашёл в тупик и завершился. Я всё равно ничем не мог помочь малышке Кэт. Я не был сторонником того, чтобы отпустить её на свободу и вообще распустить всех пациентов. Если о ней некому будет позаботиться, в большом мире она просто пропадёт.
Проголосовали за то, чтобы разрешить Катрин иметь при себе мягкие игрушки. Пациенты хотели, чтобы игрушки разрешили сразу всем, но сестра Амбридж предупредила, что в такой формулировке это будет уже другим голосованием, и я с ещё несколькими голосами разума убедили их, что лучше начать с малого и быть конкретнее. После этого доктор Мари Экман вынесла на голосование предложение отправить старшую сестру Амбридж в оплачиваемый отпуск. Я добавил, что повышение квалификации было бы полезней отпуска, а Амбридж сказала, что в её отсутствие её будет замещать старший санитар. Так она хотела запугать пациентов, которые этого санитара оправданно боялись. Я напомнил им, что санитар останется санитаром и не получит полномочия медсестры. Проголосовали.
После такого сеанса терапии я чувствовал себя подавленным. Я пытался подбодрить других и себя, говоря, что сегодня просто особенный день - персонал на взводе и оттого закручивает гайки. Что санитары раньше были не такими нервными. Не помогло. Пока я бродил без дела по коридорам, наша посетительница, медсестра Лэндри, которая хотела устроиться на работу в Дом восходящего солнца и говорила, что чувствует, что она здесь нужна, пригласила всех желающих в кабинет доктора Кийза. Этот небольшой, но уютный кабинет с мягким диваном был, пожалуй, единственным местом во всей больнице, где я мог чувствовать себя как дома. Конечно, я согласился.
Сестра Лэндри сказала, что мы можем поделиться тем, что нас в настоящий момент больше всего волнует. Говорить о себе, а не о других, говорить по желанию и просто с места, а не поднимая руку и не вставая, как предпочитала сестра Амбридж. И начала она с себя. Говорила о том, как важно сделать больницу домом для тех, кто живёт в ней временно - и особенно для тех, кто по той или иной причине живёт в ней постоянно. О том, как находить пациентам занятия, как ручной труд может быть наградой, а не наказанием... И всё это она хотела воплотить здесь. Меня даже немного смущало её упорство. Для того, чтобы так горячо желать помочь и не разочаровываться, нужно быть святой... или тоже чуточку сумасшедшей.
И я тоже решил выговориться. Почему-то в собравшейся у Кийза компании не страшно было показаться уязвимым. И не нужно было отстаивать свою правоту - можно было просто открыться.
- Раз мы говорим о том, что волнует прямо сейчас... Сейчас я думаю о том, что в этой больнице я мог бы чувствовать себя вполне комфортно. Я в безопасности, мне ничто не угрожает, и для меня не составляет труда не нарушать правила и тем самым избегать наказаний. Но человек - животное социальное, а так уж устроена их психика, что если в коллективе страдает кто-то один, атмосфера всего коллектива нарушается. Мы не можем чувствовать себя хорошо, когда кому-то рядом плохо и ты не можешь ничем помочь. "Эмпатия" называется. И когда у Кэт отбирают её игрушки... мне хотелось бы как-то защитить её или хотя бы утешить. Но если я скажу ей, что всё будет хорошо и её больше никто не тронет, это будет неправдой, потому что мы ничего не можем сделать против санитаров. Поэтому сейчас я не могу чувствовать себя здесь в безопасности.
И сестра Лэндри сказала, что это естественно - чувствовать себя так, и что это действительно важно - чтобы комфортно было всем. Мы ещё немного поговорили о Катрин, и кто-то высказал отличную идею: раз мы относимся к ней, как к ребёнку, то нужно помочь ей развиваться, как ребёнку - учиться новому и так становиться старше. А потом родилось прекрасное предложение поздравить её с днём рождения, подарить какую-нибудь игрушку, - чтобы она поверила, что стала на год старше. По привычке некоторые спросили, проголосуем ли мы за это, но это оказалось не нужно: предложение поддержали единодушно. В дверь тем временем стали заглядывать санитары, чтобы позвать всех в общий зал, и после третьего раза нам пришлось подчиниться.
В общем зале сестра Амбридж огласила результаты голосований. Идея с коньяком предсказуемо не выгорела, но Амбридж объяснила это не тем, что устав запрещал алкоголь из-за его несовместимости со многими препаратами и возбуждающего воздействия, а тем, что не было набрано достаточного количества голосов. Пациенты разочарованно загудели и решили в следующий раз голосовать хотя бы за пиво. Я сказал, что среди нас есть дети, которым алкоголь нельзя, поэтому не так страшно, что голосование не показало сто процентов. Провалилась и идея с отпуском - по той же причине. При этом сестра Амбридж никогда не говорила, сколько голосов нужно для положительного ответа, и ссылалась на некий документ с порядком голосования, который тоже никто в глаза не видел.
Очевидно, что "демократия" с самого начала была фикцией, но я только теперь начал замечать, как множился вокруг неё душный ком вранья. Сказать пациентам, что они на самом деле не влияют на принятие решений, было бы честнее и проще. Последней каплей стало объявление сестры Амбридж о том, что голосование за возвращение Кэт игрушек также не было учтено, поскольку не был подан список проголосовавших. Дескать, то, что Адерин не умеет писать, - наша проблема и вот такие хреновые у Катрин заступники. Но попытка настроить нас друг против друга не прокатила. Пациенты стали возмущаться, что сперва нужно было озвучить правила голосования, а уже потом - принимать голоса, и обратили внимание на то, что Адерин собирала голоса за коньяк, а не за игрушки. Следовательно, списки подменили. Те, кто составлял и подавал списки, узнали свой почерк и указали на ошибку. Успокоить пациентов удалось только тем, что можно будет проголосовать по этому вопросу ещё раз.
В качестве компромисса сестра Амбридж предложила следующее развлечение: каждому предлагалось написать свои предложения по улучшению распорядка больницы. Я спросил, ограничено ли количество предложений от одного лица, и она ответила, что не больше одного листа. Что ж, у меня мелкий почерк, а у листа две стороны. Ручка была одна на всех - я дождался, когда она попадёт ко мне в руки, и начал писать - всё, что приходило в голову, всё, что казалось важным для существования. Разрешить говорить. Разрешить молчать. Разрешить лениться. Разрешить хранить секреты. Разрешить бояться. Разрешить задавать вопросы. Разрешить возражать. Разрешить мечтать. Разрешить наслаждаться тишиной. В этом было что-то среднее между "конституцией Ужуписа" и терапией - я давно не писал на бумаге, и меня захватил сам процесс. Мне было важно донести то, что необходимы только права, и никаких запретов и ограничений. И то, что запрещать простые вещи вроде мягких игрушек - не менее абсурдно, чем разрешить дышать. С абсурдом можно бороться только абсурдом.
Адерин напомнила, что не умеет писать, и хотела продиктовать кому-нибудь свои предложения, но сестра Амбридж сказала, что в правилах прописано: написать - значит, написать. Шикарно: физическая невозможность писать правилами не учитывается, нет ножек - нет мультиков. Я начал подозревать, что устав, правила и распоряжения главврача она выдумывала на ходу, потому как у пациентов всё равно не было возможности проверить.
Начался обед, а я всё писал. Амбридж меня торопила, и я торопился, но писал. Во время обеда крошку Кэт поздравили с днём рождения и подарили белого шахматного коня - шахматы ещё не были запрещены уставом. Теперь ей исполнилось семь, и она была очень рада поздравлениям. Сработало! К этому коню бы принца, но для этого пока рановато.
Я отвлёкся ненадолго и закончил список на 58-м предложении. Влезло, конечно, не всё, о чём я думал, но правила есть правила. Я сдал листок, отдал ручку и испытал даже некое облегчение. Теперь я мог быть свободен и вышел, пока у Амбридж, чего доброго, не возникли вопросы. Я немного боялся, что листок она просто порвёт, но это было не главным. Главным было то, что она подорвала доверие к себе. Некоторые пациенты отказывались передавать ей свои предложения и хотели, чтобы их записки попали непосредственно в руки главврача. Правда, я сомневался, что главврач был на нашей, а не на её стороне, но начало было положено. И на первом же перекрёстке коридоров я услышал:
- Мне кажется, единственный способ что-то изменить - это физически нейтрализовать Амбридж.
- Убийство - это не выход, - привычно возразил я. - Нас всех посадят в тюрьму, или запрут здесь же до конца наших дней.
- А я говорю не об убийстве. Можно, например, связать...
- Это тоже считается за причинение вреда. К тому же останутся санитары.
- И что же тогда делать?
- Что-то сделать можно только снаружи. - и я неожиданно для себя самого озвучил то, что уже некоторое время как пришло мне в голову. - Я дееспособен, и могу выйти отсюда, если мой лечащий врач признает, что я могу жить во внешнем мире. Да, возможно, это преждевременно, но для общества я не опасен. И оттуда, снаружи... я могу попытаться привлечь внимание к тому, что здесь происходит.
Страшно, конечно. Неожиданно страшно возвращаться туда, где толпы незнакомых, непредсказуемых людей и предметов. Где осколок стекла от разбитой кем-то бутылки может в любой момент впиться тебе в ногу, а протягивая ладонь к поручню эскалатора, никогда не знаешь, не воткнул ли в него какой-нибудь шутник булавку. Но чем дольше остаёшься в Доме восходящего солнца, привыкая к безопасности, тем сложнее отсюда выйти. А не выйти нельзя. Некому, кроме меня.
- А вот и Вы. - Кийз как раз проходил мимо, и я вцепился в свой шанс, пока не передумал. - Мы как раз о Вас вспоминали.
- Я могу чем-то помочь?
- Да. Только Вы и можете. Я хотел поговорить с Вами... попросить дать мне разрешение выйти отсюда. Возможно, я ещё не долечился. - преувеличивать свои возможности не было смысла, да и врать я мог бы кому угодно, кроме Кийза, поэтому решил быть откровенным до конца. - Но если я не справлюсь, я вернусь - сюда или ещё в какую-нибудь больницу. А на свободе я хотя бы смогу рассказать кому-то о том, что здесь творится... дедовщина.
Согласился он неожиданно легко. Ещё более неожиданно, чем мне было произнести всё это.
- Конечно, я дам согласие. И Вы сможете приходить ко мне домой как к терапевту.
Мне показалось, или это прозвучало двусмысленно? Быть может, потому, что раньше врачи ни разу не приглашали меня к себе, а принимали в кабинете? Не важно. Я был чертовски ему благодарен.
- Спасибо. Конечно, я буду приходить.
- Я сам уже думал о том, чтобы обратиться к спонсорам больницы.
- Одних спонсоров недостаточно. В их руках только деньги. Нужно дойти до высших инстанций, до специалистов... хотя я не знаю, как всё это устроено.
Решимость доктора Кийза меня несколько успокоила. Здесь, пока за спиной сестры Амбридж маячила тень полумифического главврача, он не имел права голоса, - но если он заговорит с медицинским сообществом, к нему прислушаются охотнее, чем к какому-то психу. Это, впрочем, не отменяло моего намерения покинуть Дом как можно скорее. Не стоит всё перекладывать на чужие плечи.
События раскручивались всё быстрее. Когда я вернулся в зал, почти все пациенты уже сдали свои листочки с предложениями. Джерри преподнёс Амбридж неведомо откуда добытую им белую розу, и мы все его поддержали, надеясь, что она немного оттает. Она утверждала, что не имеет права принимать взятки, но когда её убедили, что ей делают подарок как человеку и женщине, а не как врачу, она сдалась. Казалось, что-то немного наладилось. Но тут Амбридж подозвала к себе Катрин и попросила прочитать вслух какое-то письмо. Кэт воскликнула, что не будет этого делать и это всё неправда, расплакалась и убежала. Ада взглянула на обронённое ей письмо и изменилась в лице.
- Ты оказываешь давление на ребёнка при помощи сообщения о смерти её родственника? Да что же ты за человек-то такой?
- Вы не имеете права требовать от неё разглашения личной информации, - поддержал Джеймс. В его голосе прорезались такие... особые бескомпромиссные нотки. Военный или коп?.. - Вы не её опекун.
- Я не требовала. Я предложила поделиться.
- Вы не сказали "Вы можете с нами поделиться, если захотите", - напомнил я. - Вы сказали "Прочитайте это вслух, пожалуйста". Отдали распоряжение, как старшая. А она всё ещё ребёнок.
Значит, у Катрин кто-то умер? Её мама, которая, вероятно, находилась в коме? Паршиво, очень паршиво, если надежды у неё не останется.
Адерин продолжала сидеть у Амбридж на столе и высказывать ей претензии, поэтому санитар подкрался к ней сзади, вколол успокоительное и унёс. И шапку у неё постоянно отбирали, не иначе как придумав очередной бредовый пункт устава про запрет головных уборов. После обеда Амбридж разрешила показать спектакль, но без Ады мы по-прежнему не могли это сделать. Пришлось ждать, пока она придёт в себя и санитар приведёт её под присмотром доктора Кийза.
Начались нехитрые приготовления: Джинни Дарк достала чёрную шаль, Катрин переоделась в белое платье, я за неимением лучшего взял из палаты простынь. Сдвинули скамьи для зрителей и освободили пространство сцены. Спектакль был по "Дюймовочке", мы почти не репетировали, вызвавшихся участников не хватало, и Адерин привлекла добровольцев из зрительного зала. Быстрым дайджестом "краткого содержания предыдущих серий" при помощи добровольцев показали, как к Дюймовочке сватался Лягушонок (корпорация "Жаба и сын" в одном лице) и как её похитил Жук, и как долго брошенная Дюймовочка шла по снегу. Потом на сцену вышли Мышь и Крот, а Ласточку прятали за простынёй в дверном проёме. Крот показывал Дюймовочке свои владения, а в одну комнату велел не заглядывать - это была моя идея, от которой немного веяло Синей Бородой.
Санитар немедленно пошёл проверить, что там за простынёй, поэтому, когда Дюймовочка открыла дверь, обнаружила Ласточку и освободила её, выглядело это так, будто Ласточка сбегала от санитара. Я играл принца, он же король эльфов, к которому прилетела Ласточка, чтобы позвать на помощь Дюймовочке. По идее Адерин, принц был Джоном Голтом, но я не стал это озвучивать - персонал на это имя реагировал нервно, заменял его "Тем-кого-нельзя-называть" и рвал записки, которые время от времени находили в больнице за подписью Джона Голта. Я вообще не знал, что принцу полагается говорить, и решил, что пантомима выразительней. Я накинул на плечи простыню в качестве плаща, принц и Крот фехтовали при помощи швабры и веника, и Крот был повержен. При подготовке спектакля я волновался, не подведёт ли меня воображение, если я буду делать вид, что принц вооружён мечом. Спасла положение Адерин, которая назначила Крота Дартом Вейдером, а Дюймовочку - принцессой Леей. Я представлял, что это световой меч, и азарт представления так меня захватил, что я ничего не боялся.
Ласточка и принц унесли Дюймовочку, держа вокруг неё кольцо рук - Катрин боялась прикосновений. У Дюймовочки выросли крылья, и я впервые за весь спектакль заговорил, объявив, что она будет править волшебной страной. Санитар уже стоял перед нами с наручниками вместо свадебных колец наготове, но спектакль необходимо было закончить несмотря ни на что. Я видел, как Кэт счастлива быть принцессой, а Крот сделал предложение Мыши, и для них тоже был хэппи-энд. Зрителям понравилось. Но сестра Амбридж спросила, помним ли мы об условии, при котором нам разрешали сыграть спектакль.
- Мы обещали не нарушать правил больницы, и мы их не нарушали, - недоумевал я.
- Вы должны провести полчаса в палатах поодиночке и принять успокоительное. Как и ваши друзья, которых вы об этом не предупредили.
Вышло неловко. Амбридж действительно говорила о последствиях. Я сказал, что я не против отдохнуть в палате, хоть успокоительное мне и не требуется - я был спокоен и так. Но вмешался доктор Кийз, говоря, что Адерин Бридд только что кололи успокоительное и передозировка может её убить. Затянувшееся препирательство рисковало повысить потребность в успокоительных больше, чем сам спектакль. Кийза успокоили, что речь идёт о таблетках, а не уколах, но он всё равно увязался проследить за своими пациентами. Привлечённых на эпизодические роли трогать всё-таки не стали - или же увели позже. А всю нашу импровизированную труппу разместили по одиночным палатам в одном коридоре.
- Если Вы притворитесь спящим, я дам Вам плацебо, - шепнул Кийз, когда я забрался на койку.
- Хорошо. - это было кстати: в такой день быть сонным - непозволительная роскошь.
- Притворяться придётся полчаса.
- Что поделать. Давайте.
Я устроился поудобнее, приготовившись вздремнуть. Когда голоса санитаров стихли, я приоткрыл глаза. Пару минут спустя дверь палаты, к вящему моему удивлению, тоже приоткрылась, и вошёл незнакомый мужчина. Белого халата на нём не было. Он по-хозяйски присел на стул.
- Здравствуйте. Я от Джона Голта. Могу я задать Вам несколько вопросов?
- Валяйте. Может, хоть Вы мне объясните, кто такой этот Джон Голт.
- Чего Вы хотите?
- Я? Смотря что Вы можете предложить.
- Ну почему все задают мне этот вопрос? - расстроился мужчина. - Дело не в том, что я могу предложить. Дело в том, чего хотите Вы.
- Вы из этих... из мормонов? - заняться всё равно было нечем, а разговаривать с психами я уже привык.
- Нет. Я от Джона Голта. Он может исполнить Ваши желания.
- Но он же не всемогущий, этот Джон Голт. И почему он не пришёл сам, раз так о нас беспокоится?
- Он не может сам прийти. Не в состоянии.
Понятно. Мессия всех психов, миллиардер Джон Голт лежит где-то в коме, а дело его живёт. Очень убедительно. Почему мужик сразу не назвался самим Джоном Голтом?
- Вам лучше обратиться к кому-нибудь ещё. Здесь много его поклонников.
- С некоторыми я уже говорил. Теперь я хочу поговорить с Вами. Вы хотите выйти отсюда?
- Хочу. И выйду - как только мой врач даст на это согласие.
- Чем Вы займётесь, когда выйдете?
- А это Джона Голта не касается.
- Вы хотите выйти отсюда быстрее? Намного быстрее. Почти сразу.
Я задумчиво посмотрел на окно - не самый быстрый способ, учитывая решётки. Становилось любопытно. Банда анархистов, борющихся за освобождение психов? Сектанты? Мошенники? В чём выгода подстрекать больных к побегу? Я подумал, что можно вытянуть из посетителя ещё немного информации.
- Я хочу выйти отсюда легально. Но предположим, что я соглашусь. Что для этого нужно сделать?
- А что Вы готовы за это дать?
- О, это уже интересней. А что вам нужно?
- Дело не в том, что мне нужно, а в том, что Вы готовы отдать.
- Я это уже слышал. Будьте конкретней. Я готов отдать свой старый тапочек, но вряд ли это то, что вы хотите.
- Готовы ли Вы отдать что-то ценное?
- Вот, другое дело. Значит, Вы спекулируете именем Джона Голта, чтобы выманивать у доверчивых психов ценные вещи? Умно. Но ценных вещей у меня нет. Ни драгоценностей, ни антиквариата, ни подлинников эпохи Ренессанса... только стипендия. Была.
- Джону Голту не нужны ваши деньги и драгоценности.
- А, я понял. Джон Голт - маг и волшебник и берёт плату абстрактными вещами, да? И многие покупаются и отдают свою... любовь, свободу, и что там ещё может быть?..
- Некоторые соглашаются. - проповедник обладал профессиональным терпением. - Вы всё-таки подумайте.
- Извините, но нет. Джону Голту я не готов отдать ничего. Даже старый тапочек.
Мне уже совсем не хотелось его задерживать, но он не торопился, будто ему неловко было уходить ни с чем и бросать меня вот так. В конце концов мы вежливо пожелали друг другу удачи, и он ушёл. Я хотел было возобновить попытку вздремнуть, но в коридоре появились сочувствующие, а мои соседи уже проснулись - либо, как и я, тоже приняли плацебо.
- Как ты там? - просунулся в дверь Джеральд.
- Отлично себя чувствую. Только какой-то мошенник ко мне заходил. Вот такая тут безопасность.
- Мы не слышали, как ты говорил, - сообщили из соседних палат.
- Мы тихо говорили.
- Я его не видел, - заявил санитар, дежуривший в коридоре.
- Видимо, его впустил кто-то из врачей, и так же выпустил.
- Он тебе не приснился?
- Нет. Я умею отличать сны от реальности. И прозрачным он не был, и сквозь стену не проходил. Вошёл в дверь и так же вышел.
- И что он хотел?
- Ссылался на Джона Голта, предлагал помочь выйти отсюда за какие-то ценности. Я его вежливо послал.
- Ко мне тоже от Джона Голта заходили, - подтвердил Джерри. - Твой как выглядел?
- Как мужчина средних лет. Представительный такой, усатый. Во что был одет - не помню.
- Мой был в очках... А усов, кажется, не было.
У меня возникло неприятное ощущение, что меня держат за психа больше, чем я есть. Разговор не мог мне привидеться, потому что не мог. У меня не бывает галлюцинаций. Тем более после плацебо. Или это было не плацебо?..
- А ко мне не заходили, - расстроилась Катрин. - Наверное, потому, что я ещё маленькая и у меня нет ничего ценного. Но я даже не знаю, что бы я сказала, если бы ко мне пришли.
- Надо говорить, что ты с незнакомыми дядями не разговариваешь, - подсказал я.
Когда положенные полчаса прошли, мы вышли из нашего заключения и спустились в зал. Там тоже случилось нечто странное: Джеральд остановился лицом к стене и остался стоять. На оклики и прикосновения не реагировал, будто окаменел. Я перепугался не на шутку: раньше с ним такого не случалось. Врачи не объясняли, что с ним произошло, только велели отойти от него и уверяли, что всё хорошо. Но это было, чёрт возьми, не хорошо. А они ничего не делали!
- Надеюсь, Вы знаете, что у вас по больнице свободно расхаживают мошенники? - поинтересовался я у сестры Амбридж.
- Да, знаю.
- И что? Они арестованы? Им запретили приходить? - теперь сомнения в собственной вменяемости почему-то улетучились. У Амбридж галлюцинаций точно быть не может.
- Они больше не придут.
Амбридж велела всем сесть, не обращая внимания на Джерри, и сказала, что это всё из-за "Дня открытых дверей", придуманного доктором Кийзом и другими докторами - дескать, пациенты слишком переволновались, поэтому то Стелла Макдональд падала в обморок, то Джеральд Хоук зависал на месте. Прекрасная тактика - перекладывать с больной головы на здоровую. Затем она раскритиковала спектакль: он, оказывается, искажал произведение Андерсона (который такой трэш писал, что никому и в кошмарах не снилось, вспомнить хоть Красные башмачки), высмеивал традиционные ценности Америки (что нетрадиционного в союзе Дюймовочки и принца или двух грызунов, видовое различие?) и вообще не был профессиональным (то есть для любительской постановки мы должны были выписать настоящих актёров?). Похоже, традицией спектакли не станут, а жаль.
В довершение она обвинила участников спектакля в краже планшета из её сумочки. Поскольку во время представления похожий гаджет, при помощи которого она воспроизводила саундтрек, был в руках у Адерин, крыть было нечем: Ада наверняка поняла, что просить у персонала смартфон бесполезно, а у посетителей гаджеты забрали, - вот она и решила украсть, что под руку подвернулось. Амбридж велела обыскать всех, но санитар первым делом направился к Адерин. Джеймс напомнил, что обыскивать женщин имеют право только женщины. Что бы мы без него делали? Кем бы он ни был, опыт у него явно был. Адерин восприняла идею обыска с энтузиазмом и принялась раздеваться, что закончилось, разумеется, карцером. Я тоже был не против обыска, но обо мне уже и не вспомнили.
Как только Джерри пришёл в себя, мы сразу его обступили - что его, похоже, удивило.
- Всё в порядке. Я немного задумался.
- Немного? Ты залипал минут десять. И часто с тобой так?
- У меня просто низкое давление. Всё нормально.
- Это не_нормально! Раньше такого с тобой не было!
Амбридж объявила голосование по вынесенным нами предложениям. Я, если честно, не ожидал, что предложения мы писали для голосования, но тем лучше. Первый лист Амбридж зачитывала с удовольствием: дескать, больница у нас такая замечательная, что нужно пригласить представителей телевидения, чтобы снять о нас сериал с мисс Амбридж в главной роли. У меня возникло стойкое ощущение, что написано на листе что-то совсем другое, а Амбридж снова сочиняет на ходу, выдавая желаемое за действительное. И начали закрадываться подозрения, не сходит ли она сама с ума от безнаказанности и недостатка внимания. И что делать, если они оправдаются? Кто её госпитализирует?..
- Вы палитесь, - сказал я. - Давайте лучше я прочитаю. Я умею держать каменное лицо.
- Я не палюсь, я радуюсь! Давайте проголосуем за это замечательное предложение.
Проголосовали. Хоть какая-то огласка - лучше, чем ничего.
Доктор Экман тоже озвучила предложение: провести повторный осмотр больных независимой комиссией, поскольку у неё возникли подозрения, что некоторые из них здоровы. Аккредитация больницы также означала, что осмотр пройдёт и медперсонал. Это было отличной идеей, и за неё я тоже охотно проголосовал - подспудно уже понимая, что сколько бы мы ни выводили свои фамилии на бумажке, ничего не изменится. И всё же что-то заставляло участвовать в этом ритуале убийства времени.
Амбридж взялась за мою бумажку с предложениями, и я приготовился к тому, что она снова выдаст какую-нибудь сахарную тираду - при том, что даже издалека было заметно, что фразы на листке были короткими и в столбик. Однако она честно озвучила, что-де мистер Роланди (она постоянно называла меня "Роналди", видимо, по аналогии с Роналдо, и фамилию доктора Кийза путала тоже) написал много прекрасных предложений, из которых она выберет несколько, чтобы не зачитывать все 58. Мне не терпелось услышать, какие именно пункты она сочтёт наиболее безопасными.
- Вот, например: "Разрешить гоняться за бабочками".
- Бабочек жалко, - возразил Джеймс.
- Я же не призываю их убивать! - возмутился я.
- Никто не хочет проголосовать? Нет? Тогда вот ещё: "Разрешить завтракать".
- А нам что, запрещено было завтракать? - кто-то начал осознавать абсурдность ситуации. Замечательно.
- А откуда вы знаете, что будет завтра? Вдруг запретят? - ответил я. - Игрушки поначалу тоже не запрещали.
- Ну, кто будет голосовать? Если сегодня не проголосуете, завтра завтрака может и не быть, - поддержала меня Амбридж.
- Завтрак запретить нельзя, - Джеймс оставался восхитительным занудой. - Трёхразовое питание входит в обязательный минимум ухода за пациентами.
- Хорошо. Здесь ещё много замечательных предложений. Мне очень нравится предложение "Разрешить чистить зубы". Согласитесь, что чистить зубы - это очень важно.
- А я не буду чистить зубы, - мрачно откликнулась одна из пациенток. - Может, тогда я попаду к стоматологу и хотя бы ненадолго отсюда выйду.
- Не волнуйтесь, - утешила её Амбридж, - Зубы Вам вылечат и здесь. У нас многопрофильный центр.
- И родильное отделение в нём есть? Мэттью, почему ты не написал "Разрешить заводить детей"?
- Потому что заводить детей здесь - негуманно по отношению к детям.
Голосование завершилось. Санитар снова написал на стене "Порядок. Дисциплина" и попытался нарисовать морду котика с двумя скрещенными костями. То есть, новая чёрная маска Джинни Дарк, отражающая её внутреннее состояние, по мнению Амбридж "вгоняла в депрессию" других пациентов, а кости - нет? Чтобы крошка Кэт не пугалась, я поспешил объяснить, что это кошачий пиратский флаг - Весёлый Котжер. Для верности санитар рисунок перечеркнул, но Амбридж велела его убрать. Мы предположили, что у бедняги санитара просто аллергия на котиков или какая-то детская травма.
- Разговоры о домашних животных запрещены, - объявила Амбридж.
Мы попробовали говорить о диких животных, но и их запретили очень быстро. Тогда я не выдержал.
- Давайте поговорим о растениях. Например, об огурцах. Огурцы бывают...
- ...бешеные.
- Огурцы бывают: зелёные! Продолговатые! Пупырчатые! И солёные.
- А зелёные и продолговатые одновременно?
- Ни в коем случае. Никогда не путайте между собой зелёные и продолговатые огурцы. Это разные цвета.
- Сейчас нам запретят говорить о... продолговатом.
- Это не страшно. Есть ещё такие огурцы, которые помидоры. Они отличаются краснотой и округлостью! И кабачки... чёрт, они тоже продолговатые.
Санитар написал на доске: "Разговоры о флоре и фауне запрещены с 9.00 до 23.00".
- Заметьте, - сказал я, - После полуночи мы можем превращаться в тыкву.
- И всю ночь говорить об огурцах.
Санитар написал: "Сомнительные разговоры запрещены".
- Это что же, теперь все разговоры запрещены? - недоумевал Джеймс.
- Нет. Только сомнительные. Но я не сомневаюсь! Я говорю с уверенностью!
Мой запал иссякал, хотя можно было поговорить и о неодушевлённых предметах. Но мою минуту славы привлёк шум с верхнего этажа. Все бросились туда, раздались крики: "Драка!". Когда я выглянул, из-за спин толпы было уже ничего не разглядеть, но новость передавали по цепочке: санитар подрался с пациенткой. Амбридж велела всем возвращаться в зал и отнеслась к случившемуся философски:
- Может, она сама его спровоцировала.
- Это, вообще-то, виктимблейминг, - заметил я.
Пациенты ввалились обратно в зал, бурно обсуждая увиденное и услышанное.
- Вы ничего не видели, - заявляла Амбридж, которая была дальше всех от места событий. - Санитар пытался её успокоить.
- Ничего себе "успокоил" - тумаками... Это как минимум непрофессионально. Даже если на санитара бросается буйный пациент, тот должен его удержать, а не вступать в драку.
Обеспокоенность просто зашкаливала. В этот момент снова пришла на помощь сестра Лэндри. Она пригласила всех присоединиться к разговору, просила сохранять спокойствие. Говорила, что сестра Амбридж, конечно, очень устала и старается сохранить хотя бы внешний порядок, но её методы крайне устарели. Она обращается с пациентами так, будто они притворяются и не хотят сделать над собой усилие, чтобы стать нормальными, - как делали ещё в прошлом веке.
- "У тебя депрессия? Просто успокойся" от создателей "У тебя астма? Просто подыши", - подытожил я.
- Неужели она не понимает, что делает пациентам хуже? Или хочет, чтобы они оставались тут дольше? - недоумевал кто-то.
- Может, действительно не понимает, - вздохнул я. Мне всё ещё хотелось верить в лучшее в людях. В то, что не все они получают удовольствие от власти и насилия, что некоторые просто не ведают, что творят. Мы сошлись на том, что мисс Амбридж очень нужно повышение квалификации, новые знания. В такой сфере, как психиатрия, держать руку на пульсе особенно важно. И дело даже не в её возрасте. Нужны не только молодые специалисты, но и опытные. Вот только опыт должен сочетаться с пониманием.
- Вам никто не давал права проводить занятия с пациентами, - вмешалась сама сестра Амбридж.
- Это не занятие, - кротко возразила сестра Лэндри. - Мы просто беседуем.
- Может, Вы расскажете своим новым друзьям, кто Вы такая?
- Я медсестра Онор Лэндри, - она выглядела удивлённой. - У меня есть специализация... - и сестра Лэндри стала говорить о своём медицинском образовании.
- Она мошенница, - объявила Амбридж. - Она никакая не медсестра. А вы ей верите и слушаете её, даже не зная, кто она такая.
Я задумался. Звучало слишком убедительно для блефа. Но больной человек, не являющийся врачом, а себя им возомнивший, не станет действовать как профессиональный врач!
- Какая разница, кто она такая, если мы просто разговариваем? - пытался я образумить Амбридж.
- Разница есть! Сколько Вам лет? Вы выглядите лет на пятьдесят, но на самом деле Вам лет восемьдесят!
- В таком случае она выглядит очень хорошо для своего возраста, - усмехнулся я.
- Спрашивать женщину о возрасте невежливо, - вступился кто-то из пациентов.
- Я свой возраст не скрываю, - гордо возразила Амбридж. - А её я видела на чёрно-белой фотографии медсестры, датированной сороковыми годами. Не знаю, как ей это удаётся, но она не та, за кого себя выдаёт!
- Наверное, это её родственница? - я по-прежнему не мог взять в толк, в чём проблема. - Или просто похожа. В мире бывают двойники.
- Но на фотографии было написано: Онор Лэнгтри!
- Ну и что? Что плохого в том, чтобы взять себе имя достойного человека, на которого хочешь быть похожим? Она же назвала себя не в честь Чингисхана, а в честь медсестры. Не хотите же Вы сказать, что ей почти сто лет!
- И всё-таки, сколько Вам лет на самом деле? - Амбридж не слушала меня и не отставала от Лэнгтри. - Не хотите признаться своим друзьям?
- Я... не помню. - Лэнгтри закрыла лицо руками. Ей явно становилось плохо от этой темы.
- Какое имеет значение, кому сколько лет? Давайте сменим тему, - попросил я. - У каждого из нас свои триггеры. Просто не будем говорить о возрасте, поговорим о чём-нибудь другом.
Наступившее затишье помогло нам услышать, что Амбридж распорядилась отправить Адерин на электрошок. Это было... шоком. С санитаром подралась Джинни Дарк, а Ада вообще была ни при чём, - что такого нужно было натворить, чтобы заслужить такое? Попытаться кого-то убить? От электрошока, конечно, не умирают, - но Амбридж говорила так, будто путала его с электрическим стулом. Мысль у всех была одна: нельзя этого допустить. Хотя никто не знал, как именно.
Мы поднялись наверх, где Адерин в очередной раз проводила время в карцере, и стали караулить. Пациенты хотели вызвать полицию, но телефонов ни у кого не было. На всякий случай кто-то спросил у сестры Лэндри, нет ли телефона у неё.
- Я не ношу телефон с собой, - сказала она. - Телефон слишком большой.
- Мобильные телефоны маленькие, - осторожно напомнил я.
- Мобильные? Но их тоже не носят с собой... их возят в машинах.
- Вы не знаете, что такое мобильные телефоны? - удивился кто-то ещё. - Когда Вы в последний раз пользовались телефоном?
Но я заметил, что Лэнгтри снова стала испуганной и потерянной, и попросил её не трогать. Для себя я объяснил её незнание тем, что её могли долго держать взаперти - например, в какой-нибудь другой психбольнице. Так она пропустила технические изобретения, но осталась медсестрой, которой была до заключения. Выходило, что пациентка оказалась более квалифицированной специалисткой? Представления о нормальности размывались чем дальше, тем больше.
Далее всё произошло быстро. Даже слишком быстро. Послышались крики, что санитар напал на доктора Кийза. Когда я подбежал, Кийз лежал на полу без чувств, а санитар куда-то уносил Адерин, которая также была без сознания и которую, видимо, Кийз защищал. Я помог донести Кийза до дивана, и, поскольку никаких других средств у нас не было, его привели в чувство, отхлестав по щекам. В то же время кто-то напал на санитара - похоже, это был Джеймс - и вырубил его также. Обезвредили и санитарку, которая попыталась встать на сторону коллеги. Два тела затащили в карцер.
- Связать его не забудьте! - подсказал я.
Санитаров заперли. Доктор Кийз открыл дверь больницы и дал кому-то сбежать прежде, чем подоспели остававшиеся на свободе санитары и скрутили его самого. Кто-то говорил, что с минуты на минуту здесь будут пресса и полиция. Конечно, они только увеличат энтропию, но хотя бы помогут разобраться. Сбегать, чтобы меня признали ещё большим психом и вернули назад, я не хотел, но чувствовал себя крайне неуютно.
- Мой лечащий врач заперт в карцере. И кто теперь будет решать мою судьбу?.. - риторически спросил я в пространство и у оказавшейся поблизости сестры Лэндри.
- Сейчас главное - сохранять спокойствие. - когда она так говорила, я удивительным образом сразу успокаивался. - По-хорошему, сейчас всех пациентов должны будут перевести в другие клиники, поскольку после всего произошедшего это место будет воздействовать на них травмирующе. К тому же здесь и так не хватало персонала.
И что потом? Наберут новый персонал, новых больных?.. Этого я уже не увижу.
Я вернулся в общий зал. Там по-прежнему царила Амбридж, неизменная, непоколебимая и неунывающая, как монумент. Я даже позавидовал её фантастической оторванности от реальности.
- Видите, как сразу стало тихо, когда все смутьяны сбежали, - благостно изрекла она.
- Да посто все уже задолбались, - устало возразил я. Я не видел Джерри и Катрин. Малышка нашла-таки своего прекрасного принца? Хорошо бы, если так. - Сколько у нас сбежало? Трое?
- Шестеро.
И она по-прежнему была свято уверена, что во всём виноваты Кийз и другие доктора, попустительствовавшие нарушениям дисциплины.
Кто-то выпустил санитара, которого вырубил Джеймс. На него все косились с опаской, но первым, что он сделал, было написать на стене "Порядок. Дисциплина. Котики строго запрещены".
- Импульсивно-компульсивный - страшная штука, - сочувственно прокомментировал я. - Видимо, пока он пишет буквы, он не буйный.
Ко мне подсела доктор Экман. Вид у неё был замотанный, но она по-прежнему выполняла свою работу.
- Доктор Кийз попросил меня с Вами поговорить. Теперь я буду Вашим лечащим врачом, поэтому мне нужно будет узнать о Вас больше.
- Хорошо. Я недавно говорил с доктором Кийзом о том, чтобы разрешить мне выйти во внешний мир...
- Думаю, у Вас получится. Вы художник? Доктор Кийз говорил, что Вы очень талантливы.
- Он преувеличивает, - я улыбнулся. - Но я постараюсь.
В этом было что-то трогательное - в неуловимом сокращении дистанции. Я подумал, что как только выйду отсюда, непременно найду Кийза, даже если его лишат врачебной лицензии, - просто чтобы сказать спасибо и дать понять, что я его не подведу.

Итоги и благодарностиДля Мэттью, по-видимому, всё сложится неплохо. Меня даже не смущает то, что все эти персонажи были созданы воображением психа Джона Голта, - когда у тебя есть возможность прожить свою жизнь до конца и по своему разумению, какая разница, кто твой демиург? Правда, я не знаю, какую часть своего подсознания Джон Голт воплотил в таком скучном типе, как Мэттью. Может быть, просто массовку.
...А мне-то скучно не было ни разу. Получилась история не про бунт и побег, а про то, что шоковая терапия вредна, но вредна и изоляция. И если больной человек хочет стать частью общества, ему придётся в этом обществе существовать, если только он, конечно, не опасен для окружающих. История про взросление не в том смысле, который про возраст, а то, через этапы которого мы проходим всю жизнь, когда принимаем ответственность за себя и за происходящее в окружающем пространстве.
ДУГЛАС ПРОСТИ ЗА ОГУРЦЫ. Я не удержался
Спасибо мастерам - Дугласу и Вере - за игру! Чертовски интересный получился эксперимент. И чертовски актуальный накануне голосования - я уже после дня перевыборов это осознал.
Спасибо игрокам за разношёрстное сообщество психов, которые были такими нормальными и такими классными! Отдельное спасибо Раисе за Амбридж, конечно, - и Фириэль за Онор Лэндри. Воистину получились очень контрастные и архетипические материнские фигуры.
Спасибо Ортхильде за Катрин и её развесистое стекло - малышку Кэт очень хотелось оберегать. Спасибо Мори за Джеймса - Мэттью до последнего был уверен, что этот человек тут единственный не псих.) Спасибо Терри за доктора Кийза и его тихую храбрость.
Спасибо Ди за Адерин и её непрекращающийся бунт, это было очень ярко и круто.