Перед игрой сидел на потолке, жалел, что не снялся. Не потому, что игра плоха: игра прекрасна, а Йозеф - интересный персонаж и явно заслуживал больше внимания, чем я смог ему дать.
Я постарался сделать Йозефа максимально непохожим на Фредерика. Интровертом и циником, слуагом-в-углу с тихим голосом, ноль эмпатии, ноль этики. Сначала мне с ним было норм. Но когда начали появляться материалы к игре... затмевать Фредерика на галёрке Йозефу становилось всё сложнее.
Пятиминутка нытьяВот мне предлагают пойти завязаться с Фредериком, и это было бы здорово, но... я не могу. При всей любви к игроку не могу себя заставить.
Вот я задумываюсь о том, о каких персонажах кроме Кэролайн я писал тексты, - и сразу вспоминаю тексты Фредерика. Перечитывать, конечно, не лезу - но и так помню, что я записал, а что нет.
Сказки я так и не сочинил заранее - мозг упирался, говоря "У тебя уже всё есть!", игнорируя тот факт, что они были для другого персонажа. В итоге я импровизировал, отталкиваясь от выпадавших мне чисел (спасибо магии игры) и событий в жизни Йозефа (включая случившееся на игре), вроде получилось не слишком ужасно. Чем больше играю в такие "перформансы", тем больше их люблю.
Не жалею ни разу, что создал и сыграл Йозефа (хотя быть "людьми в чёрном" на таких играх тоже чертовски круто - Ярхэ, Мемнох, Риса, вы офигенны!). И во время игры - вролинг был на все сто. Тяжеловато было только до и после. После - когда осознаёшь, что у тебя от Фредерика была только смерть, и больше уже ничего не будет. Даже если случится ещё Дурмштранг - там не будет этой истории.

Играли в лофте Space & Place на Тульской. Он такой маленький, что, войдя, я принял сам лофт за прихожую с гримёркой, но для камерных игр подходит неплохо. И в нём есть кислород!
Но вернёмся к Йозефу. Продолжается сезон-игры-в-семью.)
Йозеф Вельц. Отчёт отперсонажный
Ночь Сказок - ежегодная традиция, о которой преподаватели не знают... или делают вид, что не знают. Ведь когда-то они тоже были студентами, тоже сбегали из своих спален после отбоя и приходили в одно из помещений замка - каждый раз разное, - не зная, кто ещё доберётся до цели. Школа давала подсказки, школа сама вела тех, кого хотела услышать. Сказки нужно рассказывать только о себе самом - опасная искренность, спрятанная за образностью слов и жестов, в обмен на то, что высказанное тобой желание может исполниться.
Эта Ночь была особенной. Минувшим утром в школе появились люди Гриндевальда. Кого-то досматривали. Что-то искали. Объявили военное положение. Минувшим днём пролетела бешеной птицей новость - директор Каркаров мёртв, убит неким студентом. Студент схвачен и находится в карцере. Ужесточён комендантский час. Минувшим вечером каждый присматривался к студентам своего Дома - все ли на месте? Значит, убийца - из другого Дома? Но знаешь про себя: если убийца умён, то он на свободе. И жалеешь, что на его месте был не ты.
Эту Ночь невозможно было пропустить. Потому что от нашей воли будет зависеть, кого школа выберет новым директором. Единственный шанс приблизить будущее, вошедшее на порог, - или отдалить его. Я вышел из спальни и прокрался по коридорам. За дверью, поддавшейся нажатию плечом, были темнота и тишина. Несколько мгновений сомневаешься - не ошибся ли? Вдруг здесь никого нет, и последняя подсказка была просто чьим-то умелым розыгрышем? А что если ты - первый? А что если остальных схватили?.. А потом - зажигаются свечи.
Свечи пронумерованы - цифры вырезаны с нижнего торца. Каждый берёт свечу вслепую - это определяет очерёдность сказок. Готов ты или нет - выходи в круг, остальные побудут зрителями. Я перевернул свою свечу, подставляя ладонь капающему воску. Номер тринадцать.
Я устроился у стены. Первый Круг Сказок - круг Мечты. Тем вечером звучали разные сказки: о мальчиках и девочках, королях и принцессах, рыцарях и волшебниках, героических героях и испуганных жертвах, опасных тварях и смешных зверушках. Кто-то читал стихи. Кто-то словно исповедовался... как перед казнью. Кто-то обходился без слов и танцевал. Кто-то использовал цветные огоньки или живое, горячее пламя. Кто-то вызывал из тени текучие, смутные безмолвные фигуры, похожие на кого-то и ни на кого одновременно. Кто-то приглашал поучаствовать в истории своих друзей - или врагов. Отказаться нельзя: в кругу ты подчиняешься рассказчику.
Число тринадцать... нужно что-то вспомнить. Но первые пять лет моей жизни скрыты туманом - словно кто-то стёр мне память или же я сам постарался их забыть. Только неясные обрывки, и не поймёшь - память ли это или плод воображения, картинки из снов и прочитанных в детстве книг. Моя мать, Герда Вельц-Рейнер, была наследницей двух магических родов. Но когда мне было шесть, она вышла замуж за маггла и порвала отношения с родственниками. Несколько лет спустя я спросил её об этом. Она утверждала, что этот маггл - мой отец и что она любила его с пятнадцати лет, но обучение в Дурмштранге не позволяло ей заключить брак. Я никогда ей не верил. Любви не существует. То, что она совершила, было похоже на добровольное изгнание. От чего она бежала, и от чего уберегал меня провал в памяти?..
Мать с таким восхищением рассказывала о Геллерте Гриндевальде, с которым училась в Дурмштранге и которого поддерживала во всём, что в глубине души я надеялся, что на самом деле я - его сын. Сын чистокровного волшебника, настолько дерзкого в своих изысканиях, что его исключили из Дурмштранга, а не этого ненавистного маггла. После совершеннолетия я стал относиться к этой идее скептически - но в основном из духа противоречия: поклонников Гриндевальда в школе становилось всё больше, а я, хоть и всецело разделял его программу, не желал творить себе кумира. Но надеяться не перестал.
А ведь в отрочестве я тоже был подвержен... увлечениям вроде того, о котором говорила мать. Сначала - Вильгельмина Арк. Сестра Фредерика, милая крошка, мы даже целовались. И чертовски талантливая уже тогда. Но шансов, конечно, не было. Она - не просто чистокровная, а из одного из двадцати восьми священных родов. Поэтому, когда она начала отдаляться от меня и отдалилась вовсе, я догадался, что она была с кем-то помолвлена. Но было весьма обидно, что мне не достаётся ничего только из-за блажи моей матери выскочить за маггла. Позже, три года назад, я сошёлся с Литой Джентили. На год младше меня, полукровка, смотрела преданно. Никакой романтики на сей раз - я просто её хотел. Но не успел. Её отравили, я не смог её спасти - она умерла прежде, чем я вычислил состав зелья.
Был ли я тогда в бешенстве, когда у меня отняли любимую игрушку? О, да. Но это было увлекательной загадкой. Я потратил годы на то, чтобы восстановить формулу того яда, но вычислить почерк зельевара не удавалось - до тех пор, пока накануне Ночи на уроке мне не попала в руки склянка с противоядием от другого состава. Расписав формулу вещества, я сразу узнал особый стиль автора. На склянке значилось имя Вильгельмины. Но теперь я не мог на неё сердиться. Она напомнила мне о том, что всегда есть к чему стремиться, что я знал недостаточно - гораздо меньше, чем мне тогда казалось. Она сделала меня сильнее. Показала, что я достоин большего, нежели тратить время на посредственность.

Тринадцать. Несчастливое число. Число предателей.
Моё любимое число.
Мечта не может быть общей. Она может быть только своей. Очень часто в погоне за общим благом мы тратим все силы и всю жизнь, и не получаем ничего. Поэтому лучшее, что мы можем сделать для своей мечты, чтобы стать сильнее, - это предать её.
Это сказка о женщине, которая следовала за своей мечтой. Но когда она поняла, что ей никогда за ней не угнаться, она отказалась от мечты - но сохранила её в себе. И мечта принесла плоды - точнее, плод: женщина родила сына. Когда он вырос, он тоже, как ему показалось, встретил свою мечту. И что же он с ней сделал?
Он похоронил её. Собственными руками, даже без помощи магии - самой обычной железной лопатой.
Но это всё ещё сказка, а в сказках на могилах вырастают цветы... или ядовитые травы, и прочие ценные растения. Наш герой собрал эти всходы, и они помогли ему стать могущественным алхимиком.
А всё потому, что он похоронил свою мечту.

По окончании первого круга ещё некоторое время было тихо. Потом начались разговоры. Собравшиеся студенты заметно разделились на две половины. Те, кто был напуган появлением в школе людей Гриндевальда и смертью директора, жались друг к другу в тени под лестницей, как мыши под веником. Перемены, которых они не ожидали, вернее - от которых они надеялись спрятаться, - обнажали их истинную слабость. Дурмштранг - не тёплое логово, в котором можно пересидеть грозу. Дурмштранг - скала посреди бушующего океана. Она выстоит всегда. Но и ты сумей удержаться.
Те, кому было всё равно, расположились выше, со всем удобством. Всё чаще раздавался их смех. Ингрид называла Мариуса мантикорой, он открещивался. На мой взгляд, нечто общее определённо было, но мантикоры всё же выглядят иначе. Мне ли не знать. Ингрид сетовала, что ей не удалось найти сердце мантикоры для некоего ритуала. Если бы она сказала раньше, что ей нужно сердце этой твари... А теперь пусть сама поищет.
В зал залетело несколько воронов с похоронками. Мне тоже достался серый конверт. "Ваш отец жестоко убит". Ни имени, ни даты. А автор этой короткой строчки, похоже, любитель магглов, раз считает их убийство жестокостью? Я оставил конверт на столе в качестве подставки под свой кубок.
На верхней галерее зала кто-то стал читать газетный репортаж из Шармбатона, взятого с боем войсками Гриндевальда. Мерлин, какая безвкусица, просто скрипит на зубах! Автор расписывал, как под его ногами хрустели косточки учеников, словно писал дешёвый маггловский ужастик для журнала кроссвордов. И никому не пришло в голову, что всё время битвы он прятался далеко за спинами нападавших, чтобы потом, ничего не увидев, добиться разрешения по этим косточкам прогуляться. Принцесса Эльза цу Лейнинген пыталась заткнуть чтеца Силенцио, затем призвала газету из его рук и подожгла. Когда её затушили, от газеты остался мокрый пепел. И зачем отрицать и скрывать то, чем следовало бы гордиться, - победу? Разве преподаватели и старшекурсники Шармбатона - не достойные противники?
Но на самом деле первый круг окончен не был. Школа ждала ещё одного рассказчика. Когда в зал вошёл блондин в строгих очках, я не сразу его узнал. На газетных колдографиях он... выше? Громче? Но когда его окружила стайка поклонников, принцесса Эльза даже бухнулась перед ним на колени, и он протягивал к ним руки, как будто раздавал подарки, как Санта Клаус, - я понял, что слухи не выдавали желаемое за действительное и нас действительно почтил присутствием...
- Позвольте вам представить, - скромно сообщил Фредерик, - Геллерта Гриндевальда.
Набежала толпа, будто к детям вывели слона. Кто-то сомневался, имеет ли он право присутствовать на Ночи Сказок. Но если школа позволила ему прийти - значит, школа этого хотела. В конце концов, когда-то он тоже был студентом.
Стали спрашивать про Шармбатон. Настояли на том, чтобы зачитать список жертв из газеты. Фамилии, фамилии... много еврейских. Газетчики написали, что из евреев и цыган никто не выжил. Столько ажиотажа из-за покойников? Студенты Дурмштранга никогда не видели труп?.. Гриндевальд объяснял, что дирекции Шармбатона была предложена протекция, но они отказались. Они могли эвакуировать учеников с территории боевых действий, но предпочли этого не делать. Его не слушали. Я напомнил, что перебивать и передёргивать - невежливо, но куда там! Оказывается, это не директор Шармбатона должен был позаботиться о том, чтобы его ученики не оставались в опасном месте, а Гриндевальд должен был вести войну так, чтобы она не задела Шармбатон. Как будто война - это речка, которая течёт внутри русла, а не лавина, накрывающая всю страну без исключения!
Те, кто не был свидетелями произошедшего, ссылались на газеты и на письма. В письмах, конечно, была правда, в которой они не могли усомниться. У Ингрид тоже нашлась эпистолярно одарённая родственница в Шармбатоне.
- Если у неё было время на то, чтобы написать письмо, - значит, всё было не так плохо, как кажется, - заметил я.
- Когда она писала, у неё не было ни времени, ни сил.
- Однако она это сделала.
Дошло до того, что одна из студенток - еврейка, кажется - ударила Гриндевальда по лицу. Её отбросили заклятием, но Гриндевальд велел её не трогать. Ему указывали на то, что в битве за Шармбатон погибли представители двух из двадцати восьми священных семей и виновные должны ответить перед трибуналом. Он отвечал, что виновные были наказаны. Полукровки и магглорожденное отребье вступается за могущественные рода, ничуть не нуждающиеся в их защите?.. Смешно. Им просто нужна мелочная месть, нужно знать, что за смерть ответили смертью.
- Как можно искать виновных на войне? - недоумевал я. - Те, кто погиб, сами выбрали сражаться. Их невозможно было остановить.
В самом деле, когда перед тобой противник, на нём не написано, к какому роду он принадлежит. А даже если бы было написано - никто не опустит палочку и не позволит родовитому врагу себя убить. И если бы я носил такую славную фамилию, как де Ла Кур, - я бы не хотел, чтобы меня щадили. Происхождение обязывает быть в первых рядах. И погибнуть первым.
- Это не война, - ответили мне. - Это бойня.
И вопросы закончились. Насколько я знаю значение этого слова, бойня - это когда ничего не подозревающая скотина сама топает на убой. Что ж, если кто-то выходит на бой, не умея пользоваться палочкой, не отдавая себе отчёта в последствиях, - это, конечно, избиение младенцев, но стоят ли жалости те, кто так глупо подставился, имея возможность выжить?..
И почему, чёрт возьми, Гриндевальд позволяет неизвестно кому кричать на себя, какого чёрта он оправдывается перед ними? Не получится усидеть на двух стульях, герр Фюрер. Нельзя быть одновременно и с волками и с овцами, кормить одних и каяться перед другими. Вы говорите, у каждого своя правда, говорите, что также потеряли своих соратников на войне? Вас не поймут. Не равняйте себя с ними. Встаньте выше по праву. Заставьте себя слушать. Только тогда услышат.
Когда от Гриндевальда отстали, он говорил в стороне с принцессой. Мне тоже было бы интересно с ним побеседовать, но приходилось уступать очередь тем, кто уже был с ним знаком. Интересно, не от него ли она..? Впрочем, какая разница.
Кто-то неловко задел оконную раму, и она пошатнулась. Пришлось вспоминать укрепляющие чары.
- Старинная забава в Дурмштранге - держать окно, - прокомментировал я для Гриндевальда.
- Замок старый, - отозвался он. - Если бы мы были в России, можно было бы сказать: прорубили окно в Европу.
- Насколько мне помнится, это высказывание принадлежит одному итальянскому магу.
- В самом деле?
- Да, он оставил любопытные заметки о путешествии в Россию. Самая интересная их часть - та, что не публиковалась в маггловском мире, разумеется.
- Да, Россия - интересное место. А мы, кажется, не представлены?
- Йозеф Вельц, - я протянул ему руку. - Моя мать много о Вас рассказывала. Она училась в одно время с Вами.
Вот и завязался разговор. Есть в том, чтобы говорить с Фюрером на равных, что-то странное и правильное одновременно.
- Подумать только, моя прошлая Ночь Сказок была двадцать лет назад.
- Многое изменилось? Или не слишком?
- Стены всё те же, порядки всё те же. Меняются только люди и их желания. А магия... магия не меняется никогда.
- Это так. Говорят, на таких ритуалах, как эта Ночь, и держится Дурмштранг.
- Конечно. Желания учеников влияют на то, какой будет школа. Особенно сейчас.
- Сейчас самое время, - кивнул я. - Надеюсь, школа сделает правильный выбор.
Помолчали. Я не знал, станет ли Гриндевальд выдвигать себя на пост директора, а он не стал отвечать на невысказанный вопрос.
- Как Вам в Дурмштранге?
- Неплохо.
- Неплохо? Что-то не устраивает?
- Разве что ограничения. Навязанные магической Британией, существующие в магической Европе в целом... во всём магическом мире. Но скоро всё изменится. Как говорится, - хорошее время, чтобы жить.
- И чтобы осуществлять свои мечты.
- Я бы сказал - цели.
- Но мечта должна жить в сердце у каждого.
- Возможно. Но те, кто хочет, чтобы мечта сбылась здесь и сейчас, зря тратят время. Мечта может только служить ориентиром... вроде путеводной звезды.
- Хорошо сказано.
- Это во многом не мои слова, а моей матери. Я не настолько... романтичен. А она однажды достала старую колоду карт и показала мне картинку Звезды. И сказала, что до звезды нельзя дотянуться и взять в руки, - это, чёрт возьми, гигантский пылающий шар! И кто пытается дойти до звезды, рано или поздно разочаровывается и опускает руки. А кто-то следует за ней, позволяя ей освещать свой путь, - и он может уйти далеко.
- А кто-то может сам стать звездой.
- Для этого нужно гореть, - усмехнулся я. - На это не каждый способен. Поэтому звёзд не так много, а нас, следующих за ними, - тысячи.
- Да, и можно быстро сгореть. Зато это яркая жизнь.
- Каждому своё. Кому-то - жизнь короткая и яркая, кому-то - долгая, сложная... но интересная.
Стало быть, Фюрер возомнил себя солнцем? Что ж, пусть романтики век от века поднимаются на костёр, раз им так нравится. А мы будем работать.
- Вас не слишком фрустрировали все эти... эмоции некоторых студентов?
- Нет. Как я уже говорил, мнения могут быть разными, и все имеют право на существование, - он заговорил вдохновенно, словно выходки его только радовали. - Я понимаю, что вы уже не дети, но сейчас, пока вы молоды и находитесь в стенах этой школы, вы можете выражать свои мнения открыто. Нужно пользоваться этим! Юность - самое прекрасное время.
- Думаете, это их не разбалует? Не отвечать за свои слова...
- Когда они выйдут отсюда, жизнь всё расставит по своим местам.
- Верно. Если не научатся тормозить - что ж, никто им не помощник.
- Это закон эволюции: выживает сильнейший.
- Именно. Законы просто существуют, а то, что некоторые считают их справедливыми или несправедливыми - ничего не изменит.
- Законам магии, в сущности, нет дела до всех нас. Их нужно просто знать. А если обращать внимание на слабых...
- Если ходить с метёлочкой и выметать у себя из-под ног муравьёв, далеко не уйдёшь.
- А Вы чем планируете заниматься после окончания школы?
- Я надеюсь попасть на курс Некромантии и после школы продолжать работать в этом направлении. Мне кажется, это самая недооценённая и ограничиваемая из магических дисциплин. Но когда мир изменится - уверен, её потенциал будет раскрыт в полной мере.
- А что Вы думаете о происходящем в Мордовии? Наверняка ведь слышали.
- Слышал, но информации слишком мало. Возможно, когда всё закончится и в мире установится общий порядок, советские маги выйдут из тени и представят свои открытия... или же попробуют бросить миру вызов. Но мне было бы интересно пообщаться с русскими некромантами.
Я знал наверняка, что в кабинете директора Каркарова хранилась редчайшая книга по некромантии, привезённая из уничтоженного советским режимом Колдовстворца. Даже пытался её добыть и прихватил с собой Ионэла, чтобы помог со снятием защитных заклинаний... и чтобы оставить его в кабинете - это отбило у него охоту докапываться до меня с вопросами об использовании некромантии в ритуалах. Увы, в спешке я схватил не ту книгу - это оказались индийские сказки в славянском переложении. И зачем их было так хорошо прятать? Так или иначе, новый директор наверняка отправит все книги Каркарова в закрытую секцию библиотеки. А туда пробраться куда проще.
Мы говорили ещё некоторое время, пока беседа не затухла сама собой и Гриндевальд не спросил разрешения удалиться. Спросил. Разрешения. От волшебника, замахнувшегося на мировое господство, не ожидаешь такой вежливости.
Начался второй Круг Сказок. Круг Борьбы. Многие рассказывали о том, что борьбой не являлось вовсе, а скорее - побегом... в лучшем случае - поиском. Учась в Дурмштранге, они так и не научились бороться - их сил хватало только на то, чтобы выжить, с постоянной печатью жалобы в глазах: все обижают! Никто их не обижал - больно много чести. Их просто убирали с дороги.
Вновь прилетали почтовые вороны. И снова мне в руки упал конверт. На сей раз не похоронка, а бланк со знаком Даров Смерти. "Ваш родственник Маркус Вейц пропал без вести". И фамилия написана с ошибкой, и такого родственника я не знаю. Мать упоминала только своего брата Мартина. Ворон промахнулся? Я положил письмо в тот же конверт, где лежало известие о смерти отца.
- У меня уже коллекция странных писем.
- Похоронок? - полюбопытствовал Ионэл.
- Не только. Впрочем, меня можно поздравить: наконец-то сдох маггл, считавший себя моим отцом.
На второй круг мой номер - двенадцать. На шаг раньше прежнего. Больше нет нужды ворошить слишком давнее прошлое. Моя борьба началась не так давно и ещё свежа в памяти. Готовился я за несколько месяцев, вначале ещё не зная, как применю приобретённое, - распознавал формулы ограждающих чар, удерживающих самых опасных тварей в заповедной зоне леса, учился подчинять тварей своей воле. Два дня назад я выкрал оттуда мантикору. Её ярость требовала выхода, и я направил её на сборище еврейской общины.
Студенты имеют право открыто противопоставить себя всем остальным и обособиться, следуя своим собственным порядкам и традициям, идущим вразрез с Уставом школы? О, конечно, имеют. Но пусть тогда они будут готовы это право отстоять, не полагаясь на то, что их религиозный бред будет защищать кто-то другой. Их было около двадцати. Двадцати! И они не смогли организоваться и нейтрализовать опасность. Они метались, как насекомые в костре. И шестнадцать из них попали в больничное крыло. Мантикора вернулась в лес, изрядно покалеченная, но ещё стоящая на ногах. Я не стал тратить силы, чтобы её добить и тем более - вылечить. Свою задачу она выполнила. Я отпустил её и смотрел, как она ковыляет в сторону чащи, чтобы сдохнуть там. За ней тянулся обильный кровавый след, отражавший свет луны. В этом было что-то почти красивое. Даже в тварях больше достоинства, чем в людях.

Двенадцать. Двенадцать месяцев, двенадцать апостолов... число, ограничивающее возможности.
Мы не задумываемся о том, что находится за пределами этого священного числа. Или - не хотим знать?
Наши силы тоже ограничены. Приходится это признать. Для борьбы - настоящей борьбы! - их всегда недостаточно. Для слабых это становится отговоркой: если не можешь справиться - незачем и пытаться. А для сильных это становится вызовом. И поводом найти способ стать сильнее.
А для того, чтобы стать сильнее, приходится жертвовать не только теми, кого мы любим, и тем, о чём мечтаем. Порой приходится жертвовать самим собой.
Это продолжение предыдущей сказки. Как мы помним, она закончилась на том, что наш герой стал могущественным волшебником и алхимиком. Казалось, он достиг всего, к чему стремился, и уверенно двигался вперёд.
Но на его пути было слишком много грязи, пыли и мусора. По отдельности этот мусор был совсем незначительным, но когда его были горы... Он налипал на сапоги. Пыль скрипела на зубах. Грязь пачкала руки. У героя не хватало сил, чтобы разгрести весь этот мусор.
Тогда он пошёл к зверю - большому зверю, который жил далеко-далеко в глубокой, тёмной пещере. И отдал ему частицу своей души.
И зверь пошёл впереди него. И с тех пор его путь был свободен от грязи и пыли. Он мог идти дальше и тратить свои силы только на то, что было ему нужно.
А мог бы просто сказать: "У меня недостаточно сил".

Улучив момент, я спросил у стоявшего рядом Гриндевальда, поскольку мысль о моём родственнике, сражавшемся на его стороне, не давала мне покоя:
- Вы случайно не знаете, кто такой Маркус Вельц? Мне пришло известие о том, что он пропал без вести, а я понятия не имел о его существовании. У моей матери натянутые отношения с родственниками.
- Пропал без вести?..
- Да. Я получил об этом письмо.
Переспрашивает - значит, знает. Знает и не хочет говорить.
Стеван в другом углу зала рвал в клочки письмо, добавляя - хе - мусора к уже валявшимся на полу обрывкам чьих-то стихов. Он говорил, что этого не может быть, а значит, этого нет. Отрицать - так нелепо, когда можно попробовать разобраться, ошибка это или правда.
- Сегодня многие получают странные письма, - заметил я.
- Ты тоже? - спросил Йоан.
- Да. У автора похоронок слишком... лирический слог.
- Он пишет похоронки стихами?
- Нет, он пишет художественными выражениями. "Жестоко убит".
- Ну, это... дополнительные подробности.
- Это лишние подробности.
- Тебе хватило бы просто "убит"?
- Мне хватило бы просто "умер".
На лестнице завязался разговор о помолвках.
- Почему все так спокойно реагируют на то, что Мариус помолвлен с Ровиной Олливандер? - шумно недоумевала Ингрид. - Это же... Олливандер!
- Это здорово. Будет полировать его палочку, - пожал плечами я. - Но почему тема помолвок вдруг стала так популярна?
- Потому что это единственная тема, из-за которой никто не передерётся, - пояснила Ингрид.
- В присутствии герра Гриндевальда... на месте невостребованных невест я бы за него уже передрался.
- Не бывает невостребованных невест, - отрезала Ингрид. - Бывают невостребованные женихи. Но все приличные люди уже заключили помолвки.
- А куда торопиться-то?..
Всё шло своим чередом, но Гриндевальд вскоре после окончания второго круга куда-то исчез, а студенты начали проявлять плохое самочувствие - поочерёдно. Люблю звуки падающих тел по утрам. Сначала упала в обморок Ингрид. Её перенесли на диван. Неужели она тоже?.. По симптомам похоже, хоть и невозможно утверждать наверняка.
- Дайте ей воды, - посоветовал я. - Это нормально в её положении.
К тому же она больше других беспокоилась о том, чтобы ритуал этой Ночи прошёл без накладок. Напоминала о начале каждого круга, следила за обстановкой. Просила кого-то - Андриса? - убрать палочку, которую он сжимал в руке.
- Убери её, пожалуйста. Это всех нервирует.
- Меня не нервирует, - пожал плечами я.
- Тебя вообще сложно поколебать.
- Просто тот, кто умеет с палочкой обращаться, не хватается за неё так часто.
Было плохо и Мариусу. Должно быть, снова неосмотрительно потратил слишком много сил на тренировку какого-нибудь сложного заклятия или на очередной гейс для усовершенствования своего посоха. Он справится. Я не предлагал свою помощь, пока о ней не попросили бы. Помогать без спросу - значит унижать сильного. К тому же у нас был Зосим, которому нравилось возиться со всеми ушибленными и малохольными.
- Как говорил один котёнок, - изрекла Ингрид, - "Как я могу туда не пойти? Там же неприятности! Они же ждут!".
- Наверное, это был котёнок мантикоры, - предположил я. - Там, где они появляются, всегда начинаются неприятности.
- Котёнок не может никому навредить, - возразила Ингрид. - Они милые и пушистые.
- Но если их много...
- Да и взрослая мантикора может быть милой, если с ней правильно обращаться!
Мне нравилось говорить о мантикорах - нравилось замечать, как некоторые студенты дёргаются при их упоминании. Интересно, Ингрид тоже нравилось? Впрочем, её больше интересовало, как убедить Мариуса в том, что он милый. Как мантикора.
- Может быть, я стану милым с возрастом, - Мариус уже был готов на компромисс. - Или наоборот.
- Не становись милым, - посоветовал я. - А то люди к тебе потянутся.
- Да я не то чтобы против.
- Ага. А они будут тянуться... и тянуться...
- А вот теперь мне страшно!
Принцесса Эльза то и дело ввязывалась с кем-нибудь в перепалки - и неизменно проигрывала. Я уже привык, что над моей головой с галереи свешивался кончик её лилового платья и осыпалась мерцающая в свете свечей пыль. При желании можно было выйти из-под галереи и смотреть представление с самой лучшей точки и в выгодном драматическом освещении. В очередной раз она спорила с Ингрид, и фамилия Лестрейнджа громко звучало почти в каждой фразе.
- Как, однако, активно ты участвуешь в разговоре, при котором не присутствуешь, - сказал я Мариусу.
- О, я часто так делаю.
Он встал перед галереей, чтобы его было видно сверху и можно было поговорить с Эльзой.
- "Джульетта, выйди на балкон", - шепнул я сзади. - Побуду суфлёром.
Эльза взмахнула палочкой, и его окатило водой. Фредерик вступился и кинул в неё пару заклятий, которые она отбила без особого труда. Мокрый Мариус не терял присутствия духа и советовал принцессе научиться держать себя в руках. Проще посоветовать петуху не кукарекать. Пару лет назад я тоже сказал Её Высочеству, что её манеры позорят её фамилию и её нацию... и она сломала мне руку. Не заклятием.
- Если бы принцессы не было, её следовало бы выдумать, - восхищался я. - Без неё нам было бы гораздо скучнее.
- Сейчас ты стоишь на балконе, а я - внизу. Но в глазах у всех ты ползаешь внизу, а я стою высоко. Подумай об этом.
О Один, сколько пафоса в одной фразе - у меня уши слиплись. Надо запретить самовлюблённым британцам брать в рот немецкий язык.
Принцесса ушла вглубь галереи, но её всё равно было прекрасно видно снизу. Села на пол и заплакала. Зачем разевать рот на то, что не сумеешь откусить? Пытаться заявить о своей силе, чтобы потом, не доказав её делом, продемонстрировать всем свою слабость?..
- А мне её жалко. - та же еврейка, что ударила Гриндевальда.
Надеюсь, обо мне так не скажут никогда. Лучше сдохнуть раньше, чем пасть так низко. Жалость - забавное чувство: оно делает жалким и того, к кому его испытывают, и того, кто испытывает. Потому что подобное тянется к подобному.
К принцессе поднялся Стеван, они долго о чём-то говорили, затем подрались... справедливости ради, Эльза чуть не сбросила его с балкона.
- Если кто-то упадёт оттуда, мы услышим, - успокоил я следившую за развитием событий Ингрид. - Жаль, здесь невысоко.
- Если оттуда кто-то упадёт, его весь Дом Уруз не соберёт...
- Нет, с такой высоты травмы будут вполне обычными.
Некоторое время спустя Ингрид предложила посчитаться всем, кому за Ночь хоть раз становилось плохо. Даже тем, кто был уверен в причинах. Набралось четверо, а то и больше. Затем посчитала тех, в ком нет немецкой крови. Это она кстати вспомнила о проклятии, согласно которому каждый год на Мабон в Дурмштранге умирало двое студентов, обычно сомнительного статуса крови. Пока Гриндевальда нет и третий Круг Сказок начать нельзя - почему бы, в самом деле, не поиграть в весёлую игру "кто сегодня умрёт"? Да, не спорю, выявить закономерность - это интересно. Магия не руководствуется слепой случайностью. Вот только почему смертники обязательно должны быть среди тех, кто пришёл на Ночь Сказок? И не был ли директор Каркаров первой жертвой?.. Что ж, последим.
- Кто хорошо знает историю Дурмштранга? - Ингрид и цыганка Эйш взялись за опрос всерьёз.
Лес рук.
- Вспомните всё, что случилось в 1925 году.
Вспомнили о гибели студентки, как-то связанной с Чёрным Мором. Её смерть считалась первой из смертей на Мабон.
- Теперь пусть поднимут руку мальчики, которым исполнилось двадцать лет.
Поднял руку один Андрис.
- Вон там ещё один сидит, - подсказал Мариус, - С кубком.
- Мне девятнадцать, - заметил я.
- Тебе исполнится двадцать в этом году? Значит, ты тоже считаешься.
Я тоже поднял руку. Мы с Андрисом непонимающе переглянулись.
- Вы, случайно, не родственники?
- Надеюсь, что нет! - искренне воскликнул я. Мы с рыжим венгром были похожи меньше, чем Мариус с мантикорой.
- Хорошо. Кому-нибудь что-то говорит имя Анхель?
- Мне говорит, - негромко откликнулся я. Как бы бредово ни звучало это признание. - Оно мне снилось.
Ингрид тут же подсела ко мне вплотную. Взгляд у неё был очень хищный - как у пустельги, которая долго сужала круги, определяя местонахождение добычи, и наконец вцепилась в неё когтями.
- И что же тебе снилось?
- Бессвязные обрывки. Разбитый флакон с кровью. Женщина и чёрный призрак над ней... Ничего определённого. Но снится часто. И всегда особенно ярко - на Мабон. Во сне я и слышал крик: "Анхель, беги". Вот и всё.
- А можно мне капельку твоей крови?
- Именно моей? Зачем?
- Для ритуала. Ну пожалуйста. С тобой ничего не случится.
Все, кто особо интересовался ритуалистикой, до Ночи Сказок не дошли, потому Ингрид и Эйш взяли ритуал в свои руки на свой же страх и риск, и это было по меньшей мере любопытно. Пока я был за пределами круга, мне не должно было ничего угрожать, поэтому я протянул Ингрид руку.
- Только для тебя.
Она достала нож, ткнула мне в кончик пальца и капнула кровью в центр амулета. Начертила круг солью. Я наблюдал с высоты стула. Ничего не произошло.
- Может, теперь мне кто-нибудь расскажет, кто такой этот Анхель? - пробился я к Ингрид после ритуала, когда она уже о чём-то спорила с Мариусом.
- Анхель - это ты. Твоя мать, цыганка Лила, пожертвовала собой, чтобы спасти тебе жизнь.
Взгляд у Ингрид был сочувственный, но я не мог заставить себя поверить в то, что она говорит правду, а не рассказывает очередную сказку.
- И вы всё-таки родственники. Поздравляю.
- Андрис Ракоци, очень приятно, - Андрис схватил меня за руку и потряс её, а я был настолько шокирован, что позволил ему это сделать.
- У меня всё больше вопросов к моей матери... - пробормотал я, отходя к конверту с нелепой отцовской похоронкой, как к спасательному кругу, ещё болтающемуся на плаву.
- Ты можешь связаться со своей матерью? - Ингрид догнала меня и там, в тени. - Прямо сейчас.
- Я могу написать ей письмо... Но оно не дойдёт достаточно быстро.
- Нет, не письмо. Просто поговорить с ней. Ты можешь с ней поговорить?
- Я не знаю других способов!
У меня всё ещё не уместился в голове тот факт, что Герда Вельц могла за каким-то чёртом усыновить чужого ребёнка. Украсть у него воспоминания о первых годах жизни - которые он, очевидно, провёл в Дурмштранге, потому что у цыганки наверняка не было ни дома, ни семьи, чтобы отправить отпрыска к ним, - и врать ему всю оставшуюся жизнь.
- Со своей настоящей матерью, - терпеливо разжёвывала Ингрид. - Ты можешь поговорить.
- С моей мёртвой матерью? - я живо представил себе кладбище и лопату. - Это некромантия. Я такому ещё не учился.
- Не надо некромантии. Её дух здесь. Она взяла на себя проклятие и осталась привязанной к Дурмштрангу.
- И... как мне с ней поговорить?
- Просто захотеть. Очень сильно захотеть. От всего сердца. Должно получиться.
- Что ж... ладно. Я постараюсь захотеть.
Честно говоря, я не очень верил в общение с духами. Как и в наличие у себя того самого "всего" сердца. И понятия не имел, что должен был узнать. Но закрыл глаза и попробовал мысленно окликнуть Лилу, как если бы стоял у неё за спиной.
- Ты не сможешь с ней поговорить, - я услышал голос Эйш совсем близко и открыл глаза. Я только сейчас заметил, какие её чёрные глаза бездонные. Это притягивало и немного пугало. - Она почему-то говорит только со мной. Она сказала, что очень тебя любит.
И что я должен ответить? Что тоже её люблю? Это было бы ложью. Я не мог любить незнакомую женщину из своих снов, о которой не помнил ничего, кроме её смерти.
Но пока Эйш разговаривала с Лилой, Ингрид и так рассказывала собравшимся всё то, что я хотел бы узнать от духа. Двадцать лет назад группа студентов задалась целью избавиться от Чёрного Мора. Но во время ритуала что-то пошло не так, и склянка, в которую они заперли проклятие, разбилась. Мор вырвался наружу, но Лила добровольно стала его вместилищем и погибла на месте.
Значит, моя мать - цыганка. Какой позор. Как я скажу об этом Гриндевальду?.. А никак не скажу.
Лила. В книжке индийских сказок, которую я свистнул у Каркарова, так называлась Игра, в которую создатель играет с миром. А все мы - всего лишь выдуманные им игрушки.
Теперь всё сходилось. Вот почему каменные своды Дурмштранга, когда я впервые попал сюда, показались мне смутно знакомыми.
Вот чью потрёпанную колоду карт показывала мне мать... то есть Герда.
И чей потускневший бубенчик она подарила мне на восемнадцатилетие и попросила носить при себе. Я проверил - магии в нём не было. Но прикрепил к подкладке так, чтобы не бренчал при ходьбе.
Принцесса Эльза снова рухнула на пол, держась за живот. Её обступили сочувствующие. Андрис особенно настырно допытывался, что с ней происходит. Эльза хрипела в ответ, что на сей раз дело не в проклятии, и она догадывается, в чём именно, но он не отставал. Рядом так же тупил Йоан.
- Да догадайтесь вы уже!.. - воскликнул я.
- Вельц! - у разгневанной принцессы достало сил поднять палочку. - Силенцио.
- Как глупо - отсылать от себя колдомедика, который может помочь. - а Мариус никогда не упустит случая её пнуть, да?..
Я попытался жестами показать, насколько не рвался помогать Её Высочеству.
- Ты что... беременна? - дошло до Андриса.
Умница. Я погладил его по голове и показал большой палец.
А я ведь некоторое время назад уже намекал принцессе, что с ней происходит. Когда её всё чаще мутило, она стала хуже справляться с физическими упражнениями, медленнее бегать... я нашёл способ забрать немного материала для анализа, чтобы подтвердить свои предположения.
А Ингрид уже стояла над ними всё с тем же выражением счастливой добытчицы на лице:
- Есть предположение, что каждый год умирают те, кто повторяет судьбу Лилы и Роберта.
Роберт. Вот как звали моего отца. Вот почему это было моим вторым именем, хотя ни у Герды Вельц, ни у её маггла предков с такими именами не находилось. Всегда ненавидел эти лишние буквы.
Анхель Ракоци - так меня звали на самом деле. Могли бы звать. Анхель, ангел... смешно.
И тот ребёнок, что был сейчас в чреве Эльзы, - он был... как я. Кто-то просто не научился варить противозачаточное зелье. Ещё смешнее.
- Какую судьбу? - Андрис тормозил так же отчаянно, как и я некоторое время назад.
- Да любили они друг друга! - не выдержал я. - Даже я уже понял.
- Я его не люблю, - поспешно возразила Эльза.
- Ну хватит притворяться-то уже...
Андрис схватился за голову и согнулся от боли - и Эльза тут же сгребла его в охапку, метая на окружающих свирепые взгляды львицы, защищающей своего котёнка.
Как это трогательно: верная сторонница Гриндевальда и её ручной венгерский полукровка.
Но Эльзе становилось всё хуже, и нашли Зосима - который всё равно ничем не мог ей помочь. Ещё не хватало, чтобы она родила прямо тут. По моим прикидкам срока - месяц седьмой, и в любом случае невовремя.
- Ты можешь провести физическую диагностику? - на всякий случай Ингрид попросила и меня.
Диагностику я провёл - пока Зосим ещё возился.
- Они здоровы. Никаких проблем, кроме беременности, у них нет.
- Морфеус, - принял решение Зосим. - Так ей хотя бы не будет больно.
Спящую Эльзу перенесли на диван. На несколько минут воцарилась тишина. Потом Ингрид и Эйш ещё что-то обсудили и снова проявили инициативу.
- Зосим, ты можешь узнать, кто отец ребёнка?
- Смогу. Но не сразу. - очень не сразу - когда соберёшь материал всех студентов Дурмштранга.
- А сможешь её разбудить?
- Могу, но тогда ей снова будет больно.
- Ненадолго. Только спросить.
Как только Эльза заснула снова, Ингрид вышла на переговоры:
- Лестрейндж... мне нужна капля твоей крови.
- Что, у нас уже два кандидата в счастливые папаши? - оживился я.
- Ну зачем же вслух! - попеняла Ингрид.
- Так быстрее.
- Я с ней не спал, - заявил Мариус. - У меня на неё не встанет.
- Но она сказала: "Надеюсь, не Лестрейндж", - упорствовала Ингрид. - Ну дай каплю крови, жалко тебе, что ли?
- Я давал и не умер, - подтвердил я.
- Жалко. Не дам. И не спал я с ней. Я бы такое на всю жизнь запомнил.
- А может, ты не помнишь? - почти с надеждой спросил Андрис. - Я вот тоже как-то утром проснулся в чужой постели и не мог вспомнить, что со мной было.
- Я просыпался только в одной чужой постели в Доме Тейваз. И это была не её постель!
- А?.. А. А-а, - глубокомысленно согласилась Ингрид и отстала.
Бедняжка Ровина Олливандер, как же на неё-то у жениха вставать будет?..
Только ленивый не спросил Ингрид и Эйш, чем они занимались, ведя регулярные переговоры с духом Лилы.
- Она ведь уже нашла своего сына? Что ей ещё нужно?
- Мы хотим, чтобы на Мабон больше никто не умирал. Для этого нужно её освободить. Если проклятие помещалось во флакончике с кровью, то, наверное, можно попробовать перенести его из Лилы в какую-нибудь вещь...
Я не то чтобы был против смертей на Мабон. И если умрут Андрис и Эльза, плакать точно не буду. Хотя, раз Эльза беременна, технически это будут три смерти, - не знаю, правильно ли это. Сам я чувствовал себя лучше всех, в обмороки не падал. На следующий год умрут ещё двое? И это могут быть кто угодно? Если эти кто-то будут влюблённой парочкой, мне снова смерть не грозит. А люди вообще смертны. Но освободить Лилу... в какой-то степени я был ей должен за спасение моей жизни. А я не люблю ходить в должниках.
- Мина, у тебя ведь умиротворяшка закончилась? Пустой флакон остался? Давай его сюда. - и новый флакон оказался в руках Ингрид.
- Нужен кто-то, кто проведёт ритуал. - Эйш оглядела присутствующих и остановилась взглядом на мне. - Вижу море энтузиазма на этом лице.
- Я могу. Объясните только, что нужно делать.
- Нужна формулировка, с которой ты обратишься к школе, - ответила Ингрид. - По праву ученика...
- По праву ученика мы по всякой ерунде к школе обращаемся, - отмела Эйш.
- По праву крови?.. - предположил я.
- Тоже не годится. Кровь в ритуале будет использоваться не твоя.
- "Я обращаюсь к школе по праву наследника той, что взяла на себя проклятие, прошу освободить её и поместить проклятие в этот сосуд"?
- Повтори-ка, - обрадовалась Ингрид. - А вот это может сработать.
- А флакон мы потом закопаем?
- Потом придумаем. Его может кто-нибудь откопать.
- Можем продать его подороже, - предложил я, но Ингрид посмотрела на меня так, что стало очевидно: сделка сорвалась в зародыше.
Она протянула мне склянку и нож, чтобы взять кровь обеих потенциальных жертв. Я присел рядом со спящей Эльзой и взял её руку.
- Может, её сначала разбудить?.. - предложил Андрис, который далеко от неё не отходил.
- Зачем? Тогда ей снова станет больно. - я уколол ладонь, забрал каплю крови и пристроил руку на место. - И твоя кровь мне тоже нужна.
Андрис безропотно протянул руку. Я вернулся с флакончиком крови, мне протянули солонку. Я начертил круг со склянкой в центре. Произнёс формулировку.
Флакон упал, кровь вылилась на соляной круг. Я машинально поправил его - он упал снова.
В тот же миг голову прошила нестерпимая головная боль. Если бы я не сидел в кругу, я бы и сам упал. Сжав ладонями череп, который, казалось, был готов лопнуть изнутри как переспелый арбуз, я видел, что остальным собравшимся ничуть не лучше, чем мне. Что-то мы сделали не так. Спустя бесконечно долгую минуту головная боль прошла, и мы заметили, что Мариус до сих пор лежал в обмороке. Мина и Фредерик никого к нему не подпускали, из чего я сделал вывод, что у них всё под контролем. Если он уже потратил на что-то много сил - приступ головной боли просто мог стать последней каплей.
- Ты точно не хочешь оставить всё как есть? - уточнил я у Ингрид.
- Не хочу. Просто тебя, как и Эльзу с Ракоци, тоже придётся исключить из ритуала.
Но у нас возникло затруднение в лице женщины в военной форме. Она попросту незаметно вошла через дверь, за которую никто не мог выйти до окончания Ночи Сказок.
- Кто у вас здесь главный?
- Я главный. - спасибо, Фредерик. Как хорошо, когда есть тот, кто готов быть крайним.
Женщине объяснили, что преподаватели, конечно же, в курсе происходящего и что у нас праздник - дань старинным традициям. Почитание традиций она одобрила, но пожелала на некоторое время остаться с нами. Она утверждала, что не искала этот зал нарочно - это помещение было первым, в которое она попала, придя в Дурмштранг, поэтому других студентов и преподавателей она не встретила. Я испытал неприятное ощущение, словно весь мир сжался до пределов этой комнаты, а снаружи не осталось ничего. Женщина пожелала с кем-то побеседовать, и её сопроводили наверх. Больше её не было слышно - видимо, заняли её очень качественно.
Ингрид и Эйш сидели на полу и думали. В какой-то момент я явственно увидел, что в их кругу есть третья фигура. Худая женщина в чёрном платье, с длинными чёрными волосами и недовольным видом. Я её узнал - она и правда была похожа на женщину из моих кошмаров. Хотя смерть никого не красит, она осталась красивой. Чего не скажешь обо мне, хоть я и был жив, - но что-то общее между нами определённо было.
- Ну здравствуй, мама...
Говорить Лила не могла, но активно реагировала на происходящее, роняя вещи. Без малого двадцать лет она, значит, вела себя тихо, а теперь, когда забрезжил шанс на освобождение, злилась от нетерпения? Пусть скажет спасибо, что Эйш и Ингрид вообще откопали её трагическую историю.
- О, я вижу тёлку в чёрном, - провозгласил Стеван. Похоже, Лила решила явиться не только мне.
Его посох тут же с грохотом упал.
- Не называй мою маму тёлкой.
- О, извини.
Я присоединился к кругу размышляющих, Стеван тоже.
- Итак, у нас есть ещё одна проблема... - он сделал неопределённый жест рукой в сторону Лилы.
- Не называй мою маму проблемой.
- Да я не о ней...
Проблем у нас было - одна другой краше. Умирающие голубки Андрис и Эльза, незавершённая из-за удалившегося Гриндевальда Ночь Сказок, его генеральша на галерее... и всё это - со стремительно утекающим временем.
- Ты можешь разложить карты? - спросила Ингрид у Эйш. - Хуже точно не будет.
Эйш ушла в сторону со своими картами и вскоре вернулась ободрившаяся.
- Чтобы правильно провести ритуал, нужно знать точную формулировку, которая использовалась при первом ритуале двадцать лет назад. Её могут помнить только участники ритуала.
- Лила?..
- Нет. Гриндевальд. Это он проводил тот ритуал.
Интересно, не за это ли его исключили. Всё-таки два трупа. И интересно, сколько будет на этот раз.
- И что мы ему скажем? "Помогите исправить то, что натворили"?
- Нет. "Помогите нам спасти Дурмштранг от проклятия". Он ведь тоже был учеником этой школы.
К счастью, пьеса "В ожидании Гриндевальда" продлилась недолго. Но, вернувшись, он первым делом направился к своей генеральше, которую удерживали наверху уже явно не совсем по её воле. И застрял за разговором с ней.
- Я пойду к нему, - решила Ингрид. - Считайте меня героиней.
- Я тоже, - Эйш не отставала от неё ни на шаг. Вот так цыганка оказалась в эпицентре событий в Дурмштранге. Даже две цыганки.
- Я могу с ним поговорить, - напомнил я. - Мы с ним неплохо беседовали.
Ингрид поднялась по лестнице и постучала.
- Герр Гриндевальд, Вы нам очень нужны!
- Подождите минутку.
- Это очень срочно, - не отставала Ингрид. - Если не поторопиться, мы все умрём. И Вы тоже.
Гриндевальд вышел к ней. И вскоре она уже прокричала с балкона:
- Третий Круг можно начинать! Мы будем готовиться к ритуалу одновременно с ним.
И снова свечи - по числу участников. Эйш использовала свой прорицательский дар, чтобы выбрать для себя и Ингрид последние номера. Когда я подошёл к столу, осталась только одна, последняя свеча. С номером десять.
Третий Круг - круг Поиска. Самая расплывчатая тема, по которой можно рассказать что угодно. И самая непредсказуемая. Всё больше рассказчиков меняли свой первоначальный сюжет под влиянием обстоятельств, и я не стал исключением. Думая об этом круге заранее, я предполагал, что расскажу что-нибудь о мире, к которому я стремлюсь. О мире, где магические науки не будут знать запретов и ограничений и расцветут во всём своём могуществе, как во времена Ренессанса. О том, как я докажу своё право стать частью этого мира и...
Но всё это теперь казалось ерундой. Как можно утверждать, что знаешь своё будущее, если не знаешь своего прошлого и настоящего? Я злился на то, что мой отец - маггл, и утешал себя тем, что по крайней мере моя мать чистокровна. Даже рассчитывал на то, что моим отцом мог быть Гриндевальд. А потом всё перевернулось с ног на голову, и я узнал, что моя мать - цыганка, но у меня уже не было сил на это злиться. Да мне просто наплевать. Если я чёртов метис - значит, я буду бороться за мир, в котором не будет таких, как я. Я найду своё место невзирая на то, кто я по крови.

Десять. Круглое число. Удобное число. В нём так привычно вести счёт.
Мы привыкли, что наш мир делится на нули и единицы. На тех, кто что-то из себя представляет, кому всё дано от рождения, - и тех, кто не представляет из себя ничего, кому нечем похвастаться.
Порой мы тратим все свои силы на погоню за иллюзиями. На попытку казаться не теми, кем мы есть на самом деле, притвориться кем-то другим. Присвоить чужое, прожить чужую жизнь.
Но жизнь гораздо сложнее устного счёта, которому учат детей. И на самом деле мир делится на тех, кто позволяет не брать себя в расчёт и диктовать себе условия - и тех, кто заставляет с собой считаться и сам распоряжается своей жизнью.
Это не сказка, а мораль всех предыдущих сказок: нужно идти вперёд, кем бы тебя ни считали. Даже если считать тебя будут чудовищем.
И искать своё место. Только своё. То место, в котором ты будешь не просто нулём или единицей.
А сам для себя - множеством.

Только один раз сказки были прерваны, когда с галереи, где оставались Ингрид, Эйш и Гриндевальд, раздались крики Эйш. Зосим бросился было наверх, но тут вокруг неё как из фонтана стал растекаться огонь и стремительно дополз до края балкона. Словно лава, он начал стекать между перил. Его остановило сразу несколько вскинувшихся с заклятием Агуаменти палочек, включая мою.
- Агуаменти максима. - голос Гриндевальда был досадливо-усталый, как будто какая-то мелочь помешала ему работать. - Агуаменти ультима.
По галерее разлилась волна и щедро перелилась через край.
Через некоторое время Гриндевальд незаметно спустился. Они там уже провели ритуал или нет?..
- Разрешите сесть рядом с Вами?..
Чёрт, я никогда не привыкну к тому, что Гриндевальд спрашивает у меня разрешения.
- Разумеется.
- Я подумал, что Вы имеете право знать. Маркус Вельц был моим соратником.
- Я так и понял, - сдержанно усмехнулся я. - И кем он приходится моей - как выяснилось, приёмной - матери?
- И, честно говоря, я сам не знаю, где он находится сейчас, - продолжал он, не слыша меня. - И я был бы очень благодарен... если Вы что-нибудь о нём узнаете...
- Я поговорю со своей приёмной матерью, как только смогу. И если что-нибудь услышу, непременно Вам сообщу.
Долго говорить не получилось, чтобы не мешать очередному рассказчику. Но это было удивительно вдвойне: Гриндевальд не знал, куда делся его соратник... Гриндевальд обращался ко мне за помощью. Чудеса.
Сказка Эйш была последней. Она говорила о той, от чьего лица рассказывала все истории. О той, что сумела спасти своего ребёнка и сумела найти его спустя двадцать лет. Только теперь я понял, кого она имела в виду в своём первом выступлении, когда говорила, что берёт на себя роль той, что должна быть услышана, - говорила с таким пиететом, словно речь шла по меньшей мере о Жанне д'Арк. В некоторой степени я был ей даже благодарен за то, что она вытащила всё это на поверхность и открыла мне глаза на моё происхождение. Любая правда дороже неведения.
Третий Круг завершился. И тут Ингрид сказала, что прежде, чем провести ритуал, нам следует сделать общую колдографию. Она уже не первый раз просила об этом за эту Ночь, так что проще было наконец согласиться. В конце концов, даже если все мы доживём до утра - что в свете предстоящего ритуала было сомнительно, - не все мы доживём до следующего Мабона. Те, кому исполнится двадцать один год, смогут при желании покинуть школу и уйти на фронт. Пусть у неё останется эта сентиментальная память. По её хлопотам нашёлся колдографический аппарат, она попросила Гриндевальда нажать на кнопку, согнала всех к лестнице, чтобы выстроиться, как первокурсники...
- Не знаю, кто эти студенты, - прокомментировал я, - Но колдографирует их Гриндевальд.
- Это уже кощунство или ещё нет?.. - задумался Мариус.
- Это правда!
На колдографии поместились все, кроме Радмилы Сапари. Она отказалась участвовать и осталась на верхней галерее. Гриндевальд сделал несколько кадров.
Что ж, теперь - ритуал. Я помнил, что мне, Эльзе и Андрису лучше не влезать в круг, и предпочёл остаться в стороне, чтобы ничего не испортить. А они влезли. Предполагалось, что в ритуале должны были участвовать все заинтересованные ученики - но многие просто испугались. Или им тоже было наплевать. Урок для ритуалистов номер один: если рассчитываешь на толпу прекраснодушных, готовых втянуться в опасное предприятие ради спасения других... лучше сразу предложи им денег.
- Вы должны будете назвать своё имя, - распоряжалась созданием ритуального круга Ингрид. - Поэтому пусть те, кто не уверен в том, как его зовут, не встают в круг.
- Я знаю, как меня зовут...
- Я тоже так думал, - заметил я.
- Что от нас требуется?
- Только ваше желание. Горячее и искреннее желание.
- От каждого своё?
- Нет. Одно на всех. Желание спасти Дурмштранг от проклятия, чтобы на Мабон больше никто не умирал.
Участники ритуала взялись за руки. Круг замкнули солью и - для пущей верности - суровой ниткой. Каждый по очереди назвал своё имя и - по праву ученика - высказал своё желание. Один за другим.
Как только последняя формулировка была произнесена, зал заволокло густым чёрным дымом. Я закашлялся, согнувшись пополам. Из стоявших в кругу упало, казалось, трое. По мере того как дым рассеивался, я увидел, как Андрис и Эльза приходят в себя. Судя по всему, он не мог слышать, а она не могла видеть. И в зале стало на одного человека больше. Лила подошла ко мне и набросила мне на плечи чёрную шаль.
- По крайней мере, никто не умер, - произнёс я. - Они опять что-то сделали не так?
- Им придётся расплачиваться за последствия, - ответила она.
Её голос звучал как эхо. Как будто она слишком много времени провела по ту сторону и даже во плоти оставалась призраком. Только теперь я заметил, что она была очень молода. Так странно видеть свою мать своей ровесницей, ровесницей других девушек вокруг. И в то же время возраста у неё будто не было. Печать вечности.
- А что будет с ней? - спросил кто-то, избавив меня от неудобных вопросов.
- С ней всё в порядке: она вернулась, - безмятежно объяснила Ингрид. - Но через час она уйдёт.
Значит, исчезнет на рассвете, как все тени? Хотел бы я на это взглянуть.
Также после ритуала обнаружилось, что недоделанный посох Ингрид рассыпался, как и некоторые другие посохи. Легко отделались.
- Ночь закончилась, и вы можете расходиться по своим спальням. Но у нас есть ещё одна проблема, - Ингрид не теряла присутствия духа. Хотя порой казалось, что она просто не может остановиться. - Существо, питающееся магией. Ребёнок Эльзы может оказаться таким существом.
- Я могу провести ещё один ритуал, - предложила Лила.
- Давай ты больше никуда не будешь ввязываться?.. - взмолился я.
- Со мной ничего не случится. Я всё равно скоро уйду.
Да дело не в тебе, родная. Когда ты в прошлый раз поучаствовала в ритуале, это стоило Дурмштрангу почти сорока смертей.
Но ритуалами больше никто не интересовался. Студенты предпочли другое развлечение - прижать к стене Ионэла и предъявить ему обвинения в том, что он на спор залезал в спальню Вильгельмины. Да уж, кабинет Каркарова его ничему не научил. Делаешь глупости - хотя бы имей мозг не попадаться.
Мина дала ему выбор - выпить из её флакончика, или все её друзья вспомнят, каким тёмным заклятиям успели научиться. Зная зелья, которые могла варить Мина, я бы выбрал второе. От заклятий можно по крайней мере попробовать защититься. Досчитали до трёх. Ионэл испугался и выпил. И сполз по стене. На бесчувственное тело вскоре перестали обращать внимание.
- Он жив? Это не яд? - спросил кто-то.
- Не яд. Ну... почти, - ответила Мина. - Но он жив. И придёт в себя. Через некоторое время.
- Давайте хотя бы в следующем году обойдёмся без трупов!.. - Эльзу она уже жалела, теперь пожалеет и Ионэла. Ну, на нём уже от жалости пробу ставить негде.
- Давайте лучше обойдёмся без идиотов, - предложил я.
- Это сложно.
И когда все уже почти разошлись, а Дом Тейваз, чтобы всех прикрывать, почти отправился на пробежку, когда пострадавшим уже оказали помощь, и Андрис худо-бедно слышал - если орать ему в ухо, - а Эльза худо-бедно видела движущиеся цветные пятна... В этот момент в зал быстрым шагом вошёл мужчина в форме и, ни на кого не глядя, прошёл на второй этаж. Эйш и Лила пошли с ним. Снизу было видно, как они стоят напротив него, а он ходит туда-сюда. Офицер решил разобраться с цыганами в Дурмштранге? Похвальное желание, хотя несколько неуместное. И что мне меньше всего нравилось, так это то, что я сомневался, не стану ли я заступаться за Эйш. Всё-таки она причинила немало пользы.
- ...Когда появляется Маркус, я предпочитаю быть от него подальше, - услышал я голос Мариуса.
- Это тот самый Маркус? - окликнул я стоявшего рядом с ним Гриндевальда.
- Да. Вам, наверное, тоже хочется с ним поговорить.
- Я бы с удовольствием с ним познакомился. - он мне не родственник, и что же? Нельзя упускать случай обрасти связями в окружении Фюрера.
- Все, кто хочет пообщаться с Маркусом, выстраивайтесь в очередь!
Но, похоже, кроме меня желающих не нашлось.
Гриндевальд стоял рядом и терпеливо ждал, пока Маркус освободится. Говорил, что если Маркус до сих пор никого не убил, то что-то пошло не так. У меня возникло впечатление, что он боится своего подчинённого... или, по крайней мере, не может контролировать. Мне стало ещё интереснее.
- ...Я понял, что ребёнка до пяти лет зачем-то держали в Дурмштранге, - тем временем рассуждал Мариус. - Но я не понял, что потом стало с этим ребёнком?
- Я знаю, что со мной стало, - сказал я. - Меня зачем-то усыновила моя приёмная мать. Потом зачем-то вышла замуж за маггла, когда мне было шесть. И говорила, будто он - мой настоящий отец. Я никогда в это не верил.
- А ты умный, - заметил Фредерик.
- Не нужно даже быть умным, чтобы это понять.
- А как зовут Вашу приёмную мать?.. - спросил Гриндевальд.
- Герда Вельц.
- У неё была двойная фамилия?
- Да. Герда Вельц-Рейнер.
- Я так долго её искал и не мог найти...
- Значит, она забрала ребёнка и спряталась вместе с ним? - уточнил Мариус.
- Она никогда особенно не скрывалась, - удивлялся я. - Она просто порвала связи со всеми родственниками из-за этой своей свадьбы с магглом, и всё.
- Вы можете ей передать, что я хочу её видеть? - Гриндевальд выглядел взволнованным, и это было чертовски забавно. - Можете организовать нашу встречу? Я не видел её двадцать лет!..
- Да, конечно, - успокоил его я. - Я собираюсь в скором времени с ней поговорить. Я уже обещал передать Вам всю информацию от неё. Думаю, устроить встречу тоже не будет проблемой.
- Спасибо.
И пусть моя дорогая приёмная родительница только попробует отказать Фюреру в ностальгическом свидании. Его благодарность можно будет обратить в очень, очень большую выгоду.
- Ну вот, настоящая мать нашлась, и приёмная мать нашлась, - подытожил Мариус.
- Она и не терялась!..
- Я могу Вас попросить как-нибудь на досуге составить Ваше семейное древо?.. - Гриндевальд окончательно запутался.
- Ну, моя родословная будет короткой: цыганка Лила да Роберт Ракоци, - я неожиданно решил говорить правду, раз уж мы с Фюрером оказались на дружеской ноге. - А вот семейное древо Вельц-Рейнер... это может оказаться сложнее.
Кажется, легче ему не стало.
Маркус наконец спустился с галереи и остановился между мной и Гриндевальдом. Я встал у него на пути так, чтобы у него не было возможности ускользнуть.
- Империо. Успокойся, - Гриндевальд коснулся палочкой его затылка и пояснил, словно извиняясь: - Он по-другому вообще не успокаивается.
Я чуть было не ляпнул "Бедняжка, тяжело ему приходится".
- Вы тоже какой-то мой родственник? - страдальчески спросил успокоенный Маркус.
- Нет. То есть да. По приёмной матери. - я протянул ему руку, пока он не успел обдумать услышанное. - Йозеф Вельц. Очень рад с Вами встретиться. Вы кем приходитесь Герде Вельц?..
Но узнать ответ на этот вопрос мне было не суждено. Эйш спустилась следом за ним и снова утащила его наверх. Я успел увидеть, что она его обнимает.
- Вы там, далеко внизу, мою челюсть не находили?.. - поинтересовался я, перегнувшись через перила.
Но пора было уходить, чтобы успеть безопасно вернуться в спальню и даже поспать ещё три часа до подъёма. Покидая комнату Ночи Сказок, я заметил, что на моих плечах до сих пор оставалась старая чёрная шаль.
Пусть остаётся.

А благодарности не влезли и будут отдельным постом.)