Весь понедельник Совы играли преимущественно в Навь. Модель очень хорошая - лабиринт с бубенчиками на верёвках (задевал не столько сарафаном, сколько сапогами, надо было перед входом разуваться) и бумажками на нетканке, спрятанными так хитро и так удачно мимикрирующими под сухие листья, что я завис надолго, и будь время ограниченным, мог бы выйти вовсе с пустыми руками. Не очень хорошо, что модель была завязана на одного-единственного мастера, Этель, и Совы стояли в очереди в Навь часами. Шутки про "Навь не даёт" и "А Огнемира Незвановна выйдет? А скиньте видение?" к концу дня знал уже, кажется, весь полигон, а Совы к концу дня порядком устали быть "Окей Сова" всему полигону.
От политики я отказался сам, социалки Совам досталось мало - вероятно, предполагалось, что они будут играть в свой обвм, - а в квесты по сбору крышечек я умею плохо. Помогал, когда обращались за помощью, и выполнил план минимум по Сове: в Навь сходил, в лес сходил, вещь прочитал, каждый раз с последствиями (последствия вещи надо было отыграть заметнее, конечно, памятуя об анамнезе Лю, - чтобы вокруг меня побегали, как в первые два раза, - но не умею я заплакать над текстом на бумажке; кабы мне это на ушко начитали с выражением, тогда может быть). Какого-то яркого общего события понедельнику ощутимо не хватало. Но я не в претензии - у меня было немало прекрасных моментов и разговоров.
Заговор Веденеи для медитации при входе в Навь
Цветок белый - белой звездой во тьме ночи, слово моё ясно
Цветок белый - белым камнем среди моря, слово моё твёрдо
Как цветок отыскать - не потеряешь, так и мне путь ведом
Как цветок увидать - не забудешь, так и я запомню
Белый цветок белым пламенем, белым снегом,
Белый цветок не сорвать, слово моё не нарушить.

Мысленно орнул, когда услышал инфу про Чернобога-Мельника, его Чёрную мельницу и 12 учеников. Идея про Мастера как тёмную половину, угробившую свою светлую (см. сказку Леля в отчёте ниже), теперь не отпускает. Орнул ещё раз, когда услышал про чьё-то избавление от каменного сердца, но очень краем уха, хочу подробностей. Этот волшебный момент, когда мастера курили то же, что и ты, но не палились! А тут ещё и семарглы, заставляющие вспомнить про миры Семёновой.

Веденея Сова, Лю Лан Фэн, отчёт отперсонажный. Второй деньРанним утром собрались все на ратную потеху. Сходили мы с Совами разбудить Михаила Потапыча, Старца Медведей, кто занятие проводил. На поляне Михаил Потапыч сказал, что будет нас учить у матери-земли силу брать. Разбились по парам, упёрлись ногами в землю и руки друг другу на плечи положили, и надобно было противника с места сдвинуть. Мне пары не нашлось, и Михаил Потапыч сам со мной встал, чтобы показать, как это делается. Но и без матери-земли столько у него было силы, что он одним пальцем мог меня подвинуть, а если бы больше силы приложил - улетела бы я, как шишка брошенная. Тех, у кого лучше других получалось, вызывал Михаил Потапыч в круг, посохом на земле очерченный, и кто другого сможет из круга вытолкнуть - тот и победитель.
После ратной потехи переоделись и прогуливались. Ратибор Медведь расшумелся на площади на весь Колдовстворец - требовал от Вятко Волка какого-то суда, чтобы тот от отца своего отрёкся. Неужели другого времени выбрать не мог для раздора междоусобного, когда ордынцев в школе не будет? Стояли с Совами, не вмешивались. Злата всех проходящих на виду парней делила на милых, красивых и буйных.
- А Дарьян какой?
- Дарьян - милый.
- А Белояр? Милый или красивый? Можно ведь и тем, и другим быть сразу?
- Белояр - добрый.
- А Осот?
- А Осот - странный. Говорю же, разделов у меня много.
Злата затем ушла к озеру, чтобы в Навь выйти да о Царице Ирице попробовать узнать, а Хедвиг пошла за ней присмотреть. Я же пошла на завтрак: негоже в Навь ходить на голодное брюхо. Забрала душегрею, что давеча в трапезной позабыла, когда пошёл Сэргэлэн меня провожать. Данжур-нойон с той женщиной, что сопровождала его, - Эртэнэ-хатун её звали, - сели за один стол со Старцами. Сэргэлэна я не увидела и сказала себе, что другие монголы, должно быть, завтракают у себя в юрте. Одна лишь ночь прошла, а скучала уже по нему.
Завтрак мирно прошёл, но не успели собрать посуду, как вбежала в слезах Старица Белок, Марьяна Гордеевна. Кричала, что пропал Светлён Сокол, её названой сестры сын, и очелье его показывала в пятнах кровавых. Тревожно сделалось на душе: более мирного ученика, чем Лён, в Колдовстворце ещё поискать надобно. Ни с кем не ссорился, никому зла не желал, и врагов не было у него, - девушки привечали, парни защищали, когда он от любопытства своего в передряги попадал. Тут и Сэргэлэн ко мне подошёл, подал платок, что я на стуле оставила.
- Прости, - говорю, - что была вчера как чужая. Больно неожиданно вы пришли, слишком много всего случилось.
- Ничего. Ты усталой была после праздника.
Вышел вперёд Старец Волков, Левон Иваныч по прозванию Лютый, требовать стал у Данжура, чтобы тот какими то ни было средствами выведал у своих людей, кто тронул Светлёна. Того я и боялась - что всякую беду спишут на Орду. Хотелось верить, что монголы свой порядок блюдут и обещание никому зла не чинить сдержат, но и в то, что на Светлёна свои же руку подняли, поверить я не могла.
- Может, его кто из местных прибил, чтоб на нас подумали. А если это кто из наших, - обещал Сэргэлэн, - так его я лично удавлю.
Вспомнили Левон Иваныч и ученики, что Светлён давеча на пиру одной ордынской девушке цветок подарил, а кто-то из монголов пригрозил его убить, ежели ещё раз увидит такое. Данжур-нойон отвечал, что это он грозил Светлёну, но не смертью. И что разузнает он, и ежели душегубом окажется его человек, то накажет по своему разумению, а ежели его человеку защищаться пришлось и в поединке победить, то будет он невиновен. Но разве разберёшь, кто первым начал, и разве Лён хоть комара обидит?.. А ученики стояли напротив, ждали ответа, а я, с Сэргэлэном рядом, со стороны ордынцев оказалась.
- Не стоит тебе с нами стоять, - сказал он. - Что твои подумают?
- Так я же с ними учусь не первое лето. О том, что семья моя от дани освобождена, все уже знают. И всё, что подумать могли, уже подумали.
Ушли монголы вслед за Данжуром, и я заметила Злату, у стены возле входа сидящую. После выхода в Навь ей всегда дурно делалось - только у воды она выходить могла, а вода пугала её, так как отец её в детстве едва не утопил. Проводила я её до совиной избы. Много у меня вопросов было, да все не к Нави, а к себе самой. И Сэргэлэна о многом спросить могла бы: если говорил он, что монголы своих детей привели, то почему я китайца встретила? Если говорил, что с духами здешними они договорились, то почему Царица Ирица в плену оказалась? Неправду ли говорил, или сам не знал? - Но всякий раз, как виделись, времени на то не оставалось, и о другом говорить - о нём, о себе - важнее оказывалось. У Нави же мне более всего спросить хотелось, для чего она Ли Шаня ко мне привела, чем помочь ему я могла бы. Но решила, что сперва нужно другим помочь, а потом себе, - узнать, что со Светлёном сделалось, пока не обратилась боль его друзей в злобу на монголов.
Когда мы к избе пришли, Варвара в Нави была, Замиля только-только из Нави вышла, а Хедвиг опередила меня и про Лёна уже узнала. И сказала ей Навь, что погиб Лён, и погиб так же, как Жданко Пёс, которого прошлым маем мёртвым в лесу нашли, в шею змеёй укушенным. Как тут не вспомнить предсказание Софьи Совы, из школы уже ушедшей, на прошлом обряде возвращения Солнца изречённое: "...Останутся тела, змеёй укушенные, волками, да не волками разорванные". Говорили Совы, что Пётр Волк из Орды бежал, как некогда и Званко, и силу свою колдовскую в Орде получил, троих князей убив, - и не был ли он тем волком, да не волком?
А пока не вышла из Нави Варвара, стали мы думать, как её от замужества с Мирославом, княжичем Московским, освободить. Сговорились предсказание сочинить, что якобы сразу после свадьбы тот род, что её примет, вымрет весь, и так это предсказание изречь, чтобы княжич и его родовичи не допытались своими чарами мыслезнатскими, какая именно Сова то изрекла, и не узнали, что то неправда. Ежели ложное воспоминание навести, и то можно будет при помощи чар увидеть, а потому порешили говорить так, чтобы Варвара не видела, кто говорит. А на иной случай придумали второй способ: сварить такое зелье, чтобы Замилю в Варвару обратить и вместо неё за княжича выдать. Замиля смеялась, что если пойдёт за московского княжича, то точно сгорит Москва, как Варвара за завтраком в видении увидала. Но не хотелось Москве судьбы такой. Неправы были московские князи, что сожгли Тверь, но не простому московскому люду за то расплачиваться.
Злата и иные Совы видели ещё в видениях чудище, в цепи закованное. И я рассказала свой сон, что накануне праздника мне привиделся. Будто одна птица над камнем вьётся, а другая птица из камня бьётся, и обе рвутся друг другу навстречу, силятся камень крыльями разбить. И пошла трещина по камню, но как вырвалась из него птица - обратилась чудищем когтистым, другую птицу схватила и на куски разорвала, только перья да кровь и полетели в стороны. А затем, во вспышке яркой, обратилось чудище девицей в одежде и очелье Колдовстворца, но ни лица, ни знака Рода не разглядела я. И подумали мы теперь, что не только Царица Ирица пленена да в цепи закована, но и другие Великие духи пленены могут быть, а лесовики да водяные ослабли, оттого и пропустили монголов.
Варвара вышла из Нави ослепшая, усадили мы её на лавку, а она сказала, что услышала в Нави сказку про Колобка. О том, как катится Колобок из Нави в Явь, из Яви в Правь, да песенку поёт, и от Медведя ушёл, и от Волка ушёл, а от Лисы учёной, скоморошьей не ушёл. А кто этот Колобок - Лён с его нравом лёгким, или же то, что его сгубило, - поди догадайся. Говорили Совы, одна в школе скоморошья Лиса - Неждана, погибшего Жданко сестра. С ней Злата обещала поговорить. Затем, покуда Варвара ничего не видела, Хедвиг ей придуманное предсказание пересказала, а Замиля про запасной способ изложила. Так и дождались, пока Варвара прозреет. Ещё сказала Варвара, что видела в видении утреннем, как кто-то из парней сердце живое в ладонях держит, но кто это был - не видала.
Слово за слово, пришла пора всем Родом поклониться тотему и алую силу от него получить. Молча Совы подходят к тотему, молча принимают дары от него, которые до следующего раза что-то сказать им должны, или защитить от чего-то. И в этот раз мне в дар браслет достался с иероглифами непонятными. Вспомнились слова Варвары перед праздником змеиным: от судьбы не уйдёшь, чему быть - тому не миновать. Помнит Сова, что Дальна я, иноземная дочь её, неродная. Как ни далёк был Китай, а сам нашёл меня, - значит ли то, что отпустить меня Сова хочет?.. Прощаясь с нами у тотема, Огнемира Незвановна поручила нам заговор для встречи с нечистью заучить да ей в другой раз пересказать. Стали учить хором, собравшись в круг, - едва упыря какого не призвали.
Узнали от Дарьяна Пса, что Белояру окровавленные семарглы снились. И впрямь непростая пора пришла, раз не одни только Совы вещие сны видеть стали. А Хедвиг в Нави так сказано было: найти того, кто с крыльями, да не птица. Не иначе как о семаргле, крылатом псе. Но где искать семарглов, как не в Роду Псов?.. А проходя мимо соколиной избушки, услышали от Старца их, Леля Берендеича, что Белобога нет больше, потому как сотворил он колдовство великое, о котором давно мечтал, и создал Чернобога-Мельника, а сам исчез.
Когда я заговор перед Огнемирой Незвановной сдала и у избы на скамейку села, подошла ко мне девушка в китайских одеждах, приехавшая с ордынцами. Сказала, что от Ли Шаня обо мне узнала, спросила моё настоящее имя, то есть - китайское. Любопытствовала, как мне живётся в Колдовстворце, сетовала, что наши лекарки - Белок она "зелёными девами" называла - ничего без зелий сделать не могут, даже боль унять, - а на то, чтобы зелье сделать, время надобно. У них же в Степи леса нет, и привыкли они без трав обходиться.
- Может, - говорю, - наши Белки чему-нибудь и у вас научатся.
- Если попросят, я урок проведу. Но у нас учат по-другому, через боль. Вашим это может не понравиться.
- Так если хорошему учишься, то можно ради этого и потерпеть.
- Это не все понимают. Ты понимаешь, потому что на самом деле ты наша.
- Так меня ведь ничему и не учили...
И спросила она, в какой земле мне бы хотелось жить, если б выбирать можно было, - в русской, китайской али в обеих. Я ответила честно, что не поставишь дом на границе, чтоб из одного окна Русь видеть, а Китай из другого, - да и нет границы меж Русью и Китаем, далеки они друг от друга слишком, совой не долетишь. Сказала, что жить хочу на земле русской, как привыкла. А сама спросила у себя мысленно, отчего я любовь к родной китайской земле не сохранила, но сохранила любовь к Сэргэлэну. И сама же себе и ответила: даже если бы не было у меня памяти о прошлом - всё равно полюбила бы его, когда встретила. А вот кстати и он - сел напротив, ждёт терпеливо, когда мы договорим. Поняла китаянка, что хотим мы остаться наедине, спросила, пустят ли её в библиотеку Соколов, и пошла туда.
- Ни минутки у тебя нет свободной?..
- Да, некогда присесть из-за убитого мальчика. Но не наши его убили.
- Знаю, что не вы: Навь то же говорит. Загадочная это смерть. Была уже в Колдовстворце похожая...
И рассказала я ему про смерть Жданко. Сэргэлэн говорил, что могла змея и с дерева упасть, спрашивал, для чего в одиночку в лес ходить, - да и умчался вновь по зову Данжура, а я сказала ему возвращаться и осталась ждать. Подходил Белояр Пёс, спрашивал, о чём я давеча вечером с ордынцами разговаривала. Я отвечала, что только с одним ордынцем говорила - тем самым, которого в снегу нашла, и который моих родных от дани освободил, - а ещё с китайцем, который мой чаротвор заметил. Насторожилась, что ему за дело до того. Звал Белояр перед Болотницей плясать, но я отказалась - дождаться хотела. А он сушки мне на шею повесил да ушёл к лесу.
И дождалась - вернулся Сэргэлэн. Сели в тени рядом, прислонилась я к его плечу:
- Боюсь, да не за себя, а за тебя больше.
- Что же за меня бояться? Я за себя постоять сумею.
- Но ежели Хан тебе прикажет, ежели отправит куда, - тебе подчиниться придётся.
- Это верно, придётся.
- Слишком много мы расставались, не хочу расставаться больше. Уеду я с тобой. Только надолго ли... И я от тотема своего отказаться не смогу, и ты не сможешь. Но если люди нас разлучить не смогли, - неужели духи и боги нас разлучат?..
- А если я свой тотем Тенгри на твоей земле поставлю - как отнесутся к этому люди?..
Помолчали. Если вместе мы, то везде мы чужие. А порознь - невозможно уже.
- Китайцы ваши узнали меня по чаротвору...
- И что теперь?
- Не бойся, в Китай не уеду.
- О нас с тобой они узнать не должны.
- И не узнают. Об этом я им не скажу.
Услышала голос Варвары - звала меня на урок. Не сдержалась, сжала на прощание руку Сэргэлэна - и побежала. Догнала Варвару прежде, чем до полянки мы дошли, где Старица Лис, Краса Патрикеевна, общий урок по чудознанию для Сов и Лис проводила. Сели мы на скамьи, и Краса Патрикеевна рассказала, как простые амулеты, от вредоносных чар защищающие, изготовить. А на холме над нами был у Псов и Волков урок ратной потехи, и так громко Левон Иваныч ими командовал, что к Красе Патрикеевне нам прислушиваться приходилось. И нет-нет, да и взглянем, как парни на затупленных мечах друг с дружкой сражаются. И хорошо с полянки было видно, как Белояр да Дарьян из лесу на урок спешили. Поставил их Левон Иваныч друг против друга, а они и стоят, не шелохнутся, будто в гляделки играют. Что это за новый поединок такой?
Те девушки, у кого с собой подходящая вещь была, могли тут же на месте свой амулет создать, пока Варвара с Красой Патрикеевной отошла о личном поговорить. Для того нужно было вещь наземь положить и чаротвором его посолонь обвести. Девочка-китаянка, которую под покровительство своё Род Лис взял, тоже достала свой чаротвор, - хотела я при случае спросить у Сэргэлэна, как они колдуют, а теперь не придётся: узнала, что чаротворами им служат кнуты да плети, как мы со Златой догадывались уже. Сама я амулет делать не стала, запомнила только порядок, потому как амулеты духов от тебя отгоняют, колдовать не дают, а когда колдовать понадобится - никогда заранее не предскажешь.
После урока подошли ко мне Дарьян и Белояр - крепко всыпал им Левон Иваныч и за опоздание, и за то, что драться отказались, - и попросили о помощи. Ответила, что если чаем угостят, то помогу. Пригласили они меня в избу Псов, усадили за стол и спросили, может ли кто в Правь ходить. Сказала, что только Первые да их ближайшие помощники и хранители могут из Прави в Явь являться и обратно, спросила, для чего им ажно в самую Правь понадобилось. И пересказал мне Дарьян своё видение, что в Нави при посвящении в Род видел, - о мельнице и о том, что Первый Пёс временное имя тайное ему нарёк, сказав, что будет его носить, покуда своё истинное имя не вспомнит, и кровь проливать запретил. И хотелось ему истинное своё имя узнать и подозрения проверить, не из семарглов ли он, которые также кровь людскую не проливают. Сказала я, что мельница та может быть чёрной мельницей Чернобога, но о ней у Леля Берендеича больше можно узнать, и что ежели Первый велел самому имя вспомнить, то, быть может, ещё время не пришло его узнать. Но очень уж Дарьян просил, и я согласилась у Нави его истинное имя спросить, раз уж он мне такую тайну доверить был готов.
Пошла я к совиной избе, Злату и Хедвиг по дороге предупредив, что в Навь пойду, и пойду далече, - чтобы были готовы мне после помочь. Заговор прочитала, глаза закрыв и углём по бересте рисуя, и шагнула в Навь, и было мне видение. Увидела я, как чёрный поток воды с бурунами да водоворотами на мельничное колесо несётся, а колесо не движется, вмёрзло в лёд, а с неба снег падает. Пригляделась - то не снег, а белые перья, и стон сверху слышится - не птичий, а скорее скулёж пёсий. А затем голос с небес раздался, словно раскат громовой, и молвил: иди, Элерад, такое не прощается, быть тебе отныне бескрылым, в Яви жить, покуда не искупишь содеянное, и покуда то зло, что ты сотворил, назад в Навь не провалится. И следующее видение - колдун-Сокол из литвинов мальчика по голове гладит, и вроде как заговор читает, а потом слышно: удачи тебе, Элерад. А за окном - город, и знаю, что Муром это.
Долго я в Нави была, многое и ясно узнала да запомнила. И как очнулась - всё тело до самого нутра и голову вместе с ним болью страшной пронзило, как под заклятием Умжеч бывает. Так и упала, где сидела, в пыль у крыльца, и крика сдержать не могла. Кто-то меня держал, кто-то по плечу гладил, потерпеть просил, но разве такое стерпишь? Звали помощь, и кто-то из парней Кошкиной Хворобой пытался боль унять, но не смог, потому как источник боли этой - не в теле, а в уме. Никого я не видела, и не слышала почти, и ни слова сказать не могла, телом своим не владела. Подняли меня, перенесли на скамью, - так я и легла на неё ничком, и кричать уже не было сил, стонала только. Но вдруг опустился передо мной на землю Лель Берендеич, стал по волосам гладить, и голос его у меня в мыслях зазвучал. Рассказывал он сказку, и боль отступала понемногу с каждым словом. А сказка была о том, как хотел Белобог всё дурное и тёмное, что было в нём, отделить, чтобы страсти человеческие его не мучили. И так Чернобог родился, а Белобог забыл обо всём и до сих пор где-то по земле бродит. Напоследок сказал Лель Берендеич, что так же, как отделил Белобог Чернобога, заберёт он мою боль на остров Буян, где живёт сестра его, Царевна Лебедь. И боль ушла совсем, как не было, осталась одна усталость, и рук поднять не могла.
Поднялась я, а Лель Берендеич сказал, что на полчаса он боль унял, а после она вернётся вновь, ежели не найдётся способ её исцелить. Отвели меня в лекарскую избу, велели лечь, да обсуждать стали, что с эдаким подарком от Нави делать: можно ли снять, как сглаз снимают, или же зелье придётся варить. Попытки - не пытки, пробы - не хворобы, но понимала я, что за полчаса Белки, со всеми помощниками, советчиками да подсказчиками, не управятся. Попросила позвать китаянку-лекарку, что говорила мне к ней обращаться, ежели понадобится. И Дарьяна Пса просила найти, чтобы скорее рассказать ему об увиденном. Лель Берендеич, что видение моё у меня в мыслях прочёл, советовал проверить, взаправду ли Дарьян семаргл, тем, что семарглы лгать не могут. Но не ошибается Навь, и коли был Дарьян семарглом изгнанным, так, значит, им и остался.
Китаянка пришла, спросила, что случилось со мной, сказала на живот перевернуться, и стала ладонями мою спину вдоль, как тесто, мять, от затылка до крестца. Говорила, что они в Степи всё руками лечат. Тут уж и Белки заинтересовались, научиться захотели, но сказала китаянка, что такому годами учат. Встала я - без ломоты, без немочи, легче, чем была до ухода в Навь. Благодарила от всей души свою избавительницу.
- Что же ты сразу к нам не пошла? Впредь сразу приходи к нам в юрту.
- Куда уж принесли, - говорю, а сама думаю, что не хотела я Сэргэлэна тревожить, если бы он в юрте меня увидел. По себе знаю, сложно себя не выдать, видя чужую боль.
Поспешила я, не откладывая, поговорить с Дарьяном. Отозвала его в сторону, пересказала своё видение. Навь, как водится, главного не сказала: что Дарьян-Элерад в прошлой жизни своей сотворил и как это исправить. Но Дарьян поблагодарил меня, сказал, что ежели мне что понадобится, то обратиться смогу. Но не за плату Совы уходят в Навь с чужими вопросами, а потому, что некому больше, потому, что правильно так. Исполнив то, что надобно, пошла я в избу со Златой чай пить. И пока ставила она самовар, решилась я попросить её выслушать меня. Ещё с вечера давешнего тяжко мне было все слова и думы при себе держать, а только со Златой одной могла я их разделить, только ей доверить самое важное.
- Ежели бы он пришёл и силой велел мне под Змея идти - как это было бы просто! Я сказала бы ему "нет", и всё...
- А он что? Замуж позвал?
- Ох, и замуж не звал. В своём Роду, на своей земле оставаться позволил, только бы видеться. Все два лета этих, что прошли, - я и надеялась, что он не придёт, и ждала, когда же придёт, и боялась, что придёт, и тосковала, что никак не приходит... И вот он пришёл, и не могу я без него. И не хочет он меня неволить, и я неволить его не хочу. И как жить нам, где жить, - не знаю.
Злата говорила, что надобно сердце слушать, и как оно подскажет, так и поступить. И сама я это знала, и выбор свой уже сделала, но не так важен был совет, как то, что не оттолкнула меня Злата, узнав, что я ордынца люблю, и желала мне счастья. О китайском прошлом не стала я говорить - сказала только, что один раз уже пошёл Сэргэлэн против воли Хана, и не позволю я ему больше рисковать жизнью.
И едва я вышла из избы, как подстерёг меня Ли Шань и о разговоре попросил с почтением. Спросил, не хочу ли я основать новый китайский Род, чтобы Змея прогнать, Китай освободить и править в нём. Я отвечала, что только Первый может тотем создать, и нет такой силы у простого колдуна, но Ли Шань уверял меня, что нашёл способ, как эту силу получить. Заманчивой была эта сила: ни Хубилай-Хан, ни сам Хан Ханов не были бы мне страшны с нею, и смогла бы я делать всё, что пожелаю, - хоть Сэргэлэна китайским императором сделать. Но не хотелось мне такой судьбы. Не смогла бы я вынести этой ноши, не смогла бы себя на всех китайских колдунов разделить, - всю себя я хотела бы отдать одному Сэргэлэну, вот только Ли Шаню о том не скажешь. Сказала, что не справлюсь, а он просил подумать ещё, до завтрашнего дня. И весь Китай в лице его одного - надеялся на меня одну. Достанет ли сил целому народу отказать, свободой его пожертвовать заместо того, чтобы пожертвовать ради него своим счастьем?..
А вот ещё один с просьбой - Яшка-Ворон из Псов. Помнил он, что порой у меня выходит память вещи прочесть, а порой вещи сами со мной говорят. Протянул женское очелье старинное, просил узнать, что с хозяйкой его сталось. Не отказала я. Ушла к совиной избе, расправила очелье на ладонях, прислушалась к нему... И увидала, как девушку в том очелье шестеро силой взяли в лесной чаще, на плоском камне, поочерёдно, а она при том умом тронулась. И так явственно, так ярко её боль и отчаянье во мне отозвались, что силы алой это видение отняло у меня столько, сколько уход в Навь далёкий отнимал. Может, миг, а может, час сидела я, оцепенев, покуда не смогла на ноги подняться да Ворона найти. Беседовал он с кем-то, но я в тень его отозвала, велела сесть. Скороговоркой выложила, что увидела, на выдохе одном, - не выговорила бы иначе. Похоже, что был он к тому готов: сказал, что знал об этом, лишь в количестве лиходеев сомневался.
Поблагодарил меня Яшка и бусы разноцветные на шею мне надел, собственными руками сделанные. Смешной такой - будто сам не колдун, а из простых людей, что колдунам за помощь отдариваются безделушками. Но знала я, что вещь, в которую труд вложен, дороже любого подарка, на базаре купленного. Значит, и вправду важно было для него правду узнать, и будет меня хранить его дар. Вспомнилось мне, как однажды Ворон дал мне свой нож траву срезать взамен моего, ступившегося, - обычный нож, не обрядовый, - и как я за рукоять взялась, было мне видение, как два медведя, два волка и два сокола девичье очелье треплют, друг у друга рвут, покуда оно не рвётся надвое, всё в пятнах кровавых. Пожалела теперь, что не поведала о том видении Яшке сразу, а ныне и незачем стало. Тревожилась только, что насильники где-то рядом, в Колдовстворце могли оказаться.
Когда договорили - узнала я, что урок пропустила, а двоих парней в лекарскую унесли тяжелораненными. Спрашиваю, что случилось, - разногласия, говорят, небольшие. А потому небольшие, что без трупов. А что не поделили - не сказывали.
Ещё время спустя - Гаян Волк и Радим Сокол позвали меня в лес за травами. Поколебалась я, но пошла. Гаян лесные тропы знал хорошо, шёл впереди уверенно, вёл нас за собой мимо топей и оврагов. На границе опушки встретил нас батюшка Леший, поприветствовал его Радим заговором, поклонились мы ему. В хорошем настроении был Леший - указал короткую дорогу, подсказал, где нужные травы найти, чтобы в болото лезть не пришлось. По самому краю озера мы прошли, и издалека Гаян заметил то, за чем пришёл. Сперва нашли Одолень-траву, которая в руки даётся лишь тому Соколу, что на том же месте проиграет в колдовском поединке, не поддаваясь. Подрались Гаян и Радим, а мне смотреть оставалось да надеяться, что смогут они меня из лесу вывести, а не мне их выручать придётся. Проиграл Радим Волку и сорвал траву. Следом пошли за Дурман-травой - две этих травы вместе могли амулетом стать от вредоносных чар. И настойка навья из Дурман-травы получалась, чтобы пить перед заходом в Навь.
Дурман-траву только Сова сорвать может, рассказав тайну свою, о которой спутники не знают, и ослепнет после на целый час. Остановилась я у дерева, под корнями коего трава росла, - отступать некуда. Я, говорю, в прошлой жизни китайской принцессой была, Хубилай-Хана женой, в молодости погибшей, - только никому, никогда о том не говорите. Присвистнули парни, посочувствовали и обещали молчать. Наклонилась я, преломила стебель, и свет в глазах померк. Взял меня Гаян за руку и повёл назад из чащи, да так осторожно, что не боялась я ни на ветку наткнуться, ни о корень споткнуться. А затем и вовсе укрыл меня под плащом - надёжнее было бы только на руках вынести. Просила я усадить меня куда-нибудь на скамью, вот хотя бы и возле совиной избы, но Гаяна любопытство взяло, и так хорошо он мою тайну хранил, что прямо посреди улицы Колдовстворца вопросы задавать начал:
- А к Орде ты какое отношение имеешь?
- Никакого не имею. Китай уже сто лет как под игом, как и Русь.
- А расскажи ещё о жизни своей в Китае, раз уж начала!
- Хорошо, расскажу, - обещала, только отвязался чтобы, - но не сейчас и не здесь.
А самой мерещится, что уже пол-Колдовстворца нас обступило, и всякий нас слышит.
- Ты ведь здешних китайцев знаешь? Пойдём к ним!
И Гаян на крыльцо одной избы меня повёл, где меня встретили и усадили. Слышала голоса, спрашивающие, что со мной, и успокаивала всех, что всего лишь рвала Дурман-траву. У кого-то Гаян спросил, вправду ли тот меня знает, и поможет ли проводить меня в трапезную, - у Ли Шаня, должно быть. Так вдвоём они и повели меня на ужин, усадили за стол Сов и там оставили. Дальше уже Совы обо мне позаботились - принесли тарелку каши с ломтем хлеба, и поужинала я вслепую.
К концу ужина я как раз прозрела, и собрались мы с Совами выпить в нашей избе чаю. Но, подходя к избе, увидела я Сэргэлэна, что задержался во дворе и ждал меня. Извинилась я перед девицами, обещала, что вернусь вскоре, - спросили только, одна ли вернусь или с гостем. Подбежала к нему, обняли друг друга ладонями за плечи, а у него на щеке - ссадина багровеет от удара плетью. Услышал он мой немой вопрос:
- Наказали меня, как ты уже за ужином могла видеть...
- За ужином не видела: слепой была. Теперь вижу.
- Это за то, что слишком много со здешними учениками знаюсь, и одному из ваших советом помог. Пригрозил Данжур-нойон, что ежели в другой раз увидит такое - подвесит меня на цепях. Нельзя нам больше открыто видеться, иначе и мне, и тебе худо будет...
- Неужто всю жизнь скрываться?.. Но всё лучше, чем вовсе порознь!
Повела я его на берег озера, подальше от чужих глаз, куда частенько парни с девицами сбегали из Колдовстворца, чтобы наедине побыть. Страшно за него было, но старалась виду не подавать - слезами делу не поможешь. Решила про себя, что ежели вздумает Данжур его казнить или мучить, то выйду вперёд, назовусь его невестой, и пусть он подтвердит только. Вспомнились слова, давеча Соколом сказанные: "На таких, как ты, и рассчитывает Змей". Что ж, пусть осудят, - а ради того, чтобы он жил, я и под Змея пойду, и на смерть пойду.
У самой воды уже много молодых было, да сидели к нам спиной и нас не видели. А мы сели поодаль, на скамье на поляне. Сэргэлэн взял мою ладонь в свои - руки у него тёплые, и так хорошо, только смотреть надобно по сторонам, как бы нас не заметили. Ордынцы не придут сюда, но и своих опасаться приходится: скажут Старцам, а Старцы скажут Данжуру... Но никого в виду не было, одни лишь Белояр с Дарьяном вверх по холму, за избами, о чём-то разговаривали да ёлку общипывали. Я уже знала откуда-то, от Хедвиг али от Златы, что оба они семарглы, а значит, оба не выдадут.
- Когда я через деревню твою проезжал, мне сказали, что ты болела после моего отъезда. Что случилось?
- Всё хорошо было. Просто память вернулась разом, и слишком много мыслей передумать было надобно, две жизни в одну уложить.
- Если бы ты не спасла меня тогда, я бы погиб вовсе. Как ты меня нашла?
- Не знала я, что это ты. Видать, судьба. Но что же мы, как ни увидимся, всё о грустном говорим?..
- А что делать, ежели судьба такая грустная...
- Бывает и хуже судьба. А пока мы вместе, радоваться надобно.
Кому ведомо, увидимся ли в другой раз? Как и много лет назад, во дворце императорском, - не надышишься, не насмотришься, только тепло его рук запоминаешь с жадностью.
- А знаешь, когда я жизнь свою прошлую вспомнила... То вспомнилась, среди прочего, сказка, которую мне мама на ночь рассказывала. Но не помню, рассказывала ли я её тебе или нет.
- И я не помню. Расскажи.
- Было у отца три сына, - да, по-русски очень начинается сказка. И когда пришла пора завещать наследство, младший сын получил старую корову, которую он всегда пас. Ушёл он с коровой и продолжал заботиться о ней и ухаживать, хоть она и не могла больше иметь молока. И однажды молвила ему корова человеческим голосом: завтра за тем холмом будут купаться в озере небожительницы. Укради одежду одной из них - она и станет тебе женой. Пастух так и сделал, и та, чью одежду он украл, оказалась ткачихой - настолько талантливой, что мать-богиня почти не отпускала её с небес, чтобы она ткала там звёздное полотно. Полюбили друг друга пастух и ткачиха, и стали вместе жить в его маленьком домике. А старая корова, прежде чем умереть, изрекла ещё одно пророчество: забери, говорит, мою шкуру, и если случится беда, накинь её себе на плечи. И вот в другой день отыскала богиня свою дочь и унесла её с собой на небо. А пастух накинул на плечи коровью шкуру, вмиг взлетел над землёй и пустился в погоню. Но не смог он догнать свою возлюбленную, потому что велела богиня разлить через всё небо молочную реку. И по сей день можно видеть в небе разделённых молочной рекой ткачиху и пастуха, которых эллины называют Вега и Альтаир. Но китайцы верят, что в один день в году через эту реку перекидывают мост, чтобы пастух и ткачиха могли встретиться.
- Красиво. Но сказки никогда не говорят о тех, кто менее важен: что, например, случилось с другими двумя сыновьями?..
- Это, должно быть, уже другая сказка.
Ушли мы с озера, покуда Сэргэлэна не хватились, и проводил он меня до избы. И пока безлюдно было вокруг - остановились у порога, прежде чем вновь разойтись и руки разомкнуть.
- Быть может, не станет однажды Хана Ханов?
- Так на его место новый Хан придёт.
- А если нет? И будет на месте Орды множество ханств, как сейчас на Руси множество княжеств...
- Не может такого быть. Вся Орда на одном порядке держится. Только и надежда, что новый Хан будет не так строг, как нынешний.
И поняла я, что в этот порядок верит он крепко, как я верю в то, что никогда не исчезнут на Руси русская речь и церкви и не превратится она в улус Джучи. И что веры этой лишать его нельзя. Напоследок просила я его быть осторожным, как все женщины просят из века в век, попрощалась, зашла в избу - а там пусто: все Совы ушли поклониться тотему, одна я о том позабыла. Как долго ждали, как долго звали, искали ли уже? Пустилась бегом, извинилась перед Огнемирой Незвановной, - ничего она не сказала, лишь взглянула так, словно мысли все увидала, как пергамент развёрнутый. Идём вокруг тотема - и стыдно мне перед Совой, что после бега дыхание унять не могу, и что мысли мои далеко, душа далеко - осталась у Сэргэлэна в тёплых ладонях.
Прежний дар тотема я отдала, руку протянула за новым. Тонкая нитка попалась под пальцы, потянула я за неё - а она за другую вещь зацепилась. Хотела я распутать, а Огнемира Незвановна велит: бери оба. Так вместе с кувшинчиком глиняным на нитке вытянула я браслет с иероглифами дважды. Значит, моя вещь, и не скроешь того.
Как водится, после обряда поговорили Совы между собой о том, что узнали. Сказали, что пленников трое: Лоухи, хозяйка финских гор, Велес и Царица Ирица. Скована их сила, заперта, и оттого они с ума сходят, а освободиться не могут. Сказали, что одна тень убила Жданко, Светлёна и Джаргал, монгольскую жену князя Московского, - тень от мельничного колеса.
Подошёл ко мне Ли Шань, спросил, не знаю ли я, где нож обрядовый достать можно. Сказал, что есть в нашем лесу белый лотос, и ежели срезать его ритуальным ножом, и преподнесёт мне его Лиса, то могу я прозреть нечто, для будущего всего Китая важное. И добавил как бы невзначай, что сделать это с утра будет надобно, поскольку едет к нам Хубилай-Хан: захотелось ему на русскую школу колдовства поглядеть. Меня Хубилай в лицо не узнает, разве по чаротвору только, но можно его под душегреей спрятать, - а Ли Шаня узнает, и может его погубить. Смотрела я на Ли Шаня и видела, что смерти он не боится, а боится не успеть исполнить того, что землю его спасёт. И обещала, что всё сделаю, о чём он назавтра меня попросит. Расстались мы, а мне после новости - белый свет не бел. Есть ли в Яви такое место, где от Хубилая, от прошлого моего дурного скрыться можно? И не потому ли он в Колдовстворец едет, что вызнал неведомым способом, где меня искать?
Бродила я по Колдовстворцу одна, места не находила себе. Спросил Гордей Сокол, отчего я печальна, пряником угостил. Отвечала: как быть весёлой, если едет Хубилай-Хан? И вышло так, что стали мы гулять вдвоём, да на ходу разговаривать.
- А правда, что все Совы будущее могут видеть?
- Правда. Только одним это легче даётся, и видится явно, а другим - тяжело и путано. Да и сложнее всего будущее предсказать: немногое в нём от нас не зависит. Навь от пути неверного предостеречь может, плохое будущее показав, но будущее это своими руками изменить можно.
- А хорошо бы будущее своё узнать...
- Прости, Гордей, но я за будущим твоим в Навь не пойду.
- Я тебя о том и не прошу.
- Да и будущее своё знать не всегда полезно. Иной человек, стараясь предсказанного избежать, только хуже делает.
- И то правда. И всё же нет, наверное, человека, который узнать своё будущее не хотел бы.
- Я своего будущего знать не хочу.
- А почему? Боишься?
- Да. Боюсь.
И Злата меня уже спрашивала, не хочу ли я у Нави о будущем своём спросить, - но разве изменит это мою любовь, если даже и предначертано мне иное? И ежели знает Навь, что суждено нам с Сэргэлэном расстаться или погибнуть, - так лучше мне не знать о том, а быть счастливой сегодня, о завтра не думая.
- Не тяготит тебя твой дар?
- Нет, не тяготит.
Никого, кроме нас, на улицах Колдовстворца не было: иные по избам разошлись, иные на закат смотрели на берегу озера. И Гордей в лучах солнца закатного - словно золотой Сокол.
- А что же ты, - спрашиваю, - на закат не смотришь?
- Да не с кем мне на закат смотреть.
Ох, Гордей, не будь моё сердце занято - не оставила бы тебя одного. А так - только удачи тебе пожелать могу от всего сердца.
- Тихо слишком, - говорит, - спокойно слишком. Тут и Совой не надобно быть, чтобы напророчить: что-то должно случиться к вечеру.
И впрямь будто замер в ожидании Колдовстворец, как ветер перед грозой. И в каждой избе что-то зрело: посеяно уже - пожать осталось. Гласило предсказание Софьи Совы: идёт извне золотая волна, - то про золотого Змея Тенгри. Идёт изнутри чёрная волна - то про Чернобога. Идёт волна светлая, - а про то не догадаешься, покуда не увидишь.
Шум на площади: нашли и принесли тело Светлёна, разожгли в сумерках погребальный костёр и очелье его в огонь положили. Хоть с утра ещё сказала Навь, что мёртв он, - а всё же не хотелось верить. Шепнула я Огнемире Незвановне: как же так вышло? Но ничего она не ответила. Тревога в воздухе - как дым от костра едкий: не могли ученики некоторых Старцев найти, и говорили, что Ворона Пса давно не видели. Попрощалась я с Лёном молча, как могла, да ушла в избу Сов.
Там Злата Веселину Белку в гости к самовару пригласила. Жаловалась та на отношения свои с двумя Волками - и от беличьей трескотни уютнее в избе становилось.
- Это посложней, чем у тебя, будет, - говорила мне Злата.
- А у тебя что же? - спросила Веселина. - Уж не с моим ли Псом?
- Который из Псов - твой?
- Белояр.
- Нет, конечно.
Вот чудно: пару раз подходил Белояр, глядишь - и по имени не помнил, всё Совой окликал, а того уже довольно, чтоб в интересе его заподозрить. А ежели и вправду он о чём обмолвился, - уберечь семаргла надобно от той, что на краю предательства стоит.
Рассказала Злата, что Гордея сглазила, - недоумевал он о том, когда мы с ним гуляли, - потому как попросили её, а она прежде того обещание перед тотемом дала в просьбах никому не отказывать. А как ушла Веселина, я Злате сказала, что едет Хубилай-Хан, и меня он не вспомнит, а Сэргэлэна - вспомнит. Предположила она, не за невестой ли Мирославой, сестрой княжича Московского, едет Хубилай.
- Кем же надо быть, чтобы дочь свою за Хубилая просватать...
- Многие князья своих дочерей за ордынских ханов выдают.
- Но Хубилая даже другие ханы развращённым считают. Много у него жён, наложников, наложниц, многих он искалечил и погубил, а всё ему мало.
- Не доведёт его жадность до добра.
На ночь глядя три Совы собрались в лес, а я их проводить вышла. Возвращаюсь - вырос передо мной Эскель Сокол, сказал, что Хубилай-Хан уже здесь, что монголы всех девушек собирают, и чтобы я шла в библиотеку Соколов, куда никто без приглашения войти не мог. Туда же Злату и Хедвиг привели, и Ласку Белку, и оставили нас одних. А что снаружи происходит - не понять, говорили только, что изба Волков девушками полна. Нет ничего страшнее неизвестности: что с Сэргэлэном, что с девицами? По запертой избе я как в клетке металась из угла в угол. Сказала, что ежели Хубилай будет меня искать, то я выйду, чтобы другие девушки не пострадали заместо меня.
- А для чего ему искать тебя?
- Знал он меня. Долгая это история.
- Давай уж расскажи, - велела Хедвиг. - А то многие что-то знают, да не говорят, и не знаешь потом, что с ними и как помочь.
И сказала я, о Сэргэлэне умолчав, что была женой Хубилай-Хана, погибла и родилась вновь, и для китайцев это будто в порядке вещей - рождаться заново. Сказала, что не может Хубилай меня узнать, кроме как по чаротвору, но ежели знает он, что я здесь, то не поможет это.
Гореслава Сова первой сказала, что больно плохо Соколы девушек собирают, и ушла. Хедвиг рвалась наружу, а мы со Златой уговаривали её подождать, пока Соколы к нам вернутся. Наконец устали томиться взаперти: нельзя в библиотеку войти без спросу, да можно выйти. Вышли на крыльцо, где Эскель и другие Соколы вновь просили нас далеко не отходить. Попросили мы в ответ, чтобы кто-нибудь из Соколов с нами остался, но и с крыльца все ушли, а нас бросили. Будто нанимались мы Соколам библиотеку сторожить. Так и разошлись кто куда. Подумала: ежели впрямь захотели бы ордынцы всех девушек по Колдовстворцу собрать, то и входить бы пытаться не стали, а подожгли бы избу.
Стояли мы со Златой в потёмках, и вдруг вижу: из-за угла выходят Эртэнэ-хатун с другими монголами. Не успела я и рта раскрыть, как подошла она к Злате со спины и нож к горлу прижала, шипела что-то над ухом. Я замерла: и чары уже не кинешь, ни помощи не позовёшь. Но мгновения не прошло, и бросила Эртэнэ-хатун добычу, как кошка пойманную мышь выпускает. Спросила я, кого она ищет, - та не ответила, мимо прошла, словно и не было меня, к стоявшим рядом парням приблизилась. Заглядывала в лицо, кнутовищем под подбородки приподнимая, выбирала, кто станет хорошей жертвой Змею, - будто коня на базаре. И ушла прочь, отвлеклась на потасовку какую-то на крыльце избы, - и тут же я к Злате бросилась, и Белояр со мной, что крайним стоял. Сидела Злата бледная как полотно, и на шее у неё от ножа след кровавый остался, а сверх того Эртэнэ-хатун Болиголов на неё наложила. Подхватили мы её, кликнули Белок и отвели в совиную избу.
Как двор проходной сделалась изба Сов в тот вечер, все новости мы из первых рук узнали. Принесли к нам Маритэ Лису оглушённую, Злата чарой Ачуйся её оживила. Маритэ, как очнулась, заплакала, рвалась прочь, насилу удержали её: сказала она, что хотели монголы её подругу Синтту Лису забрать, а она не дала, и брат её Ольгерд Пёс заместо неё вышел, своей кровью за неё заплатить обещал. Успокоилась она, лишь когда вернулся за ней Ольгерд, обнялись они прямо в горнице.
Пришли в гости Белки вместе с ордынским мальчиком, которого Род их принял - не гостем, как других новичков, а Бельчонком. Такой он тихий был да забитый, что остался сперва в прихожей стоять у стены, так что я и не заметила его сперва. Пришлось приглашать за стол, чаю выпить да пирогом угоститься уговаривать - недаром звали его Молчаном. Веселина его воспитывала, велела в нашей избе посуду вымыть. Шутили, что и впрямь переменилось что-то, если Совы добры, а Белки суровы да с тяжёлой лапой. Говорили мы Веселине Молчана не обижать, но ясно было, что не обидит, и сам он уже отвечать и даже возражать научился. Рассказал Молчан, что монголы свадьбу хотели сыграть, но прервала её Огнемира Незвановна, увела невесту в Навь, и оттого они ищут новую невесту Змею. Понятнее стало и оттого спокойней. Значит, не было покуда никакого Хубилая.
Уходили Совы, оставляли гостей на меня. Вернулась Злата - сказала, что закончилась благополучно история с сердцем каменным, которое Варвара за завтраком в видении видала. А Хедвиг добавила, что ордынцы Нежату Волка забрали, потому что он Огнемиры Незвановны сын, и что среди Волков сплошь все чернобожичи, а всего их числом двенадцать.
Как стихло всё в Колдовстворце, вышли мы со Златой и Хедвиг гулять под полной луной, близкой да огромной. Иду, на звёзды смотрю да пою тихонько. Остановились на главной улице, и вдруг видим - мелькает между избами фигура в белой рубахе навыпуск, вроде савана, а на груди пятно кровавое. Упырь! Всем, кто из избы ни выходил, мы говорили за нашими спинами держаться, потому как только заговора Сов нежить послушается. Но не приблизился упырь, ушёл в темноту к лесу да озеру, а мы за ним ходить не стали. Зато русалка пришла с нами да с парнями побеседовать, и Ли Шань всё спрашивал о том, как на Руси сватовство проходит. И жизнь шла своим чередом, словно и не было ни Хана, ни Чернобога, ни костра погребального.

Продолжение следует!
Не могу отделаться от идеи (на которую всё равно денег нет) дождаться фоток (на рефы) и заказать иллюстрацию у Амарта (когда будут места). Потушите меня уже кто-нибудь.