После Шторма подумал ещё раз о докторе Рэйвике - какая у него была ориентация, если учесть, что он был женоненавистник и гомофоб. Памятуя о том, как он залип на мумию, - походу, некрофил. Кто первым халат надел - тот и доктор...

Хотелось задержаться с людьми подольше, но пришлось собираться и двигать обедать перед следующей игрой. Приехал на Красносельскую, приземлился в Шоколадницу, поел блинов с капучино, дождался Луара. Поговорили о нашем корабле, и я плавно переролился из леопарда Марека в мичмана Тибальда. Вскоре к нам присоединились Ортхильда и Дёгред, мы почаёвничали ещё и отправились сквозь метель на поиски тайм-зоны "13 диванов". Миновали вывеску "Фонд поддержки творческой интеллигенции", заблудились, поржали, что впору обратиться за поддержкой... а оказалось, что нам туда и надо.
Уютное местечко с интимным полумраком, а выставку упоротых картин можно было не замечать. Единственные минусы - отсутствие окон (но нас было немного, и мне было норм), и хозяева заснули на игровой территории, хотя говорили без них кофеварку не трогать. Также не предполагалось гримёрки, пришлось переодеваться в полевых условиях. Я нацепил кафф, который Птаха заказывала у Моранн к "Шестерёнке", и вполне комфортно проходил с ним всю игру, ухо начало болеть только под финал. Мне пришло на ум, что это - протез.

Тибальда я во многом рисовал с Хорнблауэра, но постарался сделать его менее "положительным". Читать дальшеТибальд - сын преуспевающего врача, который прочил его по медицинской части, но, получив хорошее домашнее образование, он приобрёл стойкую неприязнь к анатомическим штудиям. Зато всегда мечтал о морской службе и в 17 лет против воли отца поступил в академию. На броненосный крейсер "Юникорн" его перевели не так давно, но он уже успел сходить в несколько рейсов в составе этого экипажа и лишиться уха в своём первом и пока последнем бою.
Матросы его уважали за справедливые решения в конфликтных ситуациях и отвагу в критические моменты, но сам он больше думал о карьере, чем о людях. Ему хотелось стать капитаном, достойно служить родине и открывать новые земли, тем паче что у капитана есть отдельная каюта. Поэтому всё свободное время он готовился к экзамену на чин лейтенанта и избегал типичных развлечений матросов и офицеров, порой сидя с учебником даже в кабаке.
При этом он считал себя недостаточно храбрым - потому что боялся высоты и не любил смотреть на телесные наказания, - и недостаточно преданным долгу, и вообще слишком "сухопутным". На корабле ему успешно удавалось это скрывать за выученным командным тоном, а вот на гражданке его стеснительность "мальчика из хорошей семьи" проявлялась во всей красе. Например, он понятия не имел, как вести себя с дамами, особенно если дамы вели себя всё более независимо.
А он был воспитан как классический сноб викторианского среднего класса с поправкой на мир, в котором существуют продвинутая механика и магия. "Чернь глупа, аристократы бесятся с жиру, место женщины - на кухне, изобретения должны служить человеку, а не человек - изобретениям". Стоит ли добавлять, что всё вышеперечисленное коммуникабельности не способствовало, и только побывав призраком, который, что тот кит, не мог ни до кого докричаться, он начал больше общаться с людьми.

Отчёт отперсонажныйНакануне ожидающегося конца света в столичной таверне дядюшки Фрэнка было множество посетителей всех мастей. Парочка пиратов забилась за столик в углу и потребовала "особенного" веселящего напитка. Они притащили с собой дикарку, чьи соплеменники, по их словам, якобы помогли им починить корабль после крушения. Она тянулась ко всему блестящему, быстро бегала и чрезвычайно напоминала сороку. Другой столик занял молодой аристократ, погружённый в ворох пыльных бумаг. Он ни с кем не разговаривал, кроме куклы весьма тонкой работы, его сопровождавшей.
Я познакомился с аристократкой, леди Кристиной, которая унаследовала семейное предприятие и обанкротилась. Она надеялась найти делового партнёра и не допустить при этом слияния с чужой фирмой, но все боялись вкладываться в убыточное дело - и, похоже, вовсе не потому, что покупателям были не нужны лекарства или потому, что перевелись рисковые люди. Просто графиня Амбер не собиралась выходить замуж и хотела руководить мануфактурой собственноручно. Это слишком самонадеянно, ведь бизнесу, как и кораблю, необходима сильная мужская рука, чтобы не налететь на рифы и не сесть на мель, - а графиня могла бы подсказывать курс.
Вот дядя Фрэнк также планировал передать свою таверну дочери Присцилле, но не спорил с тем, что ей понадобится хороший муж, иначе она не справится с ведением дела в одиночку. Правда, выдавать её замуж он не спешил, ждал, пока не появится достойный жених, - но, похоже, слишком медлил, как все одинокие отцы. Графиня усомнилась, захочет ли Присцилла посвятить свою жизнь таверне и не думает ли о том, чтобы её покинуть, - недостаточно хорошо она знала эту скромную девушку, которая во всём слушалась отца. А Фрэнк считал, что их таверна - их дом и отказаться от него невозможно. Я сам когда-то ушёл из родительского дома, потому как медика из меня не вышло бы, - но таверну дяди Фрэнка нельзя было представить без Присциллы, её неутомимого внимания и заботы. Из неё должна была получиться прекрасная хозяйка.
Я обсудил с Фрэнком и полицейским Майкольмом последние новости из свежего выпуска газеты. Писали, что была арестована сбежавшая кукла, внешне ничем не отличающаяся от человека, но ей удалось скрыться, а владельца или автора так и не обнаружили. Звучало слишком неправдоподобно, но Майкольм подтвердил, что так всё и было. Для чего кому-то создавать куклу настолько сложную и отправлять её бегать по улицам самой по себе и учинять беспорядки? Ради рекламы своего мастерства, или для того, чтобы дискредитировать производство кукол, или по злому умыслу? Утешало, что штучный товар не поставишь на конвейер и не наводнишь мир скрывающимися куклами. Но всё равно конструкторов кукол следовало бы законодательно ограничить. Кто знает - вдруг мы беседуем в компании, а среди нас есть кукла? В конце концов это просто опасно.
К этому времени в таверну пришёл лейтенант Крис Кеннет, и мы подсели за столик к местному патологоанатому, мистеру Машалю. Присцилла налила нам согревающего чая с шиповником. Мистер Машаль рассказал, что с ним тоже однажды произошла примечательная история - к нему принесли раненого человека, девушку, но когда он снял с неё одежду, дабы оказать первую помощь, то увидел, что это кукла. Он отлучился за инструментами, а она исчезла. Он описал её достаточно подробно, чтобы можно было поверить, что он не сочинил эту байку, привлекая к себе внимание обсуждаемой темой. По описанию девушка-кукла была самой заурядной внешности и легко могла раствориться в толпе. А графиня Амбер продолжала доказывать своим собеседникам, что у кукол может быть своя воля, эмоции, чувства... Всё-таки аристократы странные. Всем известно, что железо не чувствует, а только выполняет программу, которая может сбиться. Конечно, ломать кукол нехорошо, но сломанное можно починить или выкинуть, а не скорбеть. Кукла - не животное и не человек.
Лейтенант Кеннет возразил, что к кораблям мы тоже относимся как к живым существам. Однако, хотя мы даём кораблям имена, живыми их делает команда, пустой корабль мёртв и может стоять в доке, пока не проржавеет насквозь. Я ни за что не согласился бы заменить матросов куклами, разве что кочегара. И не только потому, что заложенная в их программу возможность принятия решений слишком ограничена и в критической ситуации они не смогут действовать достаточно быстро. Люди делают меня лучше - радуются моим удачам и указывают на ошибки, сочувствуют и поддерживают. Мистер Машаль вспомнил легенду о Летучем Голландце, призрачном корабле, который двигался без команды. Но, хоть в море нередко становишься суеверным, у любой сказки есть рациональное объяснение. Возможно, пираты захватили команду в плен, а корабль бросили.
К слову мистер Машаль полюбопытствовал о моём протезе. Для меня не составляло труда рассказывать о нём - если он и напоминал о чём-то, так это о том, что тот осколок пролетел мимо моего виска. Видимо, амулет, подаренный мне матерью перед первым плаваньем, действительно приносил удачу - и я буду только рад узнать, что эта удача распространяется на весь корабль, который вышел победителем из того сражения.
Страсти вокруг неуловимой куклы напомнили мне сюжет любимого романа моей матушки. Главный герой был влюблён в актрису, и когда та погибла, был безутешен и заказал у мастера куклу, которая выглядела бы точь-в-точь как она. Однако кукла сбежала и, заманив его в какое-то большое здание вроде храма, застрелила из револьвера. Логично было бы предположить, что мастер так запрограммировал куклу, чтобы избавиться от героя, но автор романа объяснил это иначе: в куклу переселился дух погибшей актрисы, а это уже бред, которого в действительности быть не может. Впрочем, некоторые могли в это верить. Тот аристократ, отвлёкшись от бумажек, вышел танцевать со своей куклой. Это был изящный номер, - но неужели кукла могла заменить ему человека? Он улыбался и казался счастливым. А я смотрел на него как на взрослого ребёнка, заигравшегося в куклы. Да и кукла у него была будто сломанная - мне показалось, или она произносила грубые слова?
Дикарка тоже танцевала, и немного рассказала о своей родине. Она сказала, что жила не на острове, а в пустыне, и что у её народа тоже есть механизмы. Должно быть, некоторые племена более развиты, чем другие, - она быстро училась и, хоть выглядела экзотично, вела себя пристойно. Да и пираты держались почти как приличные люди, болтали между собой, деля всех присутствующих на "м@ков и не м@ков". Один из них, особенно похожий на попугая, увешанного побрякушками, оказался тем самым Бароном с "Офелии", с которым когда-то сражался лейтенант Кеннет. Он утверждал, что Барон - непревзойдённый фехтовальщик, но нам ли бояться пиратов, когда их всего двое, а нас целых два? Этот сброд не рисковал высунуться из своего угла, пока мы были здесь.
Побеседовали, конечно, и о скором конце света. Кеннет заметил, что эпицентр катастрофы всегда находится на материке, поэтому в море может быть безопаснее. Но, на мой взгляд, корабли также могут пострадать, к тому же, если объявить отплытие с целью выжить, порт будет осаждён толпами людей - а построить ковчег, чтобы эвакуировать хотя бы один город, мы не сможем. Сейчас устанавливался штормовой сезон, и наш корабль на несколько месяцев вставал на якорь в столичном порту, - значит, я смогу навестить родителей, которые непременно захотят увидеть меня "напоследок". Я понятия не имел, что нас ждёт, - тем было интересней.
А совсем интересно стало, когда сидевшая рядом с нами за стойкой барышня, мисс Готра, забралась на стул с ногами, словно увидела мышь, и воскликнула, что в полу - чёрная дыра со звёздами, хотя мы ничего не видели. Следом она исчезла - в самом деле как сквозь землю провалилась. Мы отошли от этого места на безопасное расстояние, а мистер Машаль ощупал пол и убедился, что никаких дыр там нет. И не слишком-то много места было в таверне, чтобы устраивать фокусы с зеркалами. Может, мисс Готра - незарегистрированный маг? Но не больно вежливо даже для мага уходить без предупреждения. А потом мисс Готра вернулась - на то же место, откуда пропала. Она была очень напугана и сказала, что видела лабиринт. К тому же и Присцилле стало нехорошо, и все согласились с тем, что она не должна больше работать в таверне в тот день. Отец проводил её наверх, и посетители один за другим потянулись в верхний зал - только аристократ остался со своими нескончаемыми документами. Когда я поднялся, женщина-бродяжка, которую часто видели в таверне, изрекла, что всех поглотит бездна, а я стану призраком. Перед концом света появилось так много фанатиков...
Наверху было уютно, и мы непроизвольно сели в тесный круг - так каждый чувствовал себя в безопасности. Но это не помогло - на наших глазах полицейский Майкольм буквально растворился в воздухе. Я сообщил об этом пробегающему мимо хозяину, но ему было не до того - он искал кого-то, кто мог помочь его дочери. Майкольм появился вновь и сообщил, что ничего не видел, попав в темноту, но был уверен, что это и была изнанка. Ещё он получил там письмо личного характера от человека, которого давно потерял. Пока что все были целы и невредимы, и шутили о том, что нельзя садиться на место исчезнувшего, чтобы не объединиться с ним в кадавра, - но я тревожился всё больше, особенно когда пропал лейтенант Кеннет. Нет ничего хуже неопределённости, когда не можешь повлиять на происходящее и остаётся только ждать. Ни один маг не был бы способен на такие шутки, значит, с нами в самом деле играла изнанка.
Кеннет тоже вернулся. Он твердил, что умер, потому что сначала падал с большой высоты, а затем тонул на глубине. Я убеждал его, что это всего лишь морок, ночной кошмар, и все на самом деле живы, просто изнанка хочет запугать и ослабить нас, показывая нам наши страхи. Придя в себя, он схватился за свой портфель, с которым не расставался весь вечер, открыл его и, перелистав папку с документами, пришёл, казалось, в ещё большее уныние, нежели от собственной иллюзорной кончины. Важные бумаги об увольнениях и назначениях пропали. При этом я был уверен, что портфель всё время был у нас на виду и никто к нему не приближался и не прикасался. Я успокоил Кеннета, что в пору конца света всем будет не до того и никто не обвинит его в пропаже, тем паче что все свидетели подтвердят его непричастность. Он подал заявление о краже полицейскому Майкольму, и мы с мистером Машалем оставили свои подписи. Я ожидал, что Майкольм допросит и обыщет собравшихся, но не торопил его, малодушно опасаясь, что подозрение падёт на меня, - ведь мы с Кеннетом оба метили в будущие преемники нашего капитана.
Только Фрэнк выглядел спокойным и говорил, что в стенах этой таверны со всеми всё будет хорошо и никто не умрёт. А потом и я оказался в кромешной тьме. В тишине что-то двигалось и шуршало, но сколько я ни вопрошал, кто здесь и чего он хочет, никто не ответил мне и не показался. Я, в свою очередь, затаился, сжав рукоять ножа. Ничего не произошло, и я обнаружил себя среди гостей там же, где стоял. Когда я отдышался и глаза привыкли к свету, я понял, что никто не заметил моего возвращения. Я заговорил - никто меня не слышал. Сколько я ни ходил между ними, ни окликал их, ни прикасался - всё было впустую. Я взглянул на себя, на свои руки и осознал, что тоже их не вижу. Я стал невидимым, бесплотным, я стал призраком! Я запаниковал, что останусь таким навсегда. Несмотря ни на что я чувствовал себя живым, ощущал пол под ногами и другие предметы. В отчаянии я уронил портфель Кеннета, но он не обратил на это внимания. Хозяин попросту прошёл сквозь меня - это было довольно неприятно...
Я пытался достучаться до бродяжки, прикормленной Фрэнком, которая предрекала, что я стану призраком. Вдруг она меня услышала, но от неё было мало толку. Я спрашивал, что со мной произошло, откуда она об этом знала, сталкивалась ли она с подобными явлениями прежде и как мне вернуться обратно, - но она понятия не имела, о чём я говорю. У меня уже руки опустились, когда дикарка, заметив, что та разговаривает с пустотой, позвенела чем-то вроде кастаньет, освещая меня вспышками огоньков-искр - и все прочие ненадолго увидели мои очертания и догадались, что я превратился в призрака. Но дикарка упорхнула, как и не было, словно встречала прозрачных людей каждый день. Что если ей была известна какая-то магия? Я хотел отобрать перо у одного из пиратов, но тот только крепче в него вцепился. Тогда я вспомнил про аристократа - раз он сидел за документами, у него наверняка найдётся перо.
Спустившись на первый этаж, я действительно застал аристократа и его куклу на прежнем месте. Сперва я взял из сахарницы кусочек, чтобы "летающий сахар" привлёк к себе внимание. Затем взял перо из руки аристократа - он оказался более сговорчивым - и не нашёл ничего лучше, кроме как нацарапать на газете "помогите". Добавил "музыка", имея в виду бубенцы с огоньками, и подписал "дикарка", чтобы стало понятней. Дикарку нашли. Она разъяснила, что на меня разгневались боги, но её богиня, богиня огня, видимо, была ко мне более расположена, раз её искры делали меня видимым, - вот только вернуть меня таким образом в материальное состояние не представлялось возможным. Мне отдали все газеты и все афиши, что были в таверне, но я не знал, что ещё писать и что делать. Многие в детстве мечтают о мантии-невидимке, чтобы проникать куда угодно, но мне было не до шалостей. Я только ругался, потому что меня всё равно никто не слышал.
Я испытывал некоторое раздражение, почти зависть ко всем окружающим меня людям за то, что они были живыми, хотя понимал, что они пытаются мне помочь. Раздражало, что они говорили обо мне так, будто меня не было (хотя с их точки зрения так оно и было); раздражало, что они время от времени просили меня подвигать что-нибудь, от газет до барного табурета, чтобы выяснить, где я нахожусь и насколько крупными предметами могу манипулировать; раздражали их дурацкие бесплодные идеи. Кто-то попросил Фрэнка выплеснуть на меня ведро воды - так они добились только лужи на полу. Когда Майкольм предложил меня поджечь, мне захотелось его придушить. Он вообще был неумеренно весел - вероятно, от нервозности. Но люди не чувствовали, когда я их трогал, - разве что замечали шевеление одежды или дуновение воздуха по коже. А в какой-то момент я прикоснулся к руке Присциллы... и она меня почувствовала.
Я вцепился в неё - в единственного человека, для которого я существовал, в единственное доказательство того, что я ещё живой. Я даже не сразу понял, что, раз я мог держать её за руку, - значит, она тоже "неодушевлённый предмет". Она - кукла. Но она сопереживала мне, ни одна программа не заставила бы её быть рядом со мной только потому, что мне страшно было оставаться одному в неизвестности. Я устыдился всего того, что говорил о куклах в начале вечера. Устыдился, но успокоился. И раньше, чем кто-то нашёл решение, я снова перенёсся в темноту. Пока я ощупывал себя, материального и видимого, полумрак рассеялся. Я словно парил над бездной, чувствовал себя одновременно очень высоко и очень глубоко, где был низ, а где был верх - невозможно было понять. Меня замутило. Посреди нигде вольготно устроилась бродяжка-прорицательница с умиротворённым видом. Я бросился к ней с расспросами. На сей раз она говорила связно и рассказала, что когда-то из-за магических экспериментов попала на изнанку, и с тех пор только здесь пребывает в здравом рассудке, а когда возвращается - ничего не помнит.
Наверное, я должен был спросить, можно ли ей как-то помочь, но всё, чего я хотел, - снова ощутить твёрдую землю под ногами. И моё желание исполнилось. Я возник посреди таверны, и пропавшие у лейтенанта документы упали на пол рядом со мной. Я заверил всех, что не видел их на изнанке и не прикасался к ним, и мне поверили. Должно быть, вид у меня был неважный, потому что меня усадили на табурет и налили мне воды. Я всё ещё чувствовал себя как во сне, мир вокруг казался таким нереальным, словно я смотрел на него сквозь толстое стекло. Я никого не замечал, кроме Присциллы, которая снова была рядом. Она не знала о том, что она - кукла, до тех пор, пока едва не сломалась в тот день, и теперь боялась, что её эмоции и чувства - ненастоящие. Я пытался её убедить, что она живая, и это - чудо, а она жалела, что не может попасть на изнанку и испытать страх как следует. Она была готова уйти туда вместо кого-нибудь другого; неужели она думала, что её страха за них - недостаточно?..
Следующей жертвой изнанки стал патологоанатом Машаль. На лестнице нашли его тело, невредимое, но без сознания, а в таверне вскоре появился ещё один призрак. Он помахал рукавами моего кителя, наброшенного на плечи, и написал пером на газете, что его убили выстрелом из револьвера. Это было что-то новенькое, и всё же мы уже знали, что на изнанке никто не умирает по-настоящему. Он тоже вернулся и сообщил, что пытался с бездной договориться. Все задавались вопросом, чего изнанке нужно, что она хочет нам сказать или показать? Сперва по возвращении я думал, что моё пребывание невидимкой было не зря, ведь благодаря этому я стал меньше ценить одиночество и встретил Присциллу. Но потом я понял, что в этом была заслуга не бездны, а Присциллы и моя. И не верил, что существуют какие-то боги, которые испытывают и выбирают людей. Изнанка поглощала людей случайно и случайно же выплёвывала назад, как случайно можно провалиться под лёд, - перед концом света граница стала тоньше. Она была стихией, хаосом, но не властна над нами. Признаться, я ожидал от неё большего. Если мы видели свою будущую смерть, то оказаться в бездне навеки было бы чертовски скучно - стать призраком и то лучше.
Прорицательница, конечно, не помнила о нашей встрече на той стороне и не давала никаких комментариев, кроме того, что изнанку не надо называть бездной, поскольку туда не проваливаются. Некоторые начинали подозревать, не умерли ли мы уже все. А у меня самой расхожей фразой после того, как я побывал на изнанке, стала: не всё ли равно? Пиратский капитан, Барон, утверждал, что он уже мёртв и потому не боится смерти, а я утверждал, что я ещё жив и смерти боится каждый - не тогда, когда она случается с другими, или когда смотришь ей в лицо в бою, а когда она приходит за тобой; мы оба могли ошибаться, но не всё ли равно? Другой говорил, что весь мир - театр, и мы играем дурной фарс для зрителей на той стороне, а я считал, что зрители находятся по эту сторону, - но не всё ли равно? Изнанка, бездна или тьма - какая разница, если мы были беззащитны перед катаклизмом, как песчинки перед бурей?
В конце концов все согласились с тем, что у изнанки нет ни цели, ни логики. Наступило тревожное затишье. Местный кот запрыгнул на колени Присциллы; мы решили, что коты - порождения бездны, потому как также хаотичны. Пираты пели. Кто там внизу, кто там на том берегу? Ждёт ли память его, радость или страдание?.. Оказывается, в небе и на море - одни и те же песни. Бродяжка, что уходила на изнанку, изрекла пророчество. В нём перечислялось, с кем что стряслось, - один утонул, другой застрелился, кого-то принесли в жертву, а кто-то остался. Договорив, она упала в обморок, и мы перенесли её на диван. Кто-то стал гадать, что из упомянутого в пророчестве уже позади, а что ждёт тех, кого ещё не касалась изнанка. Я не верил в пророчества. Графиня тоже побывала на изнанке и, выпав оттуда, удачно приземлилась прямо на колени Барона. Она сказала, что видела там тёмную человеческую фигуру. Присцилла сразу забеспокоилась, что этого человека надо оттуда вытаскивать. Но что если ему там нравилось? Или его вовсе не существовало?
Забавно, но даже больше приближающегося конца света меня нервировал бардак, ему сопутствующий. Кто-то напал на графиню в коридоре с целью ограбления, но её телохранитель вовремя оглушил злоумышленника. Этим должен бы был заниматься полицейский, но Майкольм только смотрел, как телохранитель отволок нападавшего на второй этаж, чтобы допросить его самостоятельно. Не знаю, пытал ли тот неудавшегося грабителя в самом деле, но пренебрежение полицейского своими обязанностями дошло до того, что Барон угостил его опиумом, чтобы он, видимо, не слишком нервничал. Вооружённый полицейский под опиумом - это даже хуже, чем совсем никакого полицейского. Я уже собирался предложить Кеннету на правах офицеров взять обеспечение порядка в свои руки, как вдруг пол содрогнулся, и все, кто стоял, потеряли равновесие и упали. За окнами начался огненный дождь. Деревья и деревянные постройки вспыхивали, кричали люди. К счастью, никто из гостей таверны в это время не находился снаружи.
Мы наблюдали конец света из первых рядов.

БлагодарностиСпасибо мастерам Моранн и Мисси за мир, игру и музыку (на обеих играх за одни сутки регулярно тянуло танцевать и не срослось)). Люблю авторские миры, с радостью поиграл бы по этому миру ещё - предположим, становление движения за права кукол, дальнейшее продвижение вглубь Ребу с попытками эксплуатации местного населения, появлением экзотических "личных слуг" на Альбионе и байками про проклятия богов... Жалею, что не прокурил религию, и немного не хватало на игре персонажа, который призывал бы молиться Создателю, каяться и не впадать в ересь.)
Особенно люблю такую мистику на играх, когда перед её лицом все равны и нет особенных печенек, умеющих с ней взаимодействовать, от которых всё зависит и которые мутят ритуалы, пока остальная часть полигона играет джонов сноу. Здесь мистика проехалась по каждому по-своему, и я согласен с Дёгред, что лучший способ создать верибельный запоминающийся кошмар - оставить игрока в темноте и сказать, что с ним происходит.
Спасибо игрокам - вы красивые и классные, меня не хватит перечислить всех, но я постарался пересечься со всеми хоть понемногу и мне кажется, мы отлично поиграли в этот приют на границе миров. Сюжет "любимого романа моей матушки" я позаимствовал из "Бунта Афродиты" Лоренса Даррелла, если кто узнал, тот молодец Отдельно доставило бегать призраком и орать молча, чтобы никто не слышал.
Интересно, выжили ли после конца света родители Тибальда, - хоть кубик кидай. Почему-то у меня ярко вырисовывается образ его матери, талантливой механика, которая пожертвовала карьерой ради семьи, но периодически общается со своими братьями и другими родственниками, среди которых есть маги. К артефакту, который подарила сыну, она наверняка тоже приложила руку.