Я собирался никогда не играть персонажей с сексуальным рабством в анамнезе. У меня они всегда переломанные, и никуда от этого не деться. Но мои прежние персонажи не могли за себя постоять, а теперь мне предложили "сыграть фенриса"...
Ачивка: первый раз убил по игре. А потом второй раз - это почти как с сексом на Альмейе Надеюсь, никому не попортил игру, извиняюсь, если вдруг что.
Лиор был оборзевшим от безнаказанности маньяком, которого люди сделали сами. Вернее, сделал герцог Ницэ, большой затейник, - за что и поплатился. Предоставляю Лиору слово - осторожно: слэш, горизонтальный инцест, упоминание рейтинга, возможны незначительные спойлеры к мироустройству.
Развернуть
Меня зовут Иллиорнель. Лиор.
Я никогда не был внизу, на земле. Мы с братом родились здесь, на островах, среди людей. Наших родителей люди называют игрушками. И нас также.
Когда нам было десять, наш хозяин заставил меня овладеть своим братом. Я так и не смог привыкнуть к тому, что меня использовали люди. Не мог расслабиться. Ни единого раза.
Но один я бы справился. Любую боль можно пережить. Гораздо страшнее – бессилие, когда не можешь защитить брата. Остановить хозяина и тех, кому он нас предлагал.
Кстати, моего брата зовут Ильонолоннэ. Иль. И я сломал ему жизнь, сам того не желая. Потому что он хотел быть только со мной – и всякий раз, когда мы оставались предоставлены самим себе, я не мог ему отказать. Он говорил, что любит меня.
Люди отняли у меня возможность любить. Вместо любви все мои силы обратились в ненависть ко всем тем, кому чужая боль доставляет удовольствие. Когда мой брат едва не погиб, что-то во мне бесповоротно изменилось. Он говорил, что мечтает о доме, где будем жить только мы вдвоём, я обнимал его, и из моих глаз текли слёзы, которых не видел ни один человек.
Ещё он говорил, что ему становится легче, когда он думает о своём долге. А я больше не мог в это верить. Мы не просили, чтобы нас произвели на свет, и наши родители – не просили. Я только чувствовал, что так не должно быть – что Иль не должен страдать. И что только я могу позаботиться о нём.
Я не знал, что хуже: если он станет таким же, как все «игрушки», смиренно существующим по заветам предков, или если он останется прежним – и однажды не выдержит.
Когда мой брат едва не погиб, я убил нашего хозяина.
Я задушил его ремнём и размозжил его голову, и когда я, весь в крови, явился к Илю, он испугался и спрятался от меня. Я не успел забрать его с собой. Мне пришлось бежать, чтобы спасти свою жизнь – потому что, если меня убьют, спасти его будет больше некому.
Я обещал всегда быть рядом с ним. Так я его предал.
В течение трёх лет я пытался найти, кто унаследовал моего брата. И продолжал убивать самых жестоких владельцев «игрушек», к кому мог подобраться. Перерезанное горло, удар кинжала в основание черепа – и светила медицины ничего не смогут сделать. В детстве я ненавидел людей за то, что на мне заживали раны и увечья, которые могли бы их убить; теперь я радовался, что я выживаю, а они – нет. То ценное, что прихватывал с собой, я продавал. Кто-то из их «игрушек» ушёл на свободу. Кто-то – не захотел, и им уже ничем нельзя было помочь.
Ошейник я носил под шейным платком. Мне нравилось, что ошейник был последним, что видели мои жертвы перед смертью - и понимали, что смотрят на "игрушку" тем же взглядом, которым так часто "игрушки" смотрели на них. Шёлк скрывает шипы.
Связей с подпольем я избегал. Революционеры освобождали «игрушек», но они всё равно были людьми. Всё равно использовали нас в своих целях, пудря головы сказками о «равенстве»; но мы никогда не сможем жить среди людей. И, к тому же, люди, даже самые идейные, испытывали влечение к нам – просто в силу своей природы.
«Можете подрочить, сударь, я отвернусь».
Я обзавёлся поддельными документами и представлялся как начинающий парфюмер Иштван Форгезе. Я неплохо поднаторел в ароматах, пока пытался скрыть от людей свой собственный, и аристократы даже начали рекомендовать моё мастерство друг другу. Я вышел на след Иля и догнал его нового хозяина по дороге на праздник - на Гранд-Парад.
Я был уверен, что Иль не захочет меня видеть. Я понятия не имел, какую силу имеет любовь.

Из-за сильной бури многие путешественники застряли в гостинице "Медная шестерёнка" в графстве Разу. Я был наверху, когда гостиничный механический робот велел спускаться вниз. Следом раздался вопль служанки. В одной из комнат обнаружили труп, и робот, отправив сообщение гвардии, заблокировал вход на второй этаж. Все вынуждены были дожидаться окончания бури в гостиной. Хозяин гостиницы, ещё слишком молодой, даже не помнил, как выглядел отметившийся в гостевой книге покойный. Я вслух страдал по оставшимся наверху образцам запахов и постепенно заводил новые знакомства.
Когда я видел Иля или чувствовал на себе его взгляд, мне приходилось зажимать рот рукой, изображая приступ удушья. Я мог списать это на слишком тонкое обоняние, которое раздражало присутствие большого количества "игрушек" в запертом помещении.
Некоторое время всех занимал свежий выпуск газеты. На последней полосе размещалась бездарно написанная заметка об убийстве графа и графини Марко - моём последнем убийстве. Всегда лестно видеть такие статьи, но вдвойне приятно обсуждать их, подшучивая над высокопарным слогом. Люди черствы, газеты приучили их воспринимать очередную смерть как прогноз погоды или рекламу ателье. И это всегда играло мне на руку.
Поначалу я общался в одном углу с другими простолюдинами - журналистом в респираторе и дамой-механиком, но вскоре подобрался поближе к расположившимся в креслах аристократам с "игрушками" у ног. Завязалась беседа о домашних животных. Я проявлял интерес к "игрушкам", которых, как я утверждал, я никогда прежде не видел настолько близко, и за светской болтовнёй по привычке определял, кто из аристократов не должен жить, хотя теперь, когда я нашёл брата, мне следовало быть осторожным. Но кто заподозрит парфюмера, который поглощён своим творчеством, которому дурно от запаха крови, который ни разу в жизни не держал в руках оружие?..
Госпожа, сказавшая, что его "игрушка" умеет петь, казалось, обращается с ним хорошо. Они всё время держались вместе, тихо переговариваясь, и было в их заботе друг о друге что-то, что не было похоже на обычное отношение к "игрушкам" аристократов. Новый хозяин Иля, герцог Сулэ, тоже выглядел мягким, и у Иля была дорогая бумага для рисования, но для приговора герцогу мне достаточно было и того, что он уединялся с Илем. Графа, чья "игрушка" имел при себе два револьвера и осмеливался высказывать своё мнение, чем выводил из равновесия госпожу чиновницу, я пока не мог понять. Он не напоминал эксцентричных чудаков, скорее - революционеров, особенно когда распространял остроты о медлительности и тупости гвардейцев.
Третья аристократка, графиня с двумя "игрушками", рассказывала о том, как не потеряла присутствия духа при гибели её мужа и самоубийстве её служанки. Когда она упомянула свой титул - графиня Эрт, - я вспомнил, что у меня есть при себе письмо от неё: ей рекомендовала меня её подруга, покойная графиня Марко. Я пообещал встретиться с ней на Гранд-Параде - если, конечно, мы все не пропустим праздник из-за бури и расследования. Чуть позже она попросила всех покинуть помещение, поскольку ей нужно было наказать одну из её "игрушек". Герцог отослал Иля из комнаты и вышел сам. Теперь я знал, что графиня ничем не лучше своей подруги - но моей главной целью был герцог.
Сперва он был занят приватными - но при этом едва ли интимными - беседами со служанками, и я выслеживал его в коридоре. Затем он сам пожелал переговорить со мной наедине. Мы заперлись в небольшой комнате; как выяснилось, ему нужны особые - запрещённые - вещества, а именно - синтетик, и он надеялся получить его от меня. Он говорил, что его вынуждают принимать синт мучающие его боли, но мне было наплевать. Хозяин Иля - наркоман. Я заверил его, что некоторые торговцы, у которых я покупаю редкие химические ингредиенты, смогут помочь, и что я готов быть посредником, чтобы сберечь его репутацию. Я и так успел договориться с ним о создании аромата в подарок его будущей невесте, а теперь он и вовсе был у меня на крючке, - но мысль о том, что до нашей следующей встречи он может что-то сделать с Илем, сводила меня с ума. Я не хотел позволить ему ускользнуть.
Я торопливо начал нести какую-то ахинею о том, что мой отец был не только фармацевтом, что я научился облегчать боль при помощи массажа - воздействия на отдельные нервные узлы - и хотел бы попробовать. Он нехотя повернулся ко мне спиной. Я прикоснулся левой рукой к его лопаткам, правой пытаясь незаметно вытащить нож, - но мы стояли напротив зеркала, и я был обречён на провал. Я слишком медлил, слишком волновался - больше, чем обычно; он что-то заподозрил и отказался продолжать, и я сделал вид, что лез за брегетом и ошибся карманом. Я был уверен, что он меня выдаст, но он продолжал общаться со мной как ни в чём ни бывало. Однако второй шанс мог мне не предоставиться.
Зато мне выпал другой приз. Графиня пожаловалась на определённого рода недомогание, вызванное присутствием "игрушек", и я предложил ей свои услуги - когда в комнате никого не оставалось, кроме её собственных "игрушек". Она пожелала выйти на застеклённую лоджию; я спросил, не пошлёт ли она своих "игрушек" на кухню за горячими напитками, но она отказалась. Впрочем, "игрушки" обычно трусливы и боятся выдать убийцу, к тому же к их словам никто не прислушается. Мы вышли в лоджию. Она сама встала спиной ко мне и поинтересовалась, чего же я жду.
Я ещё никогда не заставлял женщин ждать.
Она рухнула с перерезанным горлом к моим ногам. Её "игрушки" бросились к ней. Я сказал, что они могут меня не благодарить, и что если они проговорятся, я сделаю с ними то же самое. Они подняли шум, и я, нагнав их в дверях, также стал звать на помощь и дрожащим голосом объяснять, что на лоджии мёртвое тело. "Игрушек", как я и рассчитывал, никто не слушал. Меня обступали люди, я излагал свою сбивчивую версию событий, с каждым повторением всё более стройную: я стоял в дверях, ни на кого не обращал внимания, затем подошёл к лоджии, увидел труп и закричал, а на мой крик прибежали "игрушки", с которыми я столкнулся. Пошли обсуждения, способна ли "игрушка" убить человека. Я утверждал, что нет: они, несомненно, умные, но слишком смирные создания...
"Игрушки" графини забились в угол, обнимая друг друга. Я видел, как Иль утешает их. Затем, чтобы снизить количество "игрушек" в большом зале, герцог препроводил их в соседнюю комнату. Говорили о том, что у графини не осталось наследников, поэтому её имущество, включая "игрушек", уйдёт с молотка.
Вскоре Иль, воспользовавшись отсутствием хозяина, зазвал меня в отдельную комнату, - прежде за весь вечер я мог лишь незаметно прикасаться к его пальцам, когда он проходил мимо. Мы заперлись, не стали включать свет. Он прижался ко мне, тянулся поцеловать, твердил, что любит. Я гладил его волосы и говорил, что пришёл за ним, что обязательно его заберу и больше не оставлю. Ему одному я не мог врать, что не убивал графиню. Он попросил меня не убивать его хозяина, и я обещал, что постараюсь избежать этого, если получится. В конце концов, я вполне мог бы подсунуть герцогу немного не ту таблетку, после которой он сможет очнуться... или нет. Но главным, что сказал Иль, было то, что мне нужно переговорить с Ники, "игрушкой" с револьверами, - тот мог помочь нам быть вместе. Я едва верил своим ушам - Иль готов сбежать от хозяина?..
Но я торопил его, чтобы наше затянувшееся отсутствие не вызвало подозрений и не рассердило его хозяина. Мы вышли из комнаты почти на глазах у герцога, но тот снова не сказал ни слова. Либо он был слишком глуп и доверял мне, либо он что-то знал от Иля и был нашим союзником, - так или иначе, я больше не мог его трогать.
Я вернулся в зал, и Ники сам заговорил со мной. Он спрашивал, нет ли у меня врагов, которые хотели бы меня подставить, убивая моих клиентов, - сначала графиню Марко, затем графиню Эрт... не перешёл ли я кому-нибудь дорогу, не соблазнил ли чужую жену или наследника, не воспользовался ли по незнанию чужой вещью?.. Да, столь дерзко не стала бы говорить обычная "игрушка". С разрешения графа я отошёл поговорить с Ники наедине. Он сказал, что мой брат говорил ему обо мне, - я ответил, что мне нужен корабль, чтобы отвезти брата вниз, на землю. Ники обещал корабль в обмен на услуги революции. Я больше не мог быть разборчивым, найдя наконец брата: ради него я готов был на всё. Революция так революция. Но мне нужны были гарантии, а не лозунги. Мы договорились, что они переправят вниз Иля, а я останусь работать на них столько, сколько потребуется (то есть "пока всё не случится"), и потом вернусь к брату.
Теперь я мог быть спокоен насчёт Иля: мы найдём способ сбежать вместе на корабле графа. Оставалось дождаться конца бури и не рисковать. Но в гостинице был ещё Сорин, "игрушка", с которым мы виделись, когда ещё жили у нашего первого хозяина. Тогдашний хозяин Сорина жестоко с ним обращался, но теперь у него был другой хозяин, граф, который всё время держался в тени и был единственным из аристократов, с кем мне так и не удалось завязать разговор. Поэтому, порой ловя на себе взгляды этой парочки, я подозревал, что Сорин уже выдал меня хозяину. Ради собственной безопасности, ради Сорина, который достаточно натерпелся от людей, - я размышлял о возможности избавиться от графа. И тут добыча вновь сама пришла мне в руки. Хозяин Сорина предложил мне поговорить.
Мы вышли из зала, как вдруг раздались шум и крики. Хозяин гостиницы разбил окно в меньшей комнате, и герцог остался удерживать брешь, давая другим возможность уйти. Я мог бы выбрать разговор с графом - и в общей неразберихе никто не заметил бы, что между нами могло произойти. Но я вспомнил, как дорог Илю его хозяин, увидел его самого, напуганного и растерянного, - и почти одновременно с секретарём хозяина Ники ворвался в заполненную ядовитой пылью комнату. Мы вдвоём, закрывая рукавами лица, смогли вытащить потерявшего сознание герцога и уложить их с хозяином гостиницы рядом на кухне. Мой организм защитил меня от яда - но моя кожа слабо мерцала металлическим блеском. И точно так же - у секретаря... ещё одна скрывающаяся "игрушка"! Зато я мог говорить, что так проявляется воздействие яда. И мне верили.
Секретарь оказал пострадавшим необходимую помощь. У герцога было обожжено лицо, он ослеп и передвигался при помощи Иля, но не терял присутствия духа; хозяин гостиницы в тяжёлом состоянии лежал на кухне. С герцогом была его невеста, которая испугалась шума при первом убийстве и пряталась на чердаке, поэтому робот её не заметил. Она спустилась вниз, и герцог объявил всем о своём намерении жениться, хотя раньше они встречались тайно. Она тяжело переносила влияние "игрушек" на свой человеческий организм и ходила, прижав к лицу платок, хотя это ей мало помогало. Я поинтересовался, как герцог планирует в дальнейшем содержать "игрушек", но он ответил, что это частная информация. Зато Иль должен был понимать, что его расставание с хозяином неизбежно - в лучшем случае его бы просто изолировали.
Я слышал, как герцог отдал Илю распоряжение по окончании бури проводить его невесту на его корабль и вернуться к нему. Я тихо передал Илю, чтобы он не возвращался, а шёл на корабль графа, где я присоединюсь к нему. Так я мог быть уверен, что он будет в безопасности, если со мной что-нибудь случится, - тем паче что обмануть слепого герцога не составит труда.
...И, переведя дух, я напомнил хозяину Сорина о нашем прерванном намерении поговорить.
Мы заперлись в той же комнате, в какой я говорил с герцогом и Илем. Граф начал рассказывать мне о желании приобрести парфюм для своей "игрушки" - и далее о том, что "игрушки" ничем не отличаются от людей и достойны лучшего отношения. Я вежливо выслушивал его словеса и сочувственно поддакивал, обещая распространять эти благие идеи в том случае, если другие аристократы подхватят новую моду подбирать ароматы своим "игрушкам". Я не мог разобрать, врёт ли он мне в глаза, чтобы проверить, или говорит правду, к тому же нас то и дело прерывали, приоткрывая дверь, - лучше всего было его отпустить, но я не умел отпускать добычу. Инстинкт было уже не остановить. Перед моими глазами стояло всё то, что с Сорином творил его прежний хозяин.
Я спросил графа, не желает ли он, чтобы я составил аромат специально для него. Не поймите меня неправильно, граф, - мне нужно узнать Ваш собственный запах... наиболее сильно запах человека чувствуется в его волосах, со стороны загривка. Я думал, что он не клюнет, но он послушно подставил мне спину, словно хотел умереть. И только когда он с раскроенным горлом осел на пол, хищническая жажда схлынула, и я понял, что придётся выходить. Я открыл дверь. Вышел в толпу. Прикрыл дверь за собой. Конечно, в первую очередь меня спросили, где граф. Переключаясь на жалкого парфюмера, я проблеял, что не хотел объявлять вслух и разводить панику, что пытался помочь графу, но было слишком поздно... не дожидаясь, пока я договорю, гости ворвались в комнату. Через мгновение Сорин набросился на меня с кулаками.
Спасибо ему - он вызвал огонь на себя. Кто-то схватил его, пытаясь удержать; он кричал, что я убил его хозяина и что он знает, кто я, - я кричал в ответ, что он не обвинял бы меня, если бы знал, что меня связывало с его хозяином. Мне почти не приходилось врать - лишь переигрывать: я надрывно вещал, что при нашем последнем разговоре граф как раз хотел заказать для Сорина парфюм, что я проникся к графу безмерным уважением и никак не мог ему навредить, даже если всё выглядит подозрительно. В этот шумный момент Ники и секретарь утащили меня в свободные апартаменты к графу, назвали идиотом и стали лихорадочно придумывать мне алиби. Граф заявил, что в этом не участвует, и что сам меня убьёт, если я не остановлюсь. Я серьёзно согласился.
Было решено переложить вину на хозяина гостиницы, безумца, которого в любом случае арестуют за попытку убить всех постояльцев, разбив окно. Надо было подстроить покушение, которое произойдёт не при моём участии. Я не долго протестовал, что якобы не хочу, чтобы вместо меня пострадал кто-то другой, - господам революционерам не нужно было моё благородство. Я согласился, поблагодарил своих спасителей и снова вышел к людям, ждущим от меня объяснений. Я наплёл экспромтом, что граф уже чувствовал себя дурно, когда пригласил меня на разговор, и я не заметил вовремя его рану, - но едва ли это могло кого-то обмануть. Я ждал, что меня схватят в любой момент. И тут Сорин, не отходивший от тела хозяина, спросил, почему они слушают слова "игрушки".
Заговорили о том, как выяснить, "игрушка" ли я. Вмешалась одна из "игрушек" убитой графини - сказала, что на "игрушках" моментально заживают лёгкие ранения. Она протянула ладонь и попросила кого-то порезать её ножом. Я смотрел, как порез затягивается металлической плёнкой, и отсчитывал секунды до того момента, когда мне придётся протягивать руку и в очередной раз выкручиваться - или защищаться, дабы дорого продать свою свободу.
И тут с кухни раздался шум, и я метнулся туда. Ники сидел на полу, зажимая рану на горле, которая также стремительно покрывалась блестящим слоем, и твердил, что на него набросился хозяин гостиницы. Его хозяин отшвырнул склонившуюся над Ники служанку, Иль тоже опустился на пол рядом с ним. Когда Ники сказал, что хозяин гостиницы совершил все эти убийства, Иль обернулся на меня. Я понимал, что Ники причинил себе боль ради Иля, а Иль просил его за меня, - что я нужен Илю, и после этого было уже не важно, что я был так сильно нужен революции.
На некоторое время про меня вновь забыли. Я даже сумел вызвать сочувствие той аристократки, которая хорошо обращалась со своей "игрушкой" - когда эффектно опустился на пол и едва не пустил слезу, с отчаянием шепча, что просто хотел помочь, и никто не хотел помочь мне. Она спросила, действительно ли я "игрушка" и какая помощь мне нужна. Я отрицал, но чувствовал, что она на моей стороне.
Граф собрал всех в зале и спросил, чего гости хотят больше - улететь с острова и успеть на Гранд-Парад, или разыскать убийцу либо убийц. Большинство высказалось за то, чтобы быстро выдать гвардии хозяина гостиницы и улететь вместо того, чтобы терпеть многодневные допросы и обыски. Только леди чиновница заявила, что ей важнее справедливость и что она была бы рада увидеть, как арестуют графа, - но ей было нечего ему предъявить. Но со стороны графа это всё равно был рискованный шаг - и не совсем обдуманный: он фактически подписался под тем, что хозяин гостиницы - козёл отпущения.
Вскоре со стороны чердака спустился следователь от гвардии в скафандре - буря уже шла на спад, но ещё не позволяла гостям выйти из гостиницы. Но герцог всё равно попросил у гвардейца разрешения поговорить с ним первым, чтобы при первой же возможности переправить свою невесту на корабль. Затем следователь опрашивал всех, кто казался ему важными свидетелями, и похоже было, что план графа с выставлением хозяина гостиницы в качестве виновника не исполнял никто. Время шло, но я сам себя удивлял своим спокойствием. Я держался подле Иля, который просил меня никуда ни с кем не уходить. Когда служанка, предлагавшая мне сбросить напряжение ко взаимному удовольствию, приблизилась ко мне в очередной раз и я разглядел нечто вроде рукояти ножа в её корсаже, ради Иля я не стал пользоваться её услугами.
Но когда чиновница пригласила меня поговорить наедине, я решил не подпитывать слухи и пошёл с ней, поскольку угрозы для меня она очевидно не представляла. Мы нашли уединённое место в коридоре, и она заявила, что знает способ отвести от меня подозрения - мне достаточно только сделать глоток кофе. Я вежливо ответил, что, не будучи виновным, я уверен, что следствие разберётся само, и ввиду последних событий отказался пить незнакомую жидкость. Чиновница попыталась шантажировать меня тем, что этот отказ будет свидетельствовать не в мою пользу, но я сказал, что она может объявить об этом хоть на всю гостиницу. Я полагал, что её намерение ни с того ни с сего поить людей кофе вызовет не меньше вопросов. Она извинилась, и мы разошлись.
Все ушли из зала, и я остался наедине с Илем - при Ники, его хозяине-графе и секретаре графа, от которых мог не скрываться. Иль начал тихо плакать, закрывая лицо ладонями, - и в первые мгновения я испугался, что он наконец понял, какое я чудовище. Но он боялся не меня - он боялся за меня. Я обнимал его, шарахаясь от каждого шума за дверью, а он шептал: "Они убьют тебя" - и это звучало так похоже на "Я люблю тебя", что я не мог различить и только отвечал, что всё будет в порядке и мы обязательно уйдём вместе. Мне едва удалось его успокоить прежде, чем это могло привлечь постороннее внимание. Тут следователь дошёл и до меня.
Я вышел поговорить с ним в коридор. Повторил уже озвученные мной сказки об обнаружении тела графини и раненом графе, не выдерживающие никакой критики. Я чувствовал, что уже причинил слишком много боли Илю и слишком устал, чтобы сопротивляться, к тому же я продолжал цепляться за уверенность, что суд меня оправдает за отсутствием улик, или что меня вытащат из-под стражи. Когда следователь решил оглушить меня ударом по затылку и металлический щит защитил меня, оставшись незаметным под волосами, - я упал и притворился потерявшим сознание. Меня оттащили на кухню, обыскали и "привели в чувство", чтобы предъявить обвинение.
Я и хозяин гостиницы - если переживёт поездку - должны были отправиться с гвардейцем. Но его подвело честолюбие - он решил предъявить свою добычу всей публике. Пытаясь придерживать меня за запястье, он привёл меня в зал и сообщил, что я арестован по подозрению в убийстве графини и графа. Я подтвердил, и он потерял ко мне интерес. Секретарь подошёл ко мне и шепнул, чтобы я скрылся в комнате графа, как только путь на второй этаж будет свободен; я ждал подходящего момента, но когда секретарь выразительно дёрнул меня за рукав, я просто вышел и, никем не замеченный, поскольку все были увлечены речью "удачливого сыщика", заперся в пустой комнате. Некоторое время спустя секретарь упаковал меня в большой саквояж.
Лёжа в саквояже, я думал только о том, что мой брат будет свободен, но едва ли согласится уйти на землю без меня, и о том, что за всю жизнь не расплачусь перед революционерами за такое похищение.
Я, ни больше ни меньше, родился заново.
Меня зовут Лиор. Иллиорнель.
И первое, что я сделаю в новой жизни, - научусь любить.

Я ехал проигрывать эту ролевую игру, поскольку условия мира слабо предполагают выживание беглых рабов. Но ему дьявольски повезло. Теперь их с братом высадят на землю нафиг, потому что революции такие еб@нько, как Лиор, не нужны
Спасибо Ренджи, Птахе, Алессе, Шерхану и Широ, Силю и Дёгред, Векше, Мэсс, Ляле и Дарку, Афь, Тианит, Фио, Рисе и Астэре! С вами было офигенно
Боюсь, что не выплыву в эфир до окончания грядущих Гроз, не теряйте)