Дописал прошлым ночером, вычитал, выкладываю.
Спасибо маме, папе и киноакадемии издательству Bubble - когда я открыл этот тоненький номер и увидел Венецию во все поля, я кончился как личность. Плюс - наконец-то персонаж, с которым я могу отождествиться (не галёрка, а семейство псовых). Плюс дрим-сюжет - у меня ещё в отрочестве был стихуй про ночь перед войной и это был почти алвадик.
Спасибо Nightday - когда кэп додаёт фидбэк после деанона, это волшебно и вдохновляет реализовывать новые идеи.
Спасибо любимому Эрнё за интерес хотя бы к чувственной стороне моей Венеции и за прекрасную музыку, под которую я в итоге и писал:

Можно читать какоридж, наверное. Хотя кому я это говорю.

Название: Будь на моей стороне
Автор: Mark Cain
Размер: мини, 2820 слов
Персонажи: Олег "Волк" Волков, Сергей Разумовский
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, капелька USTа
Рейтинг: PG-13
Примечание: совпадения с одноимённой песней не случайны

Размещение: со ссылкой на автора

ЧитатьНепривычно тихо для города, населённого людьми, – слышно, как где-то рядом всплескивает рыба и как срываются капли с вёсел. Непривычно медленно скользит гондола, и в целом – непривычно не ощущать под собой надёжной земной тверди. Волку не нравился запах сырости, не нравились покосившиеся облупленные здания, торчащие из воды.
Сергей, опасно балансируя на узком как доска днище, выпрямился во весь рост и победно сложил руки на груди.
– Добро пожаловать в Венецию! – провозгласил он по-хозяйски. – Mundus alter. Город-перевёртыш, город-зазеркалье. Город, который умирает и в который приезжают, чтобы умереть.
– Не очень-то оптимистично, – хмыкнул Волк. Он нетерпеливо вертел головой, как утомлённый экскурсией школьник, на которого со всех сторон смотрели лишь памятники искусства, подавляющие своей значимостью.
– Погоди. Мы вернёмся сюда вечером, – и Сергей небрежным взмахом руки указал на палаццо, мимо которого они проплывали. Порталы со стройными колоннами отражались в канале, отчего казалось, что их вдвое больше, чем на самом деле; и правда перевёртыш, подумалось Волку, и так же Сергей отражался в воде внизу – вверх ногами, как рыжий Джокер на игральной карте. Волк пялился на воду, пока гондола не нырнула под горбик моста.
– Если у меня обнаружится морская болезнь, пеняй на себя, – проворчал он.

И они действительно вернулись – когда Волка, никогда не жаловавшегося на умение запоминать дорогу и ориентироваться на незнакомой местности, по-настоящему замутило от водных и пеших улочек, переплетающихся без всякой логики, и живописных видов, сменяющихся часто и резко, как слайды. Его утешало только то, что Сергей, похоже, был счастлив. Тот лихорадочно, жадно, торопливо впитывал впечатления, которые Венеция вываливала на него с беспорядочной щедростью, не позволяя паузы и отдыха, – до передозировки, до расширенных зрачков.
– Мы здесь как на витрине, – Волк старательно огибал изящные кресла, обитые бордовым бархатом, словно от малейшего неосторожного движения могла сработать сигнализация.
– Ты разве не знаешь? Если хочешь что-нибудь спрятать – спрячь на самом видном месте, – усталый, но довольный собой Сергей развалился на диване, сложив ноги на витой подлокотник, и успел уже открыть ноутбук. – Тебе что-нибудь заказать?
Волк уселся прямо на полу и задумался. Сейчас он мог позволить себе всё, что угодно, но фантазия отказывала. За годы службы он привык обходиться минимальными удобствами, ценить крышу над головой, каждый паёк и каждый час спокойного сна.
– Да нет, спасибо. – Он запустил пальцы в волосы; что-то в происходящем давно казалось ему неправильным, как попавшая в паззл деталь из другого набора, но он никак не мог понять, что именно, из-за необычности его положения как такового, и с трудом отвлекался на бытовые мелочи. – Разве что перекусить что-нибудь. И ещё немного виски.
– Тебе понравилась Венеция? – вдруг светски поинтересовался Сергей пару минут спустя, закончив отмечать для доставки половину меню выбранного в сети ресторана.
– Не-а, – рассеянно откликнулся Волк и тут же подобрался, почуяв догадку о причине своего беспокойства. – А ты ведь в детстве мечтал здесь побывать, – он внимательно присмотрелся к Сергею, а тот, в свою очередь, с вопросительным любопытством приподнял бровь. – Но говорил, что это невозможно. И вообще, сколько тебя помню, ты всегда интересовался только всякими картинами, скульптурами. А тут – ты наделал столько шума, чуть было не стал президентом... зачем тебе это всё? Ты ведь художник.
Да, он вытащил Сергея из изолятора; да, Сергею предъявлялись обвинения в серии зверских убийств, и перестраховщики от самого высокого начальства до последнего охранника стерегли его как сказочного василиска, не выпуская из каменного мешка ни под какие залоги. Волк не задумывался о том, верит он в эти обвинения или нет, – ему было всё равно, требовать признаний он не желал. Вот только Сергей, увлечённо уткнувшийся в монитор, так же мало был похож на опасного маньяка, как сам Волк – на образцового интеллектуала. Это и резало глаз диссонансом, мешало сосредоточиться на работе. Какая может быть работа, если старый друг с лёгкостью, как у себя дома, занят выбором между лангустом и крабами?
– А ты думаешь, что художники только рисуют? – вопросом на вопрос ответил Сергей. – Ты что-нибудь знаешь о Возрождении?
– На уроках ИЗО нам об этом не рассказывали.
– Художников Возрождения называли не людьми, а титанами, – Сергей легко взлетел с дивана и возбуждённо заходил туда-сюда, возвышаясь над Волком, как лектор. – Virtu. Это высшая доблесть. Сила, не зависящая от морали. Свобода любой ценой. Возможность стать первым из первых, равным богу. Если всё равно выбирать роль, то я выбрал главную, понимаешь? И я должен был сыграть её так, чтобы меня запомнили навсегда.
– Не понимаю. – На секунду по спине Волка пробежал холодок, словно голосом Сергея заговорил некий дух, гений места, поджидавший в этих стенах, прежде чем воплотиться. – Политика – это не театр. Это довольно грязное дело.
– Само собой, я не собирался издавать законы, проводить реформы и всё такое, – Сергей раздражённо махнул рукой, как если бы вынужден был объяснять элементарные вещи. – Достаточно было показать людям деньги и кровь, чтобы они превратились в послушное стадо, готовое идти на смерть за мной. Во имя меня. Они могли сами поджечь Рим, а я наблюдал бы, как он горит.
– Они поверили в тебя, – перевёл Волк, хмурясь, – а ты их просто использовал. Ты в курсе, что сейчас загребают без разбора даже тех, кто просто случайно рядом с "чумным митингом" постоял?
Сергей пожал плечами, невинно и чуть снисходительно улыбаясь. Вопрос Волка он оставил без ответа, – впрочем, тот в ответе и не нуждался. Повисла пауза – а правильней будет сказать: натянулась, как поводок. Сергей посерьёзнел так же резко, как минутами ранее – разразился вдохновенным монологом. Переменчивый, как вода, непостоянный, как пламя. Перевёртыш. Джокер.
– Теперь Гражданин должен вернуться на сцену. Ты со мной?
– Как я могу быть уверен, что ты не обманешь и меня тоже?
Волк смотрел на него снизу вверх, откинув голову. Сергей больше не мельтешил, не жестикулировал, стоял вытянувшись, как у барьера, с отчаянной гордостью во взгляде. Ничего не обещал, не оправдывался и не настаивал.
– У меня никого больше нет, кроме тебя, – сказал он с обезоруживающей искренностью.
Волк выдохнул, прислушиваясь к себе. Первым, что он услышал, был ещё один осколочек детства, чьи острые грани давно притупились, а краски поблёкли. "Серёга, будешь со мной играть в войнушку? – Нет". Сегодня он забрался так далеко, на край света, за край, где земля заканчивалась и вымороченный город, нарисованный мифическими титанами, стоял над бездной. В любой момент он мог уйти, отказаться от задания, о котором не знал ни целей, ни средств, ни причин, ни правил. От авантюры безумца, возомнившего себя гением.
Но, быть может, всю жизнь до сегодняшнего дня он ждал согласия. Ждал, что его позовут поиграть. И если он будет пешкой – значит, так тому и быть.
– Да, – Волк кивнул, – я с тобой.

На ночь Волк занял соседние... да, покои – наиболее подходящее слово. Устроиться на шелках казалось нелепым, будто кто-то по ошибке пустил цепного пса в хозяйскую гостиную. Как телохранитель, он прислушивался к каждому звуку, и палаццо откликалось на его внимание вздохами сквозняков и мягкими шлепками падающих откуда-то капель, похожими на осторожные шаги. Волк дремал чутко, готовый в любой момент встретить непрошеного гостя, хоть вода и не позволила бы никому подобраться к палаццо незамеченным. И всё же его застал врасплох отрывистый стон, донёсшийся со стороны спальни Сергея.
Волк замер, даже дышать стараясь неглубоко. Спустя минуту стон повторился – короткий, приглушённый. Он слишком хорошо знал, что это значит. Ему тоже поначалу снились кошмары. Сколько раз он тормошил во сне убитого приятеля и просыпался от собственного воя, сколько раз – чувствовал виском горячее дуло с последним патроном, попав во сне в окружение, сколько раз на него обрушивались балки убежища, шла стена огня по сияющей глади разлитого топлива, или просто дышал в лицо спиртом нищий полевой госпиталь. Не счесть – до тех пор, пока он не научился спать вполглаза. Он считал это достаточной платой за своё ремесло.
Всё, чему он научился в детстве, – вставать, если падаешь. Сергей был совсем другим, он вопреки грязной жизни вокруг учился понимать и создавать прекрасное. А теперь всё это закончилось одинаково, и Волк мог только гадать, что снилось Сергею, вслушиваясь в продолжающиеся стоны и стиснув зубы в бессильной злобе. Всех, кто погиб при налёте на СИЗО, он сейчас прикончил бы ещё раз, и тем более – дотянулся бы до тех, кому повезло уйти с дороги. Он понимал, что эмоции для солдата недопустимы, а личная заинтересованность в заказе для наёмника – смертельна, но ничего уже не мог исправить: каждый новый стон-выдох словно снимал жёсткую кожуру с сердца, лезвием тонким, как птичье пёрышко.
Его не должно было волновать ничего, кроме приказов, а Сергей просил его не беспокоить, но в этом городе всё вставало с ног на голову. Волк, плохо отдавая себе отчёт в том, что делает, бросился на звук очередного стона – пусть Сергей посмеётся над ним или отчитает за эту глупость. Босые ноги щекотали ковры, хранящие тепло, словно распластавшиеся звери-стражи, а мраморные плиты коридора были могильно-холодны.
Сергей спал на огромной кровати под балдахином и, несмотря на пропахшую пылью духоту, свил вокруг себя целое гнездо из скомканных покрывал. Волк поспешно откинул полог и заглянул внутрь.
Кулак смазанно прошёлся от подбородка до виска, так что Волк едва устоял на ногах. Левая сторона головы сразу же онемела покалыванием сотен невидимых иголочек, в ушах зазвенело. Волк осторожно потрогал зубы кончиком языка и ощутил выступившую сукровицу на распухающей нижней губе.
– Хороший удар, – пробормотал он и прислонился спиной к резному столбику, чтобы перевести дух.
– Бросай свою привычку подкрадываться, – глухо прошипел Сергей, суетливо пытаясь подтянуть сползший с плеч край покрывала.
Волк заметил шрам, выделяющийся на светлой коже, как прожилка на мраморе, и ощутил, как нечто тупое упёрлось в горло изнутри, мешая говорить и дышать, и, сколько ни сглатывай, не исчезало. Наконец, он хрипло выдавил:
– Как ты?
– Я в порядке.
– Ты всегда так говоришь.
Сергей упрямо молчал, глядя в темноту перед собой и стиснув пальцами непослушные складки дорогой ткани. Волк ждал чего-то, надеясь слиться с этой темнотой, и понимал, насколько далеко позади осталось это привычное "всегда". Раньше знакомый ему мальчишка с криво обстриженными рыжими лохмами, закрывавшими лицо, отказывался от его поддержки – снова и снова. Тогда Сергей не мог бы справиться без него с компанией отморозков из старшей группы, но с собственными страхами предпочитал справляться в одиночку, украдкой рисуя что-то на задних листах тетрадей или подолгу сидя в постели по ночам, словно угадывая тайные знаки в трещинах на стене напротив.
Нынешний Сергей способен был дать отпор врагу посерьёзней, нежели стайка хулиганов. Но если именно сейчас он обратился за помощью – значит, ему действительно нужна была помощь.
– Я останусь, – негромко предложил Волк. Каждое слово падало в омут темноты, как в пустом зале музея, закрывшегося для посетителей.
– Останься, – неожиданно согласился Сергей. Он по-прежнему смотрел куда-то мимо Волка, на тонкую полоску серого света между тяжёлыми занавесями с золотой бахромой. – Это последняя мирная ночь.
– Завтра война? – буднично усмехнулся Волк, но вышло невесело. – Один в поле не воин.
– Двое – уже армия, – Сергей тоже улыбался, предрассветный полумрак мягко очерчивал пепельной светотенью его сильно похудевшее лицо, как игла гравера. В тишине Волк слышал только его спокойное дыхание и скрипуче отщёлкивающие секунды старинные часы. Казалось, мир напряжённо замер вокруг их осаждённого замка; казалось, в этих пышных декорациях Сергей наконец-то был на своём месте, превращался в главного героя итальянской оперы. Волк слушал тишину, но не сомневался, что в голове Сергея сейчас звучит крещендо.
Конец первого акта.
Когда вновь поднимется занавес, трагическую развязку уже никто не сможет отменить.
Волк прикрыл глаза; он никогда не был силён в истории, но ярко представил себе человеческие фигуры в гротескных костюмах и карнавальных масках, бесшумно скользящие по этому дому, как механические куклы в музыкальной шкатулке. Повинуясь вертящейся ручке, они танцевали и кружились вдоль натянутой проволоки, не умея сделать ни шага в сторону, их разноцветные ряды, словно насмехаясь, сменяли друг друга, и этому дьявольскому балу не было конца.
– Не засыпай, – ворвался в видение голос Сергея. Он встал и, обнажённый, подошёл к окну, высокому, как готический алтарь. Когда одним резким движением он распахнул занавеси, и те взметнулись, похожие на два алых крыла, в спальню хлынул прозрачный, отражённый каналом, колышущийся свет с ведут Каналетто, куда менее реальный, чем любое сновидение. Этот свет обтекал Сергея, подменял рыжие волосы золочёными нитями, Волк и любовался им невольно, и боялся, что он растворится в солнечных лучах, исчезнет, как никогда не существовавшая прихоть воображения.
– Мы могли бы здесь жить, – проговорил Волк, поддавшись странному порыву. Как если бы этот человек, недостижимый живой шедевр, непринуждённо замерший, как в раме, в узкой арке окна, на самом деле мог принадлежать ему, а не сюжету блистательного представления. – Или где угодно ещё. И нас бы никто...
– Тшш, – Сергей обернулся и приложил палец к губам. – Рассвет.
Рассвет обрушился масляной яркостью красок неба и воды, отражающихся друг в друге, колокольным гулом, расходящимся в воздухе, как круги по воде, и еле слышным, но ощутимым ритмом, в котором проснувшаяся вода ударяла в сваи, как усталое сердце старого города, отказывающегося стареть. Волк так и не договорил, прикусив запёкшуюся губу, ощущая тревожную горечь первой крови, ощущая себя слишком живым для этого места, будто похищенным призраками. Сергей поймал его взгляд и кивнул на столик возле кровати, на котором стояла чёрная винная бутылка без этикетки:
– Выпьем?
И Волк с облегчением приблизился к нему.

На следующий день у Сергея уже было всё необходимое – он не боялся выбираться в город, а Волк только и делал, что подрывался встречать курьеров. Раздобыл Сергей и белую полумаску с длинным клювом, а на простой потёртой клавиатуре лежали руки в безупречно белых перчатках, словно подчёркивая, что грязной работой вроде потрошения главных антигероев журнальных колонок он заниматься больше не желал. Всё ещё не совсем понимая, какая роль во всём этом была отведена ему самому, Волк наблюдал за ним со стороны.
Ему когда-то нравилось видеть глаза Сергея, когда тот был поглощён творчеством. Тогда в них словно зажигались крошечные, как золотой песок, искры. Но когда он склонился к нему под предлогом заглянуть в монитор, за глубокими глазницами маски он не увидел ничего, кроме тени.
– И какова твоя месть? – поинтересовался Волк, уже зная ответ. – Ты мог бы уже приказать его убить. И всех его подельников. Но ты не будешь этого делать, потому что...
– Потому что я хочу с ним поиграть, – кивнул Сергей, откинувшись на спинку кресла-трона и рассеянно коснувшись кончиками затянутых в белоснежный шёлк пальцев пожелтевшего синяка на скуле Волка. – Мне с ним интересно. Он умеет нарушать правила.
Волк фыркнул, отпрянув. Он никогда не предполагал, что научится ревновать, тем более к человеку, который мелькал на видео со взломанных Сергеем камер слежения, как добыча в глазке прицела, возомнившая охотником себя. Следовало догадаться, что задуманная Сергеем партия будет разыграна на двоих – по нотам, как тур танца, в котором тот предпочитал вести. И другой город, также стоящий на воде, станет расчерченной на чёрно-белые квадраты площадкой, фигуры будут падать, а зрители – задерживать дыхание. А ему, Волку, останется горькая обида на судьбу, не одарившей его козырями – но никакого сожаления о том, что не он стал Сергею единственным врагом.
– А что потом? – снова спросил Волк, не в силах сдержать раздражения. – Аплодисменты? Ты станешь кумиром простых смертных, центром вселенной, всё будет вращаться вокруг тебя – так ты говорил про это своё Возрождение? Это тебя удовлетворит?
Сергей рассмеялся – чужим, злым смехом, напоминающим птичий клёкот.
– Нет, Олег, – он обернулся к Волку, не снимая маски. – Я прекрасно знаю, как это закончится. Это будет совсем не красиво. Мне всё это не простят, нет. Меня с наслаждением растопчут в каком-нибудь лагере строгого режима. Разорвут на клочки, выебут, смешают с грязью. И не надо меня утешать, – с таким же резким смешком перебил он сам себя, хотя Волк и не думал возражать, стоял, как оглушённый взрывом: он не помнил, когда Сергей в последний раз называл его по имени. – Я слишком много раз был уверен, что не доживу до утра. Так что – да, я знаю, как выглядит хороший конец. Но это произойдёт за кулисами, публика ничего не увидит. В финале я буду один.
Волк не знал, хорошо это или плохо, что он в этот момент не видит под маской глаз Сергея. Быть может, именно поэтому Сергей её и надевал.
Он смотрел на Сергея, расположившегося по-королевски, в одной руке беспечно державшего тонкую ножку бокала, а в другой – огромную власть над бесконечно далёкими отсюда людьми, и видел единственную картину, которую запомнил, когда их в детстве всей группой таскали в Третьяковку. "Демон Поверженный", изломанные крылья, вывернутые мышцы, распавшееся на части, как сброшенная с постамента античная статуя, тело, кривая маска на месте лица. Волк тоже всегда знал, как заканчиваются истории титанов, дотянувшихся до неба. Просто не хотел верить.
– Я останусь, – повторил он, как будто в этом городе-балагане его приговорили к одной и той же реплике, а всё прочее, что бы он ни произнёс, было ненужным и лишним. – До конца.
Никакой импровизации для статиста, бессильного переписать историю.
– Ты и так получишь всё, что я обещал, – Сергей отвернулся обратно к мониторам, пропустив эти слова мимо ушей.
– Неужели ты думаешь, что я всё это... ради денег?! – взорвался Волк. Ему отчаянно, до зуда в костяшках, захотелось разбить все эти плоские экраны, вырвать провода, а потом – сломать эту бутафорскую золотую клетку с электрическими свечами в хрустальных люстрах и кодовыми замками под лакированными панелями красного дерева в кракелюрах. Сергей мог освободить его от всех детских клятв, но не сможет заставить его отступиться.
– Прости. Ты мешаешь, – донеслось из-под посмертно-бесцветной маски, издевательски-безглазого птичьего черепа, и Волк подавил желание сорвать её и растоптать, как нелепую картонную куклу, вставшую вдруг между ними. И проглотил всё то, что мог ещё сказать, вопреки логике повествования, – что не позволит ему ещё раз глупо попасться, что вытащит его хоть из преисподней, чего бы это ни стоило, что спасёт Сергея от него самого, если понадобится. Что он тоже сумеет наплевать на правила и законы искусства и оставить жаждущий крови партер без чёртова катарсиса.
Он промолчал, потому что Сергей всё равно бы ему не поверил. Такие фразы всегда неубедительно звучат.