Путешествие Алисы в Швейцарию (2012)
Театр им. Пушкина (Красноярск)
Закрой за мной дверь
Своё высказывание о проблеме вокруг эвтаназии в родной Швейцарии один из самых востребованных немецкоязычных драматургов Лукас Берфус уложил в одноактную пьесу. Никакого антуража, кроме стульев, она не требует, поэтому режиссёр Олег Рыбкин добавил только неподвижные камеры, фиксирующие крупным планом лица героев и передающие их на два экрана по бокам от сцены. На экране-заднике перед зрителем буквы складываются в ремарки, поясняющие, чей диалог или монолог сейчас состоится. Однако и такой минимализм оставляет актёрам возможность играть - а играть такое, должно быть, психологически тяжело, к тому же зрителю, заразившемуся их эмоциями, это может помешать обдумывать текст. Но обо всём по порядку.
К доктору Густаву Штрому, бескорыстно помогающему людям уйти из жизни, приходит безнадёжно больная Алиса. Рукава серой толстовки свисают ниже ладоней, капюшон скрывает половину лица, голос безразлично-заторможенный - в её жизни давно нет ни действий, ни мыслей, ни чувств. Но для того, чтобы поехать в Швейцарию, ей необходимо согласие матери, Лотты. И Алиса, и Лотта - смертельно уставшие люди, в том числе и друг от друга, но Лотта сначала не верит в серьёзность намерений дочери, а затем встречает их в штыки. Типичная картина: навязывание поверхностное решение проблемы ("сходи на курсы французского, познакомься с женщинами, мужчинами"), эгоизм ("а ты обо мне подумала?"), социальная зависимость ("что люди скажут?"). Лотта настолько привыкла регулярно пресекать попытки самоубийства Алисы, что воспринимает это как рутину, а не тревожный симптом. Доктор вынужден объяснить ей, что рано или поздно попытка увенчается успехом.
Лотта не может предложить достойной альтернативы, и ей остаётся только смириться. Тем временем у Густава появляется ассистентка - молодая идейная Ева, которую восхитила его статья о радости освобождения людей от страданий - и ещё один пациент, англичанин Джон. Джон тоже болен, но непроизвольно продолжает цепляться за жизнь: во время первого визита - выпивает виски и отказывается всю загробную вечность провести в похмелье, во время второго - рассказывает историю о своей кошке и предлагает вернуться с магнитофоном, чтобы записать и опубликовать его воспоминания. Жена, уже выбросившая его кружку, удивляется, почему он медлит, а у него появилась цель жизни: возможность беседовать с доктором, всегда готовым его выслушать.
Читать дальше!В преддверии смерти каждая мелочь жизни приобретает исключительную ценность - и на Алису встречи с Густавом также оказывают терапевтическое воздействие. Толстовка исчезает, и она даже покупает красное платье, в котором хотела бы умереть. Она совершает экскурсию на круизный лайнер, радуется вкусу бутерброда с рыбой... и даже предлагает Густаву вместе отправиться в отпуск на море. Но тут вмешивается Ева, напоминая ему, что взаимоотношения между ним и Алисой должны оставаться исключительно деловыми. Похоже, Алиса несколько разочарована. Но стоит ли здесь видеть драму про "счастье было так возможно"? У жизни нет сослагательного наклонения.
Густава Штрома лишают лицензии - в нарушении профессиональной этики его упрекают те, кто предпочитает врать о том, что надежда ещё есть, пациентам, всё существование которых измеряется агонией в грязных пелёнках от одной дозы морфия до другой. Теперь Густав вынужден использовать легальное лекарство, требующее от пациента надеть пластиковый пакет на голову. СМИ изображают этот метод как злодейское удушение, и это пугает даже домовладельца Вальтера, всегда поддерживавшего доктора, по соседству с которым никто не желал снимать комнаты - но не останавливает ни Джона, ни Алису. Джон прибывает первым - это уже третье его путешествие из Англии, он уже не может ходить самостоятельно и недели через две умрёт сам. Он признаётся, что боится умереть - но всё же принимает смертельное питьё.
Алиса нервничает. Алиса, похоже, до конца не понимает, что собирается совершить нечто неизбежное, болтая о блюдах в меню швейцарской забегаловки и предлагая Густаву их попробовать. А Густав, похоже, слишком вымотан своей работой, чтобы замечать её колебания - спохватывается, только когда она торопливо хватает и выпивает залпом стакан с препаратом. Вскоре оказывается, что женщина, давно звонившая доктору и каждый раз откладывавшая процедуру, - это Лотта. Теперь, после смерти дочери, она наконец решилась, и к ней приезжает Ева. Но ожидание чужой смерти в соседней комнате становится для Евы непосильным - и она покидает Густава.
Он готов избавить людей от грязи, боли и бессмысленности медленного умирания, он готов ради этого проводить многие месяцы в тюрьме - и всё же Густава преследуют ненависть, непонимание и одиночество. Почему право на смерть по-прежнему не является неотъемлемым? В древней Греции свободного человека уважали настолько, что убивать запрещалось даже приговорённого к смерти - вместо этого ему предлагалось лишить себя жизни самостоятельно. Зато для раба попытка самоубийства была наказуема - как посягательство на порчу хозяйского имущества. Впоследствии идея о том, что рабами - бога, короля и далее - являются все люди без исключения, наложила запрет на добровольный уход из жизни. Таким образом и смерть, и жизнь стала насильственной. А может ли жизнь быть в радость, когда из права она превращена в обязанность?
Суеверный страх перед смертью не знает логики, он видит в докторе убийцу. И, возможно, даже в дежурно настойчивом "расслабьтесь" кто-то усмотрит давление на пациента, тогда как спокойствие, напротив, удержит оного от слишком поспешных действий, - в этом ещё один страх: страх перед самостоятельным принятием решения. Каждый противник Густава Штрома хочет и ждёт, чтобы его уговорили или отговорили - тогда можно подчиниться, сложить ответственность на другого. Они просто не в состоянии поверить в то, что рукой пациентов никто не движет - потому что сами давно забыли, каково это: сделать выбор. Зато решать за других легко и просто: запретить - и нет больше страха. А если бы законы об абортах писали не мужчины, а женщины; законы об эвтаназии - не молодые и здоровые, а отчаявшиеся обитатели хосписов - всё выглядело бы иначе.
Древнегреческий философ, сказавший: "Дверь открыта!", сам был рабом. Бессмысленно призывать выйти того, кто желает остаться, - и никто не обязан непременно воспользоваться этой дверью. Достаточно знать о том, что она есть - в любой момент есть выбор между бытием и небытием, который и придаёт ценность нашей жизни. В котором и заключается свобода.

Завтра у меня детский спектакль в 12 или в 2, потом мюзикл в семь, в промежутке можно составить мне компанию за чай-кофе.