Сегодня в метро подумалось, что раз у нас теперь не менты, а копы, то женщина-полицейский тогда - копуша.

Medeamaterial (2012)
Театр оперы и балета им.Чайковского (Пермь)
Паскаль Дюсапен создал одноактную оперу на текст средней части триптиха Хайнера Мюллера "Заброшенный берег. Medeamaterial. Ландшафт с аргонавтами", соединив минималистическую музыкальную традицию с барочными оркестром в малом составе, вокалом и камерным хором. Задача как раз для дирижёра Теодора Курентзиса и режиссёра Филиппа Григорьяна, подключивших к созданию спектакля и балетную труппу театра. Вся "проза" звучит механическим закадровым голосом из динамиков, превращая всех собеседников Медеи в плоды её воображения, а субтитры - лишённый знаков препинания текст Мюллера на немецком и русский подстрочник - занимают весь задник, становясь выразительной частью сценографии.
В соответствии с мюллеровской ремаркой - "заброшенный бассейн в Беверли-Хиллз или купальня в психиатрической больнице" - Медея обитает на дне, среди кафеля в ржавых потёках, куда спускается металлическая лесенка, в "женском" пространстве воды, как и приснопамятная Медея Гинкаса на своей затопленной кухне. Первой появляется глянцевая, как с плаката, Главка (Рюмшина) в белых колготках и красном платьице, пускающая солнечные зайчики зеркальцем. Ясон (Дмитрий Дурнев) надевает на манер балаклавы чёрные парик и бороду, большие наушники - и наслаждается музыкой и компанией юной невесты. Сама Медея (Надежда Кучер), почти обнажённая, выходит незаметно, вступает еле слышно. Она спрашивает у няни, где её муж, надеясь, что тот ходатайствует перед Главкой за неё и своих детей. Но няня (Галинова), похожая на нищую дворничиху, безостановочно натиравшая тряпкой античный медальон на колонне, оборачивается - и у неё под платком оказывается темнота. Сама смерть - кормилица Медеи.
Деловито вытряхнув его из мусорного мешка на пол и расправив, неловко стоя на коленях, няня одевает на Медею блестящее золотое платье, шуршащее, как чешуя золотого дракона, которым она на самом деле была всегда, а вовсе не превратилась после убийства. В нём она ползёт навстречу Ясону, предлагая её убить, говоря, что он задолжал ей брата. Ясон же отвечает, что за смерть одного брата заплатил рождением двух сыновей - помним, что в античном мире источником жизни считалось мужское семя, а женщина рассматривалась лишь как сосуд. Но Медея такой платы больше не принимает. Его предательство обесценивает её собственное - по Мюллеру, здесь не может идти речь ни о любви, ни о семье, ни о социальном быте: Медее попросту нечем теперь оправдываться перед своим народом, который она уничтожила ради Ясона. Голос плотской страсти больше не заглушает вопиющую кровь брата. Пока Медея нужна - всё кажется справедливым, когда она становится ненужной - она понимает, что её использовали, и жертвы были напрасны.
Читать дальше!А Ясон не воспринимает её всерьёз. Он раздевается, демонстрируя расписанную спину и розовые семейники, и не танцует, а, скорее, рыщет на четвереньках, как зверь, пока она обвиняет его и сыновей, которые - миниатюрные копии Ясона с такими же бородами, и так же, уверена она, хотят её предать, выбрав сытую жизнь во дворце Коринфа. Медее же путь во дворцы заказан - её родина превратилась в кладбище. Ей вторит квартет, задрапированный в траур, четыре эринии в чёрных очках, которые воздвигают надгробия и вешают на них венки. Колонна поднимается ввысь, и под ней оказывается ржавая плита с металлическим хоботком душа, на котором висит скелет её брата - сохранившийся, чтобы дождаться, когда свершится месть. Сняв скелет, эринии-плакальщицы украшают его цветами, исступлённо ласкают и лижут его кости, как стервятники, в макабрической пародии на положение во гроб. Завернув скелет в белый саван, его уносят. Ясон, в розовом халате, встаёт во главе бородатого кордебалета с пистолетами и, должно быть, чувствует себя в безопасности. Но помада, размазанная Медеей вокруг губ, уже напоминает кровь будущих жертв.
Медея не отдаст Ясона другой - уж лучше она отдаст Главке свою "вторую кожу", свою золотую шкуру. Новобрачные в розовом выходят на край бассейна, и Главка в розовом купальнике плавает - в воздухе, над головой Медеи, над могильными плитами - на руках одинаковых воинов, клонов Ясона. Затем встаёт под душ и требовательным жестом показывает Ясону, что хочет одеться - и тот протягивает ей подарок Медеи. Яд не нужен: шкура хранит в себе всю кровь растерзанной Колхиды, которую она впитала. Главку уносят, укутав золотым пламенем. Медея, сидя в розовом халате, сброшенным соперницей, посредством этого обмена оболочками вопреки всему провела с Ясоном эту брачную ночь - последнюю и смертельную. Убивать Ясона уже не понадобится: он навеки обручён со смертью. Медея ожидает, что её дети вместе с ней посмеются над гибелью Главки - но их слёзы подтверждают их предательство. Она дарит им смерть, освобождая от жизни, которая больше не соответствует её античным ценностям: разрезает ножом два пучка, которые несла в руках вначале. Снимая бороды, дети ложатся наземь - няня и их накрывает саваном.
Она всё время называет себя варваршей. Эта Медея - Мюллера, Дюсапена, Григорьяна и Курентзиса - пожалуй, единственная Медея-ведьма, Медея-жрица, "не женщина не мужчина", пра-историческое хтоническое существо из всех, что я видел. Ясон забрал её из тех первобытных времён, когда кровь была первой и единственной мерой всего, первым и единственным залогом, который станет впоследствии денежным эквивалентом. Кровь, единственная ценность, которой располагал древний человек, его жизненный ресурс, могла быть отдана и взята только за кровь. Это требование расчёта и сделало кровь содержанием рока - и рок передавался по наследству вместе с кровью. Ясон не заплатил своей жизнью за смерть Колхиды - и расчёт пал и на его детей.
Медея "собирает свои долги". Она отбирает у детей ту кровь, которую в них вложила. Она возвращает Ясону его подачку, неравнозначную её брату, - оборачивает вспять, обнуляет рождение его детей, умерщвляя их до срока, обрекая их на долгое ожидание права войти в царство теней. Медея-жрец нарушает табу на детоубийство, установленное для остальных смертных. Из душа на неё льются кровавые потоки, колонна опускается, и на ней больше нет медальона - "вопли Колхиды смолкли", месть свершилась. Но даже Медея - с окровавленными лицом, телом, халатом - не может поверить в то, что её дети мертвы. Ей кажется, что "предатели" только притворяются мёртвыми. Ясона она не узнаёт. В новом мире, где больше не работают законы кровавых животных ритуалов, она - последний инструмент рока - обречена существовать в безумии.