[marcuscain]

А вот теперь у меня тоже вроде как отпуск (конечно, я всегда мог сам себе его дать, но никогда бы не дал, - поэтому меня впервые утаскивают в отпуск директивно)), так что здесь появляется фичок в подарок Шаману. Модерновые цзычэны, мафия!AU, не прямо по сеттингу Кофейни (мне не хотелось слишком много решать за чужих персонажей), но с некоторыми отсылками на него в виде специализаций заглавных персонажей и статуса Цзинь Лина. Зарисовка с матом, но без рейтинга (всё невинно, правда) в неоригинальном жанре "до дурачков дошло не сразу". Люблю все три составляющие - Цзян Чэна в целом, модернового Цзысюаня в частности, и этот пейринг - сугубо благодаря Шаману, так что спасибо за вдохновение, солнце

Цзян Чэн/Цзинь Цзысюань, слэш PG-13, 2140 слов

Цзинь Цзысюань чувствовал себя тупым. Все же в курсе, что он тупой, да? Ему казалось, что все, - Цзысюань ведь такой предсказуемый. С прошлой жизни понимания не отросло.
Инструктор Хэнь любил ставить их с Цзян Чэном в пару на тренировках. Так со временем Цзысюань выяснил, что снисходительное выражение лица Цзян Чэна - это его дефолтное состояние, на самом деле не имеющее к самому Цзысюаню никакого отношения. И это была не то чтобы самая приятная информация.
- Слушай, ты можешь сделать лицо попроще? - предложил Цзысюань. Пот просачивался из-под повязки на лбу, заливал глаза, и он резко дёрнул головой, откидывая назад волосы.
Они с Цзян Чэном уже несколько часов отрабатывали в зале навыки рукопашного боя - то есть мутузили друг друга на законных основаниях, пока Цзинь Лин флегматично сидел в углу на матах и переписывался с Лань Цзинъи.
- Ну, если ты предпримешь для этого что-нибудь, то я подумаю, - хмыкнул в ответ Цзян Чэн, проверяя пучок на голове. - Как мне ещё на тебя смотреть, если ты всегда одинаково раздражающий?
Из-за дружбы госпожи Цзинь и госпожи Юй и их дурацких разговоров о том, что Цзысюань мог бы жениться на Яньли, Вэй Ин счёл своим долгом задирать Цзысюаня, и Цзян Чэн не отставал. Но Цзысюань уже знал, что просто вмазать Цзян Чэну не выйдет: они так давно тренировались вместе, что знали движения друг друга практически наизусть, так что тело в подавляющем большинстве случаев реагировало быстрее мысли. Инструктор говорил, что такая слаженность в будущем не раз спасёт им жизни. Их дуэт становился хорошо откалиброванным механизмом вроде тех, что собирал Цзян Чэн, - против любой внешней угрозы. Вот только за пределами зала, между ними самими, всё ещё ничего не работало хотя бы на уровне "приемлемо", и это явно давило на них обоих. Цзысюань считал, что на него - больше, чем на Цзян Чэна, - и это злило до сжатых челюстей.
Потому что Цзысюань даже отдалённо не представлял, что со всем этим делать, - а Цзян Чэн, скорее всего, догадывался, но помогать не собирался. Сволочь.

Цзинь Цзысюань хлопнул дверью своей спальни.
Цзинь Цзысюань раздражённо сорвал со лба повязку, ненавидя себя за то, что после последней тренировки грохнул дорогущие солнцезащитные очки, причём так тупо (споткнулся, потому что опять залип на эту идиотскую прядь чёлки, выбившуюся из пучка Цзян Чэна, но это секрет), а новые так и не собрался купить.
Цзинь Цзысюань издал стон, подобный рёву раненой Чёрной черепахи, и с грохотом повалился на кровать.
Бесишь. Бесишь. Бесишь. Бесишь.
Цзысюань гонял это слово в голове, как мяч, ровно до того момента, пока оно не потеряло смысл, смазываясь в безликую фонетическую конструкцию, - и ему, вроде бы, даже полегчало, но ненадолго. Поскольку телефон тренькнул входящим сообщением, а там снова был Цзян Чэн с этой своей недовольной интонацией (да, у сообщений этого засранца была интонация, и что?), спрашивающий, куда Цзысюань умчался так быстро и можно ли считать, что этот спарринг снова остался за Цзян Чэном. Цзысюань фыркнул в экран телефона и отшвырнул его в сторону, не желая иметь сейчас никаких дел со всем, что могло быть связано с Цзян Чэном и всем кланом Цзян.
Бесишь.
Слово вновь обрело смысл, собралось из случайного набора звуков в чёткое ощущение жжения где-то под лёгкими, в электрическое покалывание на самых кончиках пальцев. Выразилось гневным изломом бровей, - серьёзно, Цзысюаню даже стало обидно, что в такой момент у него не было зрителей. Те, кто ожидали от него жёсткости как от наследника главы клана, - заценили бы.
Он встал с кровати и пошагал в душ нарочито громко, как бы сообщая всем осмысленным фонетическим конструкциям в этом просторном одиноком помещении, что он как наследник главы клана вертел их многократно и беспощадно.
(Цзян Чэн в нескольких сотнях ли оттуда представил себе эти его шаги и спрятал ухмылку, словно кто-то мог его увидеть и уличить наследника главы клана в неподобающем бесстыжем веселье.)

...Цзысюань впервые в жизни был напуган до клокочущего в глотке крика, он едва успел (ещё секунда - и всё, грёбаная секунда - и он бы опоздал) оттолкнуть Цзян Чэна, прежде чем его телохранитель пристрелил этого чёртова вэньского снайпера, который вообще непонятно откуда вылез и целился в голову не ему, Цзысюаню, а Цзян Чэну.
- Какого хрена, Цзян Чэн?! - Цзысюань был так растерян и зол, что ляпнул бытовое имя Цзян Ваньина при своём подчинённом не раздумывая, будто бы им это было позволено, будто для них это было в порядке вещей. - Ты, мать твою, боевой оператор или дева в беде? Ты со мной на задание вышел или на прогулку? Смотреть по сторонам тебя не научили?!..
- В отличие от некоторых, у меня нет третьего глаза на лбу, - рявкнул Цзян Чэн в ответ, проигнорировав все оскорбления. - И я тут был слегка занят отслеживанием дронов, если ты не заметил.
- Если бы это так работало, - вздохнул Цзысюань, нервно посмеиваясь и подумывая о том, что надо бы, наверное, подышать на счёт, как учили, потому что адреналин в крови явно зашкаливал и сердце стучало так, что всего Цзысюаня буквально колотило. - Но нет у меня третьего глаза.
Совсем недавно Цзян Чэн чаще всего видел его при полной... защите. Тёмные очки, спортивная повязка от пота, скрывающая от посторонних и осведомлённых - особенно осведомлённых! - глаз знак его принадлежности к клану Цзинь. А теперь, когда они начали работать вместе, Цзысюань был перед ним словно голый. И совсем недавно Цзысюаня выбесили бы эти детсадовские шутки про перманентную киноварную точку между бровей - атавизм древних традиций самосовершенствования, о которых сегодня ни одна юньмэнская собака уже не помнила. Кажется, даосы считали, что из этой точки должен изливаться первозданный свет?.. Но с лёгкой руки (чтоб его) Вэй Усяня её стали непристойно дразнить "третьим глазом". А сейчас Цзысюаню было всё равно.
- Да откуда я, нахрен, знаю, как у вас там что работает, - парировал Цзян Чэн уже почти миролюбиво и автоматически потянулся поправить эту свою невозможную чёлку. - Ты же не рассказывал.
- А ты будто бы стал слушать, - хмыкнул Цзысюань.
- Ну вообще-то стал бы, - Цзян Чэн затянул резинку и пожал плечами. - Любопытно же.
Цзысюань посмотрел на Цзян Чэна поверх очков и пару раз на пробу моргнул, не до конца осознавая, что он только что услышал.
- Так ты спросил бы, - пробормотал он совсем тихо.
- Как-то странно спрашивать, не находишь? Типа, эй, чел, у твоего клана пиздец чудной обычай, не расскажешь, как тебе это пятно влепили?..
- Считай, что я с ним родился.
- Наверное, всех врачей перепугал.
- В день, когда я родился, - Цзысюань наконец позволил себе ухмылку, и Цзян Чэн отзеркалил её своей, точь-в-точь тем же уголком губ, - Поднебесная вообще содрогнулась.
Выдавать клановые секреты при подчинённом Цзысюань, разумеется, не стал бы, - но где-то внутри словно распался узелок, такой... сросшийся практически.
- Звучит захватывающе, - хмыкнул Цзян Чэн. - Как начало диснеевского мультика.
- Из диснеевского у меня разве что внешность.
- Не льсти себе.
Они переругивались уже привычно - но без озлобленности и без желания уколоть друг друга побольнее, - пока ждали машину, которая забрала бы их отсюда.
Цзысюань вдруг подумал, что теперь, наверное, всё будет совсем по-другому.

И всё действительно стало другим.
Однажды утром Цзысюань обнаружил себя у автомата с газировками, покупающим себе отвратительно сладкий энергетик (чтобы всё нахрен слиплось) и несладкую, противную, стариковскую минералку для Цзян Чэна. Потому что знает, что Цзян Чэн любит пить именно эту ошибку природы под названием "Родники Юньмэна". И ладно бы просто негазированную воду пил, но нет. Цзысюань как-то хлебнул из научного интереса и плевался минут пять: гадость же редкостная, такое можно употреблять только как лекарство от похмелья, потому что оно хуже похмелья.
- Цзян Чэн, эта хрень на вкус как половая тряпка, - недоумевал Цзысюань.
- Не, - усмехнулся Цзян Чэн в ответ. - Это микросхемы на вкус как половая тряпка, а родину мою не обижай.
Цзысюань на всякий случай не стал спрашивать, зачем Цзян Чэн берёт в рот микросхемы: он не был уверен, что ответ пощадит его стройную картину мира.
- Да это пить невозможно!
- Так не пей.
Цзысюань прятал тёплую улыбку за возмущением. Когда-то он совсем не знал, как правильно проявлять заботу (его не учили заботиться, его учили находить деньги и людей, и то и другое было средством), - но потом возникла потребность заботиться о Цзинь Лине, и Цзысюань обучался этому на ходу, как мог. И вот оказалось, что с Цзян Чэном тоже так можно: взять в автомате попить обоим; нацепить себе на запястье резинку для волос, потому что вдруг Цзян Чэн продолбает свою и будет страдать (подстричься нормально - не его дао); притащить завтрак прямо домой к Цзян Чэну после того, как тот всю ночь не спал, что-то паял и вообще чёрт знает как это всё снова вывез.
Цзысюань учился смотреть внимательно и замечать неочевидное - жаль, что его "третий глаз" не очень в этом помогал, но он старался: то, как Цзян Чэн трёт шею - значит, снова спал хреново; усталость в напряжённых плечах, горечь в уголках губ, чем интенсивнее сарказм - тем сильнее общая заёбанность, чем безжалостнее шутки - тем гуще тучи, чем каменнее покерфейс - тем сложнее Цзян Чэну справляться с самим собой и своим статусом. Цзысюань не знал, каких именно демонов наследник клана Цзян держал на коротком поводке, - но то, что они есть, понимал на уровне инстинктов.
Сам же Цзысюань не знал, что делать с заботой в свой адрес, и оттого терялся, пытался защищаться (но выяснил, что у вспыльчивого Цзян Чэна на самом деле вагон терпения и грузовой состав упрямства), - потому что никто никогда не заботился о Цзысюане просто так, даже в детстве. Эта грань между ним самим и тем, кем он был по праву рождения (первый сын, наследник главы, киноварная точка, золотая монета в ладошке), быстро стёрлась, - так что любое хорошее отношение к себе Цзысюань всегда считывал как просьбу об одолжении. Как дань уважения клану, но ни в коем случае не как заботу о нём, о Цзысюане.
(Когда Цзян Чэн это понял, ему стало в этот момент так холодно, будто бы это с ним так поступил целый мир, а не с Цзысюанем.)
Цзысюань терялся от простых, от совершенно, казалось бы, естественных вещей: вот Цзян Чэн притаскивает к нему домой новую приставку "опробовать", и они рубятся в неё до рассвета, треская дешёвые снэки; вот Цзысюань недоумённо хлопает ресницами, когда Цзян Чэн сообщил ему, что посмотрел три сезона "этого вашего Наруто, потому что вы с Цзинь Лином постоянно про него упоминаете". Цзысюань не знал, что с этим делать, не понимал, как работать с этим горячим чувством где-то в груди и в низу живота. Он умел держать дистанцию и оказался абсолютно растерян, когда эта дистанция исчезла, когда её так очевидно игнорировали.
А Цзян Чэн как будто в самом деле обожал видеть растерянного Цзысюаня - и начал прикладывать усилия к тому, чтобы почаще наблюдать его в таком состоянии. Этот контраст между уверенным в себе и своих силах наследником клана Цзинь и парнем, который дрожит как лист клёна и хватает воздух ртом, пока Цзян Чэн внимательно изучает его чувствительное местечко за ухом и обжигает горячим дыханием шею, - о, этот контраст выбивал у рационального Цзян Чэна почву из-под ног, а цеплялся он, естественно, за самого Цзысюаня.
Эта очередная ночь за приставкой точно зашла куда-то очевидно не туда, но никто и не думал жаловаться. Цзян Чэн повалил Цзысюаня на спину прямо на циновку на полу, с выплетенным из цветных бамбуковых полос узором пиона, забрался сверху, прижимаясь ртом к бьющейся жилке на его шее, чувствуя его пульс губами, жадно вдыхая его (наверняка очень дорогой) запах. Цзысюань лез руками ему в волосы, наводил полный беспорядок у него на голове (и в голове), и Цзян Чэн думал, что умрёт счастливым в эту вот самую секунду, и никакая секретная техника клана его не спасёт. После такого не живут, он уверен, - он слишком много узнал.
Цзысюань отвечал на поцелуй (когда они успели начать целоваться?..), Цзысюань прижимался ближе, наплевав на то, что всегда избегал сенсорной перегрузки, - и стонал Цзян Чэну в губы, цеплялся за его плечи. Цзян Чэн отрывался от него нехотя и с трудом, чтобы глотнуть воздуха и ухнуть обратно в это люминесцентное золото, в эту разбивающую шкалы всех датчиков чувственность. Он окидывал Цзысюаня плывущим взглядом - и словно с разлёта впечатывался в эту картину, как в чёртов шедевр, лично для него снятый с аукциона: губы Цзысюаня, влажные от поцелуев, киноварным мазком на бледном лице, особенно яркие в сумерках комнаты. Краски рябили и съезжали со звуком тяжёлого дыхания, и Цзян Чэн шептал:
- Блядские Небеса, А-Сюань.
И целовал его вновь, пил его дыхание, будто в последний раз, будто бы от этого зависела его жизнь, - а Цзысюань открывал губы ему навстречу, позволял проникнуть внутрь его языку, словно так давно этого хотел, но не знал, как это получить. Цзян Чэн жмурился от интенсивности их общих эмоций, как от громкой музыки, прикусывал губу Цзысюаня и тут же зализывал место укуса, смазывая металлический привкус языком.
...Рассвет застал их спящими в объятиях друг друга. Косая линия солнечного луча искрила в волосах Цзысюаня, падала ему на лицо, и он поглубже зарылся носом куда-то Цзян Чэну в ключицу, не желая просыпаться. Цзысюаню было спокойно. Ему было спокойно по-настоящему, кажется, впервые за двадцать лет сознательной жизни, а тяжёлая рука Цзян Чэна у него на бедре ощущалась слишком правильно, как если бы именно там ей было самое место.
Через сорок минут они встанут с постели, и их утренняя рутина будет полна неловких улыбок и будто случайных прикосновений; они выползут на кухню - и Цзинь Лин, оглядев россыпь заметных засосов на шее своего дяди, радостно цокнет языком:
- Ну наконец-то!
И просто сделает им кофе. Без сахара. Невыносимый подросток.