Если бывает бабье лето, то дедова зима - тоже нормально. В городе снова метели и сугробы, это красиво, а было бы ещё и приятно, если бы не сильный ветер. В субботу до утра он завывал в щелях окон так, что в гостиной это было похоже на сирену, а в спальне - на свистульку, в которую кто-то не переставая дует, зажимая рандомные отверстия. Сейчас снова тихо, но, кажется, сквозь метель я видел молнии Уже хочется лета, тепла и в лес.
Приехал в понедельник днём к Аркадию, сцапал на ручки кукла по имени Черри - у него на мягких бордовых волосах появились мелкие бусины, тактильное удовольствие возросло вдвое. Аркадий показал мне фильм Молодость(2015) Паоло Соррентино. Я даже не помню, смотрел ли я его же Великую красоту или только собирался, - но, в любом случае, я люблю итальянцев и не был разочарован. Впечатления?
Во-первых, это красиво(тм). Невероятно красивый созерцательный артхаус, многие кадры которого хочется распечатать на холсте и повесить на стену галереи изобразительных искусств. Местами даже несколько нарочито красивый - ну, знаете, как бывает, когда режиссёр просёк фишку и снимает так, чтобы однозначно понравиться критикам, собрать все награды и титулы и при жизни войти в учебники кинематографа. Но всё равно хочется любоваться и любоваться. Давненько я не брал в руки ничего фестивального!
Во-вторых, это классическое артхаусное отсутствие фабульного сюжета: просто "происходит жизнь", а зритель за ней наблюдает. Внутри фильма - множество историй, которые перекликаются и переплетаются друг с другом, как цветной гобелен. Место действия - супер-элитный отель-санаторий в швейцарских Альпах, обитатели которого делятся на ангельски терпеливый незаметный персонал и постояльцев, наслаждающихся бассейнами, массажем, выступлениями артистов и прочими услугами. Их проблемы - даже не "проблемы белого человека", а нечто ещё более дистиллированное: для них не существует не только проблем материальных (деньги - не более чем фантики, на которые можно заключать пари), но и проблем социальных. Мир с его карьерными гонками, несправедливостью, войнами и катастрофами - более далёк от них, чем Альфа Центавра. Их истории могли бы с равным успехом происходить в пятидесятом, восьмидесятом, двухтысячном или две тысячи двадцатом году: здесь не существует времени как такового. О болезнях также ни слова - разве могут болеть и страдать те, кто дышит лучшим воздухом, питается лучшей едой и ограждён от стрессов? Немудрено, что одному из персонажей, буддийскому монаху, удаётся воспарить над землёй. Но поневоле задумываешься о том, что для того, чтобы существовать в этом квази-раю, проводя целые дни в бездействии, наедине с самим собой или в кругу посторонних людей, и не свихнуться, - необходима внутренняя гармония, резонирующая с гармонией внешней. Я бы не выдержал. И задолго до финала я задал себе мысленный вопрос, как часто в раю случаются самоубийства: ведь малейший внутренний сбой войдёт в чудовищный диссонанс с окружающим покоем.
Этот фильм снят с большой любовью, я бы даже сказал - с нежностью к старости в частности, и к человеческой натуре в целом. Обнажённая фактура в кадре - естественна, органична и прекрасна вне зависимости от того, кому принадлежит. Очень трогателен образ мифологического Марадоны как ожиревшего кумира на пенсии, который, заметив на поле теннисный мячик, отбивает его ногой, пока у него не начинается одышка. Прекрасна "мисс Вселенная", в которой все видят только её титул - даже актёр, которого тяготит то, что его воспринимают только как самую китчевую из его ролей, "мистера Кью".
Но в центре повествования - всё-таки двое главных героев, старых друзей, чья дружба продолжается вот уже 60 лет. Их взаимодействия - пожалуй, самое живое и светлое, что есть в общем параде занимательных типажей. Память их подводит, и дети подводят также - сын одного расстаётся с дочерью другого, - но ничто не мешает им подшучивать друг над другом и беседовать во время прогулок, завтраков и купаний. Хочется верить, что и мне через 60 лет будет с кем вот так поговорить в здравом уме. Как там говорил Клауд, раз уж я вспоминал его давеча, - "Какая любовь продлится столько же, сколько наша дружба?".
Эти двое также оторваны от реальности, и то, что составляет их жизни, - даже не "профдеформация", а, опять же, нечто более дистиллированное: они живут в своём искусстве, как в грёзе, как во сне, - могут себе это позволить, раз не нужно заботиться о физической оболочке. Мик - кинорежиссёр, который готовится снять со своей командой очередной фильм. Фред - всемирно известный композитор, отошедший от дел. Он не пишет музыку, он отказывается выступить перед английской королевой, поскольку его "Простые песни" были когда-то написаны для его жены, а она больше не поёт. Однако он не может не жить музыкой - воспринимать окружающий мир как мелодию и повторять её ритм шуршащим фантиком, дирижировать коровами на лугу... "Чтобы понимать музыку, не нужны ни слова, ни опыт", - говорит он. Музыка - его дыхание. Хотелось бы понимать и чувствовать человека так же, как музыку... но такое, должно быть, бывает только в фанфиках.
И именно Мик, живой и деятельный, когда ему открывают глаза на то, что его фильмы уже давно не гениальны и никому не нужны, - попросту умирает. Шагает с балкона, - может быть, даже выживет физически, но его грёза, "сон золотой", разрушена, разбилась вдребезги. А Фред воспринимает его смерть... никак. Ноль реакции, как на нечто предельно предсказуемое вроде включения света по щелчку выключателя. В финале мы узнаём, что жена Фреда хуже чем мертва: она его не узнаёт, ведёт вегетативное существование. Значит ли это, что к моменту смерти Мика Фред уже мёртв, как и она? Или же он жив, пока жива музыка? - У меня нет ответа на этот вопрос. Если вспомнить то, что писали о Великой красоте, - то верно скорее второе: Соррентино тяготеет к персонажам, пребывающим в чистом искусстве, вне этики человеческих взаимоотношений. Если история Мика - это история о том, что "гений" - такой же человек, чья гениальность не вечна, и кто может быть слаб и уязвим, - то Фред переступает через эту человеческую слабость. И я не знаю, сила ли это духа - или такой уровень отрешённости, когда между левитирующим монахом и неподвижной как соляной столп старухой с остановившимся взглядом нет особой разницы: это история о жизни сознания, протекающей глубоко внутри и не реагирующей на внешние раздражители.
Так или иначе, но доктор - с хуайсановским скворцом-майной в клетке - отпускает Фреда из санатория в мир, говоря, что его там "ждёт молодость". Практически возвращает из отпуска на небесах на землю, в новую жизнь с чистого листа, - это можно воспринимать и так. И Фред всё же соглашается выступить перед королевой - с другой певицей. (Есть в этом некая несправедливость: музыка дольше остаётся востребованной, нежели кино, - мы можем бесконечно слушать старые песни любимых исполнителей, тогда как Мик сполна ощутил на своей шкуре то, что режиссёрам приходится всю жизнь доказывать свою состоятельность: успешный фильм не пустишь в прокат повторно.)
Однако мне кажется символичным, что возвращается Фред именно в Венецию - город, который умирает дольше, чем другие живут. Город, в котором нет другого транспорта, кроме водного, и который движется в ином темпе - темпе текущей воды, которая издревле ассоциировалась со смертью. Город, в котором концентрация искусства вокруг так велика, что люди теряют в нём сознание от накрывающих их с головой ощущений. Город, который многие писатели и публицисты сравнивали с молодящейся престарелой куртизанкой: его былой блеск давно померк, но он продолжает делать вид, что время возможно остановить, продолжает носить маски и играть былые роли, дорого продавая мировой элите миф о самом себе. Город, который так же, как Фред и Мик, оторван от реальности и существует в собственном, самостоятельно созданном зазеркалье. Возможно, я пристрастен, - но я могу долго распинаться о венецианской архетипике, и если бы мне было позволено выбрать, где умереть, я, конечно, выбрал бы смерть в Венеции не задумываясь.
Озпетек, безусловно, ближе моему сердцу, нежели Соррентино, - но не могу не признать, что в их изображении мира-театра есть нечто общее. Также вспоминаю горячо мной любимого Лоренса Даррелла с его экстраординарными персонажами, творящими собственные правила игры в стороне от никак их не затрагивающей повседневной банальности. Возможно, всё это - свойство средиземноморья как такового, с рефлексией итальянского virtu, циклично возвращавшегося в разные исторические периоды, с размытой границей между христианским и восточным миром... Как знать - я подумаю об этом не сегодня. А ещё эстетика благородного вдовства и "жизни после", и отчасти дружбы - не могла не напомнить мне об "Одиноком человеке" Форда. Возможно, его также стоит пересмотреть.
Спасибо Аркадию за интересное, будем продолжать!
А когда я вернулся домой, к вернувшейся с работы (куда она отправилась прямиком с поезда из Питера) Птахе, у нас уже была Сакура (эта коварная женщина всегда приносит мои любимые бабаевские батончики, и я теряю волю)). Дальше?На одну из грядущих игр по Геншу (тысячи их, я запутался) она вгружала в Птаху Сяо и сяовенов, я не вмешивался - просто докинул видео про лор (спасибо Амарту за наводку, они хороши!). С одной стороны - справедливо, что когда игрок не в первый и не в последний раз играет в определённой компании, ему хорошо бы разделять принятые хэдканоны. С другой - я всегда за то, чтобы игрок мог сформировать свои собственные хэдканоны по первоисточнику, даже если в игру они не пойдут...
Иронично, что запись к психиатру у меня на субботу, в тот же день, когда Катастрофа. Правда, я теперь не уверен, что после этого мне хватит сил добраться до спектакля, но посмотрим. Дальше?Да, мне страшно; нет, я боюсь не побочки (какая разница, что выбьет меня в овощизм на неделю - побочка или очередной триггер?), а бесплодности этой затеи. Боюсь услышать, что здоров и всё выдумал - или что всё настолько безнадёжно, что поможет только карцер с мягкими стенами. Хотя, казалось бы, ничего не теряю. Ну, раз альтернатив нет - попробую продлить свой срок годности.
Меж тем мой рестлинг-ОТП вышел на пенсию. В один день. Немного фандомногоВместе с Гробовщиком, на днях справившим день рождения. (Фото более старое, просто люблю его.) Закончилась эпоха. Спасибо вам, ребята, за моё счастливое детство
Когда по окончании первого года пандемии я цитировал "мы бы все е@#нулись, если бы не наши китайские п@#расы", - я, конечно, не ожидал, что тогдашний уровень фоновой тревожности будет мелочью в сравнении с нынешним. И, наверное, я бы уже е@#нулся, если бы не почти перманентная переполняющая нежность к вымышленным персонажам, у которых всё хорошо. Янсины, фенхоуки, каэлюки и сяоитэры, и феи, конечно, и многие другие...
Приехал в понедельник днём к Аркадию, сцапал на ручки кукла по имени Черри - у него на мягких бордовых волосах появились мелкие бусины, тактильное удовольствие возросло вдвое. Аркадий показал мне фильм Молодость(2015) Паоло Соррентино. Я даже не помню, смотрел ли я его же Великую красоту или только собирался, - но, в любом случае, я люблю итальянцев и не был разочарован. Впечатления?
Во-первых, это красиво(тм). Невероятно красивый созерцательный артхаус, многие кадры которого хочется распечатать на холсте и повесить на стену галереи изобразительных искусств. Местами даже несколько нарочито красивый - ну, знаете, как бывает, когда режиссёр просёк фишку и снимает так, чтобы однозначно понравиться критикам, собрать все награды и титулы и при жизни войти в учебники кинематографа. Но всё равно хочется любоваться и любоваться. Давненько я не брал в руки ничего фестивального!
Во-вторых, это классическое артхаусное отсутствие фабульного сюжета: просто "происходит жизнь", а зритель за ней наблюдает. Внутри фильма - множество историй, которые перекликаются и переплетаются друг с другом, как цветной гобелен. Место действия - супер-элитный отель-санаторий в швейцарских Альпах, обитатели которого делятся на ангельски терпеливый незаметный персонал и постояльцев, наслаждающихся бассейнами, массажем, выступлениями артистов и прочими услугами. Их проблемы - даже не "проблемы белого человека", а нечто ещё более дистиллированное: для них не существует не только проблем материальных (деньги - не более чем фантики, на которые можно заключать пари), но и проблем социальных. Мир с его карьерными гонками, несправедливостью, войнами и катастрофами - более далёк от них, чем Альфа Центавра. Их истории могли бы с равным успехом происходить в пятидесятом, восьмидесятом, двухтысячном или две тысячи двадцатом году: здесь не существует времени как такового. О болезнях также ни слова - разве могут болеть и страдать те, кто дышит лучшим воздухом, питается лучшей едой и ограждён от стрессов? Немудрено, что одному из персонажей, буддийскому монаху, удаётся воспарить над землёй. Но поневоле задумываешься о том, что для того, чтобы существовать в этом квази-раю, проводя целые дни в бездействии, наедине с самим собой или в кругу посторонних людей, и не свихнуться, - необходима внутренняя гармония, резонирующая с гармонией внешней. Я бы не выдержал. И задолго до финала я задал себе мысленный вопрос, как часто в раю случаются самоубийства: ведь малейший внутренний сбой войдёт в чудовищный диссонанс с окружающим покоем.
Этот фильм снят с большой любовью, я бы даже сказал - с нежностью к старости в частности, и к человеческой натуре в целом. Обнажённая фактура в кадре - естественна, органична и прекрасна вне зависимости от того, кому принадлежит. Очень трогателен образ мифологического Марадоны как ожиревшего кумира на пенсии, который, заметив на поле теннисный мячик, отбивает его ногой, пока у него не начинается одышка. Прекрасна "мисс Вселенная", в которой все видят только её титул - даже актёр, которого тяготит то, что его воспринимают только как самую китчевую из его ролей, "мистера Кью".
Но в центре повествования - всё-таки двое главных героев, старых друзей, чья дружба продолжается вот уже 60 лет. Их взаимодействия - пожалуй, самое живое и светлое, что есть в общем параде занимательных типажей. Память их подводит, и дети подводят также - сын одного расстаётся с дочерью другого, - но ничто не мешает им подшучивать друг над другом и беседовать во время прогулок, завтраков и купаний. Хочется верить, что и мне через 60 лет будет с кем вот так поговорить в здравом уме. Как там говорил Клауд, раз уж я вспоминал его давеча, - "Какая любовь продлится столько же, сколько наша дружба?".
Эти двое также оторваны от реальности, и то, что составляет их жизни, - даже не "профдеформация", а, опять же, нечто более дистиллированное: они живут в своём искусстве, как в грёзе, как во сне, - могут себе это позволить, раз не нужно заботиться о физической оболочке. Мик - кинорежиссёр, который готовится снять со своей командой очередной фильм. Фред - всемирно известный композитор, отошедший от дел. Он не пишет музыку, он отказывается выступить перед английской королевой, поскольку его "Простые песни" были когда-то написаны для его жены, а она больше не поёт. Однако он не может не жить музыкой - воспринимать окружающий мир как мелодию и повторять её ритм шуршащим фантиком, дирижировать коровами на лугу... "Чтобы понимать музыку, не нужны ни слова, ни опыт", - говорит он. Музыка - его дыхание. Хотелось бы понимать и чувствовать человека так же, как музыку... но такое, должно быть, бывает только в фанфиках.
И именно Мик, живой и деятельный, когда ему открывают глаза на то, что его фильмы уже давно не гениальны и никому не нужны, - попросту умирает. Шагает с балкона, - может быть, даже выживет физически, но его грёза, "сон золотой", разрушена, разбилась вдребезги. А Фред воспринимает его смерть... никак. Ноль реакции, как на нечто предельно предсказуемое вроде включения света по щелчку выключателя. В финале мы узнаём, что жена Фреда хуже чем мертва: она его не узнаёт, ведёт вегетативное существование. Значит ли это, что к моменту смерти Мика Фред уже мёртв, как и она? Или же он жив, пока жива музыка? - У меня нет ответа на этот вопрос. Если вспомнить то, что писали о Великой красоте, - то верно скорее второе: Соррентино тяготеет к персонажам, пребывающим в чистом искусстве, вне этики человеческих взаимоотношений. Если история Мика - это история о том, что "гений" - такой же человек, чья гениальность не вечна, и кто может быть слаб и уязвим, - то Фред переступает через эту человеческую слабость. И я не знаю, сила ли это духа - или такой уровень отрешённости, когда между левитирующим монахом и неподвижной как соляной столп старухой с остановившимся взглядом нет особой разницы: это история о жизни сознания, протекающей глубоко внутри и не реагирующей на внешние раздражители.
Так или иначе, но доктор - с хуайсановским скворцом-майной в клетке - отпускает Фреда из санатория в мир, говоря, что его там "ждёт молодость". Практически возвращает из отпуска на небесах на землю, в новую жизнь с чистого листа, - это можно воспринимать и так. И Фред всё же соглашается выступить перед королевой - с другой певицей. (Есть в этом некая несправедливость: музыка дольше остаётся востребованной, нежели кино, - мы можем бесконечно слушать старые песни любимых исполнителей, тогда как Мик сполна ощутил на своей шкуре то, что режиссёрам приходится всю жизнь доказывать свою состоятельность: успешный фильм не пустишь в прокат повторно.)
Однако мне кажется символичным, что возвращается Фред именно в Венецию - город, который умирает дольше, чем другие живут. Город, в котором нет другого транспорта, кроме водного, и который движется в ином темпе - темпе текущей воды, которая издревле ассоциировалась со смертью. Город, в котором концентрация искусства вокруг так велика, что люди теряют в нём сознание от накрывающих их с головой ощущений. Город, который многие писатели и публицисты сравнивали с молодящейся престарелой куртизанкой: его былой блеск давно померк, но он продолжает делать вид, что время возможно остановить, продолжает носить маски и играть былые роли, дорого продавая мировой элите миф о самом себе. Город, который так же, как Фред и Мик, оторван от реальности и существует в собственном, самостоятельно созданном зазеркалье. Возможно, я пристрастен, - но я могу долго распинаться о венецианской архетипике, и если бы мне было позволено выбрать, где умереть, я, конечно, выбрал бы смерть в Венеции не задумываясь.
Озпетек, безусловно, ближе моему сердцу, нежели Соррентино, - но не могу не признать, что в их изображении мира-театра есть нечто общее. Также вспоминаю горячо мной любимого Лоренса Даррелла с его экстраординарными персонажами, творящими собственные правила игры в стороне от никак их не затрагивающей повседневной банальности. Возможно, всё это - свойство средиземноморья как такового, с рефлексией итальянского virtu, циклично возвращавшегося в разные исторические периоды, с размытой границей между христианским и восточным миром... Как знать - я подумаю об этом не сегодня. А ещё эстетика благородного вдовства и "жизни после", и отчасти дружбы - не могла не напомнить мне об "Одиноком человеке" Форда. Возможно, его также стоит пересмотреть.
Спасибо Аркадию за интересное, будем продолжать!
А когда я вернулся домой, к вернувшейся с работы (куда она отправилась прямиком с поезда из Питера) Птахе, у нас уже была Сакура (эта коварная женщина всегда приносит мои любимые бабаевские батончики, и я теряю волю)). Дальше?На одну из грядущих игр по Геншу (тысячи их, я запутался) она вгружала в Птаху Сяо и сяовенов, я не вмешивался - просто докинул видео про лор (спасибо Амарту за наводку, они хороши!). С одной стороны - справедливо, что когда игрок не в первый и не в последний раз играет в определённой компании, ему хорошо бы разделять принятые хэдканоны. С другой - я всегда за то, чтобы игрок мог сформировать свои собственные хэдканоны по первоисточнику, даже если в игру они не пойдут...
Иронично, что запись к психиатру у меня на субботу, в тот же день, когда Катастрофа. Правда, я теперь не уверен, что после этого мне хватит сил добраться до спектакля, но посмотрим. Дальше?Да, мне страшно; нет, я боюсь не побочки (какая разница, что выбьет меня в овощизм на неделю - побочка или очередной триггер?), а бесплодности этой затеи. Боюсь услышать, что здоров и всё выдумал - или что всё настолько безнадёжно, что поможет только карцер с мягкими стенами. Хотя, казалось бы, ничего не теряю. Ну, раз альтернатив нет - попробую продлить свой срок годности.
Меж тем мой рестлинг-ОТП вышел на пенсию. В один день. Немного фандомногоВместе с Гробовщиком, на днях справившим день рождения. (Фото более старое, просто люблю его.) Закончилась эпоха. Спасибо вам, ребята, за моё счастливое детство
Когда по окончании первого года пандемии я цитировал "мы бы все е@#нулись, если бы не наши китайские п@#расы", - я, конечно, не ожидал, что тогдашний уровень фоновой тревожности будет мелочью в сравнении с нынешним. И, наверное, я бы уже е@#нулся, если бы не почти перманентная переполняющая нежность к вымышленным персонажам, у которых всё хорошо. Янсины, фенхоуки, каэлюки и сяоитэры, и феи, конечно, и многие другие...