Южный Предел

[marcuscain]

Ворнинг: этот пост посвящён персонажу-серийному убийце и педофилу, под катами почти везде есть триггеры, если сомневаетесь в своих нервах - лучше не читайте.

Всё ещё лучший способ мотивации - пригласить меня на конкретную роль. Когда мне написал Джонт и пригласил на Южный Предел персонажем, отчасти списанным с Чикатило, я бежал орал молча, чтобы не спойлерить. Не всегда, но иногда - интересно сыграть персонажа, которому никак не сочувствуешь и не желаешь ему ничего хорошего. Потому как есть хорошо прописанное литературное зло, в котором всегда должны быть человеческие черты, иначе оно превращается в функцию; а есть реалистичное зло, вот такое вот - мелкое, невзрачное, банальное, без всякой там харизмы, целей и мотивов. Когда-то я не сыграл мерзкого (сильно менее мерзкого) уголовника на Зерентуе, который я проболел, - и вот закрыл гештальт.

Далее о подготовке персонажа

Не могу сказать, что стал специалистом по Чикатило - на художественные фильмы меня не хватило, - но я почитал и посмотрел документальные материалы. Одно из ярких воспоминаний моего детства: по телевизору на даче бабушка смотрит какую-то передачу, видимо на НТВ, про Чикатило, где много показывают его самого - как он что-то рассказывает, и читает зубодробительно примитивные стишки собственного сочинения. И бабушка с умилением говорит: вот, какой хороший, интеллигентный человек, стихи пишет, за что его посадили?.. Я охренел так глубоко, что, наверное, не выхренел до сих пор. И в целом в телевизоре и газетах 90-х Чикатило романтизировался как человек, который "очень любил женщин" (о том, что его жертвы были несовершеннолетними - и как девочками, так и мальчиками в равной мере, - стыдливо умалчивалось, я узнал об этом сильно позже из интернета). Возможно, от этого охренения мне было уже недалеко до осознания, что "любовь" бывает разной и если кто-то говорит, например, "я люблю лошадей", или "я люблю женщин", это может означать не то, к чему ты привык, а "я люблю получать удовольствие от использования этого существа как вещи, и то, что для оного существа это является пыткой, мне не важно, поскольку важно только моё удовольствие". В общем, мне всегда хотелось показать, что зло вроде Чикатило - это не пугающее чудовище, а "ваш дружелюбный сосед", с которым можно говорить о погоде.
Из черт Чикатило я утащил в Бернарда Перро примерно всё, кроме каннибализма (потому что его не было во вводной), а добавилось - опять же из вводной - то, что Перро любил и берёг животных и растения. Это, с одной стороны, упрощало возможность быть веганом на игре, с другой - усиливало контраст с жестокостью Перро по отношению к жертвам, что достаточно верибельно: есть те убийцы, которые переходят с животных на людей, а есть те, которые отличаются повышенной сентиментальностью и могут тяжело переживать смерть "любимой" канарейки (опять же ставлю в кавычки, поскольку это сродни привязанности ребёнка к игрушке, только ребёнок в теле взрослого человека).
Что мы имеем в итоге? - персонажа с плещущейся на нуле эмпатией и эмоциональным диапазоном табуретки (поэтому, чтобы его "пробило", ему нужны были боль и страх жертвы - своеобразная эмпатия наоборот). Играть это не очень-то легко в том смысле, что когда где-то что-то с кем-то происходит - тебе сказочно пох#й. В целом, даже если с тобой что-то происходит, но тебя не убивают-прям-всерьёз - тебе тоже пох#й. Перро не бежал никому на помощь (предложить помощь с целью выслужиться - мог), ничем не возмущался и не испытывал ненависти к начальству. Единственное, что было ещё сложнее, - это играть персонажа без чувства юмора. Местами я этот челлендж всё-таки проваливал
Очень хотелось играть в очках, чтобы характерным чикатиловским жестом поправлять очочки, но опасался их на полигоне продолбать или разбить. Векша не побоялась, но своего и мне было бы не жалко - а я очки на Перекрёсток одалживал у Берканы. Полагавшийся каторжникам "бекас" я стрельнул у Птахи, сиречь в него можно было запихать двоих меня, - так что в ремне пришлось ковырять лишнюю дырочку и считать, что форму заключённым выдают типовую, и с размером как повезёт. Зато под камуфло поддевал термуху и чувствовал себя комфортно в любое время суток, а "арестантскую рубашку", в которой играл на давней питерской психушке, взял скорее "на удачу".

В субботу я был бы совершенно непредсказуемым попутчиком на электричку - заранее не знаешь, сколько времени займут попытки вкормить в Спока таблетки и еду. Так что спасибо Гарту, который предложил упасть к нему в машину - оказалось, что мне до него недалеко: выйти из дома на автобусную остановку напротив подъезда, сесть в автобус-экспресс и проехать пару остановок. Правда, я не учёл, что ходит экспресс с 20-минутными интервалами, и опоздал на первый, - но это всё-таки не то же самое, что опоздать на собаку.

Далее о добиралове и доигровом

Заехали за Драконом - который, как и положено дракону, тащил с собой на полигон все сокровища. И из-за моего опоздания, и из-за пробок подхватили мы Дракона только в шесть, но он нас не покусал, а, напротив, был благодарен за то, что мы дали ему фору на сборы (боюсь, ещё полчаса - и он вывез бы на игру и мебель). Вскоре стало очевидно, что поставиться посветлу мы уже не успеем, но, памятуя о том, как мало места под палатки на страйкбольной части зеленоградского полигона, я надеялся хотя бы опередить игроков, едущих на электричке после работы, чтобы раньше них поставиться на удобном месте. Не тут-то было.
Дракон захотел есть. Я в целом тоже успел проголодаться, и хотя дотерпел бы до полигона, поддержал идею заехать в Макдональдс и что-нибудь взять - очень уж соблазнительна была мысль побаловаться картохой в счёт сэкономленного на транспорте. И вот я взял себе картоху и чизбургер Гарту, долго ждал выполнения заказа, пришёл в машину... а Дракона всё нет. Я уже доел картоху - а его всё нет. Мы позвонили, и оказалось, что ему только сейчас принесли заказ, и тащить оный в машину ему сложно (не иначе как обед из трёх блюд). Раз такое дело, Гарт пошёл в Глобус за пивом - ибо к этому времени просьба мастеров взять пива на мастерку превратилась в ультиматум. Итого в общей сложности на парковке перед Макдо мы провели не меньше часа. А ведь сразу за Макдо был КФС, в котором, кажется, было пусто...
В общем, идея опередить едущих поздней электричкой провалилась - у ворот полигона мы оказались одновременно. Только они пошли пешком, а мы ждали, пока до нас дойдёт Джонт, откроет нам ворота и укажет дорогу. Уступая место мастеру и пересаживаясь с переднего сиденья на заднее, я саданулся о машину коленкой. Фан факт: Чикатило прихрамывал, потому что один из жертв, отбиваясь, пнул его в колено ногой, но я решил это не отыгрывать. Мироздание решило за меня, и колено, напоминавшее о себе, когда я садился и вставал, помогло мне в отыгрыше возраста Перро, который постоянно кряхтел, постанывал и жаловался
Итак, место для палатки мы занимали едва не последними. Я снова одалживал палатку у Амарта, ибо посмотрел на количество желающих вписаться и решил не пополнять их число, а потом шутил сам с собою, что никто не захотел вписаться в палатку к маньяку, - но Гарт вписался ко мне, потому что ставить свою ему было, во-первых, влом, а во-вторых, как-то уже и негде. Выбранное мной место было с одной стороны ограничено общей тропой, а с другой - выпирающим корнем, чья менее выпирающая часть, кажется, таки послужила мне подушкой. Мы с Гартом выпили пива, после чего он поработал фонариком (как я в дороге работал навигатором, т.е. держал телефон), а я поставился. Не наизнанку, серёжа молодец! Поочерёдно переоделись, а там и парад подоспел.

Играть Бернарда Перро было действительно интересно, но в основном у себя в голове, поскольку завязки были по большей части пассивными. Комиссия им не интересовалась, включая Сычёва, во многом ради которого я и писал дополнение к личному делу в виде списка жертв (Мориэль запросила подробностей сразу после Лугнасада, я и вдохновился). Форпарадис мог решить попытаться его убить, но не решил. Всё, что оставалось, - попытаться самому навести шороху. Ещё до игры я подумал, что Перро может запасть на молоденького секретаря (натяжка, ибо возраст жертв ограничивался двадцатью годами, но...) - плюс Натан Луна (он в любом возрасте миленький); но члены комиссии вообще не ходили поодиночке.

Далее об игре от игрока

Да, прямо перед парадом я получил аусвайс с количеством хитов в виде цифр 8/20 и списком триггеров. Оказалось, что 20 - это количество хитов в состоянии аффекта/берсерка, а триггеры должны приводить персонажа в оное состояние. Я, конечно, понимаю, для каких игротехнических целей это было сделано, но... никто не предупреждал меня о том, что мне предстоит играть персонажа с берсерк-модом, а на такое всё-таки стоит настраиваться иначе. Как этот модус работает - ты просто бросаешься на того, кто является источником триггерных слов/действия, или бросаешься на первого подвернувшегося, или?.. Я не стал задавать все эти вопросы, дабы не отнимать слишком много времени у мастеров и у себя. Я решил, что 20 хитов сработают в том случае, если персонаж будет драться с кем-то, кто захочет его убить или станет оскорблять его в лицо - это было логично по характеру Перро: он так защищается. А вот абстрактная угроза жизни - вроде целящейся во всех сразу турели или пролетающих змей - для меня на триггер никак не натягивалась, от всего этого логичнее спрятаться.
До кучи, все игровые сюжеты не затрагивали Перро и прошли мимо меня. Красивущая история колонизаторов, сложная многоходовочка с заводом, запутанные семейные щщи и цетагандийские корни (я догадывался о них по фамилии Натана), дети потерянные и обретённые... обо всём этом я услышал уже после игры. Более того - Перро не знал даже об убийстве прошлого начальника тюрьмы, в которое было вовлечено прямо или косвенно, если я ничего не путаю, пятеро из восьми заключённых! Окей, на момент приснопамятного убийства Перро мог находиться в другом месте, и сами убийцы друг о друге не подозревали, - но Перро провёл на каторге 13 лет и мог хотя бы знать, за что именно начальника не любили и кто не любил особенно сильно. Но в моей вводной были упомянуты только бои между заключёнными с тотализатором (не худший способ сбросить пар, между прочим), - и никакого "сафари", никакого домогательства до женщин... То есть, даже если бы комиссия до Перро докопалась, ему попросту нечего было бы ей рассказать. Совсем весело будет, если окажется, что у комиссии были наводки на причастных к покушению и до Перро она не дошла именно поэтому, а не потому, что у меня везение Се Ляня по жизни.
Также после игры я узнал, что Перро был, похоже, единственным преступником на каторге. Кого-то подставили, кого-то заставили... А я-то со слов Джонта о том, что на игре есть персонажи помимо Перро с реальными прототипами, полагал, что в сетке ролей прячутся и другие известные душегубы (Соньку-Золотую ручку, эволюционировавшую в Бонни Паркер, по описанию я узнал, ставлю себе плюсик на фюзеляж). Полагал, что за описаниями стоит двойное дно, на котором клейма ставить негде. Двойное дно действительно было, но другое: все благородны и невиновны. И довольно показательно, что играть маньяков никто кроме меня не захотел: не нашлось игрока на серийного убийцу по фамилии Майрон, и появилась новость о том, что персонажа повесили; не нашлось игрока на подражателя Перро, с которым можно было бы задорно сраться и драться, и пришлось выпустить игротеха этим персонажем - но он (персонаж)) быстро закончился.
Неутешительный вывод: Перро как персонаж не попал ни в фокус сюжета (расследование комиссией инцидента со смертью начальника и сопутствующих проблем), ни в тему игры для заключённых (борьба хороших каторжников против плохого начальства в лице покойного Моргано и надзирателей). При том, что мастера молодцы и реально постарались завязать всех со всеми, да и я вроде молодец (то есть всегда можно лучше, не оправдываясь тем, что на более герметичной игре было бы проще быть до#бчивым персонажем, когда от тебя не отползают на расстояние выстрела, и что самочувствие всю субботу у меня было... не самое бодрое, - но сыграл как сыграл). Видимо, это тенденция игр в целом - "угнетённые объединяются против угнетателей и побеждают", - и я правда не знаю, как её переломить и не скатиться при этом в трэш ради трэша пополам с BDSM-пати, если каждого персонажа прописать настоящим отбросом общества. В конце концов, я сам умею играть немотивированную агрессию слишком никак, чтобы, так сказать, поддерживать градус, а играть жертв мне давно неинтересно...
Итого моя игра выглядела так: сначала наряды-наряды, и нет времени докопаться до кого бы то ни было; когда наступило затишье, но все рассосались по углам играть между собой, - воспользовался паузой, чтобы накатать прошение (и отползти в палатку на 15 минут для звонка в ветклинику); потом Перро огрёб (в основном потому, что Гэлли знает, что меня можно бить, а я в этом плане доверяю Гэлли, и спасибо за такую возможность додать игры окружающим!) и попал в добрые руки доктора. Героический Шер штопал меня минут пятнадцать, пока я лежал на бетонном полу (то есть на пенке, но её как-то ни разу не чувствуешь) и чуть не околел Выпускать Перро из лазарета доктор не хотел, но остаться там было бы равносильно выходу из игры, до конца которой было ещё далеко, поскольку в лазарете со мной никто бы играть не стал. Пришлось из лазарета сбежать, но после побега троих заключённых с каторги как таковой (случившегося, пока я лежал на бетонном полу) начался хаос, в котором я уже совершенно ничего не понимал и мог только шататься за бегающей туда-сюда комиссией и греть уши. И стоп-игра, как всегда, подкралась незаметно.

Предыстория персонажа (триггеры: жестокие убийства!)

Бернард Перро родился в годы цетагандийской оккупации, рано потерял отца, и мать одна тянула быт. Семья не голодала, хотя Перро любил рассказывать на допросах и не только о тяжёлом-голодном детстве (отчасти чтобы разжалобить, отчасти потому, что в целом склонен к гиперболизации). Как и в случае с Чикатило (который рассказывал о съеденном при Голодоморе старшем брате, а существовал ли брат на самом деле - неведомо), мы не знаем, был ли у Бернарда какой-либо травмирующий опыт в детстве (к примеру, он мог стать свидетелем убийства или изнасилования, причём сомневаюсь, что со стороны цетагандийцев - скорее наоборот) или имели место врождённые психические нарушения, которые не умели лечить и компенсировать вовремя, так что они усугублялись.
Когда Бернарду было десять, его взял в подмастерья садовник и платил небольшое жалование. Помимо возни с растениями, Бернард много читал и не участвовал в детских играх, отчего его травили сверстники, заставляя только больше отдаляться. Постоять за себя он не мог - до тех пор, пока в состоянии аффекта чуть не покалечил мальчишек, издевавшихся над бездомной собакой. Закрепившаяся за ним после этого репутация психа тем паче не способствовала тому, чтобы у него складывались отношения с кем-либо, в том числе с девушками. Видимо, и с сексуальной функцией не сложилось - проще говоря, не вставало без того самого аффективного состояния. Когда Перро было двадцать, некая девушка посмеялась над ним и хотела уйти, после чего он ударил её, повалил на скамейку и пытался задушить - но опомнился, испугался, и она убежала. Никому ничего не сказав, девушка уехала из города, а Перро понял, что насилие его возбуждает.
Перро пробовал смоделировать ролевую ситуацию насилия с проститутками, но быстро понял, что притворный страх на него не работает. За последующие годы он окончательно убедился, что отношения, как дружеские, так и романтические, ему не нужны: начитанному Перро было скучно со взрослыми людьми (ему с ним, занудой, - тоже). Гораздо проще было с растениями, животными - и детьми. Дети не насмехались над ним, а наоборот - восхищённо внимали (что весьма льстило самолюбию Перро), дети были искренни, не испорчены, у них было множество небанальных идей и творчества. Бернард говорил с ними как с равными, и детям это нравилось.
В возрасте 27 лет Перро устроился смотрителем живого уголка. Это была во всём идеальная для него работа: можно было ухаживать за зверушками, оставалось достаточно свободного времени для посещения библиотеки, а по выходным он вёл кружок юных натуралистов для школьников. Однажды, провожая после занятий 15-летнего подростка через неблагополучный район, Перро испытал желание взять его за волосы и ударить головой о стену, что он и сделал. Дальнейшее он из-за аффекта не запомнил, но на самом деле бил парня о стену до тех пор, пока тот не умер, и испытал оргазм. После первой в жизни физической и эмоциональной разрядки пришли эйфория и покой, ушли головные боли, тревожность и бессонница, преследовавшие Перро всю жизнь после пубертата. Так убийство превратилось в наркотик, кажущийся жизненно необходимым.
Поначалу он испугался возмездия, хотел даже добровольно сдаться полиции, но в газете написали, что мальчик погиб в столкновении бандитских группировок, и Перро почувствовал безнаказанность. Он понял, что достаточно умён, чтобы не попадаться, и продолжил нападения. Аффекта больше не было - он хорошо запоминал, что делает, - а оргазм был. Представляем примерно чикатиловский почерк: выкалывание глаз (страх взгляда жертвы), отрезание половых признаков (типичное для маньяков-импотентов завистливое отвращение к оным), зачастую изнасилование, и смерть жертвы от удушения или кровопотери. Извращённая логика Перро оправдывала убийства тем, что он очень любит своих жертв и "сохраняет" их от взросления; иногда жертва чем-то сердила его, и он "наказывал" её; но всё чаще ему хватало тупого животного позыва "мне надо".
Так за последующие 13 лет количество жертв превысило 30. Из-за того, что Перро переезжал, меняя работу, а между жертвами не было ничего общего, его никак не могли поймать (снова обращаемся к делу Чикатило: маньяка искали среди людей, состоящих на психиатрическом учёте, ожидали от него стереотипного поведения вроде возвращения в прежние "охотничьи угодья", в то время как тот вёл себя совершенно нормально и каждый раз знакомился с жертвами в новых местах).
Сорокалетний Перро обратил внимание на Натана Луну, очень красивого мальчика, который жил неподалёку. Но когда попытки с ним подружиться и зазвать в лес смотреть на лисью нору почти увенчались успехом, родители Натана довольно жёстко пригрозили Перро, что если ещё раз увидят его рядом с их сыном - вызовут полицию. После этого Перро залёг на дно до следующего года (как все убийцы, он был очень труслив и мнителен), но неудачи всегда вызывали в нём желание "взять реванш". Так случилось и на следующий год после неудачи с девушкой, которой удалось вырваться и убежать. Перро не стал её преследовать: сказывался возраст (вот уже некоторое время как жертв постарше он связывал, чтобы с ними справиться), к тому же он надеялся, что она не запомнила его лица и побоится идти в полицию.
Но Евдокия Сычёва не побоялась. Перро был арестован, 25 из 37 убийств были доказаны, в остальных он признался сам. Подробности рассказывал спокойно, вспоминая и внешность жертв, и то, что с ними делал. Психиатрическая экспертиза признала его вменяемым (как и в случае Чикатило, за этим решением явно стояли вполне обоснованные опасения, что в психушке маньяк может как представлять опасность для персонала и других пациентов, так и втереться в доверие и сбежать). Неясно одно - почему не казнили; разве что Южному Пределу очень нужна была рабочая сила.
Если бы Перро (и Чикатило) всё-таки поставили диагноз, то нарциссизм в нём бы точно фигурировал. Перро считал себя лучшим во всём (снова гиперболизация, привет): дофига специалистом по флоре и фауне (со знаниями на уровне интересующегося биологией школьника), дофига барраярским патриотом - и дофига уникальным клиническим случаем, равных которому просто не может быть. Поэтому вот уже 13 лет, отсиженных из пожизненного срока, Перро строчил прошения о повторной экспертизе, пребывая в уверенности, что его можно "вылечить" (а на самом деле надеясь стать социально одобряемым и вернуться к своей зависимости от убийств).
Перед игрой три человека независимо друг от друга спросили меня, как Перро умудрился дожить до начала игры Ну, не иначе как везением и живучестью, потому что начальство его никак не крышевало. Да, его побаивались; да, когда его пытался убить Форпарадис - срабатывало состояние аффекта, плюс вовремя растаскивали надзиратели; но когда организовать "несчастный случай на производстве" хотят сами надзиратели... только на мастерство доктора Болотова и спишешь. А вот что Перро игру пережил - немного жаль, конечно.

Бернард Перро. Отчёт отперсонажный. Ворнинг: немного мата.

Если бы я всё же взялся писать мемуары, я начал бы с вечернего построения того приснопамятного дня, когда прибыл флаер комиссии. Из-за встречи важных гостей построение началось позже обычного, и уже готовый ужин давно остывал на кухне. Был назначен кухонный наряд на следующий день, после чего нас отпустили ужинать. Комиссию я после ужина видел краем глаза - они прошли через освещённый плац.
Вечером заключённые, как обычно, собрались вокруг костра. Дрова разгорались плохо, и Лаффон то и дело подливал масла, отчего огонь вспыхивал синим. Сетовали на скорое начало сезона дождей, но мои старые кости говорили мне, что на следующий день грозы или ливня ещё не будет. И в целом беседовали о всякой ерунде: Лаффон рассказал о найденном некогда его учениками мухоморе, София Дори добавила, как в детстве хотела попробовать сушёный мухомор, почерневший до неузнаваемости, но с ней ничего не произошло. Затем профессор Парвади оседлал любимого конька и прочёл лекцию о том, что на Южном континенте такой климат из-за того, что планета круглая, и что на других континентах то же количество осадков выпадает в виде снега.
Я сидел на куске пенопласта и грелся. Кусок был длинный, но больше никто на него присаживаться не хотел, все теснились на скамейках. Никак не возвращался Окби, которого надзиратель Дюбуа после ужина отправил за водой, и Парвади ушёл его искать и также пропал. Предполагали, что они остались подслушивать за комиссией под дверью, но Окби пришёл перевязанным из медблока и сказал, что Дюбуа вновь добавляет медикам практики. То, что Дюбуа из всех каторжников приглянулся именно Окби, а тот и не возражал, я уже заметил и не удивлялся.
Заходил Дюбуа напомнить про отбой, но сказал, что если у нас найдётся что-нибудь горячительное (откуда бы?..), то он разрешит ещё на некоторое время задержаться. Лаффон пошёл искать свою заначку - или делать вид, что искать, поскольку не было его так долго, что Дюбуа устал ждать и ушёл. В отсутствие Дюбуа заключённые всегда говорили о нём много плохого и даже желали ему смерти. Я же считал, что желать людям зла нехорошо. У всех есть недостатки, и Дюбуа я мог понять: ему просто было нужно то, чего не было нужно другим. Когда он зашёл во второй раз, я решил, что в самом деле пора отходить ко сну, чтобы не проспать к завтраку.

И на утреннем построении всё было в порядке вещей. Наша форледи Кларисса, которую все называли просто форледи, снова задавала глупые вопросы, пользуясь тем, что Дюбуа не станет бить женщину; это, разумеется, приводило к тому, что при распределении дневных нарядов плетью доставалось другим.
- Окби будет собирать дрова, когда сможет. А почему он не сможет - об этом он сейчас узнает.
Считать удары Дюбуа вызвал Иоганну Денери, затем повторил то же самое с Форпарадисом и Дори. Мне до происходящего было столько же дела, сколько до камушков под моим сапогом, - тем паче что Дюбуа нравилось, когда заключённые смотрели в землю и не улыбались, и мне он сказал "Так и стой", что, видимо, можно было считать одобрением.
Но не успела прозвучать команда разойтись, как со стороны леса послышался шум, и из зарослей вывалился человек, шарахаясь и шатаясь из стороны в сторону как бешеная лисица. Выглядел он так, словно хищный тюльпан переварил его не до конца и выплюнул, и кричал он что-то нечленораздельное про "Всех убью". Я узнал Вольдемара Формолана - выскочку, который вечно утверждал, будто он лучше меня. Несколько дней назад он сбежал в джунгли во время работ, и его сочли погибшим. Но он не добежал до строя - его уложили из парализатора и унесли в лазарет. В суматохе добудились даже до доктора Болотова.
О комиссии нам сказали только, чтобы мы не жаловались и говорили, что всем довольны, и отпустили на обед. Обедом было рагу из местных овощей и фруктов, из которых я опознал только яблоки. Пока я ел, было слышно, как кричит из лазарета Вольдемар: он то требовал меня (но мне совершенно не хотелось его проведать, чтобы он попытался меня убить), то жаловался, что ничего не видит. Затем крики затихли.
Меня вместе с Софией Дори определили на уборку дорожек между бараками от упавших перезрелых фруктов, в основном яблок, которых в этом году было в избытке, - "чтобы комиссия не поскальзывалась". Я взял на кухне мусорные мешки. Хоть нам и не говорили собирать яблоки для еды, Дори проявила инициативу и использовала два мешка: для плохих, подгнивших яблок на выброс и для яблок, которые можно есть. Из-за этого приходилось некоторые яблоки осматривать и ощупывать, поскольку у меня было уже не столь хорошее зрение, а Дори не нравилось, что я беру яблоки по одному.
- Когда-то я работал смотрителем в городском парке, - хотел заговорить я. - Там тоже были яблони. А какая там была сирень!..
Но Дори отошла от меня подальше, и когда мешок для испорченных яблок порвался от тяжести, отказалась от моей помощи и сказала, что отнесёт его сама, и чтобы я убрал с дорожек упавшие ветки - так от меня будет больше пользы. Я занялся ветками - некоторые из них были тяжёлыми, но мне было вполне по плечу перетаскивать их к костровому месту. Также я сдвинул в сторону камни и убрал обломки кирпичей, о которые можно было споткнуться, и вернулся к сбору яблок. Дори, оказавшись рядом со мной, продолжала ворчать:
- То-то и видно, что парк был городской...
- Почему ты говоришь "городской" так, будто это что-то плохое? - я удивился.
- То-то ты берёшь яблоки двумя пальцами...
- Ну так я работал там не один. Были ещё дворники.
- А ты что там делал?
- Следил за порядком. Чтобы сирень не обрывали, чтобы детишки не воровали яблоки, которые ещё не упали...
Заметив меня из окна административного здания, меня окликнул Дюбуа. Я подошёл к окну, но он пригласил меня войти в кабинет начальника каторги, где в тот момент находилась часть комиссии, и велел "прибраться". Оказалось, что по полу, после взрыва покрытому толстым слоем бетонной пыли, кто-то рассыпал мелкие самоцветы, и нужно было их собрать. Я опустился на колени и стал собирать их по одному в ладонь. Такая работа мне даже нравилась: она требовала внимания и аккуратности, чтобы не пропустить драгоценной крупицы, - тогда как Дори ожидала от меня, что я буду быстро и бездумно швырять яблоки в мешок в ущерб точному отбору, с чем справился бы кто угодно.
Пока я возился в пыли, комиссия продолжала что-то обсуждать, совершенно меня не замечая. Говорили о заводе, который купил покойный начальник Моргано и ко взрыву которого был причастен профессор Парвади. Я сперва думал, что самоцветы рассыпал кто-то из заключённых после работ на прииске, но быстро понял, что камни были очень разными и в основном крупными, отборными образцами; разговоры комиссии подтвердили мою догадку: самоцветы высыпались из конверта, который они нашли в личных документах Моргано. Что ж, я бы скорее удивился, если бы начальник не воровал.
Один из членов комиссии был так добр, что выдал мне пробирку для сбора камней и папку, на которую успели собрать некоторое количестве рассыпавшегося богатства вперемешку с песком. Сказали, что когда я закончу, то до обеда смогу быть свободен. Меня даже оставили в кабинете одного, так что я мог бы беспрепятственно полюбопытствовать документами на столе, если бы в них было что-то для меня интересное. Вошла надзирательница Петра Жадови, и я спросил, кому мне сдать пробирку.
- Можешь сдать мне. И если что-нибудь прикарманишь...
- Но зачем мне? - я снова удивился. Не выменивать же самоцветы на порнуху у завхоза Уолли.
Как только я, убедившись, что на полу кабинета не осталось камней, вышел на порог, комиссия забрала у меня пробирку, а Жадови велела взять лопату и расчистить дорожки от раздавленной гнили. Я не стал говорить, что меня освободили до обеда, - с надзирателями лучше не спорить, к тому же мне всё равно было нечем заняться.
Больше всех комиссия, похоже, волновала заместителя начальника, старого капитана Марселя Феррье. По всему было ясно, что его ждало не повышение, а новое начальство, - и это если ещё не обвинят в пособничестве злоупотреблениям Моргано. Так что повышенное внимание властей было ему не на руку.
- Как там у классика?.. - сказал я ему, когда он что-то спросил о комиссии. - Минуй нас пуще всех печалей!..
Форледи говорила, что встретила в комиссии нескольких знакомых ей форов. Столкнулся со знакомым лицом и я. Издали я ещё сомневался (в самом деле ухудшилось зрение!..), но когда он стоял в коридоре и как будто ждал меня, и первым на меня посмотрел и поздоровался... тут уж сомневаться не приходилось. Дюжина лет прошла, и вот передо мной не любознательный мальчик Натан Луна, а молодой человек в форме МПВ.
- Здравствуйте, - сказал он. Такого обращения на Южном Пределе я отродясь ни от кого не слышал.
- Здравствуйте... а вы совсем не изменились.
- Совсем? - он улыбнулся как-то робко. И в самом деле всё такой же красивый, ему можно было дать шестнадцать... ну, по крайней мере не больше восемнадцати.
- Совсем. Это я постарел, а вы... на такой важной должности. Вас направили сюда из-за взрыва?
- Да. Вы что-то видели?
Мы отошли в сторону, чтобы не мешать проходящим мимо. Работа определённо могла подождать. Говоря откровенно, я не представлял, что могло заинтересовать МПВ в инциденте на газопроводе, - но мне просто хотелось поговорить с Натаном. Я покачал головой:
- Нет, я в тот момент был на работах... не помню, каких, - кажется, собирал хворост. Только слышал, как... ебануло, простите, вон оттуда, - я указал рукой направление взрыва. - Окна выбило... тут уж было на ногах не устоять...
- Да, я вижу, какой сильной была ударная волна. Несколько человек погибло, верно?
- Да. Кто-то погиб, кого-то обожгло, оглушило... А мне вот повезло.
- А чтобы кто-то поодиночке погибал в джунглях - такое часто случается?
- О, это у нас часто. Сбегают или просто пропадают на работах...
- И не возвращаются? Так, как сегодня, было впервые?
- Да, такого раньше не было. Иногда только находили кого-то ещё живыми... но такими, что оставалось добить из жалости.
- А как вам вообще здесь живётся? Это не для протокола, а в порядке личной беседы.
- Живётся неплохо. Кормят... Я ведь тринадцать лет здесь, уже привык. Что-то даже нравится.
- Нравится?.. Впрочем, да, природа...
- Да, здесь красиво. Флора и фауна очень интересные, и жаль, что её никто не изучает.
- А о прошлом начальнике что можете сказать?
- Нормальный мужик. По здешним меркам даже незлой... злость на других не срывал, жестокости я не замечал за ним. Говорят, подворовывал, - утверждать не буду, сам не видел. Выпивал - а кто здесь не пьёт? - но не так, чтобы сильно. В общем, могло быть много хуже.
- Кто мог хотеть его смерти, не знаете?
- Вот чего не знаю, того не знаю. Если бы знал, кто мог его особенно не любить, то сказал бы.
- Что-то ещё интересное можете рассказать?
- Даже не знаю, что может быть вам интересно. Какие-то мелкие драки, один на один, и прочие происшествия вряд ли вас заинтересуют...
- Ну, если ещё что-то вспомните или захотите рассказать, то обращайтесь в любое время.
- Конечно. Вы тоже обращайтесь, спрашивайте, я ведь здесь давно, всё знаю, расскажу, покажу.
- Хорошо. А то в прошлый раз наш разговор прервался...
Я не вполне расслышал, что Натан сказал после, - но неужели он в самом деле сожалел о том, что наше знакомство прервалось?.. Это вселяло надежду. Хотя сейчас разговор всё равно получился немного официальным, суховатым. Всё-таки мы уже не дети, верно, Натан? Куда-то уходит непосредственность и беззаботность, довлеют взрослые дела.
Я взял лопату и занялся расчисткой дорожек, орудуя ею, как граблями, соскребая с земли на обочину месиво из разбитых каблуками яблок, пока София была чем-то занята у рукомойника. Удовлетворившись выполненной работой, я вернул лопату на место и счёл себя вправе отдохнуть на крыльце. София ещё и не преминула спросить меня, почему я не занимался сбором яблок. Я ответил, что меня отозвали для уборки и я при всём желании не смог бы разорваться и быть на двух работах одновременно. Так и позже я случайно услышал, как София жалуется кому-то из комиссии, что ей приходилось таскать мешки в одиночку, хотя она сама решила их таскать. И почему люди бывают такими злопамятными?..
Людей вообще порой сложно понять. Форледи была одной из немногих, кто говорил со мной, сидя на том же крыльце со своим вязанием, а Феррье неожиданно сунул мне в руки кружку с вином. Неподалёку профессор Парвади вместе с Лаффоном занимались обедом и спорили, лить ли больше воды в котёл с макаронами. Одну порцию отложили для меня до добавления сосисок, и нашлась даже банка томатной пасты - настоящий праздник, не иначе как в честь прибытия комиссии. С томатной пастой не страшно, что ко времени обеда макароны впору было резать ножом, - всё равно получилось очень вкусно.
После обеда послышался грохот выстрела со стороны джунглей. Я сперва подумал, что кто-то из надзирателей гоняет птеродактилей (хотя всем известно, что на птеродактилей не действуют выстрелы), - но все надзиратели были на месте. Говорили, что это выстрел из турели, но откуда турели взяться в джунглях?.. Стали говорить о том, что нужно отправить двоих заключённых в сопровождении надзирателей, чтобы обезвредить турель. Выбрали меня и Форпарадиса - видимо, тех, кого не жалко. Я не протестовал, хотя говорил о том, что совершенно не разбираюсь в военной технике. Форпарадис трогательно прощался с товарищами, как перед казнью.
Тогда я впервые увидел, как выглядит наш новый начальник тюрьмы; было немного странно, что он не счёл нужным представиться. Видимо, он пока чувствовал себя неуверенно и легко согласился с предложенным планом послать заключённых вперёд. Со мной и Форпарадисом пошли и Дюбуа, и Жадови.
- Я даже не знаю, как выглядит турель, - сказал я.
- Увидишь - просто падай.
- Я и без турели упаду, - пообещал я.
- Хочешь, помогу? - великодушно предложил Форпарадис.
- Да я и без тебя справлюсь...
Я ожидал, что Форпарадис будет искать случая напасть на меня в джунглях, но он шёл впереди, заботливо предупреждая о неудобных местах: выступающих корнях, рытвинах и скользких склонах. Я держался позади вооружённых надзирателей - особенно когда среди деревьев появился саблезубый кот. Кот был молодой, непуганый и, видимо, очень голодный, поскольку неотступно следовал в стороне от нас и не уходил, считая людей лёгкой добычей. Я надеялся, что не придётся его убивать, но увы - отпугнуть его никак не получалось.
Когда мы вышли на открытое пространство, я увидел нечто большое и грязно-белое - не здание и не флаер, - наполовину вросшее в землю. Пока я присматривался, сомневаясь, имеет ли эта конструкция отношение к пресловутой турели, - я заметил, что все вокруг меня легли на землю. На всякий случай я тоже лёг и только из этого положения разглядел длинный ствол, нацеленный в нашу сторону. Позади ствола виднелась тёмная фигура. Форпарадис резво пополз в направлении ствола и застрял там, видимо ведя с фигурой переговоры.
Кот тем временем снова начал подбираться ближе. Петра Жадови крикнула человеку с турелью, чтобы он не стрелял и что она просто застрелит кота, поднялась на ноги и несколько раз выстрелила в зверя. Как и ожидалось, это кота только разозлило, он несколькими прыжками добрался до Жадови и повалил её. Вмешался Дюбуа и отогнал хищника ещё несколькими выстрелами, и кот отбежал, истекая кровью. Я подполз к Жадови - она была в сознании, но кот подрал её когтями, особенно сильно распоров ногу. Она велела мне снять повязку с номером и перетянула ею рану как жгутом, хотя я говорил, что её следует как можно скорее доставить в лазарет. Я не знал, дотянулся ли кот до Дюбуа, но из всех нас я выглядел наименее уставшим, чтобы оказать помощь - конечно, я рассчитывал, что мне зачтётся. Забегая вперёд: не зачлось, зато до конца дня я не носил повязку.
Турель развернулась и выстрелила по проходившему мимо раненому коту, не оставив нам даже шанса прибрать шкуру - с близкого расстояния зверя просто разнесло в клочья.
Жадови дождалась, пока приползёт обратно Форпарадис. Тот доложил, что за турелью засел Буссенга, некоторое время назад сбежавший каторжник, которого также считали погибшим в джунглях. Питался он консервами (нехуёво устроился!) и говорил, что сдастся только Феррье, а во всех остальных грозился стрелять. Я подозревал, что это могло быть ловушкой, чтобы убить Феррье, но какое мне до этого было дело?.. Форпарадис остался, поскольку Буссенга соглашался с ним разговаривать, а Дюбуа остался присмотреть за ситуацией; мне же позволили сопроводить Жадови в лазарет. Она тяжело оперлась на моё плечо, и мы направились по тропам в джунглях назад (к счастью, она лучше моего помнила дорогу).
- Только попробуй что-нибудь выкинуть - пристрелю, - предупредила она.
- Зачем мне это?.. - удивился я в очередной раз.
Каторга, когда мы вышли из джунглей, выглядела безлюдной: видимо, комиссия ещё обедала. Я издали начал звать врача, и Жадови забрали в лазарет. Меня обступили люди - и заключённые, и офицеры из комиссии, - спрашивая, что произошло. Я ответил, что на нас напал саблезубый кот, но больше никто не ранен, и что мне нужно вернуться к оставшимся с Буссенгой для дальнейших указаний. Разумеется, целая толпа увязалась за мной - и Окби в первых рядах, и я не сомневался в том, за кого он волновался (хотя волноваться следовало бы за местную фауну). Мне велели показывать дорогу, и в третий раз я нашёл её почти прямо (благо белый остов виднелся издалека).
Выходя на открытое пространство, я предупредил, что дальше нужно двигаться ползком, и сам подполз к торчавшим всё на том же месте Дюбуа и Форпарадису. Окби тут же подполз следом за мной, и его рыжая макушка казалась восхитительной мишенью, так что я положил на неё ладонь:
- Пригни свою голову красивую, пока тебе её не отстрелили!..
Один из членов комиссии начал пытаться вести переговоры с Буссенгой, отдав кому-то своё оружие и стоя с поднятыми руками. Идея, на мой взгляд, была не самая лучшая, но кто я такой, чтобы мешать людям выбирать способы самоубийства.
Удостоверившись, что всё в порядке, я отполз обратно, к краю леса, откуда наблюдали форледи и юноша из комиссии. Я уже присматривался к нему с самого утра: он не расставался с документами - то просматривал папки, стоя в окне кабинета, то что-то писал, сидя на ступенях. Выглядел он наверняка моложе, чем был на самом деле, ещё не до конца утратив почти детские черты, и мне очень хотелось познакомиться с ним.
- Вы так молоды, а уже... в органах, - заметил я.
- Я секретарь прокурора.
- Ничего себе. Современная молодёжь такая талантливая... Пока мы здесь варимся в своём соку, вам принадлежит всё будущее Барраяра.
- А нечего было нарушать закон, - строго ответил юноша.
- И не поспоришь...
На другой тропе появились новый начальник и Феррье. Их ввели в курс дела, и Феррье окликнул Буссенгу, заговорщицки свистнув. Дальнейшее было делом времени - и вот уже Буссенгу вывели под конвоем. Форпарадиса и удачно примазавшегося Окби оставили для исследования турели, остальным велели расходиться. Форледи возмущалась, что ей не позволили присоединиться к разведке, хотя она "умеет стрелять и драться", и утверждала, что форт словно построен специально для того, чтобы оберегать её персону от опасностей. Такому самомнению можно было только позавидовать.
- Вы обращаетесь со мной, как... с беременным птеродактилем! - заявила она.
- Поверьте, вы куда менее пугающи, - заверил я её. - К тому же птеродактили не живородящи, они откладывают яйца.
Некоторое время спустя разведчики притащили из джунглей мумифицированный труп - возможно, цетагандийский (турель была частью заброшенной базы или неудачно приземлившегося корабля). Мумию перенесли в морг при лазарете, и всем почему-то захотелось на него поглазеть, хотя разглядеть там было явно нечего - остались одни кости. Также кто-то сказал почему-то, когда я выразил нежелание смотреть на труп, что это "по моей части". Я очень удивился.
- Почему это?.. Я как раз не люблю вот это всё...
Живое красиво до последнего вздоха, а мёртвого просто не существует.
Новый начальник Форобио распорядился перенести турель в Южный Предел. Форледи продолжала критиковать происходящее - ей не нравилось, что Форобио ей не представился и что в случае чрезвычайной ситуации мы бы не знали, кого слушаться. Я вспомнил, что эту фамилию она уже упоминала накануне вечером... и точно: из семьи Форобио была любовница её мужа, которую наша форледи грохнула вместе с ним.
Послеобеденное построение провели прямо на площадке перед кухней. Всем велели не покидать территорию форта, но к нарядам в джунглях это не относилось. Меня вместе с профессором Парвади отправили собирать дрова и хворост: после аварии газопровода еда готовилась на костре, и топлива нужно было много. Я не без удовольствия углубился в лес, вспугивая множества мелких лягушек. Должен вам сказать, что найти пригодные для растопки ветки в тропиках - та ещё задача: хоть немного полежав на сырой земле, дерево гниёт и становится мягким, так что порой ты берёшься за пустую оболочку из коры, а порой кора сплошь покрывается мхом и тиной. Издали доносился хруст: это профессор ломал уже высохшие, но ещё стоявшие деревья.
Я принёс пару охапок, считавшихся за половину каждая (больше я не мог унести под мышкой), и пару раз притаскивал стволы подлиннее, с которыми несподручно было бы ходить по лесу. Дамы отмывали котелки и готовили ужин, заодно пытаясь сделать мармелад по рецепту Дюбуа из нарезанных им яблок. Каждый проходивший мимо этих яблок, кипевших в котле, их помешивал, но их агрегатное состояние не менялось.
Я охотно отдохнул бы после таскания дров, но надзиратели хотели, чтобы я собирал пауков. Вот только по правилам на работы в джунгли нужно было ходить вдвоём, а из свободных напарников имелся только Форпарадис. Начальнику Форобио сообщили, что за все годы меня ни разу не ставили в пару с Форпарадисом, и сам Форпарадис охотно объяснил, почему:
- А я его убить пытаюсь, - сообщил он весело. - А он или убегает, или дерётся.
- Вовсе я не убегаю, а разве что зову на помощь, - поправил я. - Мне ведь жить хочется! И какое я тебе зло сделал?..
- Ты моего ученика убил, - спокойно ответил Форпарадис.
- Ну, это другое дело. Так бы сразу и сказал!
- И что бы было, если бы сказал?
- Я перестал бы терзаться любопытством.
Отправить меня на сбор пауков в паре с профессором Парвади также не увенчалось успехом: кто-то сообщил, что из джунглей вышел неведомый "синий зверь с когтями". Дюбуа устремился туда; Окби, безоружный, за ним (кто я такой, чтобы мешать людям убиться, дубль два). Нам, сиречь всем более благоразумным каторжникам, оставалось лишь гадать, что это за зверь такой - синий. Я припомнил, что у встреченного нами саблезубого кота была иссиня-серебристого оттенка проседь на шерсти, но не слишком яркая.
Не прошло много времени, как Окби доволок до лазарета подраненного зверем Дюбуа. Профессор Парвади же бросился зверя изучать - и, как вскоре выяснилось, не мёртвого, а живого. Дожидаться его возвращения было решительно бесполезно. Спросил бы я, какого лешего профессору позволено в рабочее время общаться со зверушками, тогда как если бы я вздумал вместо работы нюхать цветочки, мне бы это с рук не сошло... Зверя профессор назвал "лазурная калла" и рассказывал, что оно безобидное травоядное сумчатое, с детёнышем в сумке, из чего он сделал вывод, что это самка.
- Это может быть и самец, - возразил Лаффон. - У некоторых морских коньков самцы носят икру в сумке.
- Самца вы бы ни с кем не спутали, - усмехнулся я.
- Ещё это может быть гермафродит... - предположил профессор.
- Гермафродитизм для таких высокоорганизованных существ нетипичен, - усомнился я.
Третьей попыткой меня хотели объединить для сбора пауков с Окби. Я вошёл на кухню, чтобы спросить, какая тара нам полагается, но Окби как ни в чём не бывало налил кружку воды и принёс её сидевшему в лазарете Дюбуа. Я смекнул, что это надолго и что Дюбуа не будет в восторге, если у него попытаются отобрать его... скажем корректно - утешение, - и сообщил Жадови, что Окби занят в лазарете. Пришлось ждать - можно сказать, мне повезло.
От кого-то из заключённых я услышал о том, что в составе комиссии есть прокурор, и о том, как он выглядит. Воспользовавшись паузой, я решил с ним поговорить, пока он курил и был ничем не занят.
- Это ведь вы господин прокурор?.. - приблизился я к нему.
- Да.
- А я - Бернард Перро. Я хотел бы поговорить с вами... буквально пару слов...
- Я вас слушаю.
- Видите ли, я вот уже тринадцать лет как пишу прошения в высшие инстанции, но, похоже, они не доходят по назначению... Я не могу утверждать, случайность это или халатность, но это так.
- В чём заключаются ваши прошения?
- Как видите, я человек уже немолодой, и очень больной человек... У меня болит голова, я плохо сплю, и условия труда способствуют усугублению моего состояния. Я прошу о повторной медицинской экспертизе, поскольку, очевидно, произошла какая-то досадная ошибка, из-за которой я попал сюда. На самом деле меня не должно быть здесь, меня нужно лечить...
- Пишите, и я передам ваше прошение по назначению.
Я был очень ему благодарен; он даже сказал, что бумагу можно попросить у Феррье, а перо - одолжить у доктора Болотова. Так я и сделал. С листом бумаги я устроился на лестнице, стряхнув пыль со ступени и используя её вместо столика. Дописать до конца не успел: Жадови всё-таки перехватила Огби на выходе и велела нам отправляться за пауками.
Спрятав свёрнутый листок в карман и вернув перо доктору, я влез в старый, местами рваный защитный костюм. В спешке влез наизнанку, так что не смог застегнуть, но это было не так важно - осторожность всё равно защищает лучше любого костюма. Пока я возился, Окби успел утопать в лес, и Дюбуа, который видел, куда тот ушёл, пришлось меня проводить и крикнуть:
- Принимай напарника!
Гленн Окби держался так, словно меня рядом с ним не существовало, но к этому мне было не привыкать. Правда, он и к каждой паутине на нашем пути относился примерно так же, молча рассматривая её со стороны. Пауков видно не было, но это ведь не значило, что можно положить болт на норму!.. Ну да ладно, пусть витает в облаках, - ему, долговязому, задеть паутину проще. А я подлез под натянутыми между деревьев студенисто-белыми нитями к центру паутины и обнаружил на земле одно паучье яйцо. Перчаток у меня не было, так что я подобрал его сквозь рукав защитного костюма и опустил в мешочек, который носил Гленн. Во второй паутине мне повезло даже больше: под корнями дерева что-то блеснуло... самоцветы! Целая россыпь показалась на поверхности, присыпанная землёй и палыми листьями.
Я осторожно копался в земле, пока не убедился, что собрал все мелкие драгоценные камни. Удачная добыча порядком подняла мне настроение. Вылезая из-под паутины, я что-то задел... к счастью, всего лишь ветку. Самоцветы, за неимением лучшего, отправились в тот же мешочек, где было паучье яйцо. А вот третья паутина была совсем пуста. Видимо, кто-то, кого направляли на работы раньше нас, уже выгреб всех пауков и их гнёзда, и новые не успели появиться. Мы огляделись: больше паутины не было видно, а значит, незачем было задерживаться в лесу. Возвращаясь, я гадал, сказать ли Дюбуа, что это Окби заметил самоцветы? Будет ли Дюбуа доволен это услышать и станет ли благосклоннее? Разбираться в желаниях людей всё-таки очень сложно.
Сдав Жадови наш (мой) улов, я незамедлительно вернулся к написанию прошения, пока вдохновение не ушло. Я старался быть краток и в то же время изложить всё, что могло не дойти до чиновников за прошедшие годы, осев в сейфах Моргано - где-то рядом с письмами от форледи к сыну. Закончив, я огляделся в поисках прокурора, но заметил только его секретаря, одиноко сидевшего у входа в барак, выделенный для ночёвки комиссии, и подошёл к нему. Прокурор был только предлогом, поскольку я не оставлял надежды сойтись ближе с этим юношей - хотя он был родственником Форпарадиса, и я опасался, не наговорил ли ему капитан обо мне лишнего.
- Вы не знаете, где прокурор? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Пошёл в лес.
- Надеюсь, не в одиночку? Здесь может быть опасно.
- Нет, не в одиночку.
- Вы всё же будьте осторожней... Это мы здесь давно, и знаем, как ходить по лесу и как с чем обращаться. Если что, я всегда могу проводить, показать здесь всё. Здесь есть красивые места, - например, там у оврага растут большие ягоды...
- А с чего это вдруг такая забота? - поинтересовался он с подозрением.
С теми, кто мне нравится, я всегда максимально искренен. Чем меньше ты врёшь, тем больше тебе верят. Поэтому я ответил честно, по крайней мере во второй части ответа:
- Да ведь жалко всё-таки, если кто сгинет. И нам же потом отвечать за это...
- Да, вам за это отвечать.
Всё-таки секретарь не оставлял мне и шанса его заинтересовать. Вокруг нас не было ни души, и ещё минута - и меня не остановило бы то, что здесь его крик о помощи немедленно бы услышали. Но едва я поднялся на ноги, чтобы примериться для броска, как я заметил выходящих по тропе из джунглей прокурора, Форобио и других членов комиссии. Давние желания нехотя отступили. Я подошёл к прокурору и отдал ему письмо, и выразил огромную благодарность за внимание и помощь. Теперь оставалось надеяться, что прокурор не забудет его передать.
Пролетела небольшая стая летучих змей, но я успел вовремя скрыться за домом, а затем ушёл под крышу. Члены комиссии пытались отстреливаться, но куда там: змеи слишком маленькие и шустрые, по ним невозможно попасть.
В пору свободного времени заключённых нигде не было видно. Пройдя по тропе, я нашёл некоторую их часть за бараками, отдыхающих в компании надзирателей. Собственно, по присутствию надзирателей, коих я разглядел, подойдя чуть ближе, я и заключил, что каторжники не плетут заговор, а просто отдыхают и можно будет присоединиться. Похоже, подъедали нехитрую добычу, принесённую из джунглей: орехи и неядовитые ягоды, подсушенные солнцем. Даже Дюбуа был благостен, возлежал в объятиях Окби и в шутку предлагал Жадови фиктивный брак, - видимо, успел выпить в качестве послеобеденной сиесты. Я сел, прислонившись спиной к дереву, и не вмешивался в разговор.
Так прошло время до вечернего построения. Его снова проводили перед кухней, как было удобно комиссии. Пока созывали заключённых, а я уже стоял, изображая собой строй, - Парвади заметил летучую змею с подбитым крылом, которая низко перелетала, отбившись от стаи и не в силах взлететь повыше. С полного попустительства надзирателей змея была поймана курткой Лаффона, и этот свёрток положили у крыльца. Я гадал, зачем им змея: подбросить кому-то из надзирателей? Но укус одной-единственной змеи не был смертелен.
Лаффон обратился к Петре Жадови "госпожа Дюбуа"... дошутились. Тут и я не удержался от смеха. Но говорил он о том, что на золотом прииске невозможно будет выполнить норму, поскольку в прошлый раз норма была перевыполнена по приказу "Тащите всё, что найдёте" и золота осталось слишком мало. Конечно, надзиратели были правы в том, что невыполненная норма - проблема работников: до тех пор, пока прииск не выработан, всегда можно найти больше, если постараться получше. Но начальник Форобио... взял и объявил, что нормы больше не будет. И это было ещё смешнее. Как без нормы? Никто вообще не станет работать, и всё. С тем же успехом он мог распустить каторгу и превратить её в курорт.
- Построились в ровную шеренгу, бля! - скомандовал Дюбуа. - Какое из этих слов вам непонятно? Слово "шеренга"? Слово "ровная"? Или слово "бля"?
- А "бля" - это существительное или разделительная частица? - спросила форледи.
- Это междометие, - подсказал я негромко.
- Умная очень, да?!.. Как же ты достала!.. - возопил Дюбуа, за два шага подходя к ней и приподнимая её голову сложенным кнутом под подбородок. Форледи оставалась спокойна, ведь более ничего ей не грозило, чего нельзя было сказать об остальных.
- А ты - просто достал! - голос Дюбуа раздался уже у меня за спиной, и я почувствовал этой самой спиной удар кнута. Само по себе это не удивляло, но удары не прекратились. - Где сегодня были пауки? Почему их не было, я тебя спрашиваю?!..
Я и рад был бы ответить, но удары сыпались слишком часто, так что в промежутках я успевал только вдохнуть. После очередного удара я упал на колени, но Дюбуа не останавливался. Кое-как я выдавил, что я принёс самоцветы вместо пауков. Было обидно: за самоцветы могли бы и похвалить! Теперь очень хотелось сказать Дюбуа, что его Гленн нихера не заметил бы в паутине без меня, - но по спине текла кровь, меня замутило, и мысли путались. Конечно, Дюбуа было надо, - но мог бы и проявить уважение к моему возрасту, я всё же был уже не так вынослив, как раньше!..
Неожиданно между мной и Дюбуа вклинился профессор Парвади и выставил руку вперёд, по которой и прилетело кнутом. Крайне неразумно - и непонятно, чего он хотел добиться. Опять посчитал, что Дюбуа делает что-то плохое на его взгляд?.. Я нашёл в себе силы обернуться, чтобы попытаться пресечь это самоуправство, - не потому, что мне не хотелось, чтобы профессор пострадал, а потому, чтобы Дюбуа не подумал, что я поддерживаю этот бунт.
- Я понимаю... - повторял я, пытаясь поймать взгляд Дюбуа. - Я понимаю.
Ещё более неожиданно влез Форпарадис. Полагаю, он защищал Парвади, а не меня, иначе я тем паче этого не понял бы - он ведь хотел меня убить... или не хотел делиться этим правом с Дюбуа?.. Так или иначе, только когда другие надзиратели сказали Дюбуа, что хватит, он успокоился и отступил. Всем велели встать в строй. Сперва я думал, что мне не удастся подняться на ноги, но нежелание выглядеть слабым победило, и кое-как я встал и пристроился в конец шеренги.
Распределяли наряды на вечер, но я не прислушивался: меня ждал лазарет. К счастью, долго держаться на ногах не пришлось. Кто-то подставил мне плечо, и я поковылял к доктору Болотову - кое-как стащил попорченную куртку и растянулся на койке. Посчитали даже, что я получил шестнадцать ударов... мне казалось, что меньше, но в такие моменты время будто останавливается. Вместе со мной в лазарет отправили Парвади с пострадавшей рукой, а Форпарадис, получивший всего один удар, торчать в лазарете отказался. Профессор притащил в лазарет свою летучую змею и при содействии Лаффона - так что наряды игнорировали оба - пытался починить ей крыло. Напоминали они при этом нашедших новую игрушку подростков - ведь никакого научного интереса змея не представляла, разве что окраса была не самого распространённого. Оставить змею в лазарете Болотов не разрешил, и натуралисты стали обсуждать создание загона.
Все, кто огрёб от Дюбуа, получили спрей-антисептик и укол обезболивающего. Заштопать как следует мог только доктор Болотов, но Жадови настаивала, чтобы профессора зашила медсестра Фордауди и он мог поскорее вернуться к работе. Болотов спорил, что это может привести к осложнениям. Точку в этом споре поставил начальник Форобио, освободив всех раненых от работ до конца дня. Интересно, он вообще понимал, что на работах держится вся жизнь на каторге и если, например, некому будет собирать дрова и готовить еду, то никто не сможет поесть?..
Болотов штопал меня дольше, чем я ожидал. Я бы вполне согласился на то, чтобы он сделал это быстрее и менее аккуратно, но не тут-то было!.. За то время, что я лежал, постанывая и замерзая, успело многое произойти - например, до лазарета дошли слухи, что Форпарадис угнал флаер и сбежал, и вроде как не один. И что профессор накормил свою лазурную каллу бананом, но постарался отогнать её подальше от форта, чтобы она и её сородичи не привыкли кормиться за счёт людей и не начали представлять опасность; у самих же этих животных естественных врагов не было из-за умения плеваться ядом.
- То есть ему можно переводить бананы на зверушек, а нам бананы нельзя... - проворчал я.
Вдруг ко мне подошла медсестра Фордауди, нависла надо мной и строго сообщила:
- Если вы пытаетесь меня разжалобить, то у вас не получится. Я возмущаюсь действиями Дюбуа не потому, что считаю вас хорошим человеком.
Высказалась, умница. И с чего только взяла, что мне нужно её разжалобить?.. Мне, может, тоже не нравилось, как она высказывалась о Дюбуа. Если избавиться от надзирателей, как мечтали некоторые заключённые, - некому будет защищать нас от хищников. Я ещё не забыл, как Жадови и Дюбуа отстреливались от саблезубого кота.
- Я не пытаюсь вас разжалобить. Я просто хочу банан, - удивился я. - И Дюбуа я могу понять.
Как только доктор Болотов закончил работу, я сел на койке, чтобы было теплее, и хотел улизнуть на кухню за ужином, но доктор был против того, чтобы я вставал. Ужин мне принесли - и, что и говорить, было приятно, что обо мне не забыли. Прочие каторжники радовались тому, что Форпарадис, прежде чем сбежать, приготовил тушёнку. В лазарет обратилась за помощью форледи - кажется, на неё напал какой-то мелкий зверь во время работ в джунглях, - и они с медсестрой негромко делились новостями. Мне стало любопытно, что происходит снаружи, и я решил, что от похода до ветру меня никакой врач не удержит. Вставал я осторожно, ходил медленно и клятвенно обещал Болотову не работать - так что швы не должны были разойтись.
Первым делом я утащил с кухни банан и съел на правах больного, затем поспрашивал о побеге. Оказалось, что Форпарадис сбежал вместе с Гленном Окби и Софией Дори - или Иоганной Денери, не помню точно. Я удивился, что Окби сбежал без Дюбуа, - но, с другой стороны, Дюбуа-то был свободен и сам мог направиться куда угодно. Впрочем, зря они это сделали: рано или поздно всё равно поймают. Сперва я думал, что без флаера комиссия застрянет у нас надолго, - но мне объяснили, что беглецы бросили флаер, и тот уже вернулся в Южный Предел.
После побега всё окончательно покатилось... куда-то. Сперва откуда-то выбрел завхоз Уолли, видимо пьяный в хлам, размахивая самым настоящим мечом и крича, что нашёл "оружие против плюща". Ядовитого плюща ему на пути не попадалось, зато исправно полегли лопухи. Его пытались образумить, что-де он может покалечить людей, но остановить его словами не получалось, и его уложили из парализатора. Тут же позабыв о бедняге Уолли, растянувшемся на траве, члены комиссии обнаружили на мече форский герб, по загадочному стечению обстоятельств принадлежавший одному из них. Я недоумевал, где Уолли мог откопать так хорошо сохранившийся меч: в любом болоте тот проржавел бы и рассыпался.
Придя в себя, Уолли стал докапываться до всех с вопросом, кто в него стрелял, поскольку это ему было обидно. Также начальнику Форобио сообщили, что меч был найден в одной из старых башен, но тот заявил, что отправится туда не ранее чем утром и что никто ничего не разворует. Технически ничто не мешало мне дойти до башни и разворовать, но мы с форледи переглянулись и сошлись на том, что нам оттуда ничего не надо. Вообще говоря, сбежало всего трое заключённых, а казалось, что никого, кроме меня и форледи, в форте не осталось - только мы наблюдали за метаниями комиссии, похожей на пассажиров тонущего корабля, пытающихся заткнуть все пробоины одновременно.
Следом за Уолли на "сцену" вышел Дюбуа. Я не заметил в нём ничего необычного, но секретарь Форпарадис как-то сразу напрягся и затаился и, позволив Дюбуа подняться на порог, выстрелил ему в спину из парализатора. Обвиняли Дюбуа, не много не мало, в высказываниях против Императора и чуть ли не в измене. Что-то этот Форпарадис-младший совсем перестал мне нравиться - не иначе как наслушался гадостей, которые рассказывали комиссии про Дюбуа заключённые. А ещё больше мне не нравилось, что новый начальник Форобио позволял комиссии чинить этот самосуд над его подчинёнными, даже в его присутствии.
- Вы бы хоть заступились за наших-то! - попросил я его. - А то, если надзирателей не останется, нас всех птеродактили утащат!
Ещё комиссии не понравилось, что Дюбуа ходил с плазмотроном, хотя, как мне казалось, надзиратель вполне имеет право носить оружие. Комиссии я сказал, что Дюбуа был, видимо, пьян, и что у нас пьют каждый вечер, но никто из надзирателей никого ни разу не пристрелил и бояться нечего. Я был совершенно искренен - Дюбуа немудрено было надраться после побега Огби. Впрочем, вскоре его отпустили, а среди комиссии начались разговоры о том, что меч как-то странно влияет на всех, кто держал его в руках (включая секретаря Форпарадиса). Психотропный меч? Меч, выделяющий нейротоксин? Какие ещё сюрпризы преподнесёт вечер?..
...Ну вот, например, явление гигантского паука. Из окна административного здания было удобно наблюдать, как один из членов комиссии отстреливается от паука, а безоружный профессор машет на паука фонариком и кричит "Уходи, уходи!". Последнее не было лишено смысла - обычно пауки боятся яркого света и громких звуков, но этот медлительный гигант был, похоже, сбит с толку и к тому же ранен и отступал медленно. Неплохо было бы выстрелить в паука из турели, но никто не знал, как ей пользоваться: устанавливали её Форпарадис и Огби, а они оба улетели. В конце концов от паука избавились, а Парвади вконец охренел, спросив у Болотова разрешения притащить паука в лазарет. Доктор разрешения не дал, но я не удивлюсь, если в какое-нибудь иное помещение паука всё-таки поселили.
Я вышел на крыльцо, и тут над ухом грохнула турель. Поводов волноваться у меня не было - я помнил, что она торчит из окна, и никакими законами физики она не извернулась бы так, чтобы достать меня на крыльце; но комиссия вновь разнервничалась и пригрозила снять звание Феррье, который выстрелил вхолостую. Что ж, по крайней мере Феррье научился обращаться с турелью на случай возвращения крупных хищников. Осталось научиться её заряжать.
Форледи не переставала сарказмировать по поводу нового управления каторгой, утверждая, что если бы главной сделали её, то вот тогда... Но до того, что именно следовало сделать вместо того, что делалось, её слова как-то не доходили. Меня даже забавляло слушать, как она предрекала, что форт вскоре развалится.
- Я здесь уже тринадцать лет, и за эти годы он не развалился, - заметил я. - И, уверяю вас, ещё по меньшей мере столько же не развалится.
Но форледи со свойственной ей наглостью докопалась даже до самого Форобио, прямо спросив, когда он намерен нас покинуть.
- Не раньше, чем наведу здесь порядок, - ответил он.
- О, в таком случае я выйду отсюда раньше.
Со мной Форобио поговорил также:
- Поразительно, что в этот день вы были самым спокойным.
- А что вас удивляет? Я давно здесь, ко всему привык.
- И вам здесь нравится?
- Да как сказать... я уже немолод, здоровье моё ухудшается. Голова болит, плохо сплю. Меня лечить нужно, а не держать здесь.
- Вы думаете, что вас можно вылечить?
- Конечно. Я верю, что барраярская медицина не стоит на месте.
- Но вы ведь понимаете, что не сможете жить в человеческом обществе...
Он был очень добр, но нас прервали. На ночь глядя каторжников снова построили, и снова перед кухней. Комиссия стояла на крыльце, и их фонари слепили глаза. Тот, кто был в комиссии, видимо, главным, толкнул длинную речь, из которой я уловил то, что комиссия намерена задержаться для дальнейших разбирательств и что заключённых будут часто отвозить на Северный континент для дачи показаний. Это была хорошая новость: всё же разнообразие в буднях. И к тому же - шанс... шанс на то, чтобы сойтись ближе с Натаном или - хотя бы из "тёплых чувств" к его старшему родственнику - с секретарём Форпарадисом. А может, на то, чтобы убедить Форобио в том, что мне нужна помощь в повторной экспертизе. Я ещё не решил.

Благодарности

Ещё много-много раз спасибо мастерам - Джонту, Мэсс и Уайту: во-первых, за взлетевшую игру, получившуюся насыщенной и атмосферной, за истории и антуражность, а во-вторых - за то, что доверили неоднозначную и непростую роль. Не знаю, как со стороны воспринимался Перро, кроме того, что раздражал или восхищал своей флегматичностью или медлительностью, - но надеюсь, что всё же он был не зря. И реально играл полигон, играло всё - чего стоило хотя бы то, что газопровод взорвался, значит, газ закончился И с погодой повезло - мы отхватили едва ли не последние сухие и тёплые деньки лета. Я брал горсть обезбола и дождевик оберегами от сырости, но они не пригодились.
Спасибо соигрокам! За классных ярких персонажей, каждый запоминался, и моменты местами были просто кинематографичные.
Тас - за Форпарадиса. Капитана Форпарадиса. Прекрасный упёртый грек.
Векше - за профессора Парвади, так трогательно интересовавшегося всем живым.
Ханне - за Софию, хорошую крестьянскую девушку, которая просто выживала в нашем адочке.
Майтимо - за Огби. Рыжий, честный, влюблённый. Забавно, что "хорошее" отношение Перро к Огби было обусловлено тем, что "этот - начальства". Жаль, что как-то не получилось эту бернардовскую мысль донести до Гленна...
Ортхильде - за Иоганну, неунывающую преступницу. Леди с городского дна получилась весьма удачно!
Марго - за форледи Клариссу, которая так неподражаемо вы@бывалась. Да, именно вы@бывалась, но как же по-форски!
Шелли - за Феодора, обаятельного житейским обаянием учителя Федю.
Гарту - за Феррье, ну такого узнаваемого бывалого барраярского офицера, который на своём месте видел всё и ещё всех переживёт.
Героическому Шеру - за подхваченного за пару дней до игры доктора Болотова, ответственного и честно выполняющего свою работу.
Айриэн - за Ядвигу, мало видел уголок женской солидарности, но он фонил!
Тикки - за Петру Жадови, шикарную женщину, которая строго, но справедливо удерживала в ежовых руковицах всю каторгу.
Гэлли - за Дюбуа, человека с самой меметичной фамилией, непредсказуемого, балансирующего между чёрной пропастью власти над другими и человечностью. Хочется верить, что и Дюбуа удастся выбраться с каторги.
Спасибо комиссии - Мориэль, Мэсс, Мине, Вере, Симбе и Дракону. Жалею, что пересекались очень точечно.
И спасибо Шеллару за начальника Форобио! Вроде и добрый, но видно, что задним умом крепок - такого не съедят. Интересно, конечно, как при нём изменится Южный Предел. Но, как говорится, - это уже совсем другая история.
Last but not least спасибо игротехам - неутомимым Луару и Аромго, отвечавшим за всю опасную фауну (включая Вольдемара)), и Рыжику, который честно ходил на каторжные работы как Буссенга-которого-не-расстреляли.
Что будет дальше с Бернардом - не загадываю. Может - сорвётся, может - его кто-нибудь всё-таки убьёт или сожрёт. Хотя забавно, что, кажется, те, кто больше всех хотел его убить, как раз и сбежали с каторги.

Послеигровое

В первую ночь приснилось, что я ранним утром субботы приехал домой, чтобы умыть и покормить Спока, и собираюсь ехать обратно на полигон, почему-то с Рабочего посёлка. Во вторую ночь во сне подобрал небольшую собаку и нёс её на руках... Вторая ночь явно была холоднее - я очень долго не мог согреться в своём спальнике со сломанной молнией, который не застёгивался герметично, пока не умудрился как-то завернуться в него клубком. Потом пришёл Гарт и лёг по диагонали, подпихнув меня в спину своей мощной спиной, так что клубок в лице меня забился в левый верхний угол палатки, куда-то мимо пенки, зато понемногу согрелся и поспал.
Честно отсидел "официальную" часть послеигровых посиделок у костра с гуляющими по кругу бутылками шампанского (вкусно, но за неимением закуси я не злоупотреблял). Вспомнил, что не люблю послеигровые посиделки в том числе и за то, что на них бурно обсуждаются до_игровые достижения персонажей, т.е. прописанные во вводных мастерами, так, словно это достижения игроков по игре. Круто, когда персонаж изготовил арбалет, или что угодно ещё, но... я люблю байки непосредственно с игр. Впрочем, сильнее я не люблю только обсуждение того, что персонажи сделают после_игры - ибо "а всё, а надо было раньше"(тм), по окончании игры каждый имеет право на свою собственную версию истории.
Перехода посиделок в песни у костра не дождался и уполз. Зато худо-бедно выспался к десяти, пока прошёлся-умылся и полез собираться - Гарт также уже проснулся. Уезжал я с полигона снова в машине Гарта, вместе с Тикки, Марго и Драконом (традиционно изобразил культурную прослойку на заднем сиденье). На Ленинском узрели, какое транспортное месиво ныне царит у въезда в отреставрированный Речной вокзал (который порт, а не метро). Когда автобус разворачивается перпендикулярно движению поперёк две полосы, и в проложенную им колею точно так же лезут автомобили... а ты стоишь и ждёшь - и пока мы стояли, Тикки успела выйти, забрать рюкзак из багажника и уйти на пешеходную часть. Гарт меня "положил где взял", т.е. высадил на автобусной остановке, откуда всё тем же экспрессом я приехал домой. И спасибо ему ещё раз!