Собирался писать о совсем других собаках, но Клауд напомнил, что я задолжал ему ещё одну охотничью зарисовочку. Самайнская уже была, теперь - запоздалая йольская. Отчасти вдохновлено артом и тем, что борзых постоянно называют гончими, ну сколько можно
534 слова- Твои богганы говорят, что шкуры химер воняют! - пожаловался Клауд весело. - Но что б они понимали. Это запах победы!
Ничьей смерти он не желал за всю свою жизнь так же сильно, как смерти Мэлгона, и ничьей смерти так не радовался - даже пламя горящего церковного приюта когда-то согревало меньше. И жалел лишь об одном: что эта смерть была слишком лёгкой. Доберись до Мэлгона он сам - и, быть может, ему в первый и последний раз пригодились бы некоторые уроки наставницы Катрионы. Но не все: для некоторых он был недостаточно безумен, некоторые - сделали бы "холсту" чересчур много чести. Красивой смерти достоин не каждый. Но коль скоро это была не его добыча (в этом и заключалась радость - впрочем, нельзя сказать, чтобы и он сам не был косвенно причастен к случившемуся), Клауд отвёл душу, объявив охоту на разбежавшихся химер Мэлгона - и некоторых простолюдинов, которых тот использовал и которые имели неосторожность испытывать к хозяину хотя бы подобие преданности.
- Мне кажется, собаками Дикой Охоты были вовсе не гончие, а борзые. Единственные собаки, способные убивать. Стремительно и бесшумно. Самый яростный лай гончей своры не сравнится с тишиной, предшествующей мгновению, когда клыки перекусывают основание черепа.
- Может, и так. Почему ты об этом вспомнил?
- Потому, что они красивы. Потому, что смертоносное - прекрасно, и только прекрасное может быть смертоносным.
Клауд поднял на ладони едва остывший клинок кинжала, нового подарка, над которым работал всю ночь, переполненный силами после охоты. Короткий обух изгибался, как холка зверя, а длинное остриё резко сужалось, тонкое и безупречно отточенное, скрывающее прочность за кажущейся хрупкостью. Не взамен прежнего, нет, - изменилась рука, которой это оружие предназначалось, изменились времена. Металл, матово отливающий серебристо-чёрным, хищно припал к пальцам, словно прячась в тени от догорающего за заслонкой пламени горна, и отразил глубокую синеву, приглушённую поглощающей свет поверхностью, как морозным туманом.
- Да, и ты - тоже.
- Странно, что ты так ненавидел Мэлгона. Он ведь считал так же: совершенная красота, становящаяся совершенным оружием...
Клауд покачал головой. Тончайшая гравировка на клинке под разными углами казалась то свивающимися лозами, увенчанными бутонами, то развернувшимися свитками, исписанными изящным почерком, слишком мелким, чтобы возможно было прочесть.
- Он не учёл того, что совершенные творения Грёзы необходимо любить - отдавая им себя, если придётся. Тот же, кто надеется подчинить красоту, любит только себя самого, и рано или поздно красота его уничтожит. - Клауд прикрепил рукоять полированного чёрного дерева и протянул кинжал Галату. - Я научился... желать прекрасного иначе. Именно потому наша первая встреча была такой, какой она была. И потому он мёртв, а я сейчас здесь.
Здесь и всегда - это после охоты садиться у ног. Ровный след на снегу - как выпавшая кому-то пустая руна. Мороз трещит, будто рвутся чьи-то жилы, - или чьи-то жилы рвутся, будто трещит мороз? Если сердце стучит - отвори, дай свободу крови, отдай дань тишине, с которой приходит Йоль. Лицо и руки исколоты снежным крошевом - и у цветов инея есть шипы.
- Это был последний? - одно касание прохладной ладони успокаивает морозный жар.
- Да. Может быть.
- Ты особенно красив сейчас. С мечом, умытым снегом, с тающей снежной сединой в волосах...
Клауд усмехнулся, откинув назад голову, любуясь тем, кто склонился над ним. С тех пор, как умер Мэлгон, Клауд мог беспрепятственно говорить о любви - и пользовался этим, хотя бы и взглядом.
- Просто я - твой пёс, я пахну смертью. Это запах победы, и я дам каждому, кто приблизится к тебе, его почуять.
Арт (с)Рами
534 слова- Твои богганы говорят, что шкуры химер воняют! - пожаловался Клауд весело. - Но что б они понимали. Это запах победы!
Ничьей смерти он не желал за всю свою жизнь так же сильно, как смерти Мэлгона, и ничьей смерти так не радовался - даже пламя горящего церковного приюта когда-то согревало меньше. И жалел лишь об одном: что эта смерть была слишком лёгкой. Доберись до Мэлгона он сам - и, быть может, ему в первый и последний раз пригодились бы некоторые уроки наставницы Катрионы. Но не все: для некоторых он был недостаточно безумен, некоторые - сделали бы "холсту" чересчур много чести. Красивой смерти достоин не каждый. Но коль скоро это была не его добыча (в этом и заключалась радость - впрочем, нельзя сказать, чтобы и он сам не был косвенно причастен к случившемуся), Клауд отвёл душу, объявив охоту на разбежавшихся химер Мэлгона - и некоторых простолюдинов, которых тот использовал и которые имели неосторожность испытывать к хозяину хотя бы подобие преданности.
- Мне кажется, собаками Дикой Охоты были вовсе не гончие, а борзые. Единственные собаки, способные убивать. Стремительно и бесшумно. Самый яростный лай гончей своры не сравнится с тишиной, предшествующей мгновению, когда клыки перекусывают основание черепа.
- Может, и так. Почему ты об этом вспомнил?
- Потому, что они красивы. Потому, что смертоносное - прекрасно, и только прекрасное может быть смертоносным.
Клауд поднял на ладони едва остывший клинок кинжала, нового подарка, над которым работал всю ночь, переполненный силами после охоты. Короткий обух изгибался, как холка зверя, а длинное остриё резко сужалось, тонкое и безупречно отточенное, скрывающее прочность за кажущейся хрупкостью. Не взамен прежнего, нет, - изменилась рука, которой это оружие предназначалось, изменились времена. Металл, матово отливающий серебристо-чёрным, хищно припал к пальцам, словно прячась в тени от догорающего за заслонкой пламени горна, и отразил глубокую синеву, приглушённую поглощающей свет поверхностью, как морозным туманом.
- Да, и ты - тоже.
- Странно, что ты так ненавидел Мэлгона. Он ведь считал так же: совершенная красота, становящаяся совершенным оружием...
Клауд покачал головой. Тончайшая гравировка на клинке под разными углами казалась то свивающимися лозами, увенчанными бутонами, то развернувшимися свитками, исписанными изящным почерком, слишком мелким, чтобы возможно было прочесть.
- Он не учёл того, что совершенные творения Грёзы необходимо любить - отдавая им себя, если придётся. Тот же, кто надеется подчинить красоту, любит только себя самого, и рано или поздно красота его уничтожит. - Клауд прикрепил рукоять полированного чёрного дерева и протянул кинжал Галату. - Я научился... желать прекрасного иначе. Именно потому наша первая встреча была такой, какой она была. И потому он мёртв, а я сейчас здесь.
Здесь и всегда - это после охоты садиться у ног. Ровный след на снегу - как выпавшая кому-то пустая руна. Мороз трещит, будто рвутся чьи-то жилы, - или чьи-то жилы рвутся, будто трещит мороз? Если сердце стучит - отвори, дай свободу крови, отдай дань тишине, с которой приходит Йоль. Лицо и руки исколоты снежным крошевом - и у цветов инея есть шипы.
- Это был последний? - одно касание прохладной ладони успокаивает морозный жар.
- Да. Может быть.
- Ты особенно красив сейчас. С мечом, умытым снегом, с тающей снежной сединой в волосах...
Клауд усмехнулся, откинув назад голову, любуясь тем, кто склонился над ним. С тех пор, как умер Мэлгон, Клауд мог беспрепятственно говорить о любви - и пользовался этим, хотя бы и взглядом.
- Просто я - твой пёс, я пахну смертью. Это запах победы, и я дам каждому, кто приблизится к тебе, его почуять.
Арт (с)Рами