Таверна "Паучье логово"

Вот теперь, пожалуй, можно сказать, что я открыл сезон'20 - в том смысле, что сыграл историю с большой буквы Ы, а не только хорошо провёл время на игре. И это хорошее начало.
Прошлая игра Дикты были год назад, и очень жаль, что так редко. Поэтому я обнаглел по-максимуму: во-первых, выдал в заявке пожелания, которые больше никуда и никогда, зная, что этот мастер додаст. И во-вторых, заловил Амарта, поскольку без соигрока, которому я доверяю на уровне "и в огонь и в воду", я бы такие идеи и не сыграл бы. И Дикта додала, и вводная начиналась с фразы "Жил-был мальчик, сам виноват", и я был намерен отыграть конфликт веры и чувства на все деньги, и я это сделал. Темы искушения священнослужителя у меня не было... да со времён форумки не было, но форумка - это несчитово, потому что сеновал, так что можно считать, что никогда раньше не было. Теперь есть. И к тому же в правильном смысле светлая, с игровой магией и с выходом вверх.
Доигровое пожизнёвое

Общий ворнинг: мы не хотели оскорбить чувства верующих, но случайно могли. Это слэш, местами не платонический, если для вас такие сюжеты неприемлемы - я вас понимаю и прошу не читать.
Предыстория персонажа глазами игрока
Дикта прислала мне сообщение с просьбой дать персонажу "простое немецкое имя" как раз в тот момент, когда я показал Птахе "Клауса". "Как его назвать? Ну не Клаус же!" - решил я и пошёл терзать Куруфин. Стоило ли удивляться, что первым же случайным немецким именем, которое он мне выдал, было Никлаус... Правда, вариант с выпадающей "о" - всё-таки швейцарский, поэтому звали юношу Николаус.
Николауса отдали в приют четырёхлетним мальчиком, когда он ничего толком не помнил, кроме того, что у него были мама и папа и он очень любил штрудель. Там он и воспитывался, и всё бы хорошо, если бы не один пожилой монах, который то и дело прикапывался к нему за малейшие, а чаще им самим выдуманные провинности и не жалел розог, и называл "отродьем сатаны". Мальчик искренне думал, что если молиться за вразумление этого монаха, то всё пройдёт, но не прошло. Он стал молиться больше - всё равно не прошло. В какой-то момент, когда он дошёл до отчаяния, совпало так, что старый монах заболел, и Николаусу поручили отнести ему в келью суп. А Николаус интересовался травами, и травник пускал его в свою мастерскую. Момент помутнения - и Николаус кидает в суп сушёные ягоды белладонны, не думая, что это закончится чем-то серьёзным...
...Монах умер. Чёрт его знает - может, и от болезни, а не от яда, но Николауса это ужаснуло: шутка ли, когда ты десятилетний ребёнок, и из-за тебя насовсем умирает человек! Он рыдал на похоронах, а затем изнурял себя всенощными молитвами и отказом от пищи, пока не слёг и его не убедили, что он умрёт, если продолжит в том же духе. Признаться он побоялся, и столь бурную реакцию на смерть старика списали на детскую впечатлительность.
Из приюта Николауса забрали в монастырь послушником. С красивым почерком и усидчивостью (вернее, устойчивостью) он вскоре попал в переписчики. Почти всё время он проводил в библиотеке за работой или за чтением; посторонние в библиотеку не допускались, и его самого не выпускали за пределы монастыря, так что он совершенно не знал людей и мирской жизни. Так он дожил до шестнадцати, когда однажды в монастыре остановился молодой студент по имени Гюнтер и внезапно с ним заговорил. Удачно поговорили о целомудрии святого Антония
Гюнтер показывал мелкие физические фокусы и рассказывал всякое интересное (Николаус понимал, что это не колдовство и что учёность - добродетель, поскольку жизнеописания многих святых и Пап включали в себя этап образования), был приятным собеседником, а ещё был хорош собой. Так эти двое договорились до перехода в горизонтальную плоскость - Николаус отпер запретную библиотеку, где их точно никто не побеспокоил бы, и затем позволил Гюнтеру взглянуть на книги. Ему и в голову не пришло, что Гюнтеру просто нужно было проникнуть в библиотеку
На следующий день Гюнтер резко исчез, не попрощавшись, и страх, что этому человеку может угрожать опасность, терзал Николауса не меньше, чем осознание, что он вновь согрешил. Из библиотеки ничего не пропало, никто ничего не заподозрил, кроме старшего библиотекаря, который намекал и угрожал, - но Николауса это волновало меньше всего. Он прибег было к проверенному способу покаяния - молитвам вместо сна и строгому посту, но, даже почти доведя себя до истощения, он только больше понимал, что воспоминания о содеянном его не отвращают, а греют. Какое уж тут раскаяние, когда мысли снова и снова обращаются не к богу, а к человеку, и все любовь, благодарность и сопереживание, ранее предназначавшиеся богу, теперь предназначаются ему...
Воспрял Николаус, только когда услышал, что поедет вместе с братом Франциском, которым всегда восхищался и уважал, в Рим. Перед дорогой он перестал изнурять себя бдениями и понадеялся, что повидает мир и развеется, и мучительная тяга к невозможному отпустит... Судьба, разумеется, распорядилась иначе, и невозможное произошло.
Забавно, что мне доставляют какое-то особое удовольствие два полярных типа персонажей: те, кто врут как дышат, не говорят ни слова правды ради собственной выгоды, играют роли, выдают себя за кого-то - и те, кто совершенно не могут врать и у кого из рук вон плохо получается притворяться. Николаус - из второго типа, причём в терминальной форме: он не то что врал - даже умалчивал с трудом, и при должном старании из него можно было вытрясти всю правду, кроме той, что вредила бы его близким (вот этого он не выдал бы и под пытками); он верил людям, причём всем, и категорически не умел спорить и настаивать на своём. Только постфактум понимаешь, насколько он иллюстрирует то, что монастырь ломает волю, - заранее я об этом не задумывался... И как же ему повезло, что обстоятельства сложились так, что ему пришлось принимать решение быстро. И какое же счастье, что теперь он рядом с людьми, которые в самом деле желают ему добра.

Отчёт отперсонажный. 22 февраля 1575 года. Начало

To be continued)

Таверна "Паучье логово" - часть I

Смотрите также