Пока мозга после тепляка нет - продолжаю читать и параллельно выкладывать нетленку, писанную одиннадцатилетним мною. Первая часть - здесь. Это вторая часть первого тома Орфография, пунктуация и бредовость - авторские.
Глава VII (в которой я не знаю, кто криповей: псих или "нормальные люди")Глава VII
Стефана Кастелла меньше всех волновали изменения в жизни родного посёлка. Это был мальчик четырнадцати лет, охотно последовавший сюда вслед за семьёй своего дяди, потому что больше никого у него не было.
Он любил птиц и знал про них практически всё, с особенным удовольствием конспектируя в свои блокноты сведения о певчих птахах родного континента. В них были рисунки, фотографии, газетные и журнальные вырезки.
В душе ужасно гордый собой, увесившись пеналами и чехлами, он с утра до ночи пропадал в лесу. Когда он видел людей, он, встрепенувшись, вскакивал со своего места и, сгорбившись, петлял между деревьями, пока не скрывался из виду, резко, словно падая в люк, умело, как дикий зверь.
Те, кто сталкивался с ним нечаянно, рассказывали, что синицы и воробьи ели у него с руки, садились ему на плечи, на колени. Он разговаривал с ними тихим голосом, лишённым всяких эмоций, и мало двигался. Когда же он убегал, птицы не пищали и не шумели крыльями, а словно так и оставались сидеть на нём, как приклеенные.
Те, кто специально караулил или выслеживал его, говорили, что он ещё и лечил птиц, забинтовывая им лапки, привязывая дощечки к сломанным крыльям. Он много ласкал их, грел между ладонями. Эти люди называли его "юродивый" друг с другом, но внутренне их мнения разнились - кто-то считал его ненормальным, кто-то считал озарённым, избранником каких-то высших, божественных сил.
Но ни случайные, ни нарочные встречные не видели, чтобы Стефан пользовался своими прибамбасами, фотографировал, записывал, рисовал или сам что-то ел. Сначала он не обращал внимания. А потом байки про него стали предметом торговли и карточных ставок. Назло ему люди стали убивать певчих птиц на охоте. Тушки не забирали и пресекали попытки собак полакомиться подобной добычей. Конечно, сохраняя в коттеджном посёлке уже описанный доброжелательный микроклимат.
Кастелл стал уходить всё глубже и глубже. За ним, как заколдованные, проследовали его птицы. Среди бурелома и огромных папоротников они не могли добывать себе еду. Из дому он носил крупу, хлеб, сыр уже без спросу, но ему всё равно не хватало. А как ни приручены пичужки, словами их не уговоришь поститься.
Он стал переходить через середину лесного массива. За её пределами, с противоположной посёлку стороны, птицы и согласились разбить новую базу. Стефан обрёл своё специфическое счастье, но ему почти постоянно приходилось ночевать в лесу или очень мало времени проводить с птицами - путь туда и обратно занимал много времени и отнимал много сил.
Ещё он боялся заблудиться или сделать крюк в дороге. Сверяясь с компасом, он по всей длине самого прямого и короткого пути обвязал деревья толстыми слоями бинта. Позже, для пущей уверенности, он подоткнул под эти пояса белые льняные платочки; как ни странно, развеваясь на ветру, они не пугали птиц, как те, что на огородах дачников. Птицы и их юный властитель не мыслили жизни друг без друга.
Глава VIII (конструкция секретная, физика может и не знать)Глава VIII
Однажды Стефан не встретил в своём "штабе" бурные овации встречающих его птиц. Он постучал по стволу большого бука, ветви которого он опилил и сделал насестами, - ни один приветливый щебет не уважил пришедшего.
И тут он увидел что-то в кустах. Он раздвинул ветви и увидел полотнища крепкой сетки, натянутые между ветвями и стволами. Кое-где, как опоры для ловушек, в землю были воткнуты колышки. Под силками на земле была разостлана белая бумага, а на неё накрошен хлеб, изюм, орехи, сыр, насыпаны крупы и зерно.
Ниточки, из которых были свиты силки, были очень короткими, с мизинец длиной. На обоих концах каждой ниточки была свободная петелька, так что каждая нить могла свободно скользить вдоль двух других, за которые цеплялись петельки. Каждая дырочка силка имела способность затягиваться, как аркан. Ручная работа...
Силки имели непривычный, празднично-нарядный вид из-за огромного числа разноцветных птичьих перьев. Они пристали к каждой дырочке, и легко было понять, которая из них стала последним убежищем какой птицы.
Стефана опередили. Кто-то не только успел расставить силки, но и забрать свою первую добычу. Откуда этот шустрик - из посёлка или из Каззлса?..
От терзающей ярости, мучительной боли потеряв рассудок, с бешеным рычанием кусая губы, он рванул молнию кошёлки, достал миниатюрные серебряные врачебные ножнички и, держась за каждое колечко всей ладонью, стал резать сетку. То и дело его передёргивало, словно сетка была покрыта не перьями, а кровью.
Наконец, обретя возможность трезво мыслить, он разрезал надвое каждый оставшийся силок, ограничившись тем, что нарушил систему петелек и сети невозможно уже восстановить. Высморкавшись, дабы из глаз брызнули сразу все слёзы, которые накопились в них, и утерев их, он подумал: "Всё. Война".
Потом он, дабы самостоятельно удостовериться в гибели своей надежды, он тоскливо побарабанил по буку. Вдруг, неожиданно для него, на ближнюю ветку деловито села большая синица. Что-то пискнув, она замолчала и затихла; животное и человек взглянули на рай, ставший адом, одними глазами.
Куски сетки, намоченные росой, были похожи на невесомые лоскутья тумана. Перья были втоптаны во влажную дернину, лежали противными липкими комьями на дне глубоких следов от ботинок. И тут Стефан удивился, почему убийца птиц совсем не оставил своих следов.
И тут его осенило. Словно от грандиозного толчка энергии в его мозгу, шарахнулась вбок и улетела синица. Охотник шёл по его же флажкам - какая банальность! Разве в голове матёрого зверолова может родиться другая мысль, кроме той, что это услуга в его адрес, путь к охотничьему угодью. И, чуя запах тетеревов и рябчиков, он расставил силки, насыпал приманку...
Возвращаясь домой, он раскромсал все бинты на деревьях и взял с собой.
В коттеджном посёлке он никому ничего не сказал.
Глава IX (о том, что не всё то полигонные маркеры...)Глава IX
На следующий день Стефан обнаружил, что абсолютно забыл дорогу к месту свидания с птицами. Мысль о вчерашних силках подстёгивала, он боялся уже на каждом шагу - не за птиц, а за себя, что птицелов догадается и будет мстить.
Он шёл, сверяясь с компасом, взяв только канцелярские ножницы дяди; достиг обрубленного бука он уже к сумеркам, повидав столько трудностей путешествия по лесу, сколько ещё в жизнь не видал ни один натуралист. Испачканный, исцарапанный, искусанный, он уже не удивился, увидев пустые силки с перьями и белую бумагу под ними с приманкой для птиц.
Первой мыслью было, что таинственный конкурент не только знает о его существовании, но и следит за ним, имея все гарантии не только быть незамеченным, но и приготовить смертельные ловушки без спешки. Это был его односельчанин.
Потом Стефан вынул свои ножницы и безостановочно разрезал силки, с немой и слепой, тупой злобой, пока весь не покрылся пОтом. Нагнувшись, он откинул куски сети в сторону и стал сворачивать листы бумаги в кульки, ожесточённо топча выпадающие из них птичьи лакомства. "Пусть разорится на этих крошках", - думал он. Он успел проникнуться презрением к человеку, или духу, которого ни разу не видел.
Уходя, он понял, что убранные белые флажки погоды не сделали. Опытный охотник запомнил или зарисовал маршрут к выгодным угодьям, да ещё и воспользовался опозданием Стефана, который без флажков был как без рук.
Каково было удивление Стефана, когда, только проснувшись, одевшись и выглянув в окно, он увидел, что одинокая сосенка на подступах к лесу была обмотана белым бинтом. Подойдя к лесу, он увидел, что в его глубь тянется прямая, как стрела, аллея деревьев, обмотанных бинтом, теряющаяся только на горизонте.
И вновь побуждения птицелова повернулись к Стефану вполне добропорядочной стороной. Охотник никогда не видел Стефана, он просто понимал, что вместе с ним охотится другой человек. А в промежутках между их приходами к буку там промышляет отморозок, который режет силки и бинты на деревьях. Не видя инициативы со стороны неизвестного коллеги, птицелов сам и поправлял силки, и возобновлял разметку.
Окрылённый, юноша пошёл вдоль аллеи, не оборачиваясь, надеясь застать у бука человека, отдыхающего после долгой работы, и объясниться с ним. Но если бы он оглянулся, он увидел бы, что начало пути пропало из виду: дорога обмотанных деревьев плавно и незаметно свернула, изобразив собой тупой угол.
Дорога казалась ему действительно короткой, вернее, ему казалось, что он шёл ещё совсем недолго. Зоботливый кто-то обрубил ветки на его пути, настилая их поверх ручьёв и оврагов, срезал под корень целые снопы высокой травы, и вместо них торчала только пожелтевшая ость, щетинисто-жёсткая.
Аллея привела его к топкому, пахнущему торфом и сыростью, бесконечно тянущемуся месту. Сверху кое-где лежали те самые снопы травы; Стефан ступил на один из них и мигом провалился по пояс.
Глава X (в которой отменили апокалипсис)Глава X
Стефан мыкался по болоту вправо, влево. Назад. Даже у деревьев с бинтами он не нашёл сухой, твёрдой почвы. Он испугался; страх, ужас, именно леденящий, тихий ужас, а не громкая паника, овладели им. Он шёл вдоль меченой аллеи, для верности касаясь ладонью стволов, но там, где раньше были его следы, хлюпала жижа. На его глазах, теряя опору для корней, ложились на бок кустарники и кусты. Хотелось сесть, обнять колени руками и ждать... чего ждать?
Почти весь лесной массив стоял на торфе. Вверху он сухой, сыпучий, немного колкий и смахивает на обычную дернину. А внизу он был жирный, да ещё вода и воздух приходили в недра с дождём. И вот влага вырвалась наружу, жирный торф смешался с сухим, и сухой стал тоже жирным. Фактически, это можно предугадать, а в таком масштабе на точный прогноз способен и дилетант.
Стефан влез на большое, старое дерево, рубчатая кора которого отслаивалась ремнями и падала в чёрное месиво вместе с трухой, которая оседала на поверхности упругими сухими островками. Он сел на надёжной, короткой и толстой ветке. И вовремя: скоро из жижи торчали только мощные древа - всё живое поглотила стихия.
Суеверный малый, уняв дрожь, не без интереса и даже не без гордости думал, почему свидетелем начала конца света стал именно он и почему причина этого напрямую связана с ним и таинственным истребителем пичужек, на которого он сейчас молился, не видя разницы между ним и богом.
В то время вздутие земли, появление в низинах луж, запах влаги заметили в коттеджном посёлке, а дядя, тщетно попинав в доску пьяную жену, отправился на поиски племянника по домам знакомых. Происходило невиданное досель муравьиное мельтешение; только пластиковые ворота учёного были наглухо заперты.
Предприимчивый дядька свистнул всех своих легавых. При виде обреза, уютно уместившегося между лопатками хозяина на толстом ремне, свора разразилась упоённо счастливым лаем. Совершая немыслимые прыжки и кульбиты, они углубились было в лес, но хозяин тормознул их и дал понюхать один из чехлов Стефана. Собаки остепенились, посуровели и заново вошли в лес, носы в землю.
При первых же двух шагах ищейки вздрогнули, заскулили; они подняли морды и осторожно, боязливо подышали носами, закрыв пасти; потом, словно вспомнив что-то, рванули не по следу, а туда, где степень поднятия жирного торфа всего выше, - то есть, по диагональной траектории, полностью срезав "тупой угол".
Вплотную к смолянисто-чёрному болоту ни собаки, ни человек не могли подойти; Стефан маячил уже где-то в центре топи. Наконец, увидев знакомое лицо и знакомые морды, набравшись храбрости, юноша совершил беличий прыжок на другое дерево, потом ещё один, потом ухнул в жижу как можно ближе к спасителям; человек и собаки бросились к нему и вытащили на сухую землю.
Через неделю вода высохла, торф осел, его разрыхлили, уравняли, выкопали из-под его толщ кой-какие кустики и забыли.
Глава XI (в которой злодей рискует яйцами)Глава XI
Стефан много думал о губителе птиц, который ради своего жестокого хобби был готов убить их владельца - ведь не могло это быть случайностью?.. Наверное, это какой-то псих, сумасшедший, маньяк... в таком случае Стефан думал, что выследить его не будет представлять опасности и будет иметь двойную пользу.
Итак, отправившись в путь с компасом, ночью, он уже сидел в кроне дуба, противоположного буку, когда забрезжил рассвет. Земля площадки была утоптана особенно тщательно, но снова нельзя было разобрать отпечатков ботинок. На бук село несколько синиц и других птиц; Стефан хотел спугнуть их, но не смел шуметь громко, и птахи игнорировали его, - они что-то ждали.
И вот на поляне показался человек, по-охотничьи одетый, источающий ароматы антикомариного ролика. За спиной, на лямках, висели свёрнутые полотнища силков. Стефан содрогнулся: на поясе человека болтался без чехла длинный, немного кривой и заточенный, как бритва, нож - испанская наваха.
Сомнений быть не могло - это был уродливый человек из-за высокого забора, а для нас с вами - учёный. Стефан не двигался, но напряг все мышцы. Его дядя был следователем; Стефан не сомневался, что всё расскажет ему.
Учёный снял с плеч силки, растянул их между деревьями, ловко перепрыгивая через них и подлезая под ними; закончив с силками, он снял с пояса флягу и облил землю водой. Понаблюдав, как она впиталась, он стал её топтать, и Стефан убедился, что подошвы его ботинок гладкие, как линейка. Учёный постелил на землю бумагу, из другой фляги насыпал корм; всё это время он словно специально не смотрел в сторону Стефана.
Потом учёный влез на бук, держась к Стефану спиной, и так и сел на развилке ветвей, похожий на сыча и не шевелясь; очень скоро на корм слетелись птицы и стали попадаться головами в ячейки силков. Около секунды пленница била крыльями, ячейка затягивалась, и её жертва беззвучно испускала дух.
Учёный, казалось, заснул, тогда как Стефана било, как в лихорадке. По плану, он должен был убегать, но он не мог оторваться от этого зрелища - макета жизни, пущенной на ускоренный темп. Вскоре на поляне не осталось ни одной живой птицы, хотя ни одна не улетала, а наоборот, они периодически прибывали.
Держа голову вниз, учёный осторожно спустился, вытащил из кармана полотняный мешок, развернул его, длинный, узкий, как чулок, стал выдёргивать птиц из силка и набивать ими мешок; завязав его, он подумал, криво ухмыльнулся, свернул силки и закрепил их на ремнях за спиной.
Когда он ушёл, Стефан на ватных ногах слез с дуба, огляделся и пошёл обратно. Когда он достиг деревни, то сразу бросился к своему дяде. Это был высокий, ладно сложенный брюнет, с короткой стрижкой, с короткими толстыми усами, похожими на сигары-бочки, самый проницательный и самый непроницаемый человек на свете.
Он сказал Стефану, что надо не мешать учёному в его охоте.
Автор внезапно!начинает злоупотреблять точкой с запятой.
Глава VII (в которой я не знаю, кто криповей: псих или "нормальные люди")Глава VII
Стефана Кастелла меньше всех волновали изменения в жизни родного посёлка. Это был мальчик четырнадцати лет, охотно последовавший сюда вслед за семьёй своего дяди, потому что больше никого у него не было.
Он любил птиц и знал про них практически всё, с особенным удовольствием конспектируя в свои блокноты сведения о певчих птахах родного континента. В них были рисунки, фотографии, газетные и журнальные вырезки.
В душе ужасно гордый собой, увесившись пеналами и чехлами, он с утра до ночи пропадал в лесу. Когда он видел людей, он, встрепенувшись, вскакивал со своего места и, сгорбившись, петлял между деревьями, пока не скрывался из виду, резко, словно падая в люк, умело, как дикий зверь.
Те, кто сталкивался с ним нечаянно, рассказывали, что синицы и воробьи ели у него с руки, садились ему на плечи, на колени. Он разговаривал с ними тихим голосом, лишённым всяких эмоций, и мало двигался. Когда же он убегал, птицы не пищали и не шумели крыльями, а словно так и оставались сидеть на нём, как приклеенные.
Те, кто специально караулил или выслеживал его, говорили, что он ещё и лечил птиц, забинтовывая им лапки, привязывая дощечки к сломанным крыльям. Он много ласкал их, грел между ладонями. Эти люди называли его "юродивый" друг с другом, но внутренне их мнения разнились - кто-то считал его ненормальным, кто-то считал озарённым, избранником каких-то высших, божественных сил.
Но ни случайные, ни нарочные встречные не видели, чтобы Стефан пользовался своими прибамбасами, фотографировал, записывал, рисовал или сам что-то ел. Сначала он не обращал внимания. А потом байки про него стали предметом торговли и карточных ставок. Назло ему люди стали убивать певчих птиц на охоте. Тушки не забирали и пресекали попытки собак полакомиться подобной добычей. Конечно, сохраняя в коттеджном посёлке уже описанный доброжелательный микроклимат.
Кастелл стал уходить всё глубже и глубже. За ним, как заколдованные, проследовали его птицы. Среди бурелома и огромных папоротников они не могли добывать себе еду. Из дому он носил крупу, хлеб, сыр уже без спросу, но ему всё равно не хватало. А как ни приручены пичужки, словами их не уговоришь поститься.
Он стал переходить через середину лесного массива. За её пределами, с противоположной посёлку стороны, птицы и согласились разбить новую базу. Стефан обрёл своё специфическое счастье, но ему почти постоянно приходилось ночевать в лесу или очень мало времени проводить с птицами - путь туда и обратно занимал много времени и отнимал много сил.
Ещё он боялся заблудиться или сделать крюк в дороге. Сверяясь с компасом, он по всей длине самого прямого и короткого пути обвязал деревья толстыми слоями бинта. Позже, для пущей уверенности, он подоткнул под эти пояса белые льняные платочки; как ни странно, развеваясь на ветру, они не пугали птиц, как те, что на огородах дачников. Птицы и их юный властитель не мыслили жизни друг без друга.
Глава VIII (конструкция секретная, физика может и не знать)Глава VIII
Однажды Стефан не встретил в своём "штабе" бурные овации встречающих его птиц. Он постучал по стволу большого бука, ветви которого он опилил и сделал насестами, - ни один приветливый щебет не уважил пришедшего.
И тут он увидел что-то в кустах. Он раздвинул ветви и увидел полотнища крепкой сетки, натянутые между ветвями и стволами. Кое-где, как опоры для ловушек, в землю были воткнуты колышки. Под силками на земле была разостлана белая бумага, а на неё накрошен хлеб, изюм, орехи, сыр, насыпаны крупы и зерно.
Ниточки, из которых были свиты силки, были очень короткими, с мизинец длиной. На обоих концах каждой ниточки была свободная петелька, так что каждая нить могла свободно скользить вдоль двух других, за которые цеплялись петельки. Каждая дырочка силка имела способность затягиваться, как аркан. Ручная работа...
Силки имели непривычный, празднично-нарядный вид из-за огромного числа разноцветных птичьих перьев. Они пристали к каждой дырочке, и легко было понять, которая из них стала последним убежищем какой птицы.
Стефана опередили. Кто-то не только успел расставить силки, но и забрать свою первую добычу. Откуда этот шустрик - из посёлка или из Каззлса?..
От терзающей ярости, мучительной боли потеряв рассудок, с бешеным рычанием кусая губы, он рванул молнию кошёлки, достал миниатюрные серебряные врачебные ножнички и, держась за каждое колечко всей ладонью, стал резать сетку. То и дело его передёргивало, словно сетка была покрыта не перьями, а кровью.
Наконец, обретя возможность трезво мыслить, он разрезал надвое каждый оставшийся силок, ограничившись тем, что нарушил систему петелек и сети невозможно уже восстановить. Высморкавшись, дабы из глаз брызнули сразу все слёзы, которые накопились в них, и утерев их, он подумал: "Всё. Война".
Потом он, дабы самостоятельно удостовериться в гибели своей надежды, он тоскливо побарабанил по буку. Вдруг, неожиданно для него, на ближнюю ветку деловито села большая синица. Что-то пискнув, она замолчала и затихла; животное и человек взглянули на рай, ставший адом, одними глазами.
Куски сетки, намоченные росой, были похожи на невесомые лоскутья тумана. Перья были втоптаны во влажную дернину, лежали противными липкими комьями на дне глубоких следов от ботинок. И тут Стефан удивился, почему убийца птиц совсем не оставил своих следов.
И тут его осенило. Словно от грандиозного толчка энергии в его мозгу, шарахнулась вбок и улетела синица. Охотник шёл по его же флажкам - какая банальность! Разве в голове матёрого зверолова может родиться другая мысль, кроме той, что это услуга в его адрес, путь к охотничьему угодью. И, чуя запах тетеревов и рябчиков, он расставил силки, насыпал приманку...
Возвращаясь домой, он раскромсал все бинты на деревьях и взял с собой.
В коттеджном посёлке он никому ничего не сказал.
Глава IX (о том, что не всё то полигонные маркеры...)Глава IX
На следующий день Стефан обнаружил, что абсолютно забыл дорогу к месту свидания с птицами. Мысль о вчерашних силках подстёгивала, он боялся уже на каждом шагу - не за птиц, а за себя, что птицелов догадается и будет мстить.
Он шёл, сверяясь с компасом, взяв только канцелярские ножницы дяди; достиг обрубленного бука он уже к сумеркам, повидав столько трудностей путешествия по лесу, сколько ещё в жизнь не видал ни один натуралист. Испачканный, исцарапанный, искусанный, он уже не удивился, увидев пустые силки с перьями и белую бумагу под ними с приманкой для птиц.
Первой мыслью было, что таинственный конкурент не только знает о его существовании, но и следит за ним, имея все гарантии не только быть незамеченным, но и приготовить смертельные ловушки без спешки. Это был его односельчанин.
Потом Стефан вынул свои ножницы и безостановочно разрезал силки, с немой и слепой, тупой злобой, пока весь не покрылся пОтом. Нагнувшись, он откинул куски сети в сторону и стал сворачивать листы бумаги в кульки, ожесточённо топча выпадающие из них птичьи лакомства. "Пусть разорится на этих крошках", - думал он. Он успел проникнуться презрением к человеку, или духу, которого ни разу не видел.
Уходя, он понял, что убранные белые флажки погоды не сделали. Опытный охотник запомнил или зарисовал маршрут к выгодным угодьям, да ещё и воспользовался опозданием Стефана, который без флажков был как без рук.
Каково было удивление Стефана, когда, только проснувшись, одевшись и выглянув в окно, он увидел, что одинокая сосенка на подступах к лесу была обмотана белым бинтом. Подойдя к лесу, он увидел, что в его глубь тянется прямая, как стрела, аллея деревьев, обмотанных бинтом, теряющаяся только на горизонте.
И вновь побуждения птицелова повернулись к Стефану вполне добропорядочной стороной. Охотник никогда не видел Стефана, он просто понимал, что вместе с ним охотится другой человек. А в промежутках между их приходами к буку там промышляет отморозок, который режет силки и бинты на деревьях. Не видя инициативы со стороны неизвестного коллеги, птицелов сам и поправлял силки, и возобновлял разметку.
Окрылённый, юноша пошёл вдоль аллеи, не оборачиваясь, надеясь застать у бука человека, отдыхающего после долгой работы, и объясниться с ним. Но если бы он оглянулся, он увидел бы, что начало пути пропало из виду: дорога обмотанных деревьев плавно и незаметно свернула, изобразив собой тупой угол.
Дорога казалась ему действительно короткой, вернее, ему казалось, что он шёл ещё совсем недолго. Зоботливый кто-то обрубил ветки на его пути, настилая их поверх ручьёв и оврагов, срезал под корень целые снопы высокой травы, и вместо них торчала только пожелтевшая ость, щетинисто-жёсткая.
Аллея привела его к топкому, пахнущему торфом и сыростью, бесконечно тянущемуся месту. Сверху кое-где лежали те самые снопы травы; Стефан ступил на один из них и мигом провалился по пояс.
Глава X (в которой отменили апокалипсис)Глава X
Стефан мыкался по болоту вправо, влево. Назад. Даже у деревьев с бинтами он не нашёл сухой, твёрдой почвы. Он испугался; страх, ужас, именно леденящий, тихий ужас, а не громкая паника, овладели им. Он шёл вдоль меченой аллеи, для верности касаясь ладонью стволов, но там, где раньше были его следы, хлюпала жижа. На его глазах, теряя опору для корней, ложились на бок кустарники и кусты. Хотелось сесть, обнять колени руками и ждать... чего ждать?
Почти весь лесной массив стоял на торфе. Вверху он сухой, сыпучий, немного колкий и смахивает на обычную дернину. А внизу он был жирный, да ещё вода и воздух приходили в недра с дождём. И вот влага вырвалась наружу, жирный торф смешался с сухим, и сухой стал тоже жирным. Фактически, это можно предугадать, а в таком масштабе на точный прогноз способен и дилетант.
Стефан влез на большое, старое дерево, рубчатая кора которого отслаивалась ремнями и падала в чёрное месиво вместе с трухой, которая оседала на поверхности упругими сухими островками. Он сел на надёжной, короткой и толстой ветке. И вовремя: скоро из жижи торчали только мощные древа - всё живое поглотила стихия.
Суеверный малый, уняв дрожь, не без интереса и даже не без гордости думал, почему свидетелем начала конца света стал именно он и почему причина этого напрямую связана с ним и таинственным истребителем пичужек, на которого он сейчас молился, не видя разницы между ним и богом.
В то время вздутие земли, появление в низинах луж, запах влаги заметили в коттеджном посёлке, а дядя, тщетно попинав в доску пьяную жену, отправился на поиски племянника по домам знакомых. Происходило невиданное досель муравьиное мельтешение; только пластиковые ворота учёного были наглухо заперты.
Предприимчивый дядька свистнул всех своих легавых. При виде обреза, уютно уместившегося между лопатками хозяина на толстом ремне, свора разразилась упоённо счастливым лаем. Совершая немыслимые прыжки и кульбиты, они углубились было в лес, но хозяин тормознул их и дал понюхать один из чехлов Стефана. Собаки остепенились, посуровели и заново вошли в лес, носы в землю.
При первых же двух шагах ищейки вздрогнули, заскулили; они подняли морды и осторожно, боязливо подышали носами, закрыв пасти; потом, словно вспомнив что-то, рванули не по следу, а туда, где степень поднятия жирного торфа всего выше, - то есть, по диагональной траектории, полностью срезав "тупой угол".
Вплотную к смолянисто-чёрному болоту ни собаки, ни человек не могли подойти; Стефан маячил уже где-то в центре топи. Наконец, увидев знакомое лицо и знакомые морды, набравшись храбрости, юноша совершил беличий прыжок на другое дерево, потом ещё один, потом ухнул в жижу как можно ближе к спасителям; человек и собаки бросились к нему и вытащили на сухую землю.
Через неделю вода высохла, торф осел, его разрыхлили, уравняли, выкопали из-под его толщ кой-какие кустики и забыли.
Глава XI (в которой злодей рискует яйцами)Глава XI
Стефан много думал о губителе птиц, который ради своего жестокого хобби был готов убить их владельца - ведь не могло это быть случайностью?.. Наверное, это какой-то псих, сумасшедший, маньяк... в таком случае Стефан думал, что выследить его не будет представлять опасности и будет иметь двойную пользу.
Итак, отправившись в путь с компасом, ночью, он уже сидел в кроне дуба, противоположного буку, когда забрезжил рассвет. Земля площадки была утоптана особенно тщательно, но снова нельзя было разобрать отпечатков ботинок. На бук село несколько синиц и других птиц; Стефан хотел спугнуть их, но не смел шуметь громко, и птахи игнорировали его, - они что-то ждали.
И вот на поляне показался человек, по-охотничьи одетый, источающий ароматы антикомариного ролика. За спиной, на лямках, висели свёрнутые полотнища силков. Стефан содрогнулся: на поясе человека болтался без чехла длинный, немного кривой и заточенный, как бритва, нож - испанская наваха.
Сомнений быть не могло - это был уродливый человек из-за высокого забора, а для нас с вами - учёный. Стефан не двигался, но напряг все мышцы. Его дядя был следователем; Стефан не сомневался, что всё расскажет ему.
Учёный снял с плеч силки, растянул их между деревьями, ловко перепрыгивая через них и подлезая под ними; закончив с силками, он снял с пояса флягу и облил землю водой. Понаблюдав, как она впиталась, он стал её топтать, и Стефан убедился, что подошвы его ботинок гладкие, как линейка. Учёный постелил на землю бумагу, из другой фляги насыпал корм; всё это время он словно специально не смотрел в сторону Стефана.
Потом учёный влез на бук, держась к Стефану спиной, и так и сел на развилке ветвей, похожий на сыча и не шевелясь; очень скоро на корм слетелись птицы и стали попадаться головами в ячейки силков. Около секунды пленница била крыльями, ячейка затягивалась, и её жертва беззвучно испускала дух.
Учёный, казалось, заснул, тогда как Стефана било, как в лихорадке. По плану, он должен был убегать, но он не мог оторваться от этого зрелища - макета жизни, пущенной на ускоренный темп. Вскоре на поляне не осталось ни одной живой птицы, хотя ни одна не улетала, а наоборот, они периодически прибывали.
Держа голову вниз, учёный осторожно спустился, вытащил из кармана полотняный мешок, развернул его, длинный, узкий, как чулок, стал выдёргивать птиц из силка и набивать ими мешок; завязав его, он подумал, криво ухмыльнулся, свернул силки и закрепил их на ремнях за спиной.
Когда он ушёл, Стефан на ватных ногах слез с дуба, огляделся и пошёл обратно. Когда он достиг деревни, то сразу бросился к своему дяде. Это был высокий, ладно сложенный брюнет, с короткой стрижкой, с короткими толстыми усами, похожими на сигары-бочки, самый проницательный и самый непроницаемый человек на свете.
Он сказал Стефану, что надо не мешать учёному в его охоте.
Автор внезапно!начинает злоупотреблять точкой с запятой.