Джеймс Фейрхольм. Отчёт отперсонажный. Продолжение. (Ворнинг: слэш.)Надо же, он это выговорил. Всё же не настолько божий одуванчик, каким казался.
- Вот как. Продолжайте, лейтенант.
- Я расскажу, как всё было, сэр, - Ирвинг не нуждался в подбадривании и излагал с явным удовольствием, делая паузы для большего эффекта. - Около двух недель назад я спустился в трюм. И застал там лейтенанта Фейрхольма. С другим человеком. Они занимались содомией.
- Я помню, как мы с вами столкнулись в трюме, лейтенант, - кивнул я. - Но мне казалось, что тогда мы с вами всё обсудили. Я объяснил, что искал свой шейный платок, а вам померещилось...
- Вам не давали слова, Фейрхольм. Лейтенант, кто был вторым человеком?
- Мистер Хикки, сэр. Когда я их окликнул, они вышли, на ходу поправляя штаны, и несли какую-то чушь о том, что в штанину залезла крыса или вроде того...
- Заметьте, лейтенант, - примирительно проговорил я, - Что я ни в чём вас не подозревал и не подозреваю. Я с самого начала считал, что слова мистера Коллинза в отношении вас были ошибкой или клеветой. Однако вы продолжаете обвинять меня чёрт знает в чём.
- Обвинять? - Ирвинг распахнул на меня самые невинные глаза. - Я всего лишь говорю правду.
- Вы ничего не видели. В трюме было темно.
- Помолчите, Фейрхольм! У вас будет возможность высказаться.
- Прошу прощения, сэр. Я готов ответить за то, в чём действительно виновен, но не хочу отвечать за то, чего не совершал.
- И в чём же вы виновны?
- В том, что не доложил о словах мистера Коллинза, сэр. Спускаться же в трюм уставом не запрещено.
- Чем вы занимались в трюме, лейтенант?
- Я уже говорил. Искал свой шейный платок, сэр.
- Вы искали его в штанах? - ядовито вставил Ирвинг.
- Сдались вам мои штаны!..
- А что делал в трюме мистер Хикки?
- Он согласился мне помочь. У нас как раз погасла свеча, и мы смеялись, пытаясь найти выход на ощупь и натыкаясь друг на друга, когда в трюм спустился лейтенант Ирвинг. Он услышал нас и, видимо, сделал такие странные выводы.
- И часто вы теряете платки в трюме, лейтенант? - продолжал Фицджеймс. - Не припомню, чтобы я часто отправлял вас с поручениями в трюм.
- В первый раз, сэр. И искал по всему кораблю.
Около недели назад я действительно потерял свой платок, но поиск не дал результатов. Должно быть, я оставил его там, где порыв ветра мог вынести его на верхнюю палубу и смешать со снегом.
- А нашли в трюме?
- Нет, сэр, не нашёл.
- После того случая я говорил с мистером Хикки, сэр, - пропел Ирвинг, видимо почуяв, что я не собираюсь сдавать оборону. - Он ничего не отрицал.
Об этом разговоре Корнелиус мне не рассказывал - что могло означать, что Ирвинг врёт. Беспристрастный судья после такого утверждения пригласил бы самого мистера Хикки, чтобы тот подтвердил или опроверг его слова. Но куда там! Пока любые слова Ирвинга принимали за истину, мне было нечем крыть.
- Спасибо, лейтенант Ирвинг. Вам следовало доложить об этом раньше, но ваше положение всё же получше, чем положение лейтенанта Фейрхольма. Вы можете быть свободны.
Ирвинг удалился, весьма довольный собой, и дышать сразу стало легче. Больше он ничего не сможет испортить.
- Лейтенант Фейрхольм. Вы хоть понимаете, насколько нелепо звучат ваши оправдания?
Нет, не понимаю. Зато я бы охотно послушал оправдания лейтенанта Ирвинга - если, конечно, ему вообще пришлось доказывать свою невиновность чем-то, кроме ангельского взора.
- Мне не в чем оправдываться, сэр. Я искал шейный платок.
Фицджеймс нависал надо мной почти вплотную, так что мне приходилось откидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Если Крозье и оставался рядом, то его я уже не видел и не слышал.
- За содомию полагается смертная казнь, лейтенант. Не усугубляйте ваше положение ложью.
Кажется, в этот момент я страшно устал. Устал от презумпции виновности, устал бесплодно врать.
- Что ж, если вы в самом деле хотите услышать о том, что было, сэр...
- Да, пожалуйста.
Я набрал воздуха в грудь. Пусть повесят меня одного, раз уж я так глупо попался. Слабым утешением было то, что рано или поздно Ирвинг всё равно бы нас выдал, а сейчас у меня было бесценное преимущество: изложить свою версию событий без вмешательства Корнелиуса.
- Как старший по званию, я воспользовался своим положением и... оказал дурное влияние на мистера Хикки.
- Точно вы на него, а не наоборот?
- Совершенно точно, сэр.
- Быть такого не может. Вы просто его выгораживаете.
- Вы слишком хорошо обо мне думаете, сэр, - я изобразил благодарную улыбку, но говорил твёрдо.
- А мне кажется, вы думаете о себе слишком плохо. Вы же хороший мальчик, Фейрхольм.
- Может, я и хороший, но я простой человек, сэр. И то, что для вас и для лейтенанта Ирвинга может показаться чудовищным, - для нас, простых людей, почти в порядке вещей: на шахтах, или среди матросов на грузовых кораблях, там, где мужчины подолгу не видят женщин...
Теперь врать получалось легче и уверенней. Ложь во спасение окрыляла, я почти сам верил в то, что говорил.
- Я тоже давно не видел женщин, лейтенант.
- Я понимаю, сэр. Это было моментом пагубной слабости с моей стороны, и я полагал, что мистер Хикки... сможет мне в этом помочь. Но я ошибался.
- Ошибались?..
- Да, сэр. Мистер Хикки ничего мне не позволил. Он был возмущён, и мистер Ирвинг, вероятно, услышал нашу перепалку и сделал соответствующие выводы.
- Но почему снова мистер Хикки?!..
- "Снова", сэр?.. - я удивлённо приподнял бровь.
Фицджеймс снова и снова выдавал себя с головой. Как только Ирвинг произнёс фамилию Корнелиуса, коммандер словно вцепился в шанс повесить Хикки. Когда же я стал брать вину на себя, он был явно разочарован и надеялся меня переубедить. Теперь же он досадовал, что добыча ускользала у него из рук. Как можно взъесться на человека так сильно, чтобы желать его смерти?!..
- Что ж, вы оба получите плетей. Уставом предписывается виселица за совершение противоестественного полового акта, в этом же случае, если я верно понимаю, оный акт совершён не был, а было только намерение.
- Верно, сэр. Но это было только моё намерение, которое мистер Хикки не разделял и не должен за него отвечать.
- Не разделял? Вы хотите сказать, будто изнасиловали мистера Хикки?
- Нет, сэр. Я ведь уже сказал: он ничего мне не позволил. Он оттолкнул меня, а я не стал применять силу. Мистер Хикки - не соучастник, а жертва, и на его месте мог быть практически любой матрос.
- Что же он в таком случае делал с вами в трюме?
- Я обманул его, сэр. Как старший по званию я попросил его мне помочь, он спустился со мной в трюм, не зная о моих намерениях...
- И что мы с ними будем делать? - Фицджеймс наконец вспомнил о существовании Крозье и обернулся к нему. - Нужно решить, как развести их по разным кораблям. Я останусь либо с одним лейтенантом, либо без ледового лоцмана...
- Я могу поклясться, сэр, что более не позволю себе никаких преступных посягательств ни в отношении мистера Хикки, ни в отношении кого бы то ни было ещё, - сказал я.
Видимо, мы слишком долго торчали у входа в трюм, потому как сам сэр Джон пришёл нас искать.
- У вас всё в порядке, господа?
- У нас тут признание в акте содомии, сэр, - бодро доложил Фицджеймс.
- Не совершённом, - уточнил я.
- Как интересно, - произнёс сэр Джон, и выражение его лица сделалось сложным. - Расскажите.
Я кратко пересказал сэру Джону всё то, что уже изложил.
- Я понимаю, что сейчас стоит заниматься более важными проблемами, - добавил Фицджеймс. - Но лейтенант Ирвинг доложил нам об этом инциденте, и его нельзя было оставить без внимания.
- Каковы ваши отношения с лейтенантом Ирвингом, лейтенант Фейрхольм? - проницательно поинтересовался сэр Джон.
- Я не держу на него зла, сэр. Я даже могу сказать, что благодарен ему...
...За молчание. Которое длилось недолго. Теперь, когда оно закончилось, я затруднялся определить, что испытывал по отношению к тем, кто желал Корнелиусу смерти. Протягивать им руку, если они провалятся в полынью, точно не стану.
- Благодарны за то, что он вас выдал? - неожиданно откликнулся сэр Джон. - Это... даже слишком благородно. Вы можете идти, лейтенант.
- Спасибо, сэр.
Совершенно вымотанный, я вышел на жилую палубу. Я так долго стоял по стойке смирно, что колени у меня не сгибались.
- Что я пропустил, господа? - поинтересовался я, постаравшись найти в себе приподнятый тон.
- Инуитка напала на мистера Гудсера, - буднично сообщил доктор Стэнли. - Чуть его не убила.
- А я предупреждал! - воскликнул я. - Неужели нужно было дождаться кровопролития, чтобы понять, что она опасна... Как мистер Гудсер?
Но в качестве ответа на мой вопрос мистер Гудсер сам вышел из лазарета - осунувшийся, но живой.
- Вы в порядке? - ему я даже мог искренне посочувствовать. Дурак просто увлёкся девицей в мехах, наверняка подошёл слишком близко.
- Да, спасибо.
Теперь я отчаянно боялся одного: что командование пожелает поговорить с Корнелиусом, и он также захочет взять всё на себя. Тогда дело точно закончится виселицей. Необходимо было как можно скорее поговорить с ним и пересказать свою версию событий, чтобы мы не расходились в показаниях, - и так, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил.
Но Корнелиус, сидя на нижних ступенях лестницы, мирно беседовал... с лейтенантом Ирвингом. Значит, Ирвингу хватало наглости не только спокойно смотреть в глаза человеку, которого он только что старательно отправлял в петлю, но и выслушивать что-то, что он наверняка так же послушно принесёт в зубах начальству. А если я попробую вмешаться, Ирвинг сразу догадается о моих намерениях. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать, когда они закончат разговор.
Никогда ещё в моей жизни время не тянулось так долго. Я не мог усидеть на одном месте и метался от одного края палубы к другому, меряя её быстрыми шагами. Наконец я не выдержал и воскликнул, в очередной раз проходя мимо Корнелиуса и Ирвинга:
- Да сколько можно секретничать!..
Они, вероятно, поняли меня по-своему, поскольку поднялись и оба направились прочь.
- Легче не стало!.. - прокричал я им вслед.
Мне представлялось, что они остановятся там же, где недавно был я, - у входа в трюм. Сам я испытал острое желание выйти на верхнюю палубу и полагал, что не помешаю им, если пройду мимо. Я думал только о том, чтобы немного побыть наедине с холодом и белизной, но когда я поднялся на палубу, там оказалось неожиданно людно: помимо Корнелиуса и Ирвинга там собралась добрая половина командования. Они курили, держась подальше от борта. Я хотел было проскользнуть между ними, извинившись, но меня остановил голос коммандера Фицджеймса:
- Фейрхольм! Куда без шапки?!
- Я ненадолго, сэр, только глотнуть воздуха.
- Немедленно вернитесь и наденьте шапку!
- Так точно, сэр.
Я добежал обратно до жилой палубы, напялил шапку, вновь выскочил на верхнюю палубу и прошёл вперёд к самому трапу. Метель почти улеглась, и свежий снег хрустел под ногами. Я поднял голову, глядя в чёрную бездну неба с неутомимыми зелёными волнами северного сияния, и дышал полной грудью. Я чувствовал себя необычайно свободным, как будто внутри меня какие-то детали, громоздившиеся вперемешку, встали на свои места. Как будто я наконец осознал, что было главным.
- Вы помните о том, что нельзя оставаться на верхней палубе одному, лейтенант?
- Я вас не задержу, - пообещал я. - Я уйду тогда же, когда и вы.
- Получается, я всех задерживаю?.. - Корнелиус поспешно докурил свою папиросу, и пришлось покидать палубу вслед за остальными, не успев вдосталь насладиться равнодушной ночной тишиной.
Я вернулся на жилую палубу. На варежках, которыми я опирался на заснеженные перила, налип снег, и я умыл им лицо и шею. От этого также сразу стало легче. Мысли перестали лихорадочно роиться, а сердце - бешено колотиться. А Корнелиус снова присел на ступени, но в этот раз был один. Я огляделся и, убедившись, что никто за мной не следит, подошёл к нему и встал рядом.
- Если бы ты не признался Ирвингу, он ничего бы не смог доказать... - прошептал я, хотя собирался начать с "Прости".
- Признался в чём? Мы с Ирвингом говорили о том, как спасти нас всех. Он же обещал, что эта тема не будет затронута.
Обсуждать судьбу корабля и экипажа он меня не пригласил. Значило ли это, что Ирвинг успел заронить в нём недоверие ко мне?.. Но это не имело значения, ничто не имело значения.
- Она уже затронута - спасибо Ирвингу. Но это не важно. Главное, запомни вот что: если спросят, скажи, что ты ничего мне не позволил. Иначе нас обоих повесят. Слышишь? Я заманил тебя в трюм, но ты меня оттолкнул, а Ирвинг услышал нашу перебранку. Ты понял?
Корнелиус посмотрел на меня снизу вверх и улыбнулся:
- Конечно. Ничего не было.
Самый огромный камень свалился с моего сердца. От такого бесконечного облегчения впору летать.
- Вот и хорошо. Да, ничего не было.
Если бы я знал, что мне предстоит умирать, я, быть может, сказал бы что-то ещё. О том, что ни о чём не жалею - ни о том, что попал в экспедицию на Эребус, ни о том, что встретил его, Корнелиуса Хикки. Что даже если бы я заранее знал, что всё закончится смертью, - я бы ни от чего не отказался. Потому что не так страшно умереть, когда в твоей жизни была такая улыбка, как жить, никогда её не увидев. Но я не сомневался, что выживу - ради того, чтобы он вновь мне улыбнулся, - и потому отошёл, опасаясь, что на нас обратят внимание: на палубе стало более людно.
Облегчение было так велико, что когда из лазарета прозвучал вопрос: "Есть ли у нас верёвка?" и кто-то притащил обрывок бечёвки, я подумал: коротковата.
Следом из лазарета вывели связанную Безмолвную. В её лице по этому поводу ничто не изменилось: оно оставалось всё таким же безучастным и равнодушным. Капитан Крозье вышел на середину палубы и заговорил о том, что многие поддались влиянию инуитских россказней и поверили в неуязвимого и вездесущего туунбака. Что медведь - не дух и не дьявол во плоти, и все голоса в голове - голоса наших собственных страхов. Мистер Гудсер и другие, стоявшие ближе к нему, угрюмо смотрели исподлобья, но я не мог поручиться, что все они раскаивались в своих заблуждениях.
Я не ожидал, что в моё отсутствие панический страх перед туунбаком достигнет таких масштабов, но подумал о том, что мой выпад против Ирвинга, когда меня словно чёрт дёрнул за язык, мог быть подстёгнут колдовством шаманки. Она находила слабые места и ворошила тёмные уголки души, чтобы погубить нас поодиночке, так же как медведь нападал на тех, кто отбивался от прочих. Но её власти здесь больше не было. Едва ли её повесят - она не была подданной Её Величества и не подлежала трибуналу, - но уж наверняка посадят под замок. Или отправят на все четыре стороны, когда мы разделаемся с её обожаемым туунбаком.
Окончив свою речь, капитан Крозье отошёл поговорить с доктором Стэнли, но говорили они достаточно громко.
- Это массовая истерия, - рассуждал доктор Стэнли, и в его неизменном хладнокровии было что-то успокаивающее. - Как в былые времена, например, люди выходили на улицы и начинали танцевать, пока не падали замертво. Но даже хорошо, что мы имеем дело с массовым явлением, а не помешательством отдельных людей...
Коммандера Фицджеймса не было видно, а меня так и подмывало задать ему странный вопрос: скоро ли наказание. Ожидание изматывает, особенно когда не знаешь, к чему готовиться. Меня не испугало бы любое количество плетей, но хотелось окончательно прояснить перед ним тот факт, что Корнелиус по всем человеческим законам не должен нести наказание вместе со мной. Даже если его имя просто прозвучит в связи с содомией, его положение среди матросов и солдат станет попросту опасным.
Время клонилось заполночь. Палуба пустела. Утомлённый Корнелиус задремал в кресле. Ирвинг попросил у лейтенанта Литтла его альбом, в котором тот рисовал то моржей, то пингвинов, скучая по южному полюсу, а затем и сам начал клевать носом, сидя на стуле. Дождавшись, пока на нас никто не будет смотреть, я укрыл Корнелиуса пледом. Он взглянул на меня, я шепнул: "Спи" и остался сидеть рядом. Я ещё ни разу не видел его спящим и, пожалуй, ещё ни разу не имел возможности смотреть на него так долго. И, что бы ни было впереди, этого было более чем достаточно для счастья.
Спи. Всё будет хорошо. Ну, за исключением того, что у нас теперь стало меньше продовольствия. Но когда сократят паёк, я отдам тебе половину своего. Если его не будет вовсе, я от себя кусок отрежу, но не позволю тебе голодать.
Сэр Джон велел всем собраться для окончания совещания. Корнелиус проснулся и встал - я подхватил упавший на пол плед. Офицеры сели за стол; сэр Джон объявил, что люди имеют право знать правду о намеренной порче консервов, и об этом будет объявлено. И диверсанты будут обезоружены тем, что их поступок будет назван своим именем, и они будут знать, что навредили своим же товарищам и самим себе. Сказал, что будет честен перед командой и не станет скрывать приготовлений к отступлению с кораблей. Когда он договорил, слово взял коммандер Фицджеймс.
- Несмотря на то, что сегодня мы столкнулись со многими трудностями и нам многое предстоит сделать, не стоит забывать и о дисциплине. За этот день два человека совершили серьёзные проступки, за которые понесут заслуженное наказание. Лейтенант Джеймс Фейрхольм за измену, неповиновение приказам... - и он перечислил ещё что-то, имеющее мало ко мне отношения, - Приговаривается к двадцати плетям.
- Позвольте мне одну просьбу, сэр, - заговорил я, решив заручиться вниманием свидетелей.
- Говорите, лейтенант.
- Я прошу в связи с причиной моего наказания не упоминать имени другого человека, ни в чём не виновного, дабы его не скомпрометировать...
- Вы бы лучше о себе позаботились, Фейрхольм, - прервал меня Фицджеймс, отмахнувшись. - Ледовый лоцман Корнелиус Хикки за измену, подстрекательство к мятежу... приговаривается к сорока плетям. Оба наказания будут приведены в исполнение завтра. Также мистер Хикки будет временно переведён на Террор.
- Переведён в каком качестве? - уточнил капитан Крозье.
- В качестве пациента вашего лазарета, я полагаю. Очень... долгого пациента.
Сорок?!.. Мне казалось, я ослышался. Потому что, если я не ослышался, почему его никто не поправил?..
- Разрешите обратиться, сэр, - мистер Гудсер обрёл дар речи раньше, чем я. - Но сорок плетей - это слишком много. Он может этого не пережить.
- Мистер Гудсер прав, сэр, - подтвердил доктор Стэнли. - Я должен предупредить, что в наших условиях риск летального исхода крайне велик. Вы уверены, что готовы лишиться ледового лоцмана?
- Спасибо, доктор Стэнли, я это знаю. Но вам не известны преступления мистера Хикки. По уставу он заслуживает виселицы. Поэтому сорок плетей - вполне справедливое наказание.
- Простите, сэр, но я поддержу мистера Гудсера, - произнёс я. - И прошу вас не только о справедливости, но и о милосердии.
- И я прошу вас принять во внимание, сэр, - добавил мистер Гудсер, - Что мистер Хикки ранен. И отсрочить или облегчить наказание.
Чёрт побери, а в этом парне была смелость. И была совесть. У этого парня, испугавшегося туунбака, поверившего как ребёнок страшным сказкам инуитской ведьмы, - у него одного за этим столом, за которым сидели заслуженные герои, хватило мужества высказаться против убийства.
- Отсрочить наказание я готов, - согласился Фицджеймс. - Облегчить - нет.
Теперь я понимал, почему с самого начала Фицджеймс заговорил с Крозье о переводе - моём или Корнелиуса. Развести нас по разным кораблям, чтобы я не присутствовал во время наказания и не мог вмешаться, чтобы я даже не знал, когда оно произойдёт, и чтобы все члены команды, которые знали Корнелиуса, не присутствовали тоже... Хитро. Но не слишком. Потому что для того, чтобы убить Корнелиуса, нужно начать с меня и никак иначе.
Это было простой и ясной мыслью, всеобъемлющей и не оставляющей места для страха, сомнений или иного исхода: я не позволю. Не позволю тебя убить.
- На этом объявляю совещание закрытым, - подытожил сэр Джон.
Спасибо мистеру Гудсеру за отсрочку.
За это это время можно всё изменить.
Игра закончилась часу в седьмом утра, а всё равно "как уже всё?!". Кинули D100+20 на забарывание Туунбака и выживаемость группы, которая покинет корабли. Потом на выживаемость Хикки. Оба раза 93. (Хотя мне по большому счёту пофиг на кубики, я всяко сторонник всеобщего уползания.))
Немного послушав, что у кого было, с мыслью "и эти люди запрещали нам ковыряться в носу" (кто-то травил сэра Джона грибами, кто-то убил Коллинза и свалил на медведя, кто-то скрыл признание инуитки в порче банок - а пороть будут нас)), я пошёл собираться, поскольку до следующей игры у меня оставались считанные часы. Вернул Северину не пригодившиеся булавки - так и не успели заняться скалолазанием(тм), что, впрочем, никого не спасло.
Большой мрр Беркане, которая подвезла нас с Северином до метро. Джеймс и Корнелиус уехали в рассвет на Туунбаке Доставив спящего Северина до Китай-города, я поехал домой, чтобы пару часов поспать, собраться и отправиться на Эмилию, отчёт с которой, конечно, впереди.
Итоги и благодарностиЛюблю, умею, практикую играть про выход вверх. Никогда не надоест (тем паче что не везде получается). Хикки мог канонично принести Джеймса в жертву Туунбаку (что тоже по-своему красиво), но пусть лучше они вдвоём доберутся до Гавайев. Хотя это, безусловно, будет нелёгкий путь - а кому в этой нашей Арктике легко?..
Когда мастера рассказывали, что Туунбак, как дементор, "высасывал" с корабля радость и счастье, мой внутренний Джеймс сказал "ахаха, моё счастье Туунбаку не забрать". Он не отчаивался даже в самые тёмные моменты, потому что "пока мы оба живы - ещё не всё потеряно".
Если бы Корнелиус не выжил, Джеймс бы, наверное, пошёл и съелся Туунбаком. Полагаю, одной из причин выживаемости Хикки станет то, что Фейрхольм ещё поваляется в ногах у сэра Джона и Фицджеймса в духе "Если вы вправду считаете меня хорошим человеком, то понимаете, что если из-за меня умрёт другой человек и я буду с этим жить - это слишком жестокое наказание, много хуже смерти". И сумеет вымолить хотя бы по 30 плетей на каждого. Сэр Джон ведь добрый, да?.. Потому что если нет, прочие методы спасения будут уже нелегальными и наверняка закончатся для Джеймса фатально (хотя, быть может, это и спровоцирует бунт, толпе нужны мученики)). В общем, играть... как это обозвать?хикхольм? - всё равно что опять играть хоукандерс, в самом деле: рано или поздно все захотят тебя убить, чтобы предотвратить канон.
При всём этом Джеймс - не то чтобы совсем положительный персонаж. Ему не приходило в голову просто убить ни инуитку, ни Ирвинга, в силу отсутствия привычки решать проблемы насилием, - но если бы остро встал вопрос "жизнь кого-то или жизнь Корнелиуса", выбор был бы очевиден: он положил бы кого угодно. Сожалел бы, но положил.
Не перестаю радоваться тому, как толпа натуралов прохлопала испортившую консервы инуитку. У Джеймса в этом отношении было преимущество: у него спермотоксикоза не было А на самом деле - во-первых, Джеймса ни разу не привлекали мужчины до Корнелиуса, да и сейчас не привлекают, так что он, можно сказать, хиккисексуал. А во-вторых, у меня нет никаких претензий к поклонникам леди Безмолвной - они и в каноне вели себя точно так же. Джеймс же из того, что нашёптывал Туунбак, не напирал только на то, что инуитка безумна - потому что он к ней и близко не приближался, не общался и её приходов не видел.
Что же до каноничного эпизода с застукавшим любовников Ирвингом, то в моём загрузе его не было, а я забыл уточнить; поскольку в некоторых деталях мы шли не по канону, я решил, что спалимся мы уже на игре. Когда оказалось, что эпизод таки был, пришлось импровизировать - не люблю в такие вкусные игровые моменты перекидываться в оленя. Жаль только, что непосредственно наказание в игру уже не влезло и погоны не полетели. Кстати! А они полетят? Или Фейрхольма всё-таки оставят лейтенантом?
А что Джеймс глупо попался - тоже логично. (То, что я люблю вестись на "глюки" и следовать мастерской установке "всё обострять!" - обоснуй игроцкий, а мы сейчас о персонажном.) Как говорится, хочешь жить - умей вертеться, чтобы увернуться - нужно притвориться, а он притворяться не умеет, ему проще хоть под пули, но самим собой...
Спасибо мастерам - Владу и Мине! За движуху, атмосферу, стекло и бесценную возможность пофиксить канон. За яркую, запоминающуюся и эмоциональную игру с полным погружением.
Спасибо Северину за Корнелиуса Ну, я не знаю, как описать, насколько это здорово, когда он... такой - деятельный и беспокойный, улыбающийся и понимающий, немного безумный и в то же время рассудительный, искренний и переменчивый. Спасибо за все до- и послеигровые песни-стихи-визуал-обсуждения - не припомню, когда у меня в последний раз была такая игроцко-партнёрская отдача, обычно я тихо варюсь в своём котле и не навязываюсь. Это чертовски ценно.*-*
Спасибо Мине за Фицджеймса! Очень сложный клубок ощущений он оставил Фейрхольму - такой "отец солдатам", который нежно спустит с тебя шкуру "ради твоего блага" и который тебя, дурака, вот так на самом деле любит, а ты его разочаровываешь всем собой. Хорошо, что Джеймс к излишней рефлексии не склонен - он просто всё больше выходит из-под обаяния Фицджеймса, но до последнего будет делать вид, что они по-прежнему на одной стороне.
Спасибо Алёне за Крозье! Он был очень... настоящим Крозье - держащим себя в руках в любой ситуации, последовательным, рациональным и внушающим огромное уважение. На него хотелось равняться, на него можно было опереться, в нём было и есть много честной веры и такта.
Спасибо Нике за сэра Джона! Я очень рад, что Франклин был у нас адекватнее, чем в каноне. Было видно, как ему нелегко, какой он... старомодный капитан, для которого главное - быть настоятелем плавучего монастыря, а уже потом - лидером и командиром. Во время его последней речи Джеймс почему-то очень чётко ощутил, хоть это и не проговаривалось, что сэр Джон останется на Эребусе, когда остальные уйдут, - потому что иначе просто невозможно.
Спасибо Рю за Ирвинга! И поздравляю с первым положительным персонажем. Хотя с точки зрения Джеймса тут ведь как: всё-таки двоих человек чуть не подвёл под петлю. Но - определённо lawful good.
Спасибо Луару за Литтла! Своим рвением натуралиста он Джеймса даже немного подбешивал.)
Спасибо Наташе за Блэнки и Вике за Гудсера - островкам эмпатии и жертвенности в нашей суровой Арктике. Такие разные, так по-разному уязвимые и несгибаемые одновременно. Незаметные огоньки, на которых в сущности держится очень-очень многое.
Спасибо Гобе за Ле Висконта - вот кто остался terra incognita с его суеверностью и молитвами.
Спасибо Беркане за Туунбака и голоса в голове! Спасибо Ярхэ за стрёмную Безмолвную, которая смотрела на белых смертных как на туунбачье дерьмо!
Теперь очень хочется сходить в исход В смысле - поиграть в пеший поход через вечную мерзлоту, с холодом и голодом, с "поделиться последней печенькой или втихаря сожрать собаку", с Туунбаком, подъедающим тех, кто отчаялся и отстал... В этом месте уместно сказать, что проще фичок написать, и я даже соглашусь.)
В два лагеря поиграть хочется тоже. Чтобы в одном лагере субординация дисциплина порядок обед по расписанию чтение устава по ролям, а в другом - анархия содомия каннибализм никаких чинов все равны и только Хикки равнее. Обычно игра в два противоположных лагеря заканчивается зарницей, но тут все друг другу не враги, а многие даже товарищи, а некоторые ещё и джентльмены, - в общем, в большинстве не станут стрелять на поражение с первого взгляда, а вот переговоры явно будут оч-чень непростыми. Делёжка ресурсов, переманивание друг друга на свою сторону, мелкие диверсии, захват пленных, припомнить друг другу былые обиды или забыть их... Может быть вкусно.
- Вот как. Продолжайте, лейтенант.
- Я расскажу, как всё было, сэр, - Ирвинг не нуждался в подбадривании и излагал с явным удовольствием, делая паузы для большего эффекта. - Около двух недель назад я спустился в трюм. И застал там лейтенанта Фейрхольма. С другим человеком. Они занимались содомией.
- Я помню, как мы с вами столкнулись в трюме, лейтенант, - кивнул я. - Но мне казалось, что тогда мы с вами всё обсудили. Я объяснил, что искал свой шейный платок, а вам померещилось...
- Вам не давали слова, Фейрхольм. Лейтенант, кто был вторым человеком?
- Мистер Хикки, сэр. Когда я их окликнул, они вышли, на ходу поправляя штаны, и несли какую-то чушь о том, что в штанину залезла крыса или вроде того...
- Заметьте, лейтенант, - примирительно проговорил я, - Что я ни в чём вас не подозревал и не подозреваю. Я с самого начала считал, что слова мистера Коллинза в отношении вас были ошибкой или клеветой. Однако вы продолжаете обвинять меня чёрт знает в чём.
- Обвинять? - Ирвинг распахнул на меня самые невинные глаза. - Я всего лишь говорю правду.
- Вы ничего не видели. В трюме было темно.
- Помолчите, Фейрхольм! У вас будет возможность высказаться.
- Прошу прощения, сэр. Я готов ответить за то, в чём действительно виновен, но не хочу отвечать за то, чего не совершал.
- И в чём же вы виновны?
- В том, что не доложил о словах мистера Коллинза, сэр. Спускаться же в трюм уставом не запрещено.
- Чем вы занимались в трюме, лейтенант?
- Я уже говорил. Искал свой шейный платок, сэр.
- Вы искали его в штанах? - ядовито вставил Ирвинг.
- Сдались вам мои штаны!..
- А что делал в трюме мистер Хикки?
- Он согласился мне помочь. У нас как раз погасла свеча, и мы смеялись, пытаясь найти выход на ощупь и натыкаясь друг на друга, когда в трюм спустился лейтенант Ирвинг. Он услышал нас и, видимо, сделал такие странные выводы.
- И часто вы теряете платки в трюме, лейтенант? - продолжал Фицджеймс. - Не припомню, чтобы я часто отправлял вас с поручениями в трюм.
- В первый раз, сэр. И искал по всему кораблю.
Около недели назад я действительно потерял свой платок, но поиск не дал результатов. Должно быть, я оставил его там, где порыв ветра мог вынести его на верхнюю палубу и смешать со снегом.
- А нашли в трюме?
- Нет, сэр, не нашёл.
- После того случая я говорил с мистером Хикки, сэр, - пропел Ирвинг, видимо почуяв, что я не собираюсь сдавать оборону. - Он ничего не отрицал.
Об этом разговоре Корнелиус мне не рассказывал - что могло означать, что Ирвинг врёт. Беспристрастный судья после такого утверждения пригласил бы самого мистера Хикки, чтобы тот подтвердил или опроверг его слова. Но куда там! Пока любые слова Ирвинга принимали за истину, мне было нечем крыть.
- Спасибо, лейтенант Ирвинг. Вам следовало доложить об этом раньше, но ваше положение всё же получше, чем положение лейтенанта Фейрхольма. Вы можете быть свободны.
Ирвинг удалился, весьма довольный собой, и дышать сразу стало легче. Больше он ничего не сможет испортить.
- Лейтенант Фейрхольм. Вы хоть понимаете, насколько нелепо звучат ваши оправдания?
Нет, не понимаю. Зато я бы охотно послушал оправдания лейтенанта Ирвинга - если, конечно, ему вообще пришлось доказывать свою невиновность чем-то, кроме ангельского взора.
- Мне не в чем оправдываться, сэр. Я искал шейный платок.
Фицджеймс нависал надо мной почти вплотную, так что мне приходилось откидывать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Если Крозье и оставался рядом, то его я уже не видел и не слышал.
- За содомию полагается смертная казнь, лейтенант. Не усугубляйте ваше положение ложью.
Кажется, в этот момент я страшно устал. Устал от презумпции виновности, устал бесплодно врать.
- Что ж, если вы в самом деле хотите услышать о том, что было, сэр...
- Да, пожалуйста.
Я набрал воздуха в грудь. Пусть повесят меня одного, раз уж я так глупо попался. Слабым утешением было то, что рано или поздно Ирвинг всё равно бы нас выдал, а сейчас у меня было бесценное преимущество: изложить свою версию событий без вмешательства Корнелиуса.
- Как старший по званию, я воспользовался своим положением и... оказал дурное влияние на мистера Хикки.
- Точно вы на него, а не наоборот?
- Совершенно точно, сэр.
- Быть такого не может. Вы просто его выгораживаете.
- Вы слишком хорошо обо мне думаете, сэр, - я изобразил благодарную улыбку, но говорил твёрдо.
- А мне кажется, вы думаете о себе слишком плохо. Вы же хороший мальчик, Фейрхольм.
- Может, я и хороший, но я простой человек, сэр. И то, что для вас и для лейтенанта Ирвинга может показаться чудовищным, - для нас, простых людей, почти в порядке вещей: на шахтах, или среди матросов на грузовых кораблях, там, где мужчины подолгу не видят женщин...
Теперь врать получалось легче и уверенней. Ложь во спасение окрыляла, я почти сам верил в то, что говорил.
- Я тоже давно не видел женщин, лейтенант.
- Я понимаю, сэр. Это было моментом пагубной слабости с моей стороны, и я полагал, что мистер Хикки... сможет мне в этом помочь. Но я ошибался.
- Ошибались?..
- Да, сэр. Мистер Хикки ничего мне не позволил. Он был возмущён, и мистер Ирвинг, вероятно, услышал нашу перепалку и сделал соответствующие выводы.
- Но почему снова мистер Хикки?!..
- "Снова", сэр?.. - я удивлённо приподнял бровь.
Фицджеймс снова и снова выдавал себя с головой. Как только Ирвинг произнёс фамилию Корнелиуса, коммандер словно вцепился в шанс повесить Хикки. Когда же я стал брать вину на себя, он был явно разочарован и надеялся меня переубедить. Теперь же он досадовал, что добыча ускользала у него из рук. Как можно взъесться на человека так сильно, чтобы желать его смерти?!..
- Что ж, вы оба получите плетей. Уставом предписывается виселица за совершение противоестественного полового акта, в этом же случае, если я верно понимаю, оный акт совершён не был, а было только намерение.
- Верно, сэр. Но это было только моё намерение, которое мистер Хикки не разделял и не должен за него отвечать.
- Не разделял? Вы хотите сказать, будто изнасиловали мистера Хикки?
- Нет, сэр. Я ведь уже сказал: он ничего мне не позволил. Он оттолкнул меня, а я не стал применять силу. Мистер Хикки - не соучастник, а жертва, и на его месте мог быть практически любой матрос.
- Что же он в таком случае делал с вами в трюме?
- Я обманул его, сэр. Как старший по званию я попросил его мне помочь, он спустился со мной в трюм, не зная о моих намерениях...
- И что мы с ними будем делать? - Фицджеймс наконец вспомнил о существовании Крозье и обернулся к нему. - Нужно решить, как развести их по разным кораблям. Я останусь либо с одним лейтенантом, либо без ледового лоцмана...
- Я могу поклясться, сэр, что более не позволю себе никаких преступных посягательств ни в отношении мистера Хикки, ни в отношении кого бы то ни было ещё, - сказал я.
Видимо, мы слишком долго торчали у входа в трюм, потому как сам сэр Джон пришёл нас искать.
- У вас всё в порядке, господа?
- У нас тут признание в акте содомии, сэр, - бодро доложил Фицджеймс.
- Не совершённом, - уточнил я.
- Как интересно, - произнёс сэр Джон, и выражение его лица сделалось сложным. - Расскажите.
Я кратко пересказал сэру Джону всё то, что уже изложил.
- Я понимаю, что сейчас стоит заниматься более важными проблемами, - добавил Фицджеймс. - Но лейтенант Ирвинг доложил нам об этом инциденте, и его нельзя было оставить без внимания.
- Каковы ваши отношения с лейтенантом Ирвингом, лейтенант Фейрхольм? - проницательно поинтересовался сэр Джон.
- Я не держу на него зла, сэр. Я даже могу сказать, что благодарен ему...
...За молчание. Которое длилось недолго. Теперь, когда оно закончилось, я затруднялся определить, что испытывал по отношению к тем, кто желал Корнелиусу смерти. Протягивать им руку, если они провалятся в полынью, точно не стану.
- Благодарны за то, что он вас выдал? - неожиданно откликнулся сэр Джон. - Это... даже слишком благородно. Вы можете идти, лейтенант.
- Спасибо, сэр.
Совершенно вымотанный, я вышел на жилую палубу. Я так долго стоял по стойке смирно, что колени у меня не сгибались.
- Что я пропустил, господа? - поинтересовался я, постаравшись найти в себе приподнятый тон.
- Инуитка напала на мистера Гудсера, - буднично сообщил доктор Стэнли. - Чуть его не убила.
- А я предупреждал! - воскликнул я. - Неужели нужно было дождаться кровопролития, чтобы понять, что она опасна... Как мистер Гудсер?
Но в качестве ответа на мой вопрос мистер Гудсер сам вышел из лазарета - осунувшийся, но живой.
- Вы в порядке? - ему я даже мог искренне посочувствовать. Дурак просто увлёкся девицей в мехах, наверняка подошёл слишком близко.
- Да, спасибо.
Теперь я отчаянно боялся одного: что командование пожелает поговорить с Корнелиусом, и он также захочет взять всё на себя. Тогда дело точно закончится виселицей. Необходимо было как можно скорее поговорить с ним и пересказать свою версию событий, чтобы мы не расходились в показаниях, - и так, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил.
Но Корнелиус, сидя на нижних ступенях лестницы, мирно беседовал... с лейтенантом Ирвингом. Значит, Ирвингу хватало наглости не только спокойно смотреть в глаза человеку, которого он только что старательно отправлял в петлю, но и выслушивать что-то, что он наверняка так же послушно принесёт в зубах начальству. А если я попробую вмешаться, Ирвинг сразу догадается о моих намерениях. Мне ничего не оставалось, кроме как ждать, когда они закончат разговор.
Никогда ещё в моей жизни время не тянулось так долго. Я не мог усидеть на одном месте и метался от одного края палубы к другому, меряя её быстрыми шагами. Наконец я не выдержал и воскликнул, в очередной раз проходя мимо Корнелиуса и Ирвинга:
- Да сколько можно секретничать!..
Они, вероятно, поняли меня по-своему, поскольку поднялись и оба направились прочь.
- Легче не стало!.. - прокричал я им вслед.
Мне представлялось, что они остановятся там же, где недавно был я, - у входа в трюм. Сам я испытал острое желание выйти на верхнюю палубу и полагал, что не помешаю им, если пройду мимо. Я думал только о том, чтобы немного побыть наедине с холодом и белизной, но когда я поднялся на палубу, там оказалось неожиданно людно: помимо Корнелиуса и Ирвинга там собралась добрая половина командования. Они курили, держась подальше от борта. Я хотел было проскользнуть между ними, извинившись, но меня остановил голос коммандера Фицджеймса:
- Фейрхольм! Куда без шапки?!
- Я ненадолго, сэр, только глотнуть воздуха.
- Немедленно вернитесь и наденьте шапку!
- Так точно, сэр.
Я добежал обратно до жилой палубы, напялил шапку, вновь выскочил на верхнюю палубу и прошёл вперёд к самому трапу. Метель почти улеглась, и свежий снег хрустел под ногами. Я поднял голову, глядя в чёрную бездну неба с неутомимыми зелёными волнами северного сияния, и дышал полной грудью. Я чувствовал себя необычайно свободным, как будто внутри меня какие-то детали, громоздившиеся вперемешку, встали на свои места. Как будто я наконец осознал, что было главным.
- Вы помните о том, что нельзя оставаться на верхней палубе одному, лейтенант?
- Я вас не задержу, - пообещал я. - Я уйду тогда же, когда и вы.
- Получается, я всех задерживаю?.. - Корнелиус поспешно докурил свою папиросу, и пришлось покидать палубу вслед за остальными, не успев вдосталь насладиться равнодушной ночной тишиной.
Я вернулся на жилую палубу. На варежках, которыми я опирался на заснеженные перила, налип снег, и я умыл им лицо и шею. От этого также сразу стало легче. Мысли перестали лихорадочно роиться, а сердце - бешено колотиться. А Корнелиус снова присел на ступени, но в этот раз был один. Я огляделся и, убедившись, что никто за мной не следит, подошёл к нему и встал рядом.
- Если бы ты не признался Ирвингу, он ничего бы не смог доказать... - прошептал я, хотя собирался начать с "Прости".
- Признался в чём? Мы с Ирвингом говорили о том, как спасти нас всех. Он же обещал, что эта тема не будет затронута.
Обсуждать судьбу корабля и экипажа он меня не пригласил. Значило ли это, что Ирвинг успел заронить в нём недоверие ко мне?.. Но это не имело значения, ничто не имело значения.
- Она уже затронута - спасибо Ирвингу. Но это не важно. Главное, запомни вот что: если спросят, скажи, что ты ничего мне не позволил. Иначе нас обоих повесят. Слышишь? Я заманил тебя в трюм, но ты меня оттолкнул, а Ирвинг услышал нашу перебранку. Ты понял?
Корнелиус посмотрел на меня снизу вверх и улыбнулся:
- Конечно. Ничего не было.
Самый огромный камень свалился с моего сердца. От такого бесконечного облегчения впору летать.
- Вот и хорошо. Да, ничего не было.
Если бы я знал, что мне предстоит умирать, я, быть может, сказал бы что-то ещё. О том, что ни о чём не жалею - ни о том, что попал в экспедицию на Эребус, ни о том, что встретил его, Корнелиуса Хикки. Что даже если бы я заранее знал, что всё закончится смертью, - я бы ни от чего не отказался. Потому что не так страшно умереть, когда в твоей жизни была такая улыбка, как жить, никогда её не увидев. Но я не сомневался, что выживу - ради того, чтобы он вновь мне улыбнулся, - и потому отошёл, опасаясь, что на нас обратят внимание: на палубе стало более людно.
Облегчение было так велико, что когда из лазарета прозвучал вопрос: "Есть ли у нас верёвка?" и кто-то притащил обрывок бечёвки, я подумал: коротковата.
Следом из лазарета вывели связанную Безмолвную. В её лице по этому поводу ничто не изменилось: оно оставалось всё таким же безучастным и равнодушным. Капитан Крозье вышел на середину палубы и заговорил о том, что многие поддались влиянию инуитских россказней и поверили в неуязвимого и вездесущего туунбака. Что медведь - не дух и не дьявол во плоти, и все голоса в голове - голоса наших собственных страхов. Мистер Гудсер и другие, стоявшие ближе к нему, угрюмо смотрели исподлобья, но я не мог поручиться, что все они раскаивались в своих заблуждениях.
Я не ожидал, что в моё отсутствие панический страх перед туунбаком достигнет таких масштабов, но подумал о том, что мой выпад против Ирвинга, когда меня словно чёрт дёрнул за язык, мог быть подстёгнут колдовством шаманки. Она находила слабые места и ворошила тёмные уголки души, чтобы погубить нас поодиночке, так же как медведь нападал на тех, кто отбивался от прочих. Но её власти здесь больше не было. Едва ли её повесят - она не была подданной Её Величества и не подлежала трибуналу, - но уж наверняка посадят под замок. Или отправят на все четыре стороны, когда мы разделаемся с её обожаемым туунбаком.
Окончив свою речь, капитан Крозье отошёл поговорить с доктором Стэнли, но говорили они достаточно громко.
- Это массовая истерия, - рассуждал доктор Стэнли, и в его неизменном хладнокровии было что-то успокаивающее. - Как в былые времена, например, люди выходили на улицы и начинали танцевать, пока не падали замертво. Но даже хорошо, что мы имеем дело с массовым явлением, а не помешательством отдельных людей...
Коммандера Фицджеймса не было видно, а меня так и подмывало задать ему странный вопрос: скоро ли наказание. Ожидание изматывает, особенно когда не знаешь, к чему готовиться. Меня не испугало бы любое количество плетей, но хотелось окончательно прояснить перед ним тот факт, что Корнелиус по всем человеческим законам не должен нести наказание вместе со мной. Даже если его имя просто прозвучит в связи с содомией, его положение среди матросов и солдат станет попросту опасным.
Время клонилось заполночь. Палуба пустела. Утомлённый Корнелиус задремал в кресле. Ирвинг попросил у лейтенанта Литтла его альбом, в котором тот рисовал то моржей, то пингвинов, скучая по южному полюсу, а затем и сам начал клевать носом, сидя на стуле. Дождавшись, пока на нас никто не будет смотреть, я укрыл Корнелиуса пледом. Он взглянул на меня, я шепнул: "Спи" и остался сидеть рядом. Я ещё ни разу не видел его спящим и, пожалуй, ещё ни разу не имел возможности смотреть на него так долго. И, что бы ни было впереди, этого было более чем достаточно для счастья.
Спи. Всё будет хорошо. Ну, за исключением того, что у нас теперь стало меньше продовольствия. Но когда сократят паёк, я отдам тебе половину своего. Если его не будет вовсе, я от себя кусок отрежу, но не позволю тебе голодать.
Сэр Джон велел всем собраться для окончания совещания. Корнелиус проснулся и встал - я подхватил упавший на пол плед. Офицеры сели за стол; сэр Джон объявил, что люди имеют право знать правду о намеренной порче консервов, и об этом будет объявлено. И диверсанты будут обезоружены тем, что их поступок будет назван своим именем, и они будут знать, что навредили своим же товарищам и самим себе. Сказал, что будет честен перед командой и не станет скрывать приготовлений к отступлению с кораблей. Когда он договорил, слово взял коммандер Фицджеймс.
- Несмотря на то, что сегодня мы столкнулись со многими трудностями и нам многое предстоит сделать, не стоит забывать и о дисциплине. За этот день два человека совершили серьёзные проступки, за которые понесут заслуженное наказание. Лейтенант Джеймс Фейрхольм за измену, неповиновение приказам... - и он перечислил ещё что-то, имеющее мало ко мне отношения, - Приговаривается к двадцати плетям.
- Позвольте мне одну просьбу, сэр, - заговорил я, решив заручиться вниманием свидетелей.
- Говорите, лейтенант.
- Я прошу в связи с причиной моего наказания не упоминать имени другого человека, ни в чём не виновного, дабы его не скомпрометировать...
- Вы бы лучше о себе позаботились, Фейрхольм, - прервал меня Фицджеймс, отмахнувшись. - Ледовый лоцман Корнелиус Хикки за измену, подстрекательство к мятежу... приговаривается к сорока плетям. Оба наказания будут приведены в исполнение завтра. Также мистер Хикки будет временно переведён на Террор.
- Переведён в каком качестве? - уточнил капитан Крозье.
- В качестве пациента вашего лазарета, я полагаю. Очень... долгого пациента.
Сорок?!.. Мне казалось, я ослышался. Потому что, если я не ослышался, почему его никто не поправил?..
- Разрешите обратиться, сэр, - мистер Гудсер обрёл дар речи раньше, чем я. - Но сорок плетей - это слишком много. Он может этого не пережить.
- Мистер Гудсер прав, сэр, - подтвердил доктор Стэнли. - Я должен предупредить, что в наших условиях риск летального исхода крайне велик. Вы уверены, что готовы лишиться ледового лоцмана?
- Спасибо, доктор Стэнли, я это знаю. Но вам не известны преступления мистера Хикки. По уставу он заслуживает виселицы. Поэтому сорок плетей - вполне справедливое наказание.
- Простите, сэр, но я поддержу мистера Гудсера, - произнёс я. - И прошу вас не только о справедливости, но и о милосердии.
- И я прошу вас принять во внимание, сэр, - добавил мистер Гудсер, - Что мистер Хикки ранен. И отсрочить или облегчить наказание.
Чёрт побери, а в этом парне была смелость. И была совесть. У этого парня, испугавшегося туунбака, поверившего как ребёнок страшным сказкам инуитской ведьмы, - у него одного за этим столом, за которым сидели заслуженные герои, хватило мужества высказаться против убийства.
- Отсрочить наказание я готов, - согласился Фицджеймс. - Облегчить - нет.
Теперь я понимал, почему с самого начала Фицджеймс заговорил с Крозье о переводе - моём или Корнелиуса. Развести нас по разным кораблям, чтобы я не присутствовал во время наказания и не мог вмешаться, чтобы я даже не знал, когда оно произойдёт, и чтобы все члены команды, которые знали Корнелиуса, не присутствовали тоже... Хитро. Но не слишком. Потому что для того, чтобы убить Корнелиуса, нужно начать с меня и никак иначе.
Это было простой и ясной мыслью, всеобъемлющей и не оставляющей места для страха, сомнений или иного исхода: я не позволю. Не позволю тебя убить.
- На этом объявляю совещание закрытым, - подытожил сэр Джон.
Спасибо мистеру Гудсеру за отсрочку.
За это это время можно всё изменить.
Игра закончилась часу в седьмом утра, а всё равно "как уже всё?!". Кинули D100+20 на забарывание Туунбака и выживаемость группы, которая покинет корабли. Потом на выживаемость Хикки. Оба раза 93. (Хотя мне по большому счёту пофиг на кубики, я всяко сторонник всеобщего уползания.))
Немного послушав, что у кого было, с мыслью "и эти люди запрещали нам ковыряться в носу" (кто-то травил сэра Джона грибами, кто-то убил Коллинза и свалил на медведя, кто-то скрыл признание инуитки в порче банок - а пороть будут нас)), я пошёл собираться, поскольку до следующей игры у меня оставались считанные часы. Вернул Северину не пригодившиеся булавки - так и не успели заняться скалолазанием(тм), что, впрочем, никого не спасло.
Большой мрр Беркане, которая подвезла нас с Северином до метро. Джеймс и Корнелиус уехали в рассвет на Туунбаке Доставив спящего Северина до Китай-города, я поехал домой, чтобы пару часов поспать, собраться и отправиться на Эмилию, отчёт с которой, конечно, впереди.
Итоги и благодарностиЛюблю, умею, практикую играть про выход вверх. Никогда не надоест (тем паче что не везде получается). Хикки мог канонично принести Джеймса в жертву Туунбаку (что тоже по-своему красиво), но пусть лучше они вдвоём доберутся до Гавайев. Хотя это, безусловно, будет нелёгкий путь - а кому в этой нашей Арктике легко?..
Когда мастера рассказывали, что Туунбак, как дементор, "высасывал" с корабля радость и счастье, мой внутренний Джеймс сказал "ахаха, моё счастье Туунбаку не забрать". Он не отчаивался даже в самые тёмные моменты, потому что "пока мы оба живы - ещё не всё потеряно".
Если бы Корнелиус не выжил, Джеймс бы, наверное, пошёл и съелся Туунбаком. Полагаю, одной из причин выживаемости Хикки станет то, что Фейрхольм ещё поваляется в ногах у сэра Джона и Фицджеймса в духе "Если вы вправду считаете меня хорошим человеком, то понимаете, что если из-за меня умрёт другой человек и я буду с этим жить - это слишком жестокое наказание, много хуже смерти". И сумеет вымолить хотя бы по 30 плетей на каждого. Сэр Джон ведь добрый, да?.. Потому что если нет, прочие методы спасения будут уже нелегальными и наверняка закончатся для Джеймса фатально (хотя, быть может, это и спровоцирует бунт, толпе нужны мученики)). В общем, играть... как это обозвать?
При всём этом Джеймс - не то чтобы совсем положительный персонаж. Ему не приходило в голову просто убить ни инуитку, ни Ирвинга, в силу отсутствия привычки решать проблемы насилием, - но если бы остро встал вопрос "жизнь кого-то или жизнь Корнелиуса", выбор был бы очевиден: он положил бы кого угодно. Сожалел бы, но положил.
Не перестаю радоваться тому, как толпа натуралов прохлопала испортившую консервы инуитку. У Джеймса в этом отношении было преимущество: у него спермотоксикоза не было А на самом деле - во-первых, Джеймса ни разу не привлекали мужчины до Корнелиуса, да и сейчас не привлекают, так что он, можно сказать, хиккисексуал. А во-вторых, у меня нет никаких претензий к поклонникам леди Безмолвной - они и в каноне вели себя точно так же. Джеймс же из того, что нашёптывал Туунбак, не напирал только на то, что инуитка безумна - потому что он к ней и близко не приближался, не общался и её приходов не видел.
Что же до каноничного эпизода с застукавшим любовников Ирвингом, то в моём загрузе его не было, а я забыл уточнить; поскольку в некоторых деталях мы шли не по канону, я решил, что спалимся мы уже на игре. Когда оказалось, что эпизод таки был, пришлось импровизировать - не люблю в такие вкусные игровые моменты перекидываться в оленя. Жаль только, что непосредственно наказание в игру уже не влезло и погоны не полетели. Кстати! А они полетят? Или Фейрхольма всё-таки оставят лейтенантом?
А что Джеймс глупо попался - тоже логично. (То, что я люблю вестись на "глюки" и следовать мастерской установке "всё обострять!" - обоснуй игроцкий, а мы сейчас о персонажном.) Как говорится, хочешь жить - умей вертеться, чтобы увернуться - нужно притвориться, а он притворяться не умеет, ему проще хоть под пули, но самим собой...
Спасибо мастерам - Владу и Мине! За движуху, атмосферу, стекло и бесценную возможность пофиксить канон. За яркую, запоминающуюся и эмоциональную игру с полным погружением.
Спасибо Северину за Корнелиуса Ну, я не знаю, как описать, насколько это здорово, когда он... такой - деятельный и беспокойный, улыбающийся и понимающий, немного безумный и в то же время рассудительный, искренний и переменчивый. Спасибо за все до- и послеигровые песни-стихи-визуал-обсуждения - не припомню, когда у меня в последний раз была такая игроцко-партнёрская отдача, обычно я тихо варюсь в своём котле и не навязываюсь. Это чертовски ценно.*-*
Спасибо Мине за Фицджеймса! Очень сложный клубок ощущений он оставил Фейрхольму - такой "отец солдатам", который нежно спустит с тебя шкуру "ради твоего блага" и который тебя, дурака, вот так на самом деле любит, а ты его разочаровываешь всем собой. Хорошо, что Джеймс к излишней рефлексии не склонен - он просто всё больше выходит из-под обаяния Фицджеймса, но до последнего будет делать вид, что они по-прежнему на одной стороне.
Спасибо Алёне за Крозье! Он был очень... настоящим Крозье - держащим себя в руках в любой ситуации, последовательным, рациональным и внушающим огромное уважение. На него хотелось равняться, на него можно было опереться, в нём было и есть много честной веры и такта.
Спасибо Нике за сэра Джона! Я очень рад, что Франклин был у нас адекватнее, чем в каноне. Было видно, как ему нелегко, какой он... старомодный капитан, для которого главное - быть настоятелем плавучего монастыря, а уже потом - лидером и командиром. Во время его последней речи Джеймс почему-то очень чётко ощутил, хоть это и не проговаривалось, что сэр Джон останется на Эребусе, когда остальные уйдут, - потому что иначе просто невозможно.
Спасибо Рю за Ирвинга! И поздравляю с первым положительным персонажем. Хотя с точки зрения Джеймса тут ведь как: всё-таки двоих человек чуть не подвёл под петлю. Но - определённо lawful good.
Спасибо Луару за Литтла! Своим рвением натуралиста он Джеймса даже немного подбешивал.)
Спасибо Наташе за Блэнки и Вике за Гудсера - островкам эмпатии и жертвенности в нашей суровой Арктике. Такие разные, так по-разному уязвимые и несгибаемые одновременно. Незаметные огоньки, на которых в сущности держится очень-очень многое.
Спасибо Гобе за Ле Висконта - вот кто остался terra incognita с его суеверностью и молитвами.
Спасибо Беркане за Туунбака и голоса в голове! Спасибо Ярхэ за стрёмную Безмолвную, которая смотрела на белых смертных как на туунбачье дерьмо!
Теперь очень хочется сходить в исход В смысле - поиграть в пеший поход через вечную мерзлоту, с холодом и голодом, с "поделиться последней печенькой или втихаря сожрать собаку", с Туунбаком, подъедающим тех, кто отчаялся и отстал... В этом месте уместно сказать, что проще фичок написать, и я даже соглашусь.)
В два лагеря поиграть хочется тоже. Чтобы в одном лагере субординация дисциплина порядок обед по расписанию чтение устава по ролям, а в другом - анархия содомия каннибализм никаких чинов все равны и только Хикки равнее. Обычно игра в два противоположных лагеря заканчивается зарницей, но тут все друг другу не враги, а многие даже товарищи, а некоторые ещё и джентльмены, - в общем, в большинстве не станут стрелять на поражение с первого взгляда, а вот переговоры явно будут оч-чень непростыми. Делёжка ресурсов, переманивание друг друга на свою сторону, мелкие диверсии, захват пленных, припомнить друг другу былые обиды или забыть их... Может быть вкусно.