ПожизнякПосле спектакля проработав и прооравшись до утра и поспав пару часов, я подхватил рюкзак с двумя прикидами и поехал на Домодедовскую. Уже собравшиеся там игроки вызывали такси, а я и д-р Мюррей отправились ловить автобус. Доехали с комфортом и без пробок, обсуждая персонажей, виды за окном живописно тонули в тумане. Пока пробирались от остановки по коварной скользкой слякоти, такси с остальными игроками проехало мимо нас. На едва замёрзшем прудище уже ловили рыбу, Карл! Никогда не понимал этих людей. Напротив коттеджа объедала рябину большая стая никуда ещё не улетевших белобрюхих дроздов.
Уже на месте я осознал, что забыл, во-первых, сапоги (и играл традиционно в носках), во-вторых - перчатку на Уэсли (и позаимствовал одну из перчаток на Марека). Быстро вкусил оладушек, переоделся, получил аусвайс и письма, заправил правую руку за пояс и стал ждать начала. Стартовали всего часом позже запланированного, у всех было время перезнакомиться, помериться размерами стад и дать имена сюжетообразующим крупным рогатым скотам.
До четырёх я честно играл в корову, потом мы с сестрой выиграли суд, и некоторое время простым смертным играть, к сожалению, было не во что. Офицеры пробегали мимо со сложными лицами и до народа не снисходили, а народ мирно пережёвывал одни и те же темы разговора, пока не жахнуло. И разом открылась бездна, полная некромантии (пошутили до игры про blood magic, дошутились) и шпионов. Поучительная история о том, что бывает, если накрыть крышкой кипящую кастрюлю и сесть сверху
Я заявлялся на эту игру со словами "хочу быть против магии". Потому как я столько раз играл про-магических персонажей на играх по DA, что надо было сменить привычную и приятную пластинку и побыть в "тёмном блоке". Однако события сложились так, что даже симпатизирующий магии персонаж охренел бы. Ибо во всех волшебных сказках свершившаяся смерть неотменима, против смерти бессильны все маги и чародеи - может, потому, что отмена многое обесценивает? Сражаться и исцелять при помощи магии, как в DA, - это одно, а поднимать мёртвых - совсем другое. Так что разговоры о бессмертной душе были у меня после обеих игр минувших выходных. Но обо всём по порядку.
Уэсли Эванс потерял из-за магии всё или почти всё (пролог и эпилог разом)
Семья Эванс была довольно зажиточной, но большую часть домашних животных забрали на нужды армии, расплатившись расписками, которые неведомо когда окупятся. Уэсли не роптал - он был патриотом и хотел сражаться за независимость Америки, как и двое его друзей, Джеймс и Элфрид. За пару лет до игры Уэсли и Джеймс ушли добровольцами на войну, а Элфрид остался помогать в трактире тётушки. Перед этим Уэсли решился сделать предложение Маргарет. Они росли вместе - трое парней и Маргарет, Уэсли был ей как брат, так что она слегка офигела и послала его далеко.
На войне Уэсли потерял лучшего друга. После спектакля по Крабату эта часть анамнеза стала довлеть для меня особенно сильно. Вдова Джеймса Вильгельмина, последовавшая за ним на фронт, говорила всем, что он погиб на дуэли. И только Уэсли в ответ на осторожные расспросы она сказала, что Джеймса казнили по обвинению в дезертирстве. Но, зная Джеймса, он ни за что бы в это не поверил.
На войне Уэсли потерял правую руку. Он не сомневался, что рана - магического происхождения: пулю можно было бы вынуть, но неведомая дрянь, прошившая его запястье, стала распространяться вверх по руке. Полковой медик радостно предложил руку отрезать, и Уэсли шарахнулся от него далеко и с тех пор всех врачей обходил по широкой дуге. Рука отсохла. Без руки Уэсли не мог заниматься сельским хозяйством - интересом всей его жизни. Он продолжал выписывать фермерский вестник, не применяя почерпнутые оттуда передовые знания на практике. Без руки ему нечего было вновь предложить Маргарет вместе с сердцем - какая девушка посадит к себе на шею калеку?
Чтобы было не совсем днище, мы с Лизой перед игрой договорились, что наши родители не умерли, а уехали к родственникам. Почему оба - возможно, потому, что кто-то уважать себя заставил и есть надежда на наследство. К началу игры Уэсли старался не слишком быть обузой - что было сложно, ведь с одной рукой даже дров не наколоть, - не злоупотреблять вином и картами и следить за новостями.
Потом Уэсли потерял и то, за что сражался. Когда воспринимаешь магию как происки врага, можно опереться на своё командование, но когда вся армейская и политическая верхушка оказывается сплошь замазанной в колдовстве, когда видишь, что рыба гниёт с головы, - опираться не на кого. Уэсли хотел видеть свободную Америку, а не Америку, продавшуюся дьяволу. И отступать некуда: Англия, Франция, Германия - везде так или иначе магия уже правит бал.
Как это ни странно для человека, который никогда не был глубоко верующим, - вера осталась единственным, что Уэсли не потерял и что удержит его на плаву. Как бы ни менялся мир вокруг него, вера позволит видеть неизменную грань между допустимым и недопустимым. Убивать магов он не пойдёт - это тоже недопустимо, - но и без этого, думаю, долго не проживёт.
Отчёт отперсонажныйВиктория оставалась нашей единственной кормилицей. Когда пришла пора очередной случки, мы решили поправить финансовое положение и отдали последние сбережения за чемпиона Цезаря. Будущего телёнка уже обещали покупателю, заключив контракт, и стали ждать своей очереди. Но всё пошло не так. Накануне вечером пастух сообщил нам, что застал с Викторией одного из быков соседа Торвальдсона, Уинстона, и прежде чем быка увели, он успел сделать своё грязное дело. Теперь случка с Цезарем не имела никакого смысла, но возвращать нам деньги его хозяева отказывались. Сделка с продажей телёнка также срывалась - его можно будет продать только на мясо, по весу. С учётом потерянного на случке - всё равно кормить себе в убыток.
Сказать, что я рассердился на Патрика, не уследившего за своим быком, - ничего не сказать. С вечера только Элфрид и Маргарет, заходившие помочь нам с Делайлой по хозяйству, могли слышать, как я грозился кастрировать Торвальдсона вместе с его Уинстоном. Маргарет обещала с Патриком поговорить. Наутро мы с сестрой отправились в кабак при постоялом дворе, где в такое время суток вернее всего можно было застать Торвальдсона. Сразу же за порогом стало заметно, как в кабаке прибавилось гостей. Некая леди вызвала переполох, споткнувшись на лестнице в богатом платье, в котором впору было приходить в салон. В зале мелькали и дамы, и конгрессмены, и синие мундиры офицеров, и модные костюмы торговцев, остановившихся здесь, по их словам, совершенно случайно. Такого количества проезжих у нас ещё ни разу не было.
Некоторое время царили шум и суматоха. Кто-то поставил всем присутствующим пива за свой счёт - выпить за нашу славную армию. На глазах у всех произошло трогательное воссоединение конгрессмена Лоуренса с его сыном, вернувшимся из английского плена. Радостные события омрачило и событие тревожное - до кабака добрался раненый гражданский. Фронт был не настолько близок, а разбойников в наших краях отродясь не водилось. Может, дуэль? Женщины были обеспокоены, хоть я и уверял их, что даже если придут англичане, мы сумеем дать им отпор.
Торвальдсона я оторвал от свежей газеты. Я немного уже остыл и потому вежливо поинтересовался, не желает ли он что-нибудь сказать нам с сестрой. Патрик подтвердил, что его работники не уследили и дверца загона Уинстона осталась открытой. Однако он имел наглость утверждать, что Уинстон - не такой уж плохой бык, хоть и не выставлялся на ярмарках, и что ублюдка от Уинстона он готов купить, и даже по той цене, какую предлагали за телёнка от Цезаря, взяв на себя неустойку за расторжение контракта. Меня вовсе не устраивало, чтобы Патрик остался с телёнком, а мы остались с дыркой в бюджете - я хотел, чтобы он целиком возместил стоимость случки с Цезарем, сорвавшейся по его вине, а дальше мы сами решим, кому и почём продавать телёнка. Патрик стоял на своём. К счастью, я заметил за столиком конгрессмена от нашего округа, судью Эшкрофта, и устремился к нему.
- Господин судья, над нашей Викторией вероломно надругался его негодяй Уинстон.
- Сразу поясню, что Виктория - это наша корова, - добавила Делайла, - а Уинстон - соседский бык.
Я кратко изложил судье суть наших расходов и надежд и последствия свершившейся халатности, и он обещал, что в тот же день проведёт публичные слушания и рассмотрит наше дело, если мы не решим его миром. Делайла принялась подготовлять документы - свидетельство об оплате случки и нашу копию контракта на телёнка. Многие жители деревни нам сочувствовали, обещали высказаться на суде в нашу пользу и расспрашивали, в чём дело. Я рассказывал, что Уинстон не чета Цезарю, у коего было множество наград и о котором даже в газетах писали, и что невеликим утешением будет перенос случки на следующий год: где-то через год будет Цезарь, где-то будет Виктория, которая уже не так молода?..
Гости интересовались широким разнообразием прессы, которая лежала в свободном доступе в кабаке. Газеты доходили до нас с изрядным опозданием, новости успевали устареть, зато у нас была своя собственная газета, которую печатал Юджин Стивенс. Газеты читались вслух - грамотными для неграмотных, и мы могли гордиться таким культурным досугом. Вот только в газетах всё чаще писали сплошь о магии, так что хотелось только плюнуть и отложить. Я хотел показать гостям подборку памфлетов, но не успел: явился посыльный с письмом к конгрессменам. Их обступили, просили читать вслух. В письме говорилось о победе над вражескими войсками и о том, что взят некий город. Однако ликование было недолгим, поскольку автор письма продолжал об отступлении генерала Грина. Письмо предназначалось англичанам! Чья это была нелепая шутка?
Напряжение возросло, когда кому-то сделалось дурно в подвале, и все, кто спускался туда, чтобы оказать помощь, также демонстрировали признаки помрачения сознания. Я старался не пускать Маргарет, которая порывалась спуститься, боясь, что её мать осталась внизу. С пострадавшими случались галлюцинации, и странного толка: они как бы заново переживали самые страшные события в своей жизни. Агнес Тейлор также испытала приступ ужаса, хотя она в подвале не была, а лишь стояла на верху лестницы, как и я. Через несколько минут офицеры побывали в подвале и объявили, что опасность миновала. Эффект списывали на болотный газ, вот только болот в здешней местности не было, да и не может газ, подобно подземным водам, приходить и уходить.
Кто-то предположил, что дело в магии - и пастор, которого я сперва принял за профессора или адвоката, подтвердил, что это похоже на колдовство. Везде оно! О кашле, от которого страдал Уинстон-младший, доктор Тёрнер тоже сказал по секрету, что не простая это чахотка, а последствия магических воздействий в плену, которых он вылечить не смог бы. Я же сказал, что сперва Патрик магией увлекается, а потом у него быки бесятся. Торвальдсон ответил, что ни к чему всё на магию валить. Но что, если не магия, извращает законы природы? Пастор говорил о том же, о чём и я твердил местным жителям многократно, - что когда снег идёт посреди лета, это приводит к пагубным изменениям. Я добавлял, что в природе магии нету: ни звери, ни птицы, ни деревья ею не пользуются, а подчиняются естественному ходу вещей. И не человеку в него вмешиваться, самонадеянно утверждая, будто постиг замысел Творца. Но Патрик всё спорил, и я сомневался, что пастор переубедит за один день тех, кого я не переубедил за полгода.
Я подошёл познакомиться с дамами, и тут одна из них, с улыбкой подав мне руку, представилась как Китти Тилгман. Это была наша внучатая племянница Китти, которая пару лет назад написала, что её матушка скончалась и её взяла на воспитание тётка из Джорджтауна. С тех пор она писала весьма редко и ничего значительного не сообщала, но буквально давеча от неё пришло письмо, которое я в отсутствие матушки не стал вскрывать и о котором забыл рассказать Делайле, поскольку голова была занята проклятым быком. Китти сказала, что вышла замуж за подполковника Тилгмана по любви, состоит в патриотическом обществе, и жизнь её сложилась наилучшим образом; попросила позвать Делайлу. Это была радостная встреча, ведь в последний раз мы виделись детьми и могли вовсе не узнать друг друга. Китти представила нас остальным леди, сопровождавшим офицеров.
Ещё одно странное происшествие в копилку необъяснимого: потолок проломился, и со второго этажа рухнул Лоуренс-младший. К счастью, он никого не зашиб и сам отделался лишь синяками. Мог ли кто-то подпилить крепкие доски, мог ли кто-то пустить газ в подвал? Такие фокусы только магам под силу. Не иначе как в кабак пробрались британцы, проследив за нашими офицерами. Ещё и с Юджином что-то случилось - вроде припадка, хотя падучей он в жизни не страдал. Постепенно все, кому интересно было послушать о магии, собрались вокруг пастора. Несколько раз за тот день - как я о своём быке - он рассказал историю из своей молодости, когда он воевал и участвовал в подавлении индейских восстаний. История была о генерале, который велел подарить индейцам одеяла, заражённые оспой: привело это к тому, что эпидемия оспы вспыхнула в его собственном лагере. И я не раз говорил, что, используя магию на войне, мы наносим один удар по англичанам, а ещё один - по самим себе, и англичане от этого только выиграют. Магию необходимо изучать, но - как изучают болезни, чтобы знать, как защититься от неё немагическими средствами. Огнём пожара не потушить.
Пастор и сообщил нам о петиции против применения магии в армии, которую составил конгрессмен Лоуренс. Я пожелал немедленно подписать её. Пусть мы - всего лишь простые люди, пусть запрет боевого колдовства - лишь маленький шаг, - нужно было сделать хоть что-то, чтобы нас услышали. Агнес Тейлор также хотела подписать, даже будучи неграмотной. Она всё говорила, что мы с Джеймсом зря пошли на войну, что нам и при англичанах было хорошо; но когда я сказал, что сейчас мы можем сами выбирать свои законы, а будь у нас английский король, он бы повелел всем и каждому сызмала учиться магии, и никто не смог бы возразить, - тогда Агнес согласилась со мной. Осталось дождаться, пока мистер Лоуренс не освободится от прочих дел.
Чем ближе было время суда, тем чаще Делайла просила меня уступить Торвальдсону и согласиться на его предложение - видать, он совсем утомил бедняжку. Она боялась, что судья примет решение не в нашу пользу и мы останемся вовсе ни с чем, а отказавшись от суда, получим хотя бы достойную плату за телёнка. Я успокаивал её, что судья будет решать по справедливости, к тому же при помощи присяжных, а из деревенских никто не встанет на сторону Торвальдсона, у которого и так денег куры не клюют. Говорил, что даже если суд мы проиграем, Патрик обязан будет купить телёнка как честный человек, иначе ему никто руки не подаст. Может, я и упрямец, но если такие проступки безнаказанными оставлять, то все начнут своих быков распускать почём зря. Ещё Делайла говорила, что можно у Китти занять денег, ведь она теперь богатая жена офицера. Мне не хотелось пользоваться щедростью родственников, и я сказал, что мы обратимся к ней только в крайнем случае. Тем важнее было выиграть суд.
Подкараулив мистера Лоуренса, мы с Делайлой спросили его о петиции. Слегка удивлённый, он ответил, что петицию могут подписывать лишь члены общества, её сочинившего, и что мы можем составить собственный документ от лица сельской общины Фишхилл в поддержку этой петиции. Делайла сбегала за бумагой и чернильницей. Левой рукой я писал бы слишком коряво, потому писала Делайла - медленно, зато старательно. Мистер Лоуренс подсказывал, как правильно написать заголовок, затем дал переписать название общества - оно одно занимало три строчки! Наверное, и само общество было таким же большим и важным. Когда он сказал, что можно теперь написать от себя, я продиктовал: "Мы не хотим допустить произвола магии и в войсках, и в мирной жизни". Наконец, мистер Лоуренс спросил: если мы против магии, то за что мы? Что предложим взамен? Это был мудрый вопрос. Солдаты не должны были чувствовать, будто у них что-то отнимают, лишают преимущества перед англичанами. И мы подписали: "Мы победим и без магии!".
На готовый документ взглянул пастор, исправил ошибку в слове "победа" для вящей солидности и одобрил. Я очень гордился Делайлой - она никогда в жизни так много не писала и устала очень, зато получилось честно и серьёзно. Не какой-нибудь газетный памфлет, а документ, который будет подан всем конгрессменам. Я написал своё имя и расписался. Позвал Агнес Тейлор, Вильгельмину, Элфрида - неграмотные ставили крестики, а мистер Лоуренс сам записывал их имена. Только Маргарет отказалась подписывать. Элфрид удивился, но не я: мы с Маргарет уже не раз спорили из-за её любопытства к кружку "друзей американской магии", основанному Патриком. Потому я и хотел бы запрета на пропаганду магии в газетах - простые люди от скуки, от незнания начинали увлекаться магией, не понимая всей опасности этого занятия. Коготок увяз - всей птичке пропасть.
Вскоре судья Эшкрофт сделал два публичных объявления: во-первых, пригласил всех на судебные слушания, но, несмотря на вероятную нехватку присяжных, офицеры и другие когрессмены попросили разрешения не присутствовать, так как у них были иные срочные дела. Во-вторых, зачем-то озвучил своё личное мнение относительно магии. Он начал с метафоры про оружие, которую я за один только этот день так часто слышал от Патрика и других, что попросил говорить наконец не об оружии, а о магии. Ведь даже ребёнку понятно, что оружие человек создал своими руками и полностью контролирует, тогда как происхождение магии ему неизвестно, и её действие непредсказуемо. Говорил судья и ещё что-то такое же избитое, ему отвечали, Делайла пыталась увести меня, прося не злить судью. Я возражал, что против судьи ничего не имею, а лишь высказываю уже всем известное и не относящееся к делу. Закончилось всё тем, что конгрессмен Скайлер предложил провести после слушаний публичную дискуссию, на которой каждый сможет задать вопросы, с участием мага-теоретика, графа Шарли.
Этот граф, французский посол и член Конгресса, был занятным персонажем, которого я с удовольствием бы послушал. В газетах о нём писали разветвлённые сплетни, больше похожие на хвалебные оды. Не без любопытства я наблюдал, как дамы читали вслух длинную статью о графе, стоявшем от них в двух шагах и выслушивавшем все пассажи; к финалу его пришлось удерживать, чтобы он, видимо, не бросился на бедную газету и не порвал её в клочья. Не выдержав долее бремени славы, он удалился. На мой взгляд, в газетах было слишком много слов для одного-единственного графа - хватило бы и пары абзацев. Далее я не раз замечал, как он держится за руки с тем раненым, которого привели в начале дня, - тот с тех пор носил руку на перевязи. Было особенно неожиданно услышать, что этот его сердечный друг - издатель журнала "Друзей британской магии". Не слишком ли много теоретиков для одного-единственного кабака?
Однако граф Шарли почему-то не вызывал у меня опасений. Казалось, что его держат в Конгрессе только ради союза с Францией, хотя конгрессмен Лоуренс объяснил нам, что французы не так бесполезны, как кажутся, и без них нам было бы труднее справиться с англичанами - а ему я мог верить. Конечно, под власть короны Америка всё равно не пойдёт, будь она английская или французская. А опасаться я начал, когда в кабаке появилась ещё одна фигура в синем мундире. Женская фигура. Как только она обернулась, я сразу узнал Дебору. Она работала в нашем доме в прежние времена, когда мы ещё могли платить слугам, отличалась недюжинной силой и добрым нравом. А теперь у неё был пистолет, она была офицером! Мы с Делайлой были очень рады её видеть. Но Дебора возьми да скажи, что не только сражается за независимость, но и стала ведьмой. Дескать, у неё открылся дар.
Я не нашёлся, что ей сказать. Не смог произнести, что это не дар, а проклятие. Не успел попросить задуматься о том, как дорого он может ей обойтись - ведь я волновался о ней. Агнес Тейлор заголосила, что женщина в армии - это полный конец света, что женщинам брать в руки оружие грешно. Но Вероника Лассаль - дама, державшаяся от других дам особняком и, должно быть, прибывшая с пастором или конгрессменами, - пояснила ей, что о таком грехе в Писании нигде не сказано; напротив, в нём есть примеры женщин, с оружием в руках защищавших свою веру. То, что Дебора была ведьмой, гораздо больше всех взбудоражило. Иные даже фантазировали, не она ли была женой графа Шарли, раз в газетах писали, что он женился на самой простой американской девушке. Мне же по обмолвкам казалось, что супруга графа также присутствовала в кабаке, вот только женским обществом он пренебрегал.
Весь день, когда мне на глаза попадались офицеры, я думал о письме, лежавшем в моём нагрудном кармане. Письме от Джеймса, задержавшемся на почте из-за того, что адресовалось в мою военную часть, когда я, полгода назад, уже возвращался домой с ранением. Это письмо доставили мне около недели назад, и я не решался показать его даже Вильгельмине. В нём Джеймс бегло делился своими сомнениями - и хотя сомневаться ему было несвойственно, тут вопрос стоял остро. Он подозревал своего командующего, полковника Б., не много не мало - в измене, выражал намерение искать доказательства в пользу своей правоты или же ошибки и спрашивал моего мнения. Это письмо было как живой голос из прошлого, как будто Джеймс был ещё жив... И я чувствовал, что должен продолжить начатое им дело. Джеймсу, человеку безупречной честности, я мог верить как самому себе и думал, что офицеры также от него не отмахнутся. Высшее командование в нашей глуши - огромный шанс узнать правду.
С одной стороны, офицерам всё время было некогда, и я не знал, успею ли поговорить с кем-либо из них до суда. С другой - я колебался: что если этот кто-то окажется на стороне полковника Б.? Или самим полковником Б., чего доброго? Кому можно будет сказать откровенно, что Джеймса могли преследовать и казнить из-за его чувства справедливости, и даже если он пытался дезертировать, то у него могли быть на то веские причины? Кого выбрать? И я приглядывался. Вот подполковник Гамильтон объявил о своей помолвке с одной из дочерей конгрессмена Скайлера и принимал поздравления. Получилась очень красивая пара - и радостное событие, которое ещё долго будут вспоминать в Фишкилле. Конечно, я видел, что друзьями Гамильтона были и граф Шарли, и другие сторонники магии, - но от этого он ведь не переставал быть героем. К тому же измена полковника Б. ещё не означала, что он связался именно с английскими колдунами. А вот генерал Арнольд принимал от бостонского женского общества собранные в помощь армии средства - и Китти была среди тех, кто вручал ему чек. Генерал показался мне человеком приятным и понимающим.
Но прежде чем я смог испросить у того или иного офицера аудиенции, пришло время суда. Судья Эшкрофт попросил слуг созвать всех местных жителей и спросил, чьё дело будет рассматриваться первым. Агнес Тейлор уступила нам, сказав, что корова важнее всего. Мы с сестрой и Патриком сели за стол напротив судьи, Делайла протянула ему документы. Она же излагала нашу претензию к Торвальдсону, а я дополнял. Затем высказался Патрик - о том, что на его хозяйстве держится благосостояние деревни и потому каждый доллар на счету, что он готов нам помочь покупкой телёнка. Судья выслушал его, как мне показалось, несколько рассеянно и, упомянув прецедентное право, согласно которому ответственность за случку лежит на владельце быка, вынес вердикт, что Торвальдсон обязан выплатить компенсацию. Он даже не обратился к присяжным, лишь после спросив, могут ли они сказать что-то, что может быть им известно. Так мы выиграли дело о незаконном осеменении, и все нас поздравляли.
При этом мистер Эшкрофт произнёс очень важную вещь: что суд - это не торг. Не имеет значения, как много ты помогаешь: если ты виноват - нужно ответить, перед законом все равны. Если не признать вину и откупиться, в следующий раз ошибка может повториться. А так - впредь Патрик будет строже подбирать рабочих, а рабочие будут лучше следить за загонами. После слушания Патрик подошёл к нам и выразил надежду, что этот инцидент не станет стеной между нами и мы сохраним хорошие отношения. Я искренне ответил, что побег быка с каждым может случиться и мы, конечно, остаёмся друзьями. Патрик сказал, что по-прежнему заинтересован в покупке телёнка, и я обещал, что если родится бычок, то я с удовольствием продам его, а если тёлочка, то, быть может, и вовсе оставлю в нашем хозяйстве. Продавать телёнка на мясо мне уже расхотелось - пусть растёт рядом с родителями, по-семейному, по-соседски.
Настала очередь следующего дела - Агнес Тейлор против Юджина Стивенса. Юджин всё не появлялся, и стали волноваться, не припечатало ли его станком. За ним послали - он передал, что печатает газету и очень занят. Судья сказал, что раз газета для него важнее, то слушание можно провести в отсутствие истца. Однако Юджин всё-таки пришёл, и Агнес предстала перед судьёй, прихватив с собой Вильгельмину, которая явно была не в восторге от этой затеи, но не хотела лишний раз спорить со свекровью. Агнес рассказала, что когда-то подарила сыну на свадьбу фамильный сервиз, а после его смерти его имущество пошло на торги. Там Юджин и купил сервиз, хотя, по утверждению Агнес, должен был его узнать, так как бывал у Джеймса дома, и теперь отказывался его вернуть. На мой взгляд, покупка была вполне законной, и Юджин не обязан был терять деньги, хотя будь я на его месте, я выкупил бы сервиз для Вильгельмины. Я бы и теперь его выкупил, если бы мог заработать!
Юджин в свою защиту говорил, что увидел на распродаже интересный сервиз и вовсе его не узнал, и что согласен возместить половину стоимости. Судья Эшкрофт спросил, при каких обстоятельствах распродавалось имущество, и хотя и Вильгельмина, и я говорили, что это не имеет отношения к делу, он настаивал. Так Вильгельмина вынуждена была сказать, что её мужа обвинили в дезертирстве и конфисковали его имущество в пользу армии. Вслух, при всех - не знаю, каких сил ей это стоило. Но все присутствующие как один стали уверять судью, что это клевета или какая-то ошибка, что все мы знали Джеймса и он никогда не проявил бы трусость, никогда не пошёл бы на предательство. Судья обещал, что дело Джеймса Тейлора будет рассмотрено Конгрессом, а до тех пор сервиз оставался в руках Юджина. Я не знал, сможет ли Конгресс разобраться с тем, что было в ведении армии, но это было лучше, чем ничего. Оставалось только дать ход письму. Я поднялся наверх, чтобы найти кого-нибудь из офицеров, но наткнулся на Вильгельмину, одиноко сидящую в открытой пустой комнате. Мне не хотелось оставлять её одну после того, что ей пришлось пережить.
- С тех пор, как не стало Джеймса, я всё время чувствую беспомощность.
- Моя беспомощность тоже всегда со мной, - я пожал плечом, единственным, что ещё чувствовал от правой руки. - Но мы можем сделать хоть что-то. Даже самая малость уже может что-то изменить. Капли точат камень.
После смерти Джеймса Вильгельмина потеряла веру во всё, даже в бога. Говорила, что если бы бог был милосерден, он бы этого не допустил. А мне ничего не оставалось, кроме как верить, и я обещал, что поговорю с генералом Арнольдом или с Гамильтоном, расскажу о Джеймсе, и они обязательно восстановят его доброе имя. И в газетах ещё напишут о нём как о забытом герое - а если не напишут, я сам напишу, - и молодые люди будут брать с него пример, сражаясь за нашу Америку. Я стоял в дверях, карауля, когда выйдет кто-нибудь из офицеров, но они заперлись в самой большой комнате, где устроили штаб, и вхожей в него была только Маргарет, приносившая им напитки и закуски. Прождав некоторое время, я решил спуститься вниз, дабы не надоедать Вильгельмине.
В общем зале стало менее людно, спокойно и тихо, хотя все будто чего-то ждали, а не я один ждал офицеров. В одном углу дамы играли в карты, в другом вокруг пастора сложился кружок местных, беседующих о грехе и о магии. Когда я вошёл, пастор как раз объяснял Агнес Тейлор, что пропащих грешников не бывает, даже магов, потому как никогда не поздно раскаяться, и каждый может вернуться на стезю господа. Говорил, что сам был грешником, и вновь вспоминал историю с заражёнными одеялами, - казалось, эта часть прошлого терзала его сильнее, чем он хотел показать. Закончил он тем, что ненавидеть нельзя никого, каким бы грешным он ни был, - плох не грешник, а грех. Агнес была очень удивлена. Раньше, говорила она, всё было просто - есть хорошие люди, а есть плохие, и плохому руки не подашь, не подпустишь к своему дому; а на самом деле всё сложно, и непонятно теперь, как жить. А я думал, смогу ли простить тому английскому колдуну, что оставил меня без руки.
Пастор ещё говорил о магии, о том, как мало мы о ней знаем. Проявляется ли она от рождения или в более позднем возрасте, можно ли магии научиться? В газетах об этом не пишут, а только о том, как применение магии приводит к впечатляющим результатам. Сам пастор знал о магии достаточно много, так что для некоторых это казалось подозрительным, однако врага стоило знать в лицо. Я думал, что маги скрывают правду для того, чтобы сохранять превосходство над простыми людьми. Верно говорил пастор: магия - это соблазн власти, власти над миром и людьми. И если человека, облечённого властью в миру, вроде судьи, можно было сместить за дурные поступки, то с магом ничего сделать было нельзя. А если у кого-то есть преимущество в физической силе, то он не может, в отличие от мага, сделать сильнее или слабее кого-то другого по своей воле.
Один из гостей сыграл нам на скрипке весёлую мелодию, кто-то танцевал, и Агнес сказала, что это - настоящий дар. Пастор, конечно, возразил, что не всегда стоит судить о действиях по тому, приносят ли они радость, но в целом я был с ней согласен. Скрипка по крайней мере ещё никому не причиняла вреда. Но некоторое время спустя скрипач громко назвал кого-то подлецом, а поскольку, когда я подоспел полюбопытствовать, перед ним была только пустая лестница, то я сообщил остальным, что, видимо, лестница и есть подлец. Элфрид добавил, что если вызвать лестницу на дуэль, она победит, поскольку он сам её ремонтировал и некоторые ступени на ней шатаются.
Между делом вспомнили некоего странного типа, который сначала просил у кого-то бинт "для блага родины", и только потом порезал руку (это я видел сам, порез был прямо поперёк ладони, как если бы он схватился за лезвие ножа или резал нарочно), а также рисовал на зеркале странные символы и просил слуг его отмыть. Всё это было похоже на магию, причём какую-то кустарную, если магия вообще могла быть изящной аки граф Шарли. Говорили, что подлецом назвали именно его, а теперь он скрылся где-то наверху, и непонятно было, чего ещё от него ожидать. Пастор попросил пригласить этого человека, чтобы выяснить, не он ли был замешан во всех происшествиях того дня. За типом - его звали мистер Крейн - послали, и он предстал перед судьёй и конгрессменом Лоуренсом, которые спрашивали его довольно строго; мы припомнили и перечислили всё случившееся - от газа в подвале и припадка Юджина до проломившегося потолка.
Крейн сказал, что Юджина не травил, а к морокам в подвале причастен "отчасти", потому как "искал истину". Этот абсурд он произносил с таким бесстрастным лицом, что казалось, что он не в себе. Я предположил, что если истина в вине, то этот господин мог доискаться до вина в подвале, но мистер Лоуренс возразил, что в подвале нашлись только ящики с контрабандой, к тому же ключ от подвала так удачно потерялся несколько дней назад. О контрабанде я, впрочем, подозревал, но предпочёл молчать, чтобы у Элфрида и других не было неприятностей - я надеялся, что это товары в пользу американской армии. Что до Крейна, то его пришлось отпустить, хоть меня и тревожила абсолютная безнаказанность магических происшествий. Как выявить виновного, как подтвердить вину? - Об этом могли знать только сами маги, которые всегда будут покрывать друг друга.
В довершение вечера объявили о прибытии генерала Вашингтона. Похоже, шутки о том, что весь штаб переносится к нам в Фишкилл, не были шутками. У меня перехватило дух, когда он вошёл - теперь Фишкилл точно впишут в историю свободной Америки. Я ждал, что он скажет нам что-нибудь воодушевляющее, но сверху спустились офицеры и немедленно увели его к себе - должно быть, их ждали срочные дела. Не прошло и получаса, как на втором этаже раздались выстрелы. Многие бросились наверх - совершенно невозможно было удержать зевак, в том числе женщин, что бы ни происходило и каким бы опасным оно ни было. Первой вернулась Агнес Тейлор, в совершенном ужасе и смятении. Она повторяла, что там повсюду кровь и генерал Вашингтон мёртв. Её усадили, старались успокоить, уговорили взять нюхательные соли, хотя она всё боялась, что аптекарша её отравит. Следом спустился пастор и подтвердил, что генерала уже не спасти, потому как его мозги остались на стенах.
На пассаже про мозги многие сделали ему замечание, что при дамах такие неаппетитные подробности сообщать не обязательно, но некий тип, прибывший, возможно, вместе с генералом, пошёл ещё дальше и стал нападать на пастора, что тот якобы нарочно распространяет панику - хотя из всех присутствующих паниковал только сам этот тип - и что одна женщина уже в истерике, и если их будет больше, то это будет приравнено к мятежу. Ему объяснили, что эта женщина сама видела труп и именно потому шокирована, и посмеялись, что бабий бунт в Фишкилле - безусловно, большая опасность. Но что действительно вызывало опасения, так это свидетельство пастора о том, что с мёртвым Вашингтоном осталась ведьма Дебора и, судя по её словам "Не бывать этому", собиралась колдовать, после чего офицеры выставили всех из комнаты. Когда в кабаке было трое магов, если считать мистера Крейна и графа Шарли, ожидать можно было чего угодно. Столпившись у лестницы, все напряжённо ждали новостей.
Когда к нам спустился конгрессмен Скайлер, никто уже не сомневался, что Вашингтон убит, как и его убийца. Конгрессмен Лоуренс начал говорить о возможных кандидатах на пост главнокомандующего. Неудивительно, что заявление мистера Скайлера о том, что Вашингтон "снова жив", вызвало бурю вопросов. Если его душа уже покинула тело, кто - или же что? - было теперь вместо него? Не иначе как упырь. Мало кому захочется, чтобы нашей армией командовал ходячий мертвец. Мистер Скайлер не слишком объяснял, что именно произошло, держался холодно-напряжённо - непонятно было, боится ли он толпы или презирает; его роли посла я бы не позавидовал. Он сказал, что Дебора Симпсон отдала свою жизнь за то, чтобы Вашингтона не убивали, и что это якобы не было жертвоприношением потому, что жертва была добровольной. Вероника Лассаль возражала, что добровольность не отменяет суть кровавого ритуала. Некая сила потребовала отдать жизнь, и сила эта никак не могла быть благой. А я думал о Деборе, бедной девушке, чья жизнь могла бы сложиться иначе, если бы мы не упустили её из виду...
- Но если она пожертвовала жизнью, - сказал я, - то это было самоубийство, а самоубийство - смертный грех.
Но мистер Скайлер утверждал, что это всё равно как если бы солдат закрыл командира собой от пули. Неужели он вправду не видел разницы - когда пуля летит и ты делаешь шаг ей навстречу, или когда пуля уже достигла цели и ты убиваешь себя над мёртвым телом? Ещё он говорил, что Вашингтон не был поднят из мёртвых, он просто не умирал - то есть магия вмешалась в само время. Однако случившееся осталось в памяти очевидцев, а не было стёрто бесследно. Это пугало только больше, если представить, как маги начнут отменять события прошлого по своему разумению, так что никто не сможет быть уверенным, что из того, что он помнит, - правда, а что уже исправлено. Агнес Тейлор всхлипывала, что воскрешать будут только офицеров, а простые солдаты так и будут умирать. Вильгельмина говорила, что ей всё равно, - главное, что генерал Вашингтон жив. Но большинство всё же понимало, что воскрешать дано только господу, и боялись увидеть не-мёртвого Вашингтона.
Мистер Скайлер, добившись тишины, сказал, что он в магии не смыслит и что специалисты всё нам объяснят. Мы терпеливо дождались появления мистера Крейна и обступили его кругом. Увы, он также ничего не прояснил, говоря, что никакого убийства не было, что сам он ничего не видел и что с нами вскоре будет говорить сам Вашингтон. Следом спустился Гамильтон. Остановившись на середине лестницы, он возвестил, что на генерала Вашингтона было совершено покушение, однако Дебора Симпсон закрыла его собой, и он не пострадал. Это было заведомой ложью, тем более ужасающей, что исходила от человека, которого я считал безупречным, как и другие патриоты. Раздались выкрики очевидцев, которые собственными глазами видели тело с дыркой от пули во лбу. Гамильтон отвечал, что им померещилось, а Вашингтон просто потерял сознание. Неужели они думали, что граждане свободной Америки проглотят ложь, как рабы короля, которым можно говорить, что небо зелёное?
Вашингтон действительно предстал перед нами - целый и невредимый. На нём не было ни капли крови. Я уже ничему не верил. Может, в кабак приехал не настоящий Вашингтон, а подставной, чтобы поймать английского шпиона. Может, маги выманили Вашингтона обманом, чтобы провести над ним свой грязный ритуал. Может, всё американское командование уже было под властью английских чар... Одно я знал наверняка - ко мне в синем мундире и парике приближался не человек. И это существо не должно было выйти за пределы осквернённого кровавой магией кабака.
К счастью, у пастора был пистолет, который он приставил ко лбу мертвеца и выстрелил. Вашингтон рухнул. Дамы стали падать в обмороки. Я одной рукой подхватил Китти, попросил мне помочь. Гамильтон взял пастора на мушку, но стрелять не стал, а оглушил рукоятью. Его перенесли на диван, откуда его, ещё не пришедшего в себя, утащили под руки солдаты. Его ждал трибунал, зато то, что должно, было сделано.
- Главный вопрос: у кого есть оружие на третий раз?! - я и шутил, и не шутил. Трагедия превращалась в фарс в лучших традициях жанра. Я чувствовал себя потерянным, как во сне. В голове вертелась одна мысль: я потерял лучшего друга, но если бы мне представилась возможность, я никогда не совершил бы с ним такое. Ушедших нужно отпускать, а не удерживать против их воли.
Ворвался Калеб, чрезвычайно взволнованный. Ему показалось, что кто-то смеётся, когда только что убили Вашингтона, и он обрушился с упрёками на Вильгельмину, которая также за словом в карман не полезла и потребовала, чтобы он сам проявил уважение. Они могли ругаться вечно, так что мне пришлось вмешаться и попросить Калеба быть вежливым с дамами. Калеб огрызнулся, что со мной разберётся позже, и куда-то умчался, но вскоре нашёл меня у стойки, сопя как бык, и поинтересовался, в чём суть моих претензий.
- Я просил не повышать голос на женщин.
- А что они не держат себя в руках? Смеются, как на базаре, когда генерал Вашингтон умер!
- Сейчас ты держишь себя в руках хуже любой женщины. Поверь, мы все шокированы произошедшим. Каждый справляется как может.
Калеб немного успокоился, а затем и вовсе извинился перед всеми, и отдельно перед Вильгельминой. Я похлопал его по плечу, сказал, что понимаем его состояние. Калеб предложил выпить в память о Вашингтоне. Я тоже поднял кружку пива за упокой его бессмертной души, которая, надеюсь, всё же была избавлена от адских мук. Но мне всё равно тяжело было думать о том, что будет с Америкой. Весь день я говорил разным людям, что мы всегда можем что-то сделать, что-то изменить, быть услышанными. Что армия и Конгресс заодно с нами, простыми гражданами. Капли точат камень.
Теперь, когда кто-то спросил, что же теперь делать, я ответил, что не знаю, сможем ли мы сделать хоть что-то.
Услышав, как люди жалуются, что маги ничего не объясняют, а только говорят, что "чёрной и белой магии не бывает", Калеб сказал, что маги сами боятся, что их никто не будет слушать. Когда ему обещали выслушать мага, который согласится рассказать, что такое магия, он привёл мистера Кейна. Когда мистер Кейн выдал, что магия подобна оружию, я чуть не взвыл. Калеб добавил, что магия похожа на реку, что звучало ещё более далёким от логики. Зато мистер Кейн прямо сказал, что магам неизвестно, откуда берётся магия. И всё же - они её используют. А некоторые энтузиасты даже называют магию наукой - хотя наука, прежде чем использовать, скажем, химический элемент или законы физики, выводит доказательства. К тому же мистер Кейн подтвердил, что магия всегда требует чего-то взамен, чем-то приходится пожертвовать.
- Но ведь это очень похоже на сделку с дьяволом, как пишут в сказках! - изумился я. В самом деле, в сказках дьявол или злой колдун просит у героев отдать ему свою силу или свою красоту, прежде чем исполнить их желания.
- Это не сделка с дьяволом, - отпирался мистер Кейн, но не слишком уверенно.
- А откуда вы это знаете? - тут изумилась уже Вероника Лассаль. Похоже было на то, что маги открещивались от дьявола просто потому, что не хотели быть плохими в своих глазах и в глазах простых людей, тогда как дьявол достаточно хитёр, чтобы не представляться им по имени с первой же встречи.
Так мы и не почерпнули никаких ценных знаний, кроме того, что магия - это некое неведомое чувство, которое каждый маг ощущает по-своему и по-своему применяет. Это чувство и так романтически описывалось в газетах. Может, теоретики с их книгами заклинаний знали лучше, как оно работает, но обещанного после суда публичного диспута по очевидным причинам не состоялось.
Некоторое время спустя генерал Арнольд попросил тишины и объявил, когда и где состоится суд над пастором Ллойдом. Сказал, что суд будет полностью открытым, и чтобы каждый мог высказать своё мнение, желающих бесплатно доставят до места слушаний. Граф Шарли взял слово и добавил, что возьмёт на себя все расходы, связанные с этим судебным разбирательством, и от лица Франции пообещал, что сотрудничество между нашими странами продолжится. Затем вышел Калеб и предложил минуту молчания в память о Вашингтоне. Быть может, только в эту минуту я перестал думать о кровавых ритуалах и теле Деборы в подвале, а подумал о том, как много сделал для свободной Америки генерал Вашингтон, и как долго ещё его имя будут связывать с независимостью, верой и законом.
Я уже знал, что прибуду на суд над пастором, хотя всё, что я мог сказать, укладывалось в десяток слов: на его месте любой честный христианин поступил бы так же. Просто пистолет оказался именно у него.
Постигровое, извинения и благодарностиИзвиняюсь перед офицерами, что сел опой на письмо про полковника Б. - сначала к вам невозможно было подобраться, потом вы потеряли вотум доверия Уэсли. Но, насколько до меня долетело после игры, предательство полковника Б. было раскрыто и без косвенных доказательств. Теперь интересно узнать, что всё-таки стало с Джеймсом.
Извиняюсь перед магами, что им так и не удалось стать в глазах Уэсли безопасными дружественными гражданами. Если бы хоть кто-то сказал, что большая сила влечёт за собой большую ответственность... если бы хоть кто-то предложил обучать юных магов, чтобы не натворили фигни, и создать магический орган правопорядка, чтобы бороться с магической преступностью... Но всё, что он услышал, сводилось к "цель оправдывает средства". То, что простых людей держали за дураков или детей и кормили успокоительным враньём вместо того, чтобы с самого начала вовлекать в решение общих проблем, забило последний гвоздь в крышку толерантности к магии.
Спасибо мастерам! Савелий, Св., Йори - вы большие коты и проделали офигенную работу. Информация, атмосфера, развёрнутые вводные, микросюжеты, завязки, живой и очень разноплановый мир - всё это в первую очередь ваша заслуга. Здесь же скажу спасибо игрокам, которые писали газеты и памфлеты. Уже пожалел, что забыл упереть какую-нибудь газету в коллекцию.
Спасибо Лизе, самоотверженно подхватившей роль Делайлы! Моя умная старшая сестра была чудесна. Как настоящая хозяйка, она думала о том, как прожить здесь и сейчас, пока Уэсли заносило в думы о будущем страны. Прости, если недодал, но наша семья была для меня очень ценной.
Спасибо нашей деревне - Патрик, Элфрид, Маргарет, Агнес, Вильгельмина, Юджин, вы прекрасны! Мне кажется, у нас получилась аутентичная община, взаимодействовать было интересно. Столько судеб, столько мнений, и много маленьких личных трагедий на фоне большой эпохи.
Спасибо Владу за пастора - не будь на игре разговоров о вере, мы бы очень многое потеряли. Я уж не говорю о выстреле в Вашингтона. Спасибо Тикки за Веронику, её смелость и адекват. Приятно, как не крути, быть не единственным протестантом против всех.)
Спасибо Вену за конгрессмена Лоуренса - единственного, кто общался с простыми людьми как с равными, не терял самообладания и оставался верным своим принципам. Спасибо Альфе за судью, который выполнял свою работу. Спасибо Моргану за конгрессмена Скайлера - он хотя бы говорил правду.
Спасибо военным - вы красавцы, хоть и страшно далеки были от народа. Финальный газлайтинг Гамильтона про "не было, не было ничего" - огонь Спасибо Ренджи за Дебору - за неё было больненько - и за Калеба, который несмотря ни на что всегда останется своим в доску.
Спасибо Рийе и другим чудесным дамам - вы были чудесны :3
Отдельное спасибо Исэ и Аннетте! Накормили весь полигон*-*
Игра закончилась около семи, так что я благополучно успевал на автобус. Прокравшись мимо доигрывающих в подвал за вещами (которые переложили из угла в угол, фу так делать, я мог бы сделать это сам по первому же запросу), я уже начал было смываться, обнимая всех встречных, как Исэ и Аннетта меня остановили. Тыквенный суп спешл for me едва приготовился, но забрать всю кастрюлю с собой я не мог. И мне налили суп в бутылку из-под винишка! И всю дорогу до дома я ехал в обнимку с бутылкой горячего супа, и меня даже не остановили в метро! А суп был божественно вкусным
Я спешил домой, забыв, что Птаха уехала к Волчонке. Зато успел покормить крыс, оставить дома прикид и суп и обнаружить отсутствие интернета, отчего отправился кататься на метро, чтобы решить рабочие вопросы по вай-фаю. А о ночной игре - продолжение следует.)
...вот так залез в вики-статью о Вашингтоне и узнал, что некий энтузиаст таки собирался его воскресить (пруф). Но ему не разрешили
Уже на месте я осознал, что забыл, во-первых, сапоги (и играл традиционно в носках), во-вторых - перчатку на Уэсли (и позаимствовал одну из перчаток на Марека). Быстро вкусил оладушек, переоделся, получил аусвайс и письма, заправил правую руку за пояс и стал ждать начала. Стартовали всего часом позже запланированного, у всех было время перезнакомиться, помериться размерами стад и дать имена сюжетообразующим крупным рогатым скотам.
До четырёх я честно играл в корову, потом мы с сестрой выиграли суд, и некоторое время простым смертным играть, к сожалению, было не во что. Офицеры пробегали мимо со сложными лицами и до народа не снисходили, а народ мирно пережёвывал одни и те же темы разговора, пока не жахнуло. И разом открылась бездна, полная некромантии (пошутили до игры про blood magic, дошутились) и шпионов. Поучительная история о том, что бывает, если накрыть крышкой кипящую кастрюлю и сесть сверху
Я заявлялся на эту игру со словами "хочу быть против магии". Потому как я столько раз играл про-магических персонажей на играх по DA, что надо было сменить привычную и приятную пластинку и побыть в "тёмном блоке". Однако события сложились так, что даже симпатизирующий магии персонаж охренел бы. Ибо во всех волшебных сказках свершившаяся смерть неотменима, против смерти бессильны все маги и чародеи - может, потому, что отмена многое обесценивает? Сражаться и исцелять при помощи магии, как в DA, - это одно, а поднимать мёртвых - совсем другое. Так что разговоры о бессмертной душе были у меня после обеих игр минувших выходных. Но обо всём по порядку.
Уэсли Эванс потерял из-за магии всё или почти всё (пролог и эпилог разом)
Семья Эванс была довольно зажиточной, но большую часть домашних животных забрали на нужды армии, расплатившись расписками, которые неведомо когда окупятся. Уэсли не роптал - он был патриотом и хотел сражаться за независимость Америки, как и двое его друзей, Джеймс и Элфрид. За пару лет до игры Уэсли и Джеймс ушли добровольцами на войну, а Элфрид остался помогать в трактире тётушки. Перед этим Уэсли решился сделать предложение Маргарет. Они росли вместе - трое парней и Маргарет, Уэсли был ей как брат, так что она слегка офигела и послала его далеко.
На войне Уэсли потерял лучшего друга. После спектакля по Крабату эта часть анамнеза стала довлеть для меня особенно сильно. Вдова Джеймса Вильгельмина, последовавшая за ним на фронт, говорила всем, что он погиб на дуэли. И только Уэсли в ответ на осторожные расспросы она сказала, что Джеймса казнили по обвинению в дезертирстве. Но, зная Джеймса, он ни за что бы в это не поверил.
На войне Уэсли потерял правую руку. Он не сомневался, что рана - магического происхождения: пулю можно было бы вынуть, но неведомая дрянь, прошившая его запястье, стала распространяться вверх по руке. Полковой медик радостно предложил руку отрезать, и Уэсли шарахнулся от него далеко и с тех пор всех врачей обходил по широкой дуге. Рука отсохла. Без руки Уэсли не мог заниматься сельским хозяйством - интересом всей его жизни. Он продолжал выписывать фермерский вестник, не применяя почерпнутые оттуда передовые знания на практике. Без руки ему нечего было вновь предложить Маргарет вместе с сердцем - какая девушка посадит к себе на шею калеку?
Чтобы было не совсем днище, мы с Лизой перед игрой договорились, что наши родители не умерли, а уехали к родственникам. Почему оба - возможно, потому, что кто-то уважать себя заставил и есть надежда на наследство. К началу игры Уэсли старался не слишком быть обузой - что было сложно, ведь с одной рукой даже дров не наколоть, - не злоупотреблять вином и картами и следить за новостями.
Потом Уэсли потерял и то, за что сражался. Когда воспринимаешь магию как происки врага, можно опереться на своё командование, но когда вся армейская и политическая верхушка оказывается сплошь замазанной в колдовстве, когда видишь, что рыба гниёт с головы, - опираться не на кого. Уэсли хотел видеть свободную Америку, а не Америку, продавшуюся дьяволу. И отступать некуда: Англия, Франция, Германия - везде так или иначе магия уже правит бал.
Как это ни странно для человека, который никогда не был глубоко верующим, - вера осталась единственным, что Уэсли не потерял и что удержит его на плаву. Как бы ни менялся мир вокруг него, вера позволит видеть неизменную грань между допустимым и недопустимым. Убивать магов он не пойдёт - это тоже недопустимо, - но и без этого, думаю, долго не проживёт.
Отчёт отперсонажныйВиктория оставалась нашей единственной кормилицей. Когда пришла пора очередной случки, мы решили поправить финансовое положение и отдали последние сбережения за чемпиона Цезаря. Будущего телёнка уже обещали покупателю, заключив контракт, и стали ждать своей очереди. Но всё пошло не так. Накануне вечером пастух сообщил нам, что застал с Викторией одного из быков соседа Торвальдсона, Уинстона, и прежде чем быка увели, он успел сделать своё грязное дело. Теперь случка с Цезарем не имела никакого смысла, но возвращать нам деньги его хозяева отказывались. Сделка с продажей телёнка также срывалась - его можно будет продать только на мясо, по весу. С учётом потерянного на случке - всё равно кормить себе в убыток.
Сказать, что я рассердился на Патрика, не уследившего за своим быком, - ничего не сказать. С вечера только Элфрид и Маргарет, заходившие помочь нам с Делайлой по хозяйству, могли слышать, как я грозился кастрировать Торвальдсона вместе с его Уинстоном. Маргарет обещала с Патриком поговорить. Наутро мы с сестрой отправились в кабак при постоялом дворе, где в такое время суток вернее всего можно было застать Торвальдсона. Сразу же за порогом стало заметно, как в кабаке прибавилось гостей. Некая леди вызвала переполох, споткнувшись на лестнице в богатом платье, в котором впору было приходить в салон. В зале мелькали и дамы, и конгрессмены, и синие мундиры офицеров, и модные костюмы торговцев, остановившихся здесь, по их словам, совершенно случайно. Такого количества проезжих у нас ещё ни разу не было.
Некоторое время царили шум и суматоха. Кто-то поставил всем присутствующим пива за свой счёт - выпить за нашу славную армию. На глазах у всех произошло трогательное воссоединение конгрессмена Лоуренса с его сыном, вернувшимся из английского плена. Радостные события омрачило и событие тревожное - до кабака добрался раненый гражданский. Фронт был не настолько близок, а разбойников в наших краях отродясь не водилось. Может, дуэль? Женщины были обеспокоены, хоть я и уверял их, что даже если придут англичане, мы сумеем дать им отпор.
Торвальдсона я оторвал от свежей газеты. Я немного уже остыл и потому вежливо поинтересовался, не желает ли он что-нибудь сказать нам с сестрой. Патрик подтвердил, что его работники не уследили и дверца загона Уинстона осталась открытой. Однако он имел наглость утверждать, что Уинстон - не такой уж плохой бык, хоть и не выставлялся на ярмарках, и что ублюдка от Уинстона он готов купить, и даже по той цене, какую предлагали за телёнка от Цезаря, взяв на себя неустойку за расторжение контракта. Меня вовсе не устраивало, чтобы Патрик остался с телёнком, а мы остались с дыркой в бюджете - я хотел, чтобы он целиком возместил стоимость случки с Цезарем, сорвавшейся по его вине, а дальше мы сами решим, кому и почём продавать телёнка. Патрик стоял на своём. К счастью, я заметил за столиком конгрессмена от нашего округа, судью Эшкрофта, и устремился к нему.
- Господин судья, над нашей Викторией вероломно надругался его негодяй Уинстон.
- Сразу поясню, что Виктория - это наша корова, - добавила Делайла, - а Уинстон - соседский бык.
Я кратко изложил судье суть наших расходов и надежд и последствия свершившейся халатности, и он обещал, что в тот же день проведёт публичные слушания и рассмотрит наше дело, если мы не решим его миром. Делайла принялась подготовлять документы - свидетельство об оплате случки и нашу копию контракта на телёнка. Многие жители деревни нам сочувствовали, обещали высказаться на суде в нашу пользу и расспрашивали, в чём дело. Я рассказывал, что Уинстон не чета Цезарю, у коего было множество наград и о котором даже в газетах писали, и что невеликим утешением будет перенос случки на следующий год: где-то через год будет Цезарь, где-то будет Виктория, которая уже не так молода?..
Гости интересовались широким разнообразием прессы, которая лежала в свободном доступе в кабаке. Газеты доходили до нас с изрядным опозданием, новости успевали устареть, зато у нас была своя собственная газета, которую печатал Юджин Стивенс. Газеты читались вслух - грамотными для неграмотных, и мы могли гордиться таким культурным досугом. Вот только в газетах всё чаще писали сплошь о магии, так что хотелось только плюнуть и отложить. Я хотел показать гостям подборку памфлетов, но не успел: явился посыльный с письмом к конгрессменам. Их обступили, просили читать вслух. В письме говорилось о победе над вражескими войсками и о том, что взят некий город. Однако ликование было недолгим, поскольку автор письма продолжал об отступлении генерала Грина. Письмо предназначалось англичанам! Чья это была нелепая шутка?
Напряжение возросло, когда кому-то сделалось дурно в подвале, и все, кто спускался туда, чтобы оказать помощь, также демонстрировали признаки помрачения сознания. Я старался не пускать Маргарет, которая порывалась спуститься, боясь, что её мать осталась внизу. С пострадавшими случались галлюцинации, и странного толка: они как бы заново переживали самые страшные события в своей жизни. Агнес Тейлор также испытала приступ ужаса, хотя она в подвале не была, а лишь стояла на верху лестницы, как и я. Через несколько минут офицеры побывали в подвале и объявили, что опасность миновала. Эффект списывали на болотный газ, вот только болот в здешней местности не было, да и не может газ, подобно подземным водам, приходить и уходить.
Кто-то предположил, что дело в магии - и пастор, которого я сперва принял за профессора или адвоката, подтвердил, что это похоже на колдовство. Везде оно! О кашле, от которого страдал Уинстон-младший, доктор Тёрнер тоже сказал по секрету, что не простая это чахотка, а последствия магических воздействий в плену, которых он вылечить не смог бы. Я же сказал, что сперва Патрик магией увлекается, а потом у него быки бесятся. Торвальдсон ответил, что ни к чему всё на магию валить. Но что, если не магия, извращает законы природы? Пастор говорил о том же, о чём и я твердил местным жителям многократно, - что когда снег идёт посреди лета, это приводит к пагубным изменениям. Я добавлял, что в природе магии нету: ни звери, ни птицы, ни деревья ею не пользуются, а подчиняются естественному ходу вещей. И не человеку в него вмешиваться, самонадеянно утверждая, будто постиг замысел Творца. Но Патрик всё спорил, и я сомневался, что пастор переубедит за один день тех, кого я не переубедил за полгода.
Я подошёл познакомиться с дамами, и тут одна из них, с улыбкой подав мне руку, представилась как Китти Тилгман. Это была наша внучатая племянница Китти, которая пару лет назад написала, что её матушка скончалась и её взяла на воспитание тётка из Джорджтауна. С тех пор она писала весьма редко и ничего значительного не сообщала, но буквально давеча от неё пришло письмо, которое я в отсутствие матушки не стал вскрывать и о котором забыл рассказать Делайле, поскольку голова была занята проклятым быком. Китти сказала, что вышла замуж за подполковника Тилгмана по любви, состоит в патриотическом обществе, и жизнь её сложилась наилучшим образом; попросила позвать Делайлу. Это была радостная встреча, ведь в последний раз мы виделись детьми и могли вовсе не узнать друг друга. Китти представила нас остальным леди, сопровождавшим офицеров.
Ещё одно странное происшествие в копилку необъяснимого: потолок проломился, и со второго этажа рухнул Лоуренс-младший. К счастью, он никого не зашиб и сам отделался лишь синяками. Мог ли кто-то подпилить крепкие доски, мог ли кто-то пустить газ в подвал? Такие фокусы только магам под силу. Не иначе как в кабак пробрались британцы, проследив за нашими офицерами. Ещё и с Юджином что-то случилось - вроде припадка, хотя падучей он в жизни не страдал. Постепенно все, кому интересно было послушать о магии, собрались вокруг пастора. Несколько раз за тот день - как я о своём быке - он рассказал историю из своей молодости, когда он воевал и участвовал в подавлении индейских восстаний. История была о генерале, который велел подарить индейцам одеяла, заражённые оспой: привело это к тому, что эпидемия оспы вспыхнула в его собственном лагере. И я не раз говорил, что, используя магию на войне, мы наносим один удар по англичанам, а ещё один - по самим себе, и англичане от этого только выиграют. Магию необходимо изучать, но - как изучают болезни, чтобы знать, как защититься от неё немагическими средствами. Огнём пожара не потушить.
Пастор и сообщил нам о петиции против применения магии в армии, которую составил конгрессмен Лоуренс. Я пожелал немедленно подписать её. Пусть мы - всего лишь простые люди, пусть запрет боевого колдовства - лишь маленький шаг, - нужно было сделать хоть что-то, чтобы нас услышали. Агнес Тейлор также хотела подписать, даже будучи неграмотной. Она всё говорила, что мы с Джеймсом зря пошли на войну, что нам и при англичанах было хорошо; но когда я сказал, что сейчас мы можем сами выбирать свои законы, а будь у нас английский король, он бы повелел всем и каждому сызмала учиться магии, и никто не смог бы возразить, - тогда Агнес согласилась со мной. Осталось дождаться, пока мистер Лоуренс не освободится от прочих дел.
Чем ближе было время суда, тем чаще Делайла просила меня уступить Торвальдсону и согласиться на его предложение - видать, он совсем утомил бедняжку. Она боялась, что судья примет решение не в нашу пользу и мы останемся вовсе ни с чем, а отказавшись от суда, получим хотя бы достойную плату за телёнка. Я успокаивал её, что судья будет решать по справедливости, к тому же при помощи присяжных, а из деревенских никто не встанет на сторону Торвальдсона, у которого и так денег куры не клюют. Говорил, что даже если суд мы проиграем, Патрик обязан будет купить телёнка как честный человек, иначе ему никто руки не подаст. Может, я и упрямец, но если такие проступки безнаказанными оставлять, то все начнут своих быков распускать почём зря. Ещё Делайла говорила, что можно у Китти занять денег, ведь она теперь богатая жена офицера. Мне не хотелось пользоваться щедростью родственников, и я сказал, что мы обратимся к ней только в крайнем случае. Тем важнее было выиграть суд.
Подкараулив мистера Лоуренса, мы с Делайлой спросили его о петиции. Слегка удивлённый, он ответил, что петицию могут подписывать лишь члены общества, её сочинившего, и что мы можем составить собственный документ от лица сельской общины Фишхилл в поддержку этой петиции. Делайла сбегала за бумагой и чернильницей. Левой рукой я писал бы слишком коряво, потому писала Делайла - медленно, зато старательно. Мистер Лоуренс подсказывал, как правильно написать заголовок, затем дал переписать название общества - оно одно занимало три строчки! Наверное, и само общество было таким же большим и важным. Когда он сказал, что можно теперь написать от себя, я продиктовал: "Мы не хотим допустить произвола магии и в войсках, и в мирной жизни". Наконец, мистер Лоуренс спросил: если мы против магии, то за что мы? Что предложим взамен? Это был мудрый вопрос. Солдаты не должны были чувствовать, будто у них что-то отнимают, лишают преимущества перед англичанами. И мы подписали: "Мы победим и без магии!".
На готовый документ взглянул пастор, исправил ошибку в слове "победа" для вящей солидности и одобрил. Я очень гордился Делайлой - она никогда в жизни так много не писала и устала очень, зато получилось честно и серьёзно. Не какой-нибудь газетный памфлет, а документ, который будет подан всем конгрессменам. Я написал своё имя и расписался. Позвал Агнес Тейлор, Вильгельмину, Элфрида - неграмотные ставили крестики, а мистер Лоуренс сам записывал их имена. Только Маргарет отказалась подписывать. Элфрид удивился, но не я: мы с Маргарет уже не раз спорили из-за её любопытства к кружку "друзей американской магии", основанному Патриком. Потому я и хотел бы запрета на пропаганду магии в газетах - простые люди от скуки, от незнания начинали увлекаться магией, не понимая всей опасности этого занятия. Коготок увяз - всей птичке пропасть.
Вскоре судья Эшкрофт сделал два публичных объявления: во-первых, пригласил всех на судебные слушания, но, несмотря на вероятную нехватку присяжных, офицеры и другие когрессмены попросили разрешения не присутствовать, так как у них были иные срочные дела. Во-вторых, зачем-то озвучил своё личное мнение относительно магии. Он начал с метафоры про оружие, которую я за один только этот день так часто слышал от Патрика и других, что попросил говорить наконец не об оружии, а о магии. Ведь даже ребёнку понятно, что оружие человек создал своими руками и полностью контролирует, тогда как происхождение магии ему неизвестно, и её действие непредсказуемо. Говорил судья и ещё что-то такое же избитое, ему отвечали, Делайла пыталась увести меня, прося не злить судью. Я возражал, что против судьи ничего не имею, а лишь высказываю уже всем известное и не относящееся к делу. Закончилось всё тем, что конгрессмен Скайлер предложил провести после слушаний публичную дискуссию, на которой каждый сможет задать вопросы, с участием мага-теоретика, графа Шарли.
Этот граф, французский посол и член Конгресса, был занятным персонажем, которого я с удовольствием бы послушал. В газетах о нём писали разветвлённые сплетни, больше похожие на хвалебные оды. Не без любопытства я наблюдал, как дамы читали вслух длинную статью о графе, стоявшем от них в двух шагах и выслушивавшем все пассажи; к финалу его пришлось удерживать, чтобы он, видимо, не бросился на бедную газету и не порвал её в клочья. Не выдержав долее бремени славы, он удалился. На мой взгляд, в газетах было слишком много слов для одного-единственного графа - хватило бы и пары абзацев. Далее я не раз замечал, как он держится за руки с тем раненым, которого привели в начале дня, - тот с тех пор носил руку на перевязи. Было особенно неожиданно услышать, что этот его сердечный друг - издатель журнала "Друзей британской магии". Не слишком ли много теоретиков для одного-единственного кабака?
Однако граф Шарли почему-то не вызывал у меня опасений. Казалось, что его держат в Конгрессе только ради союза с Францией, хотя конгрессмен Лоуренс объяснил нам, что французы не так бесполезны, как кажутся, и без них нам было бы труднее справиться с англичанами - а ему я мог верить. Конечно, под власть короны Америка всё равно не пойдёт, будь она английская или французская. А опасаться я начал, когда в кабаке появилась ещё одна фигура в синем мундире. Женская фигура. Как только она обернулась, я сразу узнал Дебору. Она работала в нашем доме в прежние времена, когда мы ещё могли платить слугам, отличалась недюжинной силой и добрым нравом. А теперь у неё был пистолет, она была офицером! Мы с Делайлой были очень рады её видеть. Но Дебора возьми да скажи, что не только сражается за независимость, но и стала ведьмой. Дескать, у неё открылся дар.
Я не нашёлся, что ей сказать. Не смог произнести, что это не дар, а проклятие. Не успел попросить задуматься о том, как дорого он может ей обойтись - ведь я волновался о ней. Агнес Тейлор заголосила, что женщина в армии - это полный конец света, что женщинам брать в руки оружие грешно. Но Вероника Лассаль - дама, державшаяся от других дам особняком и, должно быть, прибывшая с пастором или конгрессменами, - пояснила ей, что о таком грехе в Писании нигде не сказано; напротив, в нём есть примеры женщин, с оружием в руках защищавших свою веру. То, что Дебора была ведьмой, гораздо больше всех взбудоражило. Иные даже фантазировали, не она ли была женой графа Шарли, раз в газетах писали, что он женился на самой простой американской девушке. Мне же по обмолвкам казалось, что супруга графа также присутствовала в кабаке, вот только женским обществом он пренебрегал.
Весь день, когда мне на глаза попадались офицеры, я думал о письме, лежавшем в моём нагрудном кармане. Письме от Джеймса, задержавшемся на почте из-за того, что адресовалось в мою военную часть, когда я, полгода назад, уже возвращался домой с ранением. Это письмо доставили мне около недели назад, и я не решался показать его даже Вильгельмине. В нём Джеймс бегло делился своими сомнениями - и хотя сомневаться ему было несвойственно, тут вопрос стоял остро. Он подозревал своего командующего, полковника Б., не много не мало - в измене, выражал намерение искать доказательства в пользу своей правоты или же ошибки и спрашивал моего мнения. Это письмо было как живой голос из прошлого, как будто Джеймс был ещё жив... И я чувствовал, что должен продолжить начатое им дело. Джеймсу, человеку безупречной честности, я мог верить как самому себе и думал, что офицеры также от него не отмахнутся. Высшее командование в нашей глуши - огромный шанс узнать правду.
С одной стороны, офицерам всё время было некогда, и я не знал, успею ли поговорить с кем-либо из них до суда. С другой - я колебался: что если этот кто-то окажется на стороне полковника Б.? Или самим полковником Б., чего доброго? Кому можно будет сказать откровенно, что Джеймса могли преследовать и казнить из-за его чувства справедливости, и даже если он пытался дезертировать, то у него могли быть на то веские причины? Кого выбрать? И я приглядывался. Вот подполковник Гамильтон объявил о своей помолвке с одной из дочерей конгрессмена Скайлера и принимал поздравления. Получилась очень красивая пара - и радостное событие, которое ещё долго будут вспоминать в Фишкилле. Конечно, я видел, что друзьями Гамильтона были и граф Шарли, и другие сторонники магии, - но от этого он ведь не переставал быть героем. К тому же измена полковника Б. ещё не означала, что он связался именно с английскими колдунами. А вот генерал Арнольд принимал от бостонского женского общества собранные в помощь армии средства - и Китти была среди тех, кто вручал ему чек. Генерал показался мне человеком приятным и понимающим.
Но прежде чем я смог испросить у того или иного офицера аудиенции, пришло время суда. Судья Эшкрофт попросил слуг созвать всех местных жителей и спросил, чьё дело будет рассматриваться первым. Агнес Тейлор уступила нам, сказав, что корова важнее всего. Мы с сестрой и Патриком сели за стол напротив судьи, Делайла протянула ему документы. Она же излагала нашу претензию к Торвальдсону, а я дополнял. Затем высказался Патрик - о том, что на его хозяйстве держится благосостояние деревни и потому каждый доллар на счету, что он готов нам помочь покупкой телёнка. Судья выслушал его, как мне показалось, несколько рассеянно и, упомянув прецедентное право, согласно которому ответственность за случку лежит на владельце быка, вынес вердикт, что Торвальдсон обязан выплатить компенсацию. Он даже не обратился к присяжным, лишь после спросив, могут ли они сказать что-то, что может быть им известно. Так мы выиграли дело о незаконном осеменении, и все нас поздравляли.
При этом мистер Эшкрофт произнёс очень важную вещь: что суд - это не торг. Не имеет значения, как много ты помогаешь: если ты виноват - нужно ответить, перед законом все равны. Если не признать вину и откупиться, в следующий раз ошибка может повториться. А так - впредь Патрик будет строже подбирать рабочих, а рабочие будут лучше следить за загонами. После слушания Патрик подошёл к нам и выразил надежду, что этот инцидент не станет стеной между нами и мы сохраним хорошие отношения. Я искренне ответил, что побег быка с каждым может случиться и мы, конечно, остаёмся друзьями. Патрик сказал, что по-прежнему заинтересован в покупке телёнка, и я обещал, что если родится бычок, то я с удовольствием продам его, а если тёлочка, то, быть может, и вовсе оставлю в нашем хозяйстве. Продавать телёнка на мясо мне уже расхотелось - пусть растёт рядом с родителями, по-семейному, по-соседски.
Настала очередь следующего дела - Агнес Тейлор против Юджина Стивенса. Юджин всё не появлялся, и стали волноваться, не припечатало ли его станком. За ним послали - он передал, что печатает газету и очень занят. Судья сказал, что раз газета для него важнее, то слушание можно провести в отсутствие истца. Однако Юджин всё-таки пришёл, и Агнес предстала перед судьёй, прихватив с собой Вильгельмину, которая явно была не в восторге от этой затеи, но не хотела лишний раз спорить со свекровью. Агнес рассказала, что когда-то подарила сыну на свадьбу фамильный сервиз, а после его смерти его имущество пошло на торги. Там Юджин и купил сервиз, хотя, по утверждению Агнес, должен был его узнать, так как бывал у Джеймса дома, и теперь отказывался его вернуть. На мой взгляд, покупка была вполне законной, и Юджин не обязан был терять деньги, хотя будь я на его месте, я выкупил бы сервиз для Вильгельмины. Я бы и теперь его выкупил, если бы мог заработать!
Юджин в свою защиту говорил, что увидел на распродаже интересный сервиз и вовсе его не узнал, и что согласен возместить половину стоимости. Судья Эшкрофт спросил, при каких обстоятельствах распродавалось имущество, и хотя и Вильгельмина, и я говорили, что это не имеет отношения к делу, он настаивал. Так Вильгельмина вынуждена была сказать, что её мужа обвинили в дезертирстве и конфисковали его имущество в пользу армии. Вслух, при всех - не знаю, каких сил ей это стоило. Но все присутствующие как один стали уверять судью, что это клевета или какая-то ошибка, что все мы знали Джеймса и он никогда не проявил бы трусость, никогда не пошёл бы на предательство. Судья обещал, что дело Джеймса Тейлора будет рассмотрено Конгрессом, а до тех пор сервиз оставался в руках Юджина. Я не знал, сможет ли Конгресс разобраться с тем, что было в ведении армии, но это было лучше, чем ничего. Оставалось только дать ход письму. Я поднялся наверх, чтобы найти кого-нибудь из офицеров, но наткнулся на Вильгельмину, одиноко сидящую в открытой пустой комнате. Мне не хотелось оставлять её одну после того, что ей пришлось пережить.
- С тех пор, как не стало Джеймса, я всё время чувствую беспомощность.
- Моя беспомощность тоже всегда со мной, - я пожал плечом, единственным, что ещё чувствовал от правой руки. - Но мы можем сделать хоть что-то. Даже самая малость уже может что-то изменить. Капли точат камень.
После смерти Джеймса Вильгельмина потеряла веру во всё, даже в бога. Говорила, что если бы бог был милосерден, он бы этого не допустил. А мне ничего не оставалось, кроме как верить, и я обещал, что поговорю с генералом Арнольдом или с Гамильтоном, расскажу о Джеймсе, и они обязательно восстановят его доброе имя. И в газетах ещё напишут о нём как о забытом герое - а если не напишут, я сам напишу, - и молодые люди будут брать с него пример, сражаясь за нашу Америку. Я стоял в дверях, карауля, когда выйдет кто-нибудь из офицеров, но они заперлись в самой большой комнате, где устроили штаб, и вхожей в него была только Маргарет, приносившая им напитки и закуски. Прождав некоторое время, я решил спуститься вниз, дабы не надоедать Вильгельмине.
В общем зале стало менее людно, спокойно и тихо, хотя все будто чего-то ждали, а не я один ждал офицеров. В одном углу дамы играли в карты, в другом вокруг пастора сложился кружок местных, беседующих о грехе и о магии. Когда я вошёл, пастор как раз объяснял Агнес Тейлор, что пропащих грешников не бывает, даже магов, потому как никогда не поздно раскаяться, и каждый может вернуться на стезю господа. Говорил, что сам был грешником, и вновь вспоминал историю с заражёнными одеялами, - казалось, эта часть прошлого терзала его сильнее, чем он хотел показать. Закончил он тем, что ненавидеть нельзя никого, каким бы грешным он ни был, - плох не грешник, а грех. Агнес была очень удивлена. Раньше, говорила она, всё было просто - есть хорошие люди, а есть плохие, и плохому руки не подашь, не подпустишь к своему дому; а на самом деле всё сложно, и непонятно теперь, как жить. А я думал, смогу ли простить тому английскому колдуну, что оставил меня без руки.
Пастор ещё говорил о магии, о том, как мало мы о ней знаем. Проявляется ли она от рождения или в более позднем возрасте, можно ли магии научиться? В газетах об этом не пишут, а только о том, как применение магии приводит к впечатляющим результатам. Сам пастор знал о магии достаточно много, так что для некоторых это казалось подозрительным, однако врага стоило знать в лицо. Я думал, что маги скрывают правду для того, чтобы сохранять превосходство над простыми людьми. Верно говорил пастор: магия - это соблазн власти, власти над миром и людьми. И если человека, облечённого властью в миру, вроде судьи, можно было сместить за дурные поступки, то с магом ничего сделать было нельзя. А если у кого-то есть преимущество в физической силе, то он не может, в отличие от мага, сделать сильнее или слабее кого-то другого по своей воле.
Один из гостей сыграл нам на скрипке весёлую мелодию, кто-то танцевал, и Агнес сказала, что это - настоящий дар. Пастор, конечно, возразил, что не всегда стоит судить о действиях по тому, приносят ли они радость, но в целом я был с ней согласен. Скрипка по крайней мере ещё никому не причиняла вреда. Но некоторое время спустя скрипач громко назвал кого-то подлецом, а поскольку, когда я подоспел полюбопытствовать, перед ним была только пустая лестница, то я сообщил остальным, что, видимо, лестница и есть подлец. Элфрид добавил, что если вызвать лестницу на дуэль, она победит, поскольку он сам её ремонтировал и некоторые ступени на ней шатаются.
Между делом вспомнили некоего странного типа, который сначала просил у кого-то бинт "для блага родины", и только потом порезал руку (это я видел сам, порез был прямо поперёк ладони, как если бы он схватился за лезвие ножа или резал нарочно), а также рисовал на зеркале странные символы и просил слуг его отмыть. Всё это было похоже на магию, причём какую-то кустарную, если магия вообще могла быть изящной аки граф Шарли. Говорили, что подлецом назвали именно его, а теперь он скрылся где-то наверху, и непонятно было, чего ещё от него ожидать. Пастор попросил пригласить этого человека, чтобы выяснить, не он ли был замешан во всех происшествиях того дня. За типом - его звали мистер Крейн - послали, и он предстал перед судьёй и конгрессменом Лоуренсом, которые спрашивали его довольно строго; мы припомнили и перечислили всё случившееся - от газа в подвале и припадка Юджина до проломившегося потолка.
Крейн сказал, что Юджина не травил, а к морокам в подвале причастен "отчасти", потому как "искал истину". Этот абсурд он произносил с таким бесстрастным лицом, что казалось, что он не в себе. Я предположил, что если истина в вине, то этот господин мог доискаться до вина в подвале, но мистер Лоуренс возразил, что в подвале нашлись только ящики с контрабандой, к тому же ключ от подвала так удачно потерялся несколько дней назад. О контрабанде я, впрочем, подозревал, но предпочёл молчать, чтобы у Элфрида и других не было неприятностей - я надеялся, что это товары в пользу американской армии. Что до Крейна, то его пришлось отпустить, хоть меня и тревожила абсолютная безнаказанность магических происшествий. Как выявить виновного, как подтвердить вину? - Об этом могли знать только сами маги, которые всегда будут покрывать друг друга.
В довершение вечера объявили о прибытии генерала Вашингтона. Похоже, шутки о том, что весь штаб переносится к нам в Фишкилл, не были шутками. У меня перехватило дух, когда он вошёл - теперь Фишкилл точно впишут в историю свободной Америки. Я ждал, что он скажет нам что-нибудь воодушевляющее, но сверху спустились офицеры и немедленно увели его к себе - должно быть, их ждали срочные дела. Не прошло и получаса, как на втором этаже раздались выстрелы. Многие бросились наверх - совершенно невозможно было удержать зевак, в том числе женщин, что бы ни происходило и каким бы опасным оно ни было. Первой вернулась Агнес Тейлор, в совершенном ужасе и смятении. Она повторяла, что там повсюду кровь и генерал Вашингтон мёртв. Её усадили, старались успокоить, уговорили взять нюхательные соли, хотя она всё боялась, что аптекарша её отравит. Следом спустился пастор и подтвердил, что генерала уже не спасти, потому как его мозги остались на стенах.
На пассаже про мозги многие сделали ему замечание, что при дамах такие неаппетитные подробности сообщать не обязательно, но некий тип, прибывший, возможно, вместе с генералом, пошёл ещё дальше и стал нападать на пастора, что тот якобы нарочно распространяет панику - хотя из всех присутствующих паниковал только сам этот тип - и что одна женщина уже в истерике, и если их будет больше, то это будет приравнено к мятежу. Ему объяснили, что эта женщина сама видела труп и именно потому шокирована, и посмеялись, что бабий бунт в Фишкилле - безусловно, большая опасность. Но что действительно вызывало опасения, так это свидетельство пастора о том, что с мёртвым Вашингтоном осталась ведьма Дебора и, судя по её словам "Не бывать этому", собиралась колдовать, после чего офицеры выставили всех из комнаты. Когда в кабаке было трое магов, если считать мистера Крейна и графа Шарли, ожидать можно было чего угодно. Столпившись у лестницы, все напряжённо ждали новостей.
Когда к нам спустился конгрессмен Скайлер, никто уже не сомневался, что Вашингтон убит, как и его убийца. Конгрессмен Лоуренс начал говорить о возможных кандидатах на пост главнокомандующего. Неудивительно, что заявление мистера Скайлера о том, что Вашингтон "снова жив", вызвало бурю вопросов. Если его душа уже покинула тело, кто - или же что? - было теперь вместо него? Не иначе как упырь. Мало кому захочется, чтобы нашей армией командовал ходячий мертвец. Мистер Скайлер не слишком объяснял, что именно произошло, держался холодно-напряжённо - непонятно было, боится ли он толпы или презирает; его роли посла я бы не позавидовал. Он сказал, что Дебора Симпсон отдала свою жизнь за то, чтобы Вашингтона не убивали, и что это якобы не было жертвоприношением потому, что жертва была добровольной. Вероника Лассаль возражала, что добровольность не отменяет суть кровавого ритуала. Некая сила потребовала отдать жизнь, и сила эта никак не могла быть благой. А я думал о Деборе, бедной девушке, чья жизнь могла бы сложиться иначе, если бы мы не упустили её из виду...
- Но если она пожертвовала жизнью, - сказал я, - то это было самоубийство, а самоубийство - смертный грех.
Но мистер Скайлер утверждал, что это всё равно как если бы солдат закрыл командира собой от пули. Неужели он вправду не видел разницы - когда пуля летит и ты делаешь шаг ей навстречу, или когда пуля уже достигла цели и ты убиваешь себя над мёртвым телом? Ещё он говорил, что Вашингтон не был поднят из мёртвых, он просто не умирал - то есть магия вмешалась в само время. Однако случившееся осталось в памяти очевидцев, а не было стёрто бесследно. Это пугало только больше, если представить, как маги начнут отменять события прошлого по своему разумению, так что никто не сможет быть уверенным, что из того, что он помнит, - правда, а что уже исправлено. Агнес Тейлор всхлипывала, что воскрешать будут только офицеров, а простые солдаты так и будут умирать. Вильгельмина говорила, что ей всё равно, - главное, что генерал Вашингтон жив. Но большинство всё же понимало, что воскрешать дано только господу, и боялись увидеть не-мёртвого Вашингтона.
Мистер Скайлер, добившись тишины, сказал, что он в магии не смыслит и что специалисты всё нам объяснят. Мы терпеливо дождались появления мистера Крейна и обступили его кругом. Увы, он также ничего не прояснил, говоря, что никакого убийства не было, что сам он ничего не видел и что с нами вскоре будет говорить сам Вашингтон. Следом спустился Гамильтон. Остановившись на середине лестницы, он возвестил, что на генерала Вашингтона было совершено покушение, однако Дебора Симпсон закрыла его собой, и он не пострадал. Это было заведомой ложью, тем более ужасающей, что исходила от человека, которого я считал безупречным, как и другие патриоты. Раздались выкрики очевидцев, которые собственными глазами видели тело с дыркой от пули во лбу. Гамильтон отвечал, что им померещилось, а Вашингтон просто потерял сознание. Неужели они думали, что граждане свободной Америки проглотят ложь, как рабы короля, которым можно говорить, что небо зелёное?
Вашингтон действительно предстал перед нами - целый и невредимый. На нём не было ни капли крови. Я уже ничему не верил. Может, в кабак приехал не настоящий Вашингтон, а подставной, чтобы поймать английского шпиона. Может, маги выманили Вашингтона обманом, чтобы провести над ним свой грязный ритуал. Может, всё американское командование уже было под властью английских чар... Одно я знал наверняка - ко мне в синем мундире и парике приближался не человек. И это существо не должно было выйти за пределы осквернённого кровавой магией кабака.
К счастью, у пастора был пистолет, который он приставил ко лбу мертвеца и выстрелил. Вашингтон рухнул. Дамы стали падать в обмороки. Я одной рукой подхватил Китти, попросил мне помочь. Гамильтон взял пастора на мушку, но стрелять не стал, а оглушил рукоятью. Его перенесли на диван, откуда его, ещё не пришедшего в себя, утащили под руки солдаты. Его ждал трибунал, зато то, что должно, было сделано.
- Главный вопрос: у кого есть оружие на третий раз?! - я и шутил, и не шутил. Трагедия превращалась в фарс в лучших традициях жанра. Я чувствовал себя потерянным, как во сне. В голове вертелась одна мысль: я потерял лучшего друга, но если бы мне представилась возможность, я никогда не совершил бы с ним такое. Ушедших нужно отпускать, а не удерживать против их воли.
Ворвался Калеб, чрезвычайно взволнованный. Ему показалось, что кто-то смеётся, когда только что убили Вашингтона, и он обрушился с упрёками на Вильгельмину, которая также за словом в карман не полезла и потребовала, чтобы он сам проявил уважение. Они могли ругаться вечно, так что мне пришлось вмешаться и попросить Калеба быть вежливым с дамами. Калеб огрызнулся, что со мной разберётся позже, и куда-то умчался, но вскоре нашёл меня у стойки, сопя как бык, и поинтересовался, в чём суть моих претензий.
- Я просил не повышать голос на женщин.
- А что они не держат себя в руках? Смеются, как на базаре, когда генерал Вашингтон умер!
- Сейчас ты держишь себя в руках хуже любой женщины. Поверь, мы все шокированы произошедшим. Каждый справляется как может.
Калеб немного успокоился, а затем и вовсе извинился перед всеми, и отдельно перед Вильгельминой. Я похлопал его по плечу, сказал, что понимаем его состояние. Калеб предложил выпить в память о Вашингтоне. Я тоже поднял кружку пива за упокой его бессмертной души, которая, надеюсь, всё же была избавлена от адских мук. Но мне всё равно тяжело было думать о том, что будет с Америкой. Весь день я говорил разным людям, что мы всегда можем что-то сделать, что-то изменить, быть услышанными. Что армия и Конгресс заодно с нами, простыми гражданами. Капли точат камень.
Теперь, когда кто-то спросил, что же теперь делать, я ответил, что не знаю, сможем ли мы сделать хоть что-то.
Услышав, как люди жалуются, что маги ничего не объясняют, а только говорят, что "чёрной и белой магии не бывает", Калеб сказал, что маги сами боятся, что их никто не будет слушать. Когда ему обещали выслушать мага, который согласится рассказать, что такое магия, он привёл мистера Кейна. Когда мистер Кейн выдал, что магия подобна оружию, я чуть не взвыл. Калеб добавил, что магия похожа на реку, что звучало ещё более далёким от логики. Зато мистер Кейн прямо сказал, что магам неизвестно, откуда берётся магия. И всё же - они её используют. А некоторые энтузиасты даже называют магию наукой - хотя наука, прежде чем использовать, скажем, химический элемент или законы физики, выводит доказательства. К тому же мистер Кейн подтвердил, что магия всегда требует чего-то взамен, чем-то приходится пожертвовать.
- Но ведь это очень похоже на сделку с дьяволом, как пишут в сказках! - изумился я. В самом деле, в сказках дьявол или злой колдун просит у героев отдать ему свою силу или свою красоту, прежде чем исполнить их желания.
- Это не сделка с дьяволом, - отпирался мистер Кейн, но не слишком уверенно.
- А откуда вы это знаете? - тут изумилась уже Вероника Лассаль. Похоже было на то, что маги открещивались от дьявола просто потому, что не хотели быть плохими в своих глазах и в глазах простых людей, тогда как дьявол достаточно хитёр, чтобы не представляться им по имени с первой же встречи.
Так мы и не почерпнули никаких ценных знаний, кроме того, что магия - это некое неведомое чувство, которое каждый маг ощущает по-своему и по-своему применяет. Это чувство и так романтически описывалось в газетах. Может, теоретики с их книгами заклинаний знали лучше, как оно работает, но обещанного после суда публичного диспута по очевидным причинам не состоялось.
Некоторое время спустя генерал Арнольд попросил тишины и объявил, когда и где состоится суд над пастором Ллойдом. Сказал, что суд будет полностью открытым, и чтобы каждый мог высказать своё мнение, желающих бесплатно доставят до места слушаний. Граф Шарли взял слово и добавил, что возьмёт на себя все расходы, связанные с этим судебным разбирательством, и от лица Франции пообещал, что сотрудничество между нашими странами продолжится. Затем вышел Калеб и предложил минуту молчания в память о Вашингтоне. Быть может, только в эту минуту я перестал думать о кровавых ритуалах и теле Деборы в подвале, а подумал о том, как много сделал для свободной Америки генерал Вашингтон, и как долго ещё его имя будут связывать с независимостью, верой и законом.
Я уже знал, что прибуду на суд над пастором, хотя всё, что я мог сказать, укладывалось в десяток слов: на его месте любой честный христианин поступил бы так же. Просто пистолет оказался именно у него.
Постигровое, извинения и благодарностиИзвиняюсь перед офицерами, что сел опой на письмо про полковника Б. - сначала к вам невозможно было подобраться, потом вы потеряли вотум доверия Уэсли. Но, насколько до меня долетело после игры, предательство полковника Б. было раскрыто и без косвенных доказательств. Теперь интересно узнать, что всё-таки стало с Джеймсом.
Извиняюсь перед магами, что им так и не удалось стать в глазах Уэсли безопасными дружественными гражданами. Если бы хоть кто-то сказал, что большая сила влечёт за собой большую ответственность... если бы хоть кто-то предложил обучать юных магов, чтобы не натворили фигни, и создать магический орган правопорядка, чтобы бороться с магической преступностью... Но всё, что он услышал, сводилось к "цель оправдывает средства". То, что простых людей держали за дураков или детей и кормили успокоительным враньём вместо того, чтобы с самого начала вовлекать в решение общих проблем, забило последний гвоздь в крышку толерантности к магии.
Спасибо мастерам! Савелий, Св., Йори - вы большие коты и проделали офигенную работу. Информация, атмосфера, развёрнутые вводные, микросюжеты, завязки, живой и очень разноплановый мир - всё это в первую очередь ваша заслуга. Здесь же скажу спасибо игрокам, которые писали газеты и памфлеты. Уже пожалел, что забыл упереть какую-нибудь газету в коллекцию.
Спасибо Лизе, самоотверженно подхватившей роль Делайлы! Моя умная старшая сестра была чудесна. Как настоящая хозяйка, она думала о том, как прожить здесь и сейчас, пока Уэсли заносило в думы о будущем страны. Прости, если недодал, но наша семья была для меня очень ценной.
Спасибо нашей деревне - Патрик, Элфрид, Маргарет, Агнес, Вильгельмина, Юджин, вы прекрасны! Мне кажется, у нас получилась аутентичная община, взаимодействовать было интересно. Столько судеб, столько мнений, и много маленьких личных трагедий на фоне большой эпохи.
Спасибо Владу за пастора - не будь на игре разговоров о вере, мы бы очень многое потеряли. Я уж не говорю о выстреле в Вашингтона. Спасибо Тикки за Веронику, её смелость и адекват. Приятно, как не крути, быть не единственным протестантом против всех.)
Спасибо Вену за конгрессмена Лоуренса - единственного, кто общался с простыми людьми как с равными, не терял самообладания и оставался верным своим принципам. Спасибо Альфе за судью, который выполнял свою работу. Спасибо Моргану за конгрессмена Скайлера - он хотя бы говорил правду.
Спасибо военным - вы красавцы, хоть и страшно далеки были от народа. Финальный газлайтинг Гамильтона про "не было, не было ничего" - огонь Спасибо Ренджи за Дебору - за неё было больненько - и за Калеба, который несмотря ни на что всегда останется своим в доску.
Спасибо Рийе и другим чудесным дамам - вы были чудесны :3
Отдельное спасибо Исэ и Аннетте! Накормили весь полигон*-*
Игра закончилась около семи, так что я благополучно успевал на автобус. Прокравшись мимо доигрывающих в подвал за вещами (которые переложили из угла в угол, фу так делать, я мог бы сделать это сам по первому же запросу), я уже начал было смываться, обнимая всех встречных, как Исэ и Аннетта меня остановили. Тыквенный суп спешл for me едва приготовился, но забрать всю кастрюлю с собой я не мог. И мне налили суп в бутылку из-под винишка! И всю дорогу до дома я ехал в обнимку с бутылкой горячего супа, и меня даже не остановили в метро! А суп был божественно вкусным
Я спешил домой, забыв, что Птаха уехала к Волчонке. Зато успел покормить крыс, оставить дома прикид и суп и обнаружить отсутствие интернета, отчего отправился кататься на метро, чтобы решить рабочие вопросы по вай-фаю. А о ночной игре - продолжение следует.)
...вот так залез в вики-статью о Вашингтоне и узнал, что некий энтузиаст таки собирался его воскресить (пруф). Но ему не разрешили