Снилось после Сону-МайяПо возвращении с Сону-Майя мне снилось, что я обнимаю Моргана-Юрия, который просил, чтобы у Елены всё было хорошо, а я отвечал, что, к сожалению, у этой бедной девочки может быть только всё очень плохо. Далее снилось, что в некоем помещении, похожем на кладовку Эквалайса, я после игры обнаружил коробку с хомячками. Там были и другие игроки, и Аннетта тоже проявила к хомякам живое сочувствие, но я понимал, что она не сможет их забрать, а мне придётся. И там же нашлись два хорька - они были заперты в каком-то грязном тесном контейнере типа холодильника, и стоило его открыть, как они принялись радостно бегать и играть друг с другом. Оставить их тоже было никак нельзя, и с этой дилеммой я и проснулся. Да, весна, сезон аллергий, а значит - сезон животных-отказников, и это неизбежно травмирует.
В субботу досмотрели Yuri on Ice. ВпечатленияБольше всего по-прежнему радовала рисовка, особенно то, что парни действительно разные по телосложению. Видно, что Виктор уже взрослый. Что у Юри кость широкая, и это выглядит очень естественно. И что Юрий - подросток, которому по всем законам природы положено быть угловатым, который очень хочет таким быть, но из него всю жизнь вытачивали идеал, и он настолько привык добиваться совершенства, что надрывается как никто, а за плавностью движений на льду это не заметно. Где-то здесь закрадывается мысль, что нельзя так с живыми людьми, нельзя из них делать гвозди. Впрочем, я всегда считал балет чем-то негуманным.
Виктор - немножко Лось: искренний, рассеянный, любит детей, а дети его боготворят. Прошёлся по нескольким жизням таких детей, которые после этого не станут прежними, но решил посвятить себя только одному, пока остальные ревнуют и страдают.
Ничего не смыслю в фигурном катании и больше смыслить не стал, но происходившее в аниме было вполне похоже на то, что я несколько раз видел по телеку: комментаторы мешают слушать хорошую музыку, а когда фигуристы падают, их всегда очень жалко. Вот только подозреваю, что настоящие комментаторы не говорят так много о сексе То есть да, и так очевидно, что в подобных видах спорта участники меряются сексапильностью, но педалирование идеи, что только правильное раскрытие своей сексуальной энергии поможет добиться успеха, несколько раздражало, как и визжащие фанатки - словно адекватных поклонниц фигурного катания, заинтересованных в эстетике, а не @бле, не существует.
А фансервис не мешал, поскольку подавался с изрядной долей иронии, так что к нему невозможно было относиться всерьёз. История с кольцами - прекрасная шутка, тем более прекрасная, что подчёркивает: для близких людей обменяться символическими украшениями - нормально вне зависимости от пола этих людей, и не означает, что они сразу после этого побегут сношаться; и смешно не то, что они носят кольца, а смешна реакция окружающих.
В общем - милота найдена, вряд ли буду смотреть другие споконы (фигурное я нахожу красивым, а к баскетболу, теннису и прочая равнодушен совсем), но охотно посмотрю следующий сезон, когда он выйдет. Хотя традиционно не понимаю, что там ещё продолжать - у всех всё хорошо.
И официально заявляю, что Йорингель меня сломал и сушёная хурма омномном Когда-то я мог есть только твёрдую как яблоки хурму, которую брал с лотков, а потом лотки исчезли, а хурма на рынке и в магазинах, даже если внешне выглядела идеально, внутри всё равно оказывалась предательской жижей. А сушёная - вкусная и чертовски сытная, отчего её хватает очень надолго, что и окупает стоимость.
Субботним вечером Птаха уехала на Легенду, а я остался один на один с предигровым мандражом. Он был со мной всю ночь, пока я не вырубился, и всё утро - у меня даже перед собственной игрой не возникало такого желания убежать и спрятаться. И если со мной такое от междусобойчика "все свои", то мне заранее жутко, каково будет накануне настоящей игры с открытым кастом; пока всё, что я знаю об этой игре, - это "я не могу, но буду". Когда я проснулся до полуденного будильника, телефон и нетбук показывали разное время, ибо второй самовольно перевёл часы, - к счастью, меня сориентировала Птаха, уже отоспавшаяся у Веры. Я собрался и поехал туда же. Покопался в библиотеке Форбарра, расхитил мечту детства - книжку Аттенборо с цветными фотографиями, а Птаха утащила энциклопедию по костюмам.
Затем я сходил до Вкусвилла за сидром, впервые услышал там комплимент, что я хорошо выгляжу для 92-го года рождения. Интересно, как, по их мнению, должен выглядеть человек 25 лет?..
Игроки постепенно собирались, мастер их начитывала по укромным углам (когда я уже научусь заранее уточнять, будут ли у меня вводная и завязки, или только то, что "ты сам о себе знаешь"?), желающие сочиняли фанты и складывали их в шляпу. Последним штрихом я расставил посимметричнее еду и бокалы, и мы стартовали.
Вместоотчёта отперсонажно. Осторожно! Эйрел курильщика! Слэш!
Когда неожиданно получаешь приглашение от кронпринца - позволительно удивиться, но непозволительно - его отклонить. Добираюсь к охотничьему домику с некоторым опозданием, ищу взглядом виновника торжества и не нахожу. Меня не ожидали здесь видеть, я и сам не ожидал здесь оказаться. Представился незнакомому юноше, как позже выяснилось - адъютанту принца, он отпрянул от протянутой руки как пуганый заяц. Поцеловал руку даме, по виду - дорогой шлюхе; вскоре принц скажет, что всякая женщина, сидящая подле него, является леди, - значит, я предугадываю правила игры. Человек в форме министерства политвоспитания нахваливает меня перед молодёжью, словно редкое блюдо: самый молодой адмирал в истории Барраяра, убийца Юрия Безумного. Они учили мою биографию в Академии. Искренне сочувствую и мысленно желаю себе не узнать никогда, что обо мне написано в учебниках.
Принц появляется со скучающим видом. Он не хочет слушать вальсы, он хочет, чтобы его развлекали беседой. Велит мне выпить штрафной бокал. Музыка на время замолкает, в каждую неловкую паузу отмечаем рождение нового офицера СБ, которых по мнению принца и так слишком много. Ещё одна такая пауза повисает, когда в дверях появляется Джес и проходит мимо меня, задевая плечом. Я успел услышать новости о смерти старого графа Форратьера, мог догадаться, что Джеса вызовут на планету, но встретить его здесь... Конечно, это не случайность, как и то, что принц кстати вспоминает, что опоздавшие обязаны станцевать вальс. Друг с другом. Джес рычит, чтобы я убрал руку с его плеча, пытаясь протащить меня кругами по тесному залу. Я и это уже понял: принцу надоели его прежние шуты, он захотел поглядеть на новых. Что может быть нелепей, чем заставлять взрослых мужчин танцевать, как курсантов-первогодок? Мне самому смешно. Лучше бы с табуреткой - она хотя бы молчит.
Политвоспитатель, Фортеплов, с достойным лучшего применения рвением смущает юные умы, регулярно намекая на наше с Джесом далёкое прошлое и на то, что он читал наши личные дела. Ему до зуда завидно, что я в свои 37 - уже адмирал, а он застрял на полковничьих лычках, и его фантазии не хватает на иное объяснение, кроме того, что я добился всего через постель, чем оскорбляет только моё прежнее командование, но не меня. Чего он хочет? Дуэли? Или чтобы я сжалился и подарил ему флот? Так или иначе, меня ещё ни разу так настойчиво не клеили.
Джес ему вторит. Джес язвит, то и дело отпуская комментарии, начинающиеся с насмешливого "Форкосиган" - ещё в юности я спрашивал его, почему он не называет меня по имени, а он отвечал, что ему нравится, что его подстилка - форлорд. Сейчас он всячески даёт понять, что я стал стар, скучен и более его не привлекаю. Наше далёкое прошлое - так я выразился? Когда я уже достаточно пьян, чтобы сесть подле него, мы вслух считаем, подхватывая друг за другом слова: десять лет, четыре месяца, двадцать дней, шесть часов и примерно двадцать три минуты. Словно всё случилось вчера. Случилось или приснилось? - так это похоже на мутный кошмар. На нас смотрят, а я сижу на подлокотнике его кресла, и мне всё равно, что подумают обо мне. Как было всё равно и десять лет назад. Но приближается леди, и Джес толкает меня, освобождая для неё место, расплёскивая эль из моего стакана.
Ещё один опоздавший - говорят, личный секретарь императора, совсем ещё мальчишка, смущается отчаянно, зовут Саймон, Сэм. Фёдор Форлесник, приятель принца, увлекает его в вальс, невзирая на слабое сопротивление, но Зерг не присутствует при этом зрелище и приказывает повторить. Юноше позволено пригласить кого угодно - и он выбирает самого Зерга: губа не дура. Кронпринц кружит его так самозабвенно, что я издали слышу, как шумно дышит бедняга секретарь. Или - счастливчик? Джес тоже замечает свежую кровь и старается вдвойне. Метает нож в мою сторону, когда я веду с новоприбывшим светскую беседу - мы оба дебютанты на этом празднестве, - и я нож привычно ловлю. Джес взгромождается мне на колени верхом, поит меня вином, красное струится из бокала на мою чёрную рубашку. Разочарованно удаляется. Я замечаю:
- Только ты не изменился.
- Что может измениться в том, кто всё потерял, в сравнении с тем, у кого есть всё?
- И кто из нас кто?
Услышав, что Саймон отказывается от алкоголя, Джес переключается на него, требует выпить бокал до дна, стоит над ним строг и непреклонен, как академский ментор. Мальчик послушно пьёт. Но Джесу мало этих развлечений - он просит адъютанта, Анри, вернуть его кинжал, который тот зачем-то у него одалживал, и уводит леди с собой. Фортеплов заметно нервничает, а я, кретин, всё ещё не могу поверить, что Джес будет причинять боль кому-то кроме меня. Юнцы наперебой хотят услышать от меня о Джесе. Продолжаю исполнять роль десерта, на которую меня и позвал принц.
- Расскажите мне, - Саймон предельно серьёзен, разве что не навытяжку передо мной стоит, - о Джесе Форратьере.
Минуты назад он признавался Фортеплову, что фамилия "Форратьер" ни о чём ему не говорит. Фортеплов в ответ широким жестом указывает на меня и на Джеса и отвечает: "Десять лет", как если бы этот пароль из двух слов описывал совершенно всё.
- Я знаю не больше вашего: я не видел его десять лет. Да, мы учились вместе. Мы были дружны.
- Вы были близки.
- Да, мы были близки.
Что они ожидают услышать или увидеть, это новое поколение барраярцев, заинтересованных в моём скандальном прошлом куда больше, чем в прославленном настоящем, которое им ставят в пример до тех пор, пока не набьют оскомину? Анри тоже подсаживается, смотрит сочувственно.
- Почему Вы так ненавидите Форратьера? - вот это поворот, сам Джес не спросил бы лучше.
- Не могу сказать, что я его ненавижу. Он обижен на меня, а ненавидит ли - лучше спросите у него.
- Но он злой человек? Вы ведь знаете его лучше других.
- Многие люди, кого я знал и которых называли злыми... на самом деле им просто было больно.
Анри не расслышал. Переспросил. Потом добавил:
- Но сами Вы не были злыми?
- Я убил двоих.
Не сотвори себе кумира, светский, фарфоровый мальчик, дитя мирного времени. Ни из меня, ни из Форратьера. "Я терпеть не могу язвительных, потому что таков я сам", - повторяет он, к счастью, ещё не понимая, сколь разной природы его колкость - и яд, отравляющий Джеса.
Джес возвращается, следом Фортеплов приводит свою даму, укрыв её плечи своим кителем. Выговаривает Джесу, что нельзя резать женщин, не согласных на такое обращение. Тот швыряет в него опустевшую бутылку, которая разбивается о стену - вместо того, чтобы спасти ковёр от осколков, наш страж порядка и морали выхватывает парализатор и вырубает Джеса почти в упор. Принцу объясняет про нападение на свою персону, но по всему выходит, что он таковое не предотвратил, а отомстил. Тишина воцаряется ненадолго, а затем Джес и Фёдор вспоминают о том, что ещё в начале вечера заикались о дуэли, но, как утверждал тогда Форратьер, дуэль на парализаторах была бы всё равно что на фаллоимитаторах (им сразу предложили поединок на линейках). Они уже пытались подраться, но их разняли, а теперь просто уходят куда-то вдвоём.
Приходит Джес с порезанной рукой, делая вид, будто не замечает стекающую по пальцам кровь. Расспрашивать его нет ни времени, ни смысла. Спрашиваю в пространство, есть ли аптечка, и исполнительный Саймон бежит исполнять поручение, но задерживается. Иду за ним сам и нахожу на тёмной кухне, рядом с Анри. Он говорит, что здесь тоже нужна первая помощь, но я всё равно забираю у него аптечку. Пока я дезинфицирую рану, Джес перестаёт мне отвечать - я не сразу понимаю, что он без сознания. Он не потерял критического количества крови, но у него всегда было слабое сердце, и парализатор также не пошёл ему на пользу - впрочем, это никого не волнует, кроме меня. Нащупываю на запястье слабый пульс. Я с юности знаю, что делать, - к счастью, в любой аптечке есть сердечный спрей. Джес, очнувшись, пару мгновений смотрит на меня, как прежде - широко распахнутыми глазами, но мне приходится от них оторваться. Вкалываю обезболивающее и сшиваю края пореза, тёплая кровь липнет к пальцам. Едва успеваю подняться на ноги, как Фортеплов просит меня посмотреть спину леди. Вот и мне нашлось дело. Только бы не разжаловали в придворные медики.
Леди Талли сидит на кухне, её спина, залепленная полосками биопластыря, - идеально ровная. Осторожно приподнимаю пластырь. Некоторые из беспорядочных порезов слишком глубоки, и я снова берусь за инъектор и изогнутую иглу. Как грубо, Джес... где твоё чувство вкуса? Помнится, ты мог оставить свой вензель - с легкомысленно танцующей плавной V - на моей шкуре, словно тонкой кистью по бумаге. Леди смущена вниманием и оттого меня торопит. Я обещаю, что когда швы рассосутся, от шрамов не останется и следа, и ополаскиваю от крови руки. Фортеплов вторит, что отведёт её к дорогому специалисту. Так вот отчего он такой злой был - форство не позволяет жениться на шлюхе из Караван-Сарая? Впрочем, Форхалас тоже оказывает ей знаки внимания. Ральф, наш сокурсник по Академии, ещё не женат и, похоже, отчаялся до такой степени, что у леди есть шанс, тем паче что принц обещает: как только он станет императором, сразу пожалует её титулом и превратит в Форталли. Об этой перспективе говорят как о почти свершившейся, пьют "за будущего императора", Фёдор многократно оговаривается, называя Зерга "Его Величеством". Эта поспешность неопасна и потому забавна.
Интересно, зачем нужен Ральф Форхалас этой пародии на императорский двор? Только ли для того, чтобы Джес заявлял, что Ральф хочет меня ещё с Академии? Может, и так. Но мы с Ральфом просто пьём, не становясь от этого более весёлыми.
- Выпивка, женщины, карты - только способы забыться, - говорит он со знанием дела.
- Или служба.
- На службе забыться непросто.
- У меня получается.
Чем больше задач мозг решает одновременно, тем сложнее ему думать и вспоминать о чём-то другом. Чем реже остаёшься в одиночестве, тем меньше замечаешь, что одинок. Они думают, что я гений. Стратег и тактик. А я ничем не лучше алкоголика или игромана. Если бы Фортеплов понимал, какова цена адмиральства, он бы так не завидовал.
Я выжидаю, и моё терпение вознаграждено - Джес приглашает меня на разговор. Все комнаты заняты, и мы выходим на террасу. Он не даёт мне и слова произнести: то бьёт - один раз я ловлю его руку, затем намеренно пропускаю пощёчины, потому что слишком давно не чувствовал его прикосновений, - то затыкает поцелуем, и я поддаюсь, забывая всё, что собирался сказать. Слова выдираются из моего горла с сухим треском, как спутанные нитки. Джес хватается за кинжал, приставляет к своему горлу, я перехватываю у основания клинка, разрезая себе пальцы, вырываю кинжал и отбрасываю на подоконник - и так дважды, потому что Джес дотягивается до него вновь. Он несёт какой-то бред: что он не хочет возвращаться на свою станцию, что его убьют прямо здесь и сейчас или запрут в клетку, где он сойдёт с ума и откусит себе язык... Я пытаюсь спросить, что он такого натворил, как умудрился настолько насолить принцу, но он определённо не в том состоянии, чтобы связно объяснять. И я просто обнимаю его, крепко прижимая к себе и проводя ладонью по чёрным кудрям, обещаю замолвить за него словечко и вытащить со станции, обещаю, что никому не позволю ему навредить и никому не отдам. Мне всё равно, вправду ли он совершил какое-то преступление, или кто-то вздумал шантажировать и угрожать ему, или он просто пьян. Я знаю, что всегда мог защитить его хотя бы от его собственного страха. И знаю, что это - единственное, против чего я не бессилен.
Джес шипит, что я ничего не смогу изменить. Что всё, что я мог бы сделать, следовало делать десять лет назад. Вырывается, отталкивает меня, хочет уйти. Я останавливаю его, удерживаю за плечи, ненавижу себя за то, что не могу прижать его к стене и целовать, навёрстывая все прошедшие годы. За то, что не чувствую в себе права на это. Говорю что-то о том, что если бы я остался тогда, было бы только хуже. Было бы невыносимо. Что мне нужно было время. Много времени на то, чтобы перестало быть так больно. Чтобы я мог говорить обо всём этом так, словно оно было не со мной. Джес победно улыбается:
- Хочешь сказать, что у тебя не было жены?
- А ты хочешь напоминать мне об этом?
- Да, хочу.
И я позволяю ему уйти. Затем долго держу ладонь под струёй воды, смывая кровь, словно не понимая, что эта кровь - моя и продолжает сочиться из порезов. Ну и денёк. Слишком много крови для обычной вечеринки. Слишком слабая боль, чтобы она могла отвлечь меня от другой, от которой в груди душно и глухо. Кинжал Джеса я забираю с собой, кладу в общем зале у окна, чтобы я всегда смог увидеть, если он кому-то понадобится. Кажется, я многое пропустил: изрядно пьяный Фёдор ломится в запертую дверь, громогласно вызывая "Ваше Величество!", на подпевке - Фортеплов, добавляющий, что "Тут очень надо", остальные толпятся вокруг. Передо мной расступаются, интересуются, могу ли я выбить дверь. У Фёдора заканчивается запал, он оседает на пол и блюёт. Видимо, только когда голос Фортеплова становится солирующим, принц понимает, что произошло нечто в самом деле важное, и выходит из комнаты. Лицезреет распростёртого на полу Форлесника, ловит взгляд каждого поочерёдно, спрашивает, что случилось, я честно отвечаю, что не застал начала происшествия. Зерг собственноручно помогает перенести Фёдора в кресло - это друг принца по Академии, поэтому он удостаивается всеобщей заботы больше, чем кто бы то ни было ещё. Ему вкалывают синергин и приводят в чувство. Замечаю, что среди хлопочущих нет Джеса, и начинаю беспокоиться. Ухожу на поиски - даже в маленьком доме он может наделать глупостей, пока меня нет рядом.
Ещё как может. Стучусь в комнату, из которой выходил принц, но она не заперта. Джес лежит поперёк кровати со спущенными штанами, я вижу следы крови, спрашиваю: "Кто это сделал? Зерг?", но не нуждаюсь в ответе. Какой злой рок сделал так, что очередным любителем брать мужчин силой на пути Джеса окажется не какой-нибудь мелкий фор, прожигающий жизнь в столице, которому я мог бы переломать ноги в подворотне, а наследник Барраярской империи? И я ведь даже не могу испытывать к принцу ненависти - он вправе брать то, что ему предлагают, а зная Джеса - тот не предлагает, а требует, хоть это Зерга и не оправдывает. Джес неловко переворачивается набок, подтягивая колени к животу, вместо слёз боли и стыда - ожесточённое равнодушие, и это пугает больше всего. Если бы я хоть что-то услышал, я бы в самом деле выставил дверь, но я опоздал, я всегда опаздываю. Велю ему не шевелиться и выбегаю за аптечкой. Мечусь по залу, пытаясь вспомнить, где её оставил, пока Саймон не подсказывает, что она на кухне. Возвращаюсь, торопливо толкаю по-прежнему не запертую дверь - и почти сталкиваюсь с принцем, стоящим посреди комнаты. Он спрашивает, не учили ли меня стучаться. Я тупо твержу, держа чёртову аптечку у груди, что должен оказать первую помощь.
- Вам нужна помощь? - бросает Зерг, оглядываясь на Джеса, как на вещь, которую только сейчас заметил.
- Со мной всё хорошо, - хрипит Джес, и принц пожимает плечами:
- Тогда подите вон.
- Когда Вы закончите, Вы дадите мне знать?
- Да, а сейчас подите вон.
Я знаю, что принц мне не уступит, что ему нравится видеть, как я предаю Джеса, когда закрываю дверь за собой. Чувствую себя беспомощным пажом, и все чины и награды, весь флот сейчас не стоят выеденного яйца, если я не могу с их помощью открыть незапертую дверь, - я мог бы дать их Фортеплову поиграть, пусть почувствует линкор между ног, раз уж больше нечего. Ухожу и описываю бессмысленный круг по залу, но возвращаюсь, как привязанный пёс, сажусь у стены под дверью - прислушиваться и ждать. Всё равно меня никто не замечает, я не более чем тень Джеса, живой трофей его былых похождений, вспомнят его - вспомнят меня, и наоборот. Когда его нет поблизости, чтобы меня дразнить, через меня можно и перешагнуть, если куда-то спешишь по коридору. Надо мной склоняется только Анри:
- Вы в порядке?
- Кажется, я единственный здесь, кто, к сожалению, в полном порядке.
Он садится рядом, в очередной раз спрашивает разрешения на "нескромный вопрос".
- Скажите, каково это - влюбиться в мужчину?
- Точно так же, как и влюбиться в женщину.
- Я думал, со мной никогда такого не произойдёт. А потом случается что-то, и всё летит к чертям.
А потом появляется Джес, и твоему принцу теперь интересней с ним, а не с тобой. Бедный мальчик. Когда выбрасывают таких комнатных собачек, они не выживают в дикой природе.
- Вот потому и нет разницы, женщина это или мужчина, если в конечном итоге всё равно всё летит к чертям.
- Но для всего остального Барраяра разница есть, и поэтому я здесь.
- И как Вам здесь?..
Он всё равно не ответит правду, потому что не понимает, хорошо это или плохо - терпеть унижения за право быть собой, не скрываясь за фиговым листочком лжи. Хуже всего, что я и сам этого не знаю. Между нами есть что-то общее: забытая игрушка принца и бывший любовник Джеса Форратьера. Во мне давно не осталось гордости, и если бы Джес хотел меня слышать, я умолял бы его вернуться, хотя я прекрасно понимаю, чем это закончится: он снова будет испытывать, насколько далеко он сможет со мной зайти, как много я смогу ему позволить, сколько смогу вынести, лишь бы только быть с ним. И, может, мы с Анри оба надеемся, что Зерг или Джес оставят друг друга позади так же, как оставили нас. Но я не могу сочувствовать этому мальчику в полной мере - в его лице у Джеса могло стать на одного врага больше.
Анри уходит, а дверь вечность спустя открывается, и принц позволяет мне войти, возвращаясь к гостям. Не могу отделаться от сравнения, что так же собаку допускают до объедков после трапезы. Джес лежит всё в той же позе, только сдвигается к краю постели, чтобы мне было удобней, а я опускаюсь перед ним на колени и открываю аптечку. Он тихо стонет, когда я прошу его сделать глубокий вдох и бережно обрабатываю повреждения. Как целую вечность назад, когда курсант Форратьер мне назло неудачно прогулялся в Караван-Сарай. Тогда было даже хуже...
- Ну что, теперь-то тебе тоже больно?
- Мне всегда больно, когда больно тебе. Только не говори, что делаешь это специально для того, чтобы причинить мне боль! Это можно сделать и напрямую.
- Не дождёшься.
Едва ему становится легче от заморозки, Джес поворачивается ко мне лицом:
- Как же я тебя ненавижу.
- Плевать. Я всё равно тебя люблю.
Он пытается сразу же подняться, но я его останавливаю. Пока здесь нет Зерга, пока здесь нет никого - я не могу не воспользоваться шансом побыть с ним, поговорить с ним. Обещаю вытащить его отсюда, забрать так далеко, где даже принц до него не дотянется. Во флоте найдётся местечко для коммодора Форратьера. А моё слово перед Эзаром должно хоть чего-то да значить, даже если моя репутация снова рухнет в грязь, как только с моих губ сорвётся рапорт о переводе Форратьера. Представляя себе всё это, я, конечно, утешаю только самого себя. Джес первым сделает эти планы несбыточными.
- А кто тебе сказал, будто я хочу отсюда куда-то уйти?
- Ты ведь сам говорил, что здесь тебя могут убить.
- А ты и поверил?
Верит ли он сам себе, или уже разучился различать искренность и притворство? Плевать - я всё равно ему верю. Дверь только раз распахивается без стука, и в проём просовывается голова что-то выискивающего Саймона. При виде нас на его лице появляется такое сложное выражение, словно он застал нас в позе 69 на полу и испытывает смесь недоумения и восторга, как юный натуралист, впервые наткнувшийся на брачные игры богомолов - хотя мы просто сидим рядом и беседуем, не соприкасаясь даже плечами. Извинившись, он захлопывает дверь, а я кричу ему вслед, что он не помешал и можно присоединяться. Но разговор перебили, и он больше не клеится. Я предлагаю вернуться к гостям, пока нас не хватились. Джес встаёт и, остановившись у двери, демонстрирует мне сжатый кулак:
- Знаешь что? А ведь ты у меня теперь вот где.
- Так было всегда. И ты можешь этим воспользоваться.
Он пользуется этим по-своему - не притрагиваясь ко мне, и это для меня тоже не в новинку: это и в былые годы было его излюбленным способом наказания. Пусть так, только бы ему не было больно. Я задерживаюсь в комнате, где на постели расстелен чей-то мундир и лежит кинжал принца. Этот кинжал я тоже незаметно забираю с собой и, войдя в зал, бросаю рядом с кинжалом Джеса - чтобы оный тоже не использовали без моего ведома.
Протрезвевший Фёдор берётся за гитару, и все голоса в зале тонут в звуках музыки. Принц сидит на стуле в самом центре зала, а Джес стоит над ним вплотную, заслоняя собой, подпевает припеву, и на ковёр отлетает сорванный им с мундира кронпринца сверкающий орден. Не видеть этого - перед самым носом у каждого - невозможно, но кто из гостей посмеет помешать Его Высочеству? Не слышно, о чём они говорят, и как только песня заканчивается и гитара замолкает, Джес властно требует, чтобы Фёдор продолжал. Наконец, Зерг и Джес уходят, а я остаюсь, песни сменяют друг друга, - петь я совсем не умею, но я благодарен за возможность высказаться хотя бы чужими словами, закрывая глаза и никого не замечая. Неизбежная жизнь - без тебя, без памяти, без отличий. Джес этого не слышит, и хорошо. Он возвращается позже, и вечер постепенно подходит к концу. Принц желает остаться с дамой - неужели теперь Фортеплов за неё не боится? - а остальным пора и честь знать. Я вздыхаю с облегчением, видя, что Джес тоже уходит, - но ещё не знаю, достаточно ли я пьян, чтобы наведаться к нему в гости и, видимо, провести увлекательную ночь под дверью.
Постигровое и благодарностиИтоги игры достаточно предсказуемы - что Эйрел был, что не было его; возможно, ему стоило реагировать более бурно, но он немолод, неглуп, привык держать лицо, и проявления им эмоций на публику в мою картину мира, увы, не вписываются.
Поскольку принцу Эйрел не был интересен, я только после игры понял, сколь много общего у Эйрела с доктором Рокканером в их функции стояния за дверью. Что с Юрием, что с Зергом невозможно тягаться в обоих смыслах: во-первых, они в разы ярче, только таких и можно любить, во-вторых - против них не выступишь, иначе сделаешь только хуже. Это бездействие и делает как доктора, так и Эйрела отталкивающими в глазах окружающих, потому что только сопротивление достойно уважения. Им ничего не остаётся, кроме как стареть от хронической бессонницы, зная, что самый дорогой человек находится в руках обладающего абсолютной властью, и если доктор сможет подобрать Доно после гибели Юрия и утащить туда, где не найдут, то Эйрелу не дано будет отменить приговор и придётся приводить его в исполнение.
Спасибо Вере и Птахе за то, что эта идея была реализована, и, конечно, за Джеса и Зерга со всеми сопутствующими спецэффектами! Спасибо всем, кто до нас добрался. Фёдору [Руш] - за безудержный оптимизм и песни, Ральфу [Мара] - за джентльмена ивечеринку интровертов уголок спокойствия, Талли [Волчонка] - за эстетику во всём и очень цельный яркий образ, Анриетте [Хель] - за важные разговоры и очень верибельного как-с-картинки юного фаворита, Фортеплову [Блэквуд] - за прекрасного офицера политвоспитания с большими скрепами, которого так хотелось у@бать, Иллиану [Джонт] - за то, что нельзя так беззастенчиво ломать мимимиметры, когда краснеешь и старательно бдишь весь этот б@дский цирк ради императора! Всех люблю, всё было атмосферно Жалею, что не застал фанты, и что все рассосались по углам и так и не поиграли в карты-кости-ещё что-нибудь всей толпой.
Начинаю понимать Птаху в её желании собрать пьянку в Академии, когда всё ещё хорошо и взаимодействие Эйрела и Джеса не сводится к одному приватному разговору. Но по-прежнему не считаю, что этот сюжет подходит для игры, в том числе потому, что это игра на проигрыш против всего полигона, как на пьянке в "Висельнике", а я не уверен, что не поломаюсь об это.
После игры традиционно доедали недоеденное (пирог! ) и допивали недопитое, провожали уезжающих, а я к концу игры дорвался до соблазнительно лежавшей на полке книжки "Красный истребитель" - воспоминаний Манфреда фон Рихтхофена - и уже не смог выпустить её из рук, пока не перечитал целиком, ибо книжка короткая, насколько вообще могут быть короткими мемуары человека, погибшего в 26. Оказалось, что я могу цитировать её едва ли не наизусть, и, щедро зачитывая Птахе избранные моменты, я, похоже, немножко её сломал, чем очень доволен. Мне нужно большежертв людей, упоротых в лётчиков!
Попутно я, вместе с книжкой, обнаружил себя на кухне, куда мы перебрались с Верой, Птахой и Марой, открыли ещё одну бутылку, зажгли свечи и заказали пиццу. Время плавно уходило глубоко заполночь, а потом вжух - у меня Птаха спит в одной комнате, Вера в другой, Мара на кухне, и доставка пиццы звонит в дверь. Ради пиццы проснулись, поужинали - мне достались корочки - и приняли решение заночевать. Вера выдала мне майку адмирала-овцы (с меня ссылка на Хрнблр, помню!), и я вырубился на диване под пледом в обнимку с Форратьером. На завтрак у нас были остатки пиццы, и мы с Птахой поехали домой - а предварительно я собрал по дому все пустые бутылки на два увесистых мешка стеклотары. Ящик сидра и всех обратно, родные!
В субботу досмотрели Yuri on Ice. ВпечатленияБольше всего по-прежнему радовала рисовка, особенно то, что парни действительно разные по телосложению. Видно, что Виктор уже взрослый. Что у Юри кость широкая, и это выглядит очень естественно. И что Юрий - подросток, которому по всем законам природы положено быть угловатым, который очень хочет таким быть, но из него всю жизнь вытачивали идеал, и он настолько привык добиваться совершенства, что надрывается как никто, а за плавностью движений на льду это не заметно. Где-то здесь закрадывается мысль, что нельзя так с живыми людьми, нельзя из них делать гвозди. Впрочем, я всегда считал балет чем-то негуманным.
Виктор - немножко Лось: искренний, рассеянный, любит детей, а дети его боготворят. Прошёлся по нескольким жизням таких детей, которые после этого не станут прежними, но решил посвятить себя только одному, пока остальные ревнуют и страдают.
Ничего не смыслю в фигурном катании и больше смыслить не стал, но происходившее в аниме было вполне похоже на то, что я несколько раз видел по телеку: комментаторы мешают слушать хорошую музыку, а когда фигуристы падают, их всегда очень жалко. Вот только подозреваю, что настоящие комментаторы не говорят так много о сексе То есть да, и так очевидно, что в подобных видах спорта участники меряются сексапильностью, но педалирование идеи, что только правильное раскрытие своей сексуальной энергии поможет добиться успеха, несколько раздражало, как и визжащие фанатки - словно адекватных поклонниц фигурного катания, заинтересованных в эстетике, а не @бле, не существует.
А фансервис не мешал, поскольку подавался с изрядной долей иронии, так что к нему невозможно было относиться всерьёз. История с кольцами - прекрасная шутка, тем более прекрасная, что подчёркивает: для близких людей обменяться символическими украшениями - нормально вне зависимости от пола этих людей, и не означает, что они сразу после этого побегут сношаться; и смешно не то, что они носят кольца, а смешна реакция окружающих.
В общем - милота найдена, вряд ли буду смотреть другие споконы (фигурное я нахожу красивым, а к баскетболу, теннису и прочая равнодушен совсем), но охотно посмотрю следующий сезон, когда он выйдет. Хотя традиционно не понимаю, что там ещё продолжать - у всех всё хорошо.
И официально заявляю, что Йорингель меня сломал и сушёная хурма омномном Когда-то я мог есть только твёрдую как яблоки хурму, которую брал с лотков, а потом лотки исчезли, а хурма на рынке и в магазинах, даже если внешне выглядела идеально, внутри всё равно оказывалась предательской жижей. А сушёная - вкусная и чертовски сытная, отчего её хватает очень надолго, что и окупает стоимость.
Субботним вечером Птаха уехала на Легенду, а я остался один на один с предигровым мандражом. Он был со мной всю ночь, пока я не вырубился, и всё утро - у меня даже перед собственной игрой не возникало такого желания убежать и спрятаться. И если со мной такое от междусобойчика "все свои", то мне заранее жутко, каково будет накануне настоящей игры с открытым кастом; пока всё, что я знаю об этой игре, - это "я не могу, но буду". Когда я проснулся до полуденного будильника, телефон и нетбук показывали разное время, ибо второй самовольно перевёл часы, - к счастью, меня сориентировала Птаха, уже отоспавшаяся у Веры. Я собрался и поехал туда же. Покопался в библиотеке Форбарра, расхитил мечту детства - книжку Аттенборо с цветными фотографиями, а Птаха утащила энциклопедию по костюмам.
Затем я сходил до Вкусвилла за сидром, впервые услышал там комплимент, что я хорошо выгляжу для 92-го года рождения. Интересно, как, по их мнению, должен выглядеть человек 25 лет?..
Игроки постепенно собирались, мастер их начитывала по укромным углам (когда я уже научусь заранее уточнять, будут ли у меня вводная и завязки, или только то, что "ты сам о себе знаешь"?), желающие сочиняли фанты и складывали их в шляпу. Последним штрихом я расставил посимметричнее еду и бокалы, и мы стартовали.
Вместоотчёта отперсонажно. Осторожно! Эйрел курильщика! Слэш!
Когда неожиданно получаешь приглашение от кронпринца - позволительно удивиться, но непозволительно - его отклонить. Добираюсь к охотничьему домику с некоторым опозданием, ищу взглядом виновника торжества и не нахожу. Меня не ожидали здесь видеть, я и сам не ожидал здесь оказаться. Представился незнакомому юноше, как позже выяснилось - адъютанту принца, он отпрянул от протянутой руки как пуганый заяц. Поцеловал руку даме, по виду - дорогой шлюхе; вскоре принц скажет, что всякая женщина, сидящая подле него, является леди, - значит, я предугадываю правила игры. Человек в форме министерства политвоспитания нахваливает меня перед молодёжью, словно редкое блюдо: самый молодой адмирал в истории Барраяра, убийца Юрия Безумного. Они учили мою биографию в Академии. Искренне сочувствую и мысленно желаю себе не узнать никогда, что обо мне написано в учебниках.
Принц появляется со скучающим видом. Он не хочет слушать вальсы, он хочет, чтобы его развлекали беседой. Велит мне выпить штрафной бокал. Музыка на время замолкает, в каждую неловкую паузу отмечаем рождение нового офицера СБ, которых по мнению принца и так слишком много. Ещё одна такая пауза повисает, когда в дверях появляется Джес и проходит мимо меня, задевая плечом. Я успел услышать новости о смерти старого графа Форратьера, мог догадаться, что Джеса вызовут на планету, но встретить его здесь... Конечно, это не случайность, как и то, что принц кстати вспоминает, что опоздавшие обязаны станцевать вальс. Друг с другом. Джес рычит, чтобы я убрал руку с его плеча, пытаясь протащить меня кругами по тесному залу. Я и это уже понял: принцу надоели его прежние шуты, он захотел поглядеть на новых. Что может быть нелепей, чем заставлять взрослых мужчин танцевать, как курсантов-первогодок? Мне самому смешно. Лучше бы с табуреткой - она хотя бы молчит.
Политвоспитатель, Фортеплов, с достойным лучшего применения рвением смущает юные умы, регулярно намекая на наше с Джесом далёкое прошлое и на то, что он читал наши личные дела. Ему до зуда завидно, что я в свои 37 - уже адмирал, а он застрял на полковничьих лычках, и его фантазии не хватает на иное объяснение, кроме того, что я добился всего через постель, чем оскорбляет только моё прежнее командование, но не меня. Чего он хочет? Дуэли? Или чтобы я сжалился и подарил ему флот? Так или иначе, меня ещё ни разу так настойчиво не клеили.
Джес ему вторит. Джес язвит, то и дело отпуская комментарии, начинающиеся с насмешливого "Форкосиган" - ещё в юности я спрашивал его, почему он не называет меня по имени, а он отвечал, что ему нравится, что его подстилка - форлорд. Сейчас он всячески даёт понять, что я стал стар, скучен и более его не привлекаю. Наше далёкое прошлое - так я выразился? Когда я уже достаточно пьян, чтобы сесть подле него, мы вслух считаем, подхватывая друг за другом слова: десять лет, четыре месяца, двадцать дней, шесть часов и примерно двадцать три минуты. Словно всё случилось вчера. Случилось или приснилось? - так это похоже на мутный кошмар. На нас смотрят, а я сижу на подлокотнике его кресла, и мне всё равно, что подумают обо мне. Как было всё равно и десять лет назад. Но приближается леди, и Джес толкает меня, освобождая для неё место, расплёскивая эль из моего стакана.
Ещё один опоздавший - говорят, личный секретарь императора, совсем ещё мальчишка, смущается отчаянно, зовут Саймон, Сэм. Фёдор Форлесник, приятель принца, увлекает его в вальс, невзирая на слабое сопротивление, но Зерг не присутствует при этом зрелище и приказывает повторить. Юноше позволено пригласить кого угодно - и он выбирает самого Зерга: губа не дура. Кронпринц кружит его так самозабвенно, что я издали слышу, как шумно дышит бедняга секретарь. Или - счастливчик? Джес тоже замечает свежую кровь и старается вдвойне. Метает нож в мою сторону, когда я веду с новоприбывшим светскую беседу - мы оба дебютанты на этом празднестве, - и я нож привычно ловлю. Джес взгромождается мне на колени верхом, поит меня вином, красное струится из бокала на мою чёрную рубашку. Разочарованно удаляется. Я замечаю:
- Только ты не изменился.
- Что может измениться в том, кто всё потерял, в сравнении с тем, у кого есть всё?
- И кто из нас кто?
Услышав, что Саймон отказывается от алкоголя, Джес переключается на него, требует выпить бокал до дна, стоит над ним строг и непреклонен, как академский ментор. Мальчик послушно пьёт. Но Джесу мало этих развлечений - он просит адъютанта, Анри, вернуть его кинжал, который тот зачем-то у него одалживал, и уводит леди с собой. Фортеплов заметно нервничает, а я, кретин, всё ещё не могу поверить, что Джес будет причинять боль кому-то кроме меня. Юнцы наперебой хотят услышать от меня о Джесе. Продолжаю исполнять роль десерта, на которую меня и позвал принц.
- Расскажите мне, - Саймон предельно серьёзен, разве что не навытяжку передо мной стоит, - о Джесе Форратьере.
Минуты назад он признавался Фортеплову, что фамилия "Форратьер" ни о чём ему не говорит. Фортеплов в ответ широким жестом указывает на меня и на Джеса и отвечает: "Десять лет", как если бы этот пароль из двух слов описывал совершенно всё.
- Я знаю не больше вашего: я не видел его десять лет. Да, мы учились вместе. Мы были дружны.
- Вы были близки.
- Да, мы были близки.
Что они ожидают услышать или увидеть, это новое поколение барраярцев, заинтересованных в моём скандальном прошлом куда больше, чем в прославленном настоящем, которое им ставят в пример до тех пор, пока не набьют оскомину? Анри тоже подсаживается, смотрит сочувственно.
- Почему Вы так ненавидите Форратьера? - вот это поворот, сам Джес не спросил бы лучше.
- Не могу сказать, что я его ненавижу. Он обижен на меня, а ненавидит ли - лучше спросите у него.
- Но он злой человек? Вы ведь знаете его лучше других.
- Многие люди, кого я знал и которых называли злыми... на самом деле им просто было больно.
Анри не расслышал. Переспросил. Потом добавил:
- Но сами Вы не были злыми?
- Я убил двоих.
Не сотвори себе кумира, светский, фарфоровый мальчик, дитя мирного времени. Ни из меня, ни из Форратьера. "Я терпеть не могу язвительных, потому что таков я сам", - повторяет он, к счастью, ещё не понимая, сколь разной природы его колкость - и яд, отравляющий Джеса.
Джес возвращается, следом Фортеплов приводит свою даму, укрыв её плечи своим кителем. Выговаривает Джесу, что нельзя резать женщин, не согласных на такое обращение. Тот швыряет в него опустевшую бутылку, которая разбивается о стену - вместо того, чтобы спасти ковёр от осколков, наш страж порядка и морали выхватывает парализатор и вырубает Джеса почти в упор. Принцу объясняет про нападение на свою персону, но по всему выходит, что он таковое не предотвратил, а отомстил. Тишина воцаряется ненадолго, а затем Джес и Фёдор вспоминают о том, что ещё в начале вечера заикались о дуэли, но, как утверждал тогда Форратьер, дуэль на парализаторах была бы всё равно что на фаллоимитаторах (им сразу предложили поединок на линейках). Они уже пытались подраться, но их разняли, а теперь просто уходят куда-то вдвоём.
Приходит Джес с порезанной рукой, делая вид, будто не замечает стекающую по пальцам кровь. Расспрашивать его нет ни времени, ни смысла. Спрашиваю в пространство, есть ли аптечка, и исполнительный Саймон бежит исполнять поручение, но задерживается. Иду за ним сам и нахожу на тёмной кухне, рядом с Анри. Он говорит, что здесь тоже нужна первая помощь, но я всё равно забираю у него аптечку. Пока я дезинфицирую рану, Джес перестаёт мне отвечать - я не сразу понимаю, что он без сознания. Он не потерял критического количества крови, но у него всегда было слабое сердце, и парализатор также не пошёл ему на пользу - впрочем, это никого не волнует, кроме меня. Нащупываю на запястье слабый пульс. Я с юности знаю, что делать, - к счастью, в любой аптечке есть сердечный спрей. Джес, очнувшись, пару мгновений смотрит на меня, как прежде - широко распахнутыми глазами, но мне приходится от них оторваться. Вкалываю обезболивающее и сшиваю края пореза, тёплая кровь липнет к пальцам. Едва успеваю подняться на ноги, как Фортеплов просит меня посмотреть спину леди. Вот и мне нашлось дело. Только бы не разжаловали в придворные медики.
Леди Талли сидит на кухне, её спина, залепленная полосками биопластыря, - идеально ровная. Осторожно приподнимаю пластырь. Некоторые из беспорядочных порезов слишком глубоки, и я снова берусь за инъектор и изогнутую иглу. Как грубо, Джес... где твоё чувство вкуса? Помнится, ты мог оставить свой вензель - с легкомысленно танцующей плавной V - на моей шкуре, словно тонкой кистью по бумаге. Леди смущена вниманием и оттого меня торопит. Я обещаю, что когда швы рассосутся, от шрамов не останется и следа, и ополаскиваю от крови руки. Фортеплов вторит, что отведёт её к дорогому специалисту. Так вот отчего он такой злой был - форство не позволяет жениться на шлюхе из Караван-Сарая? Впрочем, Форхалас тоже оказывает ей знаки внимания. Ральф, наш сокурсник по Академии, ещё не женат и, похоже, отчаялся до такой степени, что у леди есть шанс, тем паче что принц обещает: как только он станет императором, сразу пожалует её титулом и превратит в Форталли. Об этой перспективе говорят как о почти свершившейся, пьют "за будущего императора", Фёдор многократно оговаривается, называя Зерга "Его Величеством". Эта поспешность неопасна и потому забавна.
Интересно, зачем нужен Ральф Форхалас этой пародии на императорский двор? Только ли для того, чтобы Джес заявлял, что Ральф хочет меня ещё с Академии? Может, и так. Но мы с Ральфом просто пьём, не становясь от этого более весёлыми.
- Выпивка, женщины, карты - только способы забыться, - говорит он со знанием дела.
- Или служба.
- На службе забыться непросто.
- У меня получается.
Чем больше задач мозг решает одновременно, тем сложнее ему думать и вспоминать о чём-то другом. Чем реже остаёшься в одиночестве, тем меньше замечаешь, что одинок. Они думают, что я гений. Стратег и тактик. А я ничем не лучше алкоголика или игромана. Если бы Фортеплов понимал, какова цена адмиральства, он бы так не завидовал.
Я выжидаю, и моё терпение вознаграждено - Джес приглашает меня на разговор. Все комнаты заняты, и мы выходим на террасу. Он не даёт мне и слова произнести: то бьёт - один раз я ловлю его руку, затем намеренно пропускаю пощёчины, потому что слишком давно не чувствовал его прикосновений, - то затыкает поцелуем, и я поддаюсь, забывая всё, что собирался сказать. Слова выдираются из моего горла с сухим треском, как спутанные нитки. Джес хватается за кинжал, приставляет к своему горлу, я перехватываю у основания клинка, разрезая себе пальцы, вырываю кинжал и отбрасываю на подоконник - и так дважды, потому что Джес дотягивается до него вновь. Он несёт какой-то бред: что он не хочет возвращаться на свою станцию, что его убьют прямо здесь и сейчас или запрут в клетку, где он сойдёт с ума и откусит себе язык... Я пытаюсь спросить, что он такого натворил, как умудрился настолько насолить принцу, но он определённо не в том состоянии, чтобы связно объяснять. И я просто обнимаю его, крепко прижимая к себе и проводя ладонью по чёрным кудрям, обещаю замолвить за него словечко и вытащить со станции, обещаю, что никому не позволю ему навредить и никому не отдам. Мне всё равно, вправду ли он совершил какое-то преступление, или кто-то вздумал шантажировать и угрожать ему, или он просто пьян. Я знаю, что всегда мог защитить его хотя бы от его собственного страха. И знаю, что это - единственное, против чего я не бессилен.
Джес шипит, что я ничего не смогу изменить. Что всё, что я мог бы сделать, следовало делать десять лет назад. Вырывается, отталкивает меня, хочет уйти. Я останавливаю его, удерживаю за плечи, ненавижу себя за то, что не могу прижать его к стене и целовать, навёрстывая все прошедшие годы. За то, что не чувствую в себе права на это. Говорю что-то о том, что если бы я остался тогда, было бы только хуже. Было бы невыносимо. Что мне нужно было время. Много времени на то, чтобы перестало быть так больно. Чтобы я мог говорить обо всём этом так, словно оно было не со мной. Джес победно улыбается:
- Хочешь сказать, что у тебя не было жены?
- А ты хочешь напоминать мне об этом?
- Да, хочу.
И я позволяю ему уйти. Затем долго держу ладонь под струёй воды, смывая кровь, словно не понимая, что эта кровь - моя и продолжает сочиться из порезов. Ну и денёк. Слишком много крови для обычной вечеринки. Слишком слабая боль, чтобы она могла отвлечь меня от другой, от которой в груди душно и глухо. Кинжал Джеса я забираю с собой, кладу в общем зале у окна, чтобы я всегда смог увидеть, если он кому-то понадобится. Кажется, я многое пропустил: изрядно пьяный Фёдор ломится в запертую дверь, громогласно вызывая "Ваше Величество!", на подпевке - Фортеплов, добавляющий, что "Тут очень надо", остальные толпятся вокруг. Передо мной расступаются, интересуются, могу ли я выбить дверь. У Фёдора заканчивается запал, он оседает на пол и блюёт. Видимо, только когда голос Фортеплова становится солирующим, принц понимает, что произошло нечто в самом деле важное, и выходит из комнаты. Лицезреет распростёртого на полу Форлесника, ловит взгляд каждого поочерёдно, спрашивает, что случилось, я честно отвечаю, что не застал начала происшествия. Зерг собственноручно помогает перенести Фёдора в кресло - это друг принца по Академии, поэтому он удостаивается всеобщей заботы больше, чем кто бы то ни было ещё. Ему вкалывают синергин и приводят в чувство. Замечаю, что среди хлопочущих нет Джеса, и начинаю беспокоиться. Ухожу на поиски - даже в маленьком доме он может наделать глупостей, пока меня нет рядом.
Ещё как может. Стучусь в комнату, из которой выходил принц, но она не заперта. Джес лежит поперёк кровати со спущенными штанами, я вижу следы крови, спрашиваю: "Кто это сделал? Зерг?", но не нуждаюсь в ответе. Какой злой рок сделал так, что очередным любителем брать мужчин силой на пути Джеса окажется не какой-нибудь мелкий фор, прожигающий жизнь в столице, которому я мог бы переломать ноги в подворотне, а наследник Барраярской империи? И я ведь даже не могу испытывать к принцу ненависти - он вправе брать то, что ему предлагают, а зная Джеса - тот не предлагает, а требует, хоть это Зерга и не оправдывает. Джес неловко переворачивается набок, подтягивая колени к животу, вместо слёз боли и стыда - ожесточённое равнодушие, и это пугает больше всего. Если бы я хоть что-то услышал, я бы в самом деле выставил дверь, но я опоздал, я всегда опаздываю. Велю ему не шевелиться и выбегаю за аптечкой. Мечусь по залу, пытаясь вспомнить, где её оставил, пока Саймон не подсказывает, что она на кухне. Возвращаюсь, торопливо толкаю по-прежнему не запертую дверь - и почти сталкиваюсь с принцем, стоящим посреди комнаты. Он спрашивает, не учили ли меня стучаться. Я тупо твержу, держа чёртову аптечку у груди, что должен оказать первую помощь.
- Вам нужна помощь? - бросает Зерг, оглядываясь на Джеса, как на вещь, которую только сейчас заметил.
- Со мной всё хорошо, - хрипит Джес, и принц пожимает плечами:
- Тогда подите вон.
- Когда Вы закончите, Вы дадите мне знать?
- Да, а сейчас подите вон.
Я знаю, что принц мне не уступит, что ему нравится видеть, как я предаю Джеса, когда закрываю дверь за собой. Чувствую себя беспомощным пажом, и все чины и награды, весь флот сейчас не стоят выеденного яйца, если я не могу с их помощью открыть незапертую дверь, - я мог бы дать их Фортеплову поиграть, пусть почувствует линкор между ног, раз уж больше нечего. Ухожу и описываю бессмысленный круг по залу, но возвращаюсь, как привязанный пёс, сажусь у стены под дверью - прислушиваться и ждать. Всё равно меня никто не замечает, я не более чем тень Джеса, живой трофей его былых похождений, вспомнят его - вспомнят меня, и наоборот. Когда его нет поблизости, чтобы меня дразнить, через меня можно и перешагнуть, если куда-то спешишь по коридору. Надо мной склоняется только Анри:
- Вы в порядке?
- Кажется, я единственный здесь, кто, к сожалению, в полном порядке.
Он садится рядом, в очередной раз спрашивает разрешения на "нескромный вопрос".
- Скажите, каково это - влюбиться в мужчину?
- Точно так же, как и влюбиться в женщину.
- Я думал, со мной никогда такого не произойдёт. А потом случается что-то, и всё летит к чертям.
А потом появляется Джес, и твоему принцу теперь интересней с ним, а не с тобой. Бедный мальчик. Когда выбрасывают таких комнатных собачек, они не выживают в дикой природе.
- Вот потому и нет разницы, женщина это или мужчина, если в конечном итоге всё равно всё летит к чертям.
- Но для всего остального Барраяра разница есть, и поэтому я здесь.
- И как Вам здесь?..
Он всё равно не ответит правду, потому что не понимает, хорошо это или плохо - терпеть унижения за право быть собой, не скрываясь за фиговым листочком лжи. Хуже всего, что я и сам этого не знаю. Между нами есть что-то общее: забытая игрушка принца и бывший любовник Джеса Форратьера. Во мне давно не осталось гордости, и если бы Джес хотел меня слышать, я умолял бы его вернуться, хотя я прекрасно понимаю, чем это закончится: он снова будет испытывать, насколько далеко он сможет со мной зайти, как много я смогу ему позволить, сколько смогу вынести, лишь бы только быть с ним. И, может, мы с Анри оба надеемся, что Зерг или Джес оставят друг друга позади так же, как оставили нас. Но я не могу сочувствовать этому мальчику в полной мере - в его лице у Джеса могло стать на одного врага больше.
Анри уходит, а дверь вечность спустя открывается, и принц позволяет мне войти, возвращаясь к гостям. Не могу отделаться от сравнения, что так же собаку допускают до объедков после трапезы. Джес лежит всё в той же позе, только сдвигается к краю постели, чтобы мне было удобней, а я опускаюсь перед ним на колени и открываю аптечку. Он тихо стонет, когда я прошу его сделать глубокий вдох и бережно обрабатываю повреждения. Как целую вечность назад, когда курсант Форратьер мне назло неудачно прогулялся в Караван-Сарай. Тогда было даже хуже...
- Ну что, теперь-то тебе тоже больно?
- Мне всегда больно, когда больно тебе. Только не говори, что делаешь это специально для того, чтобы причинить мне боль! Это можно сделать и напрямую.
- Не дождёшься.
Едва ему становится легче от заморозки, Джес поворачивается ко мне лицом:
- Как же я тебя ненавижу.
- Плевать. Я всё равно тебя люблю.
Он пытается сразу же подняться, но я его останавливаю. Пока здесь нет Зерга, пока здесь нет никого - я не могу не воспользоваться шансом побыть с ним, поговорить с ним. Обещаю вытащить его отсюда, забрать так далеко, где даже принц до него не дотянется. Во флоте найдётся местечко для коммодора Форратьера. А моё слово перед Эзаром должно хоть чего-то да значить, даже если моя репутация снова рухнет в грязь, как только с моих губ сорвётся рапорт о переводе Форратьера. Представляя себе всё это, я, конечно, утешаю только самого себя. Джес первым сделает эти планы несбыточными.
- А кто тебе сказал, будто я хочу отсюда куда-то уйти?
- Ты ведь сам говорил, что здесь тебя могут убить.
- А ты и поверил?
Верит ли он сам себе, или уже разучился различать искренность и притворство? Плевать - я всё равно ему верю. Дверь только раз распахивается без стука, и в проём просовывается голова что-то выискивающего Саймона. При виде нас на его лице появляется такое сложное выражение, словно он застал нас в позе 69 на полу и испытывает смесь недоумения и восторга, как юный натуралист, впервые наткнувшийся на брачные игры богомолов - хотя мы просто сидим рядом и беседуем, не соприкасаясь даже плечами. Извинившись, он захлопывает дверь, а я кричу ему вслед, что он не помешал и можно присоединяться. Но разговор перебили, и он больше не клеится. Я предлагаю вернуться к гостям, пока нас не хватились. Джес встаёт и, остановившись у двери, демонстрирует мне сжатый кулак:
- Знаешь что? А ведь ты у меня теперь вот где.
- Так было всегда. И ты можешь этим воспользоваться.
Он пользуется этим по-своему - не притрагиваясь ко мне, и это для меня тоже не в новинку: это и в былые годы было его излюбленным способом наказания. Пусть так, только бы ему не было больно. Я задерживаюсь в комнате, где на постели расстелен чей-то мундир и лежит кинжал принца. Этот кинжал я тоже незаметно забираю с собой и, войдя в зал, бросаю рядом с кинжалом Джеса - чтобы оный тоже не использовали без моего ведома.
Протрезвевший Фёдор берётся за гитару, и все голоса в зале тонут в звуках музыки. Принц сидит на стуле в самом центре зала, а Джес стоит над ним вплотную, заслоняя собой, подпевает припеву, и на ковёр отлетает сорванный им с мундира кронпринца сверкающий орден. Не видеть этого - перед самым носом у каждого - невозможно, но кто из гостей посмеет помешать Его Высочеству? Не слышно, о чём они говорят, и как только песня заканчивается и гитара замолкает, Джес властно требует, чтобы Фёдор продолжал. Наконец, Зерг и Джес уходят, а я остаюсь, песни сменяют друг друга, - петь я совсем не умею, но я благодарен за возможность высказаться хотя бы чужими словами, закрывая глаза и никого не замечая. Неизбежная жизнь - без тебя, без памяти, без отличий. Джес этого не слышит, и хорошо. Он возвращается позже, и вечер постепенно подходит к концу. Принц желает остаться с дамой - неужели теперь Фортеплов за неё не боится? - а остальным пора и честь знать. Я вздыхаю с облегчением, видя, что Джес тоже уходит, - но ещё не знаю, достаточно ли я пьян, чтобы наведаться к нему в гости и, видимо, провести увлекательную ночь под дверью.
Постигровое и благодарностиИтоги игры достаточно предсказуемы - что Эйрел был, что не было его; возможно, ему стоило реагировать более бурно, но он немолод, неглуп, привык держать лицо, и проявления им эмоций на публику в мою картину мира, увы, не вписываются.
Поскольку принцу Эйрел не был интересен, я только после игры понял, сколь много общего у Эйрела с доктором Рокканером в их функции стояния за дверью. Что с Юрием, что с Зергом невозможно тягаться в обоих смыслах: во-первых, они в разы ярче, только таких и можно любить, во-вторых - против них не выступишь, иначе сделаешь только хуже. Это бездействие и делает как доктора, так и Эйрела отталкивающими в глазах окружающих, потому что только сопротивление достойно уважения. Им ничего не остаётся, кроме как стареть от хронической бессонницы, зная, что самый дорогой человек находится в руках обладающего абсолютной властью, и если доктор сможет подобрать Доно после гибели Юрия и утащить туда, где не найдут, то Эйрелу не дано будет отменить приговор и придётся приводить его в исполнение.
Спасибо Вере и Птахе за то, что эта идея была реализована, и, конечно, за Джеса и Зерга со всеми сопутствующими спецэффектами! Спасибо всем, кто до нас добрался. Фёдору [Руш] - за безудержный оптимизм и песни, Ральфу [Мара] - за джентльмена и
Начинаю понимать Птаху в её желании собрать пьянку в Академии, когда всё ещё хорошо и взаимодействие Эйрела и Джеса не сводится к одному приватному разговору. Но по-прежнему не считаю, что этот сюжет подходит для игры, в том числе потому, что это игра на проигрыш против всего полигона, как на пьянке в "Висельнике", а я не уверен, что не поломаюсь об это.
После игры традиционно доедали недоеденное (пирог! ) и допивали недопитое, провожали уезжающих, а я к концу игры дорвался до соблазнительно лежавшей на полке книжки "Красный истребитель" - воспоминаний Манфреда фон Рихтхофена - и уже не смог выпустить её из рук, пока не перечитал целиком, ибо книжка короткая, насколько вообще могут быть короткими мемуары человека, погибшего в 26. Оказалось, что я могу цитировать её едва ли не наизусть, и, щедро зачитывая Птахе избранные моменты, я, похоже, немножко её сломал, чем очень доволен. Мне нужно больше
Попутно я, вместе с книжкой, обнаружил себя на кухне, куда мы перебрались с Верой, Птахой и Марой, открыли ещё одну бутылку, зажгли свечи и заказали пиццу. Время плавно уходило глубоко заполночь, а потом вжух - у меня Птаха спит в одной комнате, Вера в другой, Мара на кухне, и доставка пиццы звонит в дверь. Ради пиццы проснулись, поужинали - мне достались корочки - и приняли решение заночевать. Вера выдала мне майку адмирала-овцы (с меня ссылка на Хрнблр, помню!), и я вырубился на диване под пледом в обнимку с Форратьером. На завтрак у нас были остатки пиццы, и мы с Птахой поехали домой - а предварительно я собрал по дому все пустые бутылки на два увесистых мешка стеклотары. Ящик сидра и всех обратно, родные!