Выспаться перед двумя играми было бы хорошей идеей, но заснул я довольно поздно, а встали мы с Птахой рано - она поехала краситься, а я начал отмывать кухню и собирать два прикида. На балахон мейстера пошёл летний костюм Старка. Спасибо Диасси - добывать цепи в зоомаге или хозяйственном не пришлось. До Покровки я шёл от Курской, антикафе Quatro нашлось без труда. Поначалу казалось, что оно рассчитано на в два раза меньшее количество народу, но когда мы расповсюдились, стало норм. Хотя подвальное помещение без окон, в котором кондиционер едва тащит, плохо сочетается с людьми в многослойных прикидах, и я посочувствовал тем, кто был к тому же в сапогах и париках. Немудрено, что все жидкости на столах так быстро заканчивались.
Я ожидал большего количества политики, но, насколько я мог судить по тому, что за пределами королевских покоев проводил время не только я, но и десница, - король не слишком нуждался в своих советниках и был занят преимущественно матримониальными вопросами. Как бы то ни было, мейстер Коннор, как и Ганзир на Вавилоне, был из того удобного сорта персонажей, которым до всего есть дело и для которых при этом собственные интересы превыше всего, так что он регулярно находил себе занятия - порой довольно... неожиданные.
Предыстория персонажа (light slash inside)
Коннор Сарсфилд, родом из Западных земель, был младшим сыном рыцаря, владеющего замком на Речном тракте, и в детстве тоже хотел стать рыцарем. Но в седле он держался не очень, в обращении с мечом также не преуспевал, зато был хорошим лучником, как многие Сарсфилды. При Эйгоне Недостойном его отец был несправедливо обвинён в сокрытии налогов и фактически ограблен. Из-за опустевшей казны замка и желания доискаться правды об устройстве государства и создании законов Коннор выбрал путь знаний и отправился в Старомест. Оказавшись усердным учеником, он выковал первое звено в первый же год и исписал не один том лекций. Поначалу он хотел вернуться в качестве мейстера в родные земли, но амбиции росли сообразно числу звеньев, и он понял, что это может стать пропуском в большой мир. Благодаря удачным связям в Цитадели при новом короле Дейроне он был призван в Красный замок, где ныне пребывает уже пять лет.
Коннор никогда не был аскетом и не отказывал себе в простых земных удовольствиях, считая, что они помогают поддерживать бодрость духа и ясность ума, и следил при этом за тем, чтобы оставаться в хорошей физической форме, хотя, конечно, и не мог тренироваться так же, как рыцари. Целибатником не был и подавно - и расширению взглядов провинциала способствовала также Цитадель. Там он познакомился с дорнийцем Майклом Манвуди - тот позже, нежели Коннор, поступил в обучение, но, будучи ровесниками, они проводили время в одной компании. Майкл был хорош собой и уже тогда вовсю этим пользовался - а Коннор уважал людей, умеющих извлекать выгоду из данных им природой качеств. Когда Майкл после очередной гулянки затащил его в укромный уголок и наглядно продемонстрировал свои таланты, Коннору понравилось.
Около десяти лет назад Манвуди покинул Цитадель. Нельзя сказать, что Коннор скучал - в Староместе не заскучаешь, если знать, к кому обращаться, а привязанности он считал помехой, - и всё же встретить Майкла при королевском дворе было радостно. Правда, на предложения возобновить практику взаимно приятного досуга Майкл отшучивался и звал по бабам, так что их уделом стали лишь ностальгические беседы за стаканчиком вина. А упрашивать Великий мейстер не стал бы - сено к лошади не ходит, ему было с кем удовлетворять телесные потребности. Но если говорить об утолении одиночества, то эти беседы он ценил, и Манвуди, сам того не зная, был, пожалуй, единственным человеком, за кого Коннор вступился бы, если бы того вдруг покинуло королевское расположение.
В остальном мейстер весом своего слова не злоупотреблял, и вообще слухи о его влиянии на короля были многократно преувеличены. Дейрон Добрый в его картине мира пользовался презумпцией правоты - когда тот кого-то привечал, Коннор не спорил, а только присматривался, чтобы это было для короля безопасно. Ему импонировало, что король не хочет войн, истощающих страну, но главной проблемой были борзеющие рыцари, которых нужно было чем-то занять, и в особенности - растущая в их среде популярность Великого бастарда Деймона Блэкфайра. К сожалению, король предпочитал не устранять такие проблемы, а разговаривать с ними по душам, и совет мейстера направить Деймона на какое-нибудь грязное задание вроде подавления мелкого бунта или добора налогов и затем наказать за усердное выполнение оного так и не был реализован. Немудрено, что за решение проблемы брались другие, кто во что горазд...
Отчёт отперсонажный Великого мейстера Коннора (ворнинг: слэш, низкорейтинг)
Продолжалось празднование двадцать пятого дня рождения кронпринца Бейлора, хозяина Летнего замка. Днём ранее состоялся турнир, победу в котором одержал один из Великих бастардов Бринден Риверс. Ныне же начинался пир, дабы оказать почести победителю и дать возможность представителям великих домов Вестероса поприветствовать короля и его наследника.
Когда я вышел в зал, гости уже представлялись Его Величеству. При том ни лорд Ланнистер, проведший мимо меня свою юную племянницу, ни племянник лорда Старка, выделяющийся в толпе, не принимали участия в турнире. Ко мне подошёл сир Уэйнвуд и спросил, могу ли я распознать следы колдовства. Услышав, что я не занимаюсь тайными науками, он немедленно потерял ко мне интерес и, назвав бесполезным болтуном, удалился. Извиняться за него пришлось его приятелю, сиру Баратеону, наследнику лорда. Я предположил, что сир Уэйнвуд настолько не мог смириться со своим поражением в турнире, что уверил себя, будто противник одолел его при помощи злых чар. Я посоветовал сиру Баратеону проводить Уэйнвуда к септонам за благословением, и тот, поблагодарив, устремился вдогонку за своим невежливым другом.
Следом лорд Айронвуд, прибывший в замок самостоятельно, а не в сопровождении принца Дорнийского, заинтересовался украшенной елью, установленной в углу зала. Я пояснил, что в далёкие времена на еловых ветвях развешивали кровавые жертвоприношения Древним богам. Ныне эта традиция ушла в прошлое, и теперь на ели принято вешать украшения, а также сладости для детей и гостей. Пришлось уточнить, что забирать украшения с собой гостям не следует - некоторые игрушки тонкой работы довольно дороги, это всё равно что снять серьги с жены хозяина дома. Похоже, сравнение хвойного дерева с женщиной было не слишком удачным, хотя слышал я когда-то одного менестреля, который сравнил не то королеву, не то тётушку короля с сосной. Лорд Айронвуд никак не мог взять в толк, почему ели не дают крови, в которой она нуждается, и призывал её утешить при помощи какого-то варварского ритуала с плакальщицами. Я был несколько обескуражен таким сочувствием Древним богам, и мне потребовался весь запас терпения, чтобы заверить собеседника, что не все традиции необходимо сохранять.
Лорд Айронвуд был шумным, как дорнийский торговец, и так же непринуждённо находил собеседников среди тех, кто не успел спастись бегством, приглашая побывать у него в гостях со всем караваном и обещая каждому лучшего оливкового масла. В очередной раз подойдя к столу за вином, я услышал его разговор с лордом Визерисом Пламмом, сыном принцессы Элейны. Прежде я практически не замечал молодого лорда Пламма при дворе. Похоже, тот рассказывал о своём поражении в турнире и описывал своего противника, который был "так же хорош собой", как и управлялся с оружием. Я сразу почувствовал, что этот юноша обладает любопытным потенциалом, раз не удручён победой другого рыцаря, подобно Уэйнвуду, а восхищается ею. Пока Айронвуд вопрошал, почему достойный воин не может быть уродом, я вклинился в разговор, желая уточнить, кто же был счастливым победителем в том поединке, и предложить лорду Пламму урок стрельбы из лука. Даже если моё чутьё подвело, стоять за чьей-то спиной, выверяя положение рук, - волнующее занятие.
Однако мне не довелось даже упомянуть об этом: Визерис спросил у меня, что требуется от молодого человека для поступления в Цитадель. Я охотно поведал о том, что требуется одно лишь желание - и большое прилежание, чтобы не оказаться на обочине в первые же месяцы; что Цитадель предоставляет стол и кров, но те, кто побогаче, предпочитают столоваться и развлекаться в Староместе, а прочие зарабатывают своей грамотностью, предлагая услуги переписчиков простым людям, - но лорду об этом беспокоиться не придётся. Затем я, в свою очередь, спросил, почему же его - рыцаря, коим по праву может гордиться его мать, в чью честь он и выходил на ристалище за неимением иных дам сердца - влечёт не воинский удел, а стезя школярства. Лорд Пламм ответил, что желает изучать сохранившееся наследие своего рода Таргариенов, поскольку верил, что они - особенные люди, влияющие на ход вещей даже неосознанно.
Мне нравилась эта красивая теория, ведь в истории множество примеров тому, как потомки драконьей крови вершили судьбу Вестероса. И сам Визерис унаследовал валирийскую внешность матери, то есть был красив и белокур. Было бы досадно, если бы такое сокровище надолго покинуло двор и удалилось в Цитадель, и я охладил его пыл, напомнив, что тайные знания мейстер может освоить не раньше, чем ему покорятся все прочие науки. Я пригласил его к себе в Красный замок, чтобы он мог взглянуть на учёные книги и решить, какие дисциплины ему больше по душе. Но в тот вечер не он один живо интересовался, не выковал ли я звено из валирийской стали, а также - откуда эта сталь берётся и какими умениями владеет мейстер, обладающий таким звеном. Юные фрейлины королевы Дианна и Лианесса осаждали меня вопросами, чем дурная магия отличается от волшебства, одобряемого Семерыми. Я рассказал, что сельские колдуны и ведьмы вредят людям, тогда как тайные искусства должны служить процветанию Вестероса. Меня не посвящали в то, что именно изучали мейстеры, стремившиеся к валирийскому звену, ведь их были единицы, - а сам я больше интересовался науками земными и прикладными: законами, историей, медициной и прочим. Безусловно, нужно было иметь предрасположенность к овладению тайными знаниями, но этот дар не преподносился Семерыми уже готовым к применению - как и любая наука, он требовал труда.
С опозданием на праздник явился Деймон Блэкфайр. Герольд достаточно громко объявил о его прибытии, чтобы все устремились за ним, когда он направился прямиком в королевские покои. Быстро распространилась новость, что на Деймона в лесу напали разбойники, но он остался невредим и привёз с собой голову одного из них. Вскоре Блэкфайр сам вручил мне эту голову, завёрнутую в окровавленную мешковину, и попросил оставить её пока на видном месте - возможно, полагая, что трофей ускорит расследование произошедшего. Минуя морщивших носики дам, я отнёс голову в холодный погреб, куда почти никто не заходил, кроме слуг, но никто так и не опознал её в лицо. Наверняка то были не простые разбойники, и не я один задавался вопросом, кто мог подослать незадачливых убийц. И вот уже я стал свидетелем того, как лорд Ланнистер жалуется королю на слухи о том, что при нападавших якобы нашли письмо с его печатью. Мы дружно успокоили его, что таких находок не было, а если бы злоумышленники посмели похитить что-то из его документов, то они уже были бы ему возвращены. У Ланнистеров, конечно, был зуб на Блэкфайра, но они не подставлялись бы столь глупо.
Десница попросил меня отправить ворона к Золотой страже с повелением очистить окрестные леса от разбойников, а Блэкфайр добавил, чтобы я также послал ворона в некий переулок, и прежде чем я спросил у него, что именно написать в записке, его уже и след простыл. Я поднялся в воронятню и исполнил оба поручения в точности - написал Золотой страже, что именем десницы им надлежит выделить силы на патрулирование лесов, а на другой записке начертал только именование переулка и имя Деймона Блэкфайра. Переулок мог быть велик, но, видимо, там знали, что ответить на условный знак, - и едва ли то было заговором, иначе Блэкфайр не обращался бы с этим ко мне.
Затем случился первый примечательный инцидент - Великий бастард Эйгор Риверс почувствовал недомогание. Окружившие его взволнованные собутыльники сообщили мне, что он теряет ориентацию в пространстве и путается в словах. Больше всего это походило на простое опьянение, хоть сир Риверс и настаивал, что выпил всего несколько стаканов, а не несколько бутылок. Его дядя, лорд Бракен, хлопотал вокруг него как нянька и вторил, что его драгоценный племянник умеет пить и явно был отравлен. Я поднял из-под стола стакан, который он обронил - но стакан был пуст, и по каплям на его стенках невозможно было определить, не подмешивали ли в вино иных веществ. Я оставил всю компанию с наказом следить за болезным и не давать ему убрести куда-нибудь, как бы он ни рвался, и уведомлять меня, если ему сделается хуже. Поскольку они добавили, что Эйгор никого не узнаёт - хотя его речь, вопреки их словам, была вполне связной, - на всякий случай я дал ему с водой противоядия. Но на отравление ядом его состояние не походило, - впрочем, существовали хитроумные дорнийские смеси, употреблявшиеся для развлечения, в действии которых я ничего не смыслил.
Неожиданно Блэкфайр принял чрезмерное участие в заботах о его сводном братце и поднял шум, что Эйгора отравила леди Мелисса Блэквуд, придворная дама и мать Бриндена Риверса, которая находилась рядом с Эйгором и якобы передавала ему стакан. Едва появился король, Блэкфайр принялся настаивать на немедленном разбирательстве. Его Величество Дейрон, не теряя самообладания, возразил, что в этом доме подобные решения могут быть приняты только с согласия хозяина, принца Бейлора, и что он не станет портить праздник и отложит суд до возвращения в Красный замок, где следствием займутся сведущие советники. Также он предупредил, что если обвинение окажется ложным, Блэкфайр понесёт за это наказание. Я внимательно смотрел на Деймона - понимал ли он, что ему нечем доказать вину леди Мелиссы, кроме бесполезного пустого стакана? Тот понял и запоздало пошёл на попятный, говоря, что обвинением его подозрения не были; Эйгор также оклемался и заявил, что не имеет претензий к леди Мелиссе. Она простила их, но я сожалел, что я не рыцарь и не мог вступиться за её честь.
Вернувшись в зал, я застал разговор, в котором фрейлины спрашивали сира Родвела Старка о деревьях на Севере, которые пьют кровь. Так причудливо исказилась моя история о елях, неосторожно рассказанная лорду Айронвуду - я не знал, смеяться ли мне или же провалиться сквозь землю. Старк поправил их, сказав, что на Севере действительно есть деревья, которые сами кровоточат. Но он не решался первым заговорить о Древних богах, предложив им обратиться за ответом ко мне. Девушки, однако, желали услышать обе версии и были вознаграждены рассказом о чардревах, сохранившихся лишь на Севере, на стволах которых вырезаны лица - и глаза этих лиц плачут кровью, потому что Древние боги опечалены людскими делами. Я мог только сказать, что мне нечего добавить к этому повествованию - я ни разу не бывал на Севере, но знал, что чардрева - не сказки, как и древние существа, обитающие за Стеной. Северные реалии в изложении Старка весь вечер будоражили воображение и дам, и южан - им всё было интересно: и снарки, живущие за печкой, и следы великанов, и Стена, жители которой облачались в чёрное и никогда не возвращались назад в Вестерос. А Старк видел всё это собственными глазами - или говорил, что видел - и щедро делился с благодарными слушателями.
Из иных развлечений был дружеский поединок Уэйнвуда и Баратеона, в котором Уэйнвуд, выбрав стратегически неверную позицию, позволил загнать себя в угол и потерпел поражение. Затем прилетели вороны, один из которых принёс ответ Деймону Блэкфайру, а другой - толстый свиток для сира Робба Рейна. Я бегло проглядел оба письма. Записка для Блэкфайра была начертана на том же клочке бумаги, который я отправлял - в ней кратко сообщалось, что разбойники более не будут доставлять ему беспокойства. Сиру Рейну же предназначалось послание от его отца, лорда Рейна, который советовал ему поддерживать его сюзерена, лорда Ланнистера. Убедившись, что письма не содержат ничего важного, я мог отдать их адресатам. Но если сира Рейна я обнаружил сразу же, то Блэкфайра нигде не было видно. Рассудив, что он мог выйти во двор замка, в ожидании его я занял место подле входа, чтобы встретить его наверняка, и потягивал из стакана кислое вино. Когда вина оставалось меньше половины стакана, я ощутил чрезвычайно мощный прилив крови к тому органу, который, к счастью, успешно скрывала длина мейстерского облачения. Я не выпускал стакан из рук, так что, должно быть, я стал жертвой шутки, каковой мог стать и сир Эйгор - некто подсыпал в вино возбуждающего вещества и наблюдал, кому оно достанется. Но легче от этого не становилось, а помочь себе собственноручно - было бы унылым расточительством, тем паче что в моём стакане ещё были остатки вина.
Пока я ещё мог удерживать вожделение в узде, я решил начать эксперимент с менее вероятного варианта. Любознательные Дианна и Лианесса уже просили меня выяснить, где в этом замке библиотека, поскольку для девушек обращаться с этим вопросом к хозяину дома было бы неприлично; я нашёл принца Бейлора в соседних с королевскими покоях, и подле него даже находилось несколько книг о воинском искусстве - во многих замках нельзя было найти и этого, но он заверил меня, что его библиотека куда обширнее и что он пришлёт ко мне слугу, который меня проводит, однако этот слуга так и не появился. Я приблизился к фрейлинам, беседовавшим с кем-то, и предложил Лианессе показать ей дорогу до библиотеки. Дианна хотела увязаться с нами, но я сказал, что это приватный разговор. Сложно было найти в незнакомом замке, полном гостей, место для уединения - к счастью, моё замешательство заметил сир Бринден Риверс и указал вход на чёрную лестницу. На нижних ступенях обнаружился сир Деймон, и я, вручив ему письмо, начал подниматься выше; фрейлине, в её платье, пришлось следовать за мной. Оставшись с ней наедине, я не без труда отыскал в своей памяти вопрос, который хотел ей задать - девочка порой приносила мне на хвосте сплетни из свиты королевы. Я спросил, кто мог распустить слух о том, что разбойников наняли Ланнистеры, - таким образом я не сказал ей ничего тайного, но мог проверить, где после всплывёт этот слух. Но Лианесса об этом ничего не знала, а слух не всплыл - я наверняка услышал бы о нём снова, только если бы сообщил о нём лорду Айронвуду. Затем я предложил Лианессе вина. Она отказалась, настаивать я не стал. Умница - с такой осторожностью можно прожить при дворе подольше.
Пора было продолжить с вариантом более вероятным, пока я случайно не выдал себя. Проводив Лианессу обратно в зал, я отыскал взглядом Визериса. Он вновь стал жертвой словоохотливости лорда Айронвуда, и когда, помимо меня, на разговор слетелись другие гости, я вежливо похитил у благородной компании лорда Пламма, которого не пришлось приглашать дважды. Он без лишних предлогов последовал за мной всё тем же путём - по чёрной лестнице мимо Блэкфайра, подозрительно задерживающегося там в компании других рыцарей, но, к счастью, не интересующегося тем, чем занимаюсь я. Когда мы поднялись на площадку перед выходом на башню, я спросил, решился ли Визерис поступать в Цитадель, и намекнул, что протекция Великого мейстера дорогого стоит - но я пошлю ворона в Цитадель при совсем небольшом условии: если он разделит со мной глоток доброго вина из погреба Летнего замка, которым грех наслаждаться в одиночестве. Он медлил и прежде попросил меня взглянуть на его кинжал и определить, валирийской ли он стали. Когда он достал из ножен клинок, на мгновение я подумал, не прирежет ли он меня в этом безлюдном месте, где никто меня не услышит, но он просто протянул мне кинжал на ладони. Я не был мастером-оружейником, но валирийскую сталь сложно было спутать с обычной. Тогда Визерис выпил остатки вина и заговорил о том, что негоже пить в библиотеке большой компанией, но очень славно пить в библиотеке вдвоём - а я был полностью с ним согласен, и наиболее согласная часть меня с нетерпением ожидала эффекта.
Минуту спустя Визерис заметил, что стало жарковато, и я предложил ему подняться повыше, где прохладней и где нас наверняка никто не потревожит. Подходя к удобному подоконнику, я сказал, что могу научить его одной существующей в Цитадели традиции: так же порой ученики после гулянок расходятся по укромным уголкам... Я умолчал о том, сколь хороший учитель был у меня - я сам без ложной скромности мог назвать себя хорошим учителем. Визерис сдержанно удивился тому, что в Цитадели возможно найти развлечения подобного рода, но согласился пройти обучение и безропотно развернулся ко мне спиной, опираясь о подоконник. По тому, что он не был напряжён, я мог догадаться, что я едва ли был у него первым - но это было и к лучшему. Приобретя собственные покои в Вороньей башне Красного замка, где можно было принимать гостей, я порядочно остепенился, а теперь - в чужом замке, где собралась почти вся королевская семья и почти все лорды, на чёрной лестнице, слыша гулкие шаги внизу... Опасность быть замеченным распаляла, и с Визерисом я словно помолодел на десяток лет. Он же мурлыкал о том, что я напоминаю ему что-то из детства, что-то тёплое и надёжное - подобных комплиментов мне отродясь не делали.
Стоило мне отступить на шаг, вслушиваясь в шум пролётом ниже, как мой новообретённый любовник ненавязчиво подтолкнул к подоконнику меня, я уступил ему - и не пожалел. Не каждый может похвастаться тем, что оседлал дракона, - и не каждый может похвастаться тем, что унесёт след дракона в себе. Визерис не спешил и спросил что-то о том, что делать в Цитадели, если нравится быть наказанным - попадаться ли нарочно? Я слушал вполуха, мне было слишком хорошо, чтобы вникать. Но если в Цитадель юношу на самом деле манили лишь розги - о, я смогу восполнить ему и эту нехватку. Не знаю, виновато ли в том принятое нами вещество или только наша выносливость, но мне показалось, что минуло немало времени, прежде чем я привалился к подоконнику спиной, почти не чувствуя ног, расслабленный и обновлённый. Я признался, что меня отцовские вожжи никогда не вдохновляли, но я слышал о том, что и в боли можно находить удовольствие. А Визерис спросил, слышал ли я байку, будто он хранит в своей спальне прекрасную статую. Я пожал плечами - о чём только не говорят, и что дурного в том, чтобы любоваться произведением искусства, изображающим совершенство человеческой природы? Тогда он снова спросил, доводилось ли мне любоваться спящими людьми - и прежде, чем я признал, что это зрелище порой может тронуть сердце, добавил, что спящие так похожи на мёртвых. Поистине Таргариены - люди особенные, и воображение у них такое же нечеловеческое! Я ответил, что я всего лишь учёный, поэтому для меня смерть - это уродливый кусок плоти, заспиртованный в банке, и не более. Оставалось надеяться, что я не разочаровал его, и если нет - что он не захочет прикончить меня, чтобы я стал ещё привлекательней.
Мы стали спускаться с башни, а в зале меня уже хватились: леди Джейн Бракен стало дурно. Пока я протолкался сквозь толпу зевак к дивану, на котором её расположили, меня задержал Манвуди, задев моё плечо своим, и быстро шепнул на ухо, понимаю ли я, что она притворяется. Я ещё ничего не понимал, но в любом случае был связан своим положением - я обязан был оказать помощь и не мог публично обвинить даму во лжи. Леди Джейн жаловалась на тошноту, и я дал ей средства от расстройства желудка. Кто-то сказал, что ей уже дали противоядие, но по голосу я не запомнил, кто именно. Королева была крайне встревожена и строго потребовала узнать, откуда взялось это противоядие. Я обратился к сиру Эйгору Риверсу, который находился рядом с кузиной в тот момент, когда я прибыл, и он сообщил, что противоядием поделился мастер над монетой. Это не успокоило королеву, и она попросила дать ещё противоядия, утверждая, что девушке становится хуже. Когда сочувствующие стали расспрашивать леди Джейн, кто был рядом с ней, и она назвала леди Мелиссу, я насторожился. Двое "отравленных" родственников лорда Бракена подряд, указывающих на одного и того же человека, - не совпадение. Зачем кому-то подставлять леди Мелиссу? Я стоял на том, что проявления недомогания не похожи на яд и, возможно, свинина была для леди слишком жирной. К тому же, если бы кто-то всерьёз желал отравить бедняжку, то воспользовался бы сильнодействующим ядом. Некоторое время спустя, когда ажиотаж вокруг неё прекратился, леди Джейн уже как ни в чём ни бывало ходила по залу.
Я успел забыть, как утомляют эти бестолковые и неуклюжие придворные интриги, и, повторив уже набившие оскомину слова, что буду поблизости и чтобы меня звали при ухудшении ситуации, вернулся в зал. Там на меня некстати напал лорд Айронвуд и от всей широты душевной предложил прислать мне суслика, мочёного в вине. Всё, что я смог бы сделать с этим сусликом, - это высушить его и выпустить, но лорд Айронвуд был не из тех, кто принимает отказы с первого раза, так что даже принцу Дорнийскому пришлось вмешаться и пояснить ему, что не стоит присылать мне сусликов в каком бы то ни было виде, включая вяленых, томлёных, варёных, жареных и прочая. Я заверил Айронвуда, что многие другие блюда дорнийской кухни мне вполне по нраву, особенно вина, специи и сладости. Отделавшись от темы сусликов, которая благодаря Айронвуду была необычайно популярна на празднике, я подсел к Манвуди, который в кои-то веки никуда не бежал. Он поинтересовался, как самочувствие леди Джейн, и я ответил, что она удивительно быстро поправилась. Затем он, как и многие до него, спросил, нет ли у меня звена валирийской стали. Мы ещё немного побеседовали, и стоило мне порадоваться, что несмотря на прошедшие годы мы во многом остались прежними, как Майкл попросил меня не обращаться к нему на "ты" при посторонних ушах. Я не видел ничего предосудительного в разговоре старых друзей, я ведь его даже не обнимал, как водилось у рыцарей, - но кое-что в Манвуди всё же изменилось: он стал слишком осторожен. Быть может, он избегал близости со мной и ради моей безопасности - кто знает, фаворитом кого из могущественных особ он успел сделаться? Но чувство ревности, к сожалению или к счастью, было совершенно мне незнакомо.
Приключилась очередная напасть, на сей раз - с Визерисом. Я сразу почувствовал, что это не часть заговора, и оттого встревожился. Ему мерещились головорезы с Железных островов, которые уже оказались среди нас и должны были захватить замок, и он пытался на кого-то наброситься, так что даже двое гвардейцев в белых плащах с трудом могли его удержать. Подошла его мать, принцесса Элейна, и взяла его за плечи, что ненадолго его утихомирило, но я не отрывал взгляда от его ладони, подрагивающей над рукоятью валирийского клинка, который мне довелось увидеть, - если бы он выхватил кинжал, будучи не в себе, это закончилось бы плохо. Он никого не узнавал, был очень напуган, и когда он вновь рванулся прочь, в атаку на воображаемых врагов, леди Элейна своевременно его оглушила. Он рухнул на пол, и гвардейцы перенесли его в королевские покои, а я подобрал с пола выпавший из его руки кинжал и передал его принцессе. То, что с ним происходило, определённо не было воздействием яда, и по части афродизиака моя совесть могла быть чиста, поскольку то вино мы пили уже довольно давно; должно быть, кто-то подмешал ему ещё какое-то наркотическое вещество. В надежде на то, что морок исчез, Визериса привели в чувство, но он тут же выбежал из покоев, и гвардейцы насилу втащили его обратно. Я просил не загонять его в угол и не пугать ещё больше, чтобы не сделать только хуже, - но всё же его пришлось связать, чтобы он не навредил другим и себе. Измождённый, он заснул - его пульс и дыхание были ровными. Я с крайней осторожностью влил в его рот противоядие, и его устроили на ложе под присмотром членов семьи. Мне бы и хотелось остаться, но всех посторонних попросили удалиться.
Некоторое время спустя Визерис проснулся здоровым. Меня пригласили, чтобы я осмотрел его, что я со всей тщательностью и не без удовольствия проделал и подтвердил, что его состояние более не вызывает опасений. Я не заикался о том, случались ли с ним подобные припадки прежде, и, само собой, я должен был говорить всем, что молодой лорд Пламм просто смешал что-то не то с чем-то не тем. Выдохнув с облегчением, я мог провести остаток вечера у почти опустевших столов. Принц Дорнийский, Марон Мартелл, обеспокоился тем, что дамы скучают, и позвал Манвуди, чтобы он спел или продекламировал что-нибудь. Майкл прочёл на память длинное стихотворение на древнем языке, который ошибочно зовут иногда "мёртвым", хотя он необычайно живой и красивый, выученное ещё в Цитадели; сколько бы раз я это ни слушал, я снова ловил слова, замерев, и ловил взгляд Майкла на пару мгновений. Леди Дианна в очередной раз продемонстрировала достойную образованность, поблагодарив сира Манвуди на том же языке. Его уговаривали ещё и спеть что-нибудь, но он утверждал, что песенку про ёжика будет петь не при дамах - хотя краткое содержание оной пересказал: в ней шла речь о трагических трудностях, с которыми ежи сталкиваются в процессе совокупления. Я вспомнил ещё одну породу колючих животных - обитающих на Севере дикобразов, иглы которых обладают целительным эффектом. Сир Старк вошёл как раз вовремя, чтобы мы спросили у него, охотился ли он на дикобразов, но он заявил, что в его землях таких существ не водится. Впрочем, были и другие дикобразы, обитающие на юге, - возможно, именно в их честь лорд Тиррел носил прозвище "Длинный Шип".
Наконец, Манвуди со товарищи всё же меня покинули - должно быть, отправились петь про ёжика. В зале же молодёжь под присмотром и при участии лорда Ланнистера затеяла игру в "Признание или свершение". Немного понаблюдав, я решил присоединиться и тут же получил задание пройтись по залу, размахивая мейстерской цепью над головой. Это пришлось делать осторожно, чтобы ненароком не пришибить кого-нибудь. Когда вернулся и вошёл в игру Майкл, кто-то спросил у него, был ли он влюблён, и он ответил, что да. Если бы ты ещё пояснил, отрада моя, не влюбляешься ли ты каждую неделю! Старк на вопрос, что он находит самым странным на празднике, ответил, что лорда Айронвуда, выразив тем самым всеобщее мнение. Круг игры начал рушиться, когда одной из леди было загадано обойти всех дам в помещении и сказать им, какими их качествами ей хотелось бы обладать, а затем кто-то из рыцарей должен был проделать то же самое со всеми присутствующими мужчинами. Стоя в стороне, я услышал, как сир Уэйнвуд в смущении извиняется перед Манвуди за то, что верил сплетням, но ныне изменил своё мнение и убедился, что Манвуди - благородный и честный человек. Будучи и в самом деле честным, Майкл спросил в ответ, как ему изменить это впечатление, поскольку некоторые сплетни - правда. Уэйнвуд смутился ещё больше, а Майкл пространно сослался на "дорнийские традиции", и тот покивал в ответ. Сперва у меня возникла мысль отбить у Манвуди добычу и спросить у юного Уэйнвуда, какие именно традиции его интересуют и не хочет ли он познакомиться с ними на практике, но столь же быстро об этой мысли я позабыл, благо Майкл этим славным рыцарем вовсе не заинтересовался.
Финал праздника получился не слишком радостным. Деймон Блэкфайр обвинил десницу короля, лорда Баттервелла, в организации покушения на его жизнь. Его Величество вынужден был повелеть заключить десницу под стражу вплоть до судебного разбирательства в Красном замке. Но Блэкфайр всё равно остался недоволен тем, что правосудие не свершилось здесь и сейчас, и испросил дозволения покинуть торжество. Вслед за ним из зала вышли несколько рыцарей, восхищавшихся его воинским мастерством, и сир Старк. Король Дейрон напутствовал их словами о том, что в Вестеросе только один король, и потому вассалы Блэкфайра не обязаны следовать за своим сюзереном, кроме как по воле своего сердца. В воздухе запахло расколом, и с этим ещё придётся работать, - зря я не нашёл способа раньше поговорить с королём и сказать, что если не найти виновника нападения, пусть даже и невиновного, раньше, чем это сделает сам Блэкфайр, то он выступит с обвинением сам, и пострадает кто-нибудь из людей короля. Но я даже от Блэкфайра не ожидал такой прыти. К счастью, король не стал усугублять положение и поддерживать конфликт - у него были для гостей и хорошие новости. Он объявил о помолвке своего младшего сына, принца Мейкара, а затем принц Бейлор передал свой меч сиру Бриндену Риверсу. И будь я проклят, если с такими достойными рыцарями Железный трон не победит всех смутьянов.
Благодарности
Спасибо мастерам и игрокам за красивый и живой мир - глядя на гербы на стенах, костюмы и прочие детали образов, я не мог отделаться от ощущения, что мы можем с лёгкостью взять, и снять серию-другую сериала. Спасибо игротехам за вкусный стол - кексы с джемом оказались офигенными! - заботу и неутомимое обеспечение почты и симптомов. Я не совсем понял, почему после первых двух писем почта перестала ходить через меня, но это не критично.
Спасибо Визерису - внезапная шалость удалась на славу
Спасибо Диасси за Манвуди - в жизни каждого мейстера должен быть дорниец!
Спасибо Моргану за тру!Старка - я думал, ты меня убьёшь за ёлки и дикобразов, извини
Айронвуд, ты хорош как сто рассветов. Я б не смог столько гнать, у меня бредогенератор бы сломался)
Королевская семья и родственники - Ренджи, Сех, Аонэ, Ликс, Ники и другие - вы верибельны, величественны и прекрасны! Также и Алви - дивный стремительный Блэкфайр.
Отдельный мур молодёжи - Гло, Ши, Алессе - и молодому душой Ланнистеру в лице Морион! :3
...И всем-всем-всем, всех не упомянешь, но был рад видеть и играть с вами! К сожалению, не всех успел обнять после игры, поскольку надо было спешить на игру ночную.
При взгляде на парики Таргариенов не мог удерживаться от мыслей, какой бы я себе хотел в качестве рейфского. Но все они такие серебряные, а я белый хочу...
Оставайтесь на связи, впереди отчёт с Тарри!
Я ожидал большего количества политики, но, насколько я мог судить по тому, что за пределами королевских покоев проводил время не только я, но и десница, - король не слишком нуждался в своих советниках и был занят преимущественно матримониальными вопросами. Как бы то ни было, мейстер Коннор, как и Ганзир на Вавилоне, был из того удобного сорта персонажей, которым до всего есть дело и для которых при этом собственные интересы превыше всего, так что он регулярно находил себе занятия - порой довольно... неожиданные.
Предыстория персонажа (light slash inside)
Коннор Сарсфилд, родом из Западных земель, был младшим сыном рыцаря, владеющего замком на Речном тракте, и в детстве тоже хотел стать рыцарем. Но в седле он держался не очень, в обращении с мечом также не преуспевал, зато был хорошим лучником, как многие Сарсфилды. При Эйгоне Недостойном его отец был несправедливо обвинён в сокрытии налогов и фактически ограблен. Из-за опустевшей казны замка и желания доискаться правды об устройстве государства и создании законов Коннор выбрал путь знаний и отправился в Старомест. Оказавшись усердным учеником, он выковал первое звено в первый же год и исписал не один том лекций. Поначалу он хотел вернуться в качестве мейстера в родные земли, но амбиции росли сообразно числу звеньев, и он понял, что это может стать пропуском в большой мир. Благодаря удачным связям в Цитадели при новом короле Дейроне он был призван в Красный замок, где ныне пребывает уже пять лет.
Коннор никогда не был аскетом и не отказывал себе в простых земных удовольствиях, считая, что они помогают поддерживать бодрость духа и ясность ума, и следил при этом за тем, чтобы оставаться в хорошей физической форме, хотя, конечно, и не мог тренироваться так же, как рыцари. Целибатником не был и подавно - и расширению взглядов провинциала способствовала также Цитадель. Там он познакомился с дорнийцем Майклом Манвуди - тот позже, нежели Коннор, поступил в обучение, но, будучи ровесниками, они проводили время в одной компании. Майкл был хорош собой и уже тогда вовсю этим пользовался - а Коннор уважал людей, умеющих извлекать выгоду из данных им природой качеств. Когда Майкл после очередной гулянки затащил его в укромный уголок и наглядно продемонстрировал свои таланты, Коннору понравилось.
Около десяти лет назад Манвуди покинул Цитадель. Нельзя сказать, что Коннор скучал - в Староместе не заскучаешь, если знать, к кому обращаться, а привязанности он считал помехой, - и всё же встретить Майкла при королевском дворе было радостно. Правда, на предложения возобновить практику взаимно приятного досуга Майкл отшучивался и звал по бабам, так что их уделом стали лишь ностальгические беседы за стаканчиком вина. А упрашивать Великий мейстер не стал бы - сено к лошади не ходит, ему было с кем удовлетворять телесные потребности. Но если говорить об утолении одиночества, то эти беседы он ценил, и Манвуди, сам того не зная, был, пожалуй, единственным человеком, за кого Коннор вступился бы, если бы того вдруг покинуло королевское расположение.
В остальном мейстер весом своего слова не злоупотреблял, и вообще слухи о его влиянии на короля были многократно преувеличены. Дейрон Добрый в его картине мира пользовался презумпцией правоты - когда тот кого-то привечал, Коннор не спорил, а только присматривался, чтобы это было для короля безопасно. Ему импонировало, что король не хочет войн, истощающих страну, но главной проблемой были борзеющие рыцари, которых нужно было чем-то занять, и в особенности - растущая в их среде популярность Великого бастарда Деймона Блэкфайра. К сожалению, король предпочитал не устранять такие проблемы, а разговаривать с ними по душам, и совет мейстера направить Деймона на какое-нибудь грязное задание вроде подавления мелкого бунта или добора налогов и затем наказать за усердное выполнение оного так и не был реализован. Немудрено, что за решение проблемы брались другие, кто во что горазд...
Отчёт отперсонажный Великого мейстера Коннора (ворнинг: слэш, низкорейтинг)
Продолжалось празднование двадцать пятого дня рождения кронпринца Бейлора, хозяина Летнего замка. Днём ранее состоялся турнир, победу в котором одержал один из Великих бастардов Бринден Риверс. Ныне же начинался пир, дабы оказать почести победителю и дать возможность представителям великих домов Вестероса поприветствовать короля и его наследника.
Когда я вышел в зал, гости уже представлялись Его Величеству. При том ни лорд Ланнистер, проведший мимо меня свою юную племянницу, ни племянник лорда Старка, выделяющийся в толпе, не принимали участия в турнире. Ко мне подошёл сир Уэйнвуд и спросил, могу ли я распознать следы колдовства. Услышав, что я не занимаюсь тайными науками, он немедленно потерял ко мне интерес и, назвав бесполезным болтуном, удалился. Извиняться за него пришлось его приятелю, сиру Баратеону, наследнику лорда. Я предположил, что сир Уэйнвуд настолько не мог смириться со своим поражением в турнире, что уверил себя, будто противник одолел его при помощи злых чар. Я посоветовал сиру Баратеону проводить Уэйнвуда к септонам за благословением, и тот, поблагодарив, устремился вдогонку за своим невежливым другом.
Следом лорд Айронвуд, прибывший в замок самостоятельно, а не в сопровождении принца Дорнийского, заинтересовался украшенной елью, установленной в углу зала. Я пояснил, что в далёкие времена на еловых ветвях развешивали кровавые жертвоприношения Древним богам. Ныне эта традиция ушла в прошлое, и теперь на ели принято вешать украшения, а также сладости для детей и гостей. Пришлось уточнить, что забирать украшения с собой гостям не следует - некоторые игрушки тонкой работы довольно дороги, это всё равно что снять серьги с жены хозяина дома. Похоже, сравнение хвойного дерева с женщиной было не слишком удачным, хотя слышал я когда-то одного менестреля, который сравнил не то королеву, не то тётушку короля с сосной. Лорд Айронвуд никак не мог взять в толк, почему ели не дают крови, в которой она нуждается, и призывал её утешить при помощи какого-то варварского ритуала с плакальщицами. Я был несколько обескуражен таким сочувствием Древним богам, и мне потребовался весь запас терпения, чтобы заверить собеседника, что не все традиции необходимо сохранять.
Лорд Айронвуд был шумным, как дорнийский торговец, и так же непринуждённо находил собеседников среди тех, кто не успел спастись бегством, приглашая побывать у него в гостях со всем караваном и обещая каждому лучшего оливкового масла. В очередной раз подойдя к столу за вином, я услышал его разговор с лордом Визерисом Пламмом, сыном принцессы Элейны. Прежде я практически не замечал молодого лорда Пламма при дворе. Похоже, тот рассказывал о своём поражении в турнире и описывал своего противника, который был "так же хорош собой", как и управлялся с оружием. Я сразу почувствовал, что этот юноша обладает любопытным потенциалом, раз не удручён победой другого рыцаря, подобно Уэйнвуду, а восхищается ею. Пока Айронвуд вопрошал, почему достойный воин не может быть уродом, я вклинился в разговор, желая уточнить, кто же был счастливым победителем в том поединке, и предложить лорду Пламму урок стрельбы из лука. Даже если моё чутьё подвело, стоять за чьей-то спиной, выверяя положение рук, - волнующее занятие.
Однако мне не довелось даже упомянуть об этом: Визерис спросил у меня, что требуется от молодого человека для поступления в Цитадель. Я охотно поведал о том, что требуется одно лишь желание - и большое прилежание, чтобы не оказаться на обочине в первые же месяцы; что Цитадель предоставляет стол и кров, но те, кто побогаче, предпочитают столоваться и развлекаться в Староместе, а прочие зарабатывают своей грамотностью, предлагая услуги переписчиков простым людям, - но лорду об этом беспокоиться не придётся. Затем я, в свою очередь, спросил, почему же его - рыцаря, коим по праву может гордиться его мать, в чью честь он и выходил на ристалище за неимением иных дам сердца - влечёт не воинский удел, а стезя школярства. Лорд Пламм ответил, что желает изучать сохранившееся наследие своего рода Таргариенов, поскольку верил, что они - особенные люди, влияющие на ход вещей даже неосознанно.
Мне нравилась эта красивая теория, ведь в истории множество примеров тому, как потомки драконьей крови вершили судьбу Вестероса. И сам Визерис унаследовал валирийскую внешность матери, то есть был красив и белокур. Было бы досадно, если бы такое сокровище надолго покинуло двор и удалилось в Цитадель, и я охладил его пыл, напомнив, что тайные знания мейстер может освоить не раньше, чем ему покорятся все прочие науки. Я пригласил его к себе в Красный замок, чтобы он мог взглянуть на учёные книги и решить, какие дисциплины ему больше по душе. Но в тот вечер не он один живо интересовался, не выковал ли я звено из валирийской стали, а также - откуда эта сталь берётся и какими умениями владеет мейстер, обладающий таким звеном. Юные фрейлины королевы Дианна и Лианесса осаждали меня вопросами, чем дурная магия отличается от волшебства, одобряемого Семерыми. Я рассказал, что сельские колдуны и ведьмы вредят людям, тогда как тайные искусства должны служить процветанию Вестероса. Меня не посвящали в то, что именно изучали мейстеры, стремившиеся к валирийскому звену, ведь их были единицы, - а сам я больше интересовался науками земными и прикладными: законами, историей, медициной и прочим. Безусловно, нужно было иметь предрасположенность к овладению тайными знаниями, но этот дар не преподносился Семерыми уже готовым к применению - как и любая наука, он требовал труда.
С опозданием на праздник явился Деймон Блэкфайр. Герольд достаточно громко объявил о его прибытии, чтобы все устремились за ним, когда он направился прямиком в королевские покои. Быстро распространилась новость, что на Деймона в лесу напали разбойники, но он остался невредим и привёз с собой голову одного из них. Вскоре Блэкфайр сам вручил мне эту голову, завёрнутую в окровавленную мешковину, и попросил оставить её пока на видном месте - возможно, полагая, что трофей ускорит расследование произошедшего. Минуя морщивших носики дам, я отнёс голову в холодный погреб, куда почти никто не заходил, кроме слуг, но никто так и не опознал её в лицо. Наверняка то были не простые разбойники, и не я один задавался вопросом, кто мог подослать незадачливых убийц. И вот уже я стал свидетелем того, как лорд Ланнистер жалуется королю на слухи о том, что при нападавших якобы нашли письмо с его печатью. Мы дружно успокоили его, что таких находок не было, а если бы злоумышленники посмели похитить что-то из его документов, то они уже были бы ему возвращены. У Ланнистеров, конечно, был зуб на Блэкфайра, но они не подставлялись бы столь глупо.
Десница попросил меня отправить ворона к Золотой страже с повелением очистить окрестные леса от разбойников, а Блэкфайр добавил, чтобы я также послал ворона в некий переулок, и прежде чем я спросил у него, что именно написать в записке, его уже и след простыл. Я поднялся в воронятню и исполнил оба поручения в точности - написал Золотой страже, что именем десницы им надлежит выделить силы на патрулирование лесов, а на другой записке начертал только именование переулка и имя Деймона Блэкфайра. Переулок мог быть велик, но, видимо, там знали, что ответить на условный знак, - и едва ли то было заговором, иначе Блэкфайр не обращался бы с этим ко мне.
Затем случился первый примечательный инцидент - Великий бастард Эйгор Риверс почувствовал недомогание. Окружившие его взволнованные собутыльники сообщили мне, что он теряет ориентацию в пространстве и путается в словах. Больше всего это походило на простое опьянение, хоть сир Риверс и настаивал, что выпил всего несколько стаканов, а не несколько бутылок. Его дядя, лорд Бракен, хлопотал вокруг него как нянька и вторил, что его драгоценный племянник умеет пить и явно был отравлен. Я поднял из-под стола стакан, который он обронил - но стакан был пуст, и по каплям на его стенках невозможно было определить, не подмешивали ли в вино иных веществ. Я оставил всю компанию с наказом следить за болезным и не давать ему убрести куда-нибудь, как бы он ни рвался, и уведомлять меня, если ему сделается хуже. Поскольку они добавили, что Эйгор никого не узнаёт - хотя его речь, вопреки их словам, была вполне связной, - на всякий случай я дал ему с водой противоядия. Но на отравление ядом его состояние не походило, - впрочем, существовали хитроумные дорнийские смеси, употреблявшиеся для развлечения, в действии которых я ничего не смыслил.
Неожиданно Блэкфайр принял чрезмерное участие в заботах о его сводном братце и поднял шум, что Эйгора отравила леди Мелисса Блэквуд, придворная дама и мать Бриндена Риверса, которая находилась рядом с Эйгором и якобы передавала ему стакан. Едва появился король, Блэкфайр принялся настаивать на немедленном разбирательстве. Его Величество Дейрон, не теряя самообладания, возразил, что в этом доме подобные решения могут быть приняты только с согласия хозяина, принца Бейлора, и что он не станет портить праздник и отложит суд до возвращения в Красный замок, где следствием займутся сведущие советники. Также он предупредил, что если обвинение окажется ложным, Блэкфайр понесёт за это наказание. Я внимательно смотрел на Деймона - понимал ли он, что ему нечем доказать вину леди Мелиссы, кроме бесполезного пустого стакана? Тот понял и запоздало пошёл на попятный, говоря, что обвинением его подозрения не были; Эйгор также оклемался и заявил, что не имеет претензий к леди Мелиссе. Она простила их, но я сожалел, что я не рыцарь и не мог вступиться за её честь.
Вернувшись в зал, я застал разговор, в котором фрейлины спрашивали сира Родвела Старка о деревьях на Севере, которые пьют кровь. Так причудливо исказилась моя история о елях, неосторожно рассказанная лорду Айронвуду - я не знал, смеяться ли мне или же провалиться сквозь землю. Старк поправил их, сказав, что на Севере действительно есть деревья, которые сами кровоточат. Но он не решался первым заговорить о Древних богах, предложив им обратиться за ответом ко мне. Девушки, однако, желали услышать обе версии и были вознаграждены рассказом о чардревах, сохранившихся лишь на Севере, на стволах которых вырезаны лица - и глаза этих лиц плачут кровью, потому что Древние боги опечалены людскими делами. Я мог только сказать, что мне нечего добавить к этому повествованию - я ни разу не бывал на Севере, но знал, что чардрева - не сказки, как и древние существа, обитающие за Стеной. Северные реалии в изложении Старка весь вечер будоражили воображение и дам, и южан - им всё было интересно: и снарки, живущие за печкой, и следы великанов, и Стена, жители которой облачались в чёрное и никогда не возвращались назад в Вестерос. А Старк видел всё это собственными глазами - или говорил, что видел - и щедро делился с благодарными слушателями.
Из иных развлечений был дружеский поединок Уэйнвуда и Баратеона, в котором Уэйнвуд, выбрав стратегически неверную позицию, позволил загнать себя в угол и потерпел поражение. Затем прилетели вороны, один из которых принёс ответ Деймону Блэкфайру, а другой - толстый свиток для сира Робба Рейна. Я бегло проглядел оба письма. Записка для Блэкфайра была начертана на том же клочке бумаги, который я отправлял - в ней кратко сообщалось, что разбойники более не будут доставлять ему беспокойства. Сиру Рейну же предназначалось послание от его отца, лорда Рейна, который советовал ему поддерживать его сюзерена, лорда Ланнистера. Убедившись, что письма не содержат ничего важного, я мог отдать их адресатам. Но если сира Рейна я обнаружил сразу же, то Блэкфайра нигде не было видно. Рассудив, что он мог выйти во двор замка, в ожидании его я занял место подле входа, чтобы встретить его наверняка, и потягивал из стакана кислое вино. Когда вина оставалось меньше половины стакана, я ощутил чрезвычайно мощный прилив крови к тому органу, который, к счастью, успешно скрывала длина мейстерского облачения. Я не выпускал стакан из рук, так что, должно быть, я стал жертвой шутки, каковой мог стать и сир Эйгор - некто подсыпал в вино возбуждающего вещества и наблюдал, кому оно достанется. Но легче от этого не становилось, а помочь себе собственноручно - было бы унылым расточительством, тем паче что в моём стакане ещё были остатки вина.
Пока я ещё мог удерживать вожделение в узде, я решил начать эксперимент с менее вероятного варианта. Любознательные Дианна и Лианесса уже просили меня выяснить, где в этом замке библиотека, поскольку для девушек обращаться с этим вопросом к хозяину дома было бы неприлично; я нашёл принца Бейлора в соседних с королевскими покоях, и подле него даже находилось несколько книг о воинском искусстве - во многих замках нельзя было найти и этого, но он заверил меня, что его библиотека куда обширнее и что он пришлёт ко мне слугу, который меня проводит, однако этот слуга так и не появился. Я приблизился к фрейлинам, беседовавшим с кем-то, и предложил Лианессе показать ей дорогу до библиотеки. Дианна хотела увязаться с нами, но я сказал, что это приватный разговор. Сложно было найти в незнакомом замке, полном гостей, место для уединения - к счастью, моё замешательство заметил сир Бринден Риверс и указал вход на чёрную лестницу. На нижних ступенях обнаружился сир Деймон, и я, вручив ему письмо, начал подниматься выше; фрейлине, в её платье, пришлось следовать за мной. Оставшись с ней наедине, я не без труда отыскал в своей памяти вопрос, который хотел ей задать - девочка порой приносила мне на хвосте сплетни из свиты королевы. Я спросил, кто мог распустить слух о том, что разбойников наняли Ланнистеры, - таким образом я не сказал ей ничего тайного, но мог проверить, где после всплывёт этот слух. Но Лианесса об этом ничего не знала, а слух не всплыл - я наверняка услышал бы о нём снова, только если бы сообщил о нём лорду Айронвуду. Затем я предложил Лианессе вина. Она отказалась, настаивать я не стал. Умница - с такой осторожностью можно прожить при дворе подольше.
Пора было продолжить с вариантом более вероятным, пока я случайно не выдал себя. Проводив Лианессу обратно в зал, я отыскал взглядом Визериса. Он вновь стал жертвой словоохотливости лорда Айронвуда, и когда, помимо меня, на разговор слетелись другие гости, я вежливо похитил у благородной компании лорда Пламма, которого не пришлось приглашать дважды. Он без лишних предлогов последовал за мной всё тем же путём - по чёрной лестнице мимо Блэкфайра, подозрительно задерживающегося там в компании других рыцарей, но, к счастью, не интересующегося тем, чем занимаюсь я. Когда мы поднялись на площадку перед выходом на башню, я спросил, решился ли Визерис поступать в Цитадель, и намекнул, что протекция Великого мейстера дорогого стоит - но я пошлю ворона в Цитадель при совсем небольшом условии: если он разделит со мной глоток доброго вина из погреба Летнего замка, которым грех наслаждаться в одиночестве. Он медлил и прежде попросил меня взглянуть на его кинжал и определить, валирийской ли он стали. Когда он достал из ножен клинок, на мгновение я подумал, не прирежет ли он меня в этом безлюдном месте, где никто меня не услышит, но он просто протянул мне кинжал на ладони. Я не был мастером-оружейником, но валирийскую сталь сложно было спутать с обычной. Тогда Визерис выпил остатки вина и заговорил о том, что негоже пить в библиотеке большой компанией, но очень славно пить в библиотеке вдвоём - а я был полностью с ним согласен, и наиболее согласная часть меня с нетерпением ожидала эффекта.
Минуту спустя Визерис заметил, что стало жарковато, и я предложил ему подняться повыше, где прохладней и где нас наверняка никто не потревожит. Подходя к удобному подоконнику, я сказал, что могу научить его одной существующей в Цитадели традиции: так же порой ученики после гулянок расходятся по укромным уголкам... Я умолчал о том, сколь хороший учитель был у меня - я сам без ложной скромности мог назвать себя хорошим учителем. Визерис сдержанно удивился тому, что в Цитадели возможно найти развлечения подобного рода, но согласился пройти обучение и безропотно развернулся ко мне спиной, опираясь о подоконник. По тому, что он не был напряжён, я мог догадаться, что я едва ли был у него первым - но это было и к лучшему. Приобретя собственные покои в Вороньей башне Красного замка, где можно было принимать гостей, я порядочно остепенился, а теперь - в чужом замке, где собралась почти вся королевская семья и почти все лорды, на чёрной лестнице, слыша гулкие шаги внизу... Опасность быть замеченным распаляла, и с Визерисом я словно помолодел на десяток лет. Он же мурлыкал о том, что я напоминаю ему что-то из детства, что-то тёплое и надёжное - подобных комплиментов мне отродясь не делали.
Стоило мне отступить на шаг, вслушиваясь в шум пролётом ниже, как мой новообретённый любовник ненавязчиво подтолкнул к подоконнику меня, я уступил ему - и не пожалел. Не каждый может похвастаться тем, что оседлал дракона, - и не каждый может похвастаться тем, что унесёт след дракона в себе. Визерис не спешил и спросил что-то о том, что делать в Цитадели, если нравится быть наказанным - попадаться ли нарочно? Я слушал вполуха, мне было слишком хорошо, чтобы вникать. Но если в Цитадель юношу на самом деле манили лишь розги - о, я смогу восполнить ему и эту нехватку. Не знаю, виновато ли в том принятое нами вещество или только наша выносливость, но мне показалось, что минуло немало времени, прежде чем я привалился к подоконнику спиной, почти не чувствуя ног, расслабленный и обновлённый. Я признался, что меня отцовские вожжи никогда не вдохновляли, но я слышал о том, что и в боли можно находить удовольствие. А Визерис спросил, слышал ли я байку, будто он хранит в своей спальне прекрасную статую. Я пожал плечами - о чём только не говорят, и что дурного в том, чтобы любоваться произведением искусства, изображающим совершенство человеческой природы? Тогда он снова спросил, доводилось ли мне любоваться спящими людьми - и прежде, чем я признал, что это зрелище порой может тронуть сердце, добавил, что спящие так похожи на мёртвых. Поистине Таргариены - люди особенные, и воображение у них такое же нечеловеческое! Я ответил, что я всего лишь учёный, поэтому для меня смерть - это уродливый кусок плоти, заспиртованный в банке, и не более. Оставалось надеяться, что я не разочаровал его, и если нет - что он не захочет прикончить меня, чтобы я стал ещё привлекательней.
Мы стали спускаться с башни, а в зале меня уже хватились: леди Джейн Бракен стало дурно. Пока я протолкался сквозь толпу зевак к дивану, на котором её расположили, меня задержал Манвуди, задев моё плечо своим, и быстро шепнул на ухо, понимаю ли я, что она притворяется. Я ещё ничего не понимал, но в любом случае был связан своим положением - я обязан был оказать помощь и не мог публично обвинить даму во лжи. Леди Джейн жаловалась на тошноту, и я дал ей средства от расстройства желудка. Кто-то сказал, что ей уже дали противоядие, но по голосу я не запомнил, кто именно. Королева была крайне встревожена и строго потребовала узнать, откуда взялось это противоядие. Я обратился к сиру Эйгору Риверсу, который находился рядом с кузиной в тот момент, когда я прибыл, и он сообщил, что противоядием поделился мастер над монетой. Это не успокоило королеву, и она попросила дать ещё противоядия, утверждая, что девушке становится хуже. Когда сочувствующие стали расспрашивать леди Джейн, кто был рядом с ней, и она назвала леди Мелиссу, я насторожился. Двое "отравленных" родственников лорда Бракена подряд, указывающих на одного и того же человека, - не совпадение. Зачем кому-то подставлять леди Мелиссу? Я стоял на том, что проявления недомогания не похожи на яд и, возможно, свинина была для леди слишком жирной. К тому же, если бы кто-то всерьёз желал отравить бедняжку, то воспользовался бы сильнодействующим ядом. Некоторое время спустя, когда ажиотаж вокруг неё прекратился, леди Джейн уже как ни в чём ни бывало ходила по залу.
Я успел забыть, как утомляют эти бестолковые и неуклюжие придворные интриги, и, повторив уже набившие оскомину слова, что буду поблизости и чтобы меня звали при ухудшении ситуации, вернулся в зал. Там на меня некстати напал лорд Айронвуд и от всей широты душевной предложил прислать мне суслика, мочёного в вине. Всё, что я смог бы сделать с этим сусликом, - это высушить его и выпустить, но лорд Айронвуд был не из тех, кто принимает отказы с первого раза, так что даже принцу Дорнийскому пришлось вмешаться и пояснить ему, что не стоит присылать мне сусликов в каком бы то ни было виде, включая вяленых, томлёных, варёных, жареных и прочая. Я заверил Айронвуда, что многие другие блюда дорнийской кухни мне вполне по нраву, особенно вина, специи и сладости. Отделавшись от темы сусликов, которая благодаря Айронвуду была необычайно популярна на празднике, я подсел к Манвуди, который в кои-то веки никуда не бежал. Он поинтересовался, как самочувствие леди Джейн, и я ответил, что она удивительно быстро поправилась. Затем он, как и многие до него, спросил, нет ли у меня звена валирийской стали. Мы ещё немного побеседовали, и стоило мне порадоваться, что несмотря на прошедшие годы мы во многом остались прежними, как Майкл попросил меня не обращаться к нему на "ты" при посторонних ушах. Я не видел ничего предосудительного в разговоре старых друзей, я ведь его даже не обнимал, как водилось у рыцарей, - но кое-что в Манвуди всё же изменилось: он стал слишком осторожен. Быть может, он избегал близости со мной и ради моей безопасности - кто знает, фаворитом кого из могущественных особ он успел сделаться? Но чувство ревности, к сожалению или к счастью, было совершенно мне незнакомо.
Приключилась очередная напасть, на сей раз - с Визерисом. Я сразу почувствовал, что это не часть заговора, и оттого встревожился. Ему мерещились головорезы с Железных островов, которые уже оказались среди нас и должны были захватить замок, и он пытался на кого-то наброситься, так что даже двое гвардейцев в белых плащах с трудом могли его удержать. Подошла его мать, принцесса Элейна, и взяла его за плечи, что ненадолго его утихомирило, но я не отрывал взгляда от его ладони, подрагивающей над рукоятью валирийского клинка, который мне довелось увидеть, - если бы он выхватил кинжал, будучи не в себе, это закончилось бы плохо. Он никого не узнавал, был очень напуган, и когда он вновь рванулся прочь, в атаку на воображаемых врагов, леди Элейна своевременно его оглушила. Он рухнул на пол, и гвардейцы перенесли его в королевские покои, а я подобрал с пола выпавший из его руки кинжал и передал его принцессе. То, что с ним происходило, определённо не было воздействием яда, и по части афродизиака моя совесть могла быть чиста, поскольку то вино мы пили уже довольно давно; должно быть, кто-то подмешал ему ещё какое-то наркотическое вещество. В надежде на то, что морок исчез, Визериса привели в чувство, но он тут же выбежал из покоев, и гвардейцы насилу втащили его обратно. Я просил не загонять его в угол и не пугать ещё больше, чтобы не сделать только хуже, - но всё же его пришлось связать, чтобы он не навредил другим и себе. Измождённый, он заснул - его пульс и дыхание были ровными. Я с крайней осторожностью влил в его рот противоядие, и его устроили на ложе под присмотром членов семьи. Мне бы и хотелось остаться, но всех посторонних попросили удалиться.
Некоторое время спустя Визерис проснулся здоровым. Меня пригласили, чтобы я осмотрел его, что я со всей тщательностью и не без удовольствия проделал и подтвердил, что его состояние более не вызывает опасений. Я не заикался о том, случались ли с ним подобные припадки прежде, и, само собой, я должен был говорить всем, что молодой лорд Пламм просто смешал что-то не то с чем-то не тем. Выдохнув с облегчением, я мог провести остаток вечера у почти опустевших столов. Принц Дорнийский, Марон Мартелл, обеспокоился тем, что дамы скучают, и позвал Манвуди, чтобы он спел или продекламировал что-нибудь. Майкл прочёл на память длинное стихотворение на древнем языке, который ошибочно зовут иногда "мёртвым", хотя он необычайно живой и красивый, выученное ещё в Цитадели; сколько бы раз я это ни слушал, я снова ловил слова, замерев, и ловил взгляд Майкла на пару мгновений. Леди Дианна в очередной раз продемонстрировала достойную образованность, поблагодарив сира Манвуди на том же языке. Его уговаривали ещё и спеть что-нибудь, но он утверждал, что песенку про ёжика будет петь не при дамах - хотя краткое содержание оной пересказал: в ней шла речь о трагических трудностях, с которыми ежи сталкиваются в процессе совокупления. Я вспомнил ещё одну породу колючих животных - обитающих на Севере дикобразов, иглы которых обладают целительным эффектом. Сир Старк вошёл как раз вовремя, чтобы мы спросили у него, охотился ли он на дикобразов, но он заявил, что в его землях таких существ не водится. Впрочем, были и другие дикобразы, обитающие на юге, - возможно, именно в их честь лорд Тиррел носил прозвище "Длинный Шип".
Наконец, Манвуди со товарищи всё же меня покинули - должно быть, отправились петь про ёжика. В зале же молодёжь под присмотром и при участии лорда Ланнистера затеяла игру в "Признание или свершение". Немного понаблюдав, я решил присоединиться и тут же получил задание пройтись по залу, размахивая мейстерской цепью над головой. Это пришлось делать осторожно, чтобы ненароком не пришибить кого-нибудь. Когда вернулся и вошёл в игру Майкл, кто-то спросил у него, был ли он влюблён, и он ответил, что да. Если бы ты ещё пояснил, отрада моя, не влюбляешься ли ты каждую неделю! Старк на вопрос, что он находит самым странным на празднике, ответил, что лорда Айронвуда, выразив тем самым всеобщее мнение. Круг игры начал рушиться, когда одной из леди было загадано обойти всех дам в помещении и сказать им, какими их качествами ей хотелось бы обладать, а затем кто-то из рыцарей должен был проделать то же самое со всеми присутствующими мужчинами. Стоя в стороне, я услышал, как сир Уэйнвуд в смущении извиняется перед Манвуди за то, что верил сплетням, но ныне изменил своё мнение и убедился, что Манвуди - благородный и честный человек. Будучи и в самом деле честным, Майкл спросил в ответ, как ему изменить это впечатление, поскольку некоторые сплетни - правда. Уэйнвуд смутился ещё больше, а Майкл пространно сослался на "дорнийские традиции", и тот покивал в ответ. Сперва у меня возникла мысль отбить у Манвуди добычу и спросить у юного Уэйнвуда, какие именно традиции его интересуют и не хочет ли он познакомиться с ними на практике, но столь же быстро об этой мысли я позабыл, благо Майкл этим славным рыцарем вовсе не заинтересовался.
Финал праздника получился не слишком радостным. Деймон Блэкфайр обвинил десницу короля, лорда Баттервелла, в организации покушения на его жизнь. Его Величество вынужден был повелеть заключить десницу под стражу вплоть до судебного разбирательства в Красном замке. Но Блэкфайр всё равно остался недоволен тем, что правосудие не свершилось здесь и сейчас, и испросил дозволения покинуть торжество. Вслед за ним из зала вышли несколько рыцарей, восхищавшихся его воинским мастерством, и сир Старк. Король Дейрон напутствовал их словами о том, что в Вестеросе только один король, и потому вассалы Блэкфайра не обязаны следовать за своим сюзереном, кроме как по воле своего сердца. В воздухе запахло расколом, и с этим ещё придётся работать, - зря я не нашёл способа раньше поговорить с королём и сказать, что если не найти виновника нападения, пусть даже и невиновного, раньше, чем это сделает сам Блэкфайр, то он выступит с обвинением сам, и пострадает кто-нибудь из людей короля. Но я даже от Блэкфайра не ожидал такой прыти. К счастью, король не стал усугублять положение и поддерживать конфликт - у него были для гостей и хорошие новости. Он объявил о помолвке своего младшего сына, принца Мейкара, а затем принц Бейлор передал свой меч сиру Бриндену Риверсу. И будь я проклят, если с такими достойными рыцарями Железный трон не победит всех смутьянов.
Благодарности
Спасибо мастерам и игрокам за красивый и живой мир - глядя на гербы на стенах, костюмы и прочие детали образов, я не мог отделаться от ощущения, что мы можем с лёгкостью взять, и снять серию-другую сериала. Спасибо игротехам за вкусный стол - кексы с джемом оказались офигенными! - заботу и неутомимое обеспечение почты и симптомов. Я не совсем понял, почему после первых двух писем почта перестала ходить через меня, но это не критично.
Спасибо Визерису - внезапная шалость удалась на славу
Спасибо Диасси за Манвуди - в жизни каждого мейстера должен быть дорниец!
Спасибо Моргану за тру!Старка - я думал, ты меня убьёшь за ёлки и дикобразов, извини
Айронвуд, ты хорош как сто рассветов. Я б не смог столько гнать, у меня бредогенератор бы сломался)
Королевская семья и родственники - Ренджи, Сех, Аонэ, Ликс, Ники и другие - вы верибельны, величественны и прекрасны! Также и Алви - дивный стремительный Блэкфайр.
Отдельный мур молодёжи - Гло, Ши, Алессе - и молодому душой Ланнистеру в лице Морион! :3
...И всем-всем-всем, всех не упомянешь, но был рад видеть и играть с вами! К сожалению, не всех успел обнять после игры, поскольку надо было спешить на игру ночную.
При взгляде на парики Таргариенов не мог удерживаться от мыслей, какой бы я себе хотел в качестве рейфского. Но все они такие серебряные, а я белый хочу...
Оставайтесь на связи, впереди отчёт с Тарри!