После Дела о театре мы традиционно распили немного доброго василеостровского сидра, обсудили игру, Вера объявила будущие игры, и мы проводили всех, кто на вторую кабинетку не оставался. Птахе и Телвен я, как и планировал, уступил диван и уютно устроился на пенке в спальнике. Выспался до полудня, до прибытия мастера - из-за гибели выводка не нужно было подрываться домой подливать воду мыши-матери. Посидел на кухне, доел кускус, повторил свой прогруз, пока собирались остальные игроки. Затем сменил жабо на жилетку и превратился в полицейского Майкла Томпсона.
Мой третий коп за лето - сказочный кретин и кузнец своего несчастья. Не знаю, как он не спился за все эти годы, - видимо, только потому, что работал 24/7 без праздников и отпусков. И у него даже было несколько сильных моментов на игре, хотя его будущее всё равно видится мрачным - не иначе как в то самое озеро когда-нибудь. А расследование дел минувших у него не состоялось не потому, что разрешено было только говорить, а потому, что игроки решали загадку сообща и мало отвлекались на личные дела. До меня с кражей алмаза никто не дошёл, и сам я не докапывался до каждого с убийством.
Осторожно: отчёт содержит спойлеры для желающих попасть на следующие прогоны игры!
Отчёт отперсонажный
Всё покатилось в пропасть лет пять назад. Я любил Амелию Стоун. Любил с тех пор, когда вообще научился любить, выйдя из возраста необязательных увлечений. Но она не обращала на меня внимания и заключила помолвку с Робертом Грэем, наследником какого-то баронета и мелким писакой. Они не любили друг друга, это должен был быть брак по расчёту - так мне казалось тогда. Я был уверен, что Амели не будет с ним счастлива, и желал спасти её любой ценой.
Все знают, куда ведут такие намерения? Я выяснил, что Роберт общается с активистами ИРА - довольно опасное знакомство для будущего семьянина. Рано или поздно, сказал я себе, он всё равно пошёл бы по кривой дорожке, поэтому большой несправедливости не будет в том, чтобы заранее подбросить ему бомбу без запала и доставить в участок анонимку. Бомбу я "нашёл" сам; я же, в успокоение совести, мягко обошёлся с Робертом - за неимением иных доказательств он не был обвинён в пособничестве террористам, но суд за хранение оружия заметно подмочил его репутацию.
Помолвка была расторгнута, что лишь подтвердило для меня то, что Амели не любила Роберта - иначе последовала бы за ним. Роберт уехал из города, а я продолжил ухаживания. Я был терпелив, и два года спустя, когда печаливший её инцидент забылся, её сердце оттаяло. Я решился предложить ей руку и сердце, она ответила согласием. Я потерял голову от счастья, и только одно мешало мне безмятежно предаться новой жизни, о которой всегда мечтал. Между нами не должно было оставаться тайн и недомолвок. Я хотел быть честным с ней во всём - и признался, что ради неё пошёл на обман. Это её расстроило, и она велела мне уйти и оставить её одну.
Той же ночью она погибла. Её тело нашли в озере. Я старался доискаться до истины, как никогда прежде, но невозможно было понять, что случилось на берегу - несчастный случай, самоубийство, или там был кто-то третий. Я был в отчаянии и никому не сказал о том, что готовился к свадьбе. Но с тех пор я всегда носил кулон с портретом Амелии и жил как вдовец - ни одна женщина не могла бы сравниться с ней. Я убеждал себя в том, что трагедия была случайна, чтобы не сойти с ума, - но стоило остаться наедине с собой, и внутренний голос говорил, что я виновен в смерти Амели. Хотя бы уже тем, что меня не было рядом.
Роберт заделался журналистом в столице, изредка приезжал навестить кузину. Он не проявлял ко мне неприязни, был вежлив, но я не хотел встречаться с ним без необходимости. Он раздражал меня, как нас всегда раздражают те, кто заставляет нас испытывать стыд. Я представлял, как он действительно окажется замешан в каком-нибудь преступлении, или неосторожным словом оскорбит светлую память Амелии, - тогда я смог бы расквитаться и с ним, и со своим чувством вины перед ним раз и навсегда. Но он не давал мне повода.
Одним из немногих светских развлечений в Сент-Мэри-Ривер были чаепития у преподобного Оливера Барта. По традиции, заведённой невесть когда, на каждом вечере у священника кто-то рассказывал детективную историю, а остальные гости отгадывали, кто убийца. Обычно это были несложные задачки наподобие тех, которые печатают в газетах для долгих поездок. Но в тот вечер, о котором я расскажу, рассказчиком должен был стать гость мистера Барта - частный детектив Мейлор. Все с нетерпением ожидали, что он расскажет подлинный случай из своей практики.
И, конечно, на вечере не могли не обсуждать два последних происшествия, потрясших городок. Умерла старушка миссис Ходжес - перепутала свой любимый сироп с красителем для шляп того же цвета, перелитым в такую же бутылочку. Спустя неделю после её смерти разнорабочий Питер был застрелен и сброшен в озеро. Никто из проживавших ближе всего к озеру выстрела не слышал - к тому же все привыкли, что по ночам на другом берегу охотники стреляют уток. Мне было крайне неприятно, когда это озеро называли "проклятым", намекая на гибель Амелии. Между этими трагедиями не было решительно ничего общего!
На вечер собрались многие, в том числе и Роберт. Детектив Мейлор дождался, пока все поприветствуют друг друга, и рассказал условия задачи. Покойный - назовём его мистер Чарльз - отравлен цианидом на рождественском семейном вечере. Он был ужасным скрягой и много лет не общался с женой, якобы слишком тратившейся на платья. Не одобрял браков своего брата с актрисой и своей воспитанницы - с небогатым клерком. За некоторое время до смерти он в очередной раз отказал брату, просившему у него денег, а также имел разговор со своим доктором, после которого переписал своё завещание. Согласно его последней воле всё наследство получила его экономка.
Рассказчика засыпали вопросами. Я не успевал ни слова вставить, но меня это вполне устраивало: я мог подождать, пока все малозначительные детали уточнят за меня. Наконец, кто-то вспомнил о том, что заинтересовало меня больше всего - о чём покойный говорил с доктором? Детектив ответил, что этого узнать не удалось из-за врачебной тайны. Это насторожило, ведь после смерти даже тайна исповеди теряет силу. Не допросить доктора было досадным упущением моих коллег из задачи. Я в первую очередь подумал о том, что, узнав от врача о своей смертельной болезни, мистер Чарльз покончил с собой, но, как всякую сразу приходящую в голову теорию, я отмёл это решение как слишком элементарное.
Также я сразу озвучил, что не верю в то, чтобы мистер Чарльз оставил все деньги экономке из сентиментальных соображений. Скорее, ему попросту захотелось насолить родне. В задаче оставалось два неизвестных: знал ли кто-то, кроме самого мистера Чарльза и его адвоката, о новом завещании, и была ли мотивом убийства выгода или же месть за дела семейные. Все гадали, не было ли у мистера Чарльза внебрачных дочерей, и вводили в сюжет новых бесполезных действующих лиц - мать воспитанницы, дочь вдовы-экономки; уточняли порядок событий до злополучного вечера и во время оного - чашку, в которой был яд, принесла экономка, кофе в неё наливала воспитанница, а передавал чашку покойному её муж; спрашивали у врача, мисс Грэй, насколько сложно добыть цианид. А я думал о том, мог ли мистер Чарльз страдать паранойей и, опасаясь, что родственники его убьют, приобрести яд первым.
Но моё предположение о том, что цианид предназначался кому-то другому и чашки были случайно перепутаны, отмёл Роберт, справедливо заметив, что такое обстоятельство делает задачу нерешаемой. Также я обратил внимание на то, что муж воспитанницы был единственным, кто не пил кофе - хотя ни в кофейнике, ни в сахарнице следов яда не обнаружили. Кто-то мог решить его подставить, выставив убийцей, - однако и это было сложновато. Нам нужен был весь вечер, чтобы "найти убийцу" на этот раз. Пока все размышляли, я надеялся отвлечься на посторонние разговоры. Но все беседы сворачивали к тем делам, которые я вёл.
Доморощенные детективы и сам мистер Мейлор хотели знать, не были ли эти дела как-то связаны. Но Питер что-то чинил во многих домах Сент-Мери-Ривер, возможно - и у миссис Ходжес, - а никаких более близких отношений их не связывало. Старушка жила уединённо, у неё бывали только врач, священник и адвокат, а её племянник, получивший наследство, не приезжал накануне её гибели. У Питера также не было в городе ни родни, ни невесты, - он лишь отправлял семье заработанные средства. Все дружно посоветовали преподобному Барту пожертвовать ту сумму, что миссис Ходжес завещала ему на благотворительность, родителям Питера. С кем бедняга встречался у озера, где получил пулю, мне только предстояло выяснить.
Я молчал о том, что, закрыв дело, я всё же ещё сомневался в том, что миссис Ходжес никто не подсунул краситель. Едва ли племянник подкупил кого-то - он и так был в выигрыше. Мисс Грэй, мистер Барт и адвокат, мисс Ричардс, не бедствовали. Однако преподобный коллекционировал полудрагоценные камни, а я слышал, насколько далеко страсть к коллекционированию заводит людей. Сундуки бережливой старушки - подходящее место, чтобы найти редкий камень, пропажу которого даже не заметит её родственник. Я подозревал священника в сговоре с мисс Грэй - после прошлого чаепития она задержалась в его доме под предлогом забытых перчаток. Предосудительного между ними быть не могло - в отличие от консультации о губительных для человека веществах.
И тут моё следствие продвинулось вперёд с неожиданной стороны. Мисс Грэй, которая делала заключение о смерти Питера и установила, что он умер от огнестрельного ранения, а не утопления, отозвала меня в соседнюю комнату и передала записку, найденную ею на трупе. Что мешало ей передать бумажку следствию раньше, я понял сразу, как только взглянул на слова, частично размытые водой. По иронии судьбы чётко прочитывалась лишь подпись - Элизабет. Записка явно угрожала адресату разрывом романтических отношений в том случае, если он не явится на свидание (или, напротив, - явится (если Элизабет преследовал настойчивый ухажёр). Писательница Элизабет Фэрли присутствовала на вечере - но в городке несколько Элизабет...
А следом и падре захотелось со мной поговорить. Он заметил медальон у меня на шее - стоило впервые не надеть галстук! Я честно сообщил ему, что собирался жениться на Амелии. Мистер Барт высказал мне свои соболезнования - мисс Стоун, сказал он, была его близким другом и приходила к нему незадолго до своей гибели. "Так это были Вы", - произнёс он, видимо, имея в виду, что она упоминала человека, которому дала согласие. Глупо было бы спрашивать, спустя столько лет, любила ли она меня, о чём изливала душу на исповедях. Я и так был выбит из колеи нахлынувшими воспоминаниями. Быть может, преподобный Барт узнал от Амелии, что её жених обманул её и оклеветал мистера Грэя, и теперь сможет сложить два и два и заявить обо мне в полицию, но мне было всё равно. Он был так любезен со мной, что я даже устыдился, что подозревал его в убийстве миссис Ходжес.
После беседы с хозяином дома я вышел, словно заново пережив один из тех дней, когда я опрашивал каждого, кто хоть немного знал Амелию, и не слышал ничего - включая фразы сочувствия, которые, как оказалось, ранили сильнее сухих газетных формулировок. Руки дрожали - что ж, я не молодею. Я расплескал чай, к счастью - холодный, затем уронил на пол конфету и, наконец, сел на диван, дабы больше не производить разрушений. Гости продолжали развлекаться подробностями дела из загадки мистера Мейлора. Особенной популярностью пользовался попугай, выпущенный из клетки незадолго до смерти мистера Чарльза. Говорящей птица не была, а значит, не подходила на роль свидетеля. На ней испытывали яд? К её лапке привязали копию завещания? Или её выпустили по неосторожности, пытаясь найти некие ценности? Всё одинаково неправдоподобно, зато забавно.
А я не зря спрашивал детектива Мейлора о том, хранил ли мистер Чарльз свои сбережения в банке, и получил ответ, что деньги хранились в его доме, в сейфе. Это натолкнуло меня на мысль о том, что человек, отчаянно нуждающийся в деньгах, скорее пошёл бы на ограбление, нежели на убийство, тем паче что расследование не могло не задержать вступление завещания в законную силу. Как и остальные, я более пристально подумал о воспитаннице мистера Чарльза. Пока она не вышла замуж, он распоряжался её капиталом, но даже после переезда к супругу она продолжала навещать опекуна и давать ему деньги. Если он держал девушку в ежовых рукавицах, захотел ли я, на месте её мужа, избавить её от влияния старого скряги?..
Когда совместные усилия разгадать загадку в очередной раз зашли в тупик, мистер Мейлор пригласил меня на разговор. Он прямо заявил, что приехал в город не просто так, а по приглашению племянника миссис Ходжес, чтобы расследовать обстоятельства её смерти. В ответ я признался, что для себя ещё не поставил точку в этом деле, как бы ни было сложно подозревать кого-то из тех людей, кого давно и хорошо знал. Более я ничем не делился, помимо того, что миссис Ходжес была скуповатой, но незлой женщиной и всем нам было грустно с ней проститься, и так далее, и тому подобное; в конце концов, мистер Мейлор, хоть и остановился в доме священника до убийства Питера, также не сообщал ни о чём подозрительном, хотя его профессиональная наблюдательность могла бы мне помочь - мистер Барт, как и Элизабет Фэрли, жил недалеко от озера.
Сколько бы мы ни ходили вокруг да около выдуманного мистера Чарльза, Роберт Грэй ни разу не упустил случая съязвить по поводу глупости полицейских, хоть я и спокойно признавал, что немало моих коллег смотрят на преступления сквозь пальцы. Я понимал, что после суда, вынудившего его искать счастья в Лондоне, у Роберта был веский повод недолюбливать полицейских, но боялся, не начал ли он меня подозревать. Впрочем, сарказм журналиста в не меньшей мере касался и английских джентльменов в целом - слишком логичных и скучных на его вкус; он так о них отзывался, будто не считал себя англичанином и жил все эти годы не в Англии, либо Лондон частью Англии не являлся. Я даже позволил себе намекнуть, не любит ли он ирландцев больше за их простоту - там, поди, преступления совершаются без всякого планирования и подготовки, после третьей пинты. В итоге мы завели разговор о честности и репутации, и он предложил мне поговорить о них наедине. Неужели он скажет мне, кто я на самом деле?..
Но я ошибся. Роберт не стал бросать мне в лицо обвинения. Он спросил, откуда у меня медальон. Чёрт побери, я носил медальон не для этого, - а может быть, в тот вечер я именно для этого не надел галстук?.. Я собирался презрительно промолчать, но не смог. Я сказал, что любил - и люблю Амелию Стоун. Что некоторые любят только один раз. И по его долгому молчанию вместо привычной насмешки и по его взгляду я понял, что он тоже любил её - до сих пор. Больше ничего я уже не слышал, а только видел, как мы стоим друг напротив друга, как зеркала, - два потерявших всё человека; и я всё потерял по собственному самодовольству. В юности я думал, что создан сделать её счастливой, но лучше бы она осталась с Робертом. Как говорят, "не моя девушка" - лучше, чем "мёртвая девушка". Если бы я повинился тогда, что Амелия могла погибнуть из-за меня, Роберта бы это убило. Но я решил, что буду один жить с осознанием того, что всё могло быть иначе, что беду можно было предотвратить. Роберт такого страшного знания не заслуживал.
После того, как падре Оливер напомнил мне о трагедии, повторить то же самое Роберту далось мне уже не так тяжело. И я даже сумел прикрыть своё состояние какой-то шуткой, когда мы с мистером Грэем вернулись в гостиную. Я сел подле мисс Фэрли и поддержал праздный разговор. Я помнил о записке и своём подозрении и, когда беседа коснулась "женщин будущего", которые способны сами принять любое решение и даже совершить преступление, - предложил ей прогуляться и обсудить женщин подробнее. Я обошёлся без долгих прелюдий и спросил, что её связывало с Питером, после чего показал записку, на которую она едва взглянула; я подробно расспрашивал, не говорил ли Питер о любовных переживаниях, когда работал у неё, не был ли взволнован или обеспокоен, не было ли замешано кого-то третьего. Элизабет всё отрицала, но я больше следил за её реакцией, нежели за её ответами. Стоило мне предположить, что та, с кем Питер ходил на свидание, могла застрелить его сама, Элизабет заметила, что на это требуется изрядная смелость. В её голосе звучало одобрение, которое её и выдало. Оставалось найти пистолет.
Я поблагодарил мисс Фэрли и успел в гостиную как раз когда Джон Мейлор подводил итоги вечера - время было позднее, и пора было узнать развязку истории убийства. Адвокат мисс Ричардс поинтересовалась, что подсказывает мне интуиция. Я возразил, что в моей профессии полагаться на интуицию опасно, - но, в конце концов, это была просто игра. Она сказала, что поставит на воспитанницу, я - что на её мужа. Он был самым новым человеком в семье, в отличие от других родственников, которые могли свести счёты с мистером Чарльзом и раньше. Только потом я понял, что мисс Ричардс сбивала меня со следа. Впрочем, версию самоубийства я едва ли озвучил бы - раз игра требовала "найти убийцу", по моей логике это исключало самоубийства, несчастные случаи и прочие инциденты с отсутствующим злоумышленником.
Все гости назвали своих "кандидатов в убийцы" - одного, или же подозревали воспитанницу и её супруга в сговоре. Мисс Ричардс высказалась последней - о самоубийстве, и этот ответ оказался правильным. Что ж - самой первой мысли иногда всё же стоит доверять! Детектив Мейлор подтвердил, что мистер Чарльз действительно узнал от своего врача, что его болезнь сердца оставляет ему совсем немного времени. Своих родственников он не любил и отравился, чтобы судебное разбирательство подпортило им всем жизнь, а экономке всё завещал им назло. Конечно, он не учёл, что, когда самоубийство вскрылось, его завещание потеряло законную силу. Экономку жаль - она ничего не получила, наследство было поделено между родственниками. А мисс Ричардс удивила нас, сказав, что для самоубийства нужно мужество.
Что храброго в том, чтобы насыпать в чашку порошка? Опередить смерть из страха перед смертью, сбежать от проблем и заодно по-детски нагадить в тапки семье? Смелостью было бы признать свои ошибки и примириться с близкими - но на это способен редкий из нас.
Спасибо мастеру Арти и всем соигрокам Очень играбельная схема - когда каждый персонаж является следователем, преступником и свидетелем в трёх разных линиях одновременно. Хотелось бы только, чтобы все линии "всплыли" - например, Томпсон видел свежий выпуск "Таймс", но почему-то не знал, что в нём нет фамилии Грэя. А история хороша, люблю играть м@ков, пусть даже не на публику.
Мой третий коп за лето - сказочный кретин и кузнец своего несчастья. Не знаю, как он не спился за все эти годы, - видимо, только потому, что работал 24/7 без праздников и отпусков. И у него даже было несколько сильных моментов на игре, хотя его будущее всё равно видится мрачным - не иначе как в то самое озеро когда-нибудь. А расследование дел минувших у него не состоялось не потому, что разрешено было только говорить, а потому, что игроки решали загадку сообща и мало отвлекались на личные дела. До меня с кражей алмаза никто не дошёл, и сам я не докапывался до каждого с убийством.
Осторожно: отчёт содержит спойлеры для желающих попасть на следующие прогоны игры!
Отчёт отперсонажный
Всё покатилось в пропасть лет пять назад. Я любил Амелию Стоун. Любил с тех пор, когда вообще научился любить, выйдя из возраста необязательных увлечений. Но она не обращала на меня внимания и заключила помолвку с Робертом Грэем, наследником какого-то баронета и мелким писакой. Они не любили друг друга, это должен был быть брак по расчёту - так мне казалось тогда. Я был уверен, что Амели не будет с ним счастлива, и желал спасти её любой ценой.
Все знают, куда ведут такие намерения? Я выяснил, что Роберт общается с активистами ИРА - довольно опасное знакомство для будущего семьянина. Рано или поздно, сказал я себе, он всё равно пошёл бы по кривой дорожке, поэтому большой несправедливости не будет в том, чтобы заранее подбросить ему бомбу без запала и доставить в участок анонимку. Бомбу я "нашёл" сам; я же, в успокоение совести, мягко обошёлся с Робертом - за неимением иных доказательств он не был обвинён в пособничестве террористам, но суд за хранение оружия заметно подмочил его репутацию.
Помолвка была расторгнута, что лишь подтвердило для меня то, что Амели не любила Роберта - иначе последовала бы за ним. Роберт уехал из города, а я продолжил ухаживания. Я был терпелив, и два года спустя, когда печаливший её инцидент забылся, её сердце оттаяло. Я решился предложить ей руку и сердце, она ответила согласием. Я потерял голову от счастья, и только одно мешало мне безмятежно предаться новой жизни, о которой всегда мечтал. Между нами не должно было оставаться тайн и недомолвок. Я хотел быть честным с ней во всём - и признался, что ради неё пошёл на обман. Это её расстроило, и она велела мне уйти и оставить её одну.
Той же ночью она погибла. Её тело нашли в озере. Я старался доискаться до истины, как никогда прежде, но невозможно было понять, что случилось на берегу - несчастный случай, самоубийство, или там был кто-то третий. Я был в отчаянии и никому не сказал о том, что готовился к свадьбе. Но с тех пор я всегда носил кулон с портретом Амелии и жил как вдовец - ни одна женщина не могла бы сравниться с ней. Я убеждал себя в том, что трагедия была случайна, чтобы не сойти с ума, - но стоило остаться наедине с собой, и внутренний голос говорил, что я виновен в смерти Амели. Хотя бы уже тем, что меня не было рядом.
Роберт заделался журналистом в столице, изредка приезжал навестить кузину. Он не проявлял ко мне неприязни, был вежлив, но я не хотел встречаться с ним без необходимости. Он раздражал меня, как нас всегда раздражают те, кто заставляет нас испытывать стыд. Я представлял, как он действительно окажется замешан в каком-нибудь преступлении, или неосторожным словом оскорбит светлую память Амелии, - тогда я смог бы расквитаться и с ним, и со своим чувством вины перед ним раз и навсегда. Но он не давал мне повода.
Одним из немногих светских развлечений в Сент-Мэри-Ривер были чаепития у преподобного Оливера Барта. По традиции, заведённой невесть когда, на каждом вечере у священника кто-то рассказывал детективную историю, а остальные гости отгадывали, кто убийца. Обычно это были несложные задачки наподобие тех, которые печатают в газетах для долгих поездок. Но в тот вечер, о котором я расскажу, рассказчиком должен был стать гость мистера Барта - частный детектив Мейлор. Все с нетерпением ожидали, что он расскажет подлинный случай из своей практики.
И, конечно, на вечере не могли не обсуждать два последних происшествия, потрясших городок. Умерла старушка миссис Ходжес - перепутала свой любимый сироп с красителем для шляп того же цвета, перелитым в такую же бутылочку. Спустя неделю после её смерти разнорабочий Питер был застрелен и сброшен в озеро. Никто из проживавших ближе всего к озеру выстрела не слышал - к тому же все привыкли, что по ночам на другом берегу охотники стреляют уток. Мне было крайне неприятно, когда это озеро называли "проклятым", намекая на гибель Амелии. Между этими трагедиями не было решительно ничего общего!
На вечер собрались многие, в том числе и Роберт. Детектив Мейлор дождался, пока все поприветствуют друг друга, и рассказал условия задачи. Покойный - назовём его мистер Чарльз - отравлен цианидом на рождественском семейном вечере. Он был ужасным скрягой и много лет не общался с женой, якобы слишком тратившейся на платья. Не одобрял браков своего брата с актрисой и своей воспитанницы - с небогатым клерком. За некоторое время до смерти он в очередной раз отказал брату, просившему у него денег, а также имел разговор со своим доктором, после которого переписал своё завещание. Согласно его последней воле всё наследство получила его экономка.
Рассказчика засыпали вопросами. Я не успевал ни слова вставить, но меня это вполне устраивало: я мог подождать, пока все малозначительные детали уточнят за меня. Наконец, кто-то вспомнил о том, что заинтересовало меня больше всего - о чём покойный говорил с доктором? Детектив ответил, что этого узнать не удалось из-за врачебной тайны. Это насторожило, ведь после смерти даже тайна исповеди теряет силу. Не допросить доктора было досадным упущением моих коллег из задачи. Я в первую очередь подумал о том, что, узнав от врача о своей смертельной болезни, мистер Чарльз покончил с собой, но, как всякую сразу приходящую в голову теорию, я отмёл это решение как слишком элементарное.
Также я сразу озвучил, что не верю в то, чтобы мистер Чарльз оставил все деньги экономке из сентиментальных соображений. Скорее, ему попросту захотелось насолить родне. В задаче оставалось два неизвестных: знал ли кто-то, кроме самого мистера Чарльза и его адвоката, о новом завещании, и была ли мотивом убийства выгода или же месть за дела семейные. Все гадали, не было ли у мистера Чарльза внебрачных дочерей, и вводили в сюжет новых бесполезных действующих лиц - мать воспитанницы, дочь вдовы-экономки; уточняли порядок событий до злополучного вечера и во время оного - чашку, в которой был яд, принесла экономка, кофе в неё наливала воспитанница, а передавал чашку покойному её муж; спрашивали у врача, мисс Грэй, насколько сложно добыть цианид. А я думал о том, мог ли мистер Чарльз страдать паранойей и, опасаясь, что родственники его убьют, приобрести яд первым.
Но моё предположение о том, что цианид предназначался кому-то другому и чашки были случайно перепутаны, отмёл Роберт, справедливо заметив, что такое обстоятельство делает задачу нерешаемой. Также я обратил внимание на то, что муж воспитанницы был единственным, кто не пил кофе - хотя ни в кофейнике, ни в сахарнице следов яда не обнаружили. Кто-то мог решить его подставить, выставив убийцей, - однако и это было сложновато. Нам нужен был весь вечер, чтобы "найти убийцу" на этот раз. Пока все размышляли, я надеялся отвлечься на посторонние разговоры. Но все беседы сворачивали к тем делам, которые я вёл.
Доморощенные детективы и сам мистер Мейлор хотели знать, не были ли эти дела как-то связаны. Но Питер что-то чинил во многих домах Сент-Мери-Ривер, возможно - и у миссис Ходжес, - а никаких более близких отношений их не связывало. Старушка жила уединённо, у неё бывали только врач, священник и адвокат, а её племянник, получивший наследство, не приезжал накануне её гибели. У Питера также не было в городе ни родни, ни невесты, - он лишь отправлял семье заработанные средства. Все дружно посоветовали преподобному Барту пожертвовать ту сумму, что миссис Ходжес завещала ему на благотворительность, родителям Питера. С кем бедняга встречался у озера, где получил пулю, мне только предстояло выяснить.
Я молчал о том, что, закрыв дело, я всё же ещё сомневался в том, что миссис Ходжес никто не подсунул краситель. Едва ли племянник подкупил кого-то - он и так был в выигрыше. Мисс Грэй, мистер Барт и адвокат, мисс Ричардс, не бедствовали. Однако преподобный коллекционировал полудрагоценные камни, а я слышал, насколько далеко страсть к коллекционированию заводит людей. Сундуки бережливой старушки - подходящее место, чтобы найти редкий камень, пропажу которого даже не заметит её родственник. Я подозревал священника в сговоре с мисс Грэй - после прошлого чаепития она задержалась в его доме под предлогом забытых перчаток. Предосудительного между ними быть не могло - в отличие от консультации о губительных для человека веществах.
И тут моё следствие продвинулось вперёд с неожиданной стороны. Мисс Грэй, которая делала заключение о смерти Питера и установила, что он умер от огнестрельного ранения, а не утопления, отозвала меня в соседнюю комнату и передала записку, найденную ею на трупе. Что мешало ей передать бумажку следствию раньше, я понял сразу, как только взглянул на слова, частично размытые водой. По иронии судьбы чётко прочитывалась лишь подпись - Элизабет. Записка явно угрожала адресату разрывом романтических отношений в том случае, если он не явится на свидание (или, напротив, - явится (если Элизабет преследовал настойчивый ухажёр). Писательница Элизабет Фэрли присутствовала на вечере - но в городке несколько Элизабет...
А следом и падре захотелось со мной поговорить. Он заметил медальон у меня на шее - стоило впервые не надеть галстук! Я честно сообщил ему, что собирался жениться на Амелии. Мистер Барт высказал мне свои соболезнования - мисс Стоун, сказал он, была его близким другом и приходила к нему незадолго до своей гибели. "Так это были Вы", - произнёс он, видимо, имея в виду, что она упоминала человека, которому дала согласие. Глупо было бы спрашивать, спустя столько лет, любила ли она меня, о чём изливала душу на исповедях. Я и так был выбит из колеи нахлынувшими воспоминаниями. Быть может, преподобный Барт узнал от Амелии, что её жених обманул её и оклеветал мистера Грэя, и теперь сможет сложить два и два и заявить обо мне в полицию, но мне было всё равно. Он был так любезен со мной, что я даже устыдился, что подозревал его в убийстве миссис Ходжес.
После беседы с хозяином дома я вышел, словно заново пережив один из тех дней, когда я опрашивал каждого, кто хоть немного знал Амелию, и не слышал ничего - включая фразы сочувствия, которые, как оказалось, ранили сильнее сухих газетных формулировок. Руки дрожали - что ж, я не молодею. Я расплескал чай, к счастью - холодный, затем уронил на пол конфету и, наконец, сел на диван, дабы больше не производить разрушений. Гости продолжали развлекаться подробностями дела из загадки мистера Мейлора. Особенной популярностью пользовался попугай, выпущенный из клетки незадолго до смерти мистера Чарльза. Говорящей птица не была, а значит, не подходила на роль свидетеля. На ней испытывали яд? К её лапке привязали копию завещания? Или её выпустили по неосторожности, пытаясь найти некие ценности? Всё одинаково неправдоподобно, зато забавно.
А я не зря спрашивал детектива Мейлора о том, хранил ли мистер Чарльз свои сбережения в банке, и получил ответ, что деньги хранились в его доме, в сейфе. Это натолкнуло меня на мысль о том, что человек, отчаянно нуждающийся в деньгах, скорее пошёл бы на ограбление, нежели на убийство, тем паче что расследование не могло не задержать вступление завещания в законную силу. Как и остальные, я более пристально подумал о воспитаннице мистера Чарльза. Пока она не вышла замуж, он распоряжался её капиталом, но даже после переезда к супругу она продолжала навещать опекуна и давать ему деньги. Если он держал девушку в ежовых рукавицах, захотел ли я, на месте её мужа, избавить её от влияния старого скряги?..
Когда совместные усилия разгадать загадку в очередной раз зашли в тупик, мистер Мейлор пригласил меня на разговор. Он прямо заявил, что приехал в город не просто так, а по приглашению племянника миссис Ходжес, чтобы расследовать обстоятельства её смерти. В ответ я признался, что для себя ещё не поставил точку в этом деле, как бы ни было сложно подозревать кого-то из тех людей, кого давно и хорошо знал. Более я ничем не делился, помимо того, что миссис Ходжес была скуповатой, но незлой женщиной и всем нам было грустно с ней проститься, и так далее, и тому подобное; в конце концов, мистер Мейлор, хоть и остановился в доме священника до убийства Питера, также не сообщал ни о чём подозрительном, хотя его профессиональная наблюдательность могла бы мне помочь - мистер Барт, как и Элизабет Фэрли, жил недалеко от озера.
Сколько бы мы ни ходили вокруг да около выдуманного мистера Чарльза, Роберт Грэй ни разу не упустил случая съязвить по поводу глупости полицейских, хоть я и спокойно признавал, что немало моих коллег смотрят на преступления сквозь пальцы. Я понимал, что после суда, вынудившего его искать счастья в Лондоне, у Роберта был веский повод недолюбливать полицейских, но боялся, не начал ли он меня подозревать. Впрочем, сарказм журналиста в не меньшей мере касался и английских джентльменов в целом - слишком логичных и скучных на его вкус; он так о них отзывался, будто не считал себя англичанином и жил все эти годы не в Англии, либо Лондон частью Англии не являлся. Я даже позволил себе намекнуть, не любит ли он ирландцев больше за их простоту - там, поди, преступления совершаются без всякого планирования и подготовки, после третьей пинты. В итоге мы завели разговор о честности и репутации, и он предложил мне поговорить о них наедине. Неужели он скажет мне, кто я на самом деле?..
Но я ошибся. Роберт не стал бросать мне в лицо обвинения. Он спросил, откуда у меня медальон. Чёрт побери, я носил медальон не для этого, - а может быть, в тот вечер я именно для этого не надел галстук?.. Я собирался презрительно промолчать, но не смог. Я сказал, что любил - и люблю Амелию Стоун. Что некоторые любят только один раз. И по его долгому молчанию вместо привычной насмешки и по его взгляду я понял, что он тоже любил её - до сих пор. Больше ничего я уже не слышал, а только видел, как мы стоим друг напротив друга, как зеркала, - два потерявших всё человека; и я всё потерял по собственному самодовольству. В юности я думал, что создан сделать её счастливой, но лучше бы она осталась с Робертом. Как говорят, "не моя девушка" - лучше, чем "мёртвая девушка". Если бы я повинился тогда, что Амелия могла погибнуть из-за меня, Роберта бы это убило. Но я решил, что буду один жить с осознанием того, что всё могло быть иначе, что беду можно было предотвратить. Роберт такого страшного знания не заслуживал.
После того, как падре Оливер напомнил мне о трагедии, повторить то же самое Роберту далось мне уже не так тяжело. И я даже сумел прикрыть своё состояние какой-то шуткой, когда мы с мистером Грэем вернулись в гостиную. Я сел подле мисс Фэрли и поддержал праздный разговор. Я помнил о записке и своём подозрении и, когда беседа коснулась "женщин будущего", которые способны сами принять любое решение и даже совершить преступление, - предложил ей прогуляться и обсудить женщин подробнее. Я обошёлся без долгих прелюдий и спросил, что её связывало с Питером, после чего показал записку, на которую она едва взглянула; я подробно расспрашивал, не говорил ли Питер о любовных переживаниях, когда работал у неё, не был ли взволнован или обеспокоен, не было ли замешано кого-то третьего. Элизабет всё отрицала, но я больше следил за её реакцией, нежели за её ответами. Стоило мне предположить, что та, с кем Питер ходил на свидание, могла застрелить его сама, Элизабет заметила, что на это требуется изрядная смелость. В её голосе звучало одобрение, которое её и выдало. Оставалось найти пистолет.
Я поблагодарил мисс Фэрли и успел в гостиную как раз когда Джон Мейлор подводил итоги вечера - время было позднее, и пора было узнать развязку истории убийства. Адвокат мисс Ричардс поинтересовалась, что подсказывает мне интуиция. Я возразил, что в моей профессии полагаться на интуицию опасно, - но, в конце концов, это была просто игра. Она сказала, что поставит на воспитанницу, я - что на её мужа. Он был самым новым человеком в семье, в отличие от других родственников, которые могли свести счёты с мистером Чарльзом и раньше. Только потом я понял, что мисс Ричардс сбивала меня со следа. Впрочем, версию самоубийства я едва ли озвучил бы - раз игра требовала "найти убийцу", по моей логике это исключало самоубийства, несчастные случаи и прочие инциденты с отсутствующим злоумышленником.
Все гости назвали своих "кандидатов в убийцы" - одного, или же подозревали воспитанницу и её супруга в сговоре. Мисс Ричардс высказалась последней - о самоубийстве, и этот ответ оказался правильным. Что ж - самой первой мысли иногда всё же стоит доверять! Детектив Мейлор подтвердил, что мистер Чарльз действительно узнал от своего врача, что его болезнь сердца оставляет ему совсем немного времени. Своих родственников он не любил и отравился, чтобы судебное разбирательство подпортило им всем жизнь, а экономке всё завещал им назло. Конечно, он не учёл, что, когда самоубийство вскрылось, его завещание потеряло законную силу. Экономку жаль - она ничего не получила, наследство было поделено между родственниками. А мисс Ричардс удивила нас, сказав, что для самоубийства нужно мужество.
Что храброго в том, чтобы насыпать в чашку порошка? Опередить смерть из страха перед смертью, сбежать от проблем и заодно по-детски нагадить в тапки семье? Смелостью было бы признать свои ошибки и примириться с близкими - но на это способен редкий из нас.
Спасибо мастеру Арти и всем соигрокам Очень играбельная схема - когда каждый персонаж является следователем, преступником и свидетелем в трёх разных линиях одновременно. Хотелось бы только, чтобы все линии "всплыли" - например, Томпсон видел свежий выпуск "Таймс", но почему-то не знал, что в нём нет фамилии Грэя. А история хороша, люблю играть м@ков, пусть даже не на публику.