СныПод утро на пятницу снилось, что мы поехали в Питер по длинному и очень высокому мосту через залив, в котором плавали киты и дельфины. После чего я ещё пару раз мотался туда-сюда из Питера в Москву, чтобы что-то кому-то отвезти-передать или у кого-то забрать.
Потом ещё снилась павильонка в коттедже, похожем на мою дачу, где я играл какого-то придворного гада, который хотел подстроить так, чтобы принц кого-то казнил. И вот я ищу принца, привожу его к двум жертвам, которые должны были попасть ему под горячую руку, вокруг них ещё люди столпились - и просыпаюсь. Кто кого играл, не запомнил, но есть ощущение, что принцем был Гло, а одной из тех, кого я подставил, - Кэта.) И какие-то немецкие овчарки, вроде, тоже фигурировали - но это я, видимо, просто прочитал у Фириэль про идею отыгрыша служебных собак и впечатлился.
В четверг и пятницу доиграли на сон грядущий Посмертную Степь, и меня отпустило. За вероятную неканоничность извиняюсь, но это тот случай, когда иначе я просто не могу. Они ушли искать море. И, что характерно, - найдут.
В субботу я встал по будильнику в шесть утра (хотя проснулся даже раньше), и Птаха зашнуровала меня в платье и подколола его по длине - на игре оно неизбежно расшнуровалось, а булавки погнулись и вылезли, так что пришлось их выкинуть. В нём я и поехал, чтобы не шнуроваться на полигоне. Но свою скорость перемещения в платье - надел второй раз за сознательную жизнь - я переоценил и опоздал на первую электричку. Зато, скормив автомату все повторные юбилейные монеты, чтобы не стоять в очереди в кассу, успел на почти-экспресс, так что Ортхильде и Ди не пришлось долго ждать меня на станции.
Мы с ветерком добрались на такси до Хотькова-Мокрого, где я прежде ещё не играл, когда мастера ещё были на маршруте, так что я без спешки позавтракал кукурузой, поговорил с Хэль, познакомился и пофотографировался со своим отрядом. Подвязал правую руку из прагматичных соображений - она после Рудника ещё не зажила (довольно чувствительная шишка над костью). Конечно, я не подумал о том, что платье с крапивой в человеческий рост сочетается плохо, но это мелочи - к крапиве я толерантен. А вот слепня согнал поздно, теперь в пол-ляжки плотные плюхи.
У девы Эридунны из народа Халет не было никакого глубокого ОБВМА, кроме надежды убедиться в том, что ещё не всё потеряно, не всё было зря и есть, что защищать. Отступать и зависеть от других в этом народе не привыкли, и ей хотелось найти рубеж, где можно будет остановиться. Я ожидал, что она где-нибудь сложится, чтобы дать уйти другим. Все мои ардовские персонажи мечтали увидеть море - она оказалась первой, кому это удалось.
Отчёт отперсонажный
Я родилась на заставе на границе Бретиля и рано взяла в руки лук, как и двоюродные братья. Некоторые защитники рубежа прибывали только на тёплое время года, а зимовать возвращались в родные усадьбы; мы жили там постоянно, и мой дед был кауном. Многие проходили через заставу - люди и иногда даже эльфы. Когда нас призвали на войну, я не хотела войны. Но вместе с братьями я пошла.
В бою нас оттеснили и рассеяли. Я услышала, что мой жених погиб - его видели мёртвым; от пришедших позже нас я узнала, что орки и вастаки жгут и грабят границы и некуда возвращаться. Вскоре камень, брошенный троллем, разбил мне лук и правую руку. Мне помогли спрятаться под кроной поваленного дерева - с тех пор знакомых лиц я больше не видела. Я не знаю, как долго я лежала, притворяясь мёртвой, и не решалась вылезать, пока не заметила человека, чьё лицо, казалось, я смутно помнила. С ним были эльф с мечом и две эльфийки, и я вышла к ним, потому что очень хотела есть и выбраться с поля боя живой.
В ближнем тылу мы подобрали ещё одну девушку из Бретиля, примерно моих лет, - она также пряталась, но не была ранена и выглядела не как воин: на ней были украшения и с ней - торба припасов. Но некогда было выяснять, откуда она взялась: нас заметил вражеский отряд, и мы спасались бегством. Те, кто мог сражаться, задержались, чтобы дать бой, а мы с остальными девушками бежали, пока тропа не упёрлась в берег реки. Нам повезло - нас преследовали балроги. Мы вошли в воду, и они не смогли последовать за нами. Добыча была для них небогата - они отстали, прорычав, что рано или поздно мы примем волю Владыки Севера. Примем по горло в болотной тине?..
Там нас и нашёл наш проводник и сказал, что нужно двигаться дальше, хоть мы хотели вернуться за эльфом-мечником - одной из эльфиек он был братом. Он не выжил бы, столкнись он с балрогами, но, когда мы укрылись за деревьями, он догнал нас раненым, и сестра помогала ему идти, уговаривала и напевала про море, пока мы торопливо пересекали поле. Проводник сказал, что раньше в этом поле паслись стада, а теперь не осталось ни одной живой твари. Война не щадит никого - а кто её развязал?
- Враг.
- А кто выманил врага из его змеиных нор?..
Эльф всё просил его бросить и идти быстрее, но я понимала, что он - один из немногих, кто мог защитить нас всех, и подставила ему здоровое плечо на узкой тропе, ведущей на берёзовую опушку. Там, под прикрытием бурелома, мы и остановились на первый ночлег. Раненому была оказана помощь, и он отдыхал, а проводник дежурил в дозоре. Неожиданно послышались человеческая речь и звуки схватки, и эльф устремился на подмогу. Они принесли раненым одноглазого человека, и проводник сказал, что это свой. Его двоюродный брат.
Вот только не виделись они семнадцать лет - я так давно была ростом с куст! Нельзя было доверять родичу, которого лишь ребёнком помнишь. И у пришельца, пока он был без сознания, отняли кинжал и связали ему руки. Когда он пришёл в себя, я слышала: он говорил, что был невольником где-то на востоке. И когда он благодарил - он кланялся, складывая ладони вместе, как никто не делал в наших краях. Он ошибся, напав на нас в одиночку, но не ошибётся ли он снова, если решит, что лучше сумеет выжить, избавившись от нас и забрав наши вещи?..
- Как ты относишься к боли?
- Привычно.
Обезболивающего зелья было мало и не хватило бы на всех, а целительнице нужно было вылечить мою раздробленную камнем руку, которую я подвязала на обрывок нижней юбки, - и ей стоило беречь силы. Поэтому я зажала тряпку в зубах, прислонилась спиной к дереву, а она раскалила на огне два кинжала и разрезала кожу и плоть, вынула осколки и вправила на место кость. Я старалась не кричать слишком громко, чтобы нас не заметили. Волки и так шли по нашим следам, они могли чуять костёр, на котором варились зелья, кровь и еду; их вой слышался всё ближе и ближе, и казалось, что они окружают наше укрытие со всех сторон.
У целительницы оставалось немного сил, но иначе мы бы не выстояли - и она укрыла поляну чарами, прося землю, приютившую нас, не выдавать наших следов, дать нам спокойный ночлег, чтобы залечить раны. Я никогда прежде не видела, как плетут чары эльфы - среди людей бывали только гадатели, но это совсем иное; но, будь я землёй или даже самым камнем, я ответила бы на такую просьбу, высказанную от самого сердца. И после целительница убеждала нас не бояться, рассказывала брату, как мы спаслись от балрогов, потому что Ульмо не оставляет их даже здесь, - а мы с ней пели вместе, и печальные мысли рядом с ней уходили. Странные они, эльфы: она извинялась, что помогает мне, когда я ела.
Я нашла поблизости родник; мне нужно было совсем немного воды и немного хлеба, чтобы восстановить силы. Рука, подвязанная к палке, должна была срастись правильно, даже если я больше никогда не смогу натягивать ею лук. Вторая эльфийка также была ранена в руку и беспокоилась, сможет ли пользоваться карандашом, - должно быть, она рисовала карты? Что-то ударило её по голове в бою, и она не помнила, как потеряла своих. А девушка из Бретиля и вовсе прежде никогда не видела тёмных тварей. Что ж - и те, кто прятался за завесой чар в течение нескольких наших поколений, как и в других неприступных местах, наверняка позабыли, как твари выглядят. Потому и решили, что смогут с ними тягаться, не подумав, что будет дальше.
Наутро надо было уходить. В поле нас могли поджидать волки, потерявшие след, и без луков у нас на открытом месте не было преимущества. Поэтому мы пробирались глубже в лес, надёжно защищённые зарослями, сквозь которые твари не могли нас достать. Тропа привела нас к заболоченной лесной реке, переправа через которую была наполовину разрушена. Мы собрали в окрестностях все упавшие ветки и стволы, даже трухлявые, которыми можно было класть настил на топь, и, осторожно перебравшись на другой берег, снова разобрали часть переправы. Авось орков никто не учил строить - только ломать, и это задержит преследователей.
Проводник кружным путём вёл нас в Бретиль - там была его родня, и он надеялся, что в глубине лесов жизнь оставалась мирной и безопасной. А я боялась, что мы придём на пепелище. Лес, через который мы шли, был мёртвым, засохшие деревья опутывала паутина. За день мы прошли мимо двух родников, один из которых, казалось, высох, и остановились на ночлег у третьего, где были удобные поваленные стволы - за ними можно было укрыть костёр. Целительница сомневалась, не отравлен ли родник, и предложила раненой эльфийке проверить. Та опасалась, что у неё не получится это сделать, потому как после всех потрясений она плохо чувствовала состояние мира вокруг; и всё же она не ошиблась, и у нас снова была чистая вода, чтобы напиться и постирать бинты.
На ночлеге я спросила у брата проводника, правда ли на востоке мужчины берут нескольких жён - вастаки в последние годы стали перенимать этот обычай. Он ответил, что вожди могут взять, кого пожелают - некоторые берут в свой гарем женщин, а некоторые и мужчин, смотря кого они любят; я очень удивилась и возразила, что это не любовь, а прихоть, и нельзя того, кого любишь, держать в неволе. Но этот человек не понял. Он сказал, что можно любить коней и украшать их - так же украшают и невольников. Но любить - не значит украшать, кормить или защищать. Эльфы и вовсе считали, что нельзя любить дважды, и это уже мне сложно было представить. Эльфы тоже гибнут на войне, как и мой жених. А у тех, кто ждал их, жизнь куда дольше моей...
Ещё этот человек предлагал сдаться в плен или притвориться, что мы на одной стороне с орками. Говорил, что они с братом могут переодеться вастаками и сделать вид, что остальные - их пленники, а оркам запрещено трогать чужую добычу. Говорил, что и я могла бы переодеться вастачкой и так ходить без страха, потому что у орков есть другие женщины - даже при том, что я не знала вастачьего языка. Раненой эльфийке идея показалась хорошей, но по мне, так лучше умереть в бою, чем сдаться и надеяться сбежать. Одноглазый слишком привык быть рабом и слишком хорошо знал орков, поэтому я не могла ему доверять. Хотя и от него была польза, он мог сражаться, и его развязали - а его нож эльф пока держал при себе.
Эльф с сестрой-целительницей ушли разведать путь впереди и долго не возвращались; им наверняка нужно было поговорить друг с другом, но проводник забеспокоился и ушёл за ними. В это время мы и заметили за деревьями тёмные тени по ту сторону реки, откуда порой доносились звуки флейты. Когда наши дозорные вернулись и мы сказали им об этом, я вызвалась подежурить у переправы, чтобы вовремя предупредить об опасности. И вовремя: не успела я подойти, как увидела, что волк перебирается через топь. Я вернулась так быстро, как могла, и мы приготовились к обороне, потому как убегать в ночи было слишком опасно.
Волков было немного, и нам удалось их отогнать. Но с ними была огромная летучая мышь, которая кружила над нами, недосягаемая для мечей и копий; спикировав, она задела когтями моё левое плечо, но тут же взлетела вновь, когда я замахнулась на неё ножом, который сжимала в левой ладони. Более серьёзных потерь мы, думаю, не понесли. Целительница успела перевязать мою царапину, пока остальные спешно собирали лагерь. Уже рассветало, и можно было уходить, пока вслед за волками не пришли более могучие твари.
На другой день мы прошли больше, чем когда были изнурены строительством переправы; лес вокруг становился более зелёным и живым, и дышать становилось легче. Высохшие деревья - в том числе ещё молодые - были и там, значит, и туда дотянулась Тень с Севера; но были и ростки новых деревьев, которые вырастут на их месте. Проводник сказал, что узнаёт эти места - раньше там был его дом. Но теперь они выглядели совсем нежилыми. Вдоль реки мы дошли до моста, который был сильно разрушен. Должно быть, беженцы, уходившие прежде нас, обрушили его за собой - и, конечно, правильно поступили. Там, у воды, мы сделали привал. Девушка из Бретиля смогла перебраться по обломкам моста на другой берег, но других они могли не выдержать, и мы не стали рисковать. Всё же она была смелой, хоть и не воевала.
Вой волков и орочий рёв снова доносились до нас - оставалось лишь надеяться, что из-за реки. Воины ушли в дозор и столкнулись с эльфом, который также вёл отряд, отступавший с поля боя. С ним были сплошь эльфы, и некоторые из них знали нашего проводника и нашу целительницу. У них было трое раненых, и я помогла перенести одного и уложить в тени на плаще. Целители немедленно занялись ранеными - в том отряде было трое целителей, как они сказали, из которых двое было аманских. Я не совсем понимала, что это значит, кроме того, что это, должно быть, были эльфы, которые очень долго жили и много знали. Старшая целительница пением сплела чары и укрыла нашу стоянку от вражеских глаз.
Я сидела на краешке плаща и смотрела на работу целителей, и никто меня не гнал. Им тоже было интересно, кто я и откуда взялась. Когда я сказала, что была лучницей, один из целителей, которого называли Сурьо и почему-то ещё Камнегрызкой, и который всё посылал стирать бинты, кто под руку ни подвернётся, - удивился, что у людей воюют женщины. Тогда старшая объяснила, что у халадрим женщина даже была вождём, и уважительно назвала её госпожой Халет. Также она спросили про вастаков - "новых людей". Для эльфов они были новыми, потому что пришли позже всех. А для нас они были старыми - новыми были их порядки, которые они перенимали у востока и у орков.
Близко послышался вой, и дозорные увидели волков - обычных волков, которые гнали обычного оленя. Сурьо заявил, что он обычных серых расцеловать готов. Волки испугались людей и повернули, а загнанного оленя напоили водой - припасов было достаточно, а охотиться на того, кого они спасли, дозорным не хотелось. Но это была не последняя встреча на том привале. Вокруг раскатывался гром приближающейся грозы, полдень был сонным, как вдруг мы увидели высокую деву, словно соткавшуюся из серебристого предгрозового марева в кустах. Она вышла к нам и просила нас уходить, потому что на этой земле, где она раньше жила, было опасно.
Она не могла покинуть своей земли и стала её духом, но я сказала, что это и наша земля тоже. Сумерки сгущались, и из чащи появился ещё один дух, тёмный, с черепом на месте лица. Он заявил, что у этой земли теперь новые хозяева, и все деревья погибнут, и ни у кого не хватит сил этому противостоять. Тогда старшие эльфы-целители встали рядом с той, что предупредила нас; и я тоже приблизилась, и остальные, но третий целитель оттеснил нас назад. Должно быть, эльфы плели чары, но также я слышала их смех. И люди, и эльфы одинаково плачут и смеются, когда страшно. И страх отступает, как и тёмный дух отступил.
Но, уходя, он воем созывал волков и прочих тварей. Более нельзя было оставаться на том месте. Мы ушли, поочерёдно сжав ладонь хранительницы этого рубежа. Однажды - когда не будет слишком поздно - необходимо будет вернуться: ей не выстоять одной. А тогда мы шли обратно вдоль реки, пока не нашли в излучине берега укрытие от усиливающегося дождя. Целители растянули между ветвями плащ над костром, а я просто стояла под деревом. Там был тупик - не лучшее место для обороны. И туда пришла небольшая шайка разбойников-вастаков, а их вожак начал задирать дозорных, вызывая кого-нибудь на поединок.
Дозорные пытались решить дело мирными переговорами, остальные стояли в стороне и недоумевали, что у людей за обычай такой - драться без всякого повода, чтобы доказать, что ты мужчина. По мне, так обычай не хуже прочих - и если бы наши воины ещё минуту-другую терпели от вастака оскорбления вместо того, чтобы проучить наглеца, сама бы вызвалась подраться. Но вперёд вышел брат человека-разведчика - и это было правильно, у него к вастакам были старые счёты. Двое поединщиков начали кружить по топкому клочку земли. Затем вастак начал теснить одноглазого в траву - и минуту спустя заявил, что прирезал невольника.
Брат погибшего вышел отомстить за него, но ему не дали закончить. Старшая целительница встала между сражающимися и прокляла вастака, сказав, что у него никогда не будет сыновей. Разбойники закричали: "Ведьма! Ведьма!" - и начали отступать. Признаться, и мне стало не по себе - раньше я думала, что чары эльфов могут быть только светлыми; хотелось верить, что она схитрила, хоть такими вещами и не шутят. А наша целительница-эльфийка стремилась тем временем прорваться к убитому в надежде, что его ещё можно было спасти, - ведь рядом с ним целителей было двое и никто не проверил, что с ним сталось. Но её не пускали, пока вастаки не ушли. Бывший невольник был мёртв, а его брат был ранен.
Я могла только стоять под дождём на испещрённой следами грязи и вытоптанной траве. Было стыдно от того, что я не доверяла этому человеку, который, много лет проведя в неволе, как мало кто другой заслужил свободы и мира. Младший эльф-целитель спросил, почему люди "это делают".
- Что именно? Грабят и убивают?
- Нет. Почему они думают, что имеют на это право?
- А они просто не думают. Им обещали эти земли, а они ещё не поняли, что их обманули. Глупые люди часто бывают жестокими.
Нужно было снова сниматься с места, поскольку вастаки могли выдать нашу стоянку оркам. Мы поднялись по склону и вскоре оказались на широкой дороге, где и столкнулись с крупным вражеским отрядом, прочёсывающим леса. Голодные волки и орки рвались вперёд. В несколько рядов мы выставили оборону, защищая целителей. Я тоже взяла кинжал в левую руку - я уже могла немного двигать правой и сняла её с перевязи во время днёвки у моста, чтобы мышцы не обмякли, но ещё не могла держать в ней тяжёлое. Когда первые сражавшиеся упали, я вышла вперёд, закрывая их. Меч орка рассёк мне бедро, а затем почти по тому же месту пришёлся удар дубины тролля. Я упала и сквозь кровавую пелену перед глазами видела, что что-то изменилось.
Волки и орки расступились, хотя бой был ещё не окончен. Вперёд вышел тёмный майа - и эльф-мечник сказал, что пойдёт с ним, если он не тронет его сестру. Та пыталась остановить брата, но он отталкивал её, прося вспомнить об их матери и вернуться к ней живой. Говорил, что уже давно сделал выбор и принадлежал Северу - потому и балроги тогда не убили его. Её с трудом могли удержать, чтобы она не бросилась за ним. Старшая целительница попыталась спорить с майа, и целитель Сурьо рвался в бой - и оба они, одна за другим, упали. Он был мёртв, она - просто измождена. Ещё одного воина мы потеряли - он зашёл слишком далеко в гущу врагов; один волк задержался было, желая его сожрать, но девушка из Бретиля пошла на него, и я поковыляла следом, волоча ногу за собой. Волк сбежал догонять своих. Всё же она была храброй - но очень везучей...
Я села на плащ между мёртвыми и ранеными. Наша целительница перевязала всех - хоть она больше, чем кто-либо из нас, нуждалась в помощи. Я не знала, чем поддержать её в момент потери, и просто ждала, пока все придут в себя, похоронят мёртвых и соберут их вещи и оружие. Мне нашли высокую палку, грязную, но крепкую, на которую я могла опираться при ходьбе. А идти приходилось быстро, чтобы найти безопасное место стоянки как можно скорей. Все силы уходили на то, чтобы держаться на ногах, и я уже не видела и не запоминала дороги. Остановились в лесной чаще, на прогалине, где можно было расстелить плащи.
Эльфу-целителю сказано было заняться людьми. Недостатка в зельях больше не было, поэтому он сказал, что лечить мою ногу будет только после обезболивающего. Я выпила зелья и просто отвернулась, когда он склонился над раной. Затем он нашёл две палки, сделал шину и сказал подольше сидеть не шевелясь. Я не шевелилась и начала дремать, пока за моей спиной старшая целительница, укрыв стоянку чарами, помогала эльфу-проводнику, которому дубина тролля разбила грудные рёбра. Пока эльфы беседовали о вастаках и задавались вопросом, настолько ли они - искажённые люди, как орки - искажённые эльфы. Порадовалась, что я не вастачка. И среди вастаков наверняка достойные люди есть, но эдак не присмотрятся - и запишут в предатели...
В полудрёме я слышала, как поёт наша целительница (с каких-то пор я привыкла считать её нашей), и в этот раз её голос дрожал. А затем она наконец позволила себе разрыдаться - и все мы, кто мог двигаться, приблизились к ней, чтобы разделить её боль. Ей казалось раньше, что эта боль незначительна, ведь каждый из нас кого-то потерял на войне, - но именно потому, что все мы знали, что значит терять близких, мы могли понять её без слов. Тогда девушка из Бретиля сказала, что её брат ушёл на Север из любви к ней, и пока эта любовь в нём жива - он никогда не будет подвластен Тьме; я добавила, что своим выбором он уже победил Тьму. Владыка Севера был сильным чародеем, но нет силы сильнее любви. Быть может, брат ещё вернётся, - и, конечно же, он знал, не мог не знать, что его сестра любила его любым, даже когда видела отчаяние в его душе.
Человек-проводник ушёл вперёд до Бретиля, чтобы предупредить о нашем прибытии; нам указывал дорогу проводник-эльф, которого несли на носилках из плащей. В меня влили и другое ещё зелье (лопнуть можно, если выпить всё, что тебе причитается), и я снова опиралась на палку. Из лесу мы вышли в поле, укрытое густым туманом - нас там могли не заметить, но и мы могли проглядеть близко подобравшегося врага. К счастью, больше нас никто не выслеживал. Когда мы заметили впереди тёмные фигуры, то были люди Бретиля, вышедшие на опушку нас встретить. Они были радушны, и дурные вести о проигранной битве, которые мы принесли, они уже знали от беженцев. Мы остались у них на неделю - залечить раны и восстановить силы.
Наш проводник встретил в том поселении свою родню; девушка родом из Бретиля также решила остаться. Я же не нашла ни родных, ни друзей с заставы, ни слухов о них - но не поэтому я, по окончании недели, уходила вместе с эльфами. Просто нужно было их проводить, защитить от опасностей в пути - они уже стали своими, родными, тем рубежом, который я не могла оставить. К тому же они направлялись к морю, а я никогда прежде не видела моря - только слышала, что это очень много воды, и вода там едкая, так что её не могут пить ни люди, ни кони, но не ядовитая, просто другая.
Дошли без потерь. И нас встретили те, кто ждал, верил - и дождался своих; и знамя с серебряными звёздами; и тот, кого называли лордом Кирданом. И, главное, нас встретило море - огромное, до горизонта, где сливалось с таким же огромным высоким небом, таким же синим, сияющим, в белой пене. Море шумно дышало пронзительной чистотой, и все мы стояли, глядя на него сквозь слёзы, передавая из рук в руки чашу вина, и постепенно понимали, что дошли, - и я чувствовала, что должна наглядеться и за себя, и за всех, кто не дошёл. А затем мы с нашей целительницей разбежались и бросились в ласковые прохладные волны. Я умею плавать - и, хоть плавала прежде только в реке, не боялась моря, как не боятся отца, качающего в больших и сильных руках.
Однажды я вернусь в родной лес и снова буду его защищать - чтобы ни одна тёмная тварь не прошла сквозь него до этого чуда, до моря. Но сначала мне хотелось хорошенько запомнить море - унести с собой в памяти его голос, запах и цвет. Лорд-корабел сказал, что эльфы, один раз увидевшие море, тосковали по нему всю жизнь, но о людях он такого не знал; но для человека - любовь может быть и в разлуке. К тому же, я не прощалась с морем. Я всегда смогу его навестить. А пока...
- Тебе ведь негде остановиться? Пойдём. Я живу на маяке.
Мастерам и спутникам по игре - сердец Это было сильно.
Потом ещё снилась павильонка в коттедже, похожем на мою дачу, где я играл какого-то придворного гада, который хотел подстроить так, чтобы принц кого-то казнил. И вот я ищу принца, привожу его к двум жертвам, которые должны были попасть ему под горячую руку, вокруг них ещё люди столпились - и просыпаюсь. Кто кого играл, не запомнил, но есть ощущение, что принцем был Гло, а одной из тех, кого я подставил, - Кэта.) И какие-то немецкие овчарки, вроде, тоже фигурировали - но это я, видимо, просто прочитал у Фириэль про идею отыгрыша служебных собак и впечатлился.
В четверг и пятницу доиграли на сон грядущий Посмертную Степь, и меня отпустило. За вероятную неканоничность извиняюсь, но это тот случай, когда иначе я просто не могу. Они ушли искать море. И, что характерно, - найдут.
В субботу я встал по будильнику в шесть утра (хотя проснулся даже раньше), и Птаха зашнуровала меня в платье и подколола его по длине - на игре оно неизбежно расшнуровалось, а булавки погнулись и вылезли, так что пришлось их выкинуть. В нём я и поехал, чтобы не шнуроваться на полигоне. Но свою скорость перемещения в платье - надел второй раз за сознательную жизнь - я переоценил и опоздал на первую электричку. Зато, скормив автомату все повторные юбилейные монеты, чтобы не стоять в очереди в кассу, успел на почти-экспресс, так что Ортхильде и Ди не пришлось долго ждать меня на станции.
Мы с ветерком добрались на такси до Хотькова-Мокрого, где я прежде ещё не играл, когда мастера ещё были на маршруте, так что я без спешки позавтракал кукурузой, поговорил с Хэль, познакомился и пофотографировался со своим отрядом. Подвязал правую руку из прагматичных соображений - она после Рудника ещё не зажила (довольно чувствительная шишка над костью). Конечно, я не подумал о том, что платье с крапивой в человеческий рост сочетается плохо, но это мелочи - к крапиве я толерантен. А вот слепня согнал поздно, теперь в пол-ляжки плотные плюхи.
У девы Эридунны из народа Халет не было никакого глубокого ОБВМА, кроме надежды убедиться в том, что ещё не всё потеряно, не всё было зря и есть, что защищать. Отступать и зависеть от других в этом народе не привыкли, и ей хотелось найти рубеж, где можно будет остановиться. Я ожидал, что она где-нибудь сложится, чтобы дать уйти другим. Все мои ардовские персонажи мечтали увидеть море - она оказалась первой, кому это удалось.
Отчёт отперсонажный
Я родилась на заставе на границе Бретиля и рано взяла в руки лук, как и двоюродные братья. Некоторые защитники рубежа прибывали только на тёплое время года, а зимовать возвращались в родные усадьбы; мы жили там постоянно, и мой дед был кауном. Многие проходили через заставу - люди и иногда даже эльфы. Когда нас призвали на войну, я не хотела войны. Но вместе с братьями я пошла.
В бою нас оттеснили и рассеяли. Я услышала, что мой жених погиб - его видели мёртвым; от пришедших позже нас я узнала, что орки и вастаки жгут и грабят границы и некуда возвращаться. Вскоре камень, брошенный троллем, разбил мне лук и правую руку. Мне помогли спрятаться под кроной поваленного дерева - с тех пор знакомых лиц я больше не видела. Я не знаю, как долго я лежала, притворяясь мёртвой, и не решалась вылезать, пока не заметила человека, чьё лицо, казалось, я смутно помнила. С ним были эльф с мечом и две эльфийки, и я вышла к ним, потому что очень хотела есть и выбраться с поля боя живой.
В ближнем тылу мы подобрали ещё одну девушку из Бретиля, примерно моих лет, - она также пряталась, но не была ранена и выглядела не как воин: на ней были украшения и с ней - торба припасов. Но некогда было выяснять, откуда она взялась: нас заметил вражеский отряд, и мы спасались бегством. Те, кто мог сражаться, задержались, чтобы дать бой, а мы с остальными девушками бежали, пока тропа не упёрлась в берег реки. Нам повезло - нас преследовали балроги. Мы вошли в воду, и они не смогли последовать за нами. Добыча была для них небогата - они отстали, прорычав, что рано или поздно мы примем волю Владыки Севера. Примем по горло в болотной тине?..
Там нас и нашёл наш проводник и сказал, что нужно двигаться дальше, хоть мы хотели вернуться за эльфом-мечником - одной из эльфиек он был братом. Он не выжил бы, столкнись он с балрогами, но, когда мы укрылись за деревьями, он догнал нас раненым, и сестра помогала ему идти, уговаривала и напевала про море, пока мы торопливо пересекали поле. Проводник сказал, что раньше в этом поле паслись стада, а теперь не осталось ни одной живой твари. Война не щадит никого - а кто её развязал?
- Враг.
- А кто выманил врага из его змеиных нор?..
Эльф всё просил его бросить и идти быстрее, но я понимала, что он - один из немногих, кто мог защитить нас всех, и подставила ему здоровое плечо на узкой тропе, ведущей на берёзовую опушку. Там, под прикрытием бурелома, мы и остановились на первый ночлег. Раненому была оказана помощь, и он отдыхал, а проводник дежурил в дозоре. Неожиданно послышались человеческая речь и звуки схватки, и эльф устремился на подмогу. Они принесли раненым одноглазого человека, и проводник сказал, что это свой. Его двоюродный брат.
Вот только не виделись они семнадцать лет - я так давно была ростом с куст! Нельзя было доверять родичу, которого лишь ребёнком помнишь. И у пришельца, пока он был без сознания, отняли кинжал и связали ему руки. Когда он пришёл в себя, я слышала: он говорил, что был невольником где-то на востоке. И когда он благодарил - он кланялся, складывая ладони вместе, как никто не делал в наших краях. Он ошибся, напав на нас в одиночку, но не ошибётся ли он снова, если решит, что лучше сумеет выжить, избавившись от нас и забрав наши вещи?..
- Как ты относишься к боли?
- Привычно.
Обезболивающего зелья было мало и не хватило бы на всех, а целительнице нужно было вылечить мою раздробленную камнем руку, которую я подвязала на обрывок нижней юбки, - и ей стоило беречь силы. Поэтому я зажала тряпку в зубах, прислонилась спиной к дереву, а она раскалила на огне два кинжала и разрезала кожу и плоть, вынула осколки и вправила на место кость. Я старалась не кричать слишком громко, чтобы нас не заметили. Волки и так шли по нашим следам, они могли чуять костёр, на котором варились зелья, кровь и еду; их вой слышался всё ближе и ближе, и казалось, что они окружают наше укрытие со всех сторон.
У целительницы оставалось немного сил, но иначе мы бы не выстояли - и она укрыла поляну чарами, прося землю, приютившую нас, не выдавать наших следов, дать нам спокойный ночлег, чтобы залечить раны. Я никогда прежде не видела, как плетут чары эльфы - среди людей бывали только гадатели, но это совсем иное; но, будь я землёй или даже самым камнем, я ответила бы на такую просьбу, высказанную от самого сердца. И после целительница убеждала нас не бояться, рассказывала брату, как мы спаслись от балрогов, потому что Ульмо не оставляет их даже здесь, - а мы с ней пели вместе, и печальные мысли рядом с ней уходили. Странные они, эльфы: она извинялась, что помогает мне, когда я ела.
Я нашла поблизости родник; мне нужно было совсем немного воды и немного хлеба, чтобы восстановить силы. Рука, подвязанная к палке, должна была срастись правильно, даже если я больше никогда не смогу натягивать ею лук. Вторая эльфийка также была ранена в руку и беспокоилась, сможет ли пользоваться карандашом, - должно быть, она рисовала карты? Что-то ударило её по голове в бою, и она не помнила, как потеряла своих. А девушка из Бретиля и вовсе прежде никогда не видела тёмных тварей. Что ж - и те, кто прятался за завесой чар в течение нескольких наших поколений, как и в других неприступных местах, наверняка позабыли, как твари выглядят. Потому и решили, что смогут с ними тягаться, не подумав, что будет дальше.
Наутро надо было уходить. В поле нас могли поджидать волки, потерявшие след, и без луков у нас на открытом месте не было преимущества. Поэтому мы пробирались глубже в лес, надёжно защищённые зарослями, сквозь которые твари не могли нас достать. Тропа привела нас к заболоченной лесной реке, переправа через которую была наполовину разрушена. Мы собрали в окрестностях все упавшие ветки и стволы, даже трухлявые, которыми можно было класть настил на топь, и, осторожно перебравшись на другой берег, снова разобрали часть переправы. Авось орков никто не учил строить - только ломать, и это задержит преследователей.
Проводник кружным путём вёл нас в Бретиль - там была его родня, и он надеялся, что в глубине лесов жизнь оставалась мирной и безопасной. А я боялась, что мы придём на пепелище. Лес, через который мы шли, был мёртвым, засохшие деревья опутывала паутина. За день мы прошли мимо двух родников, один из которых, казалось, высох, и остановились на ночлег у третьего, где были удобные поваленные стволы - за ними можно было укрыть костёр. Целительница сомневалась, не отравлен ли родник, и предложила раненой эльфийке проверить. Та опасалась, что у неё не получится это сделать, потому как после всех потрясений она плохо чувствовала состояние мира вокруг; и всё же она не ошиблась, и у нас снова была чистая вода, чтобы напиться и постирать бинты.
На ночлеге я спросила у брата проводника, правда ли на востоке мужчины берут нескольких жён - вастаки в последние годы стали перенимать этот обычай. Он ответил, что вожди могут взять, кого пожелают - некоторые берут в свой гарем женщин, а некоторые и мужчин, смотря кого они любят; я очень удивилась и возразила, что это не любовь, а прихоть, и нельзя того, кого любишь, держать в неволе. Но этот человек не понял. Он сказал, что можно любить коней и украшать их - так же украшают и невольников. Но любить - не значит украшать, кормить или защищать. Эльфы и вовсе считали, что нельзя любить дважды, и это уже мне сложно было представить. Эльфы тоже гибнут на войне, как и мой жених. А у тех, кто ждал их, жизнь куда дольше моей...
Ещё этот человек предлагал сдаться в плен или притвориться, что мы на одной стороне с орками. Говорил, что они с братом могут переодеться вастаками и сделать вид, что остальные - их пленники, а оркам запрещено трогать чужую добычу. Говорил, что и я могла бы переодеться вастачкой и так ходить без страха, потому что у орков есть другие женщины - даже при том, что я не знала вастачьего языка. Раненой эльфийке идея показалась хорошей, но по мне, так лучше умереть в бою, чем сдаться и надеяться сбежать. Одноглазый слишком привык быть рабом и слишком хорошо знал орков, поэтому я не могла ему доверять. Хотя и от него была польза, он мог сражаться, и его развязали - а его нож эльф пока держал при себе.
Эльф с сестрой-целительницей ушли разведать путь впереди и долго не возвращались; им наверняка нужно было поговорить друг с другом, но проводник забеспокоился и ушёл за ними. В это время мы и заметили за деревьями тёмные тени по ту сторону реки, откуда порой доносились звуки флейты. Когда наши дозорные вернулись и мы сказали им об этом, я вызвалась подежурить у переправы, чтобы вовремя предупредить об опасности. И вовремя: не успела я подойти, как увидела, что волк перебирается через топь. Я вернулась так быстро, как могла, и мы приготовились к обороне, потому как убегать в ночи было слишком опасно.
Волков было немного, и нам удалось их отогнать. Но с ними была огромная летучая мышь, которая кружила над нами, недосягаемая для мечей и копий; спикировав, она задела когтями моё левое плечо, но тут же взлетела вновь, когда я замахнулась на неё ножом, который сжимала в левой ладони. Более серьёзных потерь мы, думаю, не понесли. Целительница успела перевязать мою царапину, пока остальные спешно собирали лагерь. Уже рассветало, и можно было уходить, пока вслед за волками не пришли более могучие твари.
На другой день мы прошли больше, чем когда были изнурены строительством переправы; лес вокруг становился более зелёным и живым, и дышать становилось легче. Высохшие деревья - в том числе ещё молодые - были и там, значит, и туда дотянулась Тень с Севера; но были и ростки новых деревьев, которые вырастут на их месте. Проводник сказал, что узнаёт эти места - раньше там был его дом. Но теперь они выглядели совсем нежилыми. Вдоль реки мы дошли до моста, который был сильно разрушен. Должно быть, беженцы, уходившие прежде нас, обрушили его за собой - и, конечно, правильно поступили. Там, у воды, мы сделали привал. Девушка из Бретиля смогла перебраться по обломкам моста на другой берег, но других они могли не выдержать, и мы не стали рисковать. Всё же она была смелой, хоть и не воевала.
Вой волков и орочий рёв снова доносились до нас - оставалось лишь надеяться, что из-за реки. Воины ушли в дозор и столкнулись с эльфом, который также вёл отряд, отступавший с поля боя. С ним были сплошь эльфы, и некоторые из них знали нашего проводника и нашу целительницу. У них было трое раненых, и я помогла перенести одного и уложить в тени на плаще. Целители немедленно занялись ранеными - в том отряде было трое целителей, как они сказали, из которых двое было аманских. Я не совсем понимала, что это значит, кроме того, что это, должно быть, были эльфы, которые очень долго жили и много знали. Старшая целительница пением сплела чары и укрыла нашу стоянку от вражеских глаз.
Я сидела на краешке плаща и смотрела на работу целителей, и никто меня не гнал. Им тоже было интересно, кто я и откуда взялась. Когда я сказала, что была лучницей, один из целителей, которого называли Сурьо и почему-то ещё Камнегрызкой, и который всё посылал стирать бинты, кто под руку ни подвернётся, - удивился, что у людей воюют женщины. Тогда старшая объяснила, что у халадрим женщина даже была вождём, и уважительно назвала её госпожой Халет. Также она спросили про вастаков - "новых людей". Для эльфов они были новыми, потому что пришли позже всех. А для нас они были старыми - новыми были их порядки, которые они перенимали у востока и у орков.
Близко послышался вой, и дозорные увидели волков - обычных волков, которые гнали обычного оленя. Сурьо заявил, что он обычных серых расцеловать готов. Волки испугались людей и повернули, а загнанного оленя напоили водой - припасов было достаточно, а охотиться на того, кого они спасли, дозорным не хотелось. Но это была не последняя встреча на том привале. Вокруг раскатывался гром приближающейся грозы, полдень был сонным, как вдруг мы увидели высокую деву, словно соткавшуюся из серебристого предгрозового марева в кустах. Она вышла к нам и просила нас уходить, потому что на этой земле, где она раньше жила, было опасно.
Она не могла покинуть своей земли и стала её духом, но я сказала, что это и наша земля тоже. Сумерки сгущались, и из чащи появился ещё один дух, тёмный, с черепом на месте лица. Он заявил, что у этой земли теперь новые хозяева, и все деревья погибнут, и ни у кого не хватит сил этому противостоять. Тогда старшие эльфы-целители встали рядом с той, что предупредила нас; и я тоже приблизилась, и остальные, но третий целитель оттеснил нас назад. Должно быть, эльфы плели чары, но также я слышала их смех. И люди, и эльфы одинаково плачут и смеются, когда страшно. И страх отступает, как и тёмный дух отступил.
Но, уходя, он воем созывал волков и прочих тварей. Более нельзя было оставаться на том месте. Мы ушли, поочерёдно сжав ладонь хранительницы этого рубежа. Однажды - когда не будет слишком поздно - необходимо будет вернуться: ей не выстоять одной. А тогда мы шли обратно вдоль реки, пока не нашли в излучине берега укрытие от усиливающегося дождя. Целители растянули между ветвями плащ над костром, а я просто стояла под деревом. Там был тупик - не лучшее место для обороны. И туда пришла небольшая шайка разбойников-вастаков, а их вожак начал задирать дозорных, вызывая кого-нибудь на поединок.
Дозорные пытались решить дело мирными переговорами, остальные стояли в стороне и недоумевали, что у людей за обычай такой - драться без всякого повода, чтобы доказать, что ты мужчина. По мне, так обычай не хуже прочих - и если бы наши воины ещё минуту-другую терпели от вастака оскорбления вместо того, чтобы проучить наглеца, сама бы вызвалась подраться. Но вперёд вышел брат человека-разведчика - и это было правильно, у него к вастакам были старые счёты. Двое поединщиков начали кружить по топкому клочку земли. Затем вастак начал теснить одноглазого в траву - и минуту спустя заявил, что прирезал невольника.
Брат погибшего вышел отомстить за него, но ему не дали закончить. Старшая целительница встала между сражающимися и прокляла вастака, сказав, что у него никогда не будет сыновей. Разбойники закричали: "Ведьма! Ведьма!" - и начали отступать. Признаться, и мне стало не по себе - раньше я думала, что чары эльфов могут быть только светлыми; хотелось верить, что она схитрила, хоть такими вещами и не шутят. А наша целительница-эльфийка стремилась тем временем прорваться к убитому в надежде, что его ещё можно было спасти, - ведь рядом с ним целителей было двое и никто не проверил, что с ним сталось. Но её не пускали, пока вастаки не ушли. Бывший невольник был мёртв, а его брат был ранен.
Я могла только стоять под дождём на испещрённой следами грязи и вытоптанной траве. Было стыдно от того, что я не доверяла этому человеку, который, много лет проведя в неволе, как мало кто другой заслужил свободы и мира. Младший эльф-целитель спросил, почему люди "это делают".
- Что именно? Грабят и убивают?
- Нет. Почему они думают, что имеют на это право?
- А они просто не думают. Им обещали эти земли, а они ещё не поняли, что их обманули. Глупые люди часто бывают жестокими.
Нужно было снова сниматься с места, поскольку вастаки могли выдать нашу стоянку оркам. Мы поднялись по склону и вскоре оказались на широкой дороге, где и столкнулись с крупным вражеским отрядом, прочёсывающим леса. Голодные волки и орки рвались вперёд. В несколько рядов мы выставили оборону, защищая целителей. Я тоже взяла кинжал в левую руку - я уже могла немного двигать правой и сняла её с перевязи во время днёвки у моста, чтобы мышцы не обмякли, но ещё не могла держать в ней тяжёлое. Когда первые сражавшиеся упали, я вышла вперёд, закрывая их. Меч орка рассёк мне бедро, а затем почти по тому же месту пришёлся удар дубины тролля. Я упала и сквозь кровавую пелену перед глазами видела, что что-то изменилось.
Волки и орки расступились, хотя бой был ещё не окончен. Вперёд вышел тёмный майа - и эльф-мечник сказал, что пойдёт с ним, если он не тронет его сестру. Та пыталась остановить брата, но он отталкивал её, прося вспомнить об их матери и вернуться к ней живой. Говорил, что уже давно сделал выбор и принадлежал Северу - потому и балроги тогда не убили его. Её с трудом могли удержать, чтобы она не бросилась за ним. Старшая целительница попыталась спорить с майа, и целитель Сурьо рвался в бой - и оба они, одна за другим, упали. Он был мёртв, она - просто измождена. Ещё одного воина мы потеряли - он зашёл слишком далеко в гущу врагов; один волк задержался было, желая его сожрать, но девушка из Бретиля пошла на него, и я поковыляла следом, волоча ногу за собой. Волк сбежал догонять своих. Всё же она была храброй - но очень везучей...
Я села на плащ между мёртвыми и ранеными. Наша целительница перевязала всех - хоть она больше, чем кто-либо из нас, нуждалась в помощи. Я не знала, чем поддержать её в момент потери, и просто ждала, пока все придут в себя, похоронят мёртвых и соберут их вещи и оружие. Мне нашли высокую палку, грязную, но крепкую, на которую я могла опираться при ходьбе. А идти приходилось быстро, чтобы найти безопасное место стоянки как можно скорей. Все силы уходили на то, чтобы держаться на ногах, и я уже не видела и не запоминала дороги. Остановились в лесной чаще, на прогалине, где можно было расстелить плащи.
Эльфу-целителю сказано было заняться людьми. Недостатка в зельях больше не было, поэтому он сказал, что лечить мою ногу будет только после обезболивающего. Я выпила зелья и просто отвернулась, когда он склонился над раной. Затем он нашёл две палки, сделал шину и сказал подольше сидеть не шевелясь. Я не шевелилась и начала дремать, пока за моей спиной старшая целительница, укрыв стоянку чарами, помогала эльфу-проводнику, которому дубина тролля разбила грудные рёбра. Пока эльфы беседовали о вастаках и задавались вопросом, настолько ли они - искажённые люди, как орки - искажённые эльфы. Порадовалась, что я не вастачка. И среди вастаков наверняка достойные люди есть, но эдак не присмотрятся - и запишут в предатели...
В полудрёме я слышала, как поёт наша целительница (с каких-то пор я привыкла считать её нашей), и в этот раз её голос дрожал. А затем она наконец позволила себе разрыдаться - и все мы, кто мог двигаться, приблизились к ней, чтобы разделить её боль. Ей казалось раньше, что эта боль незначительна, ведь каждый из нас кого-то потерял на войне, - но именно потому, что все мы знали, что значит терять близких, мы могли понять её без слов. Тогда девушка из Бретиля сказала, что её брат ушёл на Север из любви к ней, и пока эта любовь в нём жива - он никогда не будет подвластен Тьме; я добавила, что своим выбором он уже победил Тьму. Владыка Севера был сильным чародеем, но нет силы сильнее любви. Быть может, брат ещё вернётся, - и, конечно же, он знал, не мог не знать, что его сестра любила его любым, даже когда видела отчаяние в его душе.
Человек-проводник ушёл вперёд до Бретиля, чтобы предупредить о нашем прибытии; нам указывал дорогу проводник-эльф, которого несли на носилках из плащей. В меня влили и другое ещё зелье (лопнуть можно, если выпить всё, что тебе причитается), и я снова опиралась на палку. Из лесу мы вышли в поле, укрытое густым туманом - нас там могли не заметить, но и мы могли проглядеть близко подобравшегося врага. К счастью, больше нас никто не выслеживал. Когда мы заметили впереди тёмные фигуры, то были люди Бретиля, вышедшие на опушку нас встретить. Они были радушны, и дурные вести о проигранной битве, которые мы принесли, они уже знали от беженцев. Мы остались у них на неделю - залечить раны и восстановить силы.
Наш проводник встретил в том поселении свою родню; девушка родом из Бретиля также решила остаться. Я же не нашла ни родных, ни друзей с заставы, ни слухов о них - но не поэтому я, по окончании недели, уходила вместе с эльфами. Просто нужно было их проводить, защитить от опасностей в пути - они уже стали своими, родными, тем рубежом, который я не могла оставить. К тому же они направлялись к морю, а я никогда прежде не видела моря - только слышала, что это очень много воды, и вода там едкая, так что её не могут пить ни люди, ни кони, но не ядовитая, просто другая.
Дошли без потерь. И нас встретили те, кто ждал, верил - и дождался своих; и знамя с серебряными звёздами; и тот, кого называли лордом Кирданом. И, главное, нас встретило море - огромное, до горизонта, где сливалось с таким же огромным высоким небом, таким же синим, сияющим, в белой пене. Море шумно дышало пронзительной чистотой, и все мы стояли, глядя на него сквозь слёзы, передавая из рук в руки чашу вина, и постепенно понимали, что дошли, - и я чувствовала, что должна наглядеться и за себя, и за всех, кто не дошёл. А затем мы с нашей целительницей разбежались и бросились в ласковые прохладные волны. Я умею плавать - и, хоть плавала прежде только в реке, не боялась моря, как не боятся отца, качающего в больших и сильных руках.
Однажды я вернусь в родной лес и снова буду его защищать - чтобы ни одна тёмная тварь не прошла сквозь него до этого чуда, до моря. Но сначала мне хотелось хорошенько запомнить море - унести с собой в памяти его голос, запах и цвет. Лорд-корабел сказал, что эльфы, один раз увидевшие море, тосковали по нему всю жизнь, но о людях он такого не знал; но для человека - любовь может быть и в разлуке. К тому же, я не прощалась с морем. Я всегда смогу его навестить. А пока...
- Тебе ведь негде остановиться? Пойдём. Я живу на маяке.
Мастерам и спутникам по игре - сердец Это было сильно.