Пожизняк предыгровойВ восемь утра сутки назад я встретился на Электрозаводской с Экете, мы отправились на электричку и столкнулись на платформе с Мори. Получив sms от Алекс, садившейся на Казанском, наша троица погрузилась, пошла по вагонам в поисках нужного и упёрлась в закрытую дверь. И, поскольку шли мы в неправильном направлении до самого конца, перебегать через платформы пришлось дважды, прежде чем нам замаячила издали синяя кепка Алекс, предусмотрительно занявшей две скамьи.
На Выхино нас нашла Птаха, на Люберцах - Абигейль, а затем и опоздавшая на Косино Диметра, заменившая собой отсутствующую машину до полигона. Я же в торбе пёр квас для кабака. Доехали, дотопали до полигона, разложились-переоделись, и мы с Птахой сходили попастись в черничнике. Ждали опоздунов до второго часа дня, душевно потрындев и пофотографировавшись, пару раз успело поморосить, но, по счастью, этим непогода и ограничилась. А я успел, во-первых, проснуться, что ценно, а во-вторых - осознать, что в одной рубашке мне холодновато, и воспользоваться шерстяной безрукавкой.
Итак, господа, давайте поздравим Марту с великолепным дебютом! У Ярмарки было всё как по букварю - массовый отвал игроков за две недели до игры, слившаяся машина, опоздание игротеха с чипами к началу игры и, главное, дождь из игроков аллилуйя игроцкий дождь(с) в последние дни вплоть до предыгровой ночи! У нас был чудесный мастер и чудесные игроки.
Отыграли Ярмарку, спасли мир, и это было по-настоящему волшебно.
Ансельми Геербранд, студент и регистратор, воспринимал себя как две автономных личности. Масштаб трагедииНачалось это ещё в детстве, причём Геербранд стал доминирующей половиной - так выжить в мире филистеров было проще. Ансельм без него убился бы, ибо замечал материальное только тогда, когда об него спотыкался или оно падало ему на голову. Но и Геербранд без Ансельма отвёл бы себя в приют для душевнобольных, когда столкнулся с воплощённым Волшебством - музой Поэзии и Любви Серпентиной. А Ансельм всегда был влюблён в красоту и после этой встречи пожелал остаться с Серпентиной навеки. Вот только Волшебство на одном месте не пребывает, и он её, конечно же, потерял. А Геербранду было не с руки заниматься поисками - он был твёрдо уверен, что станет надворным советником и женится на прекрасной Веронике. Но в Ансельме он пока не видел угрозы, относясь к нему покровительственно-снисходительно, как к чудаку, подтверждающему, что поэзия не доводит до добра. А потом наступил последний день Ярмарки...
Отыгрыш шизофрении - done. Переключаться с Геербранда на Ансельма, реагирующего на всё прекрасное и вдохновенное, порой приходилось посреди беседы, а оставаясь наедине, эти двое разговаривали между собой. Не знаю, как оно отсекалось со стороны (говорят, таки заметно, что приятно), но изнутри они истрепали мне мозг, ибо оба они были неполноценными крайностями: и зануда Геербранд, способный только на расчёт и порицающий фантазии, и не от мира сего восторженный Ансельм. Когда-то они помогали друг другу, но чем дальше, тем больше мешали, что наглядно иллюстрирует идею игры о необходимости гармонии и равновесия.
В процессе написания заявки я сформулировал исчерпывающую характеристику этого персонажа на момент начала игры: человек с тормозами, которые отказывают на крутых поворотах и резко врубаются на полном ходу...
Отчёт традиционно отперсонажный, и да, их два.)
На Выхино нас нашла Птаха, на Люберцах - Абигейль, а затем и опоздавшая на Косино Диметра, заменившая собой отсутствующую машину до полигона. Я же в торбе пёр квас для кабака. Доехали, дотопали до полигона, разложились-переоделись, и мы с Птахой сходили попастись в черничнике. Ждали опоздунов до второго часа дня, душевно потрындев и пофотографировавшись, пару раз успело поморосить, но, по счастью, этим непогода и ограничилась. А я успел, во-первых, проснуться, что ценно, а во-вторых - осознать, что в одной рубашке мне холодновато, и воспользоваться шерстяной безрукавкой.
Итак, господа, давайте поздравим Марту с великолепным дебютом! У Ярмарки было всё как по букварю - массовый отвал игроков за две недели до игры, слившаяся машина, опоздание игротеха с чипами к началу игры и, главное, дождь из игроков аллилуйя игроцкий дождь(с) в последние дни вплоть до предыгровой ночи! У нас был чудесный мастер и чудесные игроки.
Отыграли Ярмарку, спасли мир, и это было по-настоящему волшебно.
Ансельм
Отыгрыш шизофрении - done. Переключаться с Геербранда на Ансельма, реагирующего на всё прекрасное и вдохновенное, порой приходилось посреди беседы, а оставаясь наедине, эти двое разговаривали между собой. Не знаю, как оно отсекалось со стороны (говорят, таки заметно, что приятно), но изнутри они истрепали мне мозг, ибо оба они были неполноценными крайностями: и зануда Геербранд, способный только на расчёт и порицающий фантазии, и не от мира сего восторженный Ансельм. Когда-то они помогали друг другу, но чем дальше, тем больше мешали, что наглядно иллюстрирует идею игры о необходимости гармонии и равновесия.
В процессе написания заявки я сформулировал исчерпывающую характеристику этого персонажа на момент начала игры: человек с тормозами, которые отказывают на крутых поворотах и резко врубаются на полном ходу...
Отчёт традиционно отперсонажный, и да, их два.)
Глава 1.0. Регистратор ГеербрандЯрмарку я посещал по долгу службы - в составе комиссии, которую возглавлял наш блистательный господин тайный советник Циннобер, в последний день отсутствовавший. Завершить осмотр торговых и увеселительных заведений предстояло господину статскому советнику Майеру при помощи просвещённого господина Хандфлюгеля и вашего покорного слуги регистратора Геербранда.
Мы начали с питейной лавки мастера Фиоренти, в которой обнаружили чистоту, порядок и моих коллег-студентов Фабиана и Бальтазара. С самого утра уже они пили пиво, роняя авторитет студенчества в глазах прочих посетителей. Затем заглянули в шатёр продавца масок и зеркал - кому в наши просвещённые времена понадобится такая глупость, как маски? Там мой друг Ансельм и господин Майер обратили внимание на украшенное эмалью зеркало, по словам мастера - найденное недавно на дороге и как будто подходящее мне. Чудак мастер даже пожелал подарить мне это зеркало, и я охотно уступил его господину Майеру, одобряя его склонность вкладывать капитал в материальные предметы, ценность которых увеличивается со временем. В ответ господин Майер был так любезен, что купил славное зеркальце в подарок моей наречённой, Веронике.
Поблизости мы встретили подругу Вероники, невесту господина Циннобера, фройляйн Кандиду. Она решилась посетить ярмарку без сопровождения. Вероника же не любит шумные сборища, предпочитая посвящать свой досуг полезным занятиям. Глядя на господ студентов, увлечённых всякими пошлостями, господин Майер заметил, что они пользуются популярностью у девушек. На что я мог возразить, что подобное девичье внимание кратковременно, тогда как в верности Вероники я могу не сомневаться, ибо она продиктована разумом, а не пустыми эмоциями.
На очереди был игорный балаган - отрадно было видеть, что там не толпился люд: должно быть, граждане начали осознавать пагубность азартных игр. Мы с господином Майером и господином Хандфлюгелем осмотрели игрушечный пистолет, посредством коего предлагалось осуществлять проверку меткости, а также карты, кости и другие предметы, и формально никаких нарушений замечено не было. Но, безусловно, талантливому шулеру не составит труда скрыть свои методы от неискушённых глаз. К тому же я не мог не отметить, что у мастера хорошо подвешен язык, он долго рассказывал о правилах игр, отвлекающих людей от честного труда.
Едва мы успели закончить осмотр, как появилась шайка бродячих артистов, неведомо как пробравшаяся через границы. Несмотря на то, что работавший на ярмарке цирк совсем недавно съехал, эти возмутительные люди изъявили желание остаться и давать представления без лицензии, и повлиять на них было решительно невозможно. Они даже попытались - неслыханная наглость - дать господину Майеру взятку заморскими монетами и камнями, наверняка ворованными или поддельными. К сожалению, возмутители спокойствия получили горячую поддержку невежественных посетителей ярмарки.
Я обратил внимание на танцовщицу, костюм которой был в высшей степени непристойным. Меня заинтересовали её слова о том, что она прибыла издалека и была выкуплена из рабства в некоей дикой стране, ещё не знающей благ Просвещения. За разговор я приобрёл для неё стакан лимонада. Однако, хоть мне и не жаль потраченного талера, - увы, я услышал от этой девицы типичную сказочку для готовых развешивать уши романтиков: о похитивших её пиратах и пришедших ей на помощь героях. Жалоб на дурное обращение она не высказала, называя свой коллектив семьёй. Также она продемонстрировала мне и моему другу Ансельму золотые узоры, нарисованные на её коже. Оставалось надеяться, что на ярмарке не окажется лихих людей, кто позарился бы на краску, приняв её за настоящее золото; впрочем, у нас разбойники уже повывелись.
Ещё одной любопытной встречей был журналист нашей городской газеты "Правда". По моему скромному мнению, журналисты порой даже опасней сказочников, поскольку чудака можно распознать издали и не принимать его басни на веру, тогда как эти писаки имеют склонность выглядеть солидно и вызывать доверие простодушных граждан. А кто может гарантировать, что журналист не напечатает сказку, выдав её за правду? Я бы контролировал это более строгим образом, поскольку слухи вокруг приехавшего цирка всё больше тревожили меня. Выступления смущали неокрепшие умы зрителей - вот и мой приятель Ансельм говорил свои обычные бредни про чудеса. Мне приходилось просить его держать себя в руках и вести себя прилично, дабы обо мне не подумали дурного, заметив в его обществе. Я даже отчитал его, когда он вздумал вдруг подпевать песне циркачки.
От песен у меня в ушах звенело, и почтенный владелец кабака мастер Фиоренти смешал мне весьма полезный напиток. Как раз вовремя, ведь происшествия не окончились прибытием незваного цирка. На ярмарке появилась старуха чрезвычайно неопрятного вида. Она заверила меня, что не собирается просить милостыню, однако предложила приобрести снадобье от колик. Типичная сельская знахарка, якобы "лечащая" простолюдинов травками да грибами, не обладая знаниями о диагнозах и терапии. Но даже больше, нежели то, что такое "лечение" могло навредить пациентам, меня волновало то, что доверчивые граждане готовы были верить в "чудодейственную силу" сорной растительности. К старухе так и потянулись девицы, в которых романтический настрой особенно неискореним.
По счастью, господа Хандфлюгель и Майер вовремя пресекли преступление: застигли "ведьму" на продаже фройляйн Кандиде зелья неизвестного состава и происхождения. Старуха была задержана, несмотря на то, что в её защиту выступили злополучные артисты - и даже позволили себе крайне рискованные высказывания в адрес государственных чиновников при исполнении. Однако господин Майер был излишне строг, говоря о тюрьме для бедной пожилой женщины, зарабатывающей единственно доступным ей трудом. Я высказался в пользу того, чтобы до судебного разбирательства оставить арестованную на попечении её воспитанницы - хоть и жаль было видеть, что совсем ещё юная девушку воспитывает представительница отжившего поколения, прививая ей вредные предрассудки. Впрочем, можно было наблюдать и достойные примеры воспитания: мастер Фиоренти свою юную дочь держал при себе.
Артисты сосредоточились подле "обиженной" законом знахарки, и ненадолго наступило сладостное затишье, прерванное, увы, самым скандальным образом. Но обо всём по порядку. Я опробовал рабочий инструмент мальчишки-танцора из труппы, убедившись в том, что эти ленты не обладают никакими "чудесными" свойствами, которые приписывал им студент Ансельм, а также имел короткую беседу с фройляйн Кандидой и её спутницей, кузиной студента Бальтазара. В этом разговоре я посетовал на досадное поведение Ансельма, коему, впрочем, я по дружбе многое прощаю и к коему строг лишь по причине заботы о нём... И вот Ансельм выкинул отвратительную штуку - бросился к поющей девчонке-дурнушке из цирка и назвал её престранным именем!..
Дальнейшее я помню плохо, поскольку был шокирован его эскападой. Господин Майер оказался свидетелем этой сцены и разговаривал со мной как со слабоумным, справляясь о том, всё ли со мной в порядке и помню ли я произошедшее. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и был крайне рассержен, и потребовал от Ансельма не позорить меня перед моим непосредственным начальством, что могло бы навредить моей карьере. Я решил немедленно положить конец незаконным выступлениям цирка, выяснив положение явно несовершеннолетних его участников. Обращаться к некрасивой девочке было бессмысленно, поскольку она была ещё и слабоумна, и я попытался поговорить с мальчишкой-танцором. Но и здесь потерпел поражение, услышав очередную небылицу об умерших родителях и якобы "призвании" к бродяжничеству.
Мальчишка же вновь притащил дурочку-певунью, и Ансельм, как примагниченный, ходил за ней по пятам по всей площади, а потом наткнулся, сам не свой лунатик, прямо на господина Майера и потребовал назад "своё" зеркало!.. Я насилу удержал себя в руках и пояснил господину статскому советнику, уже отправившему зеркало посылкой в подарок своей тётушке, что эта безделушка, должно быть, действительно важна для моего друга. Но мне не удалось образумить Ансельма! Этот безумец твердил, что вновь нашёл свою любовь и должен немедленно изыскать способ спасти её - и что я не смогу ему помешать. Неблагодарный юнец даже заявил, что готов меня опозорить, если это окажется необходимым!...
Мы начали с питейной лавки мастера Фиоренти, в которой обнаружили чистоту, порядок и моих коллег-студентов Фабиана и Бальтазара. С самого утра уже они пили пиво, роняя авторитет студенчества в глазах прочих посетителей. Затем заглянули в шатёр продавца масок и зеркал - кому в наши просвещённые времена понадобится такая глупость, как маски? Там мой друг Ансельм и господин Майер обратили внимание на украшенное эмалью зеркало, по словам мастера - найденное недавно на дороге и как будто подходящее мне. Чудак мастер даже пожелал подарить мне это зеркало, и я охотно уступил его господину Майеру, одобряя его склонность вкладывать капитал в материальные предметы, ценность которых увеличивается со временем. В ответ господин Майер был так любезен, что купил славное зеркальце в подарок моей наречённой, Веронике.
Поблизости мы встретили подругу Вероники, невесту господина Циннобера, фройляйн Кандиду. Она решилась посетить ярмарку без сопровождения. Вероника же не любит шумные сборища, предпочитая посвящать свой досуг полезным занятиям. Глядя на господ студентов, увлечённых всякими пошлостями, господин Майер заметил, что они пользуются популярностью у девушек. На что я мог возразить, что подобное девичье внимание кратковременно, тогда как в верности Вероники я могу не сомневаться, ибо она продиктована разумом, а не пустыми эмоциями.
На очереди был игорный балаган - отрадно было видеть, что там не толпился люд: должно быть, граждане начали осознавать пагубность азартных игр. Мы с господином Майером и господином Хандфлюгелем осмотрели игрушечный пистолет, посредством коего предлагалось осуществлять проверку меткости, а также карты, кости и другие предметы, и формально никаких нарушений замечено не было. Но, безусловно, талантливому шулеру не составит труда скрыть свои методы от неискушённых глаз. К тому же я не мог не отметить, что у мастера хорошо подвешен язык, он долго рассказывал о правилах игр, отвлекающих людей от честного труда.
Едва мы успели закончить осмотр, как появилась шайка бродячих артистов, неведомо как пробравшаяся через границы. Несмотря на то, что работавший на ярмарке цирк совсем недавно съехал, эти возмутительные люди изъявили желание остаться и давать представления без лицензии, и повлиять на них было решительно невозможно. Они даже попытались - неслыханная наглость - дать господину Майеру взятку заморскими монетами и камнями, наверняка ворованными или поддельными. К сожалению, возмутители спокойствия получили горячую поддержку невежественных посетителей ярмарки.
Я обратил внимание на танцовщицу, костюм которой был в высшей степени непристойным. Меня заинтересовали её слова о том, что она прибыла издалека и была выкуплена из рабства в некоей дикой стране, ещё не знающей благ Просвещения. За разговор я приобрёл для неё стакан лимонада. Однако, хоть мне и не жаль потраченного талера, - увы, я услышал от этой девицы типичную сказочку для готовых развешивать уши романтиков: о похитивших её пиратах и пришедших ей на помощь героях. Жалоб на дурное обращение она не высказала, называя свой коллектив семьёй. Также она продемонстрировала мне и моему другу Ансельму золотые узоры, нарисованные на её коже. Оставалось надеяться, что на ярмарке не окажется лихих людей, кто позарился бы на краску, приняв её за настоящее золото; впрочем, у нас разбойники уже повывелись.
Ещё одной любопытной встречей был журналист нашей городской газеты "Правда". По моему скромному мнению, журналисты порой даже опасней сказочников, поскольку чудака можно распознать издали и не принимать его басни на веру, тогда как эти писаки имеют склонность выглядеть солидно и вызывать доверие простодушных граждан. А кто может гарантировать, что журналист не напечатает сказку, выдав её за правду? Я бы контролировал это более строгим образом, поскольку слухи вокруг приехавшего цирка всё больше тревожили меня. Выступления смущали неокрепшие умы зрителей - вот и мой приятель Ансельм говорил свои обычные бредни про чудеса. Мне приходилось просить его держать себя в руках и вести себя прилично, дабы обо мне не подумали дурного, заметив в его обществе. Я даже отчитал его, когда он вздумал вдруг подпевать песне циркачки.
От песен у меня в ушах звенело, и почтенный владелец кабака мастер Фиоренти смешал мне весьма полезный напиток. Как раз вовремя, ведь происшествия не окончились прибытием незваного цирка. На ярмарке появилась старуха чрезвычайно неопрятного вида. Она заверила меня, что не собирается просить милостыню, однако предложила приобрести снадобье от колик. Типичная сельская знахарка, якобы "лечащая" простолюдинов травками да грибами, не обладая знаниями о диагнозах и терапии. Но даже больше, нежели то, что такое "лечение" могло навредить пациентам, меня волновало то, что доверчивые граждане готовы были верить в "чудодейственную силу" сорной растительности. К старухе так и потянулись девицы, в которых романтический настрой особенно неискореним.
По счастью, господа Хандфлюгель и Майер вовремя пресекли преступление: застигли "ведьму" на продаже фройляйн Кандиде зелья неизвестного состава и происхождения. Старуха была задержана, несмотря на то, что в её защиту выступили злополучные артисты - и даже позволили себе крайне рискованные высказывания в адрес государственных чиновников при исполнении. Однако господин Майер был излишне строг, говоря о тюрьме для бедной пожилой женщины, зарабатывающей единственно доступным ей трудом. Я высказался в пользу того, чтобы до судебного разбирательства оставить арестованную на попечении её воспитанницы - хоть и жаль было видеть, что совсем ещё юная девушку воспитывает представительница отжившего поколения, прививая ей вредные предрассудки. Впрочем, можно было наблюдать и достойные примеры воспитания: мастер Фиоренти свою юную дочь держал при себе.
Артисты сосредоточились подле "обиженной" законом знахарки, и ненадолго наступило сладостное затишье, прерванное, увы, самым скандальным образом. Но обо всём по порядку. Я опробовал рабочий инструмент мальчишки-танцора из труппы, убедившись в том, что эти ленты не обладают никакими "чудесными" свойствами, которые приписывал им студент Ансельм, а также имел короткую беседу с фройляйн Кандидой и её спутницей, кузиной студента Бальтазара. В этом разговоре я посетовал на досадное поведение Ансельма, коему, впрочем, я по дружбе многое прощаю и к коему строг лишь по причине заботы о нём... И вот Ансельм выкинул отвратительную штуку - бросился к поющей девчонке-дурнушке из цирка и назвал её престранным именем!..
Дальнейшее я помню плохо, поскольку был шокирован его эскападой. Господин Майер оказался свидетелем этой сцены и разговаривал со мной как со слабоумным, справляясь о том, всё ли со мной в порядке и помню ли я произошедшее. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда и был крайне рассержен, и потребовал от Ансельма не позорить меня перед моим непосредственным начальством, что могло бы навредить моей карьере. Я решил немедленно положить конец незаконным выступлениям цирка, выяснив положение явно несовершеннолетних его участников. Обращаться к некрасивой девочке было бессмысленно, поскольку она была ещё и слабоумна, и я попытался поговорить с мальчишкой-танцором. Но и здесь потерпел поражение, услышав очередную небылицу об умерших родителях и якобы "призвании" к бродяжничеству.
Мальчишка же вновь притащил дурочку-певунью, и Ансельм, как примагниченный, ходил за ней по пятам по всей площади, а потом наткнулся, сам не свой лунатик, прямо на господина Майера и потребовал назад "своё" зеркало!.. Я насилу удержал себя в руках и пояснил господину статскому советнику, уже отправившему зеркало посылкой в подарок своей тётушке, что эта безделушка, должно быть, действительно важна для моего друга. Но мне не удалось образумить Ансельма! Этот безумец твердил, что вновь нашёл свою любовь и должен немедленно изыскать способ спасти её - и что я не смогу ему помешать. Неблагодарный юнец даже заявил, что готов меня опозорить, если это окажется необходимым!...
Глава 1.1. Студент АнсельмВ благословенный день летнего солнцестояния томящаяся душа привела меня на ярмарку. Не для того, чтобы развеяться, о нет, - сердце моё изнывало от тоски в разлуке с моей мечтой, моей Серпентиной. Мог ли я ожидать, что эта ярмарка будет таить в себе столь много удивительных чудес?
Словно царство грёз, вырос на краю ярмарочной площади шатёр зеркал и причудливых масок. Там я увидел зеркало настолько искусной работы, какая не под силу рукам простого смертного. Идеально круглое, как луна или же звезда, оно так же сияло, и поверхность его была чиста, как слеза или капля росы. Мне казалось, оно вот-вот отразит совсем не то, что находилось вокруг, а иной, сказочный мир, вот-вот покажет мне нечто важное, но чиновник Карл Майер закрыл изысканно эмалированную крышку и забрал зеркало в свою коллекцию редкостей...
Подлинное открытие поджидало меня и в игорной лавке мастера с дивным именем Мауфт Сол Фантуор. Он показал мне игру, называемую "Дракон и рыцари". Камень искусной работы изображал дракона, а блестящие бусины разноцветного стекла - рыцарей, которых должно было направлять на битву одним щелчком пальца. Лишь немного воображения позволяло представить, как по воле судьбы и игрока пролегает путь героев. Чёрная как обсидиан бусина напоминала храброго мавританского воина, а белая могла изображать благородного христианского рыцаря. Господин Фантуор предположил, что чёрный рыцарь может пересечь путь белого рыцаря и помешать его подвигу. Поистине эта игра способна вдохновить на создание баллад, и главное в ней, как в любой настоящей игре, - вовсе не выигрыш, а то, что обретаешь в процессе!
Но этим чудеса только начинались. Как будто из другого мира, между деревьями замелькали пёстрые одежды странствующих артистов. Когда танцевала загадочная плясунья с востока, казалось, будто вокруг, повинуясь её рукам, вьются не то экзотические птицы, не то тропические рыбы, ныряя и играя в воздухе под прекрасную песню. Они напомнили мне о Серпентине, и мне так захотелось последовать за ними, чтобы они привели меня к ней... "Ах, не улетайте, не улетайте!" - взмолился я, но видение рассеялось. А хозяйка этих волшебных вееров поведала мне историю своего чудесного спасения из рабства. Поистине она была сокровищем, но вовсе не потому, что её прежний хозяин нанёс на её руки тончайшие рисунки из чистого золота, в которых явно не обошлось без колдовства. Искусство и красота никому не могут принадлежать, и заблуждается тот, кто пытается их присвоить...
Были в волшебном цирке и юноша, который, казалось, порхал, не касаясь земли, как сказочный эльф, и девушка с гитарой менестреля, знавшая немало тревожащих сердце песен. Пока она пела о чародеях, следующих по дороге сна, я вновь обратился мыслями к Серпентине, которой подвластны все пути в человеческих снах и грёзах, и начал подпевать, чем рассердил своего друга, регистратора Геербранда. Он полагал, что поощрять праздность студенту не пристало. Но я был уверен, что эти песни хотят что-то сказать мне, передать чудесную весть. Когда пела смешная девочка с большими, грустными и прекрасными глазами, заглядывающими словно в самую душу, так больно становилось в груди, и казалось, что моя Серпентина так близко, где-то совсем рядом... А когда девушка-менестрель спела о королевских гончих, я внезапно почувствовал, что эта песня - словно обо мне, вечно и неустанно преследующего Серпентину.
Но песни обрывались слишком рано, не давая подсказок, где искать мою мечту, и я в смятении блуждал по ярмарке, хоть обычно и чураюсь человеческого общества. Говорить с мастерами и циркачами оказалось легко, ведь они были не обычными людьми, а прикасались к тайнам искусства и волшебства. Мастер Фантуор заговорил со мной и моим другом регистратором Геербрандом о телескопах. По мнению Геербранда, для создания изобретений потребна одна лишь учёность, и фантазия здесь ни при чём. А мастер Фантуор отвечал, что без мечтаний - невозможно стремление к звёздам. Какая смелость, подумалось мне тогда, в том, чтобы тянуться к недостижимому! Человеку никогда не прикоснуться к совершенству звёзд, но он может достичь их сердцем, - так же и Серпентина, как истинная мечта, не даётся в руки, но возможно любить её издали...
Затем я залюбовался танцем мальчишки с порхающими лентами. Он предложил мне попробовать, но разве можно было мне, не будучи волшебником, укротить сам ветер? Своенравно вьющиеся вокруг меня кольца лент точь-в-точь были похожи на летающих драконов, которых я видел во сне. Я немедленно в этом признался, и мальчик спросил меня, что ещё чудесного встречалось мне во сне и наяву. Я уже понял, что он верит мне и знает, что магия существует, и рассказал ему о Серпентине. Регистратор Геербранд и в этот раз был мной недоволен, говоря, что мальчишка посмеётся над моей доверчивостью, что я стану посмешищем для клоунов. Но я уже убедился, что на этой ярмарке царит волшебство.
Я не знал покоя, а циркачи всё танцевали и танцевали, словно не нуждались ни в отдыхе, ни в пище, - даже ветер порой засыпает, они же играли как дышали. Порой при взгляде на них мне самому хотелось пуститься в пляс. Я чуть было не пригласил прекрасную незнакомку, подругу фройляйн Кандиды, но она отказалась. Зато мальчишка ещё раз заговорил со мной и поведал, что Серпентина находится среди них, только узнать её я должен сам - если буду слушать и слышать... Пока господин Геербранд вновь не отвлёк меня своими нравоучениями, я вспомнил об услышанных песнях и о том, что девушка, певшая о гончих, говорила о своей сестре. Я бросился к любезным артисткам и принялся спрашивать их об этой таинственной сестре. И они обещали привести её...
И вот я уже не видел перед собой девушку-дурнушку с волшебными глазами, а видел саму Музыку, саму Поэзию, которая пела о том, как волшебные звуки пробуждают душу. Я пел вместе с ней, я встал перед ней на колени, я узнал голос Серпентины - и позвал её... Но она ответила, что помнит меня, а себя - не помнит. Я не мог понять, что она делает среди людей, почему она прячется в невзрачном облике, я вопрошал, чем я могу помочь ей, но она отвечала лишь стихами. Здорово быть живым, только очень больно... Я остался стоять, остолбенев, задохнувшись горечью, осознавая, что с ней - беда, что её, неземную, заключили в тесную живую оболочку, и это мучает её, а я не в силах ничего сделать. Я мог только ждать, когда она вновь окажется рядом.
И больше ничто не могло остановить меня. Моя Серпентина пела, а я был у её ног, я следовал за ней, когда она ушла от толпы, я сначала клялся больше не терять её и просил меня не покидать, а затем - лишь с отчаянной болью слышал в строках её песен, что я забыл себя, что она не может быть моей, но мы встретимся снова... Я знал, я всегда знал, что не сумею её удержать - пусть! Я должен был её спасти, спасти Любовь - любой ценой. Она умчалась, лёгкая, как видение, а я, как одержимый, твердил: надо найти способ, надо расколдовать её! Тут мне и встретились регистратор Геербранд и советник Майер, и я вспомнил о зеркале, которое, по словам мастера, могло мне принадлежать. Я решился просить господина Майера вернуть мне зеркало, но он ответил, что этого зеркала у него уже нет - хотя я чувствовал, что это не так...
Господин Геербранд прервал нас, после чего увёл меня в сторону и попытался отчитать за то, что я якобы мешаю его карьере и счастью и что он не позволит мне стоять у него на пути. Я на это отвечал, что на сей раз прекрасно обойдусь без его помощи, поскольку он сам мешает мне, и что если я позорю его - что ж, так тому и быть. Я слышал из их с господином Майером разговора, что советник очень уж желает заполучить перо диковинной птицы, летающей по ярмарке, которую Геербранд принимал за бесхозного попугая. И я осмелился добыть то, что он хочет, надеясь получить взамен своё зеркало. Добрая птица - я, конечно, давно подозревал, что она также была волшебной - в ответ на мою просьбу подарила мне целых два пера. Но и теперь господин Майер настаивал на том, что уже отослал зеркало к своей родственнице.
И неизвестно, что бы ещё сделали господин Геербранд и господин Майер, чтобы остановить меня, если бы циркачи не привели меня в шатёр мастера зеркал. Там я узрел мою Серпентину - такой, какой видел её и прежде, нам подставили двойное зеркало, и я невольно заглянул в него... а потом, кажется, лишился сознания.
Словно царство грёз, вырос на краю ярмарочной площади шатёр зеркал и причудливых масок. Там я увидел зеркало настолько искусной работы, какая не под силу рукам простого смертного. Идеально круглое, как луна или же звезда, оно так же сияло, и поверхность его была чиста, как слеза или капля росы. Мне казалось, оно вот-вот отразит совсем не то, что находилось вокруг, а иной, сказочный мир, вот-вот покажет мне нечто важное, но чиновник Карл Майер закрыл изысканно эмалированную крышку и забрал зеркало в свою коллекцию редкостей...
Подлинное открытие поджидало меня и в игорной лавке мастера с дивным именем Мауфт Сол Фантуор. Он показал мне игру, называемую "Дракон и рыцари". Камень искусной работы изображал дракона, а блестящие бусины разноцветного стекла - рыцарей, которых должно было направлять на битву одним щелчком пальца. Лишь немного воображения позволяло представить, как по воле судьбы и игрока пролегает путь героев. Чёрная как обсидиан бусина напоминала храброго мавританского воина, а белая могла изображать благородного христианского рыцаря. Господин Фантуор предположил, что чёрный рыцарь может пересечь путь белого рыцаря и помешать его подвигу. Поистине эта игра способна вдохновить на создание баллад, и главное в ней, как в любой настоящей игре, - вовсе не выигрыш, а то, что обретаешь в процессе!
Но этим чудеса только начинались. Как будто из другого мира, между деревьями замелькали пёстрые одежды странствующих артистов. Когда танцевала загадочная плясунья с востока, казалось, будто вокруг, повинуясь её рукам, вьются не то экзотические птицы, не то тропические рыбы, ныряя и играя в воздухе под прекрасную песню. Они напомнили мне о Серпентине, и мне так захотелось последовать за ними, чтобы они привели меня к ней... "Ах, не улетайте, не улетайте!" - взмолился я, но видение рассеялось. А хозяйка этих волшебных вееров поведала мне историю своего чудесного спасения из рабства. Поистине она была сокровищем, но вовсе не потому, что её прежний хозяин нанёс на её руки тончайшие рисунки из чистого золота, в которых явно не обошлось без колдовства. Искусство и красота никому не могут принадлежать, и заблуждается тот, кто пытается их присвоить...
Были в волшебном цирке и юноша, который, казалось, порхал, не касаясь земли, как сказочный эльф, и девушка с гитарой менестреля, знавшая немало тревожащих сердце песен. Пока она пела о чародеях, следующих по дороге сна, я вновь обратился мыслями к Серпентине, которой подвластны все пути в человеческих снах и грёзах, и начал подпевать, чем рассердил своего друга, регистратора Геербранда. Он полагал, что поощрять праздность студенту не пристало. Но я был уверен, что эти песни хотят что-то сказать мне, передать чудесную весть. Когда пела смешная девочка с большими, грустными и прекрасными глазами, заглядывающими словно в самую душу, так больно становилось в груди, и казалось, что моя Серпентина так близко, где-то совсем рядом... А когда девушка-менестрель спела о королевских гончих, я внезапно почувствовал, что эта песня - словно обо мне, вечно и неустанно преследующего Серпентину.
Но песни обрывались слишком рано, не давая подсказок, где искать мою мечту, и я в смятении блуждал по ярмарке, хоть обычно и чураюсь человеческого общества. Говорить с мастерами и циркачами оказалось легко, ведь они были не обычными людьми, а прикасались к тайнам искусства и волшебства. Мастер Фантуор заговорил со мной и моим другом регистратором Геербрандом о телескопах. По мнению Геербранда, для создания изобретений потребна одна лишь учёность, и фантазия здесь ни при чём. А мастер Фантуор отвечал, что без мечтаний - невозможно стремление к звёздам. Какая смелость, подумалось мне тогда, в том, чтобы тянуться к недостижимому! Человеку никогда не прикоснуться к совершенству звёзд, но он может достичь их сердцем, - так же и Серпентина, как истинная мечта, не даётся в руки, но возможно любить её издали...
Затем я залюбовался танцем мальчишки с порхающими лентами. Он предложил мне попробовать, но разве можно было мне, не будучи волшебником, укротить сам ветер? Своенравно вьющиеся вокруг меня кольца лент точь-в-точь были похожи на летающих драконов, которых я видел во сне. Я немедленно в этом признался, и мальчик спросил меня, что ещё чудесного встречалось мне во сне и наяву. Я уже понял, что он верит мне и знает, что магия существует, и рассказал ему о Серпентине. Регистратор Геербранд и в этот раз был мной недоволен, говоря, что мальчишка посмеётся над моей доверчивостью, что я стану посмешищем для клоунов. Но я уже убедился, что на этой ярмарке царит волшебство.
Я не знал покоя, а циркачи всё танцевали и танцевали, словно не нуждались ни в отдыхе, ни в пище, - даже ветер порой засыпает, они же играли как дышали. Порой при взгляде на них мне самому хотелось пуститься в пляс. Я чуть было не пригласил прекрасную незнакомку, подругу фройляйн Кандиды, но она отказалась. Зато мальчишка ещё раз заговорил со мной и поведал, что Серпентина находится среди них, только узнать её я должен сам - если буду слушать и слышать... Пока господин Геербранд вновь не отвлёк меня своими нравоучениями, я вспомнил об услышанных песнях и о том, что девушка, певшая о гончих, говорила о своей сестре. Я бросился к любезным артисткам и принялся спрашивать их об этой таинственной сестре. И они обещали привести её...
И вот я уже не видел перед собой девушку-дурнушку с волшебными глазами, а видел саму Музыку, саму Поэзию, которая пела о том, как волшебные звуки пробуждают душу. Я пел вместе с ней, я встал перед ней на колени, я узнал голос Серпентины - и позвал её... Но она ответила, что помнит меня, а себя - не помнит. Я не мог понять, что она делает среди людей, почему она прячется в невзрачном облике, я вопрошал, чем я могу помочь ей, но она отвечала лишь стихами. Здорово быть живым, только очень больно... Я остался стоять, остолбенев, задохнувшись горечью, осознавая, что с ней - беда, что её, неземную, заключили в тесную живую оболочку, и это мучает её, а я не в силах ничего сделать. Я мог только ждать, когда она вновь окажется рядом.
И больше ничто не могло остановить меня. Моя Серпентина пела, а я был у её ног, я следовал за ней, когда она ушла от толпы, я сначала клялся больше не терять её и просил меня не покидать, а затем - лишь с отчаянной болью слышал в строках её песен, что я забыл себя, что она не может быть моей, но мы встретимся снова... Я знал, я всегда знал, что не сумею её удержать - пусть! Я должен был её спасти, спасти Любовь - любой ценой. Она умчалась, лёгкая, как видение, а я, как одержимый, твердил: надо найти способ, надо расколдовать её! Тут мне и встретились регистратор Геербранд и советник Майер, и я вспомнил о зеркале, которое, по словам мастера, могло мне принадлежать. Я решился просить господина Майера вернуть мне зеркало, но он ответил, что этого зеркала у него уже нет - хотя я чувствовал, что это не так...
Господин Геербранд прервал нас, после чего увёл меня в сторону и попытался отчитать за то, что я якобы мешаю его карьере и счастью и что он не позволит мне стоять у него на пути. Я на это отвечал, что на сей раз прекрасно обойдусь без его помощи, поскольку он сам мешает мне, и что если я позорю его - что ж, так тому и быть. Я слышал из их с господином Майером разговора, что советник очень уж желает заполучить перо диковинной птицы, летающей по ярмарке, которую Геербранд принимал за бесхозного попугая. И я осмелился добыть то, что он хочет, надеясь получить взамен своё зеркало. Добрая птица - я, конечно, давно подозревал, что она также была волшебной - в ответ на мою просьбу подарила мне целых два пера. Но и теперь господин Майер настаивал на том, что уже отослал зеркало к своей родственнице.
И неизвестно, что бы ещё сделали господин Геербранд и господин Майер, чтобы остановить меня, если бы циркачи не привели меня в шатёр мастера зеркал. Там я узрел мою Серпентину - такой, какой видел её и прежде, нам подставили двойное зеркало, и я невольно заглянул в него... а потом, кажется, лишился сознания.
Глава 2. Ансельм ГеербрандСначала я понял, что стал одним. Нас было двое, разделённых в одном теле, - один с мечтой, но без воли, другой с волей, но без мечты. Теперь мне стало непривычно, но я чувствовал в себе небывалую силу и ясность. Я был рыцарем Любви, вооружённым разумом, и был готов защищать её, но... Но потом я понял, что заключён в серебро амальгамы, как муха в янтарь. Я был всего лишь отражением себя самого - и не мог говорить. Я только мог потянуться рукой к уходящей из шатра Серпентине, но не выйти за пределы зеркальной глади, мог видеть сквозь проём шатра, как обхватил ладонями голову мастер Фиоренти, и из разговоров собравшихся артистов понимал: они - духи, и они не могут вернуться домой...
Мастер и его помощник вертели зеркало, в котором я был заключён и отражался одновременно в двух створках. Серпентина сказала, что хочет забрать зеркало с собой, а они хотели меня освободить и гадали, как это сделать. Это разрешилось, когда мастер и девушка-менестрель заглянули в зеркало одновременно: я оказался снаружи, а девушка-внутри... Я выбежал позвать Серпентину на помощь. "Мне нужен мой рыцарь", - заявила она. "Я буду с тобой", - отозвался я, но та указала на отражение в зеркале: "Вот мой рыцарь". Мастер зеркал исполнил её желание - и теперь он поменялся местами с рыцарем-менестрелем. А первым, кого я встретил, выйдя из шатра, был господин Майер. Я сказал ему, что зеркало мне больше не нужно и я могу отдать ему перья чудесной птицы. Одно из перьев он посоветовал мне оставить себе на удачу. Только теперь я понимаю, что, быть может, своим подарком поспособствовал страшной ошибке.
Я уже не дивился чудесам, когда сказали, что мастер игорного дома может исполнить любое желание, и понесли зеркало к нему. Он предложил сыграть, и я хотел вызваться, но Серпентина остановила меня и сама выиграла свободу для зеркального мастера. Затем она говорила со мной вдали от людей. Она рассказала, что есть реальный мир и мир поэзии, и некоторые духи могут ходить туда и обратно, связывая миры в одно. Что я могу уйти вместе с ней или остаться здесь, если не найду того, что было бы мне дорого в обоих мирах. Но я не мог вспомнить, что удерживало бы меня в этом мире. Я хотел всегда служить Серпентине, хотя понимал, что не был ей нужен... И тут нас прервали криком о помощи - мальчишке-циркачу стало плохо. Мы устремились бегом к ярмарочной площади.
А там случилось ужасное - все духи-циркачи и моя Серпентина упали без сил: волшебство уходило из этого мира... Я почти ничего не понимал, но знал только, что необходимо всё исправить как можно скорее, и устремился к мастеру Фантуору: "Я знаю, ты тоже колдун!"... Нет, колдуном он не был, но предложил сыграть на подсказку и поставить что-либо на кон. И снова я не смог вспомнить, что у меня есть ценного в этом мире. Так странно - я готов был пожертвовать всем, хотя у меня не было ничего. Тогда мастер Фантуор заговорил о моей жизни и о жизни всего мира - я был слишком взволнован, чтобы его понять, но раз я не был нужен Серпентине, мне самому не нужна была моя жизнь. Я согласился играть в обмен на услугу. И выиграл.
Мастер Фантуор сказал, что у "ведьмы" - матушки Бреннесель - есть что-то, о свойствах чего она не знает, и что нужно сжечь, чтобы всё стало по-прежнему. Я застал Бреннесель вместе с мастером Фиоренти - я уже понял, что они любят друг друга и что у них также случилась беда, а прочее было не важно. Я напрямую спросил Бреннесель, что у неё есть такого, что можно было бы сжечь, и у неё нашёлся некий свиток. Мы пришли в питейную лавку и сожгли свиток на огне. Когда он рассыпался пеплом, мы увидели другой свиток - с описанием некоего ритуала. Для него требовалось собрать определённых людей. Человеком с одним крылом оказался господин Хандфлюгель, прятавший под перчаткой механический протез. Куклой, считавшей себя человеком, - работница кабака. Человеком, считавшим себя куклой, - дочь мастера Фиоренти Фрида. Сам мастер Фиоренти - магом железа, Бреннесель - крапивной ведьмой, Бальтазар - поэтом, Фабиан - лекарем... Недоставало лишь "безумца, потерявшего память".
Уж не господин ли Майер подразумевался под этим безумцем? Почти без надежды я спросил у него, что он скрывает, и не потерял ли он память, - но он не ответил. Он определённо играл против нас, а действовать нужно было наверняка. И Фрида обратилась к мастеру Фантуору с просьбой сыграть на ещё один ключ. Её отец возразил, что играть будет он. А я - заявил, что играть буду я. Они были нужны друг другу, а я... а мне один раз уже повезло. Мастер Фантуор рассудил нас при помощи броска костей. Я выкинул шестёрку и выиграл право сыграть. Однако на том моя удача исчерпалась. Кости вылетели за пределы доски, и я проиграл. Играли на две услуги - я остался должен одну.
Я сделал всё, что мог, и сказал о том Серпентине. А она вновь увела меня поговорить. Я поделился подозрениями на счёт господина Майера - и оказался прав. Серпентина сказала, что истинное величие этого существа я даже не смогу представить. А потом я узнал, что миры разделились, и если не восстановить их равновесие, из этого мира уйдёт волшебство, уйдут любовь и поэзия, а все духи наутро проснутся обычными людьми... И также узнал, что любить Любовь невозможно. Она необъятна, как море, и поглотит смертного человека, не заметив, - слишком они хрупкие. Но если человек выпьет стакан воды, это будет всё то же море. Так же и Любовь можно встретить в другом человеке. И однажды я встречу девушку, из глаз которой на меня посмотрит Серпентина - Любовь и Поэзия... и я узнаю её...
Мы встретимся вскоре, но будем иными...
И я понял. И вернулся в мир. В свой мир.
И всё, что мне оставалось, - это ждать. Ждать, пока наделённые силой определят судьбу этого мира. Я сидел и слушал рыцаря-менестреля, и рядом лежали Фрида и воспитанница матушки Бреннесель - магия поддерживала в них жизнь, а теперь они могли умереть. И Фиоренти был рядом, и за него было больней, чем за себя: если миры будут разделены, он потеряет всё, что имел, а я потеряю лишь то, чего ещё не обрёл, - ведь я не успел встретить свою любовь. Я просто знал, что для меня не будет смысла жить в мире, в котором любви и поэзии не останется.
Но вот вернулись все, и вновь матушка Бреннесель зачитала условия ритуала. Составили круг, и в его центр вышли господин Майер и Серпентина. И она пела ему, а он вспоминал, и менялся в лице, и оказалось, что это он создал мир поэзии и фантазий - Атлантиду... Ровно в семь часов мы завершили ритуал. Секундой позже - и ничего было бы не спасти. А теперь... с пробуждением, господин Гофман.)
Как игрок я не ожидал, что Ансельм и Геербранд объединятся, и был готов к тому, что одному из них придётся вытеснить другого, - но в итоге получился прекрасный цельный персонаж с прекрасным финалом. Я считаю, что музыка - лучшая магия, а дайсы - лучший способ решить судьбу, и такого "магия отыгрывается магией, а судьба - судьбой" было на этой игре в достатке. Спасибо. Взлетело.
Благодарности поперсонажныеМарта, мастер, спасибо тебе за потрясающую игру, сюжет и концепт, за шикарную идею персонажа и за то, что доверила эту роль!
Серпентина, Стрикс - мои благодарности безмерны, ты сделала мне катарсис дважды за несколько минут и перевернула всё, вот это вот всё, вправила персонажу мозг и вообще была прекрасна и волшебна. Эта связка была большим счастьем, надеюсь, я не слишком долго тупил с неузнаванием. И метафора про океан была приветом от Уйнен?)
Карл Майер, Алекс - это был офигенный персонаж, впечатляюще крипотный и несгибаемый. Спасибо за то, что всегда появлялся как нельзя более вовремя и регулярно об меня играл, позволяя волевым усилием перещёлкнуть с Ансельма в заносе обратно на Геербранда!
Мауфт Сол Фантуор, Мори - вах какой был Фатум, какой дивный трикстер! Играть было одно удовольствие. Легко, как с самой судьбой, без всяких подозрений об обмане.
Фиоренти, Птаха - да, у тебя шикарно получаются персонажи, удивительным образом надёжные и решительные одновременно. Пожалуй, Патрик действительно был в чём-то Гвиндор. Мы фактически не пересекались, и всё же рядом с таким человеком можно было ничего не бояться.
Клеменс, Рыська - г-н Хандфлюгель был прекрасно серьёзен и внушителен)
Бальтазар, Оливия - двойной кросспол!** Это было круто. И вы с Кандидой, Экете смотрелись чертовски гармонично, трогательно и верибельно. А Фабиан, Глюк создавал великолепный контраст и немало озадачил Геербранда прецедентом засыпания под песню.)
Госпожа Бреннесель, Руш - не устаю приносить охапками восторги и ещё раз восторги: запоминающийся образ, сильный отыгрыш и прекрасная история.
Клаудио, Диметра - спасибо за возможность для Ансельма выговориться и поверить в себя и в то, что его мечты реальны. :3
Лавка зеркал, Ноэль и Андреас - ваш шатёр был чуть более чем полностью волшебен, и сами вы волшебны. Даже просто молча любоваться вами было удачей!)
Журналист, Анке, Фрида, Абигейль - моменты пересечения были небольшими, но ценными, и в самом деле хотелось бы больше. Пучок крапивы и всех обратно!
Блядский цирк, Той, Лис и Птица - отдельное спасибо за создание атмосферы, вы по жизни прекрасны со всеми этими песнями и танцами, и персонажи получились волшебные! Мне кажется чрезвычайно правильным то, что в ожидании не то конца, не то спасения мира мы пели и танцевали. Ничего лучше в такое время, я уверен, делать невозможно. А эту песню я ещё до игры слушал:
Пожизняк постигровойПосле игры было так хорошо, тепло и уютно вновь посидеть у костра, уронить в золу ломтик хлеба и сжевать поджаренную корочку... Хочется, блин, каждые выходные проводить в лесу.) Было время и на перекус с глинтвейном, и на то, чтобы небольшой оравой уйти, обняв остающихся, на вечернюю электричку, попутно заманивая друг друга на следующие игры. Следующей у меня будет Море...
На Электрозаводской вышли мы с Мори и Рыськой, проехались по родной ветке, поделившись историями своих персонажей. У меня фантомный берет, я очень жду отчётов и фоток, всех очень люблю, ещё поиграем!
Мастер и его помощник вертели зеркало, в котором я был заключён и отражался одновременно в двух створках. Серпентина сказала, что хочет забрать зеркало с собой, а они хотели меня освободить и гадали, как это сделать. Это разрешилось, когда мастер и девушка-менестрель заглянули в зеркало одновременно: я оказался снаружи, а девушка-внутри... Я выбежал позвать Серпентину на помощь. "Мне нужен мой рыцарь", - заявила она. "Я буду с тобой", - отозвался я, но та указала на отражение в зеркале: "Вот мой рыцарь". Мастер зеркал исполнил её желание - и теперь он поменялся местами с рыцарем-менестрелем. А первым, кого я встретил, выйдя из шатра, был господин Майер. Я сказал ему, что зеркало мне больше не нужно и я могу отдать ему перья чудесной птицы. Одно из перьев он посоветовал мне оставить себе на удачу. Только теперь я понимаю, что, быть может, своим подарком поспособствовал страшной ошибке.
Я уже не дивился чудесам, когда сказали, что мастер игорного дома может исполнить любое желание, и понесли зеркало к нему. Он предложил сыграть, и я хотел вызваться, но Серпентина остановила меня и сама выиграла свободу для зеркального мастера. Затем она говорила со мной вдали от людей. Она рассказала, что есть реальный мир и мир поэзии, и некоторые духи могут ходить туда и обратно, связывая миры в одно. Что я могу уйти вместе с ней или остаться здесь, если не найду того, что было бы мне дорого в обоих мирах. Но я не мог вспомнить, что удерживало бы меня в этом мире. Я хотел всегда служить Серпентине, хотя понимал, что не был ей нужен... И тут нас прервали криком о помощи - мальчишке-циркачу стало плохо. Мы устремились бегом к ярмарочной площади.
А там случилось ужасное - все духи-циркачи и моя Серпентина упали без сил: волшебство уходило из этого мира... Я почти ничего не понимал, но знал только, что необходимо всё исправить как можно скорее, и устремился к мастеру Фантуору: "Я знаю, ты тоже колдун!"... Нет, колдуном он не был, но предложил сыграть на подсказку и поставить что-либо на кон. И снова я не смог вспомнить, что у меня есть ценного в этом мире. Так странно - я готов был пожертвовать всем, хотя у меня не было ничего. Тогда мастер Фантуор заговорил о моей жизни и о жизни всего мира - я был слишком взволнован, чтобы его понять, но раз я не был нужен Серпентине, мне самому не нужна была моя жизнь. Я согласился играть в обмен на услугу. И выиграл.
Мастер Фантуор сказал, что у "ведьмы" - матушки Бреннесель - есть что-то, о свойствах чего она не знает, и что нужно сжечь, чтобы всё стало по-прежнему. Я застал Бреннесель вместе с мастером Фиоренти - я уже понял, что они любят друг друга и что у них также случилась беда, а прочее было не важно. Я напрямую спросил Бреннесель, что у неё есть такого, что можно было бы сжечь, и у неё нашёлся некий свиток. Мы пришли в питейную лавку и сожгли свиток на огне. Когда он рассыпался пеплом, мы увидели другой свиток - с описанием некоего ритуала. Для него требовалось собрать определённых людей. Человеком с одним крылом оказался господин Хандфлюгель, прятавший под перчаткой механический протез. Куклой, считавшей себя человеком, - работница кабака. Человеком, считавшим себя куклой, - дочь мастера Фиоренти Фрида. Сам мастер Фиоренти - магом железа, Бреннесель - крапивной ведьмой, Бальтазар - поэтом, Фабиан - лекарем... Недоставало лишь "безумца, потерявшего память".
Уж не господин ли Майер подразумевался под этим безумцем? Почти без надежды я спросил у него, что он скрывает, и не потерял ли он память, - но он не ответил. Он определённо играл против нас, а действовать нужно было наверняка. И Фрида обратилась к мастеру Фантуору с просьбой сыграть на ещё один ключ. Её отец возразил, что играть будет он. А я - заявил, что играть буду я. Они были нужны друг другу, а я... а мне один раз уже повезло. Мастер Фантуор рассудил нас при помощи броска костей. Я выкинул шестёрку и выиграл право сыграть. Однако на том моя удача исчерпалась. Кости вылетели за пределы доски, и я проиграл. Играли на две услуги - я остался должен одну.
Я сделал всё, что мог, и сказал о том Серпентине. А она вновь увела меня поговорить. Я поделился подозрениями на счёт господина Майера - и оказался прав. Серпентина сказала, что истинное величие этого существа я даже не смогу представить. А потом я узнал, что миры разделились, и если не восстановить их равновесие, из этого мира уйдёт волшебство, уйдут любовь и поэзия, а все духи наутро проснутся обычными людьми... И также узнал, что любить Любовь невозможно. Она необъятна, как море, и поглотит смертного человека, не заметив, - слишком они хрупкие. Но если человек выпьет стакан воды, это будет всё то же море. Так же и Любовь можно встретить в другом человеке. И однажды я встречу девушку, из глаз которой на меня посмотрит Серпентина - Любовь и Поэзия... и я узнаю её...
Мы встретимся вскоре, но будем иными...
И я понял. И вернулся в мир. В свой мир.
И всё, что мне оставалось, - это ждать. Ждать, пока наделённые силой определят судьбу этого мира. Я сидел и слушал рыцаря-менестреля, и рядом лежали Фрида и воспитанница матушки Бреннесель - магия поддерживала в них жизнь, а теперь они могли умереть. И Фиоренти был рядом, и за него было больней, чем за себя: если миры будут разделены, он потеряет всё, что имел, а я потеряю лишь то, чего ещё не обрёл, - ведь я не успел встретить свою любовь. Я просто знал, что для меня не будет смысла жить в мире, в котором любви и поэзии не останется.
Но вот вернулись все, и вновь матушка Бреннесель зачитала условия ритуала. Составили круг, и в его центр вышли господин Майер и Серпентина. И она пела ему, а он вспоминал, и менялся в лице, и оказалось, что это он создал мир поэзии и фантазий - Атлантиду... Ровно в семь часов мы завершили ритуал. Секундой позже - и ничего было бы не спасти. А теперь... с пробуждением, господин Гофман.)
Как игрок я не ожидал, что Ансельм и Геербранд объединятся, и был готов к тому, что одному из них придётся вытеснить другого, - но в итоге получился прекрасный цельный персонаж с прекрасным финалом. Я считаю, что музыка - лучшая магия, а дайсы - лучший способ решить судьбу, и такого "магия отыгрывается магией, а судьба - судьбой" было на этой игре в достатке. Спасибо. Взлетело.
Благодарности поперсонажныеМарта, мастер, спасибо тебе за потрясающую игру, сюжет и концепт, за шикарную идею персонажа и за то, что доверила эту роль!
Серпентина, Стрикс - мои благодарности безмерны, ты сделала мне катарсис дважды за несколько минут и перевернула всё, вот это вот всё, вправила персонажу мозг и вообще была прекрасна и волшебна. Эта связка была большим счастьем, надеюсь, я не слишком долго тупил с неузнаванием. И метафора про океан была приветом от Уйнен?)
Карл Майер, Алекс - это был офигенный персонаж, впечатляюще крипотный и несгибаемый. Спасибо за то, что всегда появлялся как нельзя более вовремя и регулярно об меня играл, позволяя волевым усилием перещёлкнуть с Ансельма в заносе обратно на Геербранда!
Мауфт Сол Фантуор, Мори - вах какой был Фатум, какой дивный трикстер! Играть было одно удовольствие. Легко, как с самой судьбой, без всяких подозрений об обмане.
Фиоренти, Птаха - да, у тебя шикарно получаются персонажи, удивительным образом надёжные и решительные одновременно. Пожалуй, Патрик действительно был в чём-то Гвиндор. Мы фактически не пересекались, и всё же рядом с таким человеком можно было ничего не бояться.
Клеменс, Рыська - г-н Хандфлюгель был прекрасно серьёзен и внушителен)
Бальтазар, Оливия - двойной кросспол!** Это было круто. И вы с Кандидой, Экете смотрелись чертовски гармонично, трогательно и верибельно. А Фабиан, Глюк создавал великолепный контраст и немало озадачил Геербранда прецедентом засыпания под песню.)
Госпожа Бреннесель, Руш - не устаю приносить охапками восторги и ещё раз восторги: запоминающийся образ, сильный отыгрыш и прекрасная история.
Клаудио, Диметра - спасибо за возможность для Ансельма выговориться и поверить в себя и в то, что его мечты реальны. :3
Лавка зеркал, Ноэль и Андреас - ваш шатёр был чуть более чем полностью волшебен, и сами вы волшебны. Даже просто молча любоваться вами было удачей!)
Журналист, Анке, Фрида, Абигейль - моменты пересечения были небольшими, но ценными, и в самом деле хотелось бы больше. Пучок крапивы и всех обратно!
Блядский цирк, Той, Лис и Птица - отдельное спасибо за создание атмосферы, вы по жизни прекрасны со всеми этими песнями и танцами, и персонажи получились волшебные! Мне кажется чрезвычайно правильным то, что в ожидании не то конца, не то спасения мира мы пели и танцевали. Ничего лучше в такое время, я уверен, делать невозможно. А эту песню я ещё до игры слушал:
Пожизняк постигровойПосле игры было так хорошо, тепло и уютно вновь посидеть у костра, уронить в золу ломтик хлеба и сжевать поджаренную корочку... Хочется, блин, каждые выходные проводить в лесу.) Было время и на перекус с глинтвейном, и на то, чтобы небольшой оравой уйти, обняв остающихся, на вечернюю электричку, попутно заманивая друг друга на следующие игры. Следующей у меня будет Море...
На Электрозаводской вышли мы с Мори и Рыськой, проехались по родной ветке, поделившись историями своих персонажей. У меня фантомный берет, я очень жду отчётов и фоток, всех очень люблю, ещё поиграем!