И месяца не прошло, как я вспомнил, что выложил ещё не все весенние фанфы. А ведь фемслэшный квест у команды Экипажа внезапно!оказался самым объёмным - при том, что в каноне только две неэпизодических женщины, одна искусственный интеллект, а другая выдра.) Ну, и благодаря команде в целом и Тас в частности слово "выдрочки" больше никогда не станет для меня прежним
Идея про девушку связиста пришла от Субоши. И я продолжил удовлетворять чиновниц :3
Название: В чужих интересах
Автор: Mark Cain
Размер: мини, 1070 слов
Персонажи: ОЖП/девушка Второго связиста, Второй связист
Категория: фем, фоном гет
Жанр: драма
Рейтинг: kink!R
Предупреждения: преканон, вуайеризм, разница в возрасте
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора
ЧитатьОн о своей девушке многого не знал. Вернее, в таких случаях романтичным молодым людям вроде него полагается говорить иначе: "он открывал всё новые грани её личности", например.
В первый раз разговорились на ступенях библиотеки. Так он понял, что привлекала её вовсе не курсантская форма, как большинство её сверстниц, мечтавших о "мальчике как с плаката". А чуть позже выяснил, что его выбор в пользу военной карьеры она не одобряла. Пока он пытался дарить ей тюльпаны, предлагал купить ей мороженое и таскался с ней вместо голотеатров по глухим уголкам лесопарка в поисках заброшенных рельсовых путей, она выговаривала ему что-то про пушечное мясо, примитивную пропаганду и про то, что не будет ждать. И добавляла: "Ты только не обижайся".
Он не обижался, пропуская половину слов мимо ушей, рассказывал в ответ про экспедиции в глубины космоса, строительство огромных орбитальных станций и новенькие корабли – лёгкие маневренные флагманы, прокладывающие дорогу в темноте, расчерченной на координаты. Им без связи – как без маяка, знаешь – той тоненькой ниточки света, что прошивала шторма земных океанов, которых, пишут, было там больше, чем самой земли. Соединяла, прочнее якорной цепи, людей – с людьми. А она смеялась, что на войне каждый сам за себя, свети не свети – никто даже руки не подаст. Или, там, лапы, щупальца, и что там ещё найдётся у новобранцев с других колоний, которые она иначе как резервациями не называла.
Конечно, он не стремился убивать и мстить за Землю. И умирать ради чужих интересов, ради политиканов, удерживающих вместе лоскуты Содружества картинкой общего врага и отвлекающих их от проблем бессмысленными подачками трофеев, – не собирался тем паче. Но в её глазах он всё равно оставался чьей-то разменной пешкой. И не спорил. Ну и пусть.
Когда злые студенческие языки говорили, что она с ним – из жалости, чтоб не умер сопляк девственником в первом же бою, – не спорил тоже.
Он и её будничное предложение переспать мимо ушей пропустил. На всякий случай согласился, но ничего не понимал до тех пор, пока она не начала раздеваться.
Впрочем, у неё они бывали редко: то родители, то приятели… К нему в общагу – тем более не могли. Чаще всего встречались в библиотеке. Писать задания для колледжа ей всё время было некогда, строчила она что-то другое и не показывала, что, – он по наивности представлял, что какой-нибудь роман об ужасах армейской жизни, которые она ему живописала, не стесняясь подробностей. И выполнял задания за неё – ему в полках электронных книг копаться нравилось, и нравилась простая, понятная система поиска. Правда, от неё он узнал, что библиотеки устарели и умирают, потому что вместо культуры и образования финансируется военный сектор. Но сделать с этим ничего не мог.
Он, пожалуй, даже радовался прохладной безлюдности читальных залов. Посетители были редки, порой – никого, кроме них двоих. В тот день он и вовсе думал, что окажется единственным чудаком, прячущимся в четырёх стенах от весенних брожений молодёжи по всем бульварам и площадям, – досуг его товарищей по академии обычно не заканчивался добром. Но хорошие слух и память на чужие эмоции были его проклятием. Он прошёл бы мимо уборной, откуда доносились тихие стонущие вздохи, – если бы не узнал один из голосов, произносящий короткое слово "да".
Из-под двери в коридор высовывался лоскуток света – оставалось только потянуть, незаметно надорвать чужую не слишком-то тайную тайну, как в детстве смотрел в прореху циркового шатра в какой-то праздничный день. Взгляд сразу же оцарапался о знакомые остренькие ногти с перламутровым маникюром – вплетающиеся в седеющую мочалку волос другой женщины. Женщины с имперскими нашивками на кителе, чья рука двигалась под струистыми складками задранной юбки – той, в которой у него на коленях так любила сидеть она.
Он почувствовал себя ужасно глупо. В первую очередь. И уже во вторую – горячо, как от крепкой пощёчины. Можно было уйти, но головокружительная смесь неверия, тревоги и болезненного любопытства парализовала его и удержала на месте, в безопасной тени. Заставила смотреть на округлое колено её чуть согнутой, приподнятой ноги, подрагивающей от удовольствия и напряжения – напряжённого старания устоять, прислонившись лопатками к розовому кафелю. На её обнажённое плечо с золотистыми родинками, отпечатками пальцев приморского солнца, на её бёдра, подававшиеся навстречу не его ласкам.
Когда после долгого поцелуя женщины поменялись местами, он вспомнил вторую. Его девушка – уже не только его? – сама показывала ему её голографию со своего планшета, когда жаловалась на закручивание гаек: куратор дисциплины в колледже от министерства, которая могла отчислить за недостаточно почтительный взгляд в сторону бюста императора в холле. Ну, почти. Впрочем, на той голографии там, где сейчас была расстёгнута ловкими пальцами его девушки белая блузка, были видны только плашки наград.
Почему-то в его голову, которую сжимало обручем боли, когда он слишком надолго забывал дышать, не закрадывалось мысли "как она могла". Конечно, она могла – всегда независимая и бесстрашная, позволявшая себе желать и выбирать независимо от мнения окружающих. И светлокожие груди чиновницы с тёмными ореолами сосков выглядели на удивление свежо в её ладонях, которые он целовал совсем недавно. А она сама тем временем целовала всё ниже, и отглаженные брюки уже были приспущены, когда она осторожно опустилась на одно колено. Он видел только её волосы – короткие непослушные пряди, выкрашенные в чёрный, сейчас чуть влажные на затылке. Он помнил их запах. Он прикрыл глаза, невольно представляя на месте красивой немолодой женщины со смазанной помадой на полных губах – ничем не примечательного себя.
Ему удалось уйти вовремя, но ноги не слушались – как едва проснувшегося и вскочившего слишком резко, его вело куда-то вбок. Он доплёлся до терминала с каталогами. Когда она нашла его в зале, уставившегося невидящим взглядом в тусклый книжный экран, она, без сомнения, обо всём догадалась. Не краснея и не оправдываясь, туманно объяснила что-то о том, что так было необходимо, чтобы помочь кому-то… которым угрожало что-то… что общее дело важнее личных пристрастий, что плата невелика. И что ему нужно об этом молчать. А глаза её, по-кошачьи переливчатые, при этом сочно блестели от удовлетворения случившимся.
Хорошо, что он приучился молчать и не слушать. Он и тогда промолчал, и её не задело его молчанием – она улыбалась ему после этого ещё доверительней прежнего.
А потом, на бесконечных ночных допросах, он ничего не рассказал – потому что тогда действительно почти ничего не расслышал.
Врезалось в память только одно:
– Хочешь жить – умей раздвигать ноги, – пояснила она тогда и почти с нежностью щёлкнула его, всё ещё ошалелого, по носу, как неразумного щенка.
Перед взлётом – первым этапом путешествия того, что от него осталось, на назначенный ему штрафборт – он так и не разглядел её под ночными прожекторами космопорта. И подумал о тех, с кем ему ещё предстояло встретиться – представителями самых разных рас, собранными со всех уголков, нор и болот колоний. Она называла таких не иначе как тварями и дикарями, тянущими раздувшуюся цивилизацию назад, во мрак звериных законов.
Но, может, они – не предадут?..
Забавно: всю сознательную жизнь любил фуррей и только сейчас написал что-то пушистое.)
Название: Течение
Автор: Mark Cain
Размер: драббл, 742 слова
Персонажи: Капеллан, ОЖП
Категория: фем
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: преканон; ксеноморфы; групповой секс, в котором возможен инцест, но все участники являются совершеннолетними
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора
ЧитатьЛетом ручьи бурные и тёплые. Если лечь спиной на гладкие камни и развести задние лапы против течения – мелкие упругие волны будут сладко щекотать. С этого открытия, без подсказок, начинали многие, жмурясь и поджимая пальцы от удовольствия, думая, будто никто из старших их не видит.
Потом приходило время возни со сверстницами в тихих безопасных заводях, на покатых берегах с влажным песком, плотно утоптанным множеством маленьких лап. Когда обнаруживалось вдруг, что если случайно прижаться к чужому хвосту самым сокровенным местечком по-особенному тесно – под шкуркой сами собой пробегают мурашки, похожие на пенящийся водопад. Когда шумные бестолковые самцы с их грубыми играми ещё не вызывали ничего, кроме отвращения, но уже хотелось однажды повторить непрошеные ощущения наедине – неловко зажав лапой куда-то рвущийся из тела жар и потом с удивлением чувствуя влагу на ладони. Втянуть носом запах, лизнуть и понять: ты тоже, как ручей, проистекаешь своим собственным, ни на что не похожим секретом, тоже можешь оставить в природе свой след.
Юные самки взрослели все вместе, и вместе ждали того дня, в который можно будет выбрать отца своего будущего потомства. Тренировались, охотились в быстрых потоках, а после, отдыхая, льнули друг к другу блестящими гибкими телами и, закрывая глаза, просто забывали о том, что их связывало на суше – и что здесь, в воде, могло бы их разделить. Дружба, соперничество, родство, иерархия не имели значения там, где за них говорила их сущность, наделённая щедрой созидательной силой.
Она помнила свой первый раз – это было не страшно, это было ясно и легко, как отдаться знакомому течению и позволить ему поддерживать и нести тебя вперёд. Знать, что оно не оставит и не позволит наткнуться на острые камни. Её окружали те, кто желал, чтобы ей было так же хорошо, как и им – они тёрлись густой плотной шерстью, гладили коготками чувствительный загривок, скользили шершавым языком по краешку бархатного уха. И она, топорща подрагивающие усы, глубоко вдыхала пряную смесь чужих ароматов и тянулась ему навстречу – чтобы нырнуть с головой, как в летний поющий журчанием омут, в разомлевший от тепла живой клубок.
Она не знала и не интересовалась, кому принадлежала лапа, проскользнувшая ей тогда между бёдер, – явно не той же, что бережно трогала в тот момент языком её морду и губы. Помедлив мгновение, она открылась им всем – и замерла, почти не отвечая на поцелуй, изучавший её рот с невинным любопытством, когда чьи-то твёрдые кожаные подушечки пальцев вошли в её чуткое узкое лоно. И двигались в точности так, как сама она предпочитала, – да, все они здесь прошли через одни и те же мелкие воды, все были похожи, как близняшки, и теперь, на глубине, можно было доверять им, как себе самой.
Чуть позже она выгибала длинную спину и, загребая хвостом, старалась насаживаться на ритмично толкавшиеся пальцы, удерживать их, напрягая мышцы до дрожи, желая только, чтобы нежные стеночки пульсировали жаркими искрами чаще и дольше. Кто-то зубами прихватывал её сзади за шкирку, не дав захлебнуться, когда она, коротко вскрикнув, забилась. Ещё кого-то она потом обнимала, лёжа на линии прибоя, и они лениво и томно разминали друг другу мышцы, не заметив, как лапы переплелись, и встретились горячие, пухлые нижние губы в странном и будоражащем подобии поцелуя.
То, что могло происходить в разные дни, она запомнила, как один непрерывный поток с шумными порогами острого наслаждения – осязаемо текучее время, как тёмный мёд. Помнила прохладный нос, ткнувшийся в вульву, и язык, принявшийся увлечённо вылизывать каждую складочку плоти, и смешное пофыркивание при этом. Помнила, как сам собой приподнялся хвост бесстыдным приглашающим жестом, едва под него проникла ловкая лапа и надавила пальцем на туго сомкнутый вход. С ней делились всем, что умели – бескорыстно и щедро, и брали то, что она жаждала дарить в ответ. Этот круговорот тепла и ласки проходил сквозь неё, как река, и она уже не могла из него выйти.
Её родители были несколько обескуражены, когда она заявила, что не будет сходиться с самцами даже для продолжения рода. Она желала принадлежать не одной семье, а всему безграничному миру, созданному Богиней.
Жрица, обучавшая её, рассудила: когда любовь одной настолько велика, что ни один самец её не достоин, – значит, такой любви достойна только Богиня, и юная самка должна посвятить себя служению, чтобы научиться эту любовь направлять на благо.
Так река, начавшаяся в устье крошечного ручья, пробившегося сквозь камни, ширилась, увлекая её – и впадала в океан космоса, откуда не видно было родных берегов, где не было подруг, готовых поделиться своими теплом и силой. Но была память, и была любовь, которая текла сквозь неё, неуправляемая, свободная, дикая и порой жестокая, от уст Богини – к её творениям. Сквозь неё – как сквозь верное русло, порой не оставляя ни капли любви ей самой.
Идея про девушку связиста пришла от Субоши. И я продолжил удовлетворять чиновниц :3
Название: В чужих интересах
Автор: Mark Cain
Размер: мини, 1070 слов
Персонажи: ОЖП/девушка Второго связиста, Второй связист
Категория: фем, фоном гет
Жанр: драма
Рейтинг: kink!R
Предупреждения: преканон, вуайеризм, разница в возрасте
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора
ЧитатьОн о своей девушке многого не знал. Вернее, в таких случаях романтичным молодым людям вроде него полагается говорить иначе: "он открывал всё новые грани её личности", например.
В первый раз разговорились на ступенях библиотеки. Так он понял, что привлекала её вовсе не курсантская форма, как большинство её сверстниц, мечтавших о "мальчике как с плаката". А чуть позже выяснил, что его выбор в пользу военной карьеры она не одобряла. Пока он пытался дарить ей тюльпаны, предлагал купить ей мороженое и таскался с ней вместо голотеатров по глухим уголкам лесопарка в поисках заброшенных рельсовых путей, она выговаривала ему что-то про пушечное мясо, примитивную пропаганду и про то, что не будет ждать. И добавляла: "Ты только не обижайся".
Он не обижался, пропуская половину слов мимо ушей, рассказывал в ответ про экспедиции в глубины космоса, строительство огромных орбитальных станций и новенькие корабли – лёгкие маневренные флагманы, прокладывающие дорогу в темноте, расчерченной на координаты. Им без связи – как без маяка, знаешь – той тоненькой ниточки света, что прошивала шторма земных океанов, которых, пишут, было там больше, чем самой земли. Соединяла, прочнее якорной цепи, людей – с людьми. А она смеялась, что на войне каждый сам за себя, свети не свети – никто даже руки не подаст. Или, там, лапы, щупальца, и что там ещё найдётся у новобранцев с других колоний, которые она иначе как резервациями не называла.
Конечно, он не стремился убивать и мстить за Землю. И умирать ради чужих интересов, ради политиканов, удерживающих вместе лоскуты Содружества картинкой общего врага и отвлекающих их от проблем бессмысленными подачками трофеев, – не собирался тем паче. Но в её глазах он всё равно оставался чьей-то разменной пешкой. И не спорил. Ну и пусть.
Когда злые студенческие языки говорили, что она с ним – из жалости, чтоб не умер сопляк девственником в первом же бою, – не спорил тоже.
Он и её будничное предложение переспать мимо ушей пропустил. На всякий случай согласился, но ничего не понимал до тех пор, пока она не начала раздеваться.
Впрочем, у неё они бывали редко: то родители, то приятели… К нему в общагу – тем более не могли. Чаще всего встречались в библиотеке. Писать задания для колледжа ей всё время было некогда, строчила она что-то другое и не показывала, что, – он по наивности представлял, что какой-нибудь роман об ужасах армейской жизни, которые она ему живописала, не стесняясь подробностей. И выполнял задания за неё – ему в полках электронных книг копаться нравилось, и нравилась простая, понятная система поиска. Правда, от неё он узнал, что библиотеки устарели и умирают, потому что вместо культуры и образования финансируется военный сектор. Но сделать с этим ничего не мог.
Он, пожалуй, даже радовался прохладной безлюдности читальных залов. Посетители были редки, порой – никого, кроме них двоих. В тот день он и вовсе думал, что окажется единственным чудаком, прячущимся в четырёх стенах от весенних брожений молодёжи по всем бульварам и площадям, – досуг его товарищей по академии обычно не заканчивался добром. Но хорошие слух и память на чужие эмоции были его проклятием. Он прошёл бы мимо уборной, откуда доносились тихие стонущие вздохи, – если бы не узнал один из голосов, произносящий короткое слово "да".
Из-под двери в коридор высовывался лоскуток света – оставалось только потянуть, незаметно надорвать чужую не слишком-то тайную тайну, как в детстве смотрел в прореху циркового шатра в какой-то праздничный день. Взгляд сразу же оцарапался о знакомые остренькие ногти с перламутровым маникюром – вплетающиеся в седеющую мочалку волос другой женщины. Женщины с имперскими нашивками на кителе, чья рука двигалась под струистыми складками задранной юбки – той, в которой у него на коленях так любила сидеть она.
Он почувствовал себя ужасно глупо. В первую очередь. И уже во вторую – горячо, как от крепкой пощёчины. Можно было уйти, но головокружительная смесь неверия, тревоги и болезненного любопытства парализовала его и удержала на месте, в безопасной тени. Заставила смотреть на округлое колено её чуть согнутой, приподнятой ноги, подрагивающей от удовольствия и напряжения – напряжённого старания устоять, прислонившись лопатками к розовому кафелю. На её обнажённое плечо с золотистыми родинками, отпечатками пальцев приморского солнца, на её бёдра, подававшиеся навстречу не его ласкам.
Когда после долгого поцелуя женщины поменялись местами, он вспомнил вторую. Его девушка – уже не только его? – сама показывала ему её голографию со своего планшета, когда жаловалась на закручивание гаек: куратор дисциплины в колледже от министерства, которая могла отчислить за недостаточно почтительный взгляд в сторону бюста императора в холле. Ну, почти. Впрочем, на той голографии там, где сейчас была расстёгнута ловкими пальцами его девушки белая блузка, были видны только плашки наград.
Почему-то в его голову, которую сжимало обручем боли, когда он слишком надолго забывал дышать, не закрадывалось мысли "как она могла". Конечно, она могла – всегда независимая и бесстрашная, позволявшая себе желать и выбирать независимо от мнения окружающих. И светлокожие груди чиновницы с тёмными ореолами сосков выглядели на удивление свежо в её ладонях, которые он целовал совсем недавно. А она сама тем временем целовала всё ниже, и отглаженные брюки уже были приспущены, когда она осторожно опустилась на одно колено. Он видел только её волосы – короткие непослушные пряди, выкрашенные в чёрный, сейчас чуть влажные на затылке. Он помнил их запах. Он прикрыл глаза, невольно представляя на месте красивой немолодой женщины со смазанной помадой на полных губах – ничем не примечательного себя.
Ему удалось уйти вовремя, но ноги не слушались – как едва проснувшегося и вскочившего слишком резко, его вело куда-то вбок. Он доплёлся до терминала с каталогами. Когда она нашла его в зале, уставившегося невидящим взглядом в тусклый книжный экран, она, без сомнения, обо всём догадалась. Не краснея и не оправдываясь, туманно объяснила что-то о том, что так было необходимо, чтобы помочь кому-то… которым угрожало что-то… что общее дело важнее личных пристрастий, что плата невелика. И что ему нужно об этом молчать. А глаза её, по-кошачьи переливчатые, при этом сочно блестели от удовлетворения случившимся.
Хорошо, что он приучился молчать и не слушать. Он и тогда промолчал, и её не задело его молчанием – она улыбалась ему после этого ещё доверительней прежнего.
А потом, на бесконечных ночных допросах, он ничего не рассказал – потому что тогда действительно почти ничего не расслышал.
Врезалось в память только одно:
– Хочешь жить – умей раздвигать ноги, – пояснила она тогда и почти с нежностью щёлкнула его, всё ещё ошалелого, по носу, как неразумного щенка.
Перед взлётом – первым этапом путешествия того, что от него осталось, на назначенный ему штрафборт – он так и не разглядел её под ночными прожекторами космопорта. И подумал о тех, с кем ему ещё предстояло встретиться – представителями самых разных рас, собранными со всех уголков, нор и болот колоний. Она называла таких не иначе как тварями и дикарями, тянущими раздувшуюся цивилизацию назад, во мрак звериных законов.
Но, может, они – не предадут?..
Забавно: всю сознательную жизнь любил фуррей и только сейчас написал что-то пушистое.)
Название: Течение
Автор: Mark Cain
Размер: драббл, 742 слова
Персонажи: Капеллан, ОЖП
Категория: фем
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: преканон; ксеноморфы; групповой секс, в котором возможен инцест, но все участники являются совершеннолетними
Дисклеймер: мир и персонажи принадлежат Субоши
Размещение: со ссылкой на автора
ЧитатьЛетом ручьи бурные и тёплые. Если лечь спиной на гладкие камни и развести задние лапы против течения – мелкие упругие волны будут сладко щекотать. С этого открытия, без подсказок, начинали многие, жмурясь и поджимая пальцы от удовольствия, думая, будто никто из старших их не видит.
Потом приходило время возни со сверстницами в тихих безопасных заводях, на покатых берегах с влажным песком, плотно утоптанным множеством маленьких лап. Когда обнаруживалось вдруг, что если случайно прижаться к чужому хвосту самым сокровенным местечком по-особенному тесно – под шкуркой сами собой пробегают мурашки, похожие на пенящийся водопад. Когда шумные бестолковые самцы с их грубыми играми ещё не вызывали ничего, кроме отвращения, но уже хотелось однажды повторить непрошеные ощущения наедине – неловко зажав лапой куда-то рвущийся из тела жар и потом с удивлением чувствуя влагу на ладони. Втянуть носом запах, лизнуть и понять: ты тоже, как ручей, проистекаешь своим собственным, ни на что не похожим секретом, тоже можешь оставить в природе свой след.
Юные самки взрослели все вместе, и вместе ждали того дня, в который можно будет выбрать отца своего будущего потомства. Тренировались, охотились в быстрых потоках, а после, отдыхая, льнули друг к другу блестящими гибкими телами и, закрывая глаза, просто забывали о том, что их связывало на суше – и что здесь, в воде, могло бы их разделить. Дружба, соперничество, родство, иерархия не имели значения там, где за них говорила их сущность, наделённая щедрой созидательной силой.
Она помнила свой первый раз – это было не страшно, это было ясно и легко, как отдаться знакомому течению и позволить ему поддерживать и нести тебя вперёд. Знать, что оно не оставит и не позволит наткнуться на острые камни. Её окружали те, кто желал, чтобы ей было так же хорошо, как и им – они тёрлись густой плотной шерстью, гладили коготками чувствительный загривок, скользили шершавым языком по краешку бархатного уха. И она, топорща подрагивающие усы, глубоко вдыхала пряную смесь чужих ароматов и тянулась ему навстречу – чтобы нырнуть с головой, как в летний поющий журчанием омут, в разомлевший от тепла живой клубок.
Она не знала и не интересовалась, кому принадлежала лапа, проскользнувшая ей тогда между бёдер, – явно не той же, что бережно трогала в тот момент языком её морду и губы. Помедлив мгновение, она открылась им всем – и замерла, почти не отвечая на поцелуй, изучавший её рот с невинным любопытством, когда чьи-то твёрдые кожаные подушечки пальцев вошли в её чуткое узкое лоно. И двигались в точности так, как сама она предпочитала, – да, все они здесь прошли через одни и те же мелкие воды, все были похожи, как близняшки, и теперь, на глубине, можно было доверять им, как себе самой.
Чуть позже она выгибала длинную спину и, загребая хвостом, старалась насаживаться на ритмично толкавшиеся пальцы, удерживать их, напрягая мышцы до дрожи, желая только, чтобы нежные стеночки пульсировали жаркими искрами чаще и дольше. Кто-то зубами прихватывал её сзади за шкирку, не дав захлебнуться, когда она, коротко вскрикнув, забилась. Ещё кого-то она потом обнимала, лёжа на линии прибоя, и они лениво и томно разминали друг другу мышцы, не заметив, как лапы переплелись, и встретились горячие, пухлые нижние губы в странном и будоражащем подобии поцелуя.
То, что могло происходить в разные дни, она запомнила, как один непрерывный поток с шумными порогами острого наслаждения – осязаемо текучее время, как тёмный мёд. Помнила прохладный нос, ткнувшийся в вульву, и язык, принявшийся увлечённо вылизывать каждую складочку плоти, и смешное пофыркивание при этом. Помнила, как сам собой приподнялся хвост бесстыдным приглашающим жестом, едва под него проникла ловкая лапа и надавила пальцем на туго сомкнутый вход. С ней делились всем, что умели – бескорыстно и щедро, и брали то, что она жаждала дарить в ответ. Этот круговорот тепла и ласки проходил сквозь неё, как река, и она уже не могла из него выйти.
Её родители были несколько обескуражены, когда она заявила, что не будет сходиться с самцами даже для продолжения рода. Она желала принадлежать не одной семье, а всему безграничному миру, созданному Богиней.
Жрица, обучавшая её, рассудила: когда любовь одной настолько велика, что ни один самец её не достоин, – значит, такой любви достойна только Богиня, и юная самка должна посвятить себя служению, чтобы научиться эту любовь направлять на благо.
Так река, начавшаяся в устье крошечного ручья, пробившегося сквозь камни, ширилась, увлекая её – и впадала в океан космоса, откуда не видно было родных берегов, где не было подруг, готовых поделиться своими теплом и силой. Но была память, и была любовь, которая текла сквозь неё, неуправляемая, свободная, дикая и порой жестокая, от уст Богини – к её творениям. Сквозь неё – как сквозь верное русло, порой не оставляя ни капли любви ей самой.