Кто о чём, а вшивый о бане.
Читаю и начинаю думать, что, возможно, самоотрицание - единственный путь, к которому современный мир подталкивает не только церковь, но и театр, который по природе своей на порядок древнее любой церкви. Не прошло и полгода, как я уже не раз и не два написал о тенденции саморазоблачения и саморазрушения в театре, стремящемся быть адекватным окружающей действительности, - тогда как и Маска, и, особенно, Чеховский фестиваль у меня ещё впереди.
Читаю с одной лишь поправкой - в деконструкции чисто формальных, весьма далёких от содержания, догм (табу и запретов) ещё по меньшей мере нет ничего плохого. Кнопка "Esc" зарыта в нежелании современного общества верить в условность как таковую - включающую в себя определённые пространство и время, определённых людей, предметы, действия и слова. В нежелании заключать договор с миром, отличающимся от их собственного, нежелании учить язык знаков, отличающийся от их повседневного языка. Непринятие, непонимание условий - и есть ситуация, когда некто заявляет в храме: "Так это ж у вас вино, а не кровь христова!" - или встаёт с места в театре: "Так это ж у вас не кровь, а клюквенный сок!"
Нам всегда казалось, что свойство принимать условия у человека в крови. Он рождается и начинает играть, и палка может стать куклой, камни - солдатами, а тряпка - щенком. Потом это умение помогает человеку включиться в пространство культуры и, особенно, искусства. А сейчас всё больше становится ясно, что это не так. Человек играющий - особый вид, к существованию в информационном мире плохо приспособленный. Мир становится всё более буквальным. Между иконографическим (необязательно культовым) изображением, в котором каждый цвет и каждая форма создаёт контекст, и картинкой мема - огромная пропасть. Мем считывается с пол-щелчка нейрона, а чтобы прочитать значение картины Брейгеля, нам, в отличие от его современников, необходимо постоять перед ней пять минут, предварительно прочитав толстую книжку. Время требует, чтобы человек вместо того, чтобы потратить его на восприятие одной картины, за то же время воспринял сотню картинок. Иначе отставание неизбежно.
Автор пишет, что однажды все храмы в цивилизованном мире станут музеями. Полагаю, примерно тогда же все театры превратятся в музеи. Но это не значит, что мы потеряем возможность видеть и анализировать проявления религиозной ментальности, духовности в культуре и искусстве вообще, - равно как и проявления театральности во всех сферах жизни.
А пока театр - порой с иронией, порой всерьёз - всё чаще выламывается из собственных границ, в которых зрителя уже не удержать, говоря: "Там ведь кровь - ненастоящая!"
Читаю и начинаю думать, что, возможно, самоотрицание - единственный путь, к которому современный мир подталкивает не только церковь, но и театр, который по природе своей на порядок древнее любой церкви. Не прошло и полгода, как я уже не раз и не два написал о тенденции саморазоблачения и саморазрушения в театре, стремящемся быть адекватным окружающей действительности, - тогда как и Маска, и, особенно, Чеховский фестиваль у меня ещё впереди.
Читаю с одной лишь поправкой - в деконструкции чисто формальных, весьма далёких от содержания, догм (табу и запретов) ещё по меньшей мере нет ничего плохого. Кнопка "Esc" зарыта в нежелании современного общества верить в условность как таковую - включающую в себя определённые пространство и время, определённых людей, предметы, действия и слова. В нежелании заключать договор с миром, отличающимся от их собственного, нежелании учить язык знаков, отличающийся от их повседневного языка. Непринятие, непонимание условий - и есть ситуация, когда некто заявляет в храме: "Так это ж у вас вино, а не кровь христова!" - или встаёт с места в театре: "Так это ж у вас не кровь, а клюквенный сок!"
Нам всегда казалось, что свойство принимать условия у человека в крови. Он рождается и начинает играть, и палка может стать куклой, камни - солдатами, а тряпка - щенком. Потом это умение помогает человеку включиться в пространство культуры и, особенно, искусства. А сейчас всё больше становится ясно, что это не так. Человек играющий - особый вид, к существованию в информационном мире плохо приспособленный. Мир становится всё более буквальным. Между иконографическим (необязательно культовым) изображением, в котором каждый цвет и каждая форма создаёт контекст, и картинкой мема - огромная пропасть. Мем считывается с пол-щелчка нейрона, а чтобы прочитать значение картины Брейгеля, нам, в отличие от его современников, необходимо постоять перед ней пять минут, предварительно прочитав толстую книжку. Время требует, чтобы человек вместо того, чтобы потратить его на восприятие одной картины, за то же время воспринял сотню картинок. Иначе отставание неизбежно.
Автор пишет, что однажды все храмы в цивилизованном мире станут музеями. Полагаю, примерно тогда же все театры превратятся в музеи. Но это не значит, что мы потеряем возможность видеть и анализировать проявления религиозной ментальности, духовности в культуре и искусстве вообще, - равно как и проявления театральности во всех сферах жизни.
А пока театр - порой с иронией, порой всерьёз - всё чаще выламывается из собственных границ, в которых зрителя уже не удержать, говоря: "Там ведь кровь - ненастоящая!"