Мы не созданы править -
Нам назначено хранить.
Наша древняя память
Не способна позабыть:
Космы седы от боли,
А душа - от прожитых лет...
Кто останется помнить,
Если мы покинем свет?!
(с) Пангур Бан - Краснобокие суда

Катбад. Отчёт отперсонажный. Возможны нарушения хронологического порядка, ворнинг на смерть персонажа (но не совсем). Часть II- Я прошу богов снять проклятие с этого существа, и вернуть ей память, - сказал я, преклонив колени перед алтарём. - И слово высокого короля будет тому порукой.
- Все ли сейчас здесь из тех, кто может снять твоё проклятие? - спросил дух у птицы.
- Я помню много имён, слишком много имён, - отвечала она.
- Вспомни, что случилось с тобой, - велел дух.
- Я... помню! Король королей не благословил меня, и потому я стала такой. Без благословения короля королей ничего не исправить!
- Должно быть, это случилось давно, - неуверенно произнёс Кайрпре. - И того короля, который должен был это сделать, уже нет.
- Высокий король - это не человек, который рождается и умирает, - сказал я. - Это тот, кто вечно хранит землю Эрин. И сейчас король королей - это ты.
- Тогда я сделаю это.
Птица опустилась перед ним, склонив голову, и Кайрпре, протянув руку, благословил её, а я успел подумать, что вижу первое деяние высокого короля, и об этом деянии можно будет слагать легенды и рассказывать их по всей земле Эрин.
Чёрные крылья упали как плащ, упала чёрная птичья голова с тяжёлым клювом. Перед нами сидела девушка, растерянно и испуганно оглядываясь.
- Где я? Кто вы?..
- Как твоё имя? - спросил я, пытаясь всмотреться в её лицо.
- Лиан, - произнесла она еле слышно.
- Как?.. - я сам недавно говорил, что птица может быть моей сестрой, но оказался не готов столкнуться с невозможным, с тем, на что давно перестал надеяться.
- Где мой брат, Катбад? Он жив?
- Я здесь, - ответил я. - Это я, Катбад, твой брат.
Лиан охнула и взглянула на меня, также не веря.
- Да, я стал стар, - улыбнулся я. А Лиан, которую я помнил совсем юной, стала только красивее. Мы обнялись.
- Ох, Катбад!.. У тебя всё хорошо?
- Я родил сыновей, вырастил внуков, двоих внуков похоронил... Да, у меня всё хорошо. Я на своём месте. Но что же с тобой было? Я верил, что ты жива, но думал, что ты за пределами земли Эрин, а эти земли я не мог покинуть без присмотра. Я был глуп и не понимал, что "не ступать по земле" может означать "летать над землёй", а ты всё это время была так близко...
- Я была под Холмами, у сидов, - отвечала Лиан. - Когда ты был ранен, я пришла к ним за лекарством для тебя, но должна была после у них остаться и служить им. И я не знаю, окончен ли уже срок моей службы...
- Наверняка окончен, столько лет прошло, - успокоил её я. - Но я поговорю с сидами и попрошу их отпустить тебя.
- Катбад... это ты снял с меня проклятие?
- Это высокий король Кайрпре, - указал я на молодого короля. - Я лишь привёл тебя сюда. Прости, что так поздно.
Лиан склонилась перед королём, но он поднял её, и мы вышли из священной рощи. Меня уже ждали и наперебой спрашивали, что это за девушка, и я отвечал, что это моя сестра была заколдованной птицей. Я и Кайрпре подошли к Мирддину и Миранну. Миранн прощался: сидам полюбились его песни, и он уходил вместе с ними в Холмы. Так Мирддин оставался при Кайрпре единственным друидом-советником.
Лиан хотела, чтобы я представил ей её племянников, моих сыновей и внуков, - но меня уже звали со всех сторон.
- У тебя много дел, - склонила она голову понимающе.
- О да! Хлопотный сегодня день, когда все собрались в Таре.
- Я позабочусь о твоей сестре, - сказал Кайрпре, беря её за руку и провожая к столу.
- Спасибо тебе, мой король!
И я отошёл поговорить с римским толмачом, тем самым, что показался мне уроженцем Эрин.
- Ты помнишь меня? - спросил он.
- Нет.
- Конечно, не помнишь. Я был тогда ребёнком. Моя деревня сгорела, я один выжил. Скажи, почему друиды не пришли на помощь? Почему не спасли меня?
- А они должны были?.. - удивился я. - Друиды никого не спасают.
- Что же тогда они делают? Где тогда справедливость?
- Справедливость в том, что многие деревни горят, не одна твоя. Многие люди погибают. Воины ходят в походы за добычей, когда-то я и сам был таким воином, убивал людей и сжигал дома. Если бы не было бедствий, мы все жили бы в волшебном краю, вкушая лишь плоды наслаждений! Но бедствия случаются, такова воля богов.
- И кто меня защитит? Если даже боги не защитили меня!
- И боги не должны тебя защищать! Сейчас ты не малый ребёнок, ты мужчина, ты можешь защитить себя сам. И если боги увидят, что ты достоин их помощи, - только тогда они помогут тебе.
- Но это несправедливо! - настаивал он. - Почему другие получают всё? Почему у них всё хорошо, и они становятся королями, и только я один страдаю?..
- Не ты один страдаешь, страдают все люди! А короли страдают более всех, поскольку на них лежит ответственность за их людей. Но лишения закаляют их, а не делают слабыми.
Меня позвал Найси, и я отделался от бывшего ирландца, а ныне римского беглеца:
- Вот мой совет тебе: не ной и не ищи, кто мог бы о тебе позаботиться, а позаботься о себе сам, и тогда боги примут тебя!
У слабых людей - слабые боги... В Рим приходили те, кто хотел, чтобы их защитили? Чтобы цезарь сказал им, что делать, и поставил служить себе в безопасное место? Но достойное место не может быть безопасным.
- Дед, я прошу у тебя разрешения на поединок с Конхобаром, - сказал Найси. Я вздохнул:
- Вот почему после того, как вернулся к жизни, ты ведёшь себя так, словно хочешь лишиться головы как можно скорее?..
- Но я ведь воин, дед. И наша распря должна прекратиться, иначе она так и будет длиться. Разреши решить наш спор мечом, дай благословение!
- Ты прав, - признал я. - Благословляю тебя.
Найси ушёл, и я хотел последовать за ним, хоть и тяжело мне было бы смотреть, как мой сын, пусть и вероломный, и мой внук, потерянный и лишь недавно вновь обретённый, станут убивать друг друга. Но вдруг, остановившись посреди Медовых покоев, я почувствовал, что что-то изменилось, глубоко и бесповоротно, - в мире, во мне, во всём и во всех. Это было больше, чем ослепнуть: я не ощущал более силы, что давали боги, не ощущал присутствия самих богов. Туата де Дананн и сиды ушли в Холмы, и Холмы за ними закрылись, - мы остались одни. Никто нас более не слышал.
И в то же время я увидел, что среди нас появился чужой бог. Он скрывался под личиной вождя римской миссии, а теперь воплотился, как будто земля Тары была его землёй. А его явление могло значить лишь одно: кто-то из людей Эрин, кто-то обладающий властью, поверил ему, присягнул ему, предав свою землю, своих богов и свой народ, и призвал его, и дал ему силу.
- Кто?!.. - сказал я лишь одно, воздев голову к небесам и не ожидая, что мне ответят.
Но чужой бог приблизился ко мне, склонился, прошипев:
- Ты хочешь знать, кто?
- Да, хочу.
- Кайрпре, - сказал он, указав рукой мне за спину.
Не может быть, чтобы высокий король отрёкся от Эрин. Но чужого бога слышали многие, и я обернулся к Кайрпре, застывшему в изумлении, спрашивая:
- Объясни, зачем ты сделал это?..
- Я этого не делал! - возразил Кайрпре. - Я в первый раз его вижу. Я не присягал ему, я верю нашим богам.
- А я верю тебе, - кивнул я.
- Я тоже верю нашему королю, а не какому-то там пришлому богу, - поддержал Мирддин.
В общей тишине и смятении я услышал слова Конхобара, собирающегося на поединок:
- Пусть боги увидят, кто прав, кто виноват!
- Боги не увидят, Конхобар, - сказал я, подходя к нему. - Я не знаю, что произошло, но боги сейчас не слышат нас. Стоит отложить поединок до тех пор, пока они не вернутся.
- Я не хочу откладывать, - возразил Конхобар.
Тогда я обратился ко всем, кто оставался в пиршественном зале и мог меня слышать:
- Нам следует всем войти в священную рощу и просить наших богов вернуться.
Я не дожидался бы окончания поединка, но из соседнего зала раздались крики, и следом за Кайрпре и остальными я направился взглянуть. Конхобар, сражённый, лежал на земле, а Найси стоял над ним с обнажённым окровавленным мечом.
- Так умри же, - изрёк Найси и вонзил меч в грудь своего недруга.
Я не сомневался, что клинок вошёл прямо в сердце, - я знал этот скрежет металла о рёбра и сочный звук пропарываемого мяса. Однако Конхобар не умер: он продолжал, смеясь, говорить с Найси и подначивать его.
- Да что ж ты всё никак не сдохнешь?!.. - воскликнул Найси, взмахнул мечом и отсёк ему голову.
Тут Лиан появилась за моей спиной:
- Могу ли я чем-то помочь?
- Тут уже ничем не поможешь, - ответил я, - если только ты не умеешь излечивать отрубленную голову.
Но случилось то, чего никогда не случалось прежде: голова приросла обратно. Конхобар лежал, не живой, но и не мёртвый, а Найси злился всё сильнее. Он хотел было порубить Конхобара на куски, но со всех сторон ему сказали, что это недостойно, и он отступился. Я вышел вперёд и взглянул на Конхобара. Вокруг него была лужа крови, но раны затягивались на глазах.
- Что, отец, тебе, небось, тоже радостно это видеть? - спросил он.
- Нет, - покачал головой я. - Мне вовсе не радостно видеть тебя таким.
Я предположил, что Конхобар потому не может достойно умереть, что боги ушли, и некому стало принять его дух и сопроводить в чертоги мёртвых. Я вновь призвал всех как можно скорей идти в священную рощу и вынужден был оставить Конхобара. Кайрпре шёл со мной, торопя и подбадривая людей, и я крикнул:
- Следуйте за своим королём!
И все гости Тары оказались под сводами священной рощи. Кайрпре и я преклонили колена перед алтарным камнем. Я обратился к духу рощи, и он ответил мне:
- Чего ты хочешь, Катбад?
- Я хочу, чтобы наши боги услышали нас, вернулись и вновь защищали землю Эрин.
- Твоих богов здесь нет, Катбад, - был ответ.
- Скажи, как это исправить? Как изгнать пришлого бога?
- Ваши боги ушли, и вы, люди, сами сделали для этого многое, - говорил дух. - Разве вы, дети Миля, не пришли войной на эту землю и не изгнали с неё туата де Даннан и сидов, сделав её своей?..
Я слушал молча, хотя внутри меня скреблось ощущение несправедливости. Мы давно уже не были чужаками на земле Эрин. Да, дети отвечают за деяния своих отцов, - но разве недостаточно мы искупили обиды, нанесённые предками хозяевам этой земли?..
- Значит, такова судьба, и даже богам не под силу изменить её? - спросил я.
Говорил не я один: и Кайрпре, и другие голоса предлагали, спрашивали, просили. Но почему-то голос духа я слышал так ясно и чётко, как никогда прежде.
- Боги не умерли и не исчезли, - произнёс дух. - Они вернулись туда, откуда пришли когда-то: в свой дом, в бессмертные земли. Они не нуждаются в вашей помощи.
- Я понял, - ответил я тогда. - Если боги теперь там, где им хорошо, то иного мне знать не нужно. Спасибо тебе, дух.
Я почувствовал, как дух исчез, - и почувствовал, что теперь он был свободен. Я поднялся, опираясь о посох, и обратился к тем, кто стоял в полумраке под кронами рощи.
- Боги сделали свой выбор, и мы не вправе требовать от них изменить его. Теперь всё, что нам остаётся, - хранить Эрин и оставаться достойными нашей земли и наших богов. Мы должны будем помнить их, и рассказывать нашим детям о том, как наши боги ходили среди нас и сражались вместе с нами, и передавать нашим внукам наши законы и обычаи. Ничто не кончено, всё продолжится, и это в наших руках. Да здравствует Эрин!
Несколько голосов подхватили мои слова. Ещё не так давно я был слаб: лишившись силы, что позволяла мне вызывать дождь или выращивать лес за минуты, я ничего не мог противопоставить чужому богу, - мои силы были силами старого человека, для которого его посох вскоре сделается тяжёл. А теперь я чувствовал, что сила, стоящая за мной, велика и превышает силу многих героев: все люди Эрин стояли за мной, и за своим королём, и каждый из них стоил сотен римских легионов, разучившихся решать собственной волей. И дух словно прикоснулся ко мне на прощание, вселив надежду сродни прозрению, - знание о том, что как мы не забудем богов, так и боги не забудут Эрин.
Люди один за другим выходили из рощи, и кто-то подле меня, скрытый сумерками, спросил:
- И что же, это конец?
- Это только начало, - возразил я воодушевлённо. - Раньше боги направляли нас, теперь же мы можем двигаться сами. Мы должны быть благодарны богам за то, что они помогали нам, подсказывали нам, учили нас, - но мы выросли, и пора показать, что мы достойны этих уроков.
Я слышал, что голоса духов в роще смолкли. Остались лишь голоса птиц и шорох ветра. Выйдя из-под сени деревьев, я почувствовал себя очень уставшим, но ничего не боялся: ни римлян, ни их богов. Первым на глаза мне попался Конхобар, стоящий на ногах как ни в чём не бывало, - и я спросил его только:
- Ты в порядке?
- Да, отец, я в порядке, - ответил он самодовольно.
- Вот и хорошо, - ответил я.
Затем ко мне подошла Лиан и спросила:
- Меня не было столько лет. Нашего старого дома больше нет?
- Не знаю. Я покинул его и странствовал.
- Ты жил в роще? Но где же теперь ты будешь жить, если рощи больше нет?
- В роще нет больше духов, - поправил я. - Но это не значит, что она перестанет быть моим домом.
- Но где-то нужно быть мне, - и она сказала, что сразу двое наших родичей пригласили её жить при дворах своих королей. Кухулин предлагал ей двор Конхобара, но она понимала, что там может быть неспокойно; Найси предлагал ей двор Кайрпре, и она хотела выбрать его.
- Решать тебе, - сказал я. - Но если ты останешься при дворе высокого короля, я более всего буду за тебя спокоен.
И, наконец, я подошёл к своему ученику Мирддину.
- Как ты думаешь, боги ещё вернутся? - спросил он. - Я думаю, что вернутся.
- Как знать, - я с улыбкой пожал плечами. - Быть может, и вернутся, ведь это их земля. Когда-нибудь очень нескоро, когда нас уже не будет в живых, - для них пролетят дни, а для людей могут пролететь годы, столетия...
- А друиды будут? Через сотни лет?
- Думаю, будут. Конечно, они уже не будут колдовать, гадать и предсказывать судьбу, они будут непохожи на нас, и называть их могут иначе. Но они будут рассказывать людям о богах и героях, слагать стихи и петь песни, - а это самое главное, чтобы Эрин оставалась Эрин.

Жалею о двух вещах: во-первых, что так и не случилось магического поединка (с кем бы, зачем бы?..), а я нежно люблю играть в Метаморфозы Талиесина, мне вечно не хватает готовых поиграть людей. Во-вторых, что так и не случилось кровавой жертвы Потому что, ну, для языческого менталитета кровавые жертвы - это нормально, и Катбад осуждал Курои не за то, что тот собирался принести в жертву своего сына, а за то, что между памятью и силой тот выбрал силу. А для Катбада не было хуже проклятия, чем забыть своих, - это равносильно изгнанию, а изгнание страшнее смерти.
Ну и жалею, конечно, что из еды ничего не попробовал, кроме оладушка, и даже не знал, кто готовил, - а аутентичные кухня и посуда всё-таки дают плюс к игре.

БлагодарностиСпасибо мастерам за любимый мир, за повод перечитать Уладский цикл и не только, за годные материалы к игре, за роль и историю. С вами хорошо и я хочу ещё! Только если, гипотетически, будет третий прогон, - хочу куда-нибудь к феям. Чтобы не работать, а развлекаться Хотя понимаю, что и у фей были свои проблемы, и что немало проблем даже прошло мимо меня (фух)). Игра была очень насыщенной, возможно - даже слишком насыщенной для столь короткого тайминга, но - всегда говорю, что не доиграть - лучше, чем заскучать и ждать финала с нетерпением. Отдельное спасибо - за систему гейсов! Как-то я подзабыл о том, что одно из назначений гейса - противовес, и теперь хочу ввести это дополнение в свои игры по феям.
Спасибо игротехам рощи - театр теней был очень атмосферен! Правда, из-за музыки духа было порой совершенно не слышно, так что с каждым разом я всё ближе придвигался ко входу в лабиринт, чтобы расслышать лучше
Спасибо соигрокам!
Спасибо моим родичам - за то, что играли со мной: в случае с незнакомыми игроками это приятная редкость. Конхобару - за моё позорище, теперь бессмертное. Найси - за хорошего внука с головой на плечах (шутки про голову никогда не устареют). Кухулину - за то, что был настоящим Кухулином: почтительный сын, верный воин, понимающий в обычаях, но, к сожалению, сначала делает, потом думает... но хорошо, что ушёл в Дикую Охоту (в самом деле, где ещё быть Псу)). Там думать не придётся, а достойный воин не заскучает.
Спасибо моему ученику Мирддину - за уверенность и разумность, за умение прислушиваться, но и от своего мнения не отказываться. Катбад с лёгким сердцем доверяет Мирддину высокого короля - и доверит Эрин, когда придёт время. А как будущий Мерлин доживёт до возвращения туата де Дананн... ну кто ж его знает - может, застрянет в замке Фата Морганы?..
Спасибо Кайрпре - мальчик-который-вынул был прекрасен! Пока ему немного не хватает уверенности, но это пройдёт, а главное - любовь к Эрин и готовность её защищать - в нём есть.
Спасибо Дёгред за великолепную Медб - вот ещё один столп Эрин, который ничто не сломит и не свалит. Очень много восхищения.
Спасибо Курои - шикарный отыгрыш безумного чернокнижника, хотя канонного Курои я бы в последнюю очередь представил в таком образе. Но игры тем и хороши, что дают нам неожиданные трактовки и неожиданное развитие событий.
Спасибо Миранну, Грейн и другим, с кем довелось обсуждать наши обычаи и наше будущее.
Спасибо туата де Дананн и прочей Дикой Охоте, с кем вообще не удалось повзаимодействовать, о чём страшно жалею Хотя помешать Лианнан трахацца - это ачивка!
Спасибо римлянам - дорогие враги, вас было очень удобно и вкусно презирать! Самовлюблённый Марс, жалкий Марий и кроткий как агнец писец - были максимально чужды Катбаду, хоть он и искренне старался быть вежливым, понимающим и готовым к миру. Увы, если Рим хочет видеть людей Эрин своим плебсом - войны не избежать.

После игры, стоило переобуться из туфель в кроссовки, стопы так свело, что я еле ковылял - видимо, кроссовки теснее, а я всю игру провёл на ногах.
О прочем пожизнёвом-субботнем я уже писал, фото с игры воспоследуют :3

@темы: радио Marcus FM, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты

То, что я не мог заснуть, после эксперимента с Новопасситом сменилось тем, что я теперь всё время хочу спать. Я проспал половину понедельника, а потом сел пересматривать Тайну Келлс (под это дело закончилась уже вторая шоколадка). Во вторник вечером заходила Мориэль поговорить с Птахой за игры, я не подслушивал, но и не работал тоже, потому что было влом. В общем, немудрено, что меня теперь дедлайн грызёт за хвост. ПонытьНовопассит тут, конечно, не виноват (и овец считать всё-таки приходится), - скорее, стадия тревожности последовательно перешла в ту стадию, когда я физически не могу работать и в целом не могу ничего, а приходится. Туплю, отвлекаюсь, потом отвлекаюсь от того, на что отвлекаюсь... Оно понятно, что все мы устали за последний месяц, последний год, последнюю жизнь, - но скорей бы уже каникулы.

Что ещё у меня хорошего? Не нашёл второй носок с авокадо и второй носок с киви и решил, что оставшиеся теперь будут парой.
Подсадил матушку на Чароита - она взяла у меня почитать сначала один сборник стихов, затем другой. Уже вернула и кое-что выучила наизусть.

Сегодня выполз на очередную лекцию Эйрле по органической химии (на самом деле, к органике мы пока только подбираемся через азы), предварительно поймавшись с Эйтном на Китае. Кроме меня собрались в Ваби послушать про межполовые межатомные связи Ри, Шер и Инги. У атомов всё как у людей: стремятся уравновесить свою природу(тм) союзом с ближним, при чрезмерном сближении происходит отторжение, а чем больше между ними общего - тем крепче связь. Осознаю кривизну воды как первопричину кривизны бытия Эйрле уруру, это всё неизменно познавательно!

WolvdenПеревёл стаю в тайгу.
Наследник вожака набирается опыта - разведывал сначала пустыню, теперь болото.
Вожак обзавёлся первым шрамом после схватки с пумой. Хочу ещё.
Мой производитель сходил налево, теперь в чьей-то стае растут двое его щенков. Симпатичные пацаны, вырастут - похвастаюсь.
Психанул(тм) и выкупил случайно увиденную в чужой стае годовалую самку титанового окраса. Она была голодная, в течке и очень красивая. В графе клички стояло название окраса, поэтому я изменил окончание и переименовал её в Титанию, в честь королевы фей. Свёл её со своим производителем (его, кстати, переименовал из Чернильницы в Чернильное сердце, люблю эту серию книжек), из-за её низкой фертильности не получилось забеременеть с первой вязки, я купил ей специальный цветочек... В общем, кучу серебряных шишек на неё угрохал и сижу довольный.
Вырос Хоук, сын Ханимун:

Саму Ханимун я свёл с волком такого же, как у неё, золотарникового окраса по кличке Нокс. Всё ж таки хотелось этот окрас сохранить и именно в потомках.

Родилось трое волчат: самец и самка окраса перекати-поле, которых неожиданно весьма красит красный агути, и две золотарниковые самки. Хочу оставить двух самок: одну окраса перекати-поле по кличке Кумкват - образовать пару с наследником вожака (зелёный волк и оранжевая волчица - идеально)), одну золотарниковую, словно светящуюся, - на смену стареющей матери, и тоже сделать нянькой. Да, я сентиментален и ролеплею даже в тамагочи...

Адвент-дайджестНомер 22 - арома-палочки. Индийские Саратхи, фэншуйного элемента Земля. Я придирчив к благовониям, у них нередко бывают слишком резкие запахи, но эти... мне хочется нюхать! Аромат очень лёгкий и свежий. Осталось откопать нашу подставку для палочек и испытать их в деле.
Номер 23 - зелёная свечка-таблетка, явный хэндмейд, пахнущая как "Доктор Мом", и пакетик китайского чая с локвой (японской мушмулой) - той самой, которую трескают во всех новеллах. Когда я прочитал это на упаковке, Птаха испугалась было, что я читаю иероглифы Но нет, про локву я прочитал на английском, хотя иероглиф "чай" уже распознаю.
Номер 24 - ещё одна мини-свечка, розовая, с запахом бубль-гум, и подвеска в виде далиански-текучих часов цвета состаренной бронзы, поистине волшебная.
И сегодняшний подарок - акварельный планшет Palazzo. Неименной, а снова как будто именной: Птаха рисует именно в таких блокнотах, я даже обложку "Старый Таллин" узнал, так что без дела он точно не залежится!
Подарки продолжатся до 31-го. А всем, кто празднует этой ночью, - счастливого Рождества!

@темы: moments of life, friendship is magic, матерь драконов, отец волков

Прочитал вчера зум-лекцию (мой аншлаг - четыре человека)) про догрибоедовскую комедию в целом и Крылова в частности. Может, для театрального процесса как такового вся его биография и не важна, но она слишком огнищна, чтобы её не поведать. Порой кажется, что Крылова-"диссидента" нарочно заметают под ковёр с удобным образом благодушного "дедушки Крылова".
Поскольку в лекциях я не матерюсь, положу тут в качестве затравки один эпизод, с которого не устаю радоваться - очень уж он... медоедский

О том, что "Да, Тёмный Властелин!" придумал Крылов. Осторожно: нецензурно!Был у Крылова журнал (недолго) "Почта духов".
В котором он печатал типа письма от гномов и эльфов волшебнику о том, как всё неоч.
В духе "О волшебник Маликульмульк, пока ты ебёшь своих фаворитов на атласных простынях, у нас тут в провинции один чиновник работает в три смены и скоро сдохнет".
Что было как бы НАМЁКОМ.
Но в случае чего всегда можно было сказать: с чего вы взяли, что я о нашей богоданной императрице и её подданных пишу? Это всё о гномах и эльфах.
Гномах.и.эльфах.
И Екатерина такая: бля, отправить человека в ссылку за гномиков каких-то ебучих - оборжутся все.
Пришлось ей отправить Крылова в отпуск за границу.
За счёт государства.
Крылов, что характерно, за границу съездил. Вернулся с магнитиками. И открыл новый журнал.

Спок - это "я не квыса, я павук". Крысное и мышноеВместо того, чтобы перелезть из гамака на полку и спуститься по трубе, - перекувыркивается на нижнюю сторону гамака, повисает, вцепившись всеми четырьмя лапами, а потом лапы разжимаются, и Спок приземляется жопкой в мою подставленную ладонь. К счастью, он делает это, только когда я открываю клетку - потому что знает, что я поймаю, а также, я уверен, потому что хочет оказаться в моей ладони и не слезать с неё. (Но всё равно - страховочный гамак должен работать не так!..))
А новое колесо Позорища уже скрЫпит. Придётся смазать его маслом, что сделает его не только полезным, но и вкусным - и Конрад сожрёт его так же, как предыдущее...

Подарок девятнадцатого дня адвента - радужный мармелад!"Радужный мармелад"! В упаковке с розовым бантиком. Правда, мармелад вовсе не всех цветов радуги, а двух - перламутрово-белого и розового, круглый и очень похожий на жемчужины (глиттер-краситель делает своё дело)). Но главное - он очень вкусный, с разнообразными ароматизаторами, и даже веганский, ибо на пектине. То есть был вкусный...) Да здравствует сладкая жизнь!
А двадцатый день принёс носки - и не просто носки!и снова не просто носки, а офигеть какие классные носки с автопортретом... какого-то бородатого художника. К своему стыду, не могу вспомнить, какого: все Веласкесы-Рубенсы хорошо узнаваемы, а этот больно нейтральный. А вместе с носками - чудесный связанный кубышками чай. Нужно найти посудину, в которой он сможет распуститься!

На ночь вчера хряпнул Новопассита, чтобы выспаться перед игрой. Не вопрос - выспался, но есть у меня ощущение, что действует он до сих пор: на игре я бегал (хотя был спокоен как скала)), а стоило игре закончиться, как меня начало срубать на ходу (вероятно, упало давление). Я приехал домой, где сидели Птаха с Агатой, упал на диван, думая, что подремлю под их разговоры... а потом во сне всерьёз задался вопросом, почему я заснул дома, а проснулся снова на игре.
Как это было?То есть это было так: во сне я проснулся в помещении игры, встал, говорил с людьми, кто-то собирался уезжать, кто-то - оставаться до утра. Я подумал, как же мне впадлу снова тащиться по снегу до остановки, ждать автобуса, и не остаться ли мне тоже... После чего подумал, что раз я уже тащился по снегу, то меня не должно быть здесь! Я последовательно вспомнил, что автобуса я дождался, а не вернулся назад; что автобус довёз меня до метро, а не описал круг, чтобы привезти меня обратно в Холмы; и что на метро я доехал куда надо, и более того - вошёл в квартиру, поздоровался с Агатой, лёг на диван!.. А проснуться всё никак не получалось, и только когда во сне я решил написать Птахе сообщение "Какого чёрта я заснул дома, а проснулся на игре?" - я осознал всю абсурдность происходящего (едва ли Птаха и Агата магическим ритуалом закинули бы меня на другой конец города)) и проснулся по-настоящему.
Не люблю ложные пробуждения, но ещё больше не люблю, когда для того, чтобы выйти из сна, нужно приложить немалые усилия. Неприятное ощущение, что тебя не хочет отпускать. Пожалуй, буду пить таблетки по половинке...
А игра была хороша и я был молодец (мне так кажется)), отчёт воспоследует.

@темы: moments of life, поржать и убежать, moments of dream, это крыса и ей не стыдно, mice liberation, лик.без

@темы: это крыса и ей не стыдно, осьминоги выходят в открытый космос

Четырнадцатый день адвента принёс мешочек сушёной клюквы - развесистой! - и ещё один синий ёлочный шарик. Птаха с каждого захода в Ашан приносит немного новогодних украшений - гирлянду или шарики. Синий и золотой - цвета сезона: сияо по-прежнему должно сиять.
Пятнадцатый адвент-подарок - свеча. Красная (Крабат-фандом поймёт: у каждого Мастера должна быть красная свеча)). То, что нужно в тёмное время года. Хотя декабрь выдался не таким уж тёмным: то солнечным, то снежным. Если бы только этот снег так быстро не таял...
Хвастаюсь дальше!А в шестнадцатом оказалась маленькая упаковка маршмеллоу - в самый раз для этой кофейни. То есть до игры пачка, конечно, не доживёт... А я всерьёз думаю о том, где найти веганские маршмеллоу.
И в сегодняшнем семнадцатом - носки с авокадо-котом! Avocat! Как уже сказала Птаха, рандомные подарки - как будто адресные. До моих прежних носков с авокадо как раз добрался непарный носкожор: не могу найти второй из них.
И так зримо декабрь перевалил за половину. Сколько всего не сделано, и сколько предстоит не сделать!..

WolvdenПоследний помёт, о котором я упоминал, - от выросшей Июнь (тоже не стал менять имя, когда покупал). У неё пепельный окрас, и она - моя робкая попытка в мерль в стае (у неё тёмно-коричневые "заплатки"). На Вулвдене мерль очень популярен, но многие производители с мерлем из-за резкого контраста (белый мерль на рыжем, чёрный на светлом) выглядят аляповато и неестественно. Отец - Селки, окраса сирень, за его счёт я хотел выйти на окрасы голубого спектра. К тому же они просто гармонично смотрятся вместе:

На эту вязку я возлагал большие ожидания, но оправдались они лишь отчасти. Родилось четверо щенков. Голубая девочка с почти незаметным серым агути - можно купить голубую самку и с большим количеством маркировок, но эта своя, так что оставил (и применил к ней выпавшую в качестве подарка за месяц в игре рандомную маркировку). Самец-коротышка неизбежного говлитового окраса, с симпатичным сочетанием серого агути и белого дилюта. Крупный самец тёмно-серого окраса с медовыми маркировками. И самец скарнового окраса, с семью маркировками, вполне удачный. В общем, надеюсь, что троица благополучно пристроится, как подрастёт.

Наехал сегодня к Аркадию. Был накормлен бататом, теперь знаю, что это за зверь (нечто среднее между картохой, тыквой и морковью - сытно, вкусно, с соусом карри вообще зашибись). Навестил - уже могу говорить об этом не спойлеря - кукольных Вольфа и Грифа. Невозможно прекрасны, не могу не орать об этом!Невозможно прекрасны, не могу не орать об этом!
(с)хвалить автора туть
Показал следующий фильм Озпетека (не уверен даже, что Птахе его показывал) - Magnifica Presenza, оно же - В присутствии великолепия. Немного слов о
Для меня это в первую очередь фильм о театре и о том, за что я его люблю. О том, что если поверить ("Я в себя верю - как после этого не верить в привидений?"), можно переписать историю, и труппа сыграет свою премьеру, не состоявшуюся больше полувека назад. Даже если эта история - только в твоей голове. Особенно если эта история - только в твоей голове, потому что истории нужно отпускать, рано или поздно. Это также и грустный фильм - как всегда у Озпетека, красивый и светлый, но грустный - о парне, жившем в мире фантазий, который выдумал себе несуществующий роман и чьё хобби с коллекцией наклеек разделяли только его воображаемые друзья, - но всё же мне кажется, что для него всё только начинается.
...В следующий раз смотрим что-нибудь менее душераздирающее
Уруру Аркадию, выбираться к людям посреди декабрьской гонки мне очень нужно!

@темы: friendship is magic, кина не будет, електричество кончилось, гнездование пернатых, кукла для наследника, внимание, пандемическая тревога, матерь драконов, отец волков

Добиралово от театра до игры я рассчитывал долго, опираясь на разные мнения. Такси отпало не столько потому, что в таком случае спектакль вышел бы совсем уж золотым, сколько из-за пробок. Трамвай до ВДНХ шёл дольше, чем метро. Так что на метро я и поехал. А на ВДНХ столкнулся с тем, что карту маршрутка не принимала - "только перевод", а налички у меня не было. Я предложил водителю перевести через третьи руки; "дойдёт перевод - тогда поедем", был ответ. Я стал звонить Птахе, потом Вере. Пока я сидел и ждал, когда свершится оплата, любуясь большим жёлтым плакатом в салоне "терминал не работает - проезд бесплатно", в маршрутку сунулся парень с вопросом, действует ли карта. Услышав, что нет, он развернулся и ушёл. Водитель посигналил ему, вернул и сказал "садись, всё равно салон пустой". А что, так можно было...
Под мостом, как каждый год, снова устанавливали большие фигуры белых медведей. Установка шла по частям, так что я увидел Туунбака-без-головы
Доехал - больше чем с полуторачасовым, наверное, опозданием от заявленного старта игры, но, вроде, пропустив не слишком многое. Немного доигрового-персонажного

Когда до игры думал о безрадостных перспективах Бруно - вспоминал, конечно, финал игры Дикты с припевом "нас ищет Инквизиция". Хочу верить (и твёрдо верю - кто мне запретит), что у Николауса всё хорошо и до их с Гюнтером маленькой аптеки длинные руки Инквизиции не дотянутся. А когда вбежал в Дружбу и, переодеваясь, выслушал мастерскую вводную о том, что тут в Рейне лодки тонут, - испытал непередаваемые вьетнамские флэшбэки Николаус, конечно, не_утонул не в Рейне, а в Дунае, и века эдак на полтора позже, но совпадение осталось совпадением - и схожую историю с более плачевным концом я в россказни Бруно включил. Также, импровизируя, придумал утопившуюся девицу - и случайно попал пальцем в небо...

Бруно Хоффмайер, отчёт отперсонажный. Ворнинг: местами матерно!Надежды мирно перезимовать в Кёльне не оправдались, когда Гессе изволили заскучать и вцепиться, как кошка в фантик, в жалобу из одного из окрестных селений на то, что в Рейне-де тонут лодки (Керн склонен был считать, что это разбойники и дело светских властей). Сейчас, как встал лёд, чтобы утонуть в Рейне, требовалось приложить немалые усилия, но Гессе всё равно понесло проверять обстановку. Мне он велел прошерстить архивы на предмет более ранних упоминаний крушения лодок и догнать его, как закончу, в местном трактире. Погода для поездок была омерзительна, но сие обстоятельство Курта не только не останавливало, но и милосердия, как обычно, в нём не пробуждало. Проще говоря, пришлось ехать.
Найти трактир было нетрудно: на нём сходилось сразу несколько дорог. Оттого же в этакую метель постояльцев, благоразумно решивших её переждать, в трактире было много. Войдя и поздоровавшись, я огляделся и выцепил взглядом фигуру Гессе - самую тёмную, и забившуюся в самый тёмный угол. Я протолкался к нему и уселся рядом.
- Твоё инквизиторство, я твой почтовый голубь на сегодня.
- Явился, - на лице Гессе явственно было написано, что он так же рад меня видеть, как и я его.
- Курлы, бля.
- Привёз?
- Привёз.
- Молодец.
- А поблагодарить?
- Свободен.
- Неблагодарность - грех, - напомнил я, но свободой воспользовался и направился к стойке, определяя, кто трактирщик. - Эй, хозяин! Налей-ка мне чего-нибудь.
- Чего налить? - трактирщик возник тут же, берясь за бутылку. Стало быть, трактир настолько поставлен на хорошую ногу, что предлагают здесь не пиво, а вино.
- Чего угодно, что согреет, а то замёрз как псина. Вон он заплатит, - я кивнул в сторону тёмного угла, где Гессе беседовал дам и других постояльцев.
- Кто заплатит?
- Да его инквизиторство, кто ж ещё.
- А ты что же, тоже инквизитор? - насторожился трактирщик.
- Ну какой из меня инквизитор, сам посуди. Я при его инквизиторстве почтовый голубь. И прочее, по мелочи.
Я уж было протянул руку к стакану, но трактирщик выхватил его у меня из-под носа:
- Тогда надобно спросить его разрешения, можно вам вина пить или нет.
- Так я ж не ребёнок и не девица, чтоб за меня разрешения спрашивать!.. - опешил и возмутился я, догоняя направившегося к Курту трактирщика.
- Майстер инквизитор, разрешаете ли вы пить своему слуге? - тот почтительно переломился перед сидящим Гессе, который и стоя доставал ему едва до плеча.
- Я не слуга, - мрачно поправил я.
Курт махнул рукой, и трактирщик отдал мне наконец стакан. За счёт майстера инквизитора, чтоб ему быть здоровым, сразу захотелось выпить побольше.
- Вот теперь бесславная смерть от мороза мне не грозит, - провозгласил я, приземляясь на скамью и вытягивая уставшие ноги. С первым же глотком вина жизнь сразу обрела яркость.
И в этой яркости я начал различать знакомые лица. Первое лицо, впрочем, я узнал скорее по стати и движениям: я не раз смотрел, как Сфорца гонял Курта с кинжалами, после чего нередко отдувался уже я сам. Здесь кардинал был, похоже, инкогнито, не заговаривал даже с Гессе, и я рассудил, что не мне это инкогнито и раскрывать, ну его совсем. Второе лицо принадлежало Ярошу Недосталу, с которым мы вместе когда-то учились в Гаммельне. Как будто бы в прошлой жизни...
- Какие люди!.. - попусту рассиживаться под боком у Гессе мне сразу расхотелось, и я устремился к Ярошу. Он вскинул на меня взгляд, признал, улыбнулся, и мы обнялись. - Возмужал, зараза!.. Какими судьбами сюда занесло?
- Ехал в Кёльн, замёрз.
- А я ехал из Кёльна, замёрз, - подхватил я, поднимая стакан, и Ярош обнаружил, что у него не налито.
- Трактирщик! Налей вина, нам надо выпить за встречу, - окликнул он.
- Что же, знакомого встретили? - полюбопытствовал трактирщик, подливая.
- Так наш брат студент - он повсюду, - не без удовольствия сказал я. Эта встреча, когда вновь можно было хоть на часок-другой, да причислить себя к студенчеству, была отдушиной.
Мы выпили; вокруг нас собирались праздные слушатели, но затевать с ними всеми знакомство мне было пока недосуг.
- И что ты забыл у нас в Кёльне? - спросил я Яроша.
- Хочу поглядеть на Кёльнский университет. Ты сам-то в нём не был?
- Как же, видел, - признал я. - И с тамошними студентами пил, так что можно сказать, что был.
- И много у вас университетов? - полюбопытствовал один из постояльцев.
- А вот как половина профессоров перессорится с другой половиной, то уходит и создаёт новый университет, - пояснил Ярош.
- А если половина выхватывает ятаганы и сражается с другой половиной, тогда выжившие основывают новый университет? - предположил незнакомец.
- Тогда, наверное, им не нужно новое место искать, - возразил Ярош. - Можно занять прежнее.
- Ятаганы?.. - я взглянул на путешественника внимательней. - Издалека?
- А по мне не видно? - усмехнулся он. Я рассмотрел его с ног до головы, от пёстрых шаровар до странного головного убора.
- Турок?..
- Из Андалусии я.
- Вот как. Слышал, слышал. - я вновь обернулся к Ярошу: - Что ж, будешь у нас в Кёльне - заходи.
- А и зайду, ты только адресок оставь.
- Оставлю. Хозяйка у нас добрая, и пирожки печёт вкусные.
- Пирожки - это хорошо, - оживился Ярош.
- Только ими и жив, а то от его инквизиторства не дождёшься, - покосился я на Гессе.
- Так ты, значит, теперь в Кёльне?
- В Кёльне. Много где помотало, но теперь здесь.
- А твоя жена?..
- Да как тебе сказать. - я помолчал, глядя в пол, как если бы мог сквозь него провалиться. - Похоронил я жену.
- Соболезную. Ну, выпьем, не чокаясь.
Я опрокинул в себя остатки своего вина, стукнул стакан на стойку.
- А сюда ты по какому делу? - спросил Ярош.
- Его инквизиторство поручили мне в кое-каких бумагах покопаться. Дескать, дело срочное, я и гнал сюда через метель, а он меня даже не выслушал. А всё почему? Потому что ему не сведения нужны, а нужно ему, чтоб я заебался.
- Прямо как некоторым профессорам в университете, - посмеялся Ярош.
- Но когда профессор в маразме, ему простительно, а этот-то мне ровесник...
- Тогда впрямь дело худо. Это как бывает: когда в арифметике пример простой, а доказательство!.. - и он показал жестами свиток в половину своего роста.
- Ох, не напоминай мне про арифметику.
- А астролябию?..
- Вообще никаких таких матерных слов лучше при дамах не произносить.
- Отчего же матерных?
- Ты знаешь, с точными науками у меня всегда было не очень.
- А вот у нас в университетах... - заговорил андалусец.
- Что, и у вас в Андалусии университеты есть, а не только вино да кони? - восхитился я.
- Ещё бы! - ответил тот с гордостью. - У нас самые лучшие университеты, самые лучшие учёные, самые лучшие астрономы и самые лучшие медики.
- Неплохо, - оценил я. - Как-то на фоне этого и похвастаться нечем. Вот разве что нашим кёльнским чесночным хлебом, - и я откусил от свежей горбушки, которую попросил к вину у трактирщика.
- Урожай чеснока всегда хороший?
- Неизменно. А знаете, за что я больше всего люблю чесночный хлеб? За то, что можно им нажраться и потом в нашей общей с его инквизиторством спальне надышать.
- А можно и просто чеснок повесить, от нечисти, - предложил трактирщик.
- Да откуда в общежитии Инквизиции взяться нечисти... - усомнился кто-то.
- Вот только нечисти нам там и не хватало, - с чувством подтвердил я.
- И как так вышло, что ты теперь служишь с инквизитором? - полюбопытствовал Ярош.
- Да я не то чтобы служу. Купил он меня, как коня на ярмарке, разве что в зубы не смотрел, хотя чуть и не выбил парочку. Вот с тех пор я у него на побегушках.
- Похоже, тебе это не очень-то нравится, - заметил Ярош.
- А какому человеку понравится - другому принадлежать?!..
- Сбежал бы.
- Сбегу - найдут и прикопают.
- Этот прикопает? - Ярош в свою очередь кинул осторожный взгляд в сторону Гессе.
- Ну, этот лично, может, и не прикопает, - усомнился я. - Но у Инквизиции руки длинные. А жить-то хочется, вот и служу, пока полезен. А как полезным быть перестану... наверное, всё равно прикопают, потому как знаю я уже больно много.
- Да уж, невесело как-то. Что же ты натворил такого, чтоб прикопали? - в голосе Яроша промелькнула знакомая опасливая нотка.
- Знаешь ли, побег от Инквизиции - уже само по себе преступление, - криво усмехнулся я.
- А попал-то ты туда отчего?
- Долгая история... - я задумался, прикидывая, что не обо всём стоит рассказывать. - Я ведь, как ты помнишь, на крепостной женился. И сам оттого стал крепостным.
- Но ты ведь понимал, на что шёл, - резонно вставил Ярош.
- Понимал. Это другое. Думал, буду жить, свою землю пахать, свою репу выращивать. Но когда моя жена умерла, графьё моё меня не отпустил. И дочка его.
- А что дочка? - андалусец тоже увлечённо слушал, пока я, вспоминая, мрачнел всё больше.
- Понравился я ей.
- Так это же хорошо, что понравился?..
- Может, и хорошо. Только пристрастия у неё были... специфические.
- Мда, от такого кто угодно сбежал бы.
- Вот я и сбежал. Так бы и бегал, бегать я умею хорошо, а Германия большая... а за её пределами - и того больше. Глядишь, и до Андалусии добежал бы, из моря бы умылся...
- Запоминай, - обратился ко мне андалусец. - Бежишь всё время на юг, потом через всю Францию. Останется только пересечь Пиренеи, где-нибудь, где пониже...
- Франция - это хорошо, - я кисло усмехнулся и кивнул головой на Гессе. - Только вон они, мои Пиренеи.
- Понимаю, - сочувственно согласился тот. - Не знал, что у вас всё ещё не отменено рабство.
И не успел я открыть рот и ответить, как меня опередил светловолосый мужчина в красном камзоле, с увесистым рубином на груди. По его богатому виду я мысленно записал его по меньшей мере в бароны.
- Рабства у нас нет, но есть крепостное право, - пояснил он. - И можно посмотреть на это с положительной стороны: молодой человек трудоустроен! У него есть стабильная заработная плата...
Я скептически скривился.
- Похоже, нет никакой платы, - догадались мои собеседники.
- ...Его, по крайней мере, кормят, - уже не так уверенно продолжал аристократ.
- Да если б не хозяйкины пирожки, я бы уже давно превратился в... анатомическое пособие - помнишь его? - кивнул я Ярошу.
- Да ты и так - анатомическое пособие, - честно сообщил он.
- Его молитвами! - мой обвиняющий перст указал в сторону Гессе. Порой, когда толпа расступалась, я видел, что он смотрит в мою сторону, и чувствовал на себе его взгляд, но говорить тише не собирался.
- Но всё равно стабильность, - заключил аристократ.
- Драл я такую стабильность, - мрачно откликнулся я. - Это не стабильность называется, а этот, как его... ас-ке-тизм.
- Он ведь даже босой, - сказал какой-то сердобольный женский голос. - И рубашка рваная...
- Сапоги, допустим, я оставил в прихожей, а то они как два сугроба, - уточнил я.
- А ты сам потом, что же, тоже станешь инквизитором? - спрашивал Ярош.
- Куда мне! Не моего ума дело. Инквизиторов-то сызмала готовят.
- А своему инквизитору ты на кой тогда сдался?
- А он решил, что я есмь овца заблудшая и что он может наставить меня на путь истинный. Вот так с тех пор и таскает меня за собой на верёвочке, что твоего барана, вот только просветления господнего у меня от этого как-то не прибавляется.
- Представляю. Ты и сам знаешь, как тебе жить...
Пока я отошёл налить себе ещё вина (всё за счёт и за здоровье Конгрегации!), всеобщая беседа переместилась от двери в центр зала и перетекла в обсуждения того, как гнать студентов. По мнению бродячего монаха, перегонять можно было через перегонный куб.
- А у нас в университете говорили - настаивать на теоремах, - добавил я.
- Там же чернила...
- Если только чернила не отравлены... - предположил я и тут же осёкся. - Тьфу ты, я с этими архивами Инквизиции окончательно привык думать всё время об отравленных чернилах и прочих гадостях. Чего только не начитаешься...
- А расскажи, - вдруг попросила меня публика.
- А и расскажу. Прочитал я как-то, как один князь-епископ заказал большой торт на день рождения своей дочери. Начал разрезать, а оттуда клюквенный соус какой-то подозрительный... В общем, разрубили торт, а там труп. И весь в наколках, как каторжник.
- И что было дальше?
- Следователь посмотрел на эти наколки и определил, что сделаны они были левой рукой. И отправился в портовый квартал искать мастера, у которого бы, стало быть, правая рука бы не работала.
- Это уже который твой стакан? - передо мной нарисовался Гессе, видимо забеспокоившийся, не несу ли я пьяный бред.
- Второй, - честно сообщил я. - Я трезв как стёклышко.
- Стёкл как трезвышко, - пасмурно усомнился тот.
- От топота копыт пыль по полю летит, - бодро отчеканил я. - Инквизиция инквизиторствовала, инквизиторствовала, да не выинквизиторствовала!
- Молодец, - удовлетворился Гессе. - Продолжай в том же духе.
- Ради тебя - хоть на латыни, - проникновенно пообещал я и, когда он удалился, вернулся к повествованию. - Так вот, следователь в самом деле нашёл однорукого мастера. И, допросив его, выяснил, что тот действительно сделал наколку отравленными чернилами.
- А он не мог просто прирезать того человека? - полюбопытствовал господин в зелёном, явно зажиточный бюргер, с самого начала нашего разговора с Ярошем слушавший нас с вниманием и, похоже, симпатизировавший студенчеству. - Или это было бы слишком просто?
- Видимо, просто прирезать он не мог, - предположил я. - Насколько я помню, он избавлялся от свидетеля.
- Что-то мне сомнительно, чтобы следователь мог по наколке определить, какой рукой она сделана, - сказал Ярош.
- Не мог бы, - отрезал Курт, и я едва не ляпнул, что уж он-то смог бы. Разглядел же он как-то, что письма были написаны разными руками.
Бродячий монах стал рассуждать, как можно живого человека засунуть в пирог (с большим знанием дела). Закончив байку, я заметил, что Гессе скучает в одиночестве, и подошёл к нему.
- Тебя что, совсем не интересует то, что я привёз? - поинтересовался я.
- А ты почему не доложил? - вопросом на вопрос ответил майстер инквизитор.
- Так ты не спрашивал.
- Я не спрашивал!.. - Курт возвёл очи долу.
Но сам ведь говорил, что я свободен! Последовательность - его второе имя, а вовсе не Игнациус.
- Я мчался сюда почём зря, а тебе как будто и не надо!
- Ты и так задержался!
- А ты хоть видел, что там снаружи творится? - я махнул рукой за окно, где метель продолжала залеплять стёкла густым мокрым снегом. - Я гнал почти вслепую!
- Тогда будь благодарен, что мы до утра отсюда не уедем.
- Вот спасибо!
- Выкладывай уже, что у тебя там.
Я отвёл его в сторонку, чтобы пересказать вычитанное. Если он надеялся, что я ему всё в письменном виде изложил, то зря: лишняя трата времени.
- Так вот, первые случаи, когда здесь лодки тонули, были лет двадцать назад. Из всех случаев только один примечательный: некоего студента разыскивала Инквизиция, якобы за колдовство. Схватить его собирались в трактире вроде этого, но ему удалось улизнуть и сесть в лодку, приготовленную им заранее. С собой он прихватил свою старушку-мать. Лодка перевернулась, беглецы выплыли, но когда их нашли, мать уже умерла, а студент был при смерти.
- Дальше?
- А больше ничего примечательного. То рыбак выйдет на лодке в реку, разобьётся и утонет, в сети запутавшись... И какая-то девушка утонула, когда, как говорили, плыла на другой берег к своему возлюбленному; хотя говорили, что и утопилась. В общем, всё как везде.
- А раньше, чем двадцать лет назад, случаев не было? Или просто записей не сохранилось?
- Да уж наверняка не сохранилось. Бумаги истлели, ими подтёрлись, выкинули, сожгли... сам знаешь, как это бывает.
- Поговори с трактирщиком, - решил Курт. - Как ты это умеешь, как со студентами говорил, - я слышал, у тебя хорошо получается. Он-то уж наверняка живёт тут дольше, чем двадцать лет. Вот и поспрашивай его между делом, что здесь происходит, чтоб он не догадался.
Ничего себе: Гессе признал, что с людьми можно говорить и по-человечески!.. И что б он без меня делал, если сам только допрашивать и умеет.
- Что ж, поговорю, - пообещал я, предвкушая ещё стаканчик вина и кусок горячего хлеба.
Как только я подошёл к стойке, трактирщик первым завёл разговор:
- А вы, значит, тоже инквизитор?
- Не-ет, - поспешил успокоить его я. - Инквизиторов начинают готовить, когда они ещё маленькие, - я показал ладонью рост чуть пониже стола. - Пиздят их сапогами, вот они и вырастают такими, как этот... обух от топора.
- И что же, - трактирщик не без удовольствия посмеялся, - без сапог инквизитором не вырастешь?
- Не-а. И не одними только сапогами. В общем, я только рад, что я не инквизитор, я нормальный.
- Как же сюда инквизитора-то принесло? Значит, случилось что серьёзное?
- Да ему просто делать нехуй в Кёльне стало, - заговорщицки поделился я.
- Неужели в таком большом городе ничего не происходит по вашей части?
- А вот.
- Гляжу, он с моим мальчонкой разговаривает, - трактирщик смотрел в ту сторону, где Гессе беседовал с трактирным служкой.
- А что мальчонка?
- Да приблудился некоторое время назад. Откуда взялся, я, честно говоря, и не спрашивал. Некоторые постояльцы говорят, что он очень уж на моего кота похож.
- На кота?.. - усмехнулся я.
- Кот у меня хорош! Всех мышей переловил.
- Очень это похоже на некоторые доносы, которые Инквизиции пишут. Дескать, например, "у мужа моей соседки чёрный волос, и у козла её чёрный волос, - значит, муж её оборотень и в том, что наша коза понесла, он виноват". Ты и представить не можешь, сколько такой ерунды на нас сваливается.
- А оборотни, стало быть, не существуют? А стриги?
- Знаешь, за всё время, что я за его инквизиторством таскаюсь, я ни одного оборотня в глаза не видел, и ни одного стрига тоже.
- А ведьмы как же? Ведьм-то ты наверняка видел? - с надеждой спросил трактирщик.
- Представь себе, и ведьм не видел. Только одного завалящего колдуна, да и тот... - замялся я, сообразив, что наоткровенничал слишком много. - Не то чтобы колдун, просто пиздеть умеет складно.
- А это у вас, наверное, все умеют?..
- И то правда. Ну да что мы всё обо мне! Как у вас тут живётся?
- Живётся неплохо. Рейн красивый.
- Что вино вкусное и трактир богатый, я вижу, - согласился я. - Рейн пока не разглядел: когда ехал, видимость была метров сто. Тихо здесь?
- Говорят, объявились разбойники.
- Разбойники? Так близко от Кёльна? - заинтересовался я. - Беглые, что ли?
- Да кто их знает.
- Ещё, говорят, у вас тут лодки тонут? Может, топит их кто?
- Больно нужно разбойникам лодки топить. А тонут, как и на любой реке, - не стал отрицать трактирщик. - Река здесь порожистая, вот лодки и бьются. Я сам однажды разбил здесь лодку о камни, но ничего: выплыл. Одно весло осталось, оно меня и спасло: за него ухватился и не утонул.
- Хорошее весло, - похвалил я.
- Ещё бы! Дубовое. До сих пор его храню, и если кто перепьёт и разбушуется... Это сейчас здесь благородная публика, а крестьяне - сами понимаете.
- И часто здесь столько иноземцев собирается?
- Нередко. Трактир-то ведь на перекрёстке. Отсюда дороги во все стороны ведут - и во Францию, и в Италию...
- А раньше-то говорили, что если кто строит на перекрёстке, то наверняка колдун, - усмехнулся я.
- Это почему это?
- Потому что перекрёсток - это такое место, с которого, если захотеть, колдун может попасть в любое другое место, куда захочет, даже не в этом мире.
- Ну, у нас можно пойти в Кёльн, а попасть в Дюссельдорф, - посмеивался трактирщик, ничуть не испугавшись. - Это считается?
- Заблудиться - не считается, - тоже усмехнулся я. - И давно тут лодки тонут?
- Я сам здесь всего пять лет как обосновался. А что, твой инквизитор здесь по этому поводу?
- Проверить нужно, - в свою очередь, не стал отпираться я. - Порой за какой-то мелочью кроется что-то необычное, если разобраться.
- И как вы то выдерживаете, - проговорил трактирщик после паузы, глядя в сторону Гессе. - Людей мучить, сжигать...
- Это он выдерживает, - кивнул я, пожав плечами. - Моё дело маленькое.
- Но подвалы-то ты видел? - не отставал трактирщик.
- Видел, - нехотя признал я.
- Мне однажды их показали. Эдакая жуть - на всю жизнь запомнил!
В Академии подвал с наглядными пособиями ни от кого не запирался: ходи, сколько хочешь, смотри, что хочешь. Но то в Академии, - а кто простого трактирщика станет приглашать в подвал в качестве гостя?.. Видимо, непростой это был трактирщик.
- Говорят, сейчас Инквизиция вроде как работает по-другому, не таскает людей в подвал по каждому пустяку. Вот только это всё равно от каждого инквизитора зависит, - заметил я. - У кого-то терпение долгое, а у кого-то и короткое.
- Иначе на всех подвалов не напасёшься, - хмыкнул мой собеседник.
- А иному инквизитору и подвала не надо: он тебя отведёт за угол да там и допросит. А уж рука-то у них тяжёлая, это я на своей шкуре знаю.
Я обернулся на Курта. Тот по-прежнему говорил с мальчишкой.
- Разговорчивый, - неприязненно прокомментировал я.
- Так если бы инквизитор не был разговорчивым...
- И то правда, - и под этим предлогом я закончил нашу беседу и направился спасать мальца от Гессе.
- Ты почто ребёнка мучаешь, ирод? - вопросил я, приблизившись. Мальчишка воспользовался случаем и был таков. - В самом деле, что ли, думаешь, что он в кота оборачивается?
- В кота?..
- Трактирщик говорит, что-де некоторые люди считают, что мальчишка на его кота похож.
- Глупости. Узнал что-нибудь?
- Ничего особенного, - я снова понизил голос. - Трактирщик сам тут недавно, пять лет всего. И на его памяти здесь всегда разбивались лодки - место здесь порожистое, опасное. Он сам тут однажды чуть не утонул, на весле выплыл, которым теперь пьяниц гоняет.
- Ясно, - нетерпеливо откликнулся Гессе.
- В общем, похоже на то, что нет здесь ничего необычного. Впрочем, пока я сидел в архиве, я ещё кое-что вычитал... На другой реке, не этой, тоже есть место, где пороги, высокие камни, течение быстрое. И чтобы лодки сплавщиков леса не разбивались, они якобы прибегали к колдовству: заговаривали душу на крест, душа в кресте оставалась, а камень в человеке его душу не чуял и лодку его не губил.
- Ересь, - коротко постановил Курт.
- Ересь, - согласился я, пожав плечами.
Сочтя на этом свой долг оконченным, я направился на кухню: уже из собственного любопытства познакомиться поближе с мальчишкой, похожим на кота.
- Его инквизиторство не слишком тебя напугали? - спросил я.
- Да нет... а вы сами разве не инквизитор?
- Да разве ж я похож на инквизитора? На инквизитора с раннего детства учиться нужно, а мне уж поздно.
- А я надеялся, что смогу когда-нибудь стать инквизитором, - сник мальчишка.
- Упаси тебя господь от этого, - искренне и от всей души пожелал я. - Не надо тебе такого. У них ведь как заведено: старшие пиздят младших, те потом отыгрываются на следующих, и так по цепочке. Вот и вырастают такие постные рожи. А ему, - я указал взглядом на Гессе, - меня в качестве мальчика для битья приписали.
- И что же - бьёт? - недоверчиво и опасливо поинтересовался служка.
- Ну, как... сцепились пару раз, - признал я. - Только его-то драться учили, а меня вот нет.
- Ты побил инквизитора?!.. - малец смотрел на меня с благоговением. - Да ты герой.
Я криво усмехнулся. Оказывается, за любое позорище кто-то может записать тебя в герои.
- Какой я герой. Скорее, это он меня побил.
- Значит, мне лучше, что я здесь, в трактире, а не в Инквизиции?.. - робко уточнил мальчишка.
- Однозначно лучше, - заверил его я. - Тебя ведь здесь кормят, не обижают?
- Не, не обижают. Ругают только, если балуюсь.
- Вот видишь. Ты свободен, тебе все дороги открыты: наберёшься опыту здесь, вырастешь - ещё куда-нибудь подашься, займёшься, чем захочешь. А я человек подневольный.
- А почему твой инквизитор перчатки носит, не снимая?
Экий наблюдательный. Может, и неспроста сам в инквизиторы хотел.
- Ранен был, - обронил я.
- Ранен?.. А перчатки зачем?..
- Руки ранены были, - пояснил я мрачно, чувствуя, как жарко становится скулам. - А перчатки носит, чтоб не спрашивали.
Мальчишка, видимо сообразив, что этой темы затрагивать не следовало, отговорился:
- Пойду проверю, всё ли в порядке в доме.
- Проверь, - напутствовал его я и вышел с кухни.
В зале я сразу услышал и увидел Яроша - он что-то втолковывал девице в клетчатой юбке и с арбалетом, которая явно прибыла издалека.
- Риторика - это... как бы вам объяснить покороче...
- Да я и в одно слово могу объяснить, - предложил я.
- Ну-ка?..
- Риторика - пиздёж.
Девица расхохоталась, а Ярош оценил:
- Сразу видно отличника по риторике.
Поблизости за столиком расположился художник и изображал кардинала Сфорца довольно похоже.
- Может, ты его наймёшь? - предложил я Курту. - Мог бы рисовать плакаты "Их ищет Инквизиция".
Курт красноречиво поморщился.
- Тогда лучше сразу гравюры, - поправил художник.
- С ведьмами! - поддержал монах. - В каждом городе наверняка найдётся своя ведьма.
- Это уже целый ведьминский календарь получается, - пробормотал я.
- А что, повесил бы у себя гравюру с обнажённой ведьмой? - подначил монах.
- Повесил бы, - хмыкнул я.
- Чтобы метать в неё кинжалы? - строго поинтересовался, только его и вспомни, Гвидо Сфорца.
- Каморка у меня не такая просторная, чтобы кинжалом-то размахнуться, - возразил я, но развивать пикантную тему всё же поостерёгся. - Впрочем, гравюру с каким упырём можно прикрепить во дворе к мишени.
Например, с портретом следователя Курта Гессе, добавил я мысленно.
- И вы бы повесили? - спросила монаха девица в клетчатом. - Ведь это же грех.
- Так грешен! - охотно признал монах. - Mea culpa, maxima culpa. Maximissima!..
- ...А не хер собачий, - уважительно дополнил я.
Кто-то спросил Гессе о том, чему учат инквизиторов, и тот ответил о тренировках своего детства.
- С тех пор ты такой, - сочувственно добавил я. - Кто ж ещё может помериться с тобой опытом.
- Такой опыт есть у каждого выпускника Академии святого Макария, - невозмутимо произнёс Курт.
- Так вашего брата редко встретишь, не то что нашего... - я проследил за его взглядом и увидел светловолосого парня, с которым он некоторое время назад беседовал. У парня была почти такая же, как у него, добротная кожаная куртка, и хотя лицо парня было повёрнуто в нашу сторону, он, похоже, был слеп. Комментарии об опыте отпали сами собой. - Если и ты здесь знакомого встретил, то между вами вставать можно и желание загадывать.
Вскоре Курт, не таясь, увёл кого-то из постояльцев в хозяйскую комнату для разговора.
- А вот и приватные беседы начались, - отметил я.
- Неужто инквизитор даже в трактире работает?
- А инквизиторы - они всегда при исполнении, - сообщил я. - Инквизитор спит - служба идёт.
Краем уха я услышал, что художник говорит с Ярошем о художнике по имени Йозеф. Когда я Яроша спрашивал, знает ли он что о наших, тот ничего толком не ответил - все разлетелись кто куда, сам Ярош вслед за любимым преподавателем астрономии подался в Гейдельберг; теперь же оказалось, что новости всё же есть, только с другой стороны.
- Так я ведь помню Йозефа, - вмешался я. - Хороший был парень.
Но художник ничего толкового не сообщил, кроме того, что у Йозефа возникли какие-то проблемы: не то заказчик ему не заплатил, не то наоборот - не выполнил заказ, но только он пропал. Может, пустился в бега или залёг на дно, а может, где-то уже прикопали в тёмном переулке: кто станет искать бродячего одиночку, ни к какому цеху не прибившегося?..
Пока мы стояли поближе к стойке, в другом конце зала произошёл какой-то шум; я обернулся, чтобы разглядеть за спинами столпившихся зевак, как перед окном стояла девица в синем платье, а ещё мгновение - и она исчезла. Раздались изумлённые возгласы, среди которых пробивалось слово "ведьма". Я протолкался вперёд, чтобы увидеть на полу лужу - и не от того, что кто-то надул со страху, а щедро разлившуюся воду, будто опрокинули бадью для стирки.
Я постучался в дверь, за которой заперся Гессе. Не услышав ответа, вломился без церемоний.
- Твоё инквизиторство, там девица водой растеклась, - доложил я.
Один плюс есть у инквизиторов: услышав такое сообщение, они не пошлют тебя по матери, добавив, что с этим бегают к повитухе, а бросят все дела и пойдут смотреть.
- Что здесь произошло, что ты видел? - спрашивал Гессе.
- Да ничего толком не видел, из-за спин-то. Была девица, а стала лужа.
- Зараза, - прошипел тот.
Не прошло и несколько минут, как консилиум из Курта, его незрячего коллеги, кардинала Сфорца и бродячего монаха скрылся в комнате, а жизнь в трактире потекла своим чередом. Ещё немного погодя светловолосый инквизитор выглянул и окликнул:
- Хоффмайер!
Надо же, по фамилии. Как к равному. Это Гессе ему сообщил?..
- Здесь я. Чем полезен?
Не очень-то хотелось быть на побегушках у сразу двоих инквизиторов, но и без дела сидеть - проку мало.
- Поговори с мальчишкой. Узнай, бывали ли здесь раньше барон и девица в синем, и если да, то как давно. Доложишь потом своему начальству.
Начальству, значит. Лестно, должно быть, Курту считаться начальством, когда даже усы ещё не выросли. Но спасибо, что не "хозяину".
- Будет сделано... ваше-ство.
- Какое я тебе "вашество"!.. - вот и второй инквизитор заговорил по-человечески, отворачиваясь назад к двери.
- Так вы ж не представились!.. - возразил я, но уже ему в спину: инквизитор до знакомства не снизошёл.
Сказать по правде, докапываться больше прежнего до мальчишки мне претило. И что инквизиторы в нём нашли, в чём могли подозревать ребёнка?.. Спрашивали бы трактирщика. Да и как спрашивать, если, оглядевшись, я сообразил, что и девиц в синем в трактире было две, и баронов - вероятно больше одного?.. Но совсем уж пренебречь поручением - наглости не хватило, и я подсел к служке, как раз не занятому ничем.
Мальчишка с благоговением взирал на художника, попросил разрешения взглянуть на альбом и захотел оставить его себе. Когда художник сказал, что подарить весь альбом не может, но может скопировать оттуда любой портрет, мальчишка пожелал "рыженькую".
- Я её у себя в комнате повешу! - предвкушал малец. А созрел-то он, однако, рано.
- Что, знатные девицы нечасто у вас в трактире появляются? - спросил я его.
- Ох, да вообще ни разу раньше не появлялись!
- Значит, впервые видишь такую блестящую публику?..
В самом деле, парнишка тут недавно, что он мог помнить?.. Я обернулся к другой, не растаявшей в лужу, девице в синем, сидевшей рядом. Их немудрено было спутать, если не вглядываться в лица: две молодые путешественницы, обе - без сопровождения, обе при том - не бедные. Подозрительно.
- Вы к нам издалека? - спросил я её насколько умел дружелюбно.
- Вот, возвращаюсь на родину, - произнесла она. - Хочу увидеть свой дом. Давно здесь не была.
- Так вы родом из Кёльна! Вы, случайно, не родственница нашей графини?
- Графини? А как её имя?
- Да чтоб я помнил... - я напряг память, но подробности городских сплетен выветрились из головы.
- Не может быть, чтобы во всём Кёльне была всего одна графиня, - добавил художник.
- Графинь-то много, но только одна... особо примечательная.
- Нет, не родственница, - покачала головой путешественница.
Негусто сведений. Не быть тебе, Бруно Хоффмайер, следователем, - что не могло не радовать.
- Бруно, ты нормально себя чувствуешь? - подошёл ко мне Ярош возле стойки.
- Да вроде... а не должен?
- А мне вот что-то нехорошо, - сообщил он заплетающимся языком, слегка покачиваясь.
- Ты не перебрал ли?
- Вроде нет... Раньше всегда вино пил - и ничего такого!
- А ты закусывал?
- Н-нет...
- Так закуси, - дружески посоветовал я. - Вино здесь доброе. Я вот закусываю, и чувствую себя прекрасно.
Ярош ещё некоторое время предпочитал сидеть на месте, икая и заикаясь, но я не придал этому особого значения: в трактир он прибыл раньше меня, мог и выпить больше.
Когда заседавшие духовные лица вывалились из-за двери, я направился к Курту. Посетила непрошеная мысль, что за всё время, что он провёл в трактире, он наверняка не выпил ни стакана и не съел не крошки; но эту мысль я прогнал, подавив желание поинтересоваться, не забыли ли майстер инквизитор пожрать. Курт не маленький и в няньки я ему не нанимался.
- Докладываю, - сообщил я, отведя его в сторонку. - Малец всех этих дам и баронов никогда до сего дня и не видел. А ещё у него какое-то особое пристрастие к рыженьким.
- Не видел, вот как?.. А мне он другое пел.
- Да что ты от него хочешь, он даже своего собственного прошлого не помнит!.. А девица в синем говорит, что возвращается в Кёльн на родину.
- Стало быть, местная?
- Местная.
- Хорошо.
Пока мы стояли подле лестницы, с верхнего этажа спустился аристократ с рубином. Вид у него был довольный, прямо-таки сияющий, а сам он был вымокшим насквозь и оставлял за собой мокрые следы, будто его прямо в одежде макнули в прорубь. Озябшим он при этом совсем не выглядел.
- У вас на третьем этаже крыша протекает, - безмятежно сообщил он трактирщику.
Я вспомнил, что незадолго до этого служка принёс этому вельможе записку. Бумажка, сложенная вдвое, валялась тут же, на лавке в прихожей. Я беспрепятственно подобрал её и прочитал, затем протянул Курту:
- Тебе не кажется, что его визит на третий этаж может быть связан вот с этим?..
- А что там?
- "Если хотите поговорить и остаться в безопасности, приходите на третий этаж", - прочитал я вслух.
- И даже не скрывается...
Путешественник, так открыто и будто с вызовом имевший сношения с ведьмой, мог бы вызвать и больше интереса со стороны Инквизиции, - но тем было видней. Одно было ясно: если ведьма - вода, то она не могла покинуть стены трактира, иначе снаружи замёрзла бы.
- А не сходить ли туда и не посмотреть?.. - я задумчиво возвёл взгляд к лестнице наверх. - Не утону же я в луже, в самом деле. Промокнуть - не сгореть...
Гессе бросил на меня тяжёлый взгляд. Я не настолько жесток, чтобы нарочно шутить при нём про огонь, но постоянно следить за языком не удавалось, и доводилось помянуть огонь нечаянно.
И за каким-то чёртом меня понесло наверх. Нет, к счастью, никакая колдовская сила меня не манила, - просто господа инквизиторы да кардиналы не почёсывались, а не всё же Гессе лезть поперёк батьки в пекло. Ещё угробится, чего доброго, - уж найдёт, каким образом, на это у него талант. А я, правда, совсем не знал, как и о чём разговаривать с ведьмой, если встречу её наверху, - но, по крайней мере, и ведьмам я, простой смертный, низачем не сдался.
У самой лестницы на верхнем этаже в самом деле была лужа, довольно обычная, не считая того, что с потолка и не думало капать, а посреди неё лежали серебряная диадема и пара серебряных заколок. Я подобрал их и рассмотрел; подумалось, что такими можно было бы затыкать какого-нибудь стрига. Добычу я принёс Курту.
- Она что же, от украшений теперь избавляется?.. - пробормотал Сфорца.
- Может, следующий, кто туда пойдёт, найдёт платье? - с надеждой предположил монах.
- Больше я туда-сюда бегать не стану, - предупредил я.
Я ещё стоял на лестнице, когда гости трактира заметили под ней лёд - и у меня была лучшая точка обзора сверху. Лёд матово блестел, но таять не собирался.
- Осталось дождаться тумана, - заметил я.
- Почему тумана?..
- Три агрегатных состояния ведьмы: вода, лёд и туман.
Ярош подошёл, отколупал кусочек льда, повертел, понюхал.
- На вид как лёд, - заключил он. - Пахнет как лёд.
- Лёд же ничем не пахнет.
- Ну, он пахнет... сыростью.
Как-то я раньше не замечал за Ярошем такого острого обоняния. Но всё же Инквизиция меня испортила: всякая мелочь теперь кажется мне подозрительной.
- Однажды в студёную зимнюю пору... - припомнил монах.
- ...Могу об тебя этим льдом постучать, - предложил Ярош кому-то, кто усомнился в том, что лёд является льдом.
- ...Для расширенья твого кругозору, - продолжил я, расслышав, что случайные фразы складываются в стихи. И пояснил непонимающему взгляду Яроша, что срифмовать-то срифмовал, но нужна ещё четвёртая строчка, а она не подбирается. В стихосложении я отличником не был.
- ...Диплом отдадим и поставим печать, - закончил Ярош, когда сложили вместе предыдущие три строфы.
Тут меня отвёл в сторонку художник Ульрих и снова заговорил о пропавшем Йозефе. Из тихого, сбивчивого рассказа я расслышал, что Йозеф исчез в Эссене, друзья не могли найти его следов, и его младшая сестра вроде как пропала тоже. И между строк явственно читалось: ты же связан с Инквизицией, помоги, на тебя вся надежда...
Ну вот и приплыли. Что на меня сваливали грехи Инквизиции - я уже привык; кто-то из постояльцев даже сказал: "Такой молодой, а уже душегуб" - пришлось объяснять, что инквизитор тут не я и что инквизитор-то меня не старше. Но чтобы на меня возлагали чаянья на Инквизицию!..
- Поспрашиваю, - пообещал я. - Вдруг до наших что-нибудь доходило.
Затем мне попалась на глаза записка, оставленная на краю стойки. Она была свёрнута крошечным свитком и надписана: "Инквизиции". Я не удержался от того, чтобы прочитать, прежде чем сунуть её в руку Гессе. Тот шагнул назад в комнату, пытаясь при свете факела разобрать почерк, и вернул бумажку мне:
- Читай.
- "Доношу до вашего сведения, что господин в зелёном - колдун. Отто Вагнер из Дюссельдорфа".
- Последнее - это что, подпись?
- Похоже на подпись.
- Так ведь господин в зелёном - и есть Отто Вагнер.
- Тогда, значит, не подпись, а имя.
Пользуясь моментом, я решил, что уже достаточно принёс Гессе сведений на хвосте, чтобы взять его за пуговицу и спросить что-нибудь и для себя. Потому я аккуратно заступил ему дорогу к выходу из комнаты и спросил:
- Слушай... ты не знаешь, не случалось ли чего в последнее время в Эссене?
- В Эссене?.. А тебе на что?..
- Говорят, там мой приятель пропал. Йозеф, художник. Что-то нехорошее с ним случилось: не то за заказ ему платить отказались, не то с дурными людьми связался...
- Так это к светским властям надо обращаться, не к нам.
- Да знаю. Но, может, что-то странное происходило?..
- Кое-что недавно случилось, но в женском монастыре. Если только твой приятель не переоделся в девицу...
- С него бы сталось, - хмыкнул я, но тот уже вознамерился уходить.
Ясно было, что больше от Гессе ничего не добьёшься. Я ему доверяю - а он мне, зараза, свои инквизиторские дела не доверял.
Так или иначе, Ульрих нашёл тех, кто был готов ему помочь: дворянин в красном согласился заглянуть в Эссен и звал женщину в клетчатом к нему присоединиться. Она сказала, что она наёмница, и он предложил её нанять.
Гессе продолжал разговаривать с постояльцами, я маячил поблизости, когда мальчик-служка отозвал меня для разговора. Я вошёл к нему на кухню.
- Я хочу про того господина в красном сообщить, - зашептал он. - Ты своему инквизитору передай, а то я его боюсь...
- Он не кусается, - заверил я. - Но я передам. Что случилось?
- Когда я с ним недавно говорил, мне вдруг так странно сделалось... Как будто захотелось всё-всё ему рассказать, как лучшему другу. Как если бы я крепкого вина выпил, но я не был пьян, я на работе вообще не пью! Он мне ещё свой бокал настойчиво так предлагал, только я пить не стал...
- Ясно, - помрачнел я. Не зря дворянин казался мне подозрительным, и пьяное состояние Яроша также сразу вспомнилось. - Ты молодец.
- Ты расскажешь Инквизиции?.. - с надеждой уточнил парнишка.
- Сейчас передам. Спасибо тебе. И не бойся, мы тебя в обиду не дадим, - пообещал я.
То, что он описывал, напоминало то, что я читал о стригах, которые очаровывают своих жертв. Вот только стриги при свете дня не появляются. Значит, просто колдовство. Я не медля подошёл к Курту, встал за его стулом, склонился к уху:
- А наш блондин-то мальца напугал.
- Что случилось?
- Малец говорит, что когда с ним разговаривал, ему так вдруг захотелось всё этому типу выболтать, будто пьян был, хотя на работе он не пьёт. И что вельможа этот свой бокал ему совал, но он отказался, а всё равно...
- Зараза, - резюмировал Гессе.
- И не говори.
- Ты за этим мальчишкой последи, - велел тот, поднимаясь. - Мне кажется, из него выйдет толк.
- Только не говори, что ты ещё и его собираешься взять под крылышко! - притворно ужаснулся я. - Мало тебе того, что на мне ездишь? Оставь ребёнка в покое, изверг!
- Езжу я на тебе? Ты же, вроде, говорил, что ты голубь, а не лошадь.
- А я то одно, то другое, кем угодно быть могу.
- А мальчишка этот инквизитором хотел стать.
- Да сколько можно? - возопил я, широким жестом указывая на самого Курта и на его коллегу. - Мало нам, что ли, квадратных инквизиторов на метр?!..
- Я не квадратный, - серьёзно ответствовал Курт.
Я воззрился на него почти с жалостью. Шутки он, вроде, понимал, значит, ещё не всё было потеряно, - но хоть бы раз улыбнулся!.. Что бы с ним ни делали в этой его Академии - нельзя так с живыми людьми, чтобы умение улыбаться у них отшибало. И получались из людей самые что ни на есть табуретки.
- Ну как же не квадратный... - я очертил ладонью над его головой пару прямых углов.
Гессе стерпел и это, но во взгляде читалась мечта меня убить.
- Ну ладно, треугольный, - смилостивился я. - Равно-бед-рен-ный.
- Absis... - выдохнул тот и удалился.
Ещё некоторое время, прошедшее в трактире, можно было назвать затишьем перед бурей. Затем кто-то - возможно, даже сам трактирщик - настойчиво попросил господ инквизиторов собрать всех на третьем этаже и помолиться. Не теряющий хладнокровия Сфорца велел подниматься всем христианам, так что внизу остался один андалусец, бывший мусульманином.
Когда мы вошли в просторную комнату, та девушка, что растеклась, была там - снова в человеческом обличье. То, что произошло потом, произошло в считанные мгновения: она протянула руку к мужчине, стоявшему перед ней - его называли бароном, и Курт в начале дня конфисковал у него какую-то цацку и велел мне составить опись, - и он начал захлёбываться, оседая на койку и царапая пальцами горло, как если бы тонул посреди суши. Другая путешественница в синем протянула руку к ведьме - и в комнате резко стало холодней. Третья женщина - та, что в клеточку - выстрелила во вторую колдовавшую из своего арбалета.
- Не стоит стрелять в помещении, - попросил я, положив ладонь на её арбалет, поскольку посреди всего этого безумия мог делать самое простое и понятное. - Можно случайно задеть кого-нибудь.
Трактирщик попытался отнять у неё арбалет, но у него ничего не вышло. Собравшиеся галдели вразнобой: одни требовали кого-то арестовать, другие возражали. Девица в синем стояла ровно, зажимая рану ладонью, с торчащим между пальцев гладким и блестящим - неужто серебряным?.. - арбалетным болтом.
- Давайте для начала окажем помощь раненым, - предложил я, но меня никто не услышал.
Сфорца велел всем встать на колени - и уж его-то услышали все. Такое положение, когда в комнате была по меньшей мере одна не обезвреженная ведьма, и было чёрт знает сколько непредсказуемых вооружённых людей, было довольно уязвимым, но на колени я всё же встал. Кардинал прочитал молитву, и прихваченная льдом водяная дева - кто-то назвал её "духом реки", но, похоже, она была утопленницей - попросту исчезла без следа. Душа, у которой давно уж не было человеческого тела, наконец упокоилась.
- Вы арестованы, - сказал затем Сфорца второй ведьме в синем, что колдовала льдом. Дворянин с рубином поддерживал её и говорил, что не оставит её, а уже потом, как и обещал, направится в Эссен; но она встала, как только кардинал с ней заговорил. - Прошу проследовать за мной.
- По какому праву вы можете меня арестовать? - спросила она.
- Именем Господа.
- Валькирии древнее вашего бога, - возразила та. - Но я могу с вами поговорить.
Они вышли, оставив больше вопросов, чем ответов. Продолжились требования арестовать - на сей раз барона, из-за которого якобы и утопилась рейнская русалка. Барон оправдывался, что всё было по взаимной симпатии, что он не знал, что у неё родился ребёнок, и что собирался на ней жениться.
- А вы уверены, что у вас больше нет таких детей? - спрашивала наёмница.
- Никто не может быть уверен, - хмыкнул я.
- Покажите мне мужчину, с которым такое не могло бы произойти, - беспомощно продолжал барон.
Кто сам без греха, пусть первый бросит камень... В самом деле, если так судить, то арестовать придётся пол-Германии.
- Со всеми могло произойти, - согласился я, устало откидываясь спиной на койку. - Кроме некоторых двадцатилетних девственников, не буду показывать пальцем.
Но инквизиторы всё же задержали барона и обещали препоручить его светским властям - как мне подумалось, отчасти для того, чтобы не допустить локального женского бунта в трактире, отчасти для того, чтобы и светским было чем заняться, пока они вконец не обленились. Обвинять барона было некому - не возвращать же утопленницу с того света, - и я надеялся, что для него всё обойдётся. Запоздало подумалось: не мальчишка ли трактирный был баронским бастардом?..
До кучи трактирщик, объявив себя дворянином, вызвал барона на поединок и потребовал, чтобы Инквизиция (зачем-то) зафиксировала этот вызов. Барон от поединка благоразумно отказался, а я следом за Куртом вышел из комнаты, надеясь, что на этом удивительные открытия и разоблачения будут исчерпаны.
...А всё-таки хорошо, что я не следователь.

Итоги и благодарностиПрограмма максимум - бесить его инквизиторство, совать нос везде, поддерживать студенческое братство - выполнена. Есть такая профессия - Конгрегацию позорить Бруно мне нравится, поиграл бы его ещё, но после игры мне проспойлерили, а вам я спойлерить не буду.что он пострижётся в монахи, станет новым ректором Академии, а к восьмой книжке (раздвоившейся на два тома, что подозрительно кое-кого напоминает) дослужится до Папы Римского. Хочется сказать словами Каспара: что ты мне с парнем сделал?!.. Нормальный ведь был парень, понимающий, что такое Инквизиция. Конечно, в какой-то степени это даже логично: не можешь избежать - возглавь. Но грустно, когда единственный способ выйти из-под власти - это обрести власть: крепостному некуда бежать, кроме как в монахи, монаху некуда деться, кроме как стать Папой... Свобода наоборот. Беги, Бруно, беги!..
Спасибо Вере за новый играбельный канон, хорошую историю и насыщенную игру! Идеально по продолжительности (никто заскучать не успел), практически идеально по балансу социалки и мистики (может, валькирия и немного эребор - в игру опасно вводить такого лома, против которого не было бы приёма)). И, конечно, отличная компания. Спасибо соигрокам!
Спасибо Дари за Курта! Прекрасный каноничный Курт, реально же за всю игру ни разу не улыбнулся, хотя видит бог, я старался!
Спасибо Луару за Яроша и весь студенческий гон, который я целиком даже не вспомню и не воспроизведу! И всё-таки оборотень, твою астролябию!..)
Спасибо Мориниллэ за словоохотливого трактирщика, Сирше - за обаятельного мавра (и много неудобных вопросов про алкоголь)), Кервену - за весёлого монаха, Эри - за харизматичного кардинала Сфорца ("ледокол", как определил Бруно), Анориэль - за эссенского инквизитора, Шелли - за шотландскую наёмницу, Векше - за очень подозрительного и сияющего вампира, Ханне - за простого человеческого барона, и всем-всем-всем. И, конечно, нашим великолепно дополнявшим друг друга девам воды и льда - Ортхильде за русалку и Асмеле за валькирию.
Игре по Академии неизменно машу помпонами

А обратно меня везла та же маршрутка. И терминал в ней, когда я собрался было выйти и ждать следующую, волшебным образом заработал...

@темы: moments of life, соседи по разуму, вот такой весёлый джир!, ролевиков приносят не аисты, излечит любые фрустрации священный огонь конгрегации

Поскольку Птахи от Мэсс я вчера так и не дождался и в третьем часу упал спать, двенадцатый адвент-подарок мы открыли сегодня. Ещё одна шоколадка из Вильнюса - батончик с помадной начинкой... Но тут мне стало интересно, как переводится название Dziugas Namai и что за седой бородач, держащий в руках нечто круглое и жёлтое, изображён на фантике. Оказалось, что Джюгаш - это сыр. Всё ещё не понимая, какая связь между конфетами и сыром, я прогуглил все неопознаваемые слова в составе. Что ж, состав гордо обещает 8.6% сыра. Ни на запахе, ни на вкусе сей факт не сказывается - чистой воды сувенир для пиара, но расширить кругозор было познавательно.

Выходя на финишную прямую к игре, почитал начало второй книжки Кнгргц. Подумалось, что зря Инквизицию переименовали в Конгрегацию, а не в Ретравматизацию. И не стихает мой вопиющий гласСборище сломанных об колено людей, которые ломают других людей, и далее по цепочке, и под соусом "это для твоего же блага", - начиная с пресловутого профессора Майнца, которого вместо того, чтобы казнить за покушение на убийство ребёнка, пытали детским плачем (а это ни разу не называется "раскаянием", это механическая выработка стойкого триггера к объекту, как от пьянства "лечат", заливая в глотку спирт), а потом заставили снова убивать, но уже в качестве инквизитора (как если бы "вылеченного" от пьянства насильно сделали дегустатором спиртных напитков - чтоб при виде алкоголя испытывал паническую атаку, но пил да вердикт выносил). Ребятушки, "второй шанс" работает не так, you're doing it wrong.
Если бы задачей книжки было вызвать у читателей стойкую неприязнь к институту церкви, который склонен решать за тебя, как тебе будет лучше и что для тебя будет полезно, "ты не замёрз, а хочешь кушать" - то её можно было бы поздравить с успехом. И все мы знаем, что если человека с арахнофобией бросить в яму с пауками, он не вылечится от фобии, а заработает невроз, - но есть подозрение, что автор об этом не знает. Отдельно весело, когда твой персонаж тоже сталкивается с "облагодетельствованием" по такому методу - и то, что сам служишь инструментом пытки для другого, ни разу не утешает.
Заодно первые же страницы второй книжки дно мизогинии пробивают окончательно - вместе с уже знакомой тоской по тем временам, когда из людей можно было невозбранно выколачивать информацию, а те не могли "нагло" заявить о нарушении своих прав. Было бы забавно, что проявляющие эту тоску неизменно видят себя на месте дознавателя, а не подозреваемого, на которого сочинили кляузу соседи, - если бы не было так мерзко. По-прежнему не понимаю, какими настройками оптики нужно обладать, чтобы по доброй воле читать эту книжную серию.
А ещё могу поздравить Беркану с предвидением - типичная героиня форумных гаремников, юная вдова-сирота-графиня с ба-альшим замком, тут таки появилась И ни дядя-герцог, ни дядя-епископ вот уже три года почему-то не выдают её взамуж, позволяя разъезжать верхом и множить сплетни, хотя первый муж был подобран "не по симпатии, а по дядиному повелению"(с). Что ж, к гадалке не ходи, чтоб понять, что дальше будет.
Зато уборка на орной тяге - когда Птаха уехала на фотосессию и в неё не поорёшь, а зазвать в гости никого не удалось и другой мотивации для уборки нет - тоже неожиданная польза от книжки!

Захотелось посмотреть чего-нибудь настолько тупого, чтобы наверняка выключить мозг. Выбор пал на "Холмс & Ватсон" 2018 года, где Хью Лори сыграл Майкрофта (и вообще великолепный актёрский состав). 4 Золотые малины, включая главную премию за худший фильм, просто так не дадут, и вот что я вам скажу: этот фильм прекрасен! И вот почемуЭто беззастенчивая пародия на всех "Шерлоков" последнего десятилетия, которую просто противопоказано воспринимать на сложных щах. Здесь все комедийные штампы, нарочито отвратительные шутки, ворох киноцитат (на цитате из Мизераблей у меня чуть лицо не треснуло), британская клюква против американской клюквы, Эйнштейн и Эддингтон и, конечно, рестлер. Здесь убийца - дворецкий, Шерлок разбирается в своих чувствах, а Ватсон спасает "Титаник". А главное - ощущения злопыхательства эта карикатура не оставляет вовсе. Напротив - одолевает светлая ностальгия по шерлокомании. Всем и каждому рекомендовать не рискну, но моё сердце эти ребята согрели

@темы: 221B, кина не будет, електричество кончилось, гнездование пернатых, излечит любые фрустрации священный огонь конгрегации, чукча читатель

Десятый день адвента принёс подарок с хрустящими палочками поки, банановыми! Уже подумывал о том, чтобы прикупить пачку таких на кофейню. Хотя кто, кроме меня, согласится есть их вдвоём с двух сторон...
Посмотрел следующую Саюки-полнометражку, Зайку Предмет Мечтаний. Ещё одна любопытная история - о том, что если желаешь избавиться от страданий, мрзд подарит тебе хорошую смерть.^^

Сломал глаза, но Конгрегацию дочитал. (В отрочестве читал бумажных книжек не в пример больше, а теперь глаза устают так, что задумываюсь об очках для чтения.) Хоть какая польза от бессонницы.
Финальные многобуков, спойлеры!Тотальная предсказуемость сюжету не изменила: книжка будто написана по учебнику "Мой первый голливудский сценарий", ни на шаг не отходя от образца. Всё это мы уже видели и читали, и не раз, только в более изящном изложении. Когда ГГ прибывает в деревню, где убили двух крестьян и "выпили всю кровь", а поблизости есть мрачный замок, в котором замуровался мрачный барон после смерти сына, - читателю с неизбежностью очевидно, что сын, конечно, не мёртв, но не вампир, и барон не вампир, и вообще вампиры тут ни при чём. Первое, что приходит в голову, - что тела проще простого подвесить и спустить кровь, а потом подбросить к "месту убийства"; второе - что не может хрупкий юнош завалить двух мужиков (а ГГ и то, и другое не приходит в голову вообще, потому что так надо). Не менее очевидно, что преступник - тот, кто ведёт себя наиболее лояльно и вызывает наименьшие подозрения у ГГ (я бы разрывался между трактирщиком и пивоваром, но трактирщик был больше на виду). От этих очевидностей испытываешь некоторую неловкость, но я надеялся на нетривиальный финал.
Увы, финал - ещё более незамутнённо-голливудский, окончательно скатывающийся в жанр "пишу я, а стыдно тебе". Главзло вместо того, чтобы прикончить героя, рассказывает ему о своих замыслах, инфернально хохоча на фоне пожарища, а спутник героя предаёт его, чтобы потом в последний момент вернуться и спасти от гибели. Мотивация главзла сводится к because so evil - может, в последующих книгах и раскроется, кто он такой и чего хочет, вот только продолжать совершенно не тянет. Если бы это был костюмный фильм - то это было бы годным одноразовым смотриловом, но в виде книжки я потратил на это время исключительно ради игры(игр?..).
До кучи главзло выражается уж совсем неприкрыто как попаданец: "чувство неполноценности", "проекция вовне", господь всемогущий, откуда это всё И - совсем уже с горочкой - обладает "способностями": добавляет в пиво травки и владеет гипнозом (похоже, массовым). Можно ли было обосновать его влияние на народ через социалку? - да, если прописать его харизматичным манипулятором; но для этого автору нужно уметь писать, поэтому - проще добавить травки. И если бы автор умела писать, можно было бы сделать главзло, с его огнепоклонством, хтонической языческой силой, по-своему притягательной, но опасной, символически противопоставленной Конгрегации. Но... снова увы, и мы имеем мерзкого мужика, которому по какому-то недоразумению достались авторским произволом магия, неведомые покровители и арбалет.
Вообще, то фантдопущение, что в мире существуют настоящие магия, вампиры и оборотни, ощущается не органично и чужеродно. Ну нет в тексте ни грамма волшебства (хотя немецкий фольклор даёт для этого богатую почву), зато сплошь рацио. Куда естественней бы смотрелось, если бы в мире образованные мужи окончательно признали, что все вампиры и оборотни - это просто физически и ментально больные люди, а все колдуны и ведьмы - просто шарлатаны или лидеры сект, обладающие авторитетом у суеверной толпы. Вот только после такого признания придётся признать и следующее: что Инквизиция как инструмент защиты смертных от потустороннего не нужна, а нужна как инструмент запугивания, коим и была исторически. Где-е моя armata strigoi в этом каноне?.. Мне кажется, я был бы на её стороне
...А после финала в книжке начинается и вовсе такой прорыв пафоса а-ля "мой первый фанфик", что меня из этого горящего замка спасло только то, что дочитывал я в ночи и полусне. Хотя идея инквизитора, заработавшего пирофобию, сама по себе остроумна, хвалю.
Обещанной всеми жести не увидел от слова совсем. Книжка с 16+ на обложке, однако не тянет даже на пограничный рейтинг, всё это мы в детстве читали у Дюма и иже с ним.
Теперь персонажное. Про "оскара феншо" я как в воду глядел: расстрела, правда, не произошло, зато ГГ пришёл к мысли, что неблагонадёжного человека нужно убивать ДО того, как он натворит бед. Не отстранить, не изолировать, не оглушить и связать, в конце концов, - а именно убить на основании предвидения будущего. Не рассматривая того варианта, что человек может совершить моральное усилие и не оправдать худшие ожидания (вот как Бруно, да). Блестяще(нет).
Но - Мейфарт, радость ж ты моя Курт всё твердит, что-де капитан действовал из верности барону... о человеке, который по собственной инициативе разогнал всех людей барона, сделав невозможным сбор налогов и поддержание хозяйства, поставив барона на грань нищеты, - а всё для чего? Чтобы лишние люди не беспокоили мальчика. Когда Курт справляется о состоянии барона, Мейфарт отвечает, "подавляя выражение снисходительного раздражения"(с), отчего создаётся впечатление, что капитан и от барона бы избавился, если бы тот в минуту слабости решил действовать не в интересах сына. И что основной мечтой капитана было вообще однажды остаться с Альбертом вдвоём, вдали от всего остального мира, и чтоб не трогали... Что ж, они по крайней мере умерли в один день.
Отдельно удручает, что мне непонятно, по какой причине Бруно работал на Каспара, что такого тот мог ему предложить. Покровительство? Хрен редьки не слаще, это во-первых, а во-вторых, нам так и не сказали, какая такая тайная ложа или явная лажа в этом мире может защитить человека от Инквизиции. Избавление от Гессе лично? Но с этим не вяжутся настойчивые просьбы Бруно оставить Курта в живых - равно как и с тем, что он не мог не понимать, что если бы план Каспара сработал и Курта обвинили бы свои же, того могло бы ожидать что-нибудь похуже смерти. Идейность? Да, Бруно свободолюбив, но достаточно умён, чтобы видеть, что бессмысленный и беспощадный крестьянский бунт никого не освободит, а наоборот. Похоже, автор просто об этом не подумала, и остаётся остановиться на версии, что Бруно тоже стал жертвой гипноза (...арзак недоделанный!), угроз ("если ты не с нами, ты против нас") и расплывчатых перспектив подорвать авторитет Конгрегации.
Одно могу сказать во утешение: я уверен, что игра будет много, много интересней канона И сеттинг действительно играбельный - позволяет тем, кто не хочет курить матчасть, поиграть в историческом антураже и реализовать те или иные идеи. Это как с Лестницей из терновника, когда читать книжку я не пожелаю никому, но даже сам ставил игру по её сеттингу, - и каких персонажей игроки создают в этом мире, какие истории, которые до сих пор тепло вспоминать!.. И по Академии ябпоиграл, вот уже и мысли проклёвываются.

Добрался сегодня лютым мертвецом на вторую лекцию Эйрле по органической химии. Вспоминали предыдущую (вау, я что-то помню!) - "это была прелюдия к углероду"(с) - и продолжали про ковалентные связи. Что ж, теперь я знаю, что существует БАНАНОВАЯ связь, которую нормальные молекулы стараются избегать(!), и бондаж-молекула циклопропана с углом натяжения выше, чем комфортно для углерода. Эйрле, а также Ри, Инги и Шеру - уруру, отлично курим!

@темы: moments of life, friendship is magic, кина не будет, електричество кончилось, соседи по разуму, излечит любые фрустрации священный огонь конгрегации, going to the west rock'n'roll, чукча читатель

Воскресенье было каким-то бесконечным: я поработал днём, вечером упал под бок к Птахе, созванивавшейся за Нойшванштайн, и поспал, потом проснулся и ещё поработал, испытывая ощущение "с игры я вернулся вчера". В понедельник к Птахе приезжала Агата на словеску, и я, самоизолировавшись в спальне с ноутом, снова ударно вджобнул - играли они до четвёртого часу ночи. В общем, неудивительно, что работу я сдал раньше обычного, но глаз как-то подёргивается
Вчера, проводив Агату, тоже созвонился за Нойшванштайн и теперь перевариваю.
На прошлой авральной неделе я не успел даже заикнуться про театральные лекции, зато вчера возобновил зум-вещание - об Озерове.об Озерове. Это ещё одна важная для меня личность: я, конечно, страстно люблю Бюхнера, но у нас ведь тоже есть романтический гений, опередивший своё время и незаслуженно малоизвестный. Заодно узнал, что в поместье Озеровых, в Борках, уже год как нет художественной галереи, "сельской третьяковки", из-за аварийного состояния здания. Взгрустнулось. Не знаю, на что похож этот дом сейчас, и не разрушится ли он постепенно за ненадобностью... После лекции мерились котиками. Спасибо моим слушателям!
Восьмой и девятый дни адвента стали днями сладостей. В первом подарке были конфеты - были, потому что я успел только съесть чернослив в шоколаде, как их не стало. Во втором оказались цитата из БГ, клюква в сахарной пудре - с корицей! - и синий ёлочный шарик, тоже немножко в сахарной пудре. Клюкву мы схрустели под Саюк - я посмотрел первую OVA 99-го года и полнометражку Реквием. И они прекрасны. Немного слов
Мне положительно нравится, что во всех сюжетах Санзо-пати ломает противникам шаблон и пафос Что-то есть в этой линьцзийской свободе от навязанных смыслов, догматических рамок и соответствия чужим ожиданиям. И очень жаль этого одинокого поехавшего мальчика Тогу, которому учитель когда-то подарил бумажный самолётик, но не успел объяснить, что тот полетит, только если его отпустить. Мальчика, думавшего, что существуют какие-то универсальные правила, которые должны сработать, если им следовать, - а на самом деле нет никаких правил, а есть спонтанность и случайности, когда ты просто бросаешь самолётик и позволяешь ему быть собой.
Сегодня к нам на площадь приехал грузовик с пятью контейнерами для раздельного сбора. Я решил сходить на разведку - посмотреть, что за фирма и по какому принципу собирает, - а по пути забрать посылку от Wildberries. И чтоб я ещё хоть раз у них заказывал... Их код для получения заказа меняется ежеминутно. То есть ты его записал, дошёл от дома до пункта выдачи - и код уже неверный. Новый шлют по sms, но в подвале сеть не ловит, так что я поимел увлекательную беготню на первый этаж ТЦ и обратно. И вышел из ТЦ на площадь, только чтобы увидеть, как грузовик отъезжает - ровно в три. Но если он будет всегда приезжать по средам, это будет удобно.
Wolvden
Волчки пошли на повышение: у подросшей Твикс, купленной мною некогда за шоколадный окрас, - пятеро волчат от Оберона окраса орайд ("французское золото" - золотистый сплав меди, олова и цинка. Вулвден познавательный!)). Как обычно, мама слева:

Что мы имеем? Самку окраса хна, 6 маркировок, медовый дилют, хочется оставить себе. Классного самца окраса карамель, и очень эффектного самца окраса гагат с восемью маркировками, похожего на бордер-колли. Насыщенную тёмно-коричневую самку с чёрным агути и медовым дилютом (всего 5 маркировок) и - первая "двойка" - самку окраса какао, тоже с пятью маркировками, которую стоило бы оставить на племенную работу. Как бы эдак закатать губу...
Молюсь, чтобы выжили И как буду продавать - "сфотографирую" предварительно.

@темы: moments of life, friendship is magic, кина не будет, електричество кончилось, гнездование пернатых, матерь драконов, отец волков, going to the west rock'n'roll

Поклясться могу, что когда выбирал платье на Барраяр, видел свою вышиванку и подумал, что достать её перед игрой не составит труда. Фигушки: перелопатил все короба с прикидами и не нашёл. По совету Терн перевернул стакан (пустой)) и перелопатил ещё раз. Нашёл, но другую - короткую. Как продолбал в своём же дупле ту, что длиннее, - неведомо: мистика, не иначе.
Оставалось захватить парик для Люции. Переворошил всю мастерскую и не нашёл. Перевернул второй стакан и переворошил ещё раз. Нашёл оба - поскольку лежали они в одном пакете, я поначалу принял их за один длинный. Далее о прикидномТак и вёз каждой твари по паре, на выбор: два парика, две рубашки и две юбки - ни разу не украинских, но для ряжения на колядки подходящих. Уже на месте догадался надеть ту юбку, что покороче, поверх той, что подлиннее, - а короткая вышиванка на мне сидела всё же слишком порнографично, выбрал рубашку менее аутентичную, но тоже вышитую. Марта ссудила мне платок, Терн - головную повязку и корали, и так были прикрыты все стратегические места (в первую очередь моя короткошёрстность).
После прошлых приключений я перестраховался и приехал на Ярик сильно заранее, когда электричку ещё не подали. Встретился на платформе с Ханной, вместе мы и доехали. И снова я думал, что сыгровка - это приноровиться к образу, познакомиться, повеселиться, и чего же боле... А получилась такая цельная и сильная история, что полноценная игра как она есть.

Олёна. Отчёт отперсонажный. Возможны спойлеры для едущих на Завтрак на траве!На Рождественскую ночь тётка Катря, служившая в поместье Осокорье экономкой, подговорила нас с братом Павло и другими ребятами колядовать; порешили, кто что будет изображать, и припрятали наряды в сарае. Тётка Катря ушла справлять постный ужин, а мы с Павло и Ганной смотрели снаружи в окна. К хозяйке, Наталье Фоминичне, знатные гости приехали: сотник Чертомлыцкий и козак-кобзарь, который без ложной скромности рассказывал, как побывал во всех частях света и видал даже турок.
- Красивый козак, - шептала Ганна про кобзаря. - Жаль, что старый.
- Отчего же старый? - возразила я. - Может, это просто борода, а так он молодой.
- А этот всё малюет, - она смотрела уже на заезжего маляра, что сидел в уголке с альбомчиком и что-то черкал. - И не грешно ему в Рождество работать?
- Так тоже ремесло, - вступилась я. - Ему за это, глядишь, кто-нибудь денег даст.
Затем кобзарь стал играть, а вдова Евдокия Истомовна - плясать, и мы ближе приникли, чтоб всё увидать; сын Чертомлыцкого, Панас, и его сестра Мотря тоже тут как тут. Панас сперва опасался мимо отца на кухню до тётки Катри ходить, но затем нас заметили и позвали всех в хату. Павло первым вышел плясать, а коли он, то и я.
Кобзарь поначалу весёлую песню играл, а после неё - очень уж жалостную: катится колечко, остывает печка, замерзает речка - про то, как невеста жениха не дождалась, загулял он в городе, вот она из дому ушла да и в речку, только круги разбежались.
- Больно песня печальная, - говорю. - Если не вернулся жених, то что же, сразу и в речке топиться?..
- Что ты говоришь, здесь же Ганна, - шикнул Павло.
И точно. Старшая сестра Ганны, Настуся, не так давно, на Покрова, утопилась в омуте: её просватали за жениха, а тому младшая больше по сердцу оказалась, но младшую за него не отдали, он и уехал на Сечь. Эдакий позор, когда жених от суженой отказывается, и впрямь не каждая вынесет. И куда как тяжело потерять и сестру, и любимого - ежели впрямь был любимым - зараз.
Дверь отворилась, и вошёл вместе со снегом ещё один козак, посыльный, с письмом к сотнику от судейского приказа. Сказал, что он писарь, стало быть - грамотный, и может за чарочку-другую написать какими угодно красивыми буквами.
- Хорошо ему, - заметил Панас. - Привёз бумажку, а тут его и напоят, и накормят.
- А всё же Рождество встречать вдали от дома, - возразила я.
- Такая уж у него служба.
Ганна и на него заглядывалась:
- А может, он генерал?..
- Енералов с бумажками не отправляют, - возразила я.
- Плох тот козак, что не хочет стать генералом, - сказал писарь, приосанившись.
- Генералом пусть москали становятся, - возразил кобзарь. - Козак должен хотеть стать атаманом - вот высшая цель для козака.
- А я слышала, генералы бороды не носят, - сказала Ганна.
- Что же, бреются начисто? - удивилась я.
- Как есть начисто. И на голове бабские волосы носят - парик называется!
- Это как - бабские? Отрезают у бабы косу и на голову надевают?
Я только представила, как коса у безусого генерала на лысой голове лежит калачиком, а кобзарь стал что-то рассказывать о том, как пил с генералом.
- А ежели енерал напьётся горилки, - предположила я, - неделю не станет бриться, и у него усы отрастут, - что же, он перестанет быть енералом?
- Конечно, - серьёзно сказала Ганна. - Разжалуют за пьянство.
- А у генерала для этого специальный слуга есть, - рассказал кобзарь. - Генерал у него попросит чарочку похмелиться, а тот ему под носом: вжик! И ещё раз под носом: вжик! Тут генерал ему и по морде...
- И парик тоже слуга расчёсывает? - полюбопытствовала Ганна.
- У генерала на всё слуги есть, на то он и генерал.
- А чтоб из этого парика вшей повыловить?.. - спросила я.
- Так вошь только в живых волосах заводится.
- И сапоги начистить, и коня... - продолжала Ганна. - Это сколько же у одного генерала слуг? Их всех ещё поди прокорми.
- Так ведь генералу царь платит золотом, - сказал кобзарь.
- Не царь, а царица, - поправила Ганна.
- Да говорят, Потёмкин уже сделался царём, - возразил кобзарь не то в шутку, не то всерьёз.
- Это кто ж его помазал на царствие?.. - усомнилась я.
- Брешут, - уверенно сказала Ганна. - Не может такого быть. И вообще, разве Потёмкин - это фамилия? Я думала, это чин выше генеральского.
- Вот и я так думала, - подхватила я. - Это что ж за фамилия такая? Как же тогда его отца звали, Потёмка?..
- Или Тёмка, - предположила Ганна.
- Значит, был он просто Тёмкин, а как енералом сделался, стал Потёмкин?..
- Потёмкин - генерал над всеми генералами, - поправила Ганна. - Генерал был Тёмкин, а как повысили, стал Потёмкин.
Пока тётка Катря звала меня на кухню - помочь закуски поставить на стол (тут я чутка с тарелки и перехватила и за писаря вступилась тоже, на которого тётка заругалась, что он с тарелки таскает: он всё же с дальней дороги), появилась странница, седая старушка. Тогда я ещё не подивилась, что она шла на богомолье в такую морозную погоду, когда окрест Осокорья рыскали голодные волки и задирали порой скотину. Подошла и услышала, как она рассказывает молодёжи, как на болоте хорошо, какие там травки.
- Травки, что ли, лекарственные? - спросила я.
- Ещё какие лекарственные. Что угодно могут сделать. Всех девушек здесь могут сделать красивыми!
- у нас тут девушки и так красивые, - возразил Павло.
- Лица будут белые-белые, никаких веснушек!
- Веснушки - это красиво, - сказала я.
- Отчего же красиво? - не согласилась Ганна. - Отчего тогда барыни лица белят?
- Белят-то они белят, а потом налепляют мушки.
- Так тоже можно сделать, чтобы всё лицо в мушках было, - подхватила странница. - Или чтобы была одна большая.
Я посмеялась - думала тогда, что она просто любит так шутить с молодыми:
- Такого нам не надо. Да у нас тут и своя травница есть: если кто заболеет, то к Евдокии Истомовне.
А странница всё уговаривала Панаса посмотреть в прорубь, и хотя все мы говорили ему: не ходи, он всё же пошёл. Мы, чуть погодя, - за ним, чтобы чего не вышло.
- Ты куда, скаженный!.. - кричу вслед.
Догоняем - а он над прорубью склонился, того и гляди рухнет в неё, а из проруби как будто кто-то смеётся... Мы ухватили его и друг за дружку ухватились, как в сказке про репу, и потянули прочь - вытянули. Я на него заругалась:
- Куда ты полез? Едва не провалился!
- Так не провалился же.
- Потому не провалился, что мы тебя утащили. Ты зачем её слушаешь? Всё она врёт!
- Она позвала посмотреть, я и пошёл.
- А ты всем будешь верить, кто тебя позовёт?!..
Старше меня, а всё туда же: позовут с крыши летать - пойдёт.
- Вот тебе и странница-богомолица, - качала головой Ганна. - Для чего же она к проруби заманивала?
- Она, поди, русалка, - предположила я.
- Или кикимора, - сказал Панас. - То-то она всё о болоте да о болоте говорила. И я ей сказал: побожись, а она: не хочу!..
И следы на полу оставались мокрые, будто кто-то уличных сапог не снял; странница однако возражала, что это с ней натекло: сняла лапти да показала сухие шерстяные носки. И обижалась как будто, хотя никто её из дому не гнал, не обижал: такая уж ночь, что двери всем открыты. А кикиморы, пусть и болотные, - всё тоже соседи.
Мне, правда, то и дело мерещились черти, а вот они были гостями куда менее желанными. То покажется, что чёрная фигура следом за писарем в открытую дверь промелькнула:
- Это что же, козак чорта привёл? - спросила.
- Такая уж ночь, всякое случается, - не удивился Павло.
- Но чтобы козак с чортом водился...
В другой раз показалось, когда явился жид-корчмарь и принёс горилку, бесплатно, - будто у него за спиной чёрная фигура пляшет.
- А чего это у жида тень рогатая?
- А это, наверное, шляпа, - ответил жид.
- Так сними шляпу-то.
- А нам нельзя. Это всё одно что козаку снять шапку.
- А у жида душа есть? - спросила странница-кикимора.
- Не знаю, - задумалась я. - Говорят, что нету.
- Ну, ладно тогда.
- А чем жидовская горилка такая особенная? - спрашивала Ганна.
- Может, у него, как говорится, по особому рецепту, - предположила я. - Некоторые, я слышала, настаивают на мышах.
- В самом деле на мышах?
- А ещё слышала, что на клопах.
- Так это ж пахнуть будет!..
И хуже всего - один раз, как стояла говорила с Павло, Ганной и Панасом, мне почудился и голос, нашёптывающий мне на ухо, что брат меня зарезать хочет, чтобы моим приданым и всем отцовским наследством завладеть. Как будто это и мои мысли, и не мои, - не может у меня быть эдаких мыслей!.. Головой потрясла, через левое плечо сплюнула - часть разговора пропустила.
А за окнами что-то то и дело так странно не то визжало, не то хохотало, - не то загулявшие люди, не то звери; метель эдак не воет. Ганна всё говорила, что это собаки, но собаки бы лаяли, а вопило порой так, будто кому наступали на хвост. Ещё и пан Чертомлыцкий нас пугал:
- В такую ночь тебя в кабана превратить могут, - говорил он сыну. - И кого угодно ещё.
- А ежели девку?.. - полюбопытствовала Ганна.
- Тогда в свинью.
- А я слышала, ведьмы верхом на свиньях летают, - сказала я.
- А я слышала, что на метле, - сказала Ганна.
- Так с метлы же свалиться недолго, - задумалась я. - Или сломать.
- Не сломается, если ведьма худая, - заметил Павло.
- Говорят, что ведьмы все красивые! - и тут сообразила Ганна. - А как же она может быть красивой, если худая?!..
- И то правда, - согласилась я. - И всё же на свинье удобней.
- Оно конечно, шире и мягче.
- А метлу ты попробуй, кинь: далеко ли она улетит?..
Когда все блюда и горилка были на стол поставлены, сели за постную трапезу. Хозяйка села во главе стола, старшие - на скамьях; нам, младшим, и жиду достались стулья на другом конце, и Панас сел на углу.
- Если девица на углу сядет, то три года замуж не выйдет, - сказала Ганна. - А если парень, то наоборот, найдёт невесту.
Посолонь от хозяйки передавали кутью. Ох и сладкая же она была, и пусть весь год до следующего Рождества всё будет сладко! У тётки Катри кутья всегда самая вкусная. После кутьи - ели, пили и разговаривали, и жид говорил, что москали хотят запретить горилку гнать, чтобы самим её продавать.
- Это как можно запретить, ежели в каждом доме гонят горилку? - удивилась я. - Это всё одно что запретить воду из колодцев черпать.
А как только гости наелись и начали вставать из-за стола, тётка Катря напомнила, что пора идти колядовать. Мы высыпали во двор, начали наряжаться: Павло - козой, Панас - чортом, Ганна - солдатом, Мотря - монахом. Мне тётка Катря достала два чёрных плата с кистями: один - на плечи, другим опоясаться, вот и цыганка. Увидав подушку, я свернула её валиком, запеленала плотно рушником - вышел младенец, чтобы цыганке на руках таскать. Сама тётка Катря пошла вперёд, неся звезду на палке, обмотанной красными лентами, постучалась в дверь дома:
- Открывайте, хозяева! Мы к вам пришли, козу привели! Впустите козу: где коза спляшет, там будет богато!
Все мы вошли, приплясывая, а Павло в козьей личине, которого тётка Катря вела на верёвочке, принялся прыгать; а тётка Катря приговаривала:
- Скачи, коза! Выше скачи, коза! Ещё выше, ещё!
И Павло очень похоже изображал, как коза старается, но устаёт, выбивается из сил, падает и начинает помирать. Я заголосила:
- Коза помирает! Поднесите ей скорей горилки, а не то совсем помрёт!
Началась весёлая кутерьма: монах козу отпевал, жид кинулся было налить горилки, но вперёд него успела Наталья Фоминична, поднесла Павлу своего вина, и коза тут же воскресла. Тогда стали петь колядки, не попадая, конечно, в музыку, но не рад, похоже, был только строгий Иван Панасович; после трёх тётка Катря спросила:
- И что же, ничем не угостят колядников?
Хозяйка и гости засуетились, доставая угощение, смешались с колядниками; досталось каждому.
- Нечего ребёночку есть! - причитала я, укачивая подушку. - Ребёночек с голоду помрёт!
- Солдату жалование не платят! - вторила Ганна.
- Хочешь, тебе погадаю? - подошла я к Степаниде, нашей тётке по матери. - Позолоти ручку!
И тётка Степанида насыпала мне в ладони орехов, а хозяйка положила даже конфекты. У Ганны была на голове корзина вместо солдатской шапки - и в эту корзину опустили настоящих ковбасок.
- А может, тебе погадать? - я набралась смелости подойти к маляру: он был нездешний, странный. И костюм у него был чистенький для путешественника, и держался скромно. А тот не стал откупаться да вдруг сказал:
- А погадай.
- А ты дай руку.
Он протянул ладонь. Гадать я не умела, однако ж надо было сказать что-то хорошее.
- Ох какие у тебя линии, да целых три! И другой линией пересекаются: счастлив будешь! Женишься, детишек заведёшь, и дом построишь большой, в три этажа. Раз этаж, два этаж, и чердак сверху! - провела я пальцем по всем линиям на ладони.
Вокруг посмеивались, глядя на меня, а я вдруг заметила, что увлеклась: другие колядники уже ушли, - и побежала к двери догонять. В сарае мы сняли личины, сложили все дары в корзину, я распеленала подушку, - и вернулись обратно теми, кем были. Корзину поставили на стол.
- Ковбаски бы... - при виде ковбасного круга у Павло аж глаза загорелись.
- Так ножа нет.
- Сейчас принесу, - и я, не успев подумать, что рано для скоромного, пошла на кухню, где тётка Катря о чём-то беседовала с заезжим маляром. Попросила: - Дай нам нож, а то нам ковбасы дали.
- Только после полуночи можно скоромное, - напомнила она.
- Ну, нам на потом.
Я вернулась, а писарь сказал, что он уж достал свой нож; но не успела я ответить, чтоб подождали до окончания поста, как Павло нож у меня выхватил и кинулся к столу мне наперерез. Я так и обмерла: мне сразу вспомнились слова, что мне чорт нашёптывал, и на мгновение мне подумалось, что и вправду зарежет. Однако нож у Павло отобрали; я положила его было на стол подальше, но писарь сказал:
- Лучше унеси.
Так я и вернула нож на кухню, честно сказав о том, что его не нужно, потому как у писаря есть свой.
- Не бывает, чтобы козак, да без ножа, - согласилась тётка Катря.
Никто, даже сам Павло, казалось, не понял, что на него нашло, и я решила, что он перебрал горилки:
- Помню тебя ростом с гуся, а сейчас уж большой козак, усы растут, горилку пьёшь. Да только пить пока не умеешь. Закусывай! Вон, поешь репы, каши!..
- Да что там есть? Одна трава!
- Весь пост ел и не жаловался. Недолго до конца поста осталось, потерпи!
- А я знаю, где сала взять, - заговорил вдруг писарь. Мне сразу вспомнилось, как тётка Катря спрашивала у нас, кто добрался до сала, что она оставляла на кухне; но было уже не до того - я-то видела, как Павло аж трясёт при словах о сале, еле сдерживает себя.
- Ты его не искушай! - попеняла я писарю. - Зачем до греха доводишь? Всего ничего до полуночи дождаться!
Но козак меня будто не слушал и будто нарочно расписывал Павло, как вкусно сало, так что тот наконец воскликнул:
- Пойду проветрюсь! - и выбежал во двор.
- Что это с ним? - удивился писарь. - Может, посмотреть за ним?
- И то правда, схожу за ним: а то ещё вступит в полынью...
Через окно было видно, что Павло и впрямь пошёл куда-то со двора в сторону реки. Я - за ним, писарь - за мной. Добежали до проруби, где давеча Панас стоял, - а там рядом с Павло девка, как есть голая. Стоит, улыбается, не мёрзнет вовсе.
- Ох, срам-то какой! Павло, пошли отсюда! - потянула его за рукав. А он ещё вырывается:
- Не твоё дело!
- Да разве ж можно с девкой... Да это ж мавка! Она ж тебя заманит и утопит!
Павло очнулся, только когда русалка сама закричала на него: уходи, дескать, а не то сестру твою утоплю. Тут мы схватились друг за друга и бросились бежать, а она - за нами.
- Уходите, уходите! А то всех утоплю!
Совестно было оставлять у проруби козака: а ну как его утопит, - но родная кровь дороже: то Павло меня за руку тянул, то я его, так и выбрались к дому прямиком через снег. Ввалились, дыхание переводя, а нас уж спрашивают, зачем мы к проруби бегали.
- Я охолонуться вышел, недалеко, - сказал Павло.
- Куда там - недалеко! - возразила я. - Кабы недалеко, я бы и не сполошилась. Но не было тебя долго, мы с козаком и пошли за тобой. А ты до самой проруби дошёл.
- Как до проруби?.. - тут Павло словно проснулся и сказал: - Девка там была голая.
- Совсем голая вся, в чём мать родила, - подтвердила я.
- Значит, не я один её видел, - добавил Павло. - Она как закричит, что потопит нас, мы и убежали.
- Вы хоть перекрестились?
- Мы сперва ноги унесли, а после-то конечно!
Тут нам, конечно, настрого велели ходить к проруби, после чего мы ещё не раз рассказывали о мавке, в том числе тётке Катре, что хлопотала на кухне и всё пропустила. Удивительно было, что русалка показалась среди зимы, когда ей положено было спать подо льдом до лета; может, это кикимора её потревожила?..
Писарь вернулся вскоре, целый и невредимый. Сказал, что с мавкой поговорил и что она долг хочет стребовать, но какой долг, с кого и за что - утаил, дескать, это дело постороннее. Так мы и остались гадать, чего русалка могла хотеть. Точнее, ясно, чего: вся нежить хочет заполучить себе душу, как у человека, - вон и кикимора всё упрашивала Панаса ей душу отдать хотя бы на часок.
Я за Павло приглядывала, и закусывать уговаривала, так что он в конце концов осерчал, отозвал меня в сторону и сказал:
- Не нужно обо мне заботиться. Я уже не маленький.
- Конечно, не маленький. Но ежели с тобой что-нибудь случится, то что я одна делать буду? Ты за мной присматриваешь, а я за тобой.
- Присматривать можно, только делай это... с уважением.
- Ну хорошо.
Я ведь и впрямь не заметила, как брат настоящим козаком вырос, и что излишняя забота ему может быть обидна. Но не чужие ведь друг другу! Когда-нибудь обо мне муж позаботится, а о нём - жена. А пока я замечала, что он за Ганной ухаживает, утешает её в печали, защищать её готов. Славно будет, если сладится.
Но затем всё только хуже сделалось. Часть гостей разошлась куда-то, и я уж было к тому привыкла, как вдруг от реки послышались голоса. Я позвала:
- Павло, ты там?
Никто не отозвался, и только Ганна выступила мне навстречу и что-то прокричала; я пошла к толпе. Была там в основном молодёжь, и Павло был тоже; он хотел услать меня прочь, но я без него уходить не хотела. Сразу две мавки высовывались из проруби и говорили с Панасом, грозились, что заберут душу его сестры. Тот хотел от них отдариться, а они не брали ни бусы, ни другие подарки, торговались: дескать, либо семь звёзд (столько, поди, и колдуну не собрать), либо пусть заместо Мотри выйдет к ним кто другой, да не один, а чтоб и девка, и парень. И куда им столько - семью, что ли, завести человеческую под водой?..
- Не хочу я, чтобы за меня кто-то душу отдал, - говорила Мотря.
Я Панаса уговаривала, что русалки всё врут, что не дотянутся они до его сестры и не посмеют её душу забрать, и что надобно их не слушать, а уходить. Наконец, маляр Богдан нежданно-негаданно шагнул к проруби, только его и видели, - ни слова сказать, ни удержать.
Тут мы и стали прочь уходить, зовя и торопя друг друга, и Павло меня ещё в спину подталкивал. И было уже не так, как в прошлый раз, совестно оставлять позади маляра: поневоле подумалось, что, может статься, ему хорошо там с ними, в проруби, и им самим хорошо - знай плескаются и веселятся. И раз они гостей без вреда отпускают, то и я бы их навестила, кабы не Павло да тётушки.
Как вернулись, так старшие учинили нам расспрос: кто ходил к проруби, зачем да почему. Павло сказал, что пошёл за Ганной, я - что пошла за Павлом, а остальные говорили, что их позвало и ноги сами их понесли. Чертомлыцкий выговаривал, что надобно за своими ногами следить, воли им не давать, а ежели куда несут, то идти в церковь. Я и сама ждала рождественской службы, чтобы вся чортовщина закончилась.
Но не минуло и нескольких минут, как все, кто был у проруби, к ней и вернулись. Как в лесу, когда заблудишься и леший кружит: хочешь уйти от места подальше, ан только быстрее к нему же приходишь. Так и я теперь поняла, что это значит, когда ноги сами принесли, против воли. Стою перед прорубью, и даже уже не страшно, а только хочется, чтоб отпустили, не томили. Ежели с каждым разом всё больше людей к проруби тянет - эдак скоро всё село здесь окажется? И ежели в самом деле душу отдать русалкам - разве отстанут, не захотят больше и больше?..
Тут пришёл Чертомлыцкий сам, велел всем разойтись и, встав перед прорубью, стал говорить стихом, прорубь запечатывая. И любопытно, и боязно было задержаться: выходит, сотник наш - колдун, характерник! Ушли от реки, ан от самого дома было слышно, как кричит, завывает, взвизгивает подо льдом, - некоторым даже стало жалостно.
- Незачем их жалеть, у них ведь души нет, - говорю. - И им у себя на дне хорошо. Пусть спят до весны, сейчас не их время.
Как помалу успокоилось всё, девицы стали спрашивать, не будет ли святочного гадания. Ходить за околицу, даже не поодиночке, уже опасались, - но ведь можно гадать и в доме. Я гадать не умела, цыганкой на колядках я притворялась только, - зато умела тётка Катря. Позвала всех к себе на кухню, велела взять стулья, чтоб долго сидеть, и каждый должен был отдать небольшую вещь, его обозначающую. И маляр Богдан принялся от своего чистенького сюртука пуговицу отдирать с мясом.
- Что же ты делаешь, - испугалась я, - дырка ведь останется...
- Ну, значит, так тому и быть.
Видать, очень уж ему нужно было попытать судьбу. А у меня ни кольца, ни серёжки не было, и за себя я положила орех, а за писаря - нашлась на столе монетка.
Более всех гадать хотела Мотря, ан не успели начать, как её позвали к родителям, да безотлагательно. Пришлось ей уйти. Говорили, что её будут сватать, а за кого - даже её брат, Панас, не знал. Но я догадалась, что за кобзаря Грицько: козак только за другого козака может просватать дочь. И ему видней, к чему такая спешка - молодые познакомились едва, и целого дня друг с другом не провели, - может статься, для того, чтобы уберечь от нечистой силы. Делать нечего, стали гадать без Мотри. Тётка Катря побросала вещицы в плошку, мы с Ганной по стакану воды в плошку налили и ей отдали, а она накрыла плошку платком и завела гадальную подблюдную песню.
Что кому да эта песенка достанется, тому сбудется, не минуется...
Первое дурное Ганне выпало - остаться без суженого; Павло же - напротив, найти себе девицу по сердцу или невесту. На мой орех - выпала добрачная любовь. И смешно - тётка Катря грозит кулаком, что не будет глаз с меня спускать теперь, - и страшно: сама я по доброй воле не пойду, а ну как кто-то силой возьмёт? Не хотелось даже этот орех в руках держать, выбросила его на стол. Гадание - игра, а всё же не бывает на Святки ничего случайного да незначимого. И сквозняк дверь открыл, и будто бы холоднее на кухне сделалось.
После - почти забылось; писарю Мыколе выпала дальняя дорога - вестимо, по службе, - а Богдану выпала дорога худая, сума или тюрьма. Но как только гадание закончилось, тётка Катря сказала, что нагаданное можно смыть с себя в проточной воде, чтобы не сбылось, - только не у проруби. Мы с Ганной первыми пошли к ручью на заднем дворе кухни. Она мне на руки полила, чтобы я умыла лицо, я полила ей; и только она задрала подол, дабы им утереться, - вывалились парни на задний двор смывать гадание. Хоть бы предупредили!..
Теперь не сбудется - и даже обидно сделалось, что тётка станет сильнее за мной приглядывать: будто не верит мне? Разве я когда раньше с чужими парнями гуляла?..
Ещё недолго всё было тихо, а затем голоса и крики послышались от корчмы. Павло, недолго думая, выбежал и пустился на шум.
- Павло! - кричу следом. - Куда тебя понесло?..
Он остановился, поманил меня рукой:
- Подойди, разговор есть.
- Ну что ещё? Я просто за тебя беспокоюсь! С уважением беспокоюсь!..
Мы остановились за углом дома; даже если бы Павло стал меня ругать, я его не боялась: всё же брат и выросли вместе, и чего бы между нами ни было, никогда не обижали друг друга.
- То, что я тебе покажу сейчас, я никому ещё не показывал, - сказал он. - Только никому не говори.
- Никому не скажу.
Он поворотился, приподнял рубаху, - а у него под рубахой хвост. Не поросячий хвостик колдуна, а пушистый, тёмный волчий хвост полешком. Что тут скажешь? Брат - вовкулака, но всё равно же брат. Зверя своего в узде держит, бесчинств не учиняет, своих не трогает, пост держит, в церковь ходит. А отчего ему пост держать тяжело, сразу ясно стало. Каково голодному волку без мяса?..
- Теперь видишь, почему я сам могу за себя постоять?
- Теперь вижу.
А про себя думаю: всё одно тебя беречь надобно, вернее - твою тайну. Если колдун о вовкулаке прознает, может подчинить себе, ездить на нём верхом и натравливать на врагов.
- А это тебе, - и звезду протягивает.
- Ох, спасибо! И где только взять успел?..
- У проруби.
То-то мне показалось, что он в снегу собирал что-то. Сама бы я подбирать упавшие звёзды не решилась: хоть и говорят, что они исполняют самые заветные и невозможные желания, а всё же беды от них быть может больше, чем пользы. Загадывать на них уметь надобно, иначе выйдет по твоему слову, но не на твоё счастье. Да и загадывать мне было нечего: разве что на суженого, но его пусть бог пошлёт, а не лукавый. Однако не отказываются от подарков, и я за пояс спрятала.
- Теперь пойдём, - сказал Павло.
Мы вошли в корчму, а там уже творилось такое, что мы и от дверей отойти не смогли. Кружат две мавки, Грицько кобзарь играет как в последний раз, Чертомлыцкий уж почти без сил оседает на пол, держась за край стола, и только его жена, Солоха, наступает на мавок, говоря, чтоб не смели трогать её детей. А позади всех - сама Мотря, бледная, замерла. Не так пугали мавки - далеко они ушли от родного омута, большой власти под крышей не имели, - как разлитая в воздухе сила, будто перед грозой. Солоха, никого не замечая, гнала мавок мимо нас до двери - и за дверь.
- И никто моих детей не тронет, пока я жива, - говорила она, тяжёлая, грозная, как мать-медведица, заслоняющая собою своих медвежат.
- Пока жива, говоришь? - смеялись мавки. - Ты ведь уже старая, скоро помрёшь. Недолго ждать осталось, а мы умеем ждать!..
Так и выбежали за порог и сгинули за порогом. Кобзарь тоже свалился без сил, жид ему поднёс горилки. А мы с другими зеваками расходиться стали по домам.
От тётушек ничего не утаишь: стали нас, конечно, спрашивать, отчего мы вдвоём сидели в корчме.
- Разве ж мы сидели? Мы и сесть не успели - там такое творилось!
- Две мавки пришли, Мотрю забрать хотели!
- А вы зачем туда пошли?
- Вдруг помощь какая нужна, - сказал Павло.
- А ты с ним почему увязалась?
- А он меня с собой взял, чтобы я у него под присмотром была. Я за ним приглядываю, а он за мной!
Тётушки только посмеялись: куда один, туда и другая.
А мы стали обсуждать промеж собой, отчего русалки к Мотре привязались. Ежели одна из них была утопившейся Настусей, которую сестра вроде уж признала, - то и ходила бы за Ганной. Что-то в этом не складывалось.
- Может такое быть, чтоб сотник им чего задолжал? - спрашивал Павло. - "Дам тебе то, о чём просишь, заберу то, чего в своём доме не знаешь".
- Может быть, - согласилась я. - Слышала я, как один человек задолжал русалкам, и они сына его забрали. И тот сын потом чуть было его дочь за собой не увёл.
Все как никогда прежде обрадовались, когда проспался наш поп и пошёл готовить рождественскую службу. А пока ждали, разрешился вопрос со сватовством: пан Чертомлыцкий стал Грицько спрашивать, готов ли он его дочери поклясться в любви.
- Ведь ты, если клятву дашь, силу потеряешь, - говорил он. - Нам любить нельзя! Ложе делить можно, даже жениться можно, вот только любить нельзя никак. Ты это знаешь, мы ведь с тобой потому и расстались, - обратился он к Евдокии Истомовне.
- Я согласен, - сказал кобзарь, - если и без моей силы будет кому её защитить.
- Тогда пойдём. Все пойдём!
И Чертомлыцкий пошёл к реке. Не очень хотелось вновь туда ходить, но раз все пошли, то и я. Там, перед прорубью, Грицько и Мотря друг другу клятвы и принесли, а сотник отдарился русалкам золотым наборным поясом, из клада вынутым, на девять душ заклятым. Значило ли то, что девять душ погубил колдун?.. Русалки остались довольны: две души закладывались за новобрачных, и ещё семь - в расчёт долга, как русалки и требовали.
Грицько, отрекаясь от своей силы, свою суму Евдокии Истомовне передал. Та открыла суму, достала оттуда колдовскую книгу и волчью шкуру, и задумчиво так стала её по морде гладить, будто родную, - а уж Павло на это косился, конечно. Значит, был Грицько не просто колдун, а перевёртыш, и мастерство своё, поди, у другого колдуна перенял?.. Чудное это дело - колдовская свадьба, не для нашего ума. На службу не опоздать бы только: вместо ней на колдовской свадьбе присутствовать - грех должен быть большой.
И стоило мне об этом подумать, как зазвонили колокола - не понять было только: от церковной звонницы или из-подо льда.
- Колокола ещё долго будут звонить, - сказал Чертомлыцкий. - Кто хочет, может пойти на службу.
Прихожане потянулись к церкви. Священник спросил о грехах и, не услышав ответа, принял решение не делать службу излишне долгой. По окончании службы благословил всех воспользоваться плодами поста, и церковь опустела. Наконец перевалило заполночь, окончилось тёмное время разгула нечистой силы, повернуло к свету.
Тётка Катря с нашей помощью уже накрывала стол скоромный. А ко мне подошла сзади тётка Степанида, зашептала над плечом:
- Скажи, племянница, есть ли у тебя звезда?
- Одна есть. А тебе на что, тётушка?
- А мне один мужчина понравился, вот хочу, чтобы сладилось.
- Что же, без звезды он не дастся?
Мне не жаль было звезды, но хотелось удостовериться, что тётка не надумает что опасное. А впрочем, если и говорит неправду, то разве ж я её в том уличу?..
- Хочется, чтоб наверняка. Ну что, отдашь? Разумеется, не задаром. Скажи мне, чего за неё хочешь.
- Да это как-то не по-родственному, чтоб за что-то отдавать. Я её тебе и так отдам, мне не нужно.
- Тогда не здесь: пойдём туда, где нас не увидят.
Мы вышли за порог, я поискала за поясом, подумав на мгновение, что могла и обронить, - но всё же достала звезду, морозящую руки сильней, чем лёд, протянула тётке.
- Что за мужчина-то? - полюбопытствовала.
- Да писарь.
Похоже, не обманывала; а Мыкола-писарь был мужчина справный - не пьяница, службу и доход имеет. Разве что в разъездах проводит много, но тётка Степанида сказала, что они уж так сговорились, что он нечасто будет наезжать.
- Где ты звезду-то нашла? - спросила тётка Степанида. Я не стала Павло выдавать, ответила:
- Случайно нашла, когда подле проруби была. Чуть не наступила на неё.
- Везучая ты! Я специально туда ходила искать, а не нашла.
- Что ж, удачи тебе, пусть сладится! - пожелала я.
- Может, и тебя за кого-нибудь выдать?.. - задумчиво предложила тётка Степанида.
- А за кого?.. - удивилась я так же задумчиво, думая, что это она не всерьёз.
- Да вот разве что за Панаса. Но сама-то хочешь?
И так легко спросила, будто в самом деле можно сговориться с сыном самого сотника. Но не складывалось в голове, что Панас - Чертомлыцкий и наследник характерника, а складывалось, что, как почти сверстники, рядом росли, вместе играли...
- Да Панас - он же друг и почти как брат. Некуда торопиться.
- И то правда, спешить не будем.
Когда вернулись в дом, гости ждали скоромного стола, а пан Чертомлыцкий как раз говорил жене о Панасе:
- Он такой же, как ты, святой - свою звезду русалке отдал, пожалел её.
- Ты сам бы сходил помолился, - отвечала Солоха.
- Не могу я молиться. Корёжит.
- Значит, не нужно тебе, - кротко сказала она. - Кабы было нужно, то преодолевал бы, что корёжит.
А тётка Степанида чуть погодя надела мне на шею богатую жемчужную нитку:
- Вот, держи, не могу я всё же вовсе тебя без подарка оставить. Видная будешь невеста.
И не единственный это был подарок: маляр Богдан мой портрет намалевал, совсем как у барыни - на стену повесить, чтоб сватам прежде меня показывать.
Пришёл чёрный кот Васька, ластился, шипел на кого-то невидимого. И вновь стол ломился от блюд, теперь уже скоромных, и сели на прежние места, и поздравляли друг друга с Рождеством. И у всех всё сладилось: у тётки Степаниды - с писарем Мыколой, у хозяйки Натальи Фоминичны - с Богданом-маляром, которому она заказала расписать её поместье колоннами да херувимами, так что он надолго ещё задержится у нас в Осокорье; да и Павло предложил Ганне стать его невестой - так и сказал: "Раньше думал, ты маленькая, а теперь понял, что выросла и красавица", смешной. Она, конечно, велела ему говорить с её родителями. Но вдруг тоже сладится?..
А ежели на Рождество много счастья, то и год счастливый будет.

БлагодарностиСпасибо мастерам за волшебную сказку! Давно хотелось поиграть по "Вечерам на хуторе...", и вот получилось.
Ещё когда писал заявку на Завтрак - хотел, конечно, иметь какую-нибудь завязку на мистический пласт. А получилось, как часто бывает, так, что быть обычным человеком и реагировать соответственно - даже интересней, когда среди ведьм и колдунов ты почти в меньшинстве. Честно пугался русалок, замечал чертей, когда они были без накидки невидимости, наслаждался игрой в двоеверие, между христианством и язычеством - сперва соблюсти обряды, затем отмолить грех.
Было немало игровой магии, которой не хочется дать пропасть. Но итогов здесь не будет - их я буду с мастерами обсуждать, как докопаюсь, поскольку они пойдут на игру.
Спасибо соигрокам, вы были колоритны и прекрасны!
Люции - за моего брата Павло, взаимная забота - отличный повод для движухи ныне и впредь!
Марте - за тётку Катрю, офигенно вкусный стол, колядки, гадания, и за семью!
(Количество моих женских персонажей-сиротинушек, у которых из семьи только тётка/тётки, подозрительно зашкаливает, подбираясь, кажется, к четырём.))
Шеллару и Ранвен - за Панаса и Ганну, нашу прекрасную компанию молодёжи, разговоры обо всём на свете и готовность вытаскивать друг друга из любой передряги!
Экет - за тётку Степаниду, заботу, понимание и подарок!
Инги - за хозяйку, на которой незаметно, но незыблемо держалось всё в этом доме!
Кервену - за офигенного сотника-колдуна, сурового и справедливого, Натали(Змее) - за потрясающую Солоху, почти хтоничную, архетипичную Мать.
Ханне(Натали) - за Мотрю, Мориниллэ - за Грицько и его песни, обоим за красивую историю, в которой любовь важнее и сильнее колдовства.
Алькору - за великолепную характерницу, за танцы и песни. Вере - за очаровательного маляра, вроде и скромного, но с каким-то внутренним раздолбайством авантюризмом, и за рисунки! Блейзу - за обаятельного писаря, Фреду - за жида, который нечаянно спас мир.
Ханне - за ехидную кикимору, Терн - за криповую и притягательную мёртвую Настусю, Эри и Сэму - за неутомимых и неугомонных чертей! Тот нечастый случай, когда потусторонний мир на игре был органичен, уместен, не перетягивал на себя всё одеяло, но играл, додавал и затрагивал (в обоих смыслах)) всех. И как было завидно отмокающим в бассейне, как хотелось присоединиться!..

Очень удачно я осознал из чата буквально накануне игры, что она плавно перетечёт в празднование Кервена и что есть риск вечером не уехать, и, поскольку Птаха на другую игру уехала с моим, прихватил её спальник. Не прогадал: люди действительно по большей части не уезжали, а даже приезжали (Мориниллэ привёз от станции Векшу). Работа меня, конечно, хотела, но заполночь местный вай-фай закончился - попросту ввиду неуплаты. Далее о послеигровом
Спальное место мне нашлось на третьем этаже - и снова спальник был очень кстати, поскольку этот коттедж так странно устроен, что, несмотря на камин, который всю игру топили, в доме чем выше, тем холоднее. Я почитал на сон грядущий (поломал глаза в полумраке) и сговорился с Верой уезжать в шесть утра. Внутренний будильник сработал на ура: я проснулся, вылез из спальника, и как раз уже залезал в него обратно, когда вошла Вера с фонариком.
Высадили меня у ВДНХ, дома я нагло доспал ещё пару часиков, и снился мне сюжет с нечистью - только про современность. Там персонажей преследовал призрак, эдакий типичный pick-a-boo, с костлявыми руками из-под белого рубища и вырезанной тыквой вместо головы. Они всё бегали от него по всяким пустым урбанистическим местам, а потом главгерой устал бегать и решил повернуться к призраку лицом и столкнуться с ним. И я, как спутник/спутница главгероя, остался вместе с ним - мы взялись за руки и ждали, прикрывая остальных. И когда призрак прошёл сквозь нас, нас отбросило назад во времени, к самому началу сюжета - видимо, в качестве шанса всё исправить.
Птаха утверждала, что я продолжал окать всё воскресенье Очень жду мая, и всех обратно!

@темы: moments of life, friendship is magic, moments of dream, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, осокорье и гости