Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Фото с Трёх дней от Верымадмуазель Бенкендорф. Очень благодарен за свои предыгровые портреты. Вильгельм Карлович Кюхельбекер: Ещё несколько прекрасных лицМои дорогие Дельвиги - Софья [Наталья] и Антон [Шеллар]: Княгиня Трубецкая [Райна] и князь Михаил [Тиндэ] с лосём: И, так сказать, оригинал Кюхельбекера. Так и просится подпись "до и после"... Но красивый же человек был, а. Ничего современники не понимали в выразительных носах.( +фото протокола допроса с игры Фото протокола допроса Кюхельбекера от фон Фока [Тануки]. Резолюция "Дурак!" в низу листа меня безмерно радует. Значит, Кюхель сыграл дурака хорошо - пусть лучше считают дураками, чем злодеями... Фото с Трёх дней от Сэма Фото с Трёх дней от СэмаSammium. Просто оставлю это здесь - Каховский [Эри] и Панов [Вэл] уходят в метель. Фото с Анкарриса, наконец-тоФото с Анкарриса, в основном предыгровые и с бала. Риваль, хмырь болотный(с)Амеди, общает гостей: И его - тогда ещё будущие - ученики, леди Нэя эн Кэрриан [Лорна] и тогда-ещё-советник лорд Арнольд эн Кэрриан [Алёна]:
4-5 августа - Форменос 11-12 августа - На очень диком-диком западе 17-19 августа - ФЕИ 2018 (Самара) 25 августа - Первая межмировая конференция "Пространственно-временные аномалии"
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Граммар-фюрерское, что никак не доходили лапы записать: который год покупаю один и тот же чечевичный суп, а у него в составе всегда "чечечвица". Видимо, с того же поля, что и чабребрец, который я в чайном меню АВ видел, - но там хотя бы быстро исправили. Овсяное молоко вкусное, но не когда на пачке написано про "пользу овсянного молока", Карл! Впрочем, чего я хочу, когда даже родной нетбук говорит мне, что "возможность подключения ограниченна". И только вчера заметил, что в одном подарочном наборе были две разные конфеты - "Буревестник" и "Бури вестник". Жаль, что фантик от "Буревестника" я уже выкинул.
Матушка больше не хочет немецкую куклу, о которой страстно мечтала весь год, потому что узнала, что у этой куклы натуральные человеческие волосы. "А вдруг это волосы умершего человека, которые продали его родственники!". Объяснить, что волосы могут продавать только живые люди и только свои, не получилось. Что мы с отцом теперь будем дарить матушке на НГ - ума не приложу
Внуки Флинта - милота инсайдG-помёт (Fox Hole) Мальчик шампань айриш дамбо стандарт всё ещё в поисках дома: Девочки шампань дамбо стандарт и крим айриш дамбо стандарт: U-помёт (Rat&Spice) Свободный мальчик циннамон беркшир дамбо стандарт: Алиментный мальчик фокс циннамон дамбо стандарт: Девочки: Уля, циннамон селф дамбо вельветин (справа), будет жить в питомнике у Пантеры; Урсула, циннамон капюшон дамбо стандарт (слева), остаётся в питомнике у Каа. Капюшон совсем как у деда^^ Девочки фокс циннамон айриш дамбо стандарт и циннамон селф дамбо стандарт. Поедут к Зое. Девочка циннамон беркшир дамбо стандарт (на переднем плане, с подругой из T-помёта) будет жить у Натальи. Больше фото - в альбоме. Почему я слежу за всей этой оравой? Ну, во-первых, потому, что крысята милые А во-вторых - потому, что однажды я точно захочу правнучка. Амбера или фокс циннамона... Пока же лимит двигать некуда.)
Флэшмобом про вишлисты меня никто не салил, но всё равно скажу: хочу людей. Все десять раз. В посленовогоднюю неделю - приезжайте к нам, приглашайте нас, можно поиграть в настолки, погулять по городу, посидеть в пабе, покататься с горок в парке - whatever.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Сны за прошедшую неделюКогда ночевал у Веры после Трёх дней, приснилось забавное: посёлок, где считалось нормой тащить у соседа то, что плохо лежит. Чуть зазевался - и всё, вещь больше не твоя, пока не сопрёшь обратно. Но по-настоящему резво жители этого посёлка убегали от соседей тогда, когда они хотели... отдать что-нибудь ненужное. Потому что не взять было нельзя - и владей хламом до тех пор, пока не найдёшь очередную жертву. Так мне приснился мужик, который шёл отдавать огромную вышивку (или гобелен) в раме с тигром на чёрном фоне. После сбора к "Эмилии" снилось, что я подобрал и привёл к себе на дачу щенка и назвал его Эмиль, для краткости - Миль. Он был вправду очень милый, типичный вислоухий дворь с длинными лапами на вырост, непоседливый и игручий. Потом снился облепиховый сидр. Он был очень вкусный, теперь в реале бы попробовать - должен же он где-то существовать, раз существует розовый и барбарисовый?.. После написания кюхельбекерного отчёта снилось что-то Сенатское, разумеется. Ну, и пересмотренный трейлер добавил. После Йольской ночи думал, что буду перемещаться на автопилоте, но, когда доехал до Хавской, - отлично разогнался, отлично поиграл. Роль Охотника я сознательно брал для того, чтобы делать игру не столько себе, сколько окружающим, и к "Эмилии" в крупном формате, где было некоторое количество незнакомых игроков, эта несколько актёрская отстранённость подошла как нельзя лучше. Охотник Абрахам был не совсем канонный, а с отсылкой к киношному Ван Хельсингу (многие отсекли пародию, и это приятно), только без всех этих пафосных аллюзий на ангельство. Просто монах, принятый в ватиканский орден охотников на нечисть, гонявшийся за всякими монстрами по всей Европе, а теперь вышедший на покой. Поскольку Медведь очень уж успешно не палился и поохотиться на оборотня не получилось - я устроил задорную охоту на ведьм. Я несколько раз в своей жизни играл священнослужителей, но все они были более толерантны, а в "грешновато!" и "сжечь!" - поиграл только теперь. Ещё мне почему-то втемяшилось, что Охотник одноглазый - отчего и полез в сумку с косплеем Быка. Вызвал у Леси мельничные флэшбэки (не нарочно). Технические впечатленияВ конце концов, незрячего персонажа я уже играл, а одноглазых - ещё ни разу. Во время парада перед игрой заметно мутило - не знаю, от повязки ли или просто от духоты, ибо потом было норм; после игры, когда снял повязку, - некоторое время двоилось в глазах. В остальном слепая зона никак не мешала, а что один раз чуть с лестницы не на@бенился - так это, может, не из-за неё.
Абрахам, тот-самый-Охотник. Отчёт отперсонажныйУ трактирщика Эмиля мы на сей раз остановились втроём: пару дней назад я подобрал парня по имени Мартин, заблудившегося и голодного. Решив, что сам святой Мартин послал мне его, я предложил ему пойти ко мне в ученики, однако выяснилось, что ему жалко убивать животных. Я и решил, что ежели он почувствует склонность к какому другому ремеслу, то сможет найти себе нового учителя, даром что через трактир кто только ни проходил, - а пока, так уж и быть, буду за ним приглядывать. В трактире же мы задержались из-за непогоды - и едва метель усилилась, в трактир набилось столько гостей, сколько я никогда прежде не видел. Начать с того, что не успели мы выйти поутру из комнаты, как к нам чуть не вломилась юная особа в сопровождении гувернантки, твердящей, что принцессе сюда нельзя. А ещё через несколько шагов я столкнулся с корреспондентом, пожелавшим взять у меня интервью для своих читателей. Он говорил, что им будет интересно узнать обо мне, - а когда о тебе помнят, это всё-таки лестно, и я согласился. - Расскажите, как вы стали охотником? - Однажды я понял, что у меня хорошо выходит стрелять и читать следы. Я решил употребить это на пользу людям и понял, что таково моё призвание - защищать честных христиан от всяких тварей. Я долго учился, и вот - стал охотником. - А на каких самых опасных тварей вы охотились? На драконов? - Драконы - больше по части рыцарей, хотя и их мне доводилось видеть. Почти так же опасны мантикоры... Но самые опасные твари - без сомнения, оборотни. Их можно убить только серебряной пулей, и только прямо в сердце, - а шкура у них чрезвычайно крепкая. На бегу они способны догнать лошадь, а их когти и зубы разрывают железо. - В какую самую неподходящую погоду вам доводилось охотиться? - В любую погоду доводилось отправляться на охоту, когда люди срочно нуждались в помощи. Тем паче что многие твари предпочитают выходить по ночам, а некоторые нападают под прикрытием урагана. - Расскажите нашим читателям о самой опасной ситуации, в которой вы оказывались. - Пожалуй, была такая. Однажды мне довелось сражаться с упырём во время грозы на скользкой черепичной крыше. В любой момент молния могла поразить нас обоих. Но я успел убить упыря, и он замертво скатился вниз по черепице, а я спрыгнул с крыши за считанные минуты до того, как в неё ударила молния и пробила её насквозь, - вот каково бывает Господне провидение. - Если вы не возражаете, я напишу: "в то же мгновение"! - Пишите! Пусть читатели увидят, каковы бывают чудеса. - Вы же сейчас пишите книгу, верно? - Ну, не то чтобы книгу, - скорее, дневники, воспоминания в назидание моим последователям. - Скажите, - у вас и ружьё, наверное, непростое? - Да, непростое. Некоторые его детали служили ещё моим учителям, а некоторые, конечно, приходилось заменять: корпус ружья в иной передряге может и помяться. Но если уж говорить об оружии, то я предпочитаю арбалет. В ружье может отсыреть порох, оно может дать осечку, в плохом ружье - не таком, как моё - даже пуля может взорваться внутри ствола. Из-за этого можно потерять драгоценные секунды. Арбалет надёжней, а стреляет не менее точно и с не меньшей силой. - А это что, амулет? - он потянулся взглянуть на мой розарий. - Я бы не стал называть амулетом священную реликвию. Это розарий из рубинов, освящённых в Ватикане. - А как вы относитесь к тем, кто утверждает, что может вас превзойти? - Как правило, те, кто много болтает, гоняются за лёгкими трофеями. Они перестают быть охотниками и становятся спортсменами. Например, приходит такой охотник в лес и говорит егерю: загони-ка мне самого большого кабана, а я подожду его вот тут на дереве и оттуда его застрелю. А потом хвастается, какая огромная у него кабанья голова и клыки толщиной с его руку. Настоящие же охотники редки, и когда они встречают друг друга, то пожимают друг другу руки, желают божьей помощи и расходятся. Нам нечего делить. - Но, я слышал, у вас много дипломов? - Да, меня награждали дипломами, медалями, орденами... иногда даже предлагали земли и сокровища за избавление от чудовищ. Но всё это мне не нужно. Настоящий охотник охотится не ради славы, а ради своего долга перед людьми. - У вас есть ученики? Я обернулся - Мартин как раз стоял за моей спиной и слушал. - Да, есть. Генрих со мной уже два года и подаёт надежды. А Мартин прибился всего несколько дней назад, и я пока не уверен, что он в самом деле хочет стать охотником. Но я никого против воли не держу: он сможет пойти и по другой стезе. - А на кого вы охотитесь сейчас? - Сейчас я всё больше промышляю обычной охотой ради пропитания и продажи шкур, - ну, и по просьбам здешних жителей избавляю их порой от засилья хищников. Но недавно я слышал, что в здешних краях объявился необычайно крупный медведь. Может статься, это оборотень, - и тогда я убью его. - Что вы хотите передать нашим читателям? - Ну, раз они ещё помнят об охотниках - значит, они добрые христиане, и я передам им вот что. Пусть знают, что всюду, где зло на время берёт верх, - даже в такой глуши, которую называют "богом забытой", - Господь всегда направит тех, кто сможет с этим злом справиться. Пусть никогда не отчаиваются, уповают на Господа и обращаются к таким, как я. - Спасибо! Наши читатели несомненно будут рады это прочитать! И он протянул мне книгу о тварях, в которой были собраны сведения о многих существах, с которыми мне доводилось встречаться. С этой книгой я и спустился в зал. Ещё по пути я узнал, что в трактире разместилась некая свита, разыскивающая принцессу - но не ту, которую мы видели с гувернанткой, а другую. У министра в цилиндре, которого я встретил на лестнице, я попросил приметы этой принцессы. - Молодая, стройная, светловолосая, красивая. - Стало быть, буду искать следы узкой девичьей стопы и клочки светлой шерст...волос, зацепившихся за ветки. Постараюсь найти! Бог даст - она выживет в метель. - В нашем королевстве, - сообщил министр, - Все идиоты, кроме Его Величества и меня. - Это прискорбно. Но, должно быть, принцесса, - осторожно заметил я, - Унаследовала хотя бы часть интеллекта своего отца? - А вы как думаете, насколько умным нужно быть, чтобы в такую погоду сорваться неведомо куда? - Да, это весьма... неразумно. Это, конечно, молодость, - но весьма непочтительно так пренебрегать и своим долгом перед родителями, и своим долгом перед государством. В зале было людно и шумно. Я знакомился с прочими посетителями, некоторые из которых узнавали меня. Один молодой человек, которого также звали Генрих, сказал, что хотел бы поступить ко мне в ученики. Я был вовсе не против, хотя мне требовалось придумать им какие-нибудь прозвища, чтобы не путать двух Генрихов между собой. Вскоре я услышал, что в какой-то деревне - рассказчица не вспомнила, в какой именно - человека в медведя превратили. Дыма без огня не бывает, потому я насторожился - и меня засыпали вопросами. - Вы точно не помните, где это было? Я тоже слышал об огромном медведе. Это может быть оборотень. - Так оборотни - волки, а это медведь... - Да, чаще всего вервольфы, но и оборотни-медведи, и оборотни-рыси, и другие также встречаются. - Оборотень - это же не тот, кого превратили, а тот, кого укусили?.. - Оборотни бывают двух видов: те, кого укусил другой оборотень, и проклятые колдуном или ведьмой. Тот, кого прокляли, обращается животным и служит тёмной воле колдуна. - И что же вы с ним сделаете, если найдёте? - Убью - только это и остаётся. - Так ежели он был человеком, то это всё равно что человека убить... - Нет, человеческой души в этом звере уже не остаётся: она принадлежит колдуну. И чем скорее убьёшь оборотня, тем скорее его душу освободишь и дашь ей возможность очиститься. - И неужто нет никакого другого способа снять проклятие? - Иногда священник может снять проклятие, но не всегда это удаётся. И если самого колдуна убить, проклятие спадёт. Но колдуна ещё попробуй отыщи, а оборотень много зла причинить может... - А как оборотня от обычного медведя отличить? - Он крупнее, хитрее обычных зверей и ничего не боится: ни огня, ни жилища, ни собачьего лая, - совсем ничего. Обычные звери избегают людей, а оборотни, напротив, на людей охотятся. - Так умнее, наверное, будет людей избегать? Получается, обычные звери умнее? - Может, и умнее, да только оборотни хитрее и все ловушки, в которые попадаются обычные звери, умеют избегать, потому как знают всё то же, что знают люди. А мой ученик Генрих, видать, настолько одичал, что при виде настоящей принцессы совсем потерял голову и напропалую хамил её гувернантке, которая не давала им поговорить, - сколько я его ни осаживал. Пришлось извиняться, что воспитания у него никакого нет, - видать, отец его мало порол, а я ему не отец. Но и принцессе он, казалось, понравился, - только не бывает такого, чтобы принцессы за простых охотников выходили. Его Величество король, тот самый, у которого дочка сбежала, сказал, что он тоже охотник. - А на каких тварей вам доводилось охотиться? На упырей, вервольфов? - У нас такие твари если заводятся, то мы сразу весь лес сжигаем... - Зачем же весь лес? - удивился я. - Эдак лесов не напасёшься. Лучше сразу зовите меня или кого-то из моих коллег-охотников. - А расскажите какую-нибудь особенную историю, - попросил он. - У вас же их наверняка много. Ну, я и рассказал, которая первая пришла на ум после разговора об оборотнях. - Было однажды маленькое княжество между большим сильным королевством и колдовским лесом. И так оно боялось, что королевство его завоюет, что заключило договор с колдуном, который жил в том лесу. С тех пор князь того княжества днём защищал своих подданных, а ночью обращался белым оленем и охранял колдовской лес, чтобы никто там не охотился и деревьев не рубил. Королевство в самом деле хотело завоевать то княжество, но у него ничего не вышло: каждый человек, которому передалась тёмная колдовская сила, сражался, прости Господи, как демон. Тогда обратились ко мне и другим охотникам. Ночью мы вошли в колдовской лес, и всё в лесу пыталось остановить нас: деревья тянули к нам свои ветви, кусты цеплялись за одежду шипами, летучие мыши бросались в лицо, совы норовили вцепиться в волосы или выклевать глаза, волки выходили нам навстречу, - в общем, с немалым трудом мы добрались до чащи, и многие по пути были ранены. А в самом сердце чащи встретил нас князь-олень, и копыта его были остры, как железные копья. Одному из моих друзей он проломил голову вместе со стальным шлемом, хоть и был тот освящён. Другого поднял на рога и бросил с высоты наземь, и переломал ему все кости - тот чудом выжил. Затем побежал на меня, наклонив голову, и вот-вот должен был пронзить меня своими острыми рогами, - но я подпустил его поближе и выпустил серебряный дротик из своего арбалета прямо ему в сердце, и он рухнул к моим ногам. После того договор разрушился, и весь народ того княжества пал на колени и покаялся в своём грехе. И король соседнего королевства обещал на это княжество войной не идти, и княжество мирно перешло под его руку. - Вот это правильно, - одобрил король. Бородатый путник, представившийся собирателем сказок, попросил повторить историю, и мне пришлось пересказать её вновь, но уже короче. - Интересная сказка, - заключил он. - Если бы это было только сказкой... Тот же сказочник обращал очень уж пристальное внимание на сундучок, который был при себе у одной богатой путешественницы и охранять который она наняла рыцаря Ланселота. Он говорил, что направляется в королевство Вормбург, где, по слухам, завёлся дракон, - а в дороге же надо было чем-то зарабатывать! - Сундук украдёт трактирщик, - говорил сказочник, - Потому что знает все тайные места. - В сундуке, - говорил он, - Пропавшая принцесса. Это трактирщик её на кусочки порезал и в сундук положил. - А это у вас что? - смотрел он на мой розарий. - Не боитесь, что украдут? - Это розарий из рубинов, освящённых в Ватикане. И, боюсь, того, кто украдёт священную реликвию, божий гнев настигнет прежде, нежели суд людской. - Ваше сокровище нельзя украсть, и сундук нельзя украсть. Следовательно, в сундуке сокровище. - Я бы не стал называть священную реликвию сокровищем. Сокровище можно купить, а реликвия не имеет цены. А ваша логика напоминает мне одну историю о крестьянине и корове... - Какую же? Расскажите, я люблю истории. - А вот однажды крестьянин пришёл к графу и сказал: сосед украл мою корову, велите его казнить, а корову мне вернуть! Откуда же ты знаешь, спросил граф, что это он украл? Всё просто, сказал крестьянин: сосед рыжий, а корова пятнистая, кому же её украсть, как не ему! Странная у тебя логика, ответил граф, я её испытаю. Поставил перед ним сундук и спросил: угадай, что в сундуке. Крестьянин ответил: сундук квадратный, значит, в нём что-то круглое, а раз круглое, значит яблоко. Граф открыл сундук, достал яблоко и велел: схватите его соседа и верните ему корову! Много среди гостей оказалось и учёных. Один, по имени Филипп, поначалу сказавший, что он сын мельника, хотя одежда и манеры у него были вполне светские, затем сказал, что изучает движение небесных тел. - Как же можно изучать звёзды, если до них не дотянуться? Только Господу ведомо, как там всё устроено. - Можно познать математически. Ньютонианство... - Это какая-то ересь? - Нет. Наука позволяет приблизиться к богу через изучение его замысла. - Ну, хорошо. Главное - этот замысел не оспаривать. А то некоторые уже пытались и закончили на костре. В трактире появилась компания вооружённых проходимцев, которые также называли себя охотниками. Я спросил их, доводилось ли им сталкиваться с по-настоящему опасными тварями, - но они сказали, что в тех краях, откуда они пришли, упыри и вервольфы давно повывелись. - Это радостно слышать: в том, что тварей становится меньше, - заслуга таких охотников, как я. - А где же остальные ваши друзья-охотники? - Многие из них уже погибли. В отличие от спорта, настоящее охотничье ремесло - занятие весьма опасное. Генрих очень удивлялся, почему я этих охотников не побил, я ведь не люблю конкурентов. Да, не люблю - и потому всерьёз не воспринимаю. Они не задираются - я их и не трогаю, незачем попусту трактир громить. Но если Генрих пользовался некоторой популярностью у женщин, то к Мартину то и дело приставал один из министров, который без цилиндра, а Мартин от него отбивался. Даже Генриху пришлось за него заступиться. - Пристрели его, да и всё, - посоветовал я Мартину. А потом и у самого министра поинтересовался: - Вы чего до моего ученика домогаетесь? Эдак он вас пристрелит, и дело с концом. А министр, в свою очередь, побежал жаловаться на Генриха королю: - Ваше Величество, велите его казнить, он меня пристрелить хотел. - Но ведь не пристрелил? - Нет. - Вот когда пристрелит, тогда и приходите. - Мой ученик, Ваше Величество, - не ваш подданный, - напомнил я. - И скажите вашему министру, чтоб он руки не распускал. У нас такое не принято. Стоит удалиться от мира - и забываешь, сколько в нём соблазнов, которым поддаются люди. Гадалка предложила мне погадать - пришлось разъяснить ей об этом: - Так ведь гадание - грех. - Почему грех? - Потому что только богу ведомо, что нас ждёт, а цветные картинки врут и отвращают людей от Господа. - Чем же отвращают? - А тем, что люди начинают верить, будто их будущее не в господнем провидении, а в картинках, и вместо того, чтобы уповать на господа, доверяются обману. - Ну, тогда вам и не буду гадать, - легко согласилась и ушла. Чуть позже я увидел, как она гадает Филиппу, и удивился: - Вы же учёный - неужели верите в это враньё? - Не верю. Это психология. - Это тоже какая-то ересь?.. Затем я и вовсе услышал, что сказочник превратил девочку - третью принцессу, если считать с пропавшей - в яблоко и обратно. Верить этому или нет, если своими глазами не видел? Больно он был подозрительный со своими кровожадными домыслами про принцессу в сундуке. И не до него стало, когда сказали, будто Мартин оказался пропавшей принцессой. Я сперва не поверил, думал - дурная шутка, пока он... то есть она не вышла в пышном розовом платье. Генрих тоже опешил, но не растерялся и сказал, что всё равно остаётся её другом и готов будет и впредь защищать. - Мужчиной прикидываться - это же грех, - попенял я, но всерьёз сердиться на неё не мог. Хорошо, что повстречалась мне, а не в метели сгинула, и хорошо, что именно мне, а не душегубу какому. - А девкой краше... Она всё разговаривала с неким молодым человеком скромной наружности. Я спросил только: - Как вас теперь называть, Ваше Высочество? - Аделин. - Красиво... Про девушку в траурной вуали также говорили, что на самом деле она принцесса Луиза, которая хотела выйти замуж за мужчину, а вышла за его тень. - Это как - за тень? За злого духа? - А вот он иногда - человек, а иногда - тень. Я с беспокойством поглядывал на мужчину, с которым у неё то и дело возникали бурные семейные сцены. Они то громко ругались, то гонялись друг за другом, и вмешиваться было вроде как невежливо. - Так если он одержим злым духом, тут экзорцист нужен... Говорили, что и Генрих, мой ученик, - на самом деле принц, и "сын мельника" Филипп - тоже принц. Я уж и не знал, кто из присутствующих, кроме меня, не был бы принцем или принцессой, и ни в ком не мог быть уверен. Один только другой Генрих, которого почему-то порой называли свинопасом, у меня в учениках и оставался и часто спрашивал, когда же мы пойдём на охоту, несмотря на дурную погоду, в которую и собаку из дому не выгонишь. - Сколько здесь принцесс? Четыре, пять? - спрашивал я Эмиля. - Чем ты их приманиваешь? Засаливаешь ты их, что ли? А тут и Его Величество король надумал жениться. Его избранницей стала богатая путешественница с сундучком. Но едва все собрались в зале, чтобы их поздравить, и невеста взяла его под руку, как король исчез, а мимо меня пробежал боров с золотой короной на ушах. Поднялся переполох: кто-то превратил короля в свинью, и никто не видел, кто именно это сделал. Путешественницу немедленно арестовали, а она говорила, что это сделал сказочник, который стоял рядом. - Вы знаете, как определить, ведьма она или нет? - спрашивали меня министры. - Можно связать и бросить в воду: если всплывёт - значит, ведьма. Но у нас нет воды, а чтобы до речки добраться и прорубь прорубить, ещё через метель нужно пробираться... - Безобразие - животное в трактире, - возмущался другой министр, выглядевший как ростовщик. - Вы же охотник, почему вы ничего не делаете? - На свиней и других домашних животных я не охочусь. К тому же это не свинья, а ваш король. - Король или не король - всё равно свинья. Я беспокоился, что путешественница и впрямь могла быть невиновна, а колдун всё подстроил так, чтобы её обвинили, желая заполучить её сундук. Когда палач её увёл, ко мне подошла гувернантка принцессы Генриетты и отозвала поговорить наедине. - Вы умеете определять ведьм и колдунов? - В том-то и дело, что нет... - с досадой признался я. - Это немного не по моей части, хотя при необходимости, конечно, я постараюсь убить и колдуна. - Вы слышали, что сказочник - колдун? - Говорили, что он превратил принцессу в яблоко, но сам я не видел. Она вынула из-за спины красное яблоко и показала мне: - Что вы видите? - Я вижу яблоко. - Понятно... - она как будто с разочарованием убрала яблоко назад. - Спасибо вам за сведения. Колдуна нигде не было видно, и я мог только наблюдать, как министры допрашивали путешественницу. На то, что сказочник - колдун, указала и она, и одна из фрейлин. - У вас есть уже два свидетельства, - недоумевал я. - Казните колдуна, и с его смертью колдовство рассеется. Но министры будто нарочно не хотели подозревать в чём-то сказочника. Пусть женщина - сосуд греха, но не всегда же и не во всём виновата женщина! Поначалу её слова о том, что ей не было выгодно превращать короля в поросёнка до того, как стать королевой, показались мне разумными. Но затем кто-то свидетельствовал, что она сама умела колдовать, и она вроде даже признала это... Ведьма и колдун в одном трактире, и оба кивают друг на друга? Вот верный признак этой дьявольской породы - так рады утопить другого, что готовы выдать самих себя. А свита, будто околдованная, готова была обратиться к сказочнику за помощью, чтобы расколдовать короля!.. - Ну, что там наверху? - остановил я Эмиля. - Короля расколдовали. - Как? Кто расколдовал? - При помощи артефакта. - Ведьмы, колдуны, ещё и артефакт?!.. - Ох, мне не до тебя. Я нашёл Эмилию! - Погоди. А как же трактир? - Найду нового управляющего! Грядут, стало быть, перемены. А поскольку министры казнить колдуна отказывались, я, едва король вернулся в своём человеческом обличье, обратился прямо к нему: - Ваше Величество, тот колдун, который превратил вас в свинью, всё ещё на свободе, а ваши министры не хотят его казнить. - Как это не хотят? Приказываю казнить! - Я могу это сделать, Ваше Величество. Обычная пуля его может не взять, но у меня всегда есть при себе серебряные. - Да, будьте так любезны, сделайте это! Приятно было иметь дело с таким правителем. Постояльцы как раз собирались на обед. Я приметил сказочника, на всякий случай встал между ним и королём и зарядил серебряную пулю. С такого близкого расстояния я никак не мог промахнуться, но пуля прошла по касательной, лишь слегка оцарапав плечо и не причинив колдуну никакого вреда. То, что он смог отвести пулю, как ничто другое подтверждало, что мы имели дело не с мелким знахарем, а с сильным прислужником дьявола. - Почему вы стреляли? - переполошились женщины. - Потому что он колдун. - Он добрый волшебник! - Волшебники добрыми не бывают. Увы: даже когда иной человек хочет обратиться к чернокнижию из благих побуждений, очень скоро он обнаруживает, что плата слишком высока. Немногие могут вовремя отказаться от колдовства и покаяться в грехах. Прочие же служат врагу человечества в обмен на свои магические силы. К счастью, не все простодушные обыватели были введены в заблуждение "безобидным" колдовством. Ко мне подошли фрейлины и спросили, помогу ли я им справиться с ведьмой. Я ответил, что могу разве что выстрелить в неё серебряной пулей, если получится. Они повели меня наверх, где под стражей держали ведьму. Дверь была заперта - мы остались ждать. Тот министр, что возмущался свинье в трактире, составил нам компанию и рассуждал о том, что мог бы купить королевство. - И что бы вы стали делать с королевством? - Собирать налоги. Налоги - это деньги. - Королевство - это не только налоги, но и забота о подданных. - Я создам им такие условия, чтобы они не жаловались... - Это и есть забота о подданных. - Такие невыносимые условия. - Тогда они взбунтуются и убьют вас. - Если они будут всё время работать, у них не будет времени на то, чтобы думать! - Дело не во времени. Рано или поздно у них кончится терпение. - А ещё можно найти внешнего врага, который будет виноват во всех их бедах. Но не воевать с ним, а говорить, что своим трудом они разрушают вражеские козни. Должен признать, он как правитель неплохо подготовился. И самое страшное в его логике было то, что она работала. Повторялась из раза в раз, но работала. Дверь отворилась, ведьма беспрепятственно вышла и направилась вниз. Я, следуя за ней на некотором расстоянии, дождался, пока она остановится в зале, встал за её спиной и выстрелил. Будь то обычный человек, промашка и в этот раз была бы невозможна, - но в обычного человека я бы и не стрелял. Пуля прошла мимо - ведьма, казалось, вовсе её не заметила. Она с лёгкостью околдовывала всех, кого хотела, и сидела подле короля. Такими темпами она и впрямь сделается королевой, и простые люди ничего не смогут с ней сделать... - Трактир нужно сжечь, - говорил я Эмилю, - И отстроить заново. - Зачем? Не надо его сжигать. На что я буду жить? - Здесь колдун, ведьма, злой дух, вероятно - оборотень... нужно сжечь. Хороший был трактир, а превратился в логово зла. Понимая, что в одиночку мне не справиться, я решил отправить телеграмму в Ватикан с запросом о подкреплении, хоть Эмиль и ворчал, что мои телеграммы отправлять не будет, потому что я в его трактире открываю стрельбу. "Карпаты зпт трактир эмилия тчк колдун зпт ведьма зпт вероятно злой дух тень зпт оборотень медведь разыскивается тчк прошу подкрепления абрахам". Телеграмму согласился отправить кот Машенька, который у Эмиля выучился говорить и не желал бросать эту дурную привычку, хоть я и говорил ему, что животным разговаривать грешно. Ланселот отозвал меня, спросил: - Вы что-нибудь знаете о драконах? - Не так уж много. Драконы - не совсем по моей части. Но постараюсь помочь. Что нужно сделать? - Я подозреваю, что та ведьма - на самом деле дракон. - Похоже на то: она так легко отвела мою пулю. - Я слышал, можно убить дракона, если узнать его истинное имя. - Но где же его возьмёшь... Ведьма-дракон никому не позволяла прикоснуться к своему сундуку. Я листал книгу, которую отдал мне журналист, но в нём не было драконов на букву Д. Ни слова о драконах! Даже "игиги, противопоставленные анунакам", были, а драконов - нет! Закончилось всё тем, что Ланселот вызвал дракона на поединок. Иначе было нельзя: только рыцарь может убить дракона. Они ушли в комнату и заперлись. Король страдал от невозможности подглядеть или подслушать. - Нечего там смотреть, - говорил я. - Поединок - это процесс, можно сказать, интимный. Дело только между ними двумя. - Но людям ведь тоже интересно... - ныл король. - Нет чтобы у всех на виду, жалко, что ли? - Советами замучаете. - Тоже правда. Но тишина за дверью затягивалась, и зеваки всё-таки выломали дверь при помощи колдуна - и явно без одобрения трактирщика. Когда я вошёл в комнату, Ланселот сидел понуро напротив дракона, гордо развалившейся в кресле, и ничего не делал. Но незадолго до того некий парень, очутившийся рядом с Генрихом, который вроде не был принцем и собирался стать моим учеником, попросил взглянуть на мою книгу. И тут он подошёл ко мне вновь и показал записку, оказавшуюся вложенной между страниц. На первый взгляд это было случайным набором букв... но именно так могло выглядеть имя дракона. - Отлично, - обрадовался я. - Что это? Это может помочь Ланселоту? - Думаю, что да. Я несколько мгновений колебался, не был ли Ланселот заколдован - тогда пытаться было бы нечего. Но он честно сказал о том, что не может убить дракона, поскольку заключил с ним в начале вечера договор - защищать его, - и договор оказался магическим. Дракон просто вычислил рыцаря и так легко обвёл его вокруг пальца! Но если бы дракон подчинил Ланселота, тот не говорил бы, что с ним произошло, и потому я, улучив момент, сунул записку в ладонь рыцаря. - Это не полное имя... нужны остальные части! Я вышел из комнаты, говоря всем, чтобы они искали записки, бумажки и прочие клочки со всякой тарабарщиной. И сам заглядывал во все книги и шкатулки, которые стояли на полках у трактирщика. - А какова формулировка договора? - интересовался министр-торгаш. - В любом договоре можно найти дырку. - Лучше найдите дырку в драконе, - посоветовал я. - Дырками в драконе пусть занимается Ланселот. Это потом мне шепнули, что этого министра уже подкупил дракон. Я обещал за ним приглядывать и хотел сказать Ланселоту, чтобы он этому типу не доверял, но было поздно: эти двое уже вызвали друг друга на дуэль. А в дуэль, особенно когда один из участников - рыцарь, вмешиваться нельзя, дабы не нанести рыцарю оскорбление. Так что - я мог с лёгкостью подстрелить приспешника дракона, но не стал и отошёл к прочим зрителям, уповая на то, что раз Ланселот прав, Господь направит его руку. Дуэлянты разошлись в коридоре и по сигналу выстрелили. Оба были легко ранены. Стали искать врача - в трактире, где было столько принцев и принцесс, совсем не было ни одного медика. Я во всеуслышанье объявил, что министр коммерции заодно с драконом и потому хотел убить Ланселота. Но проблема дракона всё ещё оставалась. - Может, с ним просто поговорить? - говорила принцесса Аделин. - Вы бы ещё с людоедом поговорили, - вздыхал я. - А почему бы не поговорить с людоедом? - Потому что вы для него - еда, а с едой не договариваются. Вот вы разговариваете с кроликами перед тем, как их съесть? - Да... - Но это не мешает вам их съесть, а не договориться. Так же и с драконом. - А драконы едят людей? - Конечно. Они похищают принцесс. Не знаю, к каким выводам пришла после этого разговора принцесса Аделин, - вот только она сорвалась с места и побежала в комнату к дракону, так что никто не успел сообразить и остановить её, а её спутник устремился за ней. Дверь, хоть и была прежде выломана, за ними захлопнулась и не открывалась - видимо, дракон припёр её хвостом. Что происходило внутри - было не разобрать. Принцесса Генриетта тоже стояла под дверью и от волнения говорила с акцентом, как её гувернантка. - Давайте больше не будем кормить дракона принцессами, - попросил я. - Почему? - Потому что чем больше его кормишь, тем больше он будет требовать. Принцесса Аделин вернулась целой и невредимой и сказала, что они тоже заключили какой-то договор с драконом. И зачем с драконом о чём-то договариваться? Никакой с того пользы, кроме кабалы. - Может, всё-таки сожжём трактир?.. - снова предлагал я Эмилю. - В самом деле, согласно договору, Ланселот обязался защищать дракона, пока он находится в трактире, - потому дракон из трактира и не уходит. А если трактира не будет, то и договор не будет иметь силу!.. - Мы не будем сжигать трактир, - упорствовал Эмиль. - Я хочу жениться и отправиться в путешествие. А это мой единственный источник дохода. - Вам компенсируют из казны, - обещал король. - Может быть. - Вам тоже следовало бы жениться, - взглянула на меня принцесса Генриетта и даже перестала говорить с акцентом. - Я не могу. У меня целибат. - Вы не расстраивайтесь, это сейчас тоже лечат. Не знаю, кому пришла в голову эта прекрасная идея, о которой я даже не задумался, - но король посвятил Генриха в рыцари. Теперь он тоже мог бросить вызов дракону, не будучи связанным никакими договорами. Я уже мысленно благословлял его на битву, когда дракон вышел из своего самозахваченного логова, - но неожиданно для всех королевский палач оглушил Генриха обухом своего топора и преподнёс дракону алмазную диадему, которую "путешественница" искала весь вечер. И они снова исчезли вдвоём, а мы перенесли Генриха на диван и привели его в чувство. Ощущения были тягостные. Я никак не ожидал, что палач перейдёт на сторону дракона, и никак не мог бы успеть его остановить - между ним и мной было слишком много людей, чтобы стрелять... Остался ли кто-то, кого ещё не подкупил или не заколдовал дракон, остался ли кто-то, кто мог защитить людей до прибытия подкрепления? Я стать рыцарем никак не мог - я уже был монахом. Стоя с книгой в углу, я услышал, как колдун, приспешник дракона и министр в цилиндре строят заговор против короля и хотят превратить его в курицу. Рассказал о том королю, ибо без короля всё совсем пошло бы прахом. Дракон вышел из комнаты в своём драконьем обличье - огромной чешуйчатой тварью. Его сопровождала женщина в алом платье - она всё это время прикидывалась палачом. Кто-то из дам признала в ней некогда сбежавшую из театра актрису. Зрелище вышло, прямо скажем, апокалиптическим. Но вдруг Генрих вышел вперёд и назвал целиком, даже без шпаргалки, истинное имя дракона - и дракон, как послушный верблюд, упал перед ним на колени. Палач хотела напасть на Генриха с топором, но я и кто-то ещё из гостей выстрелили в неё, после чего её арестовали. Я ожидал, что Генрих убьёт дракона - ведь в том и было священное предназначение рыцарей. Но, видимо, об этом ему при посвящении рассказать забыли, потому что он вывел дракона во двор, забрался на него верхом, взял с собой своего приятеля и был таков: дракон взмыл в небо и улетел. Если он не забудет имя дракона, тот будет ему покорен, но... драконы - коварные существа. Опасно думать, будто можешь долго оставлять его в живых. Так у меня и учеников не осталось вовсе. Один оказался принцессой, другого - самого называли принцем, и он столько времени проводил с принцессой Генриеттой, что я готов был их благословить. Третий казался обычным человеком, пока не улетел на драконе. Видимо,то было знаком от Господа, что мне ещё рано подыскивать себе замену и я ещё недостаточно потрудился сам как охотник, раз тёмное колдовство и опасные твари вновь без опаски поднимали голову. А закончился вечер не только счастливым избавлением от дракона, но и свадьбами. Несмотря на отсутствие священника, король взял на себя таковую обязанность как "Папа Римский своего государства", хотя я точно помнил, как выглядит Папа Римский, и сомневался, что единственный Папа осведомлён о таком коллеге. Поженились и принцесса Аделин со студентом Бьорном, и Эмиль с Эмилией. И я там был, как принято говорить во всяких сказках. Пить не грешно, ежели в меру. БлагодарностиПолучилось немало удачных взаимодействий. Отдельно умиляли персонажи, говорившие охотнику, что убивать животных - это не по-христиански. Ох, люди, вашими бы устами... Охотник был, конечно, менее тщеславен, чем канонный (ибо скромность есть добродетель), к банде конкурентов не докапывался (только объяснил, что в карты играть грешно), но, вроде, всё равно бесячий вышел. Спасибо Вере за сказку! Каждый раз в этом кроссовере что-то сплетается по-новому, по-разному расставляются акценты, и получается совсем другая история - и это чертовски здорово. Очень люблю камерную "Эмилию", но и в большой "Эмилии" оказалась своя прелесть - столько линий, о многих из которых даже не успеваешь узнать, и всё время что-то происходит. Спасибо соигрокам! Смерти - за ученика Генриха, неграмотный и невоспитанный юноша был шикарен. Гудшилду - за короля, очень каноничного трогательного самодура. Сирано - за недоброго сказочника. Сумирэ - за принцессу Генриетту, которая так невинна(тм) и очаровательна. Люции - за Ланселота с истинно рыцарской отвагой и непревзойдённым талантом влипать в проблемы. Айко - за принца-учёного и здравый (сиречь совершенно непонятный Абрахаму) смысл. И всем-всем-всем, с кем доводилось пересекаться. Послеигровое пожизнёвоеПосле игры, выслушав всех желающих высказаться, собрался сам, помог собраться Вере - нашёл по этажам некоторое количество брошенных там пироженок и бейджей. Уехали к Вере на такси, пили пуэр на кухне. Пока Птаха была на Хаффлпафф-вечеринке и я мог не торопиться - заказали из Империи две веганские пиццы и внезапно съели их целиком. Дома я был даже раньше Птахи, но ненамного. Спасибо Вере за вечер!
Тем временем у пятой, "домашней" Эмилии уже есть анонс, и я по-прежнему ищу попутчика для своей персонажки. Не пугайтесь, "после этого вы будете обязаны на мне жениться" не предполагается!)
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Дорогие все! Продолжению "Безнадёжного пути" - быть. Это полноценная игра, и делает её Йаххи, а я активно машу помпонами. Все подробности - в группе игры. С событий прошлой игры прошло 20 лет, и это всё ещё преканон без попаданцев. Можно - теми же персонажами, можно - их потомками, можно - персонажами совершенно новыми. Ждём всех, кто хочет поиграть по сеттингу "Лестницы из терновника". Репост всячески приветствуется.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
В горах у волков вырастают крылья (с) Птаха
Киту год спустя. И горицвет, да.) Предложка Яндекса говорит мне, что эта песня - из (или про) "Ведьмака". Ничего не знаю про Ведьмака - просто нравится. И пофиг, что песня про конец пути, - того подранка, которым Киту был раньше, и правда больше нет.
#мнекажетсяявижудно-2Вудс Роджерс для Noordkrone. Sorry not sorry. Бла-бла за персонажейЗанятно, что две почти-последние истории года, Иеронима и Киту, - с перерывом на Хана, Кюхельбекера и Охотника, которые заведомо игрались "не про то", - получились о том, что любовь начинается там, где перестаёшь желать для себя и начинаешь желать для другого. Вот он, истинный игроцкий склероз: по жизни-то я знаю, как это работает, но до персонажа пока-то дойдёт...)
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Вторая пачка стихов для Киту, первая лежит здесь. Позволяю себе писать в них Судьбу с большой буквы - надеюсь, авторы будут не сильно против.)
Стихи Чароита (Эола)Я помнил, что у Чара были стихи непосредственно по сеттингу Лестницы, перечитал их... но все они были так или иначе о Поединке, а значит, для Киту не подходили. Поэтому я выбрал просто любимое. Первое Киту прочитал как "стихи о Женщинах":
Поток ласкает каменное ложе За веком век - стремительно и мягко. Одежд гранитных расправляя складки, В шёлк обращая каменную кожу.
Невзгодам не сломить упрямца волю, Гордец умрёт скорей, чем покорится, С обрыва в пропасть рухнет белой птицей, Не побоявшись гибели и боли.
Но мягких слов журчание не смолкнет, За ночью ночь истачивая мысли; Неторопливо подменяя смыслы, Однажды сгладит остроту осколка.
Воде покорен камень. Так и было: От века нежность покоряет силу.
Второе - просто как прекрасное посвящение. А случайно получилось, что про Аи-Ра.
В сжатых до судороги ладонях Дышат лазурные лепестки: Кто утонул в синеве бездонной, Из васильковой ушёл тоски?
Ты ли - на веках осевший иней, Ты - благородного стана высь. Шёлк драгоценный, небесно-синий, Спрятан за взмахом твоих ресниц.
Сердца напев не унять приказом, Душу не спрячет холодный слог: Если любовь не убить отказом, Непредсказуем её итог.
Кто бы посмел навсегда остаться, Кто удержал бы фарфор руки? Грею в горячих от страсти пальцах Неба озябшие лепестки.
Всё - (с) Эол Стихи ЙорингеляТакже я помнил, что у Йори прошлой весной были стихи на волне Блича. Докопался до них и не ошибся: очень много созвучного оказалось. То, что Киту прочитал в начале вечера, об уже состоявшейся встрече, о преддверии весны:
Скоро настанет весна. Я тебе обещаю. Ветер весенний вернётся из дальнего края, Птицы слетятся, сбиваясь в крикливые стаи, Солнце коснётся щеки загорелой рукой.
Вечер пройдёт, и настанет ещё один вечер, Золото ляжет на грудь и опутает плечи, Вспыхнут под тонкой ладонью горящие свечи, Шелест одежд - океанский беспечный прибой.
Я заклинаю тебя: пусть не будет ни слова, Пусть тишины нерушимы пребудут основы, Тихо в ночи разомкнутся над сердцем оковы: То, что случается при поцелуе с Судьбой.
В воздухе пляшет закат. Жаркий шёпот камина Здесь пробудил аромат диких роз и жасмина. Чёрная тень у окна - я сегодня один, но Вечность пройдёт. Я однажды вернусь за тобой.
То, что Киту прочитал по запросу "чего-нибудь бодрого", поскольку поэты пишут сплошь про осеннюю тоску да весеннюю грусть:
Разрывать безмятежность неба криком голодным птичьим, Изгонять облака с поднебесного безразличия, И не всё ли равно - колдовать ли, молиться ли, верить? Темнотой притворяться за каждой открытой дверью, Стуком мерным колёс раздробиться песком и щебнем, И солёной волной разойтись с костяного гребня, Выпадать на костях той единственной парой чисел, Утолять на заре жажду крови и жажду мысли, Оставаться тиснением старых выскобленных обложек, Расходиться, как шрам на нетронутой раньше коже, Громыхать, предвещая сезон по-тропически тёплых гроз... Собирать в ладонь водопад рдяных, золотистых твоих волос.
И - в завершение вечера - "про себя". Нечего добавить - это правда очень про Киту.
Ты диким псом через зиму прошёл, Наступила весна, значит, карты на стол, Значит, снова в руке обнажённый клинок. Ты один, но в дороге ты не одинок.
Выступает из тени стальное плечо, Чья-то дрогнет ладонь над забытой свечой, Белокрылый посыльный доставит письмо, Перевитое накрепко красной тесьмой.
Мир сжимается, тает, становится тесен, На весах у Судьбы кто-то пёрышко взвесил. В кошельке звенит, веселясь, монета, Может, повезёт, и найдёшь ответы?
Лучше - до конца задавай вопросы, Заплетай отросшие пряди в косы, В бой вступай без страха, суди не строго, Уходи с зарёй, не ругай дорогу.
И пускай любовь для тебя - борьба, Накануне рассвета - лишь мрак и тьма, Но алеет рассвет, и сомнения нет - Так ковром раскинулся горицвет.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Нет таких фейспалмовПожизняк ворчательныйПолгода я не мог вывезти коллекции из родительского дома, потому что они хрупкие и вывозить я собирался на машине, а совпасть выходными с отцом крайне сложно. И вот, узнав, что в эти выходные он тоже выходной, я решил, что доколе. И выкроил время с утра воскресенья. Только выйдя из дома с коробкой под мышкой и позвонив, я узнал, что отец никуда не поедет, так как для машины слишком холодно, и везти коробки мы с матушкой будем на автобусе. А на автобусе я мог их вывезти и полгода назад, и вчера или сегодня, когда у меня не ожидалось бы гостей на носу...
Но в кои-то веки к четырём - объявленному времени сбора - у меня было всё готово: я привёз коробки, пропылесосил, оттёр от пола и стола следы предыдущей тусы, помыл чашки, покормил крыс, вынес мусор, загрузил посудомойку, зажёг свечи и включил альбом Zen Tea Garden. Стихи для Киту я переписал ещё накануне ночью, лиловым линером на серую бумагу. Переоделся. Сел ждать. Наконец-то я заявил то, что заявлял с самого начала: вечер в персонажах без сюжета, человек на восемь, со стихами. Доехали только Амарт и Айко - ну, время такое: кто-то болеет, кто-то готовится к новому году, у кого-то другие игры, у кого-то - рабочие и учебные завалы. Не то чтобы я этого совсем не предвидел, но всё отменить у меня рука так и не поднялась. Я ждал эту посиделку, как не всякую игру, - потому что у многих истории уже доиграны, а для Киту всё самое интересное только начиналось. Двое - уже игра, трое - уже толпа. Думал, что напишу эту фразу, когда мы с Птахой соберёмся-таки посидеть вальдмеером, - но вот, написал раньше. Офигенно посидели втроём. Тем самым составом, которым на игре гадали на Судьбу, - потому что Судьба всё ещё отыгрывается Судьбой; любым другим составом почти всё, что было сказано, можно было бы сказать только наедине. Стихи, как водится, выложу отдельно; извиняюсь, что нарушаю хронологию, - про субботний Трактир "Эмилия" тоже непременно напишу, но позже. Сейчас хочется фиксировать по горячим следам.
Киту. Отчёт отперсонажный. Ворнинг: слэш (упоминается)Год с небольшим назад я вышел из гостеприимного дома на рассвете, так и не сомкнув глаз, и у меня не было ничего за душой; пару месяцев спустя Гин-Ши в самом деле привёл меня к дому кузнеца и, коротко переговорив с ним, оставил меня у него в учениках, пообещав навестить через год и взглянуть на мои успехи. Я верил не всякому слову, но ему поверил - в конце концов, одно слово он уже сдержал. Мастер был поначалу не в восторге от подмастерья-полукровки, которого нужно было кормить, и первое время я только и делал, что носил дрова и воду, - зато из кузни меня никто не гнал, и можно было и смотреть, и пробовать, и просить показать... Вскоре я начал помогать мастеру с черновой работой, после - брал на себя всевозможные мелкие заказы, и, наконец, смог заниматься вещами действительно стоящими. Год пролетел быстро - и по мере того, как всё больше прибавлялся день, а снег таял, и дороги становились проезжими, я начал ждать. Учитель отпустил меня в город, когда в чайном доме "Журавль и коршун" собирался поэтический вечер. Там же нередко останавливались путники, и можно было услышать новости и слухи. Уже приближаясь, я услышал из-за дверей смех, который я как будто слышал раньше. Вошёл - у камина сидели Гин-Ши и Ян-Ри, тот самый гадальщик, что гадал нам тогда в гостях у Рю-Э. - Я не ошибся: знакомые голоса!.. - Помнится, тогда вы уходили вместе, - сказал Ян-Ри. - Всё так. Но в какой-то момент мы разминулись. - я кивнул гадальщику и взглянул на Гин-Ши: - Ты вернулся! - Я же обещал. - он встал, как если бы хотел пожать мне руку, но при постороннем сдержались мы оба. - А я и не сомневался. - Как твоё обучение? - Продвигается хорошо. По крайней мере, учитель мной доволен. - Тебе удалось его очаровать? - Очаровать - неправильное слово. Но мы поладили, как только он понял, что я действительно хочу работать. - Вот это правильно. - И я всё ещё не знаю, чем отблагодарить тебя за это. У меня ничего нет... - Стань мастером. - Стану. Обязательно. Я огляделся и увидел на столике бутылки белого вина. - Что же мы ещё не пьём за встречу?.. - я передал бутылку и бокалы к камину. - Хоть мы и в чайном доме, пить мы будем не чай. А я на сей раз буду тем, у кого всегда есть с собой штопор. Прохладное вино разлилось по бокалам и согрело изнутри. Я взял себе подушку и устроился между давними знакомыми, - кто бы мог предугадать, что у меня в Кши-На заведутся знакомые. - Я как раз просил нашего друга рассказать свою историю, - сказал Гин-Ши. - Что ж, в ваших глазах я уже не смогу уронить репутацию Семьи Са-Н: вы видели наше... традиционное состояние. - О, так это состояние ещё не было выдающимся, - оценил Гин-Ши. - Сколько в тот вечер было Поединков?.. - припоминал я. - Нормальный - один. - В Семье Са-Н Поединки, которые прошли бы по правилам, были скорее исключением. Мои родители, - начал рассказывать Ян-Ри, - Ехали встретиться со своими Официальными Партнёрами. Они прибыли первыми, и хотя они не были друг другу наречёнными, несколько часов спустя они вступили в Поединок. Тем, кто прибыл следом, оставалось только смириться с последствиями... Но по-настоящему проблемы Семьи Са-Н начались с меня. Когда я был Юношей, меня порой принимали за Женщину: тонкими чертами лица я пошёл в Мать. И мой Официальный Партнёр - дядюшка тех Л-Фа, с которыми вы знакомы, - как только увидел меня, сказал, что из меня получится хорошая Женщина и дело это решённое. - Это повод хорошенько отыграться на нём на Поединке, - заметил Гин-Ши. - Хотя бы тренировочном. - Он отказывался от тренировочных поединков. И всё время, пока он и его свита гостили у нас, все говорили, что я непременно стану Женщиной. Ко времени Поединка я был очень зол. Должно быть, они думали, что от злости у меня будут дрожать руки... - Иногда, напротив, злость позволяет сконцентрироваться и делает удар точным, - сказал Гин-Ши. - Видимо, они надеялись на первое, а получилось второе? - предположил я. - Я был так зол, что украл одно из любимых платьев своей Матери. И вышел на поединок в платье. Длинные рукава мне не помешали... Но затем я сбежал - по-прежнему в платье. - Ты сбежал вместо Поединка? - удивился я. - Нет, после. - Значит, ты оставил своего Партнёра в процессе Метаморфозы? - спросил Гин-Ши. - Я не говорил, что это было разумным или добрым поступком. Но, говорят, её быстро выдали замуж. - Быть может, так было лучше для вас обоих, - сказал я. - Мне всё чаще кажется, что значение знаков переоценено. У моих родителей не совпадало ни одного знака, и всё же они были счастливы. У моего Брата и его Жены все знаки совпали - а их жизнь превратилась в войну продолжительностью в десять лет. - Десять лет назад мне было бы интересно скрестить с тобой клинки, - сказал Гин-Ши. - Просто чтобы сравнить силу. - Для тренировки никогда не поздно, - заметил я. - Но я уже давно не брал в руки меча для этой цели. Я не стал его расспрашивать и обернулся к Ян-Ри: - Значит, ты продолжил путешествовать в платье? - Гадалка, к которой я прибился - точнее, прибилась, - взяла меня в ученицы и поначалу ничего не заметила. Через некоторое время, конечно, пришлось с ней объясниться, и она поставила условие, что пока я учусь у неё, я должна буду выглядеть и вести себя как Женщина. - Хорошо, что не прогнала, - похвалил я гадалку. И Ян-Ри рассказал ещё несколько курьёзных историй о том, как его пригласили в качестве учителя фехтования - а затем оказалось, что приглашавшим нужна была гадалка Мэй-Ли, чьим спутником он считался. - И чем же ты был занят в последний год? - полюбопытствовал Гин-Ши. - Путешествовал со своим племянником. - Которым из племянников? Я в них запутался, - признался я. - Старшим? - Старшим, да. Ки-Аром. Который не настолько слеп, насколько слеп. Я брался вместе с ним за самую разную работу, вплоть до строительства плотины, и никому не говорил о том, что он незрячий. То-то все удивлялись, когда узнавали об этом недели через две... А больше всех удивлялся он сам. - Я помню, как он сражался, - сказал я. - Сражаться ему это не мешало. - Но он думал, что мешает. А я просто не оставил ему времени думать: он всё время был занят работой. - Работа хорошо вправляет мозги, - одобрил Гин-Ши. - О да! - от всей души согласился я. - Как и дорога идёт на пользу. Значит, он делает успехи? Мне было бы интересно взглянуть, как Ки-Ар фехтовал теперь - когда ему некогда было думать. - Он здесь, с тобой? - спросил Гин-Ши. - Он отправился вперёд, чтобы навестить своих. Говорил, что соскучился по Матери. - Пожалуй, я тоже скучаю по Матери... - задумчиво проговорил я. - Но в её нынешнем доме мне точно не будут рады. - Откуда ты знаешь? - усомнился Ян-Ри. - Я видел взгляд её... нынешнего Мужа. Он смотрел на меня, как... как в прицел арбалета. И ясно дал мне понять, что захочет убить меня при следующей встрече. А поскольку я не хочу убивать Мужа моей Матери, значит, лучше нам не встречаться. Она счастлива, и я... счастлив вполне. - Или ты можешь сделать так, чтобы перед тобой открывались любые двери. - Я не гонюсь за славой, - заметил я. - Ну-у... - снова усомнился Ян-Ри, разглядывая меня с ненавязчивой внимательностью, как умеют только гадатели и кошки. - Думаешь, слава сама догонит меня? - Ты выглядишь неплохо для ученика. Какому ремеслу ты учишься? - Кузнечному делу. И я даже могу кое-чем похвастаться - я взял с собой не только свиток со стихами. - Можно взглянуть? - спросил Гин-Ши. - Конечно. - я протянул ему нож: простая деревянная рукоять и лезвие с классическим изгибом. Гин-Ши положил клинок на ладонь и поднёс к самому лицу - так близко, что, казалось, того и гляди поцелует остриё: я едва не испугался, что он и в самом деле порежется. - Это очень хорошо! - заключил он, возвращая нож мне. - От тебя это особенно лестно слышать. - Ты создал его всего за год? - За целый год, - посетовал я. - Большую часть этого года я оттачивал мастерство на всякой мелочи и сковал без счёта замков, ключей, домашней утвари, подков... И лишь затем смог заняться клинками. А сколько основ я запорол!.. - За год ты освоил и гравировку? - Ян-Ри в свою очередь повертел нож в руках. - И её также. - Я буду знать, к кому посылать своих учеников за мечами. - До мечей мне ещё далеко. Полагаю, это займёт не один год. - Я стал мастером за шесть лет, - сказал Гин-Ши. - Значит, лет через пять, - заключил Ян-Ри, возвращая мне нож, - Если буду знать, где тебя искать. - Правда, - признал я, разглядывая гравировку, - Мы с учителем так и не сошлись в том, что за зверя я изобразил. Я хотел, чтобы это была росомаха, а он уверяет, что это похоже на суслика. - Или на водяную крысу, - добавил Ян-Ри. - Всегда можно сказать, что это какое-то животное из Цветочной Обители, - сказал Гин-Ши. - Водяной суслик из Цветочной Обители... подходящее имя для клинка, - рассмеялся я. - С таким именем будет плохо продаваться, - заметил Ян-Ри. - Не уверен, что захочу его продавать. - Для меча тоже стоит научиться выбирать имена. Мечи с именами продаются лучше. Я хотел сказать, что цену мечу сделает имя мастера, а не его собственное, но сказал вместо этого: - Имя мечу пусть даст его владелец. - Мечи не любят менять имена, - добавил Гин-Ши. - А лучший меч выходит, когда он закалён на крови своего будущего хозяина. И когда хозяин точно знает, чего он хочет от будущего меча. - Значит, с каждым новым мечом учишься заново?.. - понял я. - И полезно взглянуть на заказчика и на его стиль боя, - согласился Ян-Ри. - Я, например, выбрал для себя клинок длинный и тяжёлый, - сказал Гин-Ши. - А по тебе и не скажешь: по телосложению ты не тяжелее моего. Первое впечатление обманчиво. Нередко в самых тонких запястьях скрывается самая большая сила. - По тому, как двигается фехтовальщик, можно сказать о том, как он привык жить, - Ян-Ри вспоминал манеру поединка Ир-Би, для которого сражения стали обыденностью. - А что можно было сказать обо мне? - полюбопытствовал я. - Ну, кроме того, что я впервые держал в руках настоящий меч. - Что ты дорвался, - улыбнулся Гин-Ши. - Я пока не загадываю, каким будет мой будущий меч, - проговорил я. - Ещё не так давно я не мог и мечтать, что у меня будет меч, тем паче выкованный собственными руками. Раньше у меня были лишь деревяшки. Я жадно впитывал всё, что говорилось об оружии, а когда наступила пауза, спросил: - Есть ли кому-то что ещё рассказать - или прочитать, быть может? - Я пришёл сюда не читать стихи, а слушать, - открестился Ян-Ри. - Тогда, если не заткнуть меня яблоком, я прочитаю, - не зря же я их переписывал! - достал я свиток. - О, каллиграфия?.. - Называть это каллиграфией было бы оскорблением для каллиграфии: у меня ужасный почерк. Впрочем, когда я начал осваивать гравировку, почерк у меня несколько выправился, но ненамного. И, раз уж кончалась зима, - я развернул свиток и прочитал о приближении весны, о конечной бесконечности. - Ты хорошо умеешь подбирать стихи, - похвалил Гин-Ши, когда я закончил и вознаградил себя яблоком. - Может быть. Тем, что отзывается, порой выразиться легче, чем собственными словами. Я ведь всё ещё косноязычный лянчинец... - Ян-Ри взглянул на меня укоризненно, и я поправился: - Ну, может, немного одомашненный за год. - Я и раньше заметил, что стихи, которые ты выбираешь, - о том, как взлететь, расправив крылья, - сказал Гин-Ши. Значит, он слышал и то, что я читал у Рю-Э?.. Так и есть: оба раза он находился подле хозяйского стола. И уловил то, что от меня самого ускользнуло. "Нам лететь ещё далеко", "Веришь в себя - лети"... - Что ж, видимо, не все крылья ещё подрезаны. Помолчали. Ян-Ри листал книжечку стихов, которую взял с полки хозяев чайного домика. - Ты всё спрашивал, как мы провели этот год, - обернулся я к Гин-Ши. - А что в этот год было у тебя? - Я был в горах. Знаешь ли ты, что в горах металл порой выходит на поверхность, так, что его можно брать едва ли не голыми руками? - Да, слышал. - Самый лучший металл - там, где в землю ударяет молния. А молния - это Гибельное Серебро. Я вспомнил клеймо на его мече - мече настолько совершенном, что я и теперь, год спустя, помнил этот клинок. - Учитель упоминал, что вы всё в горах сидите, - отозвался я. - Значит, собираешься осесть? - Мастера нашей школы уходят в горы, когда им нужно подыскать подходящее место, чтобы поставить кузню. А кузню они ставят, когда собираются взять себе ученика. Сердце у меня замерло: такого ведь не может быть. По крайней мере - не со мной. - Вот как, - проговорил я, а Ян-Ри, глядя на меня, понимающе засмеялся, так что я не мог не улыбнуться. - Что ты смеёшься... я об этом даже не спрашивал... Я даже не спрашивал - ни тогда, ни теперь - берёт ли Гин-Ши учеников. Потому что учеником такого мастера может стать один из тысячи, а таких, как я, - сотни... - Ты можешь стать моим учеником, если ты согласен. - Что за вопрос! Конечно, я согласен. - Но если ты встанешь на путь Гибельного Серебра, тебе придётся удалиться от мира по меньшей мере лет на пять. - Что ж, терять мне нечего. Но даже если бы было - я всё равно не отказался бы. - Мне нравится, что ты по-прежнему сохраняешь этот настрой, - сказал Ян-Ри. - Какой настрой? - Что тебе нечего терять. Ты так же говорил и при нашей первой встрече. - Но ведь в самом деле нечего... - ...Сказал Юноша в такой богатой одежде, которую я и Мэй-Ли не покупаю. - Она нужна мне не ради её цены. - Это хорошо, когда не привязываешься к вещам и можешь оставить их позади. Кто многое теряет, тот многое и обретает. - Раньше я всё терял и терял... а теперь обретаю и обретаю. Значит, в горы?.. Я никогда их прежде не видел. - Они холодны и суровы... Но их величие невозможно забыть. - Потому и хочу их увидеть. - Ты их увидишь. Но я хочу, чтобы это было твоим выбором, - проговорил Гин-Ши. - Чтобы ты был свободен. - Я свободен, - ответил я с уверенностью. - Я свободен как никогда. Я, в отличие от меча, менял имя. С того имени, которое мой Отец давал своим... - я не смог выговорить слова "раб", - Своим вещам, своей собственности, на то имя, которое дала мне моя Мать. Мне есть с чем сравнить свободу. И я действительно этого хочу: я уже сказал, что даже если бы мне было что терять, я бы всё равно согласился. - У тебя талант. - Если ты так говоришь - я верю. И очень постараюсь тебя не разочаровать. Но... Неужели всё было так просто? Достаточно одного лишь согласия? И никаких испытаний... - Но - что? - Но я же так мало умею. - Я совсем ничего не умел, когда мой учитель нашёл меня. Ну, только был одним из пяти лучших фехтовальщиков востока. - Это многое значит! - рассмеялся я. Всё-таки его скромность никогда не перестанет меня восхищать. - Хорошему фехтовальщику нужно знать многое, - согласился Ян-Ри и принялся перечислять, что именно. - Фехтованию я бы тоже поучился, - мечтательно проговорил я. - Меня ведь почти никто не учил. Ян-Ри отошёл к столу, и Гин-Ши спросил: - У тебя больше нет никаких вопросов? - Пожалуй, нет. Но из тех баек, которые рассказывал учитель о твоей школе... что из них - правда, если не секрет? - А что он рассказывал? - Что ж, раз здесь все свои... - я покосился на вернувшегося Ян-Ри. - Например, он говорил, что мастера твоей школы обходятся без Женщин. Это правда? - Да, правда. Мастера дают обет не возлежать с Женщинами, не творить Женщин и не желать Женщин. - Вот как. - я рассмеялся, и смеялся долго - столько, сколько представлял, как буду произносить такой обет, ничем при том не жертвуя. - А мы, пожалуй, удачно обманули Судьбу. - А всё когда-то начиналось с обета "не отвлекаться на ерунду"? - поинтересовался Ян-Ри. - Почти. Основатель школы считал, что вся сила сердца должна уходить в руки и в творения этих рук. - Это не лишено смысла, - усмехнулся я. - Бывало, когда мне доводилось насмотреться на других Юношей, я шёл в кузню и брался за молот. - Должно быть, у вашей школы нет отбоя от покупателей, - сказал Ян-Ри. - А найти учеников, напротив, непросто, - добавил я. - Зато это позволяет отсеять тех, кто не заинтересован по-настоящему. За ними не гоняются бездарности. Но что-то мне подсказывало, что совсем всё сердце вложить только в работу у меня не получится. Нельзя запретить сердцу быть сердцем. Не разочарует ли это Гин-Ши? И как ему об этом сказать?.. - Я не сразу принял это, - проговорил Гин-Ши, - И пытался обмануть Судьбу. Сможешь ли принять это ты? - Я принял это уже давно. Если бы я не мог принять то, что я есть... я бы, наверное, ещё десять лет назад повязал камень на шею да шагнул бы в речку. Но я предпочёл жить. И буду жить так. - У тебя та же проблема, что у Ки-Ара, - заявил вдруг Ян-Ри. - Ты слишком много думаешь. - Много думаю?.. - Он тоже, как только начинает думать, сразу говорит, что не сможет построить плотину. - Я смогу построить плотину! - убеждённо заявил я. - У него с тем, чтобы знать, что он хочет и может, проблем нет, - сказал Гин-Ши, и почему-то эта похвала прозвучала для меня дороже, чем похвала моему ножу. - Ещё, быть может, впечатление, будто я много думаю, складывается оттого, что я не всё говорю, - заметил я. - Пожалуй, не всё из того, о чём ты не говоришь, мне хотелось бы знать, - признался Ян-Ри. - Потому и не говорю, что это никому не захочется знать. - А чтобы не думать, нужно работать. Когда заняты руки, чёрные мысли не приходят. - Кузницу ещё понадобится обустраивать, - улыбнулся Гин-Ши. - Будем работать, - кивнул я. - Как всё-таки хорошо совпало, - радовался Ян-Ри. - Видать, в том доме и вправду гостит Судьба, только является в разном обличье. - Мне она явилась в твоём обличье, - сказал Гин-Ши. - Когда выпали те пять карт Судьбы... - Не уверен, что это моя заслуга, - хитро улыбнулся Ян-Ри. - Но, похоже, Судьба и впрямь существует. - И пока мне нравится, куда Судьба меня тащит, - сказал я. - Тащит, или ты сам идёшь? - уточнил Ян-Ри. - Конечно, иду сам. - Судьба тебя тащит, когда ты готов умереть, - проговорил Гин-Ши. - Когда тебе больше некуда идти и незачем жить, но вдруг появляется что-то, что даёт тебе силы двигаться дальше, и ты выживаешь ради какой-то цели, - вот тогда можно сказать, что судьба тебя тащит. - Год назад мне в самом деле некуда было идти, - ответил я. - Впрочем, это не значит, что я всё равно не пошёл бы, просто из упрямства... но не ушёл бы далеко. - Учитель больше ничего тебе не рассказывал? О нас ходит много страшных сказок. - Ну, для меня они не страшные. А учителя именно это почему-то занимало больше всего. Хотя, неудивительно: Женщины всегда его занимали, так или иначе... За год жизни в Кши-На я привык, что практически все стихи и песни, которые я слышу, - про Поединок. Было непростой задачей запомнить и записать что-то ещё. - Не все, - возразил Ян-Ри. - Бабочкам, луне и прочему стихов тоже достаётся. - Некоторые и про бабочку при луне умудряются написать так, что выходит про Поединок... - А интересно было бы узнать, кто что видит в одном стихотворении. Получается что-то вроде гадания. Было бы популярно у аристократов. - Оно слишком зависело бы от уровня мастерства, - сказал я. И они с Гин-Ши заговорили о том, как по-разному можно изобразить сосну над обрывом. Затем Ян-Ри предложил нам стихотворение, которое я уже слышал прежде: За ночь вьюнок обвился Вкруг бадьи моего колодца... У соседа воды возьму! - И спросил, какого цвета вьюнок. Я ответил, что тёмно-зелёного: у меня он не зацвёл вовсе. Сам колодец, сложенный из камней, каждый из нас также видел по-разному. В воображении Ян-Ри на листьях вьюнка лежала утренняя роса, отчего они казались почти серебряными, - я же представлял их ночью, когда они выглядели почти чёрными. Среди нас не было Женщин, если, конечно, не считать Мэй-Ли, которая не захватила с собой карт, - но я всё равно прочитал стихотворение, которое, как мне казалось, было о кши-насских Женщинах: о нежности, покоряющей силу. - Значит, в Юноше есть и нежность, и сила? - предположил Ян-Ри. - Должно быть, так, - согласился Гин-Ши. - А затем они разделяются. - Или не разделяются... - пробормотал я. - Но не каждый Юноша признается, что в нём есть нежность, - сказал Ян-Ри. - Ну отчего же... - задумался я вновь. - Думаю, в этом он признается только своему избраннику, - заметил Гин-Ши. Я помолчал. Ещё не так давно я сомневался бы, говорить ли при Ян-Ри, - но мы все уже так много знали друг о друге, что дело было даже не в выпитом вине. - Когда-то Отец хотел, чтобы я никогда не стал Мужчиной и не убил его, - проговорил я медленно. - Это его не спасло: в итоге он сдох от руки Женщины. Но я навсегда остался Юношей... - Я слышал, лучшие воины в Лянчине - так называемые бестелесные? - сказал Гин-Ши. - Да. В том и ирония. Когда Ян-Ри вновь отошёл за чаем, Гин-Ши спросил меня: - А о том, почему он согласился тебя учить, мастер тебе рассказывал? - Он упоминал, что ты оказал ему какую-то большую услугу, - ответил я, - И после этого он тебе крепко должен. - Услугу, значит... теперь это так называется, - усмехнулся Гин-Ши. - Однажды я увидел, как за что-то осуждённый Юноша должен был драться деревянным мечом с матёрым бойцом. В чём его обвиняли - я не спрашивал, только понял, что он невиновен. А у него было два выхода: либо в бордель, если будет послушным, либо быть обрезанным и стать никудышником. - Да... я слышал, что у вас в Кши-На это так называется, - выдавил я. - Ну, я и вступился за него и вышел вместо него. А он ещё был недоволен: говорил, что мне самому впору стать чьей-то Женой... Я фыркнул. Вот и учитель так же говорил раз-другой. Гин-Ши, конечно, был молод - и наверняка выглядел ещё моложе, чем был - и хорош собой, но... первое впечатление по-прежнему обманчиво. - Тот солдат дрался грязно: норовил и локтем в челюсть, и сапогом в живот... но он проиграл. А тот Юноша - Сыном твоего учителя оказался. Ты, наверное, слышал, что он теперь живёт счастливо, взял себе Жену. - Слышал, - кивнул я. - И, знаешь, я даже не удивлён, что ты спас чью-то жизнь, после того, как ты спас мою. - Пожалуй, даже больше, чем жизнь. С тех пор мастер и задолжал мне, потому и согласился о тебе позаботиться и выучить тебя. - Я тоже обязан тебе больше чем жизнью. - Ты ничего мне не должен. Я хочу, чтобы ты был моим учеником потому, что сам этого хочешь. - Я этого хочу. Одно не отменяет другого. - Мой учитель когда-то спас мне жизнь, когда мне оставалось только умереть. Я даже успел стать Мужчиной: после Поединка моего Партнёра убили лянчинцы... И после этого он не стал ненавидеть всех лянчинцев, как стал бы любой другой?.. - Я погнался за ними, и мы вместе попали под оползень. Они погибли, а я выжил. Учитель нашёл меня и сказал, что моя жизнь отныне принадлежит ему и он может делать с ней всё, что захочет. Так мне пришлось стать учеником школы Гибельного Серебра. - Это справедливо, - заметил Ян-Ри. Нет, это неправильно - когда чья-то жизнь принадлежит другому и он ею распоряжается. А между мной и Гин-Ши оказалось больше общего, чем я мог предполагать. - А что потом? Это оказалось твоим призванием? - И да и нет. Но каждый мастер школы Гибельного Серебра должен найти себе ученика, чтобы передать своё мастерство. И я думал, что лучше я заберу своё мастерство с собой в могилу, чем воспользуюсь кем-то так, как это сделал мой учитель... пока я не встретил тебя. - Я постараюсь научиться всему и не разочаровать тебя. - Однажды тебе тоже придётся искать ученика. - Я надеюсь оставаться учеником до тех пор, пока не стану совсем седым, - улыбнулся я. - А потом - я найду того, кому передам мастерство. Я соглашусь похоронить тебя по меньшей мере через полвека. А лучше - позже. И пусть потом Судьба подарит мне кого-то, кого я тоже смогу спасти - и кто спасёт меня самого от отчаяния. - Только никогда не пользуйся тем, что кому-то больше некуда идти... Пусть это будет тот, кто так же горит этим ремеслом, как и ты. Кто так же этого захочет, невзирая ни на что. - Так и сделаю. Я всё ещё хорошо знаю, что такое свобода. Вино было выпито, и Ян-Ри принёс чайник зелёного чая. Я случайно пролил чай на свой свиток, и чернила расплылись - а я помнил наизусть не каждое слово. К счастью, у меня была копия, а прочитать я всё равно собирался другое стихотворение - не пострадавшее от чая. Нечто вроде той бабочки при луне: когда поэт писал о небесного цвета лепестках, а на самом деле - вовсе не о лепестках. Дочитав, я увидел, что Гин-Ши сидит окаменевший, как от сильной боли. - У него были синие глаза, - проговорил он. - Прости... - Ты не виноват. Аи-Р... мне кажется, вы с ним могли бы подружиться. - Наверняка. Прости. - Мы любили друг друга. Ещё до Поединка, - продолжил он почти с вызовом, но ни я, ни Ян-Ри не выразили никакого неодобрения. А для меня это прозвучало и вовсе вспышкой надежды. Нет, я и прежде знал, что такое возможно. Но никогда прежде не слышал об этом как о любви, а не чём-либо ином, и от того, чьему слову мог бы верить. Я всё же чувствовал себя виноватым за то, что разбередил старую рану, но молчал, боясь перебить Гин-Ши, когда ему нужно было выговориться. - Когда мой учитель умер, Аи-Р сказал, что я больше ничего не должен учителю и не обязан хранить обет. И мы хотели... сделать всё как надо. Вступить в Поединок. Не знаю, что было бы, если бы я тогда поддался ему и проиграл... Вот что задевало меня и в этой истории, и в истории об учителе и спасении. Когда-то я думал, что чернее моей Судьбы не найдёшь. А ведь мне было куда как легче, чем Гин-Ши. У меня была только одна Судьба, и не могло быть иной, - а о том, чего никогда не имел и не мог бы иметь, и сожалеть долго не приходится. Его же Судьба столько раз могла бы сложиться иначе. Он мог бы сейчас быть Мужем и главой Семьи, если бы не лянчинцы; он мог бы стать Женщиной - или погибнуть... Сожаления об утраченном всегда горше, чем о невозможном. И я без раздумий обменял бы своё спасение на то, чтобы на одном из поворотов его Судьба сделала бы его счастливым вместо того, чтобы привести его сюда. Но это было также невозможным, и потому я ничего не желал так же сильно, как того, чтобы однажды он мог не пожалеть о том, что дважды выжил. Если это было вообще возможно. - Но я победил, - говорил тем временем Гин-Ши. - И в тот же миг он упал замертво... должно быть, молния передалась по воде. Мы пытались обмануть Судьбу, но у нас не вышло. Я не знал, как разделить его боль, если даже положить ладонь на его плечо было не время и не место. Поэтому просто сказал: - Я не знаю, что можно сказать... кроме того, что только большое сердце способно вместить много ран. - А я не знаю, зачем рассказываю вам всё это... Но мне кажется, что именно вы можете это понять. Я кивнул, а Ян-Ри проговорил: - Вам тоже нравится, как каждый из нас... не удивляется странностям другого? - А чему удивляться? - пожал плечами я. - Все здесь странные. - Ну, на первый взгляд - здесь сидят не такие уж и странные нги. Мастер-оружейник, чьи мечи наверняка стоят очень дорого, но который одет очень просто, хотя опрятно... Я улыбнулся: учитель тоже ворчал, что мастера Гибельного Серебра гребут золото, а сами ходят в каких-то обносках. - ...Ученик, который зарабатывает достаточно, чтобы одеваться богато. Впрочем, некоторые мастера заботятся о том, чтобы их ученики не позорили их своим видом. - И заботятся вдвойне, когда ученик может опозорить одной своей рожей, - подтвердил я. Мне пришлось поддаться требованиям учителя и откладывать деньги на "выходной" костюм - для таких случаев, как этот, когда он отправлял меня в город. Но мне не терпелось сменить вышитый шёлк на привычную дорожную одежду. И, помимо прочего, за прошедший год я узнал то, что нги действительно смотрят более на одежду, нежели на лицо. Видя наряд "достойного Юноши", многие закрывали глаза на то, что я полукровка. А прочее... тем паче можно было скрыть. - ...И ничем не примечательный учитель фехтования. - А кто сидит здесь на второй взгляд? - полюбопытствовал я. Бывший аристократ, вынужденный стать мастером школы Гибельного Серебра? Бывший раб, никогда не надеявшийся подняться так высоко? И ещё один аристократический наследник, выбравший свободу быть тем, кем пожелает?.. - Но, если присмотреться, выдаёт не только одежда, но и манеры, - заметил Гин-Ши. - Твои манеры ничем не скроешь, - согласился я. - Как и моё их отсутствие. - Манерам тоже можно научиться. Как и их отсутствию. - Научиться отсутствию манер?.. - заинтересовался я. - Например, когда в разбойничьем притоне должен сойти за своего. - А научиться манерам не так уж сложно, - сказал Ян-Ри. - Например, не тыкать пальцем... - Если в железную жилу, то можно, - добавил Гин-Ши. - Я в неё киркой потыкаю, а не пальцем, - проворчал я. - Палец и сломать можно. Но, может, когда-нибудь ты и сделаешь из меня нормального кши-насца. - Да где ты видишь здесь нормальных кши-насцев... - откликнулся Ян-Ри. - Пожалуй, это и к лучшему. - К слову о первом впечатлении, - заметил Гин-Ши, - Меня удивило тогда, что Ир-Би вышел танцевать с мечом. Для меня это привычно: я давно так делаю, чтобы сбросить напряжение... - Это красиво, - сказал я, вспоминая. - Это непристойно. - Но красиво. - Почему непристойно? - спросил Ян-Ри. - А ты когда-нибудь танцевал с мечом? - Да. - Тогда ты знаешь, каково это - когда вокруг тебя загорается пламя. Когда каждый, кто смотрит на тебя в этот момент, будь то Мужчина или Юноша, хочет выхватить свой меч и сойтись с тем, кто стоит рядом. Ведь танец - это наполовину поединок. - Это верно, - признал Ян-Ри. - Поэтому в цирках выпускают танцевать с мечом самого красивого Юношу, когда хотят, чтобы всё внимание было приковано только к нему. - А когда танцует Мужчина, это выглядит неправильным, - кивнул Гин-Ши. - Никто не признается в том, что мог желать Мужчину. Что казалось мне теперь по-настоящему неправильным - так это отрицать, что Мужчина может быть желанен таким, каков он есть. Это так же глупо, как делать вид, будто, любуясь Юношей, каждый любуется лишь одной стороной в нём - будущей Женщиной. - Да уж, я тогда после вас с Ир-Би так и не смог заснуть: молота-то у меня ещё не было. - Извини, - усмехнулся Гин-Ши. - Отжимания! - порекомендовал Ян-Ри. Я замолчал, вспоминая ту ночь, и когда моё долгое молчание стало заметным, произнёс совсем другое: - Я всё пытаюсь вспомнить, когда я понял это впервые... - Понял что? - Что Мужчина с мечом также может быть красивым. - Когда впервые увидел? - предположил Гин-Ши. - Может быть. Но на ум почему-то приходит совсем другой случай. Когда в крепость - ту, что была последним местом, где мы жили до побега - однажды привели пленного и заставили его драться насмерть с одним из лучших бойцов... А мы с Матерью, конечно, должны были на это смотреть. Я отвлёкся на что-то, сказанное Ян-Ри, но Гин-Ши напомнил: - Ты не закончил историю. - Эта история закончена. Разумеется, тот пленник проиграл. - Его сделали рабом? - Нет. Ему позволили умереть. Почему я вспомнил того Мужчину - словно спрятался за него?.. - Но что-то я слишком мрачен. А время уже позднее - лучше я прочитаю стихотворение, которое оставил напоследок. И я прочитал - то, что словно было обо мне, от первой до последней строфы. - Это про Киту! - воскликнул Гин-Ши, поднимаясь. - Потому и выписал. Время действительно клонилось к вечеру, и, чтобы не злоупотреблять гостеприимством хозяев домика, мы стали прощаться. Ян-Ри подумывал явиться на турнир в столице, наш же путь лежал на восток, - и если Судьба приведёт встретиться втроём вновь, это будет уже нескоро. Должен был пройти год, чтобы я начал понимать слова И-Ти о том, что всякий недостаток можно превратить в достоинство, - слова, над которыми я тогда долго смеялся, говоря, что некоторые недостатки невосполнимы. Когда нужно оттолкнуться для взлёта - нет ничего более подходящего, чем дно. И если Судьба в самом деле существует, и если без всего, что со мной случилось, без всего, что сделало меня тем, кто я есть, я бы не стоял теперь на дороге, ведущей в горы, - то спасибо Судьбе за всё, что со мной случилось. Итоги и благодарностиВот так и сыграли то, что на игре нагадалось В чём самая большая игровая магия, поскольку я до игры принципиально ничего не вгружал в "гадалку" и карты ложились так, как ложились. И вообще не предполагал, что всё сложится именно так. Киту весь год ковал почти без перерыва, а когда остановился, подумал, поговорил - тут-то и осознал, что прокачался за это время не только физически. Уверенности в себе, в своём праве на существование и в полноценности этого существования - тоже прибавилось. И если год назад он больше думал о себе и сам нуждался в том, чтобы его за шкирку вытащили из болота, встряхнули и дали почувствовать твёрдую землю под лапами, то теперь он смог понять, что Гин-Ши тоже жизнь изрядно пожевала, и сделает всё возможное, чтобы вытащить и его тоже. Лапищи уже достаточно для этого мощны. Конечно, Гин-Ши не из тех, кто стал бы что-то навязывать, но Киту - всё ещё Юноша с нерастраченным всем. И хотя Киту пока совсем не представляет, как это делается; хотя он понимает, что всё в мире стремится к естественному порядку вещей, а он никогда эту естественность не заменит собой в полной мере, - думаю, всё сложится само. Спонтанно - в смысле без чётко выраженной инициативы той или иной стороны, как и без попыток отрицания и прочая. ...А ведь Киту - тому, кого Мать назвала Весенним Ветром - имя предстоит менять. В третий и последний раз. И это будет уже новая история. И она мне нравится.
Спасибо Амарту и Айко за то, что добрались! Во-первых, с пятницы мне положительно не стоило оставаться наедине с собой, как-то сразу начинало потряхивать. Это сейчас пошли трудовыебудни и я вошёл в привычный модус "есть работа - работаю". Во-вторых, этот сюжет, как мне кажется, определённо стоил того, чтобы его доиграть. Гадатели - это такие кши-насские бродячие психотерапевты.) Спасибо Ян-Ри за понимание, за правильные слова, за своевременное снижение градуса пафоса и чертовски импонирующее отношение к жизни. За возможность осознать, что все проблемы - в голове и что "норма" - последний критерий, которым нужно руководствоваться в выборе пути. Спасибо Гин-Ши за доверие. За веру в того, кто сам в себя не верил. За искренность, на которую способны только самые сильные, за неподдельное благородство и умение видеть в жизни и красоту, и смысл. За то, что не сдался сам и не позволил сдаться, за дорогу, призвание и выход вверх. Очень всех люблю. ...А у игры, быть может, будет продолжение, которое буду делать уже не я. Так что это может быть ещё не конец.)
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Пока я был на Сенатской, дома силами Птахи выросло дерево. Краска оказалась не лиловой, которую мы хотели, но голубая мне даже больше нравится: и не ярко, и не мрачно. Слева - эскиз, который был вырезан как трафарет, справа - результат. Тизер будущего каминаКамин вырезан из листов теплоизоляции и обклеен бумажным скотчем. Будет покрашен, сверху ляжет доска. Сейчас в нём уже стоят свечи (с самого Самайна). А сегодня, собираясь на игру, обнаружил магнитики, которые считал утерянными, - там, где ни за что бы не догадался поискать: на дне сумки с частями косплея Быка. Доволен безмерно: без них было пусто. А теперь холодильник снова отражает города, в которых я побывал, сувениры со слэшконов и подарки друзей.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Сегодня исторический день, о котором промолчать невозможно. В России впервые принят закон "Об ответственном обращении с животными" - спустя восемь лет(!) петиций, пикетов, голодовок... А ведь всё когда-то начиналось с таких мелочей: и борьба с сегрегацией, и борьба за женское равноправие. Что мы имеем с этого закона? Что теперь наверняка будет запрещено? Контактные зверинцы. Собачьи бои. Попрошайничество с животными. Допинг. Избавление от животных не через пристройство или приют (надеюсь, это значит, что усыплять здоровых животных также стало незаконным). Что вызывает вопросы? Запрет на натравливание животных друг на друга (хочется верить, что это включает притравочные станции) и запрет на содержание животных в ресторанах (хочется верить, что это включает т.н. "котокафе" и им подобные). О запрете эксплуатации в сфере "развлечений и спорта" речи пока не идёт, но зверинцы и цирки по крайней мере обязаны будут лицензироваться. Об узниках вивариев тоже ни слова. Но на то он и первый шаг. А вот проблемы могут вызвать расплывчатые формулировки об ужесточении правил выгула собак (далеко не у каждого дома есть специальная площадка) и о содержании диких животных (продажу частным лицам рысей, львов и проч. давно пора прекратить, но не пострадают ли лица, занимающиеся реабилитацией жертв такой торговли, а также жертв охоты и проч.?). Осталось добиться, чтобы закон заработал в течение полугода.
Мор-чат продолжает встречаться, и это прекрасно. Вечером я доехал к Джису, как и Дуглас, Манти, Айко, Айт и Веня. Хряпнул икеевского шнапса из икеевского стакана - помянул Сайбера. До сих пор сей факт не укладывается в голове. Помню, как собирался на его игру, как мы с Птахой были у него в гостях и у него на кухне варилась ворона (вываривался череп из найденной тушки). Потом он ушёл с дайрей, я слышал о нём только от других людей, всё думал, однажды увидимся снова... Нескоро увидимся. Шнапс внезапно весьма вкусен. Потом я попробовал ванильный Lawson's - правда ванильный! - но его уже всё-таки разбавлял. Ел морковки, "вырезанные из моркови в форме мини-моркови"(с), и корочки от пиццы на чёрном тексте тесте (чёрный хлеб, который не ржаной, а угольный, - вкусный). Говорили о всяком, от нги до адронного коллайдера, играли в Замес. Об игреЯ играл впервые, смешал пиратов с пони, выпадали какие-то феерически бесполезные карты, и совершенно нельзя было планировать на ход вперёд: пока ход доходит до тебя - то немногое, чего ты достиг, уже сметено, начинай сначала. Так и не понял, в чём перекос баланса игры: в сторону тех колод, где есть мощные абилки, бьющие по площадям, или просто в сторону игроков, которые играют не впервые и знают выигрышные комбинации. Был "Тайный Санта"! И мне досталась свинья с конфетами, и это свинья-лётчик! Кто знает мою любовь к определённому творению Миядзаки - тот поймёт. Кажется, конфетных подарков у меня не было со времён ёлок в младшей школе, поэтому рад как слон. Спасибо всем причастным за праздник. <3
А теперь мы с Птахой будем поворачивать колесо. Чай с бренди и "Гусарская баллада". Завтра будет уже светлее, чем вчера. Merry Yule, and blessed be!
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Кажется, из-за моих заходов на сдачу крови одна половина моих коллег и знакомых решила, что я собираюсь рожать, другая - что собираюсь менять пол. Пришлось разочаровать и тех, и других Тем временем заход был познавателен, результатами отчасти можно хвастаться, отчасти есть над чем поработать. Скучное в основном для себяФерритин и фолиевая кислота в норме. То есть железа организму хватает. Гемоглобин в норме тоже. И эти нормы отнюдь не по нижней планке. Можно вешать в какой-нибудь веганский паблик в доказательство того, что железо и гемоглобин - это ни разу не мясо, равно как и углеводы - отнюдь не только хлеб. Совсем чуть-чуть повышены тромбоциты, но это можно списать на цикл и на простуду. Повышенные моноциты - это от перенесённого в детстве мононуклеоза привет на всю оставшуюся жизнь, жить они не мешают. Глюкоза в норме. Кальций предсказуемо просел, так что неудивительно, что у меня зубы сыплются, - но я уже беру в привычку пить овсяное молоко, благо хороших отечественных производителей становится всё больше и цены у них доступные, в отличие от забугорного Alpro. Калий по нижней границы нормы. Белок в норме, холестерин в норме, магний даже выше нормы, но незначительно. Хотя вкупе с повышенными тромбоцитами (вязкостью крови, проще говоря) и так себе калием это может говорить о том, что пить надо больше. Сиречь воды. А то почки у меня всегда были слабым местом. B12 в пределах недостаточности, но это выше статистической нормы и лучше, чем можно было ожидать. С этим ничего не сделаешь, кроме как продолжать жрать продукты, им обогащённые. А вот витамин D в *опе - он у всех, конечно, в *опе, за неимением в наших широтах солнышка, но добавкой нужно озаботиться всё равно, тем паче что от этого витамина зависит и кальций. Маркеры аутоимунных не выявлены, сиречь мы с щитовидкой продолжаем жить в мире и согласии. Уже в новом году вернусь с этим всем к своей эндокринологине, и буду продолжать чинить зубы.
А про дорогой ПИК мне уже впору заводить отдельный тэг. Ибо то, что мы с матушкой оформили наконец все документы на собственность, - ещё не конец эпопеи. Все эти услуги по оформлению обошлись в 20 штук, но поскольку мы квартиру не покупали, а получали от города по "программе сноса ветхого жилья", ПИК нам должен эти 20 штук возместить. Вот тут и начинается веселье, следите за руками. Чтобы не приезжать ещё раз в их офис, мы указали, чтобы деньги нам вернули на матушкин банковский счёт. Но деньги всё не приходили и не приходили, и когда мы поинтересовались, wtf, нам ответили, что они не могут сделать перевод без моего согласия. А то вдруг матушка со мной не поделится! В один прекрасный день я спустился в офис ПИКа в своём доме и это согласие написал. Дескать, не возражаю, переводите уже эти грёбаные деньги на карточку моей матушки. Шиш. Читать дальше?Сначала, когда мы решили их поторопить, ПИК ответил, что потерял мои документы, хотя матушкины у них есть. Но они очень ищут. В другой раз они сказали, что никак не могут найти матушкины документы, хотя мои у них имеются. Но они обязательно поищут получше. Видимо, документы лежат у них в разных папках, и вместе им не сойтись, пока не догонит заря зарю. Я пенсионерка, говорит им матушка, мне кушать нечего. А они смеются. И в целом общение с ними выглядит как тот боян из интернета про пожар: "У нас горят три помещения! - Скажите, как я могу к вам обращаться? - У нас здание горит, срочно выезжайте! - Подскажите кадастровый номер здания и ФИО владельца. - Я назвал вам адрес! - Оставайтесь на линии, я переведу вас на специалиста по поддержке". Писать заявления, мягко говоря, бесполезно: дальше приёмной никого не пускают, все просители пишут бумажки на стойке, толкаясь локтями, затем выходит секретарша, собирает все эти бумажки в стопку и уносит. Дальнейшая судьба бумажек неизвестна. Не берусь судить, где раздолбайство, а где умысел, но похоже, что людей берут измором - как те официанты, что по полчаса не приносят сдачу. Но 20 штук - не те деньги, которые я готов оставить на чай, так что мы с них не слезем. В общем, пожелайте нам получить назад свои кровные до нового года. Это же, как известно, лучший подарок - "сделать как было".
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Три дня состоялись. С темой не прощаюсь - она неисчерпаема, и, надеюсь, на моём веку этот грузовик ещё перевернётся. Французская и американская революции более популярны благодаря мюзиклам, но хочется, чтобы и декабристы были не просто главой из учебника. С персонажем вышла, что и говорить, патовая ситуация - когда радуешься, что едешь не военным, потому как с макрокартой я бы не разобрался, но понимаешь, что ехать гражданским - риск остаться без игры, не включив режим "сам себе мастер". А какой тут режим, когда из марафона мастерёжки ноября вываливаешься в трудовые подвиги декабря... до игры добраться - уже достижение. Но в самом деле не жалею, что выбрался именно Кюхельбекером. Точнее, долго выбирал между двумя Кюхельбекерами, пока не обнаружил, что выбрали за меня, успокоился и начал копать. О Вильгельме известно мало, и в основном благодаря дружбе с Пушкиным. Де-факто всё, что можно о нём найти, кроме писем, дневников, кусочков воспоминаний, исторических анекдотов и, конечно, текстов произведений, включая лицейский "словарь", - уложилось в вики-статью. А ведь Кюхель - личность интереснейшая.сын потрясающей женщины, которая обсуждала с ним в письмах текущие политические вопросы. Чистокровный немец, который начал учить русский в шестилетнем возрасте, но всю жизнь давал уроки русского и писал на богатом русском, хоть в письмах и перебивался на французский (английский и греческий он также знал). Человек, который всё время во что-то вступал, даже в масонскую ложу, а в Париже вступил в русское антимонархическое общество. Вероятный прототип Ленского, один из вероятных прототипов Чацкого... В общем, говорить о нём я наверняка ещё буду. Но позже. А пока - нечто вроде, как бы странно это ни звучало, отперсонажного отчёта. 12-14 декабря 1825 года. Кюхель девять месяцев как в Петербурге, две недели как в Северном обществе. Читать?
12 декабря пил чай в трактире, вынужденно слушал сплетни почтмейстера, почерпнутые им из писем, которые он читал. Исходя из того, что "если люди пишут - значит, правда", он поведал, что стрелялись Пушкин с Рылеевым и оба насмерть, и что Государь Александр не умер, а уплыл в Турцию собирать армию против англичан, которые его в Таганроге отравили, - потому как басурманский яд на православного человека не действует. Он же говорил, что Великий князь Константин на самом деле умер, так как его отравила жена-басурманка, ведь все басурманки - ведьмы и у них есть хвост. Откуда у него столь интимные сведения про хвост, почтмейстер не сообщал. Я спрашивал, нет ли у меня копыт, раз я немец. - Вот вы, милостивый государь, поэт, верно? Вы, поэты, жизни не знаете, а послужили бы, как я... - Я служил. - Но не по почтовому ведомству. Вот если бы вы послужили сначала в почтовом, затем в судейском, затем в таможенном... - Да кто же станет служить во всех подряд? Это каждый раз учиться заново. - А вот написали бы про простую жизнь, про простых людей. Написали бы про базар. - Можно и про базар, если в этом будет идея. Или же базар как аллегория. На том в трактир вошёл Пущин, и ему почтмейстер также пересказал все слухи, включая вероломство жены князя Константина. - Откуда у вас такое предубеждение против жён? - полюбопытствовал я. - Известно же, что от женщин одни проблемы. - От женщин не только одни проблемы, - заметил Пущин, - Но и вторые, и третьи, однако и удовольствие также от них. - Но вы не женитесь? - Боже упаси: и без меня найдётся кому жениться. Пусть братья занимаются продлением рода. - А ежели братья на ваш счёт того же мнения - жениться вместо них? - спросил я. - Есть сёстры!.. Из-за таких занятных разговоров едва не опоздали на приём к Дельвигам. У них в этот вечер было множество гостей, включая австрийского посланника с супругой, и когда я вошёл, баронесса как раз представляла всех Бестужевых, среди которых были "поэт, почти поэт, и хочет быть поэтом". Там же отирался уже Булгарин и говорил, что в городе болтают про вторую присягу и о том, что в доме у Рылеева заговор, чем явно пытался переполошить впустую собравшихся. - А ещё говорят, что у жены князя Константина хвост, а Рылеев с Пушкиным стрелялся: вы больше слушайте, что болтают по трактирам, - и не такое можно услышать. Дельвиг и поручик Панов побежали в трактир смотреть, вправду ли там висит портрет Великого князя Константина; все посмеялись и забыли, а когда пришёл Рылеев, я ему также пересказал историю с дуэлью. - Стало быть, я сюда явился уже мёртвым, - заключил он. Булгарин к нему цеплялся, отчего в его доме бывает так много людей, на что Рылеев отвечал, что болел и друзья его навещали. Мешая разговорам о литературе, Булгарин только и делал, что торговался, стараясь перекупить все упоминаемые произведения для "Северной пчелы". На его слова, что плохой роман Александра Бестужева наверняка не нужен Дельвигу в его "Северных цветах", следовательно, его может купить "Северная пчела", Бестужев остроумно пообещал нарочно написать плохой роман и подарить его "Северной пчеле". - Сегодня только и разговоров, что о гонорарах, - посетовал я барону Штейнгелю. - Так надобно на что-то жить, - разумно отвечал Штейнгель. - Вот вы ведь не получаете жалованья? - Я даю уроки. - То-то и оно; и гонорары, наверное, получаете. Без гонораров нашему брату не прожить. - Видно, так и есть: когда встречаются читатели и критики, то говорят об искусстве, а литераторы говорят о гонорарах так же, как художники между собой говорят о ценах на холсты и краски. - Художникам того тяжелее: холсты нынче дороги, а нам приходится покупать только чернила. Наконец, стали читать. Начали со стихотворения моего парижского друга Туманского, затем прочитали перевод ветхозаветного псалма, который показался цензору чрезмерно вольнодумным. Штейнгель пояснил ему, что речь идёт об исходе из Египта евреев, освободившихся из рабства. Тем не менее баронесса попросила мужа прочитать что-нибудь радостное. - Но разве освобождение - недостаточно духоподъёмно и радостно?.. - возражал я. Дельвиг прочитал свою "Русскую песню" о соловье, которая виделась мне большой его удачей. Однако и в этом стихотворении цензор усмотрел супружескую измену, поскольку описывались дорогие украшения лирической героини, которые тяготили её в разлуке с возлюбленным. Я в числе прочих переубеждал его, что украшения на девице могли быть и из бабушкиного сундука, тогда как об обручальном кольце на ней ничего сказано не было. Читать отрывки из романа Бестужев не стал, а прочитал текст песни о разбойничьем атамане Ермаке, записанный им с братом со слов некоего старовера. Стихи были красивы, певучи и вольны, но я, слушая их, пробормотал: "Такое точно не опубликуют". А Булгарин всё равно попытался купить и этот текст. - Уступите ему, - советовал я Дельвигу. - Пусть к нему, а не к вам, явятся рассерженные староверы: они очень не любят, когда что-то из их устных преданий печатается. - Да можно ли вообще продать то, что принадлежит народу?.. Цензор же разбойничью песню сперва осудил, но затем признал, что публиковать её можно с некоторыми исправлениями, как историю разбойника, раскаявшегося и перешедшего на государеву службу. На мне же стихи оставили впечатление героя трагического, который, несмотря на раскаяние, сумеет обрести покой только в смерти. Прочитал Дельвиг и отрывок из второй песни "Евгения Онегина", в которой появлялась новая героиня - Татьяна. Она была чудо как хороша, и недаром Пушкин дал ей имя, перекликавшееся со Светланой Жуковского. Но в каждой строфе чувствовалась пушкинская улыбка, словно он подсмеивался и над своей героиней, и над теми, кто уже готов был увлечься ею с первых слов, - как бы говоря: не всё так просто, как вы привыкли видеть и знать. И не терпелось приподнять покров этой тайны, и в то же время боязно было в дальнейшем разочароваться, но - невозможно было не восхищаться тем, как Пушкин чувствовал правду жизни и самое её течение, словно настоящее время во всей его мимолётности перенося в свои живые и лёгкие строки... Но вскоре я услышал, как после чтения отрывка из поэмы цензор объясняет австрийскому посланнику его содержание. - В поэме сказано: "она была дика", - говорил посланник. - Что это значит? Как дикий зверь? Опасна? - Не совсем. Это значит, что она была невоспитанна. Дикие люди - это люди грубые, несдержанные... - Отчего же? - вступился я за Татьяну. - Мне, напротив, показалось, что она скромна. - Она чурается общества подруг и непочтительна к родителям. Буду надеяться, что в дальнейшем автор покажет нам её перевоспитание. Я не стал даже говорить о том, что "дикий" значит вовсе не то, о чём он думал, а - неиспорченный, естественный, как те люди и народности, что удалены от света, от толпы и сохраняют детскую чистоту помыслов и чувств. Это было бы всё одно что метать бисер перед свиньями. Скучно, должно быть, человеку, который от всякой истории не ждёт ничего, кроме морали. Булгарин тем временем громко страдал: от того, что цензор изменил своё мнение относительно песни о Ермаке, он потерял на этом деньги. Ко мне же приблизилась баронесса Дельвиг с взволнованным лицом и сказала: - Вильгельм Карлович, этот ужасный человек... он меня оскорбил. - Кто, Булгарин? Что он вам сказал? - Он сказал, что всех людей можно купить, даже меня. Он что же, намекает, что я продаюсь? Я думала, мой муж вступится за меня, вызовет его на дуэль, но разве же Антон на это способен... не могли бы вы... - В таком случае я его вызову, - ответил я, не задумываясь. Я поискал взглядом Булгарина. Он был как раз за моей спиной - продолжал плакаться цензору на потерянные им гроши. Это было таким жалким зрелищем, но я из вежливости дождался, пока они договорят, и обратил на себя внимание Булгарина. - Фаддей Венедиктович, вы позволили себе оскорбить хозяйку этого дома неосторожными словами о том, что якобы всех можно купить, включая и её. И если вы немедленно не принесёте ей извинения, или же она их не примет, я вынужден буду вызвать вас на дуэль. - Молодой человек, я не военный, я штатский... - Я тоже. - Я ценю жизнь... - Я тоже. - Так неужели мы не сможем договориться? - Извинитесь перед баронессой, и, быть может, она вас простит. Софья Михайловна как раз беседовала со своей родственницей Олениной, невестой поручика Панова, и Булгарин попытался довольно бестактно её окликнуть. Баронесса в ответ указала ему на то, что занята и уделит ему время позже. - Вот видите, она не желает меня слушать, - рассудил Булгарин. - А я, пожалуй, пойду. Но напоследок позвольте дать вам один совет: эти сборища у Рылеева не доведут вас до добра. - Я не нуждаюсь в вашей отеческой заботе. Я уже не в том возрасте, чтобы мне указывали на "дурную компанию". Продолжая лебезить, Булгарин просочился к двери и был таков. Оказалось, что многим литераторам он успел насолить, и многие хотели бы его пристрелить, но от всех вызовов на дуэль он отбалтывался. Возникла отличная идея: - А что если всем вместе написать о нём анонимное стихотворение, в котором каждый выразил бы свои чувства? - Каждый напишет по эпиграмме, - предложил я. - Получится венок эпиграмм. Впрочем, ему всё - божья роса... Но хотя бы позабавимся. Подпоручик Ростовцев, Александр Бестужев, поручик Панов и я поочерёдно написали по эпиграмме. Я некоторое время думал над своей, поскольку был не так силён в этом жанре, как Пушкин, но звучала она так: У музы ростовщик служил И деньги лирой прославлял. Он больше чести жизнь ценил В рублях. Венок эпиграмм - его назвали также Одой к Булгарину, а озаглавили попросту "Ода к..." - решено было отправить почтой в "Северную пчелу"; ежели выбрать правильного почтмейстера, то вскоре эти эпиграммы разойдутся по всему Петербургу. Сделали несколько списков, один из которых для верности отослали самому Булгарину. - Что он там говорил о том, что у нас заговор? - весело говорил Ростовцев, переписывая эпиграммы, поскольку его почерка Булгарин не знал. - Вот теперь у нас настоящий заговор против него. - Если обидели незаслуженно - нужно заслужить, - соглашался я. - Подумаешь - тайные общества, - откликался Пущин. - У нас в Лицее каждые полгода создавалось новое тайное общество. - А то и каждый месяц, - кивнул я. - Тайные общества?.. - заинтересовался австрийский посланник, которого развлекал беседой Дельвиг. - Как известно, - охотно рассказал я, - Один лицеист - это лицеист. А два лицеиста - это три кружка. Многие гости уже откланялись ввиду позднего времени, и тут под окнами раздались голоса. Великие княгини Александра Фёдоровна и Елена Павловна прогуливались в сопровождении принца Евгения и решали, куда им далее направиться. Решив, что пищи духовной они желают более, чем насущной, они удостоили посещением салон Антона Антоновича и спросили, что ныне обсуждают в литературных кругах. - Сегодня обсуждали более вопросы этики, - отвечала Софья Михайловна. - Один господин утверждал, что всех людей можно купить, даже императора. И ежели поэт получает за своё произведение гонорар, то он, стало быть, продаётся... И как ни в чём не бывало она рассказала, что об этом господине были тут же написаны эпиграммы, - казалось, она гордилась тем, что сразу несколько поэтов встали на её защиту, - и предложила зачитать первые две. После того Великие княгини пожелали услышать что-нибудь из новых сочинений Дельвига, и тот вновь прочитал про соловья. "Русская песня" Великим княгиням понравилась. Елена Павловна послала во дворец за альбомом и прочитала оттуда стихотворение в ответ на последние строки "Русской песни", автор коего желал остаться неизвестным. - Один неумный юноша во дворце, - пожаловалась она после, - Уронил сегодня вышивку. - Это ещё ничего, - отвечала баронесса. - Иные неумные люди роняют честь. - Он уронил только свою честь, - заметил я. - Но у него её не было вовсе. Тут, лёгок на помине, ввалился вновь Булгарин, будто переждавший дождик, и высказал надежду, что хозяйка дома более на него не сердится. Судя по лицу хозяйки, это вторжение сердило её пуще прежнего, однако Булгарина это ничуть не смущало. - Ну, здравствуйте, вас в дверь, а вы в окно, - сказал я. - Кюхля... - прошипел Дельвиг, подёргав меня за рукав. Я бы не постеснялся и с лестницы спустить Булгарина, если бы не при Великих княгинях. А он, не стесняясь, принялся им ябедничать на Софью Михайловну, которая на него обиделась, как ему казалось, совершенно напрасно, и пытался купить то стихотворение, что читала Елена Павловна (он слышал от дверей). Но Елена Павловна отказала: стихотворение было личным подарком. Напоследок Фаддей Венедиктович объявил, что в его руки попало новое стихотворение анонимного автора, и с наслаждением и выражением прочитал целиком наш венок эпиграмм с листа. Что ж, в чувстве юмора ему не откажешь. - Вы опоздали: это стихотворение не новое, - заметил Рылеев. - О нём уже все в Петербурге говорят. - У этого стихотворения больше одного автора, - рассуждал тем временем Булгарин. - Может быть, два или больше. Чувствуется разный стиль. Кто бы это мог быть... И он принялся перечислять известных поэтов, дойдя даже до Жуковского. - Да, похоже на Батюшкова, - поддержал его я. - Чувствуется его нежность... и трепетность. Тут Булгарину принесли письмо, и он откланялся. - Почему письма Булгарину приходят к вам домой? - удивился я. - А он у нас так часто бывает... - Может, вам нанять его счетоводом? - О нет! - живо ужаснулась баронесса. - Это будет слишком - видеть его каждый день. - Только мне он напоминает сцену из "Фигаро"?.. - спросил я, когда Булгарин удалился, и все явственно вздохнули с облегчением. - Ту, с прощанием доктора. Чтобы сгладить впечатление после Булгарина, я думал, что ещё прочитать, и листал рукописи, лежавшие на столе у Дельвига. Среди них оказалось стихотворение из "Подражаний Корану" Пушкина - одно из тех, что нравились мне более всего. Святости в них было мало, чего и следовало ждать от Пушкина, - но было так много мятежной весёлости и величественности, словно самого бога Пушкин видел поэтом, вовеки непревзойдённым. - Почему такое прекрасное стихотворение сегодня ещё не было прочитано? - удивился я. - Ты и прочитай его, - предложил Дельвиг. - Куда мне читать Пушкина... Но раз так, я прочитаю. Когда я закончил читать, Великая княгиня Александра Фёдоровна спросила: - Почему вы сказали, что не вам читать Пушкина? - Ну, он - великий поэт, а я - обыкновенный. Дельвиг прочитал ещё одно стихотворение, сказав, что его автор также пожелал остаться неизвестным. - Вы знаете столько русских сказок! - говорила Елена Павловна. - У вас, должно быть, была няня, которая рассказывала вам русские сказки? - К русским сказкам всех нас пристрастил Пушкин, - не без гордости сказал я. - А у него и впрямь была няня. - Русские сказки совсем не похожи на немецкие. Немецкие сказки страшные. - Все сказки страшные, - заметил Пущин. - Скакать в лес, когда точно знаешь, что там опасно, да ещё и ночью, и к тому же с ребёнком... - А это разве не Жуковского сочинение? - Жуковский использовал немецкую сказку, - сказал я. - Все немецкие сказки - о том, как кто-то пришёл в лес и встретил там кого-то: то одноглазого колдуна, то великана... Под конец вечера австрийский посланник попросил у Дельвига копию народной песни о Ермаке, которую читал Бестужев, - ему понравилась ритмичность этого стихотворения, но он не понял многих архаических слов и потому желал отдать его своей жене на перевод. Я заметил, что перевести такое стихотворение на немецкий будет непросто, но это было бы увлекательной задачей. Копии не было, и Дельвиг удалился в свой кабинет, чтобы переписать стихотворение для него. В его отсутствие мы с дамами побеседовали с послом, графом фон Лебцельтерном, о том, что он также сможет стать литератором, ежели опубликует дневники, - воспоминания иностранцев о службе в России, описания русского быта, увиденные их глазами, всегда интересны. Граф отнёсся к идее благосклонно, назвав Российскую империю прекрасной страной, и с улыбкой заметил, что станет писать мемуары, когда состарится и выйдет в отставку, и внуки его станут самыми строгими его цензорами. Он казался мне человеком приятным: по-немецки сдержанным и в то же время по-русски сердечным. То, что он не в первый раз бывал у Дельвигов, также делало честь его досугу. Когда, не дождавшись списка стихотворения, откланялся и посланник, я также начал прощаться с баронессой, поскольку невежливо было бы засиживаться допоздна: - Пора и мне откланяться и не задерживать вас: день у вас выдался хлопотный. Я поцеловал ей руку, она же вдруг приблизилась почти вплотную и заговорила жалобно: - Ох, Вильгельм Карлович, даже слишком хлопотный. Вы не знаете, почему мой муж всё время читает этого соловья? Может, он мне неверен, или подозревает меня? Что делать, что говорить, когда жена твоего друга так близко - не вошёл бы Антон Антонович! -?.. - Ах, что вы, - постарался заверить её я. - Ему просто нравится это стихотворение, поскольку оно и вправду удачно. - Но он даже не защитил меня, когда Булгарин говорил эти ужасные слова... разве иной муж не вступился бы на том же месте за свою жену, как вы думаете? Разве можно стерпеть оскорбление? - Ваш муж - человек мягкий, и всегда таким был. За то мы его и любим. Он простой, душевный... он не станет вызывать на дуэль. Простите его - он не таков. - Но вы вправду защитите меня, если он снова... - Разумеется. Надеюсь, Фаддей Венедиктович более вас не потревожит. Но если он вновь оскорбит вас, я за шкирку вышвырну его отсюда. Впрочем, он и после этого может вернуться. - Он настолько скользкий тип? - спросила Анастасия Дмитриевна Оленина. - Чрезвычайно. Я распрощался с дамами и покинул дом Дельвигов, а поужинать вернулся в Демутов трактир. Там собралась пёстрая компания, и супруга австрийского посланника, графиня Зинаида Ивановна, - не я, не Пущин, а именно она - рассказывала историю о том, как Пушкин с Пущиным обманули лицейского гувернёра Трико. Нам оставалось лишь подтвердить, что всё в точности так и было. Офицеры также травили байки, и всё бы ничего, но был среди тех офицеров собственной персоной генерал граф Милорадович. Пущин с ним говорил о том, что ему, Ивану Ивановичу, военная служба пришлась не по нраву, - у нас с ним обоих были братья Михаилы, которым такая служба нравилась, - и рассказывал, почему он пошёл в судьи: как раз оттого, что порядку в судейском ведомстве не было, и он намеревался своим примером и своими усилиями хоть немногое исправить. Представляя, как нечистые на руку судьи, которых беспорядочное положение дел всецело устраивало, не любили таких, как Пущин, я в очередной раз восхищался его умением не опускать рук в ситуациях на внешний взгляд безнадёжных. А граф Милорадович и вовсе смотрел на него как на нечто несуществующее. - А нас, Пущиных, много - целая пуща, - говорил также Иван Иванович о своём обширном семействе. - То как Бестужевская слобода, - соглашался я, вспоминая всех братьев. Напоследок рассказали историю о том, как в тот же вечер Александр Бестужев, увидев на улице Великую княгиню Елену Павловну, пал перед ней на колени и подарил розу, говоря, что не знает её имени и как к ней обращаться, но восхищается её красотой. Не то сама Елена Павловна, не то сопровождавший её принц Евгений, при котором Александр служил адъютантом, находчиво ответили, что ежели к следующей встрече капитан Бестужев не запомнит лица и имени Великой княгини, то службу он будет продолжать в Тобольске. И его счастье, что не было тогда в Петербурге Великого князя Михаила. Я был вовсе не удивлён этой историей: Александр Бестужев был романтичен и случался порой, как стихийное явление.
Наутро 13 декабря отставной поручик Каховский справился у меня о здоровье баронессы Дельвиг. Я не без удивления ответил, что здоровье её хорошо, - но почему у меня справлялись о здоровье жены моего друга? Не значило ли то, что я столь часто бывал у Дельвигов, что это становилось неприличным?.. Заметил в городе карикатуру: некто нарисовал Великого князя Константина, надписав, что он не приедет. Очи у сего портрета были выразительны чрезвычайно. Караульные, снимая карикатуру, даже спросили меня, не я ли её нарисовал, но я заверил их, что я не живописец, а литератор. Встретил Антона Антоновича: он успел с утра в присутствие, представиться своему новому начальнику, директору Особенной канцелярии фон Фоку. - Кто рано встаёт, тому фон Фок подаёт, - пошутил он. - А кто рано встать не смог, тому не даст фон Фок, - подхватил я. В трактире почтмейстер рассказывал теперь, что генерал Ермолов ведёт на нас турок и будет война, - я посмеялся, что вовремя ушёл с военной службы. И вовсе почтмейстеру казалось, что каждое что ни на есть государство завидует Российской империи как единственной в мире православной державе и потому желает нас завоевать, чтобы таким странным образом приобщиться к православию. - И с Англией война будет, и с Австрией... - И с Австралией тоже война будет? - вспомнил я давешний рассказ генерала Милорадовича о капитане Лазареве, что достиг берегов крайнего южного материка, покрытого льдом, и посетил берега Австралии, где все твари сумчатые, а люди говорят на немецком. - А Австралии никакой не существует. Когда в трактир зашли супруги Дельвиги, почтмейстер стал говорить о том, что с каждого письма имеет по две копеечки, и одну оставляет себе, а другую откладывает в казну. Ежели он письмо не отправляет, то ему остаются обе копеечки, и можно на вырученное выпить водки. - Почтовая служба страдает, как Прометей: печенью, - сказал я. Почтмейстер утверждал, что я в своих письмах ругаю власть, - я же спрашивал, как он узнаёт содержание писем, если говорит, что не вскрывает их: читает наложением рук?.. - Но это же воровство, - недоумевала Софья Михайловна. - Я позову караульного, вас арестуют и посадят в тюрьму. - Тогда вся Россия бы сидела в тюрьме, - вздохнул я. - Меня посадят, а на моё место придёт другой почтмейстер и тоже будет воровать, - отвечал тот. - Все воруют; но мы люди маленькие и берём помаленьку, а вы, дворяне, грабите куда больше... - Вы что же, хотите сказать, что я ворую? - Не слушайте его: он пьян, - пытался ещё увещевать я, но в то же время мне было любопытно. Больно складно говорил почтмейстер, хоть водку и пил. - А посмотрите на свои ручки: ручки-то у вас беленькие, потому что вы не трудитесь. А у вас или родителей ваших есть именьице, где крестьяне на вас работают, и с того вы имеете деньги на наряды... - Значит, мы грабим крестьян? Но мы же о них и заботимся. Мой дядя, когда был неурожай, на свои деньги купил зерна для крестьян, чтобы они не голодали. - Да, ваш дядя был выдающимся человеком, - согласился я. - Но много ли таких?.. - А если освободить крестьян теперь, - продолжала Софья Михайловна, - То что из этого выйдет? - Сперва просвещать, - отвечал я, поневоле присоединяясь к разговору, - Затем освобождать. Без просвещения никак нельзя. И к чему мы о том говорили? Пьяненький почтмейстер вовсе не был противником крепостного рабства, да и Софью Михайловну, по большому счёту, устраивало то, как она жила. Но почему-то почтмейстер предупредил нас: - Вы осторожней: я, если что, скажу, что был пьян. А вас за такие разговоры... - Вот главное оправдание в российском правосудии: был пьян, - посмеялся я. Вошёл граф Милорадович и спросил, что нынче обсуждали в литературном салоне. Ему рассказали о новой героине Пушкина - и, конечно, о Булгарине, который говорил, что все люди продаются, даже государь император. - Все люди продаются, - согласился генерал, - Да не всех можно купить. - А как же святые? - возражала баронесса Дельвиг. - Первые христианские мученики - разве они продавались? - Так на то они и святые. - А Иван Сусанин? - Да, Сусанин, пожалуй, не продавался. Не продаются только те, кого никто не хочет купить. - Стало быть, бесценно то, чего никто себе не пожелает? - догадался я. - А государя императора вовсе нельзя купить, - добавил граф Милорадович, - Потому как его пока нет. Дельвиг после сказал мне, что его начальство, сиречь фон Фок, интересовался какой-то Конституцией и намерен был искать себе новых ищеек среди молодых офицеров, - видать, старые плохо искали. Обмолвка генерала о том, что императора нет, насторожила меня. Весь день город был безлюден, словно затаился в ожидании, а некоторые отдельные лица, напротив, бегали как ужаленные, и то Каховский искал Панова и спрашивал о нём, то Панов искал Каховского, но найти друг друга никак не могли, поскольку бегали слишком быстро. Наконец, ввиду дворца Николай Алексеевич передал мне записку для Каховского, и мы погрели уши в стороне от разговоров о том, что-де английский посланник счёл себя оскорблённым, поскольку его не приняли во дворце. - Революция в Великобритании: "Будете чаю? - Нет", - прокомментировал я. - Я уже запутался в посланниках. К вечеру, когда я вновь зашёл в трактир, туда ввалился поручик Розен, такой взволнованный, словно кого-то убили, и отказывался говорить, что случилось, пока не выпьет водки. А выпив, сказал только, что Булгарин у Рылеева, и замолчал. Что в этом происшествии такого удивительного, если только Рылеев не выкинул Булгарина в окошко (в чём я сомневался ввиду почтенного веса Фаддея Венедиктовича), я не мог взять в толк, но хотя бы узнал, что Рылеев принимает, и мы с Дельвигом отправились к нему. По дороге к нам присоединился князь Трубецкой и показал найденную им карикатуру на Дельвигов, нарисованную явно той же рукой, что и утренняя на Великого князя. Подпись на карикатуре гласила, что у Дельвигов собирается тайное общество. - Говорят, и у вас Булгарин завёлся, - сказал я, поприветствовав Рылеева. - Завёлся, да уже повывелся. Говорили также, что приходил и фон Фок, искал Конституцию, но на него напустили барона Штейнгеля со всеми его пятнадцатью прожектами, и Владимир Иванович занял его надолго. Но мы пришли к шапочному разбору: все уже собирались от Рылеева назад в трактир поздравлять Панова, который хотел праздновать свою помолвку с Анастасией Дмитриевной и обещался поставить всем шампанского. - Говорят, он и генерала Бистрома пригласил? Совсем от радости голову потерял. - Лучше бы он английского посланника пригласил, - отозвался я. - А то вдруг тот обидится. И я охотно пересказал слухи, услышанные нами об обиженном посланнике. Дельвиг же был всё ещё под впечатлением от карикатуры и говорил, что хочет собственное тайное общество - Общество литературных интриг. После праздновали Панова допоздна, и многие заходили выпить за его будущее счастье. Он хвастался: - Я пил из одного бокала с Бистромом. - Когда генерал жалует кому-то свою шубу, то говорят, что удача падает на плечи... - А в этом случае удача падает в желудок, - продолжил я.
Всё было так обыденно, словно жизнь шла своим чередом, - меж тем из-под этой жизни, как из-под картины, написанной на холсте поверх другой, проступали невидимые приготовления, что шли по обе стороны, и хотелось только, чтобы всё решилось уже скорей. Спать я не мог вовсе, с самого раннего утра 14 декабря вышел гулять по Петербургу, - было морозно и ясно, и дышалось привольней, и всё выглядело таким новым, будто город за одну ночь построили волшебные гномы из снега и льда: смотришь - всё то же, а не узнаёшь. Ноги сами вывели к дому Рылеева; смотрю - навстречу прогуливался Дельвиг. - Ты бы зашёл к Рылееву, - посоветовал он. - Все сейчас у него. - Уместно ли? Он и меня не приглашал. - Он и меня не приглашал - но мне там не доверяют; а ты его друг - давай, заходи! И он едва ли не в спину меня толкнул, и мне ничего не оставалось, кроме как подойти к двери и постучать. У Рылеева в самом деле собралась толпа: всё Общество было в сборе. - Можно ли вломиться без приглашения? - Так вы уже вломились. - Оттого и спрашиваю: ежели нельзя, так тотчас уйду. - Присоединяйтесь! Давно пора. Рылеева окружали офицеры. Распределяли полки, рассылали по ним людей и записки. Каждый, кто уходил в полк, прощался с остальными "до встречи на Сенатской". Обнимались на прощание. - С богом, - сказал я, когда прошли мимо меня, спускаясь по лестнице. Александр Бестужев неожиданно крепко пожал мне руку. Мы остались с Николаем Бестужевым едва ли не наедине. Он сидел у подоконника и что-то писал. Я глядел в окно поверх его головы, не решаясь сразу уходить. - Написать, что ли, сестре... Завещание-то я перед Кавказом ещё написал. - Напишите, - посоветовал Николай. - Пока есть время, пишите. - А что писать... Пойду, пожалуй, домой, - решился. - Возьму пистолет, сожгу бумаги. Когда пришёл на Сенатскую, там ещё не было ни души. Моим неожиданным компаньоном в ранней прогулке оказался граф фон Лебцельтерн. Мы полюбовались живописным видом Петербурга, и он продолжил моцион, однако не ушёл далеко. Собирались и другие зеваки. В растущей толпе можно было разглядеть Дельвига, Булгарина и Пущина, который после вышел к нам на площадь. Первым подошёл лейб-гвардии Московский полк с Михаилом Бестужевым и встал вкруг памятника Петру. Позже пришёл гвардейский морской экипаж, или часть его, с Николаем Бестужевым. Полки приветствовали друг друга криками "Ура, Константин!". Ввиду площади, со стороны дворца, гарцевал на коне генерал Бистром, что-то выглядывал, затем ускакал. Проезжал мимо и генерал-лейтенант Бенкендорф - его пропустили молча, чуть расступившись, как простого прохожего. Всё выглядело мирно, насилия не учинялось, - только жандармов, пытавшихся разогнать многочисленную уже толпу, разоружили и отпустили. Из толпы раздавались выкрики "Константин!", "Конституция!", - как на неожиданном праздничном гулянии. Но вот вдали раздались выстрелы - не перестрелка, а будто залп - и снова стихло после долгого эха; время спустя пронёсся слух, что убит генерал Милорадович. Я держался подле Рылеева, Пущина и других, не имевших отношения к военным и к командованию. Дождались князя Трубецкого, который взял на себя ведение полков, и двинулись медленно вперёд. Дорогу нам преградил генерал Бистром во главе гвардейской пехоты. Он негромко говорил с князем Трубецким, выговаривая ему, что разочарован его предательством, - иные слова были слышны в напряжённой тишине. Но князь отказывался отступить, а кто-то, потеряв терпение, выстрелил в Бистрома и отстрелил ему эполет. Тогда, понимая, что положение его отчаянное, Бистром стал кричать так, чтобы было слышно и самым задним рядам солдат, - что их обманули, что Великий князь Константин на самом деле отрёкся от престола, и что ежели они сложат оружие и перейдут на его сторону, никто не будет наказан. Тем самым он очевидно превращался в живую мишень, отводил огонь на себя. Одновременно досадно было от этой помехи, и в то же время казалось неправильным, что все станут стрелять в одного, и со столь близкого расстояния, что хоть один да попадёт. Всё равно что расстрел. И пистолета я не поднял. Я видел, как хотел стрелять Каховский - но граф Лебцельтерн, оказавшийся в толпе поблизости, с неожиданной для его возраста прытью перехватил его руку, и выстрел ушёл в снег. Но почти в то же время грянул другой выстрел, и генерал Бистром упал. - Кто его снял? - спрашивал я, озираясь. Я не видел, кто стрелял, но быстро понял, кто это был: у юного Петра Бестужева лицо побелело и губы тряслись, он опустил дымившийся пистолет. - У него истерика, - проговорил Пущин, и братья, обступив его, отвели его в сторону. Старый генерал лежал, раскинувшись, на снегу, который протаивала кровь, смешиваясь с водой, и смотрел в небо. Солдаты, придя в себя, унесли его, затем забрали и его оружие, которое никто не поднимал. Но на том путь был ещё не свободен. Мы продвинулись ещё немного вперёд, оставляя позади толпу, окружавшую подступы к Сенатской, и столкнулись с подпоручиком Ростовцевым, за спиной которого стояли Измайловцы и осиротевшая гвардейская пехота Бистрома. Я помнил, как второго дня в салоне у Дельвига Ростовцев Яков Иванович, - совсем ещё мальчишка, не старше Петра Бестужева, - с азартом переписывал эпиграммы, как говорил, что он не поэт; как стеснялся своего заикания, и барон Штейнгель по его просьбе читал его стихи - и стихи очень хорошие. И мне стало страшно, как за себя самого страшно, что и в него кто-нибудь выстрелит. Некоторые солдаты за его спиной были разозлены гибелью Бистрома и рвались в бой, но он их сдерживал, говоря, что никто не будет стрелять без приказа из дворца. Но он же отказывался без приказа двигаться с места и пропускать нас. Так и стоял, как между молотом и наковальней. Я оглядывался назад - зеваки остались уже довольно далеко, нас разделяла площадь, заполненная солдатами; это было как оглянуться на прежнюю жизнь, мирную, протекающую в стороне от быстрин истории, - как с корабля, уносящегося по реке, оглянуться на берег, зная, что возврата уже не будет, а ежели и будет, то ни мы, ни сам берег не будут более прежними. Я видел Дельвига - он махал мне руками и, прикладывая ладони ко рту, пытался докричаться, но все его слова уносило ветром с Невы. Я не знал, как показать ему жестами, что я должен здесь быть, а ему, безоружному, там быть не следовало, поэтому просто дал понять, что заметил его, и пожал плечами. Рядом со мной были Штейнгель, вооружённый только манифестами, которые он прятал за полой пальто, и Пущин, который подобрал было чей-то пистолет, но тут же кому-то его отдал и также оставался безоружным. Штейнгель, несмотря на возраст, бегал за новостями к другим полкам, и бегал кто-то ещё, докладывал князю Трубецкому; я услышал, что Николай Панов, который вёл Гренадёрский полк на Петропавловскую, застрелился. Это было так дико, что я до последнего надеялся, что это какая-то ошибка: я помнил его невесту, помнил, какими счастливыми они выглядели на вечере у Дельвига. Что должно случиться, чтобы человек, в чьей жизни всё было настолько благополучно, этой жизни себя своею же рукою лишил?.. Да был ли он вовсе, тот вечер у Дельвига, когда все улыбались и беседовали друг с другом так безмятежно, или же приснился мне? - Или всё это, Сенатская, полки, кровь на снегу, - было сном?.. Сзади по нам ударила конница генерала Бенкендорфа. Ограничилась одной атакой - милосердие или осторожность?.. Мы были окружены. Рылеев говорил, что можно выстоять обороной на площади до утра, развернувшись спинами к памятнику, - но князь Трубецкой принял решение спускаться на лёд Невы в обход измайловцев. Нева лежала заснеженным, ровным полем, кое-где с санными следами, - нерукотворная площадь, нас-то выдержит, а конницу едва ли. Оставили прикрывать нас на Сенатской не то роту, не то полторы, - правда, прикрывают обычно отступление, а мы наступали. Совершенно безнадёжно наступали на Зимний, - как волк, окружённый флажками, бросается на охотника. С самого отдаления было слышно, как с оставшимися на Сенатской офицерами говорит Великий князь Михаил. В аккурат к восстанию вернулся в Петербург, будто чувствовал... жаль, далеко, дальше выстрела. Слов было не разобрать, только голос. А потом всё утонуло в грохоте картечного залпа и криках. Успело подуматься о том, сколько там безоружных зевак, случайно затесавшихся в толпу, не ушедших вовремя по домам, таких, как Дельвиг... а были и женщины, и дети... что сделалось с Российской империей? Почему она, нося такое гордое название, так неистово сейчас рвала на части самое же себя? Скажут, что мы тому виной, - и неужели тому поверят?.. Перед самым Зимним - казалось, можно было разглядеть, прижмурившись против солнца, фигуры на балконах, смотревшие на нас, как в театре с ложи, - нас встретил принц Вюртембергский с солдатами охраны дворца. Как и другие, он предложил нам сдаться. Как и другим, князь Трубецкой ответил ему отказом. Было холодно, ног я почти не чуял; о чём они говорили, я не прислушивался, но спокойная, как на бальном паркете, как на дуэли у барьера, злость Трубецкого заражала. Поздно натягивать повод, когда, разогнавшись лётом, вылетел к краю обрыва, - оставалось только идти в штыки... А я старался только под ногами не путаться. Люди падали. Кто-то стрелял в упор... ...Завидуй, Сашка, - не ты ли сердился, что я писал тебе с Кавказа, как падал с лошади, а пороху не нюхал? Завидуй, Сашка, - я в бою, солдаты ругаются, стонут, поминают бога, пули визжат, колкое снежное крошево взметается вихрями выше головы, - но как хорошо, что тебя здесь нет! Мы были яростны, как всякий приговорённый. Мы оттеснили и рассеяли гвардейцев, короткий путь до Зимнего был почти свободен, - мог ли кто-то поверить в это "почти", когда протянуть только руку? - но между нами и Зимним выкатили пушки. И, отделённый от нас оставшимися солдатами, стоял, сверкая золотыми эполетами, Великий князь Николай. Он, в отличие от Михаила, не говорил, казалось, ничего; но хоть бы подошёл поближе, на расстояние выстрела, - генералы не боялись подходить! Вот только, когда уж двоих генералов ухлопали, - на то, что Великий князь к нам выйдет, надеяться нечего. И помилования нечего ждать, - но ждал ли его кто-то, сходя с Сенатской на лёд?.. А на площади тоже разворачивали пушки. - Из двух пушек расстреляют несколько рот: каков героизм! - Михаил и Николай за наш расстрел повесят себе по звезде. - Так некуда вешать уже, - отвечал я. - Будут звёзды падать. Только успевай желания загадывать. Николай не говорил ничего - он отдал команду "пли". Будь это ядра, мы там бы и ушли под лёд. Но это была картечь - она брызнула без разбору на весь слепивший глаза ледяной простор, - что там рассказывал Милорадович о шестом континенте, где нет ничего, кроме льда, это ли не дантов Ад, где вмерзают грешники в лёд? - и по нашим, и по не успевшим уйти солдатам принца. Осколки льда - едва ли менее остры, чем осколки картечи. Обожгло по рёбрам - и тут же от промочившей рубашку крови стало холодней, хотя казалось, холоднее уже не бывает. Оседая на вытоптанный снег, последнее, что видел, - что с одной стороны Трубецкой стоит на ногах, и к нему уже бегут арестовывать, а в другую сторону Михаил Бестужев уводит Рылеева. Подумал, что надобно от них отвлечь внимание, чтобы их не заметили, дать им уйти, - и лёг на снег, притворившись мёртвым, а пистолет спрятал за пазухой, чтобы снега не набилось в ствол, и взвёл курок. Нет, на себя тратить пулю - глупо, из мести разменяться один на один - тоже желания не было, - только отвлечь на себя... Как только приблизился гвардеец, я выпростал пистолет из-за пазухи и выстрелил в него наугад, ранил или убил - не видел, поскольку меня тут же скрутили, подняли, забрали пистолет. Рядом волокли других выживших, но в ранних сумерках никого разглядеть было нельзя и хотелось только поскорей дойти, не умерев с холоду. От потери крови мутило до полного безразличия. Разглядел, только когда всех нас бросили на гауптвахту Петропавловской крепости. Какой-то полковой коновал наскоро перетянул раны бинтами. Сидя стало легче, только холод никуда не уходил. Были корнет Одоевский - его трясло больше всех, - Александр Бестужев, князь Трубецкой, князь Оболенский, барон Штейнгель и Пущин, который был серьёзно ранен и мог только лежать. - Николай убит, - сказал Штейнгель Александру. - Ты теперь братьям за старшего. - Что с остальными? - Убит Каховский. Прочие ушли... По глотку из холодной фляги помянули погибших. Помолчали. Пущин в тишине стал читать негромко: - Друзья мои, прекрасен наш союз... И я подхватил шёпотом, сквозь вставший в горле солёный ком: - ...Всё те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. Заходил подпоручик Ростовцев, справлялся о нашем устроении, принёс бумагу, чернила и два пера, говорил, что мы можем писать письма, покуда то не запрещено уставом. - Покуда сам устав не запрещён, - добавлял я, протягивая руку за листом. Встречали Ростовцева не очень дружелюбно, но я был благодарен ему за участие и заботу и говорил ему, что его присутствие меня не тяготит, даже напротив. Я не знал, кому писать и что писать, и стал писать сестре - самые обычные вещи, чтобы ни наших истинных намерений не выдать, ни её не подвести под подозрение, ведь письма наверняка будут прочитываться. Писал, чтобы она не беспокоилась обо мне, ведь я никогда прежде не был столь далёк от отчаяния и сомнений, как теперь; просил кланяться матушке и брату, писать от меня Сашке и молиться обо мне; ещё какой-то вздор... Многие, у кого руки были связаны, просили написать письма для них под диктовку, потому я торопился закончить, сложил лист, надписал "Глинке Устинье Карловне" и передал Ростовцеву. Александр будто повзрослел разом на десяток лет. Почувствовав ответственность за младших братьев, Михаила и Петра, он был твёрдо намерен представить всё так, что вся вина была на нём, а они только следовали за старшими, не зная ни о чём. Я написал под его диктовку письмо его сестре, затем - отцу корнета Одоевского. Ростовцев то и дело намекал, что охрана стоит снаружи и ничего не видит, и что мы можем избавиться от всего лишнего, поскольку при обыске он велел забирать только оружие. Манифестов за пазухой у Штейнгеля было слишком много, чтобы их съесть, потому их порвали и затолкали в щели в полу. Привели Рылеева. Он сказал, что арестовали его в собственном доме, но он успел найти врача для раненого Михаила, - рассказывал весьма живо, словно в собравшемся на вечер обществе, как прибежал за врачом к казармам, где тот штопал принца Евгения, угодившего под картечь, как врач без вопросов пошёл с ним, невзирая на то, что были мы уже объявлены преступниками. Говорил, что все в казармах смотрели на него как на призрака, словно сквозь, и вовсе не видели, и только отклик врача заставил его поверить, что он ещё жив. И что впервые пожалел, что вышел в отставку, иначе от него было бы больше пользы. Скрываться он, конечно, не собирался, - спокойно говорил, что раз он кашу заварил, то ему и расхлёбывать. - Вот что, друг мой Щихлебакер, - подал голос Пущин, - Щи у нас вышли уж больно кислые. Так ты уж не лезь в повара... и ложку возьми поменьше. Говори, что влез по дружбе. Ты же всегда влезал со мной и с Сашкой, когда мы всякие шалости выдумывали. - Вы бы и вовсе убились без присмотра, - кивал я, стараясь улыбнуться. Таким спасительным кругом была память о Лицее. Вернуться туда всеми помыслами - и словно снова там. Словно наказали за провинность, но ненадолго, не насовсем. Только рана болит по-настоящему, но это пустяк, другим тяжелее. Обсудили, что говорить на допросах, - наполовину всерьез, наполовину в шутку: что-де шли подавать прошение государю (которому государю?..), а генералы хотели нам помешать. Крестный ход литераторов... было бы смешно, не будь так грустно. Пущин говорил Штейнгелю, чтобы всё списывал на его влияние: его, дескать, найдётся кому сдать, он давно в Обществе, едва ли не дольше самого Рылеева; призывал говорить, что мы не желали крови и надеялись на мирный исход, оттого многие и были без оружия. Это было даже правдой. Если кто и желал покушаться на цареубийство, то не они... А я - стал бы стрелять? В Николая, Михаила - стал бы. Государь не святее обычного солдата. Вот гвардейца, в которого я стрелял, жалко: он не ожидал... Первым увели на допрос князя Оболенского. Он вернулся взволнованный, измотанный, каким я никогда прежде его не видел; повторял, что они знают, всё знают - и про "вторую армию", Южное общество, про которое и иные из нас ничего не знали кроме того, что оно было и почему-то не выступило. Передали посылку от княгини Трубецкой с тёплыми вещами. Время спустя дверь камеры отворилась, и вошла сама Великая княгиня Александра Фёдоровна. Она сказала, что желает видеть, не терпим ли мы в чём-то нужды, и что они, сиречь императорская фамилия, не хотят проявлять жестокости. Мы, как могли, встали, отвечали, что всем довольны, - а что ещё отвечать? Она спрашивала, не хотим ли мы передать чего на словах, рассказывала, что княгиня Трубецкая при известии о нашем аресте едва не потеряла сознание от потрясения. Штейнгель шепнул мне, что я мог бы подать прошение на её имя, поскольку она знала моего отца, но я ответил, что не желал бы впутывать членов своей фамилии. Она ушла; Пущин всё вспоминал Лицей и то, как мечтали сбежать на войну с французами, и говорил, что после войны во французском языке словом "Березина" стали обозначать такую вот ситуацию, в которой все мы теперь оказались. - Полная Березина, - согласился Штейнгель. - Наберезили, - подхватил я. Затем уводили поочерёдно Рылеева, Трубецкого, Бестужева; более на гауптвахту они не возвращались, увели и Оболенского, - всех по одиночным камерам крепости. Я потерял счёт времени, не знал, начался ли уже новый день. Привели капитана Якубовича, которого я то видел, то не видел на площади, - новостей у него никаких не было. Штейнгель, чтобы скоротать часы, принялся читать "Цыган" Пушкина, но не докончил: его также вызвали на допрос. - Что он, её убьёт? - спрашивал Якубович. - Убьёт; давайте я дочитаю. Я дочитал. Вновь заходил Ростовцев и передал мне записку: "Кухля! Передай письмом что с тобой Очень переживаем. Что ты делал на площади? Француз и Барон молятся за твоё здоровье!" Она была написана беглой рукой и так похожа на те записки, что мы тайком передавали друг другу в Лицее на скучных уроках, что я едва не заплакал - впервые за этот день. Милый Тося! Значит, он не побоялся прийти к крепости... Я хотел написать ответ, но Ростовцев уже ушёл, забрав с собой бумагу и чернила, и я мог только сложить записку и спрятать её у сердца. Один раз я, казалось, даже задремал, обессиленный холодом и ноющей раной, запрокинув назад голову, но очнулся, вздрогнув и застонав; когда прозвучало моё имя, я почти обрадовался, поскольку вышли ещё не все мои силы и их оставалось для допроса, а после их можно было уже не беречь. Я поднялся, стараясь не отставать от конвойных, по лестницам. В комнате скупо горело всего несколько свечей. Я узнал фон Фока, сидевшего за протоколом, Бенкендорфа, Оленева, принца Евгения. Перед ними стоял стул, и я оперся на него, чтобы не шататься от слабости, но садиться без позволения казалось мне слабостью, - так и выстоял весь допрос на ногах каким-то чудом. - Назовите причины и цели мятежа, в коем вы принимали участие. - То был не мятеж, а желание подать государю прошение от лица нашего общества литераторов. Прошение то было, так-то: об отмене цензуры, о других улучшениях... не вижу преступления в том, чтобы желать лучшего Отчизне нашей. - Какому же государю вы собирались подавать прошение? - Большие надежды мы возлагали на Великого князя Константина. О его отречении услышал я только на площади и был сбит с толку этими слухами... - Кто состоял в этом обществе литераторов? - С Пущиным я был дружен ещё по Лицею. Позже познакомился с Рылеевым. - А кто из офицеров? - О военных я ничего не знаю: я человек штатский. Знаю только, что офицеры вышли нас поддержать в нашем прошении. Но должен вас уверить, что крови и насилия мы никаких не желали. Многие из нас были даже без оружия и до последнего надеялись на мирный исход. - Почему в таком случае ваш друг Александр Бестужев стрелял в генерала Милорадовича, в чём признался едва ли не с гордостью? Ох, Александр, славный рыцарь... хотел вину взять на себя - и взял, видимо, столько, что на всех хватит? Но я продолжал говорить то, что условились говорить, как бы нелепо всё это ни звучало, - отчасти потому, что так точно никого не выдам, отчасти потому, что сил не было на то, чтобы выдумывать другое какое враньё. Я сделал вид, что не поверил сказанному и принял за попытку меня испытать. - Я не видел, кто стрелял, и был уверен, что то был кто-то из зелёных солдат, нервных, напуганных... - Почему вы сами были при оружии? - Потому что боялся беспорядков и взял пистолет на случай, если придётся защищать себя. Беспорядки ожидались в связи с противоречивыми слухами об отречении Константина, которыми, как я уже говорил, я совершенно был сбит с толку, - но слухи об этих беспорядках я никак не связывал с нашим прошением. - Вы стреляли в гвардейца, когда вам оказывали помощь. - Я не помню этого: должно быть, я был в шоке. Я помню только, как был ранен и упал в снег, а после - как меня привели в чувство и увели. - Почему вы вообще пошли на лёд? Кто отдал приказ наступать на Зимний дворец? - Мы не наступали, а отступали, поскольку были окружены и атакованы конницей. Приказ этот был отдан князем Трубецким с целью сохранить больше жизней. - Почему в таком случае он отказался сдаваться, ежели хотел сохранить больше жизней? - Того я не знаю: я был далеко от отдававших приказы. Я шёл за всеми, уповая на мирный исход. - Правильно ли я понимаю, - повторил принц Евгений, начиная терять терпение, - Что кружок литераторов, желая подать мирное прошение, вывел два полка и убил в боях двоих генералов? - Солдаты вышли поддержать нас по-родственному, по-дружески... ведь у многих из нас служили в полках родственники, друзья. Я не исключаю того, что были в этот день на площади и те, кто желал воспользоваться нашим мирным шествием в собственных преступных целях, но о таких лицах мне неведомо, а за своих друзей по литературному обществу я могу ручаться. - Литераторы такие литераторы... - пробормотал генерал Орлов. - Они либо слишком наивны, либо напротив. - Что-то слишком сильно гвардия связана с литературным обществом, - кивнул фон Фок. - Мне кажется, господин Кюхельбекер ещё не всё вспомнил, - проговорил принц Евгений. - Нужно дать ему время на то, чтобы поправить память. Препроводите его в камеру. По крайней мере я их позабавил. А ещё забавно: я почти боялся, что меня сочтут непричастным и отпустят... я бы стал в таком случае требовать разделить участь моих товарищей, и они, должно быть, позабавились бы тогда ещё больше, сочтя меня вовсе сумасшедшим... Как хорошо, что приняли за заговорщика! Но как жутко ждать приговора! Это ведь не конец, - это только самое начало, а впереди, вероятно, каторга, а сил уже нет, совсем нет, господи. В одиночной камере мне не было одиноко. Как наяву слышались голоса - живых, мёртвых... слышались стихи, что-то из "Онегина", очаровательный говорок княгини Елены, тосты за Николая Панова, солдатские шутки, увядшие розы на столе в трактире, в графине из-под водки... Бесценно то, чего никто себе не пожелает.
Итоги, благодарностиВ исторической действительности арест Кюхельбекера после восстания был такой же трагикомедией, как и вся его жизнь: он пытался бежать за границу с поддельными документами, добрался до самой Праги, но там его угораздило спросить у русского офицера о своём лицейском товарище Есакове, - и этот офицер его опознал и арестовал. С такой приметной внешностью, как у Кюхеля, далеко, конечно, не убежишь, а её описание, весьма меткое и точное, дал Булгарин - по старой, так сказать, дружбе. Мне в самом деле досадно, что о нём ничего не написано, кроме наглухо художественного "Кюхли" Тынянова и его менее художественных, но пушкиноцентричных статей. Досадно, что Тынянов, выкупив бумаги Кюхельбекера, ликовал, обнаружив приписку рукой Пушкина на письме Туманского, - что не оставляло никаких сомнений в том, с какой целью эти бумаги приобретались. О Кюхеле нет даже биографии в ЖЗЛ... А ведь в глубокой тени Нашего Всего оказались и Дельвиг, и его брат Лев Пушкин, и многие другие современники. И извлекут ли их когда-нибудь из этой тени - неведомо. ...Но - волевым усилием снова возвращаюсь от Кюхельбекера к игре.
Спасибо мастерам за то, что подняли это всё. Оживили три петербургских дня. Доверили выйти на площадь Вильгельмом Карловичем - и бесповоротно сродниться с ним. У нас даже дурная привычка вставлять слово "таки" одинаковая.) Спасибо игротехам за поистине титанический труд быть всеми полками сразу. Спасибо Инги за кухню. И шоколадки! Живительные куски глюкозы, которые не позволяли мне превратиться в антураж утром субботы, когда меня накрыло давлением! (Я ещё и поэтому так тупил - зато, по жизни полежав, обращение Бистрома к солдатам слышал.)) Спасибо Раисе за великолепных почтмейстера и Булгарина! Очень люблю с тобой играть, особенно люблю с тобой играть такие вот абсурдненькие конфликты. За колоритность образов, генерирование слухов и карикатуры - браво! Спасибо Шеллару за Дельвига, Тас за Пущина! За дружбу, за заботу, за лицейские флэшбэки. Сколько игры вы мне сделали - словами не передать. Записку от Дельвига дома достал - во второй раз чуть не заплакал. Спасибо Обществу: Фреду, Оливии, Вэлу, Лоссэ, Лю, Натали, Мыши, Люции, Истарни, Русойону. Не так много и продуктивно постояли мы на площади, как хотелось бы, но что уж теперь. Все вы были замечательные, живые, яркие. Спасибо государственным особам: Вере, Тануки, Нинкве, Хильде. Векше - за Бистрома, Нинкве - за Милорадовича. Ещё раз повторю, в чём давно убедился: хочешь сыграть героя против толпы - иди играть жандарма. Да, виртуальных сил у вас было больше, но в реальности-то всё равно приходилось выходить одному против дюжины. Спасибо за вашу работу. Вы офигенные. Спасибо Мориэль за Ростовцева. Одного из самых неоднозначных действующих лиц этой исторической трагедии ты воплотила так, что другим я его теперь попросту не представляю. А когда осознал, сколько Якову Ивановичу на тот момент было лет, - как-то я об этом раньше не задумывался, - то и относиться к нему стал с бОльшим сочувствием. Спасибо милым дамам - Наталье за Софью Михайловну, Анориен за Анастасию Дмитриевну, Кэте и Аннетте за Великих княгинь! Спасибо Сули и Тиндэ за Великих князей, Мэсс и Терн за австрийского посланника с супругой, и всем-всем-всем, с кем почти не пересекался, но кого видел и любовался.
...Одной из несомненных удач игры считаю оговорку Мыши, которую я развил: генерал Мелодрамович. А когда в понедельник я ехал на сбор, со мной в вагоне была девушка с прицепленными к рюкзаку кандалами. Не настоящими металлическими, конечно, - но полноразмерной и вполне убедительной имитацией. Икнулось...
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Матушка опекает джунгарского барса: принесла для Ченси безопасное колесо на подставке. Оно ей слегка маловато, но хомячка его уже освоила. Также продолжает практиковать прямохождение и на руку бросается, вцепляется и повисает. Внуки Флинта начинают разъезжаться по домам. ФоточкаГаврош со своим копченосым другом: География расселения G-помёта впечатляет: Пенза, Тверь, Камышин...)
Кажется, для меня новогодняя пора каждый год начинается с первой услышанной Happy New Year, как весна всю жизнь начинается с первой проснувшейся божьей коровки. Вчера вот услышал в Граблях на Солянке. Раньше ни разу там не был, а эти Грабли такие хипстерские (и дороже остальных, правда). А был я там по мастерскую душу Марты, заодно повидал Алекс и Кусаку впервые, наверное, с игры про Аркхэм. Пока ждал своей очереди - рассказал Алекс про Сенатскую, поговорили за грядущие игры. Потом поговорил с Мартой, убедил, что мне ничего не надо, кроме возможности побыть персонажем, которого давно хотел, и мы расстались под красивым пушистым снегопадом.
Ещё ни о чём не договорился на Майский бал, но одно неосторожное слово - и у меня уже завелась на чердаке бетанка Привыкшая носить военную форму, а не вечерние платья, спорить про "эта @#чая точка ни#@ не главенствующая высота" и держать под рукой фляжку. И пока ни имени, ни звания, и нужен повод остаться на Барраяре, в идеале - в духе "у меня нет серёг, потому что есть кольцо от гранаты"... Вот и что с ней будешь делать.
Сенатская позади, впереди стиховник, и стихов полон рот, да не тех. Ну ничего, переролюсь, а у Киту, как и в прошлый раз, хотя бы пара стихов за пазухой точно найдётся.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Фотографировали все игротехи, но за отбор кадров спасибо Северину. Полное йохохо - здесь, я утащил в основном себя - то есть высветлял, высветлял, высветлял черноту до тех пор, пока не проявлялся я. Опознаюсь в темноте по красной бандане, которая чо-т повязалась как на колхознице, а я и не заметил, ну да ладно. Натюрморт для затравки: Плюснемного Великолепные испанцы. И вице-король [Наташа] такая булочка. А губернатор Вудс Роджерс [Ника] такая зефирка. Иероним [впс] привёл в пиратское логово Нэнси Осборн [Эмбериза] и Джастина Страйка [Рю] и призывает всех узбагоиться, когда на него направляют несколько стволов. Опять прекрасные женщины оглушили. Вудс и Энн Бонни [Ортхильда] целятся друг в друга. Вскоре в него тоже будет целиться толпа. Тот самый момент, когда Иероним залип на чётки Вудса... их почти не видно, но они есть! Даже не ожидал, что мы с Вудсом так долго разговаривали. И что у меня была такая причудливая мимика и жестикуляция...
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Про сбор к "Эмилии"Поскольку до ОВСЧ мы вчера Звеном не долетели, я спонтанно выбрался на последний сбор к Трактиру "Эмилия". Мои ученики не явились, посему я посидел в Муме на Тверской в хорошей компании, посмотрел матч Зенит/Локомотив, а потом поговорил с Верой уже за следующий, пятый (а для меня четвёртый) прогон игры, камерный и домашний. Буду выгуливать туда платьишко и одну хорошую идею, которая мастеру уже понравилась. В связи с этим имею предложение: кто хочет туда же побыть моим спутником? Принимаются любые персонажи Шварца, персонажи других авторских сказок также обсуждаемы. А то опасно путешествовать одной
Вчера мы с Птахой протупили, а сегодня всё-таки выехали на ВДНХ. Кривой тропой дошли до Китайского павильона и открыли Америку, то есть Китай. Там недорогой чай (за пуэром - туда!), бусины, веера, а главное - недорогая бумага, пустые свитки(!) и пустые веера(!) под роспись. Тушь, акварель и кисти тоже имеются. В общем, сейчас была разведка, а перед играми по Магистру мы совершим туда набег. Жаль, что совсем нет тканей, а одежды мало, и самые большие размеры - как раз на меня: китайцы-то маленькие. И очень хорошо погуляли!На ВДНХ душевно и уютно, несмотря на ещё реставрируемые куски. Она остаётся каким-то по-хорошему ностальгическим местом - не по эпохе, к которой я не испытываю симпатии, а по детству. Можно идти по аллее, подпевать песням Ведищевой, залезать на "арт-объект Ёлка". И покемоны там ловятся жирные.
Сильно заранее приехали в Ваби на Третьяковке. Выпотрошили мою бонусную карту и смогли перекусить. Когда все собрались - Нинкве, Кано, Тас, Грей и Шер, - состоялась вторая лекция Эйрле по лору TESа, на сей раз про религии эльфов. Кажется, перестаю путаться в эльфах, хотя они по-прежнему не цепляют так, как люди (и каджиты, конечно), а данмеров мы оставили на потом как отдельную большую тему. Марвен присоединилась чуть позже; под занавес вечера уже просто гнали. Эйрле и прочим причастным мур!
Осознав, что в предполагаемые даты Майского бала Птаха работает и Форбреттенов нам не выгулять, имею предложение номер два: никому на эту игру не нужно жены/сестры/дочери в моём лице? Желательно дикой что та Татьяна не слишком замороченной в светскую жизнь? Понимаю, что сомнительное счастьице, но всё же. Одиночкой точно не поеду.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
ПрелюдияПока у Птахи выходные, я мастерским произволом считаю, что у меня тоже выходные. Поэтому здесь будут появляться фоточки, а работа (благо её обещает быть не так много) и отчёт (а вот он рискует быть объёмнее работы) немного подождут. Кто неделю назад заново переживал события игры и вновь проникался безмерной любовью к своим игрокам и их персонажам? - This master. Все такие прекрасные Спасибо за фото Юле Юдиной, спасибо Джулс за то, что мы с ней нашли друг друга! Поймано столько сюжетных моментов, что просто вау. Хочется выкладывать вообще всё, но традиционно дам ссылку на альбом, а сюда сохраню значимое для персонажа.
Для начала - несколько удачных предыгровых портретов. Мама Кьяра [Вэл], хозяин дома Рю-Э [Джемма]: Дальше? Ян-Ри в амплуа гадалки Мэй-Ли [Айко] и И-Ти [Нинкве]: Развесёлый мордобой и "Ну извините, хозяин, но он первый начал!") Выгнали на кухню - можно посмотреть на всё свысока. Киту беседует с учителем Юй-Цзы [Ди]. Уютный уголок маргиналов и алкоголиков. Разговор двух старших представителей семейств. Сай-Э [Рене] пытается понять, в чём подвох, и Я-Зу [Хэл]. И-Ти тоже опознал учителя. Киту и Кьяра слушают песню Ир-Би. Встреча считавшегося погибшим отца, Ян-Ми [Веня], с сыном Илем [Ари]. Ни разу не трогательная. Киту и Шай-Ни [Манькофа]. "А чой-то ты в кружавчиках, а морду мне не бьёшь?") Госпожа А-Мо [Марта] и её лицо "Ты ничего не хочешь мне сказать, дорогой?" Кьяра и нож.*--* Шай-Ни подозревает, что из встречи Официальных Партнёров Ки-Ара [Анориэль] и Ви-Эля [Йаххи] ничего хорошего не выйдет: Кьяра выходит на Поединок с Ир-Би [Эри]. И исход этого Поединка. "Не то, что вы подумали": Киту и И-Ти тренируются. Шай-Ни одобряет. Ян-Ри гадает для Киту и Гин-Ши [Амарт]. "Так не бывает..." Просто выразительный Юй-Цзы что-то гонит супругам Са-Н: Милые кружева <3 Ви-Эль и Шай-Ни. Пожалуй, самый офигенно пойманный кадр. Ян-Ри останавливает Ян-Ми, вызвавшего на Поединок собственного сына. Невозмутимое лицо Гин-Ши также бесценно) Ян-Ри смотрит на брата осуждающе. Финал единственного Поединка, который закончится Метаморфозой. Нар [Дари] и Иль. Прямохождение переоценено(с). Ещё один выразительный момент между А-Мо и Я-Зу. Поединок Ян-Ми и Я-Зу. Ян-Ри уже выломал дверь и держится за голову (выламывал не головой). Братики ^^ П-понимание. Б-без слов. "Дичь какая-то творится. - Ага. - Валим на рассвете? - Валим нафиг!" А-Мо, её сыновья Ки-Ар и Шэн-До [Мэв], Ян-Ми. Да, я просто люблю мимику А-Мо. "Муж @блан, дети @банутые - дом полная чаша!" Вечер подходит к концу, Киту переходит на более глубокую посуду и более крепкие напитки. И - красивое завершение. Гин-Ши и танцы с мечами.
Последнее лянчинское предупреждение о вечере в сеттинге Лестницы из терновника уже в это воскресенье! Завтра заполню сетку, но присоединяться можно в любой момент, даже по ходу!
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
В четверг я не мог не выбраться на послеигровой сбор пиратки хотя бы на часок. Заодно выгулял ПокеГо по кусочку Чистопрудного и побывал в кафе с прекрасным названием Марков дворик (милое, но тесноватое для больших сборищ). Экраны в кафе показывали нам китов, тюленей и белых медведей (специально для Рэкхэма, угрёбывающего в море Лаптевых). Губернатор донёс пакет потеряшек с табличкой "вещи твоих пидоров", и я воссоединился с банданой. Дипломаты дипломировали, Вудс уговаривал Хорниголда одуматься и никого не убивать (ну не солнышко ли мой капитан), всё как всегда, и всё прекрасно. Даже как-то неловко, что Иероним тоже как бы заново родился, после полувека-то в личном адочке, но не испытывает по этому поводу таких сложных щщей, как воскресшие. Быть живым круто. Заодно ввёл пиратский тэг (потому что Элькар, Вёрджил, Иероним и их капитаны этого достойны) и вспомнил, что на Семёновской есть кофейня Чёрная жемчужина, но она ещё меньше, чем Марков дворик. А прямо сейчас вспоминаю, что в Причале же есть пиратские настолки...
По вечерам в качестве сказки на ночь начал читать Птахе вслух Магистра. Новелла пока не сильно отличается от манги по содержанию, но, может, я хотя бы научусь различать персонажей (различать кланы я уже почти научился!). Завтра намереваемся прогуляться до Китайского павильона поглазеть.
На площади за окном, как и в прошлом году, поставили карусель. Снова залипаю. И, как и каждый год, у меня совершенно нет времени на новогоднее настроение и подготовку к нему. Зато Птаха нарисовала наконец дерево на стене, и скоро я украду у неё фоточки и буду хвастаться, и основой камина заодно. У кого какие планы на встречу Нового, и не входим ли в них потенциально мы? Можно к нам, можно нас к вам.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Начну издалека. Я из тех людей, кто в детстве увидел картинку в энциклопедии с лаконичной заметкой о дважды повешенных, в школе писал от руки многостраничный доклад, обложившись книжками, и сохранил любовь к теме декабристов до сих пор. Склонная к однобокости культура этих персонажей либо романтизирует, либо демонизирует, но именно неоднозначность произошедшего делает эту тему такой будоражащей: как говорится, любить или ненавидеть легко, а ты понять попробуй. Я не был на Следствии, но помню, как на укур от подготовки к той игре можно было вешать (бадум-тсс, плохие шутки) топор. Это было заразительно, я очень завидовал и как-то... гордился, что ли, тем, что такое происходит. А потом этот феномен продолжился, было Долгожданное лето, был Петровский завод, и после Ивашева я давал себе зарок, что однажды выйду на площадь. Пусть и кем-то другим. Несмотря на то, как долго я ждал этой игры, я старался не возлагать на неё завышенных ожиданий, но опасения были и оправдались. Да, это игра не для гражданских персонажей и да, я ещё не встречал игры, которую украсила бы макрокарта. Я не был нужен как персонаж (хотя мне этого персонажа предложили), с игротехами играли больше. Но я ничуть не жалею, что закрыл гештальт имени Сенатской, и ничуть не жалею, что именно Кюхельбекером. И должен подчеркнуть, что бесценные и незабываемые моменты случились также, а ради этого я и играю, остальное - бонусы. Но, наверное, что-то нехорошее обо мне говорит то, что в последнее время я пишу игроцкое прежде персонажного, даже когда общим постом. То есть я привык, что я могу написать рецензию на спектакль/фильм/книгу как потребитель "снаружи" и в то же время получить удовольствие "изнутри" мира, но с точки зрения большинства это моветон. Поэтому, если не любите, когда в уличных сапогах по хрустальной сказке, - не ходите под кат, дождитесь поста, в котором будут не менее искренние персонажные впечатления, благодарности соигрокам и прочее традиционное.
А тут - много пожизнёвого и игроцкого, одно от другого неотделимо.Памятка долбодятлу: собираясь встретиться с кем-то, чтобы ехать неведомо куда (я даже названия станции не помнил), проверяй, есть ли у тебя номер этого кого-то. Так я в пятницу вышел из дома и обнаружил, что номера Инги у меня нет. К счастью, я прибыл на Рабочий посёлок достаточно рано, чтобы зайти к матушке и выйти оттуда в сеть, а на хвост Инги я пал прямо в очереди в кассу (кассирша спросила, сколько лет мальчику)). Так мы читерски поехали от станции, до которой дошли пешком. В пути к нам присоединились Тиндэ и Терн, сперва поехавшие не в ту сторону потому что Курский вокзал, и на той же электричке ехали Вэл, Анориен и Векша, а на станции нас дождался подмёрзший одинокий Сули. Добрались до коттеджа, распределившись по четверо. Думал, что раньше в нём не играл, но снова ошибся, ибо то был коттедж Дела и Слова. Удачно разместившись на диване в подвале с Верой и Раисой и поужинав дошираком (о моём интеллектуальном уровне говорил тот факт, что я заварил специи в пакетиках), я медленно, но верно эволюционировал в человека после бессонной недели. Терн сделала на мне шедевр из куска органзы, заменившего шейный платок, Анориен пожертвовала брошь и резинку для хвоста. Играли часов до трёх, и я не уверен, что спал хотя бы час первой ночью. До середины второго игрового дня со мной происходило ничего: Северное общество не то забыло, что Кюхельбекер в нём состоял, не то успело наиграться в заговор до игры. Бурная игра шла у генералов, но, увы, меня не попытались ни перевербовать, ни арестовать (и я понимаю, почему штабу было не до меня: он сохранил лояльность троих офицеров, это несомненное достижение игроков). Уже перед выходом на площадь я вломился без приглашения на полупожизнёвый разбор полков. Всё-таки штабная игра в гражданских не нуждается. Как и в поигровых разговорах. Потом была долгая игра на нескольких макрокартах сразу. Я очень хотел и до сих пор хочу сыграть в выход на Сенатскую и стояние там, поскольку макрокарты с отыгрышем несовместимы. Никогда не пойму их пользы: в настолку с солдатиками можно и дома сыграть, а когда не Кюхельбекер на площади стоит, а я посреди шумящих по жизни столов стою, не чувствуешь в себе ни идеи, ни мотивации. Были отдельные красивые игровые моменты - гибель Бистрома, арест на льду, - но между ними были бесконечные столпотворения над картами, полное непонимание, кто кого из персонажей видит, а кто по жизни мимо пробегает, и сплошные зебры на матросах. Впрочем, не знаю, как играть по такому сюжету в поступки отдельных людей, - наверное, со значительной долей условности, как на "18 днях". Отдельно странно, что от игроков, читавших канон, я слышал на Сенатской только "А вы что здесь делаете?", "А вы-то куда?" и более ничего. Только логика персонажа удерживала меня от того, чтобы развернуться и уйти. Если бы, скажем, за кем-нибудь увязалась сестра, так можно было бы говорить ей, но не вооружённому(!) взрослому человеку. Да, Кюхель в боях не был, на Кавказе служил при штабе, но вылетел он оттуда за дуэль, ибо Лицей - не институт благородных девиц и каждый молодой дворянин умел обращаться с оружием. Seriously, guys. Ответа на встречный вопрос, зачем тогда было вводить в Северное общество, так и не прозвучало. После ареста вздремнул на гауптвахте. Всех героически допросили (штаб - снова офигенные молодцы!) и закончили игру, дальнейшая судьба Кюхельбекера мне неизвестна (но подозреваю, что она канонична, за вычетом попытки побега: не наговорил он на виселицу, однако без ссылки не обойдётся). Даже не знаю, как комментировать финальный клип про заглавных персонажей: он офигенно сделан, но массовке тоже хотелось бы удостоиться хотя бы одного кадра. Неужели даже натюрморты с пудреницей или палашом фотогеничнее меня и некоторых других игроков. Спасибо Вере за возможность выехать после игры на такси до Москвы: всех очень люблю, но спать в тишине - бесценно. Я и так задремал в столовой, пока мы ждали из бани Векшу, которая ехала с нами до Электрозавода. Я же приехал к Вере, мы распили бутылочку сидра и часа в три упали спать. Зато утром я был уже дома, а не ещё только выгребал из коттеджа. Со мной продолжали случаться временные аномалии имени Трёх дней: накануне я был уверен, что следующий день - понедельник, ведь раз для персонажа прошло три дня, то и для меня должно было пройти три. Только на ночь глядя, созвонившись с Птахой, узнал, что впереди ещё целое воскресенье. Надеюсь, с работой будет полегче и меня не ждёт вторая бессонная неделя, а то я кончусь.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Нашёл эти стихи давно - когда в день смерти Наума Киржавина полез его перечитывать. Выкладываю сейчас в честь того, что в эти выходные (и некоторое время после) будет мне кюхельбекерно.
Можем строчки нанизывать Посложнее, попроще, Но никто нас не вызовет На Сенатскую площадь. Дальше? И какие бы взгляды вы Ни старались выплёскивать, Генерал Милорадович Не узнает Каховского.
Пусть по мелочи биты вы Чаще самого частого, Но не будут выпытывать Имена соучастников.
Мы не будем увенчаны... И в кибитках, снегами, Настоящие женщины Не поедут за нами.
А всё потому, что у автора велосипеда ролевых игр не было. Готов морально и - относительно - по матчасти. Ибо так до конца и не выучил всех родственников, друзей родственников и родственников друзей (эти множества местами пересекаются). Совершенно не готов физически, ибо всю неделю не то чтобы спал, но работу сдать успел. (Правда, боюсь, время от времени, сидючи в салоне, Вильгельм Карлович будет вносить правки - и не в Конституцию, а в рабочие тексты.) Обнаружил, что военного по эпохе мне достать из шкафа проще, чем гражданского, а одалживать сюртук поздно. Что у меня не осталось пристойных нёрфов, я ещё перед пираткой заметил, но искать тоже было некогда. Я уж не говорю о том, что забыл про спальник и еду. В общем, пойду куплю бомжпакетов и стартую как есть. В декабрьскую пору авралов впору только на ненапряжные кабинеточки рыпаться, но без этой тёплой водки из мыльницы мне уже не жить...
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
В воскресенье я проснулся после пиратки, пропылесосил и (прочий пожизняк).стал встречать гостей, попутно успевая проораться в дайр, чтобы Иероним временно ушёл с крыши. Птаха выдала мне прикид и кушак, Амарт нарисовал на мне шрам помадой (которая оказалась стойкой, так что потом у меня были красное мыло, красное полотенце и немного красная простыня, но чем только в этом доме людей ни красили). И не то чтобы я на пиратке много употреблял, но Хан в течение всего совета пил чаёк и лишь иногда потыривал разнообразное бухло у братьев. #мамаянемогубольшепить. Хан остаётся единственным лоялистом, которого я могу понять и сыграть, но когда я думал, что лоялисты - это не так задорно, как еретики, я никогда так не ошибался. Проблем и конфликтов было с горочкой, по ощущению даже больше, чем на первой, общей пьянке. Что говорит также и о том, что мастер качественно накуривает и что у нас сложился классный каст. Контактный зоопарк Императора - лев, волк, ворон... и ангел. А какой великолепный вышел финал! Очень круто было закончить на подъёме и единстве. Хан троллил папу, троллил Малкадора, троллил наиболее пафосных примархов, но - он любит своих братьев. Всех. Когда брат убивает брата, для него это дико и больно. Но усомниться в присяге для него невозможно, поэтому он будет сражаться. Не за Империю или Терру, которые никогда не будут значить для него столько же, сколько степи родного мира, а за тех, кто был рядом в этот вечер и был готов протянуть руку после сотен лет разлуки. Джагатай Хан. Отчёт отперсонажный. Когда я покидал Просперо... то, что осталось от Просперо, - я искал любой способ выйти на связь с кем-либо ещё, и я был услышан. Мы уловили сигнал огромной силы и не совсем ясной природы. Подключаться к нему было рискованно, но это могло быть единственным шансом хоть что-то узнать. Для этого потребовались усилия всех псайкеров на борту. В результате я просто шагнул в помещение с, по ощущению, планетарной гравитацией и увидел перед собой братьев, стоявших друг напротив друга. Похоже, я вломился незваным посреди разговора, поскольку все замолчали и уставились на меня. - Хан... - Приветствую вас, братья. - Русс стоял ближе всего ко мне, и только опасения прервать контакт удерживали меня от того, чтобы потрепать Волка за шкирку. - Волк... у меня есть к тебе пара вопросов. Во-первых, какого чёрта? И во-вторых, почему на руинах Просперо я спотыкался о трупы волков? - Джагатай Хан. У меня тоже есть к тебе вопросы, - прозвучал знакомый голос из-под узорчатого капюшона. Точно, это же папин псайкер. Есть вещи, которые не меняются. Как там его звали?.. Точно, Малкадор. - Погоди. Пусть сначала он ответит. - я уставился на Волка, но тот только развёл руками, косясь на псайкера. - Ну ладно, ладно, уступаю. - Джагатай Хан. Мы не видели тебя с самого триумфа Хоруса. - Он всегда так медленно говорит? - уточнил я. - Да? Что ж, хорошо. - Где ты находишься? И как тебе удалось выйти на связь? - Я нахожусь по дороге с Просперо. А выйти на связь я смог благодаря выжившему псайкеру, которого подобрал там. Да и мои шаманы не пальцем деланы. - Что ты делал на Просперо? - Я получил сообщение от Волка и прибыл туда. Но Волка, к счастью для него, там уже не было, зато я встретил Магнуса... - Ты говорил с предателем? Он жив? - это уже спрашивал Жиллиман. - Не совсем. Он называет это ментальной проекцией. - Но для ментальной проекции нужно, чтобы тело было живо. - Полагаю, Магнус достаточно силён, чтобы обходиться без тела. Вы называете его предателем, а он меж тем утверждал, что это Император предал его, когда послал Волка его убить. Ещё я встретил Морти... - Мортарион был на Просперо? Что ему было нужно? - Вероятно, то же, что и мне. Но он нёс какую-то хрень, и я послал его подальше. - Что именно он говорил? - О том, что Император нас обманывает, что-то о силе, о знаниях... - И ты не убил его? - спросил Корвус. Я взглянул на него с удивлением. - Он мой брат. - Значит, у тебя на борту псайкер из легиона Тысячи Сынов? - Технически он не из легиона. И теперь это мой псайкер. - И ты уверен, что он не предаст тебя? - Если он станет опасен, я его убью. Но без него - и Угэдэя - меня бы здесь не было. А мне очень хочется узнать, что происходит. Пока я понял только то, что Магнус - предатель. И, в отличие от вас, рад видеть вас всех живыми. - Мы рады тебя видеть, Хан, - сдержанно изрёк Сангвиний. - Но в это сложное время, когда мы не знали, кто из нас ещё жив и не оступился... - Я тебя тоже, братик, - улыбнулся ему я. Корвус шагнул вперёд и бесцеремонно пощупал меня за плечо: - Ты материален! - Ну да. Мы все можем обняться. Он проделал то же самое с Сангвинием. - Мы все материальны! Каким-то образом удалось создать единое пространство. Как вы этого достигли? - И это сейчас самое важное?.. - удивился я. - Ну, раз у нас столько вопросов друг к другу, - может, уже сядем, выпьем и зададим их? В ногах правды нет, так что я первым подал пример. Жиллиман, Сангвиний и Леон сообщили, что использовали для связи маяк, свет которого поначалу приняли за свет Астрономикона. Всё, что я понял, - что это было ксенотехнологией, о происхождении и свойствах которой они понятия не имели. - Вы не знаете, как это вообще работает? И вы запрещали Магнусу ковыряться в носу?.. Выяснилось, что это не единственная новость: эта троица умудрилась захватить и упустить Кёрза. Теперь они не знали, где именно он находится, - где-то в пределах планеты Фарос, на которой они высадились для изучения маяка и которую, как они думали, он не сможет покинуть. Я подозревал, что они его недооценивали: судя по тому, что они рассказывали, - а у них не было резона преувеличивать, - он проявил чрезвычайные живучесть и ловкость. Я не мог не восхищаться Кёрзом - и Малкадором, наглым настолько, чтобы требовать от примархов ответа, в достаточной ли безопасности фаросский маяк, чтобы Кёрз не мог использовать его в своих целях. - А этот дед начинает мне нравиться, - одобрил я. - ...Прредатель Конррад Кёррз обрратился прротив своих брратьев... - чеканно рычал Робаут, и мне положительно требовался переводчик с пафосного на человеческий, в противном случае я понимал его через слово. - Всегда-говорри-именно-так-тебе-очень-идёт! - поддержал его я. Но им всем было не до шуток, и мне это не нравилось. Очень не нравилось. Ещё мне не нравилось, что Кёрза намерены были уничтожить. Без приказа Императора, как рядового врага. - А Император, вообще, в курсе ситуации? - поинтересовался я. - Император слышит всё, что здесь говорится, - веско сообщил Малкадор. - Каждое ваше слово. - О. Здравствуй, папа, - воззвал я к потолку. - Ты ничего не хочешь нам сказать? Я соскучился. Нет? Совсем ничего? Ну ладно. А у тех, кто подключился не с Фароса, а с Терры, главной головной болью был не Кёрз, а Марс. Марс их угораздило потерять целиком - не в навигационном, а в политическом смысле. В шайтан-машинах я понимал меньше всех, но уяснил, что виновен некий поразивший адептус механикум скрап-код - нечто вроде вируса, только порождённого варпом. Среди нас присутствовал изгнанный с Марса генерал-фабрикатор, периодически вставлявший комментарии, содержавшие цифры и проценты. Судя по низкой процентной вероятности сохранить Марс, оптимист из него был так себе. К нему обращались как к представителю Марса. "Вы теперь Марс"... Марс сильно изменился. Марс ещё не уничтожили, видимо, только потому, что хотели забрать с него технологии, - хотя какая польза кроме вреда могла быть от технологий, испорченных варпом?.. С надеждой смотрели на Жиллимана и компанию, которым вроде как один раз уже удалось победить скрап-код. Но, похоже, о том, как у них это получилось, они тоже толком не знали. - А что у нас с крупнейшим архивом всевозможных знаний?.. Ах да, - заметил я. Лион и Робаут грызлись за оборону Фароса. По мнению Льва, нельзя было уводить силы с этой планеты, а следовало бороться с врагами на том месте, где они оказались. Вот только разделяться, когда предполагалось, что основной удар предателей будет направлен на Терру, не казалось разумным. А если он боялся, что маяк попадёт не в те руки... - Когда вам придётся покинуть планету, маяк нужно будет уничтожить, - сказал я. А Лев был молодец: оказалось, какие-то ценные технологии он по незнанию передал Пертурабо. А Пертурабо также оказался в числе предателей - и был единственным среди них, кто мог использовать эти технологии по назначению. По всему выходило, что все братья, которых не было с нами, или погибли, или стали предателями. Возглавлял предателей Хорус. Я всегда говорил, ещё с самого его возвышения, что он хитрый сукин сын, но кто бы меня слушал! Я спрашивал о судьбе остальных. Но когда Корвус сказал, что Вулкан мёртв, Робаут перебил его: - Вулкан жив! - Но как это возможно?!.. Рассказали, что Вулкан в буквальном смысле упал с неба - вывалился из телепортационной аномалии неведомо откуда и прошёл через верхние слои атмосферы, что смертельно даже для примарха. Нашли лишь обгорелый доспех с частицами плоти, но тело Вулкана восстановилось, а разум помутился. Вскоре его нашли с торчащим из груди копьём неизвестного происхождения. Слишком много всего неизвестного... - А вы уверены, что это по-прежнему Вулкан, а не что-то ещё? - уточнил я. Предполагали, что его мог пытаться убить Кёрз, но что если Вулкан после мук возрождения и в ужасе от того, во что превратился, сам искал смерти? Его поместили в саркофаг, и это показалось мне особенно жестоким. Зачем насильно продлевать существование того, кто должен был погибнуть?.. - Я правильно понимаю, что он хотел убить себя, а вы заперли его и не позволяете ему это сделать? Брр. Также оказалось, что помимо Кёрза был захвачен последний Громовой Воин. Именно его психическую силу использовали для функционирования Фаросского маяка. Как бы между делом Жиллиман обмолвился, что, поддерживая маяк, Громовой Воин начал терять рассудок. - И вы не сказали об этом раньше?! - поразился я. - Вы говорили, что не знаете, на что способен маяк, а теперь говорите, что он сводит с ума?!.. Оставалось надеяться, что псайкеры, позволявшие мне пользоваться каналом связи, не пожертвуют ради этого рассудком. Когда речь зашла о Магнусе, который учинил - дистанционно! - немалые разрушения на Терре и привёл отца в ярость, я снова вступился за него: - Он сказал, что хотел предупредить отца о предательстве Хоруса. Именно от Магнуса я в первый раз узнал, что Хорус - предатель. - А он не мог предупредить как-нибудь по-другому? Он нарушил запрет Императора. - Нет, не мог. Он хотел сообщить как можно скорее. - А если он нарочно хотел ослабить защиту Терры? Ты что, веришь предателю? - Может, и так, - этого мы уже никогда не узнаем. - Ты ведь знаешь, что это Хорус сказал мне убить Магнуса? - спросил Волк. - Нет. Магнус был уверен, что приказ отдал Император. Но как ты мог поверить Хорусу?! - Хорус ещё был Верховным Воителем и мог передавать волю Императора. А Император уже тогда назвал Магнуса предателем. - Но он же твой брат, - с укоризной напомнил я. Я понимал, что в сожжении Просперо виноват не Волк, а Хорус. Натравить братьев друг на друга, чтобы убить одного и ослабить другого, - как это на него похоже! Но я не мог понять, почему за ним шли другие братья. - Почти половина... Что мы упустили? - бормотал я. - В какой момент всё пошло не так? Как мы могли не заметить, что наши братья отдаляются от нас? Я отсутствовал слишком долго... А более всего раздражало промедление. Император молчал, а братья не могли и шагу ступить без его слова. Корвус стремился восстановить свой легион, поскольку, как я понял, почти все его сыновья погибли в бойне на Истваане, когда Кёрз и перешёл на сторону Хоруса. Но я не мог взять в толк, почему он не мог без разговора с Императором пополнить свой легион новобранцами. У каждого из нас была своя планета, и каждый действовал на своей земле самостоятельно. - Видимо, отец занят и ему не до нас, - резюмировал я. - Мы должны быть готовы к тому, что, возможно, нам придётся оборонять Терру без его приказа. - Ты готов пойти против воли Императора? - спросил Лион. - Для того, чтобы защитить самого Императора и Терру? Да. И я готов буду ответить перед ним за это, если он будет недоволен. Если кто-то не готов - может не присоединяться. - Это опасные слова. Мы их уже слышали. Ты уверен, что хочешь сказать именно это? - Конечно, сейчас самое время придираться к словам, - не выдержал я. - Если Император скажет мне по той или иной причине не оборонять Терру - я, конечно, приму его волю и отступлюсь. Но если он не скажет вообще ничего, то между тем, чтобы оборонять Терру, и тем, чтобы её не оборонять, я выберу первое! Рогал Дорн вовремя положил мне руку на плечо: - У меня есть приказ от Императора приложить все усилия к обороне Терры, и я могу от его лица обращаться за помощью к своим братьям. - Ну, раз есть приказ, тогда и говорить не о чем, - ободрился я. - Вот только от моих ребят не слишком много пользы на стенах. - Как и от Воронов. Как ты смотришь на то, чтобы объединиться с ними и атаковать предателей ещё на подступах к Терре? Твой легион славится скоростью, а Девятнадцатый - скрытностью и диверсиями. - Это хорошая идея, - кивнул я. - Я сам собирался это предложить. - Но согласишься ли ты на то, что Вороны будут временно командовать твоими десантниками? - Не командовать, - поправил я, - А советовать и направлять. Мы не так хорошо сведущи в тактике и стратегии, как Вороны, потому очевидно, что планировать операции будут в первую очередь они. Но почему я мог бы быть против? - Некоторые другие братья посчитали бы, что это задевает их гордость. Рад, что ты не таков. - Это глупо, - удивился я. - И сейчас не время для гордости. - Корвус, - окликнул Дорн, - Твоих сыновей осталось немного... - Но каждый из них стоит сотни. И я смогу быстро подготовить новобранцев. - Я знаю. Но я хотел предложить тебе сражаться вместе с легионом Белых Шрамов. Мы отошли в сторону от братьев, продолжавших о чём-то спорить и что-то обсуждать. - На один отряд Белых Шрамов будет приходиться один Ворон. Твои сыновья будут готовы руководить операциями? - Сработаемся, - пообещал я за нас обоих. Наконец всё сдвинулось с мёртвой точки. У меня появилось место в происходящем и определилось дело, каким бы непривычным оно ни было. Но Корвус по-прежнему упирался в необходимость разговора с отцом. Видимо, у него были действительно важные вопросы, поскольку он без устали осаждал Малкадора. - Я обещаю вам от лица Императора, - сдался Малкадор, - Что он будет говорить с вами, и довольно скоро. - Если "скоро" - это так же быстро, с какой скоростью ты говоришь, - заметил я, - То это может быть и через тысячу лет. - Нет, это действительно скоро. - Что ж, это обнадёживает. Робаут зашёл ещё дальше, усомнившись в том, что Малкадор в самом деле говорит от лица Императора, и требуя доказательств. Я устроился поудобнее и взирал на это с печалью. Не так давно я даже представить не смог бы, что все мы перестанем доверять друг другу. Нам и прежде регулярно приходилось иметь дело с тем, с чем мы никогда не сталкивались прежде: иные миры, иные человеческие культуры, ксеносы и прочие угрозы, аномалии, феномены порой необъяснимые, никем из нас, кроме разве что Магнуса, не изученные и не постигнутые до конца, - но сражаться со своими же братьями... столкнуться с этим я не желал больше всего, и вот это стало реальностью. - А чем ты, Хан, занимался столько лет? - продолжал цепляться ко мне Лев из своего уютного угла. - Тем же, что и вы, только на дальних рубежах Империи. Путешествовал и сражался. - И тебе не встречалось ничего необычного? - Ничего такого, что было бы нам полезно. Кроме Альфа-легиона, атаковавшего меня. - Почему ты не хочешь делиться подробностями? - Потому что у нас нет времени на то, чтобы развести костерок и травить байки из походов! - А без костерка никак нельзя? - Ну какие же байки без костерка. - Хан, - предложил Корвус, - Не расскажешь ли ты до конца, с чем ты встретился на Просперо? - Я уже не раз начинал об этом рассказывать, но меня каждый раз прерывали. - Может, в этот раз дослушают. - Вот увидишь, я опять не договорю. Но так уж и быть... Я не стал ещё раз говорить о том, что видел на Просперо трупы волчьих мутантов. Братья и так готовы были всё бесконечно усложнять, и лишние претензии к Волку были нам ни к чему. - Так вот, на чём я остановился? Я прибыл на Просперо, потому что получил сообщение от Волка - краткое, через помехи, - дескать, Магнус предатель и я его убил. Разумеется, я устремился туда, но нашёл только руины, по которым бродил Магнус - вернее, его ментальная проекция. - И о чём вы говорили? - Как я уже упоминал, он сетовал, что хотел предупредить отца о предательстве Хоруса, а отец за это отправил Волка убить его. - Значит, хотя бы с ним нам не придётся сражаться? - Не знаю. Либо он останется в стороне, либо... мы ещё увидим его в боях за Терру. - На нашей стороне? - Боюсь, что нет. Он всё-таки очень сильно обижен на Императора. Когда он стал говорить совсем уж неподобающие вещи об отце, я пригрозил ему, что возьмусь за меч, и он исчез. - Ты не допускаешь, что в его словах могло не быть ни одного слова правды? - Допускаю. Я равно допускаю и то, что он мог не знать всего и прискорбно ошибаться, думая, что отец велел его казнить, и то, что он мог соврать мне, чтобы склонить на свою сторону. Это уже не важно. - Да нет, это важно, - Лев нашёл себе новую жертву. - Скажи мне, Русс, какова была формулировка приказа? Император говорил тебе убить Магнуса? - Нет, он велел захватить его и доставить на Терру. Уничтожить Просперо мне посоветовал Хорус. - Значит, ты нарушил приказ Императора? - Волк ошибся, поверив Хорусу, - вступился я, - Но каждый из нас может ошибиться. У меня нет к нему вопросов. Это Хорус убил Магнуса, стравив между собой двух братьев. - Следует помнить, - добавил Дорн, - Что Хорус всегда обладал огромной силой убеждения. - Это называется харизма, - мрачно уточнил я. - А Императору известно о том, что его воля не была исполнена? - не отставал Лион. - Если бы Император хотел меня покарать, он бы уже это сделал, - сказал Волк. - Императору известно всё, - вмешался Малкадор. - Ты сомневаешься в справедливости Императора? - Сейчас, когда каждый из нас на счету, - говорил я, - Было бы неразумно наказывать Русса за его чрезмерное усердие. Его верность Императору не подлежит сомнению. А вот Хорусу, когда встречу, я оторву голову. - У каждого из нас есть счёты к Хорусу... - Я тоже виноват, - внезапно признался Волк. - Я был зол на Магнуса. Не знаю, что на меня нашло. - Хорус умеет пользоваться нашими чувствами в своих целях. Впредь мы будем осторожней. - Ты не договорил, - напомнил мне Корвус. - Продолжай. - Я же говорил, что меня не будут слушать. Что ж, я почти закончил. Спустя некоторое время после того, как Магнус исчез, на Просперо высадился Мортарион. Выглядел он так себе. - Хуже, чем раньше? Разве это возможно? - Корвус показал мне голографический портрет. - Пожалуй, несколько хуже, - я тоже думал, что хуже уже некуда. - Говорят, - заметил кто-то, - Что ренегатов на самом деле ведёт не Хорус, а Лоргар. Быть может, его просто используют. - Не всё ли равно, одна голова или больше? Мы будем сражаться со всеми. - Эффективнее рубить голову, а не руки, - заметил генерал-фабрикатор. - Имеем ли мы дело с Хорусом или с Хаосом, или Хорус и Хаос - это одно и то же?.. - Мы слишком мало знаем о Хаосе, - посетовал я. - Быть может, борьба с Хаосом - и есть та задача, которой всецело посвятил себя Император? Потому он и не отвечает нам? Иной настолько же важной задачи невозможно себе представить. Малкадор не отрицал. Значило ли это, что мы были близки к истине? - Значит, отец занят головой, а нам остаётся рубить руки. - Или щупальца, - усмехнулся Корвус. Продолжалось время восхитительных историй. Робаут, Сангвиний и Леон сказали, что должны ещё кое-что рассказать. Лица у них при этом были... виноватые. - Кое-что покруче ксенотехнологий? - восхитился я. И в самом деле покруче. Начали они издалека: как их отрезал от остальной Империи мощный варп-шторм, они не получали ни одного сигнала и начали сомневаться, осталась ли Империя вообще. Уже неплохо, правда? Дальше - больше: Робаут быстренько принял решение объявить систему Ультрамара "Империей Секундус", а Сангвиния сделали её регентом. По разные стороны зала мы с Волком переглядывались с одинаково охреневшими лицами. - А губа не дура, - только и смог выговорить я. Сангвиний заверил, что как только они получили сигнал с Терры, "Империум Секундус" перестал существовать за ненадобностью, а титул регента перестал что-либо значить. Ещё бы он не перестал! - Папа игрушки отобрал, - я им даже посочувствовал. Они сомневались в лояльности каждого, кого встречали, и при том сами могли усомниться в незыблемости Империи. Тяжело, наверное, жить, когда нет ничего, в чём ты не мог бы усомниться! Всех, разумеется, занимал вопрос, как к прецеденту отнесётся Император. И снова роль посредника выпала Малкадору. Он сказал, что проступок простителен, поскольку братья не имели подтверждений того, что Империя не погибла. - Как говорят умные ребята вроде Магнуса, - заметил я, - В доказательствах нуждается не отсутствие чего-либо, а наличие чего-либо. Какой-то там закон логики. - Полагаю, вы все получили ценный урок, - резюмировал Малкадор. Не прошло и нескольких минут, как Жиллиман и Леон поцапались снова. - Они ещё не поубивали друг друга только потому, что с ними был ты?.. - спросил я у Ангела, и он только устало пожал плечами. - Ты можешь доверять хотя бы тем, кто находится здесь? - спросил я Леона. - Нет. Ты слишком долго отсутствовал, чтобы я мог доверять тебе. - Разве я давал тебе повод усомниться? - Другие также не давали повода, но предали. К тому же некоторые твои слова... - Слова ничего не значат. Свою верность я докажу действием, когда мы будем сражаться на Терре. - Сражаться?.. - Плечом к плечу, разумеется. Я не поменяю сторону, Леон. Я присягал Императору. Верность своей судьбе является на моей родине величайшей добродетелью. - Судьбы не существует, - откликнулся генерал-фабрикатор. - Есть только наши действия и их последствия. Я не стал спорить с машиной. У него, может, и нет судьбы, а есть программы. А некоторые из нас предвидели свою судьбу. Какой бы она ни была. У Волка, когда он убедился, что больше никто не винит его за то, что он поддался обману Хоруса, также возник вопрос к братьям - в первую очередь к Сангвинию: куда делись его Волки, которые были направлены в чужие легионы. - Для чего ты их направил? - полюбопытствовал я. - По приказу Императора. Для наблюдения за соблюдением Никейского эдикта. - Что-то ты всегда крайний, - вот ему я посочувствовал вполне искренне. - Ещё бы. Я же Палач Императора. - И ко мне прислал бы? - спросил Корвус. - Если бы приказали. - И ко мне? - я живо представил себе Волков в посудной лавке... воспоминания о Просперо были ещё слишком свежи. - Тебя они не догнали бы. Когда Корвус упомянул, что не погиб на Истваане только потому, что его сыновья вытащили его, нарушив его же приказ, Лев удивился снова: - Твои десантники позволяют себе нарушать твои приказы? - Если бы не они, нашего брата сейчас могло бы и не быть с нами, - напомнил я. - На старой Терре говорили, что хороший солдат исполняет приказ, идеальный - знает, что нужно делать, - добавил Жиллиман. Сангвиний рассказал, что его также спас один из его солдат, получивший видение, и также вопреки приказу. - Надеюсь, он был наказан? - поинтересовался Леон. - Он получил взыскание. - Но, выходит, он был псайкером? В твоём легионе есть псайкеры? - Раньше у него не было подобных способностей. И он даже не был космодесантником. - И мои сыновья получили видение, - сказал Корвус. - После Никейского эдикта псайкеры стали служить как обычные десантники, но их способности не исчезли. - И что плохого в псайкерах? - заметил я. - Это просто способность, вопрос лишь в том, как её использовать. - И она есть в нашем генокоде, - добавил Корвус. - Моя возможность становиться невидимым - тоже её проявление. Как и пророческий дар Сангвиния. - Именно. Отец не вложил бы в нас её, если бы она была злом. - Не пора ли пересмотреть Никейский эдикт, раз мы всё чаще сталкиваемся с необходимостью его нарушения? Что думает об этом Император? - Это потребует ещё одного совета, - изрёк Малкадор. Блестяще. У нас война, и пора принимать срочные решения, а у них совет. - Который соберётся ещё через тысячу лет? - уточнил я. - Но сейчас, ввиду чрезвычайного положения, воля Императора такова: псайкеров вновь позволено использовать. - Ещё до решения совета? - Лев, казалось, не верил своим ушам. - Но каковы пределы, в которых можно их использовать? - Думаю, ты сам поймёшь, когда псайкер действует тебе на пользу, а когда нет, - подсказал я. - А где грань между лояльностью и предательством? - внезапно спросил Лев. - Как её определить? - Грань проходит по верности Императору, - удивлённо ответил я. - Ты либо верен, либо нет. - Может, направить в легионы наблюдателей? - Только не моих Волков, - поспешно открестился Русс. - А кто будет сторожить сторожей?.. - риторически поинтересовался я. - Как насчёт Сестёр Безмолвия? Я живо представил себе Сестёр, пытающихся найти общий язык с моими шаманами. Картина выходила трагикомическая. - Попали мы с тобой, - констатировал Волк. - Мы попали ещё при рождении, - ответил я. - Сёстры Безмолвия могут ограничивать возможности псайкеров, - с энтузиазмом вещал тем временем Жиллиман. Ага, а ещё причинять им боль одним своим присутствием. Если в чужих легионах, даже у Ангелов, не выжили Волки, то какое недовольство вызовут Сёстры и к чему это может привести - я и представлять не брался. - Но зачем? Пожалейте Сестричек, - попросил я. - Необученные псайкеры могут представлять опасность. Ведь после Никейского эдикта ими никто не занимался. - Поэтому вместо того, чтобы обучать их, мы закуём их в кандалы? - недоумевал я. - Моих новобранцев могут обучать псайкеры, набранные до эдикта, - заметил Корвус. - Вот именно. Мои шаманы всегда передавали знания друг другу, - сказал я. Волк с другого конца зала подавал мне сигналы выразительной мимикой. Но к чему мне было что-то скрывать? Скрывают только то, чего можно стыдиться. - Ты хочешь сказать, что нарушал Никейский эдикт? - Он до меня не дошёл. Я был далеко. - И у тебя не было никаких проблем с псайкерами? - Нет. Никаких. - Тогда тебе повезло. - У нас в Степи была одна хорошая поговорка: если вставлять палки в колёса, что-то может сломаться. И вряд ли это будет колесо. - Это не палки, а ограничители, - возражал генерал-фабрикатор, а Жиллиман активно поддакивал. - В любом мощном механизме должен быть ограничитель. Я ничерта не смыслил в механизмах, потому не видел резона спорить на чужом поле, - но когда они наконец поймут, что люди - не механизмы?.. Впрочем, похоже, уже поздно. - Так или иначе, я предпочитаю использовать все средства, которыми располагаю, - решил Корвус. - А я предпочту не оскорблять своих людей недоверием, - добавил я. - Ты доверяешь всем своим людям? - изумился Лев. - Иначе меня бы здесь не было. - И всё же... где грань между лояльностью и предательством?.. - Выпей, Лев, - сочувственно предложил я. Выражение лица Льва было загадочным. Похоже, он уже пил, но ему не помогло. Он поднялся и куда-то удалился, отключившись от общего пространства. - Что это с ним? - проводил его взглядом Волк. - Экзистенциальный кризис, - ответил я. - Со мной такое было лет в шестнадцать. Грань между лояльностью и предательством, подумать только... мне это кажется настолько очевидным, что и вопроса такого не стоит. - Мы с тобой простые, - пожал плечами Волк. - Знаешь, я раньше думал, что Лев тоже простой. Последней восхитительной историей была история Сангвиния: его попросили рассказать о демоне, которого он видел. Демон говорил с ним и поведал, что Хорус перешёл на сторону Хаоса, и также пытался склонить на свою сторону посулами и угрозами. Сангвиний упомянул, что слова демона стали словно сигналом, после которого предатели обратились против своих братьев. А Жиллиман рассказал об Ангроне, который сам превратился в подобие демона, либо в настоящего демона, - по его словам, от Ангрона в этом чудовищном существе уже ничего не осталось. Я был подавлен этими новостями. Что толкало братьев в объятия Хаоса, который извращал их тела и души до неузнаваемости? Было ли это отчаянием или слепой жаждой ещё большего могущества? И неужели их уже нельзя было спасти?.. Малкадор всё это время сидел на своём троне, завесив лицо капюшоном. Затем он поднялся. Его очертания стали нечёткими и изменялись на глазах - пока перед нами не предстал отец. Каждый где стоял (или сидел, или возлежал), там и пал (или встал) на колени. - Встаньте, дети мои. Он обошёл зал и благословил каждого. На лице Ангела застыло выражение блаженства. После отец нашёл для каждого слова, которые от него ждали. Дал Корвусу ответы на его вопросы - прямо в мозг. Приблизился он и ко мне. - Я давно не видел тебя, Джагатай. Теперь тебе придётся изменить своим привычкам одиночки: защита Терры тесно свяжет тебя с твоим братом Корвусом. Готов ли ты к этому? - Я буду рядом до победы, - пообещал я. И, сообразив, что невежливо будет смыться сразу после, добавил: - И столько, сколько понадоблюсь тебе. Это было несложным обещанием: был ли я когда-либо нужен отцу?.. Но я был нужен братьям. И людям этой огромной галактики, не заслуживавших стать случайными жертвами братоубийственной войны. Император исчез. Малкадор - теперь уже снова он - без сил рухнул обратно на трон. Связь ослабевала после столь внушительного вмешательства. Пора было прощаться. - Когда ты прибудешь на Терру? - спросил Дорн. - Скоро, - усмехнулся я. - У меня быстрые корабли. - Ты узнал ответы на свои вопросы? - обратился он к Корвусу. - Да. Мне предстоит рискованная экспедиция, но вскоре я вернусь с новыми легионерами. - Тебе нужна будет помощь? - Нет. Я справлюсь. - Тогда мы будем ждать тебя на Терре, - кивнул я. Мы успели пожать друг другу руки. - Ещё повоюем, - шепнул Корвус. - За Императора! - раздался нестройный хор голосов. - За Терру! Связь пропала, но когда я шагнул обратно на мостик своего корабля, голоса братьев ещё звучали у меня в ушах. Кратчайший курс на Терру был проложен. БлагодарностиСпасибо мастеру (который сейчас опять скажет, что он не мастер, но вы ему не верьте) за то, что вот уже не в первый и не в последний раз собирает и накуривает нас! Спасибо всем, кто ввязался в эту авантюру и остаётся с нами! Марвен, шерстяной Волчара, этими-лапами-всем-по-лицу(с)! Спасибо за понимание. Хану было важно знать, что не он один сожалеет о гибели Магнуса. Амарт, Ворон! Спасибо за внимательность и готовность сражаться. Было видно, что Корвус тяжело переживает гибель сыновей, но не сломлен и стремится к победе. Птаха, Лев-животное-м@дак! Спасибо за брата-подозреваку, неудобные вопросы и неожиданно (но логично) сложные щщи. Хан понимает, что Лев столкнулся с тем, что в мире всё не так просто и однозначно, как казалось, и что картина мира Льва немножко треснула, но помочь ничем не может и только надеется, что брат это преодолеет. Грей, братец Дорн, который просто строил! Спасибо за неконфликтность и умение своевременно применить энергию ближнего в конструктивное русло! Лео, Жиллиман, спасибо за пафос и скрепы! Хану сложновато понять брата, заигравшегося в игрушечную империю, зато он точно знает, что Робаут никогда не ударит в спину. Мэсс, Сангвиний, Если-твой-ангел-гуляет-по-ночам-и-пьёт-кровь(с)! Спасибо за островок строгого спокойствия и уверенности, о который разбивались все сомнения и разногласия. Тоха, Локум-Фабрикатор, человек и калькулятор! Спасибо за мудрую немногословность машины и порой прорывающиеся эмоции человека. Среди примархов Локум держался очень достойно, и его роль в этой войне будет далеко не последней. Джонт, Из-за леса из-за гор трезвость, ненависть, хардкор к нам приходит Малкадор! Спасибо за Вечного псайкера, проницательного и невозмутимого, который умудрялся пасти весь этот детский сад, и, конечно, за эпичное явление Императора, его величие и яхонтовость! Уж на что не люблю Императора, а проникся моментом. Он был и отцом, и полководцем, и для кого-то немного богом - в общем, нашёл подход к каждому и замотивировал на ура. Ящик мьода и всех обратно!
Когда у тебя в голове Хан и Магнус встретились и поговорили - это замысловато, конечно. О Магнусе на ренегатской пьянке пока не думаю (в том числе потому, что пока не знаю таймлайн и насколько у нас уже всё весело), но очень её жду, буду очень рад новобранцам (Беркана, Альфарий?..)). Отлично поиграли, отлично посидели после (тут уже я к вину припал - всё равно каждый понедельник я кровь не сдаю, потому что каждое воскресенье пью, и с этим уже даже матушка смирилась). Всех очень люблю Слайд на тапокПытаюсь найти свою правую руку, она с плащом Жиллимана сливается.) В следующий раз погоню братьев и примкнувших фотографироваться добровольно-принудительно. А то все такие красивые, и никаких фоток! Понимаю, почему Хан свалит от Кодекса охотиться в Паутину: уже сейчас многие братья следуют букве, а не духу. Ещё немного - и Империя превратится в бюрократический кадавр с "давайте примем закон, чтобы отменить закон, назначим наблюдателей для контроля всего и всех, выберем ответственного для выдачи разрешений на использование огнетушителя". Идея с Сёстрами - особо туши свет.) Интересно, в интернетах кто-нибудь шипперит Ястреба и Ворона? Красивая же идея. Поискал - не нашёл, а нашёл странное: Кёрз/Дорн - зачеем?.. Лион/Лоргар - кааак?..