Я весь такой своевременный, но надо написать и про восьмое мая, когда мы внезапно собрались у нас дома поиграть по "Игроку" Ракуган, потому что Вэл прочитал и упоролся.
Накануне моё воспалённое сознание выдало странный сон.странный сон, начинавшийся как фильм про людей с суперспособностями, которых держали в одиночных камерах, как в "Дирке Джентли". Там, например, была девушка, рассыпавшаяся на множество синих мячиков. Потом оно перетекло в нечто вроде ролевой игры, и я, кхм, целовался с Сэнди После этого чувак, которому явно хотелось быть с нами третьим, но про которого мы как-то напрочь забыли в процессе, побежал на озеро топиться, но его догнали и почти сразу вытащили. Мне почему-то стало стыдно перед этим чуваком, и я пришёл к нему в комнату (это была комната моей дачи), где он сидел мокрый, печальный и завёрнутый в одеялко. Мы поговорили, и в какой-то момент за мной пришёл Амарт и сказал, что уже поздно и не пойти бы нам к себе (из чего я делаю вывод, что наши персонажи вроде как были парой, но перед ним мне почему-то стыдно не было). Я ответил, что должен быть здесь, но к мокрому чуваку пришёл (или пришли) кто-то ещё его комфортить, и я ушёл, и проснулся.
Весь день я провалялся тряпкой, вечером зафиксировал на градуснике 38 и с чистой совестью выпил нурофен. Стал поживее и смог выйти к людям, но головная боль осталась, так что на этой игропьянке я исполнял роль фотографа и редкого комментирования из угла (что, впрочем, вполне логично для Альфарда). Птаха выдала мне мантию, палочку и галстук, и я тихонько догрызал работу и наблюдал за людьми (словил то ощущение, которое обычно ловлю как неиграющий мастер, - будто классный фильм посмотрел). Когда Вэл и Анориен привезли лимоны, я занялся страшным зельеварением - да, я завариваю эхинацею и выжимаю в неё лимоны целиком. (На следующий день я начал пить циклоферон, и температура отступила, но вот я уже пропил восьмидневный курс, а простуда ещё со мной. Не знаю, где поймал этого покемона, но вирус упорный. Надеюсь, никого на пьянке, спектакле и игре я не заразил.) Фоточки:

Вместо-отчёта и спасибыОни подарили Тони на день рождения украденный у Слагхорна "Феликс", долго придумывали, на кого спихнуть пропажу, и наконец потратили одну каплю на то, чтобы подкинуть пузырёк в кабинет директора. Директора, Карл!
Они решили, что у Тома будет бордель, у Рэя - адвокатская контора, у Тони - охранное агентство, а у Блэка - джаз-бэнд "Блэк энд бойз" (не блэк бойз, хотя тут ведь как). Все они будут размещаться в одном здании, и главное - не перепутать.
Они обсуждали, что делать с магглорожденными волшебниками, подрывающими устои магического общества и имеющими преимущество перед чистокровными, так как умеют жить на два мира. Блэк подумал, что магические семьи не дофига обрадуются предложению усыновить магглорожденного ребёнка, а приюты... они что, всерьёз говорили об этом при Томе?..
Они мечтали реформировать Визенгамот - Альфард нагуглил вспомнил, что в нём 50 членов, но две трети из них всё равно спит на заседаниях.
Они придумали предвыборную программу, перебрав лозунги в духе "Магия для магов" и "Хогвартс для магов" и остановившись, кажется, на "Магия для чистокровных". Они были готовы привлекать в качестве электората оборотней (сразу нет), великанов (о Мерлин, за что) и другие меньшинства. Особенно дементоров, очень угнетаемых и притесняемых, да.
Они определили, что анимагической формой Колина должен быть енот (или нюхлер), и придумали инсайдерское название своей организации - "Ублюдки, еноты, б@ди и уроды" (более цензурный вариант - "Ублюдки, еноты и больные уроды", но аббревиатура всё равно не меняется). Официальным названием стали "Вальпургиевы рыцари" - пафосно, людям понравится, и можно не напоминать им о том, что в исторических реалиях рыцари были теми ещё ублюдками.
Они провели посвящение, окуная бельтайнский пирог в чашу с красным вином (у которого почему-то был привкус крови, а у Тони и Тома были симметрично перевязаны руки, и явно не загрызня они вдвоём кормили). Альфард тоже вступил в орден в качестве критика (НЕ спонсора!), так что однажды Вальпургиевы рыцари проснутся знаменитыми (но не факт, что famous, а не notorious).
Сегодня они пили, ржали и придумывали шалости. Завтра Тони уйдёт на войну. Несколько лет спустя они изменят мир.

Крысы (внезапно для крыс) отыгрывали совятню, миринда отыгрывала Феликс, шоколад с арахисовой пастой без арахисовой пасты в составе отыгрывал голодные военные годы.
Спасибо Вэлу за Тома - уверенного в себе и в других, лёгкого и рационального одновременно. Он так и пойдёт вперёд, не касаясь земли и не оглядываясь. Альфард никогда не поймёт, зачем другие будут идти за ним и таскать для него каштаны из огня.
Спасибо Птахе за Тони - чОткого и серьёзного, ещё не взрослого, но уже принимающего взрослые решения. Он очень импонировал Альфарду своей прямотой, и за него Альфард больше всего боялся, что он плохо разбирается в людях и влезет куда не надо.
Спасибо Тигрисс за Колина-которому-больше-не-наливать - генерирующего сорок безумных идей в минуту, любопытного, ничего не боящегося.
Спасибо Анориен за Рэя - рассудительного и внимательного, с задатками политика.
Спасибо всем за то, что добрались и были такими офигенными и настоящими! За то, что дали немного побыть Альфардом - не знаю, доведётся ли ещё его сыграть. Анориен и Вэлу спасибо за очень вкусный пирог! Счастливый кусок с клубникой для Блэка - что-то да значит.)

@темы: moments of life, friendship is magic, moments of dream, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, моя прописка азкабан, портрет в интерьере

Организм странный. Про здоровье twimcКогда я вернулся от врача и начал капаться, отёк начал спадать и до игры спал совсем. На следующий день ничего, кроме редкого ощущения жжения, убираемого каплями, не было, но к ночи оно усилилось, и я уполз спать пораньше. Наутро оно никуда не делось, и поскольку капли глаз только раздражали, я перестал в него лить что-то кроме "слезы". Сейчас ему норм. По дороге на игру вылез кашель, по возвращении с игры - уже почти прошёл, но пропал голос. Солнечными очками за три дня я натёр на носу порядочную ссадину. Как люди носят очки вообще.(
Пожизняк предыгровойВ пятницу, пока я разгребался с работой, успела приехать с работы Птаха и помогла мне выкопать прикид. Я стартовал - метропоезд, разумеется, увёз меня на Варшавку, пришлось возвращаться. На Домодедовской мы воссоединились с Верой и Миледи и заказали такси. Доползли по пробкам, разместились - я отжал себе столик под батарею лекарств. Играли до четырёх, но уже в восемь я проснулся. Сходили с Верой за бухлом - новый вишнёвый эль от прекрасной Волковской пивоварни "Мишенька под вишенкой" оказался весьма приятен: лёгкий, свежий, не слащавый.
На следующую ночь я проспал неприятный инцидент: в шесть утра Рокси, Лармион и Джонни пошли в магаз, и на них напали гопники. У Лармиона на руке открытый разрыв связок, Джонни били ногами по лицу. Всем: играя в Молоково в частности и в подмосковных коттеджах/дачах в целом, не выходите в ночное/раннее время. Даже если цивильно выглядите. Даже если думаете, что сможете постоять за себя: при нападении со спины - НЕ сможете. Берегите себя.

На этой игре меня снова ловили и не поймали, но ловили без моего участия и очень кулуарно, так что задорно повыкручиваться не довелось. Если в прошлый раз я всем всех сдавал, то в этот - наоборот: старался усидеть на двух стульях, всем угодив и никого не сдав. По большей части решал через игротехов квесты, которых на меня падало гораздо меньше, чем на прошлой игре: Гатс как Шелленберг делегировал мне больше, что логично - он мастер; Беркана как Шелленберг всё делала сама, что тоже логично - она игрок и хочет играть. В результате я почти не видел шефа, и общения с игроками мне несколько не хватило. Если будет ещё игра, буду пуще прежнего хотеть себе помощника! Зато летучки и сессии переговоров, в которых я не участвовал, позволяли заливать глаз, не пропуская игру.
Ачивка: накатал донос на Гиммлера Как в анекдоте про "Дарью Донцову было уже не остановить".
Отчёт с предыдущей игры
Полковник Абвера Грегор Граубе. Отчёт отперсонажный. Осторожно: альтернативная история, Третий Рейх, описание трупа, спойлеры к сюжету возможного продолжения игры
Долгое время я был занят подлаживанием своего служебного быта к Шелленбергу - эта новая метла избавилась от 80% сотрудников Абвера, и мне пришлось попотеть, чтобы моё личное дело выглядело безупречно. Зато потом он в мои дела особенно не вмешивался и постепенно начинал доверять как своему. Казалось, ничего интересного больше произойти не могло. Но неожиданно на меня вышли люди Уолтерса, с которыми я взаимодействовал при обеспечении охраны прошлого дипломатического визита, с интригующим предложением: устранить Рузвельта и вместе с ним - все зачатки договорённостей между США и Германией. Обговорив условия, я согласился.
На самом деле это было не такой уж неожиданностью. При мне по-прежнему была секретная группа снайперов, сформированная ещё Канарисом, и из людей, знающих о её существовании, в живых остался я один. Я направил в США нескольких ребят, включая опытного снайпера Вольфганга Штефана Краузе, которого официально включил в состав делегации по обмену опытом. Краузе сработал чисто, Уоллес должен был стать новым президентом, немецкие агенты в США встали на уши. Люди Скорцени пытались откопать труп Рузвельта и подобраться к его дому, но не преуспели и были арестованы. Однако переговоры никто не отменял. И единственным неприятным побочным эффектом удачной операции было то, что Уолтерс попросил меня оказать поддержку советской делегации - в обмен на гарантию безопасности для моих людей в США. И оказать её не через посредников, а лично.
Я решил, что игра стоит свеч. Что советская делегация, которую на переговорах никто не ожидал, прибудет с целью не допустить мирного союза США и Рейха. Когда вместо посла, заявленного изначально, со стороны США прилетел Картер, чьи либеральные взгляды и доверительные отношения с Гейдрихом я успел узнать, я рассчитывал на то, что следующей мишенью Уолтерса после Рузвельта станет либо Картер, либо Вульф. Мои снайперы, остававшиеся в Берлине, были готовы в любой момент исполнить приказ. Того, что Уоллес считал СССР своим другом, я не опасался: Союз верным другом никогда и никому не был.
В начале всё шло по плану. Накануне переговоров Гейдрих собрал всех в своём кабинете и спросил, как проходит подготовка безопасности мероприятия. Мюллер ответил первым, что мимо и мышь не проскочит. Мне Гейдрих приказал особо проследить за советской делегацией и взаимоотношениями внутри неё, а в идеале - прицепить жучка. Это было мне очень на руку - общение с делегатами не вызовет подозрений. Я загодя прибыл на неформальный ужин для наших гостей. Вульф, уже разделавшийся с приветствиями и расшаркиваниями, шепнул: "Удачи", проходя мимо, - или мне померещилось? На фуршетном столе раскладывали карточки приглашённых. Я оказался не так близко к советским представителям, как хотелось бы, но их было отлично видно и слышно с моего места. Вернее, одного из них.
Он представил посла - Даниила Александровича Щусева - и представился сам как военный атташе Константин Владимирович Радзиевский. Я записал это, не отрываясь от ужина, несмотря на то, что мог бы после посмотреть имена на их карточках или в документах. Заодно я поздоровался с представителями Российской Конфедерации, державшимися более скромно. Удивительно, что при всём консерватизме русских послом была княжна Ливен; при ней был военный атташе Константин Травин. Радзиевский разговорился с секретарём Вулфа, фон Фроммом, как со старым знакомым. При этом он говорил на немецком как на родном и списывал это на свою няню-немку родом из Берлина, переехавшую в Россию следом за мужем после первой войны.
Придя за стол, Гейдрих и Шелленберг присоединились к этой беседе. Гейдрих продемонстрировал своё знание русского, Радзиевский с Шелленбергом перекинулись несколькими фразами на японском. Радзиевский туманно пояснял, что у него были разные учителя, а когда это было ему нужно, ссылался на то, что знает немецкий недостаточно хорошо. И что мне было докладывать Гейдриху, если тот мог всё увидеть собственными глазами? Радзиевский даже не старался скрыть то, что скрывал часть своих знаний и способностей. Щусев же больше молчал, на вопросы либо кивал, либо отвечал односложно. Могло показаться, что в их связке лидирует Радзиевский, но это было преждевременным впечатлением. Гейдрих сообщил им, что я возьму на себя охрану советского посольства - сиречь выделенной для послов территории, временно носящей это громкое название. Спасибо ему. Советские куда-то ушли с Мюллером, при этом Радзиевский, когда я напомнил им о необходимости обсудить детали, панибратски похлопал меня по плечу.
Тем временем Вулф стоически развлекал английскую делегацию, выделившуюся тем, что в её составе числился крокодил - слишком мелкий даже для каймана, но о его возрасте англичане не признавались. Заместитель Мюллера Кирхбаум пытался подозвать крокодила на кис-кис и поведал послам о своём проекте приютов для кошек, обездоленных войной. Услышав от англичан о том, что у них на улицах преобладают собаки и лисицы, Кирхбаум очень удивился, что их не отстреливает полиция как разносчиков бешенства. Хорошо, что Гейдрих этого не слышал. Кошки болеют бешенством также, а хоть лисы - и не домашние животные, их можно было бы вакцинировать и выпускать обратно на волю. Нужно будет поделиться с Гейдрихом этой идеей.
По окончании фуршета Шелленберг шепнул мне, не будет ли мне сложно проследить и за англичанами также. Я заверил его, что привык приглядывать сразу за всеми. Встретиться с Радзиевским мне удалось только за шахматным столиком. Это место было вполне уединённым, а шахматная партия - подходящим поводом для беседы, если уместно назвать беседой следующий диалог: Радзиевский явно не привык к светскому лексикону.
- Какая у вас обстановка?
- Как видите, обстановка спокойная, ничего из ряда вон выходящего. Можете не сомневаться, что никаких провокаций мы не допустим.
- Я хочу услышать ваш доклад.
- Доклад? Я докладываю не вам, а только своему командованию. С вами я могу только поделиться.
- Поделитесь со мной результатами.
- Результатами того, что в моей компетенции, я полностью удовлетворён.
- Расскажите же мне, что в вашей компетенции.
За игрой я не слишком следил и отдал Радзиевскому ферзя, чтобы посмотреть, как он развернётся в полной мере. Посреди разговора подошёл Щусев, склонился над доской и объявил, что Радзиевский играет нерешительно. При этом перед наступательным стилем Радзиевского у меня, недостаточно внимательному к игре и совершающему одну ошибку за другой, не было никаких шансов. Я отметил, что они общаются между собой как люди, давно работающие вместе, но это могло быть и публичной маской. Затем Щусев, утверждая, что дама скучает, увёл Радзиевского с собой, но я выразил готовность закончить партию. Некоторое время спустя я нашёл Щусева в компании княжны Ливен, в то время как Радзиевский скучал поблизости и был рад отпроситься у своего партнёра, чтобы доиграть.
- Вы хотели услышать о результатах? - напомнил я через некоторое время после возобновления партии. - Но вы наверняка уже обо всём осведомлены.
- Да, я ждал, когда вы расскажете, - теперь Радзиевский проявлял удивительный такт. - Мне ни о чём не сообщали.
- Что ж, если кратко, то мой человек, находящийся в составе официальной группы, направленной на стажировку, выполнил свою задачу успешно и профессионально. Никаких подозрений и никакой опасности нет, в скором времени он сможет вернуться. Потому и говорю, что удовлетворён результатами.
- А ваши хозяева?
Он либо в самом деле не так хорошо говорил по-немецки, либо на редкость неудачно подбирал формулировки.
- Хозяева? У меня нет хозяев, кроме фюрера, но ему о случившемся знать не обязательно. В этом деле я сам себе хозяин и действую в своих интересах, которые пересеклись с вашими интересами.
- Вы хотите, чтобы не стало фюрера и Рейха?
Чем он меня слушал? А занятные у них, выходит, интересы. Впрочем, в этом сомневаться не приходилось.
- Я предан фюреру и Рейху. Я не хочу видеть сильную Америку, диктующую свою политику Рейху и всему миру, как, полагаю, не хотите и вы.
- А какую политику она диктует?
- Прекращение военных действий, демократию, всеобщее равенство... всё, что вы знаете и сами.
- Мне не нравится этот русский с чемоданом, - заявил Радзиевский.
- Травин? Что не так с его чемоданом? Многие дипломаты ходят с чемоданами.
- Мне кажется, он носит в нём что-то запрещённое.
- У вас есть основания так думать? Или это просто предположение?
- Есть разница между "думать", "предполагать" и "казаться".
- Для меня эти слова значат одно и то же. Я полагаюсь исключительно на факты.
Когда к нам поднялась княжна Ливен взглянуть на партию, я потерял уже почти все значимые фигуры. Мы уговорили её присесть, при этом я сел к доске боком, дабы не сидеть спиной к даме. Но продолжать партию с таким перевесом сил не имело смысла, и мы решили начать её заново. Княжна пожелала уйти, и Радзиевский вызвался её сопроводить. Пока я ждал его, появился Щусев, и я заметил, что мы можем успеть сыграть партию. Отличный шанс поговорить с обоими.
Щусев по-прежнему был немногословен, от партии не отвлекался, и хоть называл Радзиевского слишком нерешительным, сам был предельно осторожен. Княжна Ливен также пришла понаблюдать за ходом игры, когда оный уже был переломлен в мою пользу. Партия вышла долгой, увлекательной и примечательной тем, что Щусеву я тоже отдал ферзя, однако сумел оставшимися фигурами планомерно вырезать его линии обороны и затравить короля. При этом оба мы были уже усталыми, путали фигуры, и в какой-то момент Щусев сделал ход моим же белым слоном.
- Ночью можно забыть о слоне в своём тылу, - извинился я перед зрительницей.
- Ночью вас может атаковать ваш собственный слон...
Щусев покинул меня ненадолго, и мы с княжной остались наедине. Она отметила, что за партией было интересно смотреть:
- В шахматах всегда есть момент, когда всё меняется. Только что вы были равны, и вот ты уже проигрываешь.
- И, как и в жизни, этот момент можно уловить, когда он уже позади, - по его последствиям.
- Это меня и тревожит.
- Отчего же? Любые последствия можно либо исправить, либо обратить в свою пользу, либо сделать выводы на будущее и приобрести ценный опыт.
Я проводил её; её атташе всё время где-то носило.
- Доброй ночи, и получше следите за своими слонами.
- О, слонов в моём ведомстве ещё не водилось. Разве что ослы, но они надолго не задерживались.
Мне подумалось о том, что она рассуждает не как дипломат, - но много ли мне встречалось дипломатов из Конфедерации, чтобы сравнивать?.. Щусев вернулся к партии, хотя дни его короля были почти сочтены.
- У меня есть для вас два задания.
- Постараюсь помочь, чем смогу.
- Во-первых, установить прослушивающее устройство в кабинете Гейдриха.
- Вы понимаете, что это весьма непросто и рискованно, но я попробую.
- Во-вторых, добыть документы, с которыми весь вечер стоит под дверью его кабинета Кирхбаум.
- Если получится.
Щусев сдался, мы пожали друг другу руки и попрощались. До конца вечера - точнее, ночи, - я был намерен доложить Гейдриху о результатах общения с советскими представителями и - наудачу, если повезёт - предложить Кирхбауму занести к Гейдриху его документы, раз он не решался вломиться сам. Но я как всегда удачно столкнулся с Гиммлером, пытавшимся собрать зрителей на спиритический сеанс. Мне ещё не доводилось присутствовать на таких развлечениях, а ведь это было хорошим шансом заслужить расположение Гиммлера. Из любопытства я согласился.
Меня, Вульфа и других участников Гиммлер провёл за собой в подвал. Там обнаружился стол, накрытый алой скатертью, со свечой и гирляндой колокольчиков, а посреди стола лежала маленькая тарелочка. Мы сели за стол полукругом, и Гиммлер велел взяться за руки. Мы хором повторяли за ним "Явись, король Артур", старательно сохраняя серьёзные лица. Несколько повторений спустя стол покачнулся и перевернулся, явив нашему взору перепуганного стажёра, сжавшегося на полу кверху лапками. Видимо, кто-то отрядил его, чтобы приводить тарелочку в движение при помощи магнита. Первым соориентировался Вулф - загнал отползающего стажёра к себе за спину и извинился, что парень, должно быть, выпил лишнего и с ним будет проведена разъяснительная работа.
В этот момент нас овеяло ледяным сквозняком, словно в глубине подвала открыли ледник, и из темноты раздался голос. Я обернулся и увидел, как перед нами парит невысоко над землёй рослая полупрозрачная фигура с колеблющимися, но достаточно чёткими очертаниями мужчины в лохмотьях савана. Я не знал, каким образом можно было достигнуть такого эффекта при помощи дыма, света и ткани, но прикасаться к фигуре не решился. Не в каждом театре такое увидишь, поэтому лучше смотреть и не спрашивать. Остальные были достаточно спокойны, чтобы я мог сделать вывод, что всё под контролем и так и должно быть. Король Артур выглядел недовольным и вопрошал, кто осмелился нарушить его покой. Вульф, видимо имеющий опыт подобных сеансов, находчиво подыгрывал:
- Наш вождь... германских народов желает спросить твоего совета, как великого вождя кельтов...
- Что ты хочешь узнать? - угрюмо уточнило древнее Величество, не без труда идентифицировав Гиммлера как упомянутого вождя.
- Я хочу узнать истину! О том, как вести мой народ...
- Истина утрачена, - замогильно пожаловался Артур. - Найдите осколок истины! Нынешние люди совсем позабыли сказки.
И дух, отступив в тень, исчез так же быстро, как появился. Я удержался от аплодисментов. Свидетели переглядывались и переспрашивали друг друга о его последних словах. Это определённо не было массовой галлюцинацией, а прочее не вызывало беспокойства. Под занавес - и вполне во плоти - явился Гейдрих и поинтересовался, что произошло. Гиммлер поручил всем искать осколок истины и с энтузиазмом объявил, что проведёт ночь в библиотеке. Гейдрих предложил спихнуть миссию на архив - пусть составят к утру компиляцию английских сказок, постаравшись при этом не побеспокоить в библиотеке Гиммлера. При этом откуда-то продолжало дуть холодом в спины, будто распахивали и закрывали люки. Хотелось поскорее уйти и не мёрзнуть, и поднять вопрос об отоплении этого старого здания.
- Только осколка истины нам и не хватало... - поделился я с Вульфом, когда мы поднимались из подвала.
- Вы что же, не хотите узнать истину? - Вульф был настроен более оптимистично.
- Это всего лишь осколок. Звучит как-то ущербно.
- А вам бы всю истину целиком?
- Почему бы и нет? Она, как известно, в вине.
Наконец мне удалось подкараулить Гейдриха в его кабинете и сдать краткий письменный доклад с первичной характеристикой наших советских друзей.
- Если позволите, я добавлю кое-что устно. Я сыграл с обоими в шахматы, а по стилю игры можно судить о характере человека.
- Да, пожалуйста.
- Радзиевский может поначалу показаться сильным противником, но это обманчивое впечатление. Он прямолинеен и оттого предсказуем и не опасен. Щусев осторожен, но это мешает ему рисковать, и он упускает все шансы. Против него играть непросто, но и ожидать от него решительных действий не приходится.
Гейдрих поблагодарил меня и дал ещё одно поручение: как бы невзначай вбросить при разговоре с советскими делегатами информацию о том, что на одном из наших секретных объектов засекли журналистов, пробравшихся туда нелегально. А поскольку делегаты уже ушли спать, я с наслаждением последовал их примеру и отложил все задачи на следующий день.

Наутро я первым делом нашёл Щусева и сказал, что хотел бы переговорить с ними обоими. Он кликнул Радзиевского, и мы вышли на веранду.
- Итак, господа, - торжественным шёпотом провозгласил я, - вчера к ночи мне удалось выполнить вашу маленькую просьбу и установить прослушивающее устройство в кабинете Гейдриха.
- Отлично!
- Конечно, ненадолго: я не так уж часто бываю у Гейдриха в кабинете, а оставлять там жучка слишком долго было бы рискованно. Но и то, что успело попасть на запись, достаточно любопытно.
Они даже не попросили аудиозапись. Хотя в таком случае я сказал бы, что уничтожил её во избежание обнаружения.
- На записи был слышен голос Гейдриха, говорившего, что на некий секретный объект - далее следовал его код - проникли журналисты, и возможна утечка информации.
- Немецкие журналисты? - уточнил Щусев.
- Советских и русских журналистов у нас вроде не водится, - отшутился я, мысленно ликуя, что наживку они заглотили. Знать бы только, куда тянется леска. - Голоса собеседника Гейдриха я не слышал, он больше мычал "угу". Могу предположить, что это был Мюллер.
- Спасибо, - Щусев был так рад подарку, что я почувствовал себя святым Николаем на Рождество. - Это очень интересно.
- У меня есть к вам встречная просьба, которая будет полезна и мне, и вам. Гейдрих, в свою очередь, поручил мне установить прослушивающее устройство в вашем кабинете...
- И вы это сделали? - встрял Радзиевский.
- Я ставлю вас об этом в известность. Я могу у вас на глазах установить жучка, а вы наговорите на него то, что считаете безопасным - или то, что вы хотите, чтобы Гейдрих услышал. Затем я его сниму.
- Это прекрасная идея! - одобрил Щусев. - Давайте сделаем это после первой сессии переговоров, когда нам будет что обсудить. Только нам будет нужен условный сигнал, чтобы вы могли понять, когда наш кабинет свободен.
- Мы можем войти туда вместе, - я не был сторонником всё усложнять. - В конце концов, раз мне дали такое поручение, то я должен втираться в доверие, и это не вызовет подозрений.
Но Щусеву очень уж хотелось поиграть в секретных агентов, и мы условились, что я проберусь в его кабинет, когда он стряхнёт пылинку с плеча. Я обещался внимательно за ним следить, и мы разошлись. Советские при этом сердечно пожали мне руку, словно я оказал им огромную услугу. Приятно, когда тебя ценят.
Собравшиеся на первую сессию переговоров дипломаты и атташе скучали в ожидании старта. Кто-то предлагал сыграть в карты на жучки, кто-то ответил, что имеют ценность только жучки с записью. Я сказал, что можно набрать множество жучков и на каждый из них записать по похабной частушке. Но все сошлись на том, что если поискать в этом здании, найти в нём нужное количество жучков будет проще, нежели нужное количество зубочисток. За полчаса до начала сессии княжна Ливен не выдержала и сообщила своему атташе, что идёт играть со мной в шахматы. Я не мог отказаться. Увы, много времени мы не убили: пятнадцать минут спустя я неизбежно должен был поставить мат. Похоже, за прошлый вечер я изрядно поднаторел в шахматах. Травин, поднявшийся к нам, в шахматы не играл.
- И к лучшему, - решил я. - Если я обыграю всех послов и их атташе, меня точно не возьмут в дипломаты.
Княжна дожидалась Вульфа, который обещал ей разговор до переговоров. Я верил в пунктуальность Вульфа, однако привык к тому, что он всегда нарасхват и если вы видите Вульфа, то это не Вульф, потому что Вульф чем-то занят. Дверь кабинета Гейдриха распахнулась, оттуда выбежал Вульф и скрылся - вот и всё, что обычно можно наблюдать.
- Мимолётное виденье - это естественное состояние герра Вульфа. Я уже играл в пьесе "В ожидании Вульфа", я знаю, о чём говорю.
Пришлось развлекать русских делегатов цитированием Гёльдерлина, пока Вульф не предстал перед княжной и не увёл её гулять. Я же вовремя спустился в зал, чтобы присоединиться к английскому атташе Герберту, американскому атташе Флоренсу и телохранителю Картера Блэку в игре в карты.
- Скажите мне, чем обычно занимаются атташе на переговорах? Наверняка у более опытных атташе есть свои секреты? - Герберт мастерски тасовал карты, а на переговорах, похоже, оказался впервые.
- Обычно - играют в шахматы и в карты. Так что вы - достаточно опытный атташе, раз прихватили карты с собой, - заверил его я.
Ровно по расписанию Вульф пригласил делегации на первую сессию переговоров. Я остался погреть уши под дверью. Когда стих голос Вульфа, ровный и участливый, как у воспитателя детского сада, послышался звучный голос Щусева. Он говорил, что СССР не хочет войны, в том числе со стороны Китая, а хочет межкультурных и прочих отношений. Голос Картера, как всегда вкрадчивый, слышно практически не было. Княжна Ливен произнесла речь, и Радзиевский неприлично зааплодировал. Все делегаты единодушно выразили готовность к сотрудничеству, и Вульф подытожил, что страны достаточно пострадали от военных действий и пришло время переходить к мирным соглашениям. Слишком гладко это звучало, чтобы быть правдой. Однако Вульф призвал послов составить списки предложений к следующей сессии и отпустил делегатов.
Окончание переговоров я пропустил, но застал советских делегатов на перекуре во дворе. Издалека уловив мой взгляд, Радзиевский потыкал пальцем себе в плечо. Я кивнул, развернулся и нос к носу столкнулся с Шелленбергом. Прокомментировал, что успешно втираюсь советским в доверие. Шелленберг кивнул и поинтересовался, что я могу сказать по англичанам. Я честно ответил, что в этой сфере похвастаться мне нечем. Британские делегаты оставались терра инкогнита с крокодилом. Шелленберг предупредил, что англичане могут подбрасывать нам жучков, и я обещал следить и проверять.
Отделавшись от Шелленберга, я устремился к кабинету, выделенному советской делегации. Дверь была не заперта. Я закрыл её изнутри и приискал удобное место для прослушивающего устройства за оконной рамой. Подумать только, советские настолько мне доверяли, что я мог бы установить двух жучков, а снять по их отмашке лишь один. С другой стороны, мне тоже пришлось им довериться: если бы они застукали меня с поличным здесь и сейчас, вышел бы немаленький скандал. И я решил не злоупотреблять. Таким же незамеченным я вышел и стал с нетерпением ждать возможности сдать запись Гейдриху.
Заметив, что делать мне нечего, меня запряг Мюллер. Дал образец текста и велел напечатать несколько фальшивых первых газетных полос с этой новостью, и чтобы названия газет содержали слово "красный". Не тратя время на вежливое удивление, я сел творить. Каждый раз немного меняя формулировки в статье, но сохраняя смысл, - вернее, его отсутствие, - я создал газету "Красный Балтиец" и газету "Красная доярка". В статье говорилось, что Уран входит в фазу Козерога и может негативно влиять на людей, страдающих мигренями, отчего астрологи рекомендуют взять отпуск. Козерогу Мюллеру захотелось, что ли, выбить себе отпуск у Гиммлера?.. Но нет, дальше интересней: читателям предлагалось заметить на небе звёзды, складывающиеся в определённый рисунок. Прилагалась иллюстрация - грубая фигура из двух восьмёрок, намекающая на траекторию движения атома. Меня хватило только на две газеты, но Мюллер определил, что этого довольно, велел оставить их в центре стола и проследить за реакцией окружающих. Я так и поступил, хотя реакция была закономерной.
Все, кто видели "коммунистические" газеты, отзывались о написанном как о какой-то бредятине. Щусев сказал, что ему как дипломату не пристало верить во всякую антинаучную ерунду. Княжна Ливен заметила, что вера в сверхъестественное, астрологию и магию расцветает, когда государство переживает упадок и клонится к закату, подобно Российской империи перед революцией. С одной стороны, она была безусловно права: в период кризиса человеку свойственно цепляться за фантастическое. С другой стороны, это прозвучало как завуалированное оскорбление Гиммлера и его мистических увлечений - не придерёшься. А если кто-то и обратил внимание на символ атома, то уж наверняка держал это при себе. Я же сидел на таком видном месте, что попался всему проходившему мимо начальству.
Сначала Шелленберг справился, как продвигаются мои дела. Я шепнул, что установил жучка в кабинете советской делегации, и шеф молча показал мне большой палец. В нагрузку к прежним заданиям он поручил мне присмотреться к взаимоотношениям внутри тандема конфедератов. Я ответил, что отношения между княжной и атташе довольно прохладны. Но как узнаешь, во что эта чопорность превращается за закрытыми дверями?.. Затем меня обнаружил Гейдрих и сообщил, что Гиммлеру приходят странные анонимные телеграммы, и нужно с ними разобраться. Приказал найти Гиммлера, передать ему, что это он меня прислал. Мюллер милостиво отпустил меня с газетной вахты, сказав, что передаст пост своему помощнику.
Мне удалось догнать Гиммлера, который, казалось, слегка удивился моему вопросу про телеграммы. Сказав, что отдал телеграммы кому-то из своих помощников, он устремился дальше. Что ж, Гиммлер никогда не облегчал жизнь окружающим, зато способствовал развитию терпения и упорства. Без особой надежды я послал запрос в почтамт, но там только руками развели - анонимок они не отправляют. Отчаявшись, я посетовал на свою задачу Шелленбергу. Тот неожиданно выразил готовность помочь - сказал, что наберётся наглости спросить у Вульфа, которому Гиммлер вроде как поручил это дело. И набрался, и подошёл к Вульфу, беседовавшему с кем-то под сенью дерев.
Чтобы не запороть такую хорошую многоходовочку, Вульф перенаправил нас к Мюллеру. Я остановил Мюллера на скаку, и он отдал мне две телеграммы. "Окунь кормил большую рыбу требую мотыль тчк" и "Большая рыба вернулась родное море мальки требуют мотыля вскл". На первый взгляд звучало не меньшей белибердой, чем астрологическая статья Мюллера (позже я заметил, что кто-то обвёл слово "Уран" в газете кружочком), но только на первый. Некое высокопоставленное лицо возвратилось на родину, некие мелкие служащие нуждались в снабжении. Как это могло быть связано между собой и с Гиммлером? Не один десяток минут я просидел над этим текстом, пытаясь найти подсказки в словах и сочетаниях букв. Шелленберг сказал, что будет весьма мне признателен, если я сумею "деликатно поговорить" с Гиммлером и узнать хотя бы, как эти телеграммы к нему попали.
На время телеграммы пришлось отложить. Ещё наблюдая за газетами, я тихо спросил Щусева, не пора ли снимать жука, но он ответил отрицательно. Недоумевая, что можно записывать так долго, я ждал. И вот Щусев шепнул, что можно - и я отправился забирать устройство. Дождавшись, пока вокруг кабинета перестанут ходить соседи, я осуществил демонтаж жучка и незамедлительно понёс его на расшифровку. Запись была между долгими метрами плёнки с тишиной. Послышался возмущённый голос Щусева - говорил он, конечно, по-русски, перемежая свою речь непечатными междометиями: "Почему я не знаю, что происходит в моей стране?! И тут вдруг переворот...", Радзиевский не встревал. Следом - глухой звук удара по столу кулаком и голос Радзиевского: "Хватит, б@дь, орать". Кто-то начал шептать другому на ухо, и шёпот не поддавался расшифровке. В довершение я услышал на записи грохот и вопли, обозначавшие, по-видимому, звуки драки. "Я подумаю", - сказал Щусев, когда всё стихло. "Подумайте, - ответил Радзиевский, - Но ваше мнение меня не особо интересует".
Во время прослушивания так и хотелось сказать: переигрываете, ребята! Сложновато было поверить в то, чтобы интеллигентный Щусев был способен материться и тем паче бить кому-то лицо. Но я разведчик, а не режиссёр, а в остальном аудиопьеса звучала вполне правдоподобно. Я кропотливо записал расшифровку и понёс её в зубах Гейдриху вместе с записью. В это время у Гейдриха как раз была летучка, но я, постучавшись, заявил, что у меня срочный доклад, - тем больше охват аудитории. Не без гордости я отчитался, что исполнил оба его поручения - донёс до советских гостей информацию о журналистах и установил прослушку в их кабинете. Гейдрих быстро пробежал глазами расшифровку и протянул её Вульфу. Он уточнил, как давно была сделана запись - не полчаса ли назад. Я прикинул в уме и счёл нелишним подтвердить, что да, примерно тогда. Вульф сказал, что в это время у СССР что-то произошло, и что советский посол произнёс загадочную фразу - дескать, он сможет ответить только по результатам переговоров с США. Картер (я был тронут тем, что Вульф называл его просто "Алекс") при этом, по его словам, ни о чём не сообщал.
Забегали слоники! Интересно, что за "переворот", о котором Щусев, разумеется, знал и был готов? Я хотел ещё послушать Вульфа, но Гейдрих велел мне незамедлительно вернуться к наблюдению, и я покинул кабинет. Свободная минутка заняться Гиммлером. Перехватив его в наиболее узком месте, пока не улизнул, я взмолился, чтобы он сказал, кто доставляет ему телеграммы. Я был готов услышать, что телеграммы сами материализуются в ящике его стола, но Гиммлер ответил, как нечто очевидное, что они происходят из недавно установленного ящика для анонимных донесений. Я было приуныл - вычислить автора будет непросто. Но Гиммлер заявил, что верит в меня, и всё же удалился.
Во время второй сессии дипломатических переговоров я сдал телеграммы на экспертизу отпечатков пальцев и снова немного побыл под дверью. Господа и дама послы и атташе как ни в чём не бывало обсуждали детали будущего сотрудничества, говоря, что Лига Наций потерпела поражение в своей задаче сохранить мир во всём мире и что необходимо создать нечто подобное, но учесть её ошибки. Расскажи мне об этом кто-то другой, я бы подумал, что это шутка. Экспертиза информативной не была: телеграммы были уже слишком залапаны Гиммлером, Мюллером и мной. В качестве последней меры я установил слежку за ящиком для донесений, нарушив сам принцип его анонимности. Но я переоценил его популярность: ящиком воспользовался только один аноним, и я посадил ему на хвост своего человека, а сам решил бесцеремонно вытряхнуть ящик.
Нигде в Берлине нельзя остаться одному. Когда я направился к ящику, за мной на некоторое время увязался Щусев и попросил разузнать об арестованных на объекте журналистах у Мюллера, который якобы занимался этим делом, - не ложный ли это след. Я заверил его, что так и сделаю, благо Мюллер - человек общительный, - и тут же выкинул это из головы: если Гейдрих хотел, чтобы советские услышали только то, что услышали, - значит, не стоит давать им узнать больше. А когда я пытался вскрыть ящик, рядом подвернулся Шелленберг и решил мне помочь. Мы перенесли ящик в его кабинет, и телеграммы так и посыпались из щели для писем. Только одна телеграмма застряла, и Шелленберг отлучился, чтобы найти, чем её подцепить. Пока он не видел, я сумел достать эту телеграмму пальцами, увидел на ней имя отправителя и спрятать её в карман. Я ещё не знал, во что вляпался Гиммлер, и не хотел светить именами прежде времени. С ворохом анонимок Шелленберг отпустил меня работать.
Мой человек проследил за горе-шифровщиком до его дома и взял под арест. Я приехал поговорить с ним. Его звали Карл Фридмен - имя совпало с подписью на последней телеграмме. Он работал охранником в редакции газеты Der Zpiegel, в последние дни скандально прославившейся то разоблачительными публикациями, то разоблачениями автора этих публикаций. Его личное дело было скромным: ни судимостей, ни арестов. Он рассказал, как неизвестный человек в форме, скрывавший лицо, завербовал его в "общество Туле" и в качестве вступительного задания поручил отправлять описания всех посетителей редакции по адресу в Мюнхене. Будучи принятым в общество, он был разорён взносами и сборами, якобы на освобождение Гессе, влез в долги, но, уверенный, что вкладывается в благо Рейха, говорил жене, что играет в карты. Отчаяние толкнуло его на попытку шантажа Гиммлера анонимками в надежде вернуть свои деньги. Он был явной жертвой, а не злоумышленником, и я отпустил его под расписку о невыезде, обещав разобраться с отъёмом денег у честных граждан. Оставалось понять, чьей жертвой: мошенников, прикрывающихся именем Гиммлера, или же махинаций самого рейхсфюрера с его тягой содержать дармоедов-оккультистов.
Будущий доклад я начал писать загодя. Если под подозрением был сам Гиммлер, то стоило уведомить инстанции повыше. Обращаться напрямую к фюреру я не рискнул и поставил на конверте имя Гёринга, который наверняка донесёт сведения куда следует. Едва я успел набросать черновик, как меня вызвал к себе Гиммлер - очень кстати. Сложив бумагу и убрав во внутренний карман, я последовал за Гиммлером, но он уже с кем-то беседовал. Чтобы не тратить время зря, я хотел было найти Шелленберга, который просил доложить ему о результатах по телеграммам прежде Гиммлера, но и тот был занят. Я решил, что кто первым запросит отчёт, тот его и получит, и стал ждать. Давненько промедление в ведении дела настолько меня не раздражало. Наконец, Гиммлер заметил меня и отвлёкся от светских разговоров. Я предупредил, что разговор будет долгим, и разложил перед ним все анонимки, которых он ещё не видел.
Я изложил Гиммлеру то, что можно было понять из содержания анонимок, и не прибегая к допросу Фридмена: вот большая рыба - некое важное лицо, вернувшееся на родину. Вот окунь, каковым, видимо, является автор телеграмм, - он вкладывался в большую рыбу и хочет получить свои деньги назад. А вот намёки на то, что средства используются не по назначению - их съедают щуки, что может навредить большой рыбе. Я подытожил, что Гиммлера пытаются шантажировать разбазариванием денежных средств, и сообщил, что следы анонимок ведут в редакцию всеми нами любимой газеты Der Zpiegel. Для пущей верности я добавил, что согласно сообщениям моих осведомителей в газетных кругах, Zpiegel готовит очередную публикацию, в которой обвинит Гиммлера в частности или верхушку в целом в растрате средств на возвращение Гессе. Гиммлер комментариев не дал, но убежал очень быстро, прихватив анонимки с собой. Я же с полным правом вернулся к написанию доклада начисто. Кратко пересказав злоключения Фридмена, я приложил к докладу протокол допроса и ту телеграмму, в которой стояла подпись, а затем направил его к Гёрингу.
Теперь можно было доложить и Шелленбергу. Я думал, какой объём информации ему скормить, когда Вульф сказал мне, что Шелленберг разговаривает с Гиммлером в его кабинете. Я совсем немного задержался под дверью и услышал, что они как раз обсуждают редакцию. Я сказал себе, что Шелленберг наверняка узнает обо всём от самого Гиммлера - и уточнит, если пожелает, - и что в этом деле они наверняка заодно. Оставалось ждать, когда та или иная сторона совершит неосторожное движение, - мне самому было интересно, связаны ли статьи в Zpiegel о коррупции с проблемами их охранника. А пока на мой стол легло примечательное дело о выловленном из Шпее трупе неизвестного мужчины арийской внешности, среднего возраста. И примечательно в нём было то, что описывался труп как жертва ритуального убийства. Мне сразу захотелось взглянуть на него своими глазами.
Труп плыл до Берлина около недели, порядком распух, глаза вылезли, но травмы можно было идентифицировать. Судя по несмертельной гематоме на затылке, беднягу сначала оглушили, а затем глубоко вскрыли все вены на руках и ногах вдоль, чтобы выпустить кровь. На груди трупа были вырезаны странные символы. Ни капли крови, чтобы пустить по следу собак, в теле не осталось. Но удача улыбнулась мне в архиве: неделю назад было подано заявление о пропавшем без вести человеке, чьи приметы совпадали с нашим мертвецом. Я направился в деревню под Берлином, где проживала подавшая заявление женщина. Покойный был её любовником, он и увёз её в это тихое местечко, где у него был дом. А однажды вечером вышел в лавку за продуктами и не вернулся.
Женщина подозревала брата жены своего любовника, который угрожал ему за то, что тот бросил семью. Но когда я заехал к оному брату, - кажется, его звали Ларс, - он даже не пытался скрываться и был несколько удивлён моему визиту. У него было алиби, подтверждённое не только родственниками, но и соседями, что в указанный вечер он был на службе, а затем дома. Ларс сказал, что был бы, конечно, рад вмазать муженьку своей сестры в челюсть, но убивать не стал бы, не по-христиански это. Я перешёл к опросу населения деревеньки, в которой свил любовное гнёздышко покойный. И оказалось, что многие жители жалуются на неких сектантов, психов-сатанистов, проводящих странные ритуалы. Одни считали их безобидными шизиками, другие побаивались всерьёз, и только некто Фабиан Шульц отказался давать показания - дескать, всё здесь спокойно, ничего не знаю, отстаньте. Обыск также не позволил без официального обвинения, а обвинять его было покуда не в чем. Я установил слежку за его домом в частности и деревней в целом, и вернулся в Берлин.
Когда я приехал, Гейдрих куда-то уезжал и сказал доложить Вульфу или Шелленбергу. Но из кабинета, куда я заглянул, ко мне вышел Гиммлер и предложил доложить ему, пока ему больше нечем заняться. Я вновь предупредил, что это будет долгая история; мы сели в коридоре, и я рассказал ему о том, что видел и что узнал. Известие о культистах оставило его на удивление равнодушным. Не то чтобы я думал, что он и здесь замешан, но опасался, что он пожелает пообщаться с подозреваемыми о теории и практике. И снова ждать - на сей раз новостей из нехорошей деревни.
Всё та же компания в зале для переговоров с английским атташе во главе перешла на покер, когда Травин широким по-русски жестом пожертвовал целый ворох жучков на замену фишкам. Покерная колода словно того и ждала и подсовывала нам джокеров так часто, что пришлось от них отказаться. Я с удовольствием принимал участие в игре, и как только сорвал банк - за моим правым плечом материализовался Шелленберг и сказал, что нам нужно поговорить. Сперва я оторвался от стола, объявленного покерным, без особого энтузиазма, и выигранные мной жучки мигом поделили между собой проигравшие. Но когда я последовал за Шелленбергом, а дорогу ему заступил Мюллер и заявил, что "поймал снайпера" и хочет с ним поговорить, - я так возмутился, что я первым занял Шелленберга и уступать не намерен, что отступил даже Мюллер. Если что-то угрожало моим ребятам, я должен был узнать об этом как можно скорее.
Вид у Шелленберга был усталый. Он пригласил меня к себе в кабинет, угостил шоколадом и попросил напомнить ему оба дела - об анонимках и об утопленнике, только кратко. Стараясь держаться непринуждённо, я пересказал ему то, что уже говорил Гиммлеру. Он спросил, кто такой Карл Фридмен, - значит, Гиммлеру известно, кто ему пишет?.. Я ответил, что поговорил с этим человеком и оставил под распиской о невыезде, и больше Шелленберг им не интересовался. Когда с текучкой было покончено, Шелленберг спросил, как давно я подписывал Вольфгангу Краузе разрешение на выезд в США и что я могу сказать об этом человеке. Я припомнил, что подписывал около месяца назад, ответил, что подчинённых у меня много, и честно сообщил, что Краузе служил в Абвере столько, сколько и я, и не был замечен в каких-либо предосудительных связях.
Шелленберг предупредил, что Краузе подозревают в связи с очень громким преступлением в США, в котором может быть замешана Красная Капелла, и нужно разобраться с этим прежде, чем это бросит тень на весь Абвер. Подумать только, он мне доверял! Доверял! Мне! Я бы не поверил, если кто-то предсказал мне раньше, что Шелленберг спасёт моих людей. Я выказал озабоченность и инициативность и порывался поговорить с родственниками и коллегами Краузе, которые общались с ним ближе, чем я, но Шелленберг сказал, что это излишне. Я обещал поднять личное дело Краузе и расследовать его возможные сношения с Красной Капеллой, и Шелленберг меня отпустил. Я без промедления вызвал радиста и связался со своими людьми в Америке. Они отвечали, что у них всё спокойно, но я велел им поглубже залечь на дно. Пожалуй, ликвидировать Краузе было неразумно и привлекло бы излишнее внимание - приходилось надеяться, что если его всё же схватят, он справится сам.
За ужином я занялся бумажной работой. К моему столику подсел Щусев и стал спрашивать, выполнил ли я его просьбу. К этому времени у меня на уме не было ничего, кроме снайперов, и я понятия не имел, что он имел в виду. Он пояснил, что хотел узнать о документах по ядерному оружию, вероятно хранящимися у Картера. Это стало для меня новостью. Я сказал, что недостаточно близко общаюсь с Картером, чтобы подобраться к его кабинету, а Гейдрих, что был с Картером на дружеской ноге, не станет со мной делиться. Также Щусев пожаловался, что проект договора между СССР и Российской Конфедерацией, который был подан Гиммлеру, дошёл до него изменённым, в виде уже заключённого договора. Я предположил, что Гиммлер мог сам изменить документы в неких собственных интересах, и пообещал что-нибудь разузнать, переведя тему с документов Картера.
Вскоре после ужина до меня дошла новость, которой не грех было и поделиться: что Гёринг сделал Гиммлеру порядочный втык. А некоторое время спустя Гейдрих подошёл ко мне и поручил подслушать любопытные разговоры, которые вели послы во дворе. Я решил, что если я доложу ему чуть позже, что среди послов только и разговоров, что о секретном вооружении американцев, то, возможно, повезёт услышать от него какие-нибудь подробности. Когда меня нашёл Радзиевский и утащил поговорить под лестницу, я заявил, что у меня есть информация, которая, возможно, его обрадует, - что Гиммлер получил выволочку. Как несложно порадовать некоторых людей. А он спросил, не ведётся ли в Германии разработка сверхмощного оружия и не занимаюсь ли этим я сам.
- Помилуйте, я разведчик, а не учёный и не оружейник...
- Ну, может, кто-нибудь из ваших родственников или друзей?
Разумеется, в каждой немецкой семье есть атомный физик, рассказывающий государственные тайны за завтраком.
- Насколько я знаю, ядерным оружием занимаются США, а не Германия.
- Но вы же понимаете, - разливался Радзиевский, - что если оно будет пущено в ход, пострадают все страны на нашем континенте...
Я кивал и с тоской глядел вдаль, где меня ждали бумаги. За спасением мира Радзиевский обратился не по адресу - у меня были более срочные и более выполнимые дела.
Кто-то сообщил мне, что благодаря моему наблюдению за культистами были спасены двое послов и что за такие заслуги мне можно на ещё один крест претендовать. Удивившись, почему я узнаю последним о том, какой я молодец, я связался со своими людьми, прохлаждавшимися на пленэре, и спросил, что им удалось выяснить. Оказалось, следствие продвинулось до логического финала: по итогам допросов подозреваемых вышли на организатора культа, некоего африканского исследователя Отто Гартнера. Гартнер был посвящён неким племенем в жрецы вуду и стал одержим идеей вечной жизни, ради чего и совершил человеческое жертвоприношение, надеясь вызвать дух Барона Самди. И, что примечательно, вызвал. Барон и велел ему убить английского посла. Но как объявишь духа в розыск, если ты не Гиммлер?
По просьбе Шелленберга я написал краткий отчёт по делу о культистах и приложил к нему служебную записку, в которой рассказал о безупречном досье Краузе, высказал предположение, что тот мог связаться с Красной Капеллой благодаря Канарису, исполняя его личные поручения, и ещё раз пообещал приложить все усилия к его поискам. Я даже упомянул, что по распоряжению Канариса Краузе проходил подготовку как снайпер, однако в состав официальной группы по охране международных мероприятий не вошёл. Чем меньше ты умалчиваешь - тем меньше вызываешь подозрений, а существование официальной группы с легально зарегистрированным оружием успешно прикрывало существование неофициальной. Пока я писал, ко мне подсел Радзиевский. Я развлёк его байкой о приплывшей в Берлин жертве ритуального убийства, и вдруг... выстрел. Выстрел у меня над самым ухом в безупречно охраняемом зале для переговоров, прямо в плечо Радзиевского.
Это был даже не снайпер. Обернувшись, я успел увидеть человека, направляющего на Радзиевского дымящийся пистолет и кричащего "Вы убили Сталина!". В следующую же секунду английский атташе Герберт вырубил метким ударом ноги, и я побежал звать врача. Обогнав врачей, вернулся назад, только чтобы увидеть, что Радзиевского уже штопали кустарным методом, а нападавшего скрутили и куда-то увели. Рассыпаться в извинениях за дыру в безопасности не пришлось: на Радзиевского покушался член его собственной делегации, какой-то фанатик. Занятно, что так я впервые услышал о том, что убит Сталин. Интересно, что думает по этому поводу Уоллес - если, конечно, он ещё думает, а не пакует вещи. Ещё более интересно, от чьего лица теперь выступала советская делегация.
Потехе час, а делу всё время - так, кажется, говорят у русских? Я дописал доклад прямо на месте преступления и принёс его Шелленбергу. Проглядев доклад и записку, он полюбопытствовал, на основании каких данных я полагаю причастность Канариса к связи Краузе с Красной Капеллой.
- Никаких доказательств, только интуиция.
- Интуиция - это проявление нашего внимания к незаметным фактам.
- Это просто наиболее очевидный вариант. Возможные связи Остера с Красной Капеллой я также расследовал, но неоспоримых доказательств не получил. Поскольку Канариса и Остера больше нет в живых, - боюсь, что всей правды мы не узнаем уже никогда.
Мой любимый метод - всё списать на мертвецов. Сказав, что я утратил связь с Краузе, он не отвечает на мои сообщения и его местонахождение мне неизвестно, я пообещал и впредь выпалывать красную заразу из наших рядов и покинул кабинет Шелленберга. На прощание тот сообщил, что мне, быть может, будет интересно, что глаз "моего" мертвеца из Шпее прислали английскому послу. Проходя мимо допросной, где работали с покушавшимся на Радзиевского, я подумал было, что мне стоило бы дать показания как свидетелю, но я мало что видел и едва ли мог добавить что-то новое к рассказам остальных участников инцидента об истинно английском хуке. С чистой совестью я отправился спать.

Наутро финальная сессия переговоров ознаменовалась тем, что советские делегаты ляпнули про наличие ядерного оружия у Германии. Вульф сдержанно удивился и заверил их, что такого оружия у Германии нет, а непроверенная информация может появиться вследствие провокации с целью срыва переговоров. Он отметил, что за время переговоров уже не раз случались неприятные инциденты с подменой или исчезновением документов, вбросами информации, но поддаваться не стоит; Картер не преминул добавить, что все происшествия так или иначе были связаны с советской делегацией, и посоветовал ей решить свои внутренние проблемы. Похоже, идея поговорить с Гейдрихом о ядерном оружии была уже неактуальна. Послы смогли договориться. А могло ли быть иначе, если такова их работа? Но влияет ли эта видимость мира хоть на что-то?
После переговоров я обнаружил оставленное на столе письмо. Оно было открыто, лежало на видном месте, потому я не преминул сунуть в него нос. Оно адресовалось главе британской делегации от наследника некоего исследователя Африки - снова Африка! - который надеялся продать лорду Уиндмиллтону доставшиеся ему от отца артефакты, связанные с культом вуду. Видимо, Барон Самди, кем бы он ни был, жертву выбрал не случайно. Я передал письмо адресату, и тот пожелал незамедлительно переговорить с Шелленбергом, отозвавшись при этом обо мне как об "одарённом молодом человеке". Я, конечно, уже далеко не молод, но в сравнении с этим стариком с крокодилом... Последним, что я сделал до разъезда делегаций, было письменное изложение моего доклада по анонимным телеграммам. Гиммлер уже уехал и свои телеграммы забрал с собой, что дальнейшее расследование затрудняло.
А что изменится в мире, когда послы вернутся домой, - об этом, как в шахматной партии, можно будет узнать по последствиям.

Благодарности и пожизняк послеигровойНемного жаль, что на переговорах восторжествовала магия дружбы, но так, увы, бывает на всех играх и что с этим делать, мне неведомо. Наверное, стоило проявить инициативу и, например, зачиповать снайпера на Картера или Вульфа, но, к сожалению, я был слишком больной, особенно в последний игровой день, и меня хватало только на необходимый минимум. А раз Граубе снова вышел сухим из воды - буду рад последующим играм в сеттинге, не сомневаюсь, что найдётся во что поиграть, и продолжаю зазывать новых игроков!

Спасибо мастерам! Грифф и Гатс, вы снова сделали много крутого и интересного, столько разных линий и мелочей, что за одну игру не разгрести и не распутать. Документы с каждым разом всё красивее, модель прослушки с каждым разом всё удобнее, радио тоже радовало. Довольно малыми средствами - создаётся, живёт и развивается мир. И это здорово.
Спасибо Беркане за шефа Шелленберга - рассудительного и активного! Отдельно - за парадоксальное доверие. Отдельно - за троллинг Мюллера. Ваш контраст был прекрасен.)
Спасибо советской делегации - Шеллару за Радзиевского и Катце за Щусева! Отличные союзники-противники были, и тоже очень разные между собой, и чертовски колоритные.
Спасибо Тацу за обаятельнейшего Гиммлера! "Призрака нужно взять живым" - в цитатник!
Спасибо Игорю за Мюллера - самого социализированного немца и коллекционера всех коров полигона, спасибо Мори за Вульфа - воплощение такта, терпения и надёжности, и, конечно же, Гриффу за Гейдриха, неизменно самого... гейдрихового Гейдриха, словно сошедшего с фото.
Спасибо Вере и Маре за великолепную пару конфедератов - эстетический оргазм и лёгкий дух дореволюционного Петербурга.
Спасибо Ди и Айко за британцев! Крокодил был очарователен (и хорошо, что не тикал!). Отдельное спасибо Айко за покер на жучки!
Спасибо американцам - Гатсу, Кусту и Лармиону! Мы почти не пересекались, но вы были симпатяги.
Спасибо Миледи, Рокси и Ди за самоотверженную игротехническую работу!
Очень много сердец Рокси и Сириусу за еду! Люблю пламенно всё, чем вы меня кормите. Овсяные оладушки, овощи с карри, острая картошка - риск откусить себе пальцы и непреодолимый соблазн прийти за добавкой.

В воскресенье, когда я сделал всё, что мог, а глаз ненавидел меня всё сильнее, мастер отпустил меня пораньше, но меня так и не отпустило. Я оперативно собрался, сел на хвост Шеллару, и мы стали ждать такси. Пока ждал - выпил сидра с Верой и Айко и послушал увлекательную историю атташе Герберта, и пособирал на участке свежего подорожника для крыс, как и год назад. Выезжали с Шелларом, Катце и Игорем незадолго до конца игры. По пути пришлось слегка постоять, - а по обочине вдоль пробки тянулся караван маршруток, водители которых, видать, возомнили себя бессмертным полком. Так что я не раз порадовался, что не поехал маршруткой.
Что было потом - вы уже знаете. Оставайтесь на нашей волне.

@темы: moments of life, deutschland uber alles, поржать и убежать, friendship is magic, соседи по разуму, вот такой весёлый джир!, ролевиков приносят не аисты, 2 beer or not 2 beer

Фото с прогулки в Аптекарском огороде от Эйлинн. Я и Амарт подкравшийся, когда Эйрле загнала нас в ёлки:
Ещё два
Мне сказали, что я фотогеничный. О_о' И велели полапать цветы.


Съездил в клинику РЖД, чуть не заблудился. Впечатление приятное - зелёный двор, светлые коридоры, даже специфического больничного запаха не чувствуется. Окулистка очень деликатная. Но я ж неведома зверушка, поэтому диагноз у меня - как в анекдоте про "Ааа, что это у вас?".
Загадка первая: отёк в левом глазу есть, а выделений нет. Вчера были, сегодня все вышли. Нетипично для конъюнктивита.
Загадка вторая: при этом правый глаз видит хуже левого! На уровне "Привет, дружелюбные цветные пятна". И то ли оно временно, потому что он слишком сухой, то ли по жизни уже.
Загадка третья: мне не больно. И не потому, что я терпеливый. Мне неприятно, когда тычут пальцем в глаз, но болезненности как таковой нету.
Прописали четыре вида капель, из них три - капать четыре раза в день. Да, я всё ещё еду на рейховку со всем этим добром, осталось только собраться. Отёк, по ощущению, спадает. Удачной нам игры.

@темы: moments of life, портрет в интерьере

Во вторник была пьянка по Игроку, и о ней я ещё напишу.
На следующий день с утра пораньше я поехал с Мафеем в Ласку. Начиная с двухлетнего возраста я ощщупываю крыс каждый день, что бы они об этом ни думали, и вот за время нашей поездки в Питер Мафей отрастил себе шишку на бочине возле лапы. Я вспомнил Андерсона, приехавшего ко мне уже неоперабельным, и паранойя моя взлетела до небес. В очереди мы были первые, но несколько часов подождать пришлось. Приезжала Рамона с мыхом Яшкой, чёрным и большим, - без встреч в Ласке никогда не обходится. Страсти по Мафею не страшные, но немного неаппетитные
Сам визит был быстрым: Новикова только сжала шишку, как эта гадость выскочила наружу и была отправлена в помойку. Резать ничего не пришлось - хилерство, магия! Кератоакантома - звучит страшно, а на деле просто сальник, образование доброкачественное и к рецидивам не склонное. Теперь Мафей - временно крыса с дырочкой в правом боку. По результатам осмотра - сердце бьётся без нареканий, дыхание в норме, уши и глаза здоровы! Рамона, конечно, отнеслась к моей радости скептически: многие крысы поначалу стабильны, а потом бац и всё, - но, дорогое мироздание, можно этому парню ещё годик?.. Да, завтра ему два и семь. Ещё немного
Вспомнив, что наша единственная карантинка занята Магнолией, на обратном пути я завернул в Бетховину. Купил просторную клеть ядрёно-розового цвета, эдакий барби-пинк, якобы "кроличью", с широкими прутьями, между которыми легко просовывается любопытный копчёный нос. Умница Мафей не пытался ничего чесать, а свернулся клубочком и проспал почти весь день, а вчера ушёл жить под салфетки. Кантор скучает без брата, но скоро они воссоединятся.

Салют смотрели с лестничного балкона 25-го этажа. Оттуда можно было разглядеть залпов пять, но лучше всего - ближайший, с Поклонки. Я не фанат салютов, но вид на город открывался фантастический. Надо будет как-нибудь подняться туда просто пофотографировать.
Вечером не удержался - пересмотрел (и показал Птахе) "Монгола". Что это?Это единственный адекватный фильм, который я знаю по теме, и очень его люблю. Он безмерно красивый - красивая Степь, красивая музыка, красивые съёмки, красивые монголы, красивая боёвка. И очень правильный. Да, пафосный и отчасти сказочный, но это тот период истории, когда реальность и миф настолько тесно переплетаются и перетекают друг в друга, что разделять их не имеет смысла. Теперь думаю - Волкодава, что ли, пересмотреть? Он, конечно, странненький местами, но лучше, чем ничего.

Вчера фандом белого порошка в составе меня, Аркадия и Антона, и Йори в качестве неофита сходили на Крабата в кукольный театр на Бауманке. Впечатления
Зал был ещё более пустым, чем в прошлый раз, а мы сидели ближе - в третьем ряду. Можно было лучше разглядеть кукол и зелёную будку, сиречь мельницу (у орла даже хвостик есть!). У Мастера чёрный плащ с синим подбоем - ворон, блин, в бездне. И - "Нас не слишком часто будят здесь по ночам... для работы" По-прежнему восхищаюсь тем, как сделан этот спектакль - самыми простыми, но выразительными средствами, без излишеств. Всё работает, ничто не выбивается из общего стиля. Финал: Мастер подходит к орлу, поднимая руку ладонью вверх, словно разговаривает с ним и что-то предлагает, затем прикасается - и отдёргивает руку, будто порезавшись о клюв. Будто вовсе не клюв он ожидал почувствовать под пальцами. Сбрасывает плащ, который всё ещё цепляется за его ноги, берётся за лопату - и, кажется, впервые выпрямляет спину. Впервые смотрит вверх. Впервые - с каким-то человеческим и радостным выражением лица под маской. Когда-нибудь я соберу коллекцию финалов.

Выходя из дома на спектакль, я подумал, что мне просто что-то попало в глаз. За время спектакля глаз слипся внафиг. Птаха подтвердила подозрения, что это конъюнктивит Поскольку для снятия за сутки до игры эта причина недостаточно уважительная, вечером таки сваливаю в Молоково, а пока еду к врачу. Так что, если кто-то привезёт конъюнктивит с игры, - я умываю руки. И вам советую умывать, гигиена - залог здоровья.

@темы: внутренняя монголия, friendship is magic, all the world's a stage, кина не будет, електричество кончилось, вот такой весёлый джир!, гнездование пернатых, это крыса и ей не стыдно, белый порошок и стекольный завод

Закон: как только появляется фотоаппарат - появляется, что фотографировать, кроме крыс на мобилу.
Вот такой красивый закат показывали из окнаОранжевое золото, на глазах выгорающее через лиловый до розовых мраморных прожилок на синеве.


Аптекарский огород, моё любимое макро. Листочки, цветочки - 10 штук






Прост красивый АмартВлез какой-то цивил в красном, хотя я очень старался, чтобы не. Уберите его кто-нибудь.( Но лучи солнышка! Очень рад, что поймал их.

@темы: флора и фауна, портрет в интерьере

...Всё началось с того, что Риса решила собрать маленькую ностальгическую пьяночку по Камше. Первая книга, только что выпустившиеся унары, все ещё живы.
А потом всё пошло... как надо всё пошло, и у пьяночки появились сетка ролей человек на 25, игротехи, вводные, правила, два фотографа, взнос и помещение. И у примерно половины каста - заглавных персонажей - случилась игра с сюжетом, кэцхэн, выходцами и дуэлями, а у другой половины - персонажей второстепенных - таки была пьянка с игрой в "правду или вызов" (некоторые умело балансировали между тем и другим). Про графа Генри Рокслея, предположительно командира гарнизона Олларии, в каноне полторы строчки, поэтому догадайтесь, в какой половине оказался я. Чтобы добавить стекла, мы с мастером сошлись на том, что до Валентина оруженосцем Рокслея был Джастин, но меня не предупредили, что на игре будет игротехнический Джастин и как он будет выглядеть (Джастина, похоже, не предупредили тоже). Но не жалею ни о чём.

Этот неловкий момент, когда уступаешь Ашеру Кальдмеера, а он не заезжает на игру. Это не печально, ибо я, во-первых, изначально не предполагал возможности присутствия этого персонажа в данном таймлайне, а во-вторых, не заточен он под пьянки (да, в моём представлении Ледяной в незнакомой компании ещё более сдержан, чем был Рокслей). Я бы его полноценно поиграл, да негде. Но из Векши классный Вальдес.
Этот прекрасный момент, когда за пару дней до игры на место снявшегося Лёна приходит Амарт, и я получаю самого правильного и настоящего... просто Валентина мечты. Что и сделало мне игру. Амарту обнимашек.

О персонаже (почти не слэш)Когда за час до игры я получил вводную и прочитал первую же строчку "Тебе никогда не было дела до женщин", а ниже следовало, что Рокслей дружит с Килеаном и уважает фок Варзова, у меня сложился паззл имени очень-латентного-приддофила. ЧОткого Человека Чести, женатого на службе, который свои предпочтения осознаёт очень смутно и криво, и преимущественно - когда пьян (а трезвея, забывает обратно). Слухи вокруг Джастина и Алвы вызывали в нём одновременно "Ябыникогда!" и "А что, так можно было?". А собственное, явно спонтанное, решение взять оруженосцем Валентина - одновременно "Больше не допустить, защитить" и "Попробовать начать с начала, дать себе второй шанс". Поэтому на игре он занимался тем, что пялился приглядывал за Валентином, волновался за Валентина, и немного ревновал. В общем, люблю теперь Рокслея как персонажа, но держать его на галёрке - немного больненько. Почему 99% моих ОТП с канонными персонажами - настолько фатально односторонние?
А также - мастер, прости - мне не поверилось, что Ракан мог зацепить Рокслея с мистической стороны. Слишком граф трезвомыслящий для сказок про Великую Талигойю. Он откроет город Ракану потому, что ему надоест просиживать штаны без дела и захочется оставить свой след, надоест, что Алва вертит всё на х@ю, и только в последнюю очередь - потому, что кровь Скал не водица. Впрочем, на том он и закончится.

Доигровой пожизняк и помещениеВ субботу к вечеру я оторвался от работы и отчёта с Клдвстврц и укопался в шмот. Этот неловкий момент-2, когда у тебя два прикида на Алву, но ты Рокслей. Забив на цвета Скал, решил выгулять прекрасный в своей нелепости чёрно-белый камзол (за него также спасибо Рино), к которому давно ждали своего часа чёрно-белый плащ (пришлось снять из-за жары) и цацки (ибо графьё!). Захватив шкурку Варзова, так и не пригодившуюся, стартовал на игру.
Нежно люблю добиралова, в которых не написано, в какую сторону выходить из метро. Сориентировался чудом. А яркий росчерк молнии в сухом чёрном небе подстегнул внутреннюю Монголию (Тенгри с нами!). На Волгоградском, за МФЮА, было темно - ни единого фонаря - и немного стрёмно из-за выходящих перекурить обитателей дешёвых общаг и завсегдатаев различных заведений. Как всегда за полчаса до начала сбора я нашёл Art-Box-лофт - уже третий лофт на Влггрд, в котором мне довелось играть. Лофт просторный, двухэтажный, хотя узкая винтовая лестница без перил пугала меня даже трезвого. Весьма хороши настоящий камин на первом этаже и мансардные окна на втором, - увы, из-за дождя окна позакрывали, и стало жарко. В сторону крыши я не ходил и не знаю, как оно, а потом администрация на нас заругалась, что мы с крыши носим грязь.
Короче, люблю играть в лофтах - особенно ценно, что сюда можно было притащить не только еды, но и алкоголя, - и совершенно не знаю, что в них ставить. Кулуаров им отчаянно не хватает.

Граф Генри Рокслей. Отчёт отперсонажный....Страдания Килеана по баронессе Капуль-Гизайль начинали меня порядком утомлять. Никогда не понимал, как можно настолько убиваться по женщине. Не знаю, какая закатная тварь меня укусила, но после своего последнего визита в салон баронессы я заметил, что пол в её гардеробной неровен, и, пока никого не было рядом, приложил все силы и подвинул шкаф так, что тот теперь балансировал на трёх ножках. Стоит вздохнуть - и рухнет. Если баронесса овдовеет - Людвиг будет мне благодарен, если погибнет сама... что ж, он хотя бы утешится быстрее, чем если она останется живой и чужой. Людвига, конечно, пришлось предупредить, чтобы моя шалость не стала для коменданта сюрпризом. Тот только повздыхал, а чуда не случилось: и барон, и Марианна выжили, и, более того, я получил приглашение в их дом на празднование дня святого Фабиана. Первый выпас вчерашних жеребят во взрослом обществе без лишних церемоний.
Вторая закатная тварь меня укусила, когда я выбрал в оруженосцы Валентина Придда. В первый же вечер все мои попытки поговорить с ним разбились о стену ледяной вежливости с короткими формальными ответами. Наутро ничего не изменилось. Шестнадцатилетний граф Васспард оставался безукоризненно холоден. Он, разумеется, также получил приглашение, и к условленному времени мы прибыли в особняк барона. Нас встретил новый управляющий - похоже, с прежним что-то случилось. Я склонился к ручке красавицы Марианны, поднялся в гостиную и мог быть абсолютно уверен, что Валентин следует за мной. Налив себе вина, я подошёл к даме, которую притащил с собой адмирал Вальдес - и бросил в компании других мужчин, куда-то умчавшись.
- Что думаете делать по окончании обучения? - спросил он Валентина.
- Служить. Где - пока не решил. Для начала я собираюсь изучить все возможности.
- У вас будет целых три года, чтобы выбрать. Но в молодости годы летят так быстро...
- Не могу сказать, что сейчас они медленно тянутся, - заметил я. - Быть может, секрет в том, чтобы оставаться молодым в душе? Когда рядом молодёжь, проще чувствовать себя молодым. Мне кажется, за это стоит выпить.
Дама, представленная как Айвин, сказала, что прибыла из Багряных земель, и спрашивала, кто из нас служит на море. Я сказал, что и на суше есть немало интересного, а если смотреть на море каждый день, то оно может надоесть. Вальдес возразил, что море никогда не приедается. Айвин уговорила нас с Валентином сесть рядом с ней, поскольку ей было неловко, что при ней стоят, и попросила меня представить ей своего оруженосца. Услышав имя Придда, она заявила, что наслышана о нём. Я высказал надежду, что слышала она только хорошее. Оказалось, её особые симпатии вызвало то, что Валентин принадлежал к Дому Волн, а значит, имел некоторое отношение к морю. Валентин подтвердил, что в его семье любят море, чем окончательно завладел её вниманием, и она спросила у меня разрешения с ним уединиться. Только Вальдес мог заявиться в дом куртизанки с куртизанкой.
- Надеюсь, он вернётся.
- О, я уверен, Валентин сумеет постоять за себя, - ответил я. - И полежать за себя - тоже.
- Он не похож на человека, который может за себя полежать.
- Поверьте, первое впечатление бывает обманчиво.
Я хотел послушать байки выпускников о Лаик, наверняка изменившейся со времён моего обучения, но те слишком скромничали и предлагали начать мне первому. Мне не припомнилось ничего, кроме случая, как в первом году обучения во время хорового исполнения какого-то марша мы всем классом вылезли в окно и продолжали петь под окном, а когда наш почтенный преподаватель обернулся из-за рояля, то увидел совершенно пустой класс. Молодёжь в ответ упомянула недавние выходки кого-то из унаров, связанные со штанами коменданта Лаик и, кажется, курами, - до меня доходили об этом слухи. Никто так и не присвоил себе славу автора этих шуток, - вот скромность, достойная истинного героя.
Поскольку на красноречие оруженосцев полагаться не приходилось (в особенности мне), Вальдес развлекал нас северными сказками о тюленях-оборотнях, селки. Мне тоже доводилось встречать в книгах эти истории, сводящиеся обычно к тому, что некто недалёкий крал или сжигал тюленью шкурку. День святого Фабиана - самое время рассказывать сказки, и жаль, что в салонах такая традиция не приживётся. И тут меня отозвал в сторону Людвиг.
- Я понимаю, Вы хотели как лучше, но зачем надо было давить шкафом управляющего?!..
Хм, кажется, уже поздно делать вид, что мне очень жаль.
- Так вышло. Но теперь он Вам больше не помешает!
- Он и раньше мне не мешал. Лучше бы Вы раздавили этого... волосатого...
- Волосатого? Манрика, что ли?
- Манрика?!..
- Я не разбираюсь во всех кавалерах баронессы! Манрик, Валме... Вы уж сами с ними как-нибудь разберитесь. Вызовите на дуэль, в конце концов.
- Но Вы же понимаете, что мне придётся расследовать это дело? Я, конечно, постараюсь представить это как несчастный случай...
- Это и есть несчастный случай, - поправил я. - Нет никаких признаков насильственной смерти.
- Или я могу сказать, что это была попытка ограбления.
- Нет, не стоит усложнять. Чем проще, тем лучше. Это очевидно несчастный случай.
- Да, Вы правы. Что ж, спустимся в зал?..
- И хотя бы здесь не думайте о службе, - посоветовал я напоследок. - Дерзайте, ловите Ваш шанс!
Одна из служанок окликнула меня и предложила сделать ставку, кого из бывших унаров выберет в конце вечера баронесса. Я поставил на Валентина, и она, делая пометку на розовом листке, сказала, что он лидирует по количеству ставок.
Не успел я спуститься из опустевшей гостиной в зал, как со стороны балкона повеяло холодом, словно кто-то распахнул окно, и передо мной предстал молодой человек, как две капли воды похожий на Джастина. Служанки спрашивали его, как он попал в дом, он что-то весело отвечал им, - приглашения у него не было, - и они решили, что это очередной поклонник баронессы, пробравшийся через карниз.
- Как ваше имя?
- Джастин.
- Это довольно... распространённое имя, - выдавил я, отчаянно надеясь, что шутка закончится. Кто-то, должно быть, выискал двойника специально для того, чтобы позлить Первого Маршала. Иначе просто не может быть. Мертвецы приходят только в сказках, и те - только по приглашению.
А Джастин как ни в чём не бывало прошёл мимо. И прямо у лестницы столкнулся с Валентином. Не могу сказать, что Валентин изменился в лице: он владел собой на зависть умудрённым житейским опытом мужам. Но, судя по взгляду, он узнал брата... именно брата. Медленно поднял руку, чтобы прикоснуться. Я смотрел, как пальцы одного встретились с пальцами другого, и вспоминал, что говорилось в сказках о том, как не дать мёртвому увести живого. Позади меня Валме и другие заговорили о выходцах.
- Вы вправду думаете, что это он?
- Джастин? - Валме даже удивился и подтвердил с уверенностью: - Да, это точно Джастин.
- Значит, вы верите в сказки...
Я даже не спрашивал. Не могли мы сойти с ума все сразу, а значит, гость с того света и впрямь явился поговорить с братом. Впрочем, я даже не мог поручиться за то, что они говорили, - может быть, они понимали друг друга без слов. Затем Джастин увёл куда-то Алву, а Валентин опустился рядом на край дивана. Я взглянул на него:
- Надеюсь, мне не придётся напоминать Вам об осторожности.
- Мне? Не придётся.
Гости вновь потянулись в зал, и я последовал вниз за Валентином, не выпуская его из вида. Он держался в стороне от шумных компаний и, казалось, скучал от пустопорожней болтовни так же, как и я, пока в кругу новоиспечённых оруженосцев мальчишки петушились и задирались.
- Почему же Вы не с друзьями?
- Я предпочту послушать разговоры взрослых.
Только с новым управляющим он долго о чём-то говорил - какие дела могли у него быть с простолюдином?.. А затем оркестр заиграл вальс, и молодёжь не торопилась показать, чему их научили в Лаик.
- Здесь прискорбно мало женщин, - заметил я. - Впрочем, танцевали же мы в Лаик друг с другом.
- Но здесь не Лаик, а светский приём, - резонно ответил кто-то подле меня.
И один Валентин не растерялся и пригласил леди Айвин на танец. И я гордился им, неотрывно глядя, как они танцуют, и даже немного завидовал, - я никогда не умел танцевать настолько хорошо. Музыка окончилась, Валентин проводил даму, и я не удержался от аплодисментов:
- Браво! Это было красиво.
Когда мы вернулись в гостиную, Марианна предложила сыграть в фанты. Валентин отказался и был занят разговором с Джастином, а я опустил в протянутую шляпу свою булавку. Фанты доставала Айрис, сестра юного герцога Окделла, по неизвестной причине пришедшая вместе с ним, а Марианна назначала им задания. Мне выпал фант спеть весёлую песенку, но ничего весёлого упорно не вспоминалось. Выручил Килеан, и мы с ним хором исполнили песню про моего тёзку, древнего короля Анри Четвёртого; текст я помнил плохо, но главное - громко и от души. Самому Килеану фант достался попроще - сказать комплимент даме, что он и исполнил перед хозяйкой дома. И никаких фантов в стиле Лаик а-ля "поцеловать соседа слева".
Игра продолжалась, пока шум в зале не привлёк всеобщее внимание. Я спустился, протолкался сквозь толпу на лестнице. Роланд, новый управляющий Капуль-Гизайлей, сорвав парик и распустив длинные волосы, оказался... женщиной. Вокруг неё суетилось сразу несколько человек, пытаясь выпроводить вон, но сил у неё было явно больше, чем у иных кавалеров. Она то восклицала, что ей нечего делать в этом доме, то заявляла, что передумала, и, наконец, вышла вместе с Валентином. Я не без тревоги смотрел на закрывшуюся за ними дверь - мой оруженосец решил вляпаться во все странные истории этого вечера? Некоторое время спустя они вернулись, женщина больше не скандалила и чинно проследовала с ним в гостиную, словно была приглашена с самого начала, и никакого маскарада и не было.
- Вы знаете эту женщину? - спросил я Валентина, когда его спутница удалилась переодеться.
- Это моя сестра.
Похоже, теперь я знаю, кому достался весь темперамент в этом семействе.
- О. Я могу чем-то помочь?
- Нет. Что сделано, то сделано, и ничего уже не исправишь.
Мне совершенно не хотелось оставлять Валентина наедине ни с мёртвым братом, ни с безумной сестрой, но он всё-таки куда-то ускользнул, а когда вернулся - его запястье было перевязано бинтом с пятном свежей крови. Час от часу не легче.
- Когда Вы успели?..
- Так было нужно, чтобы отпустить Джастина.
Я уже догадывался, что это была не дуэль. Лучше бы это была дуэль.
- Теперь он сможет покинуть этот мир. Его больше ничто не держит.
- До этого дня я не верил в сказки...
- Я также.
Надо же, он говорящий. Поддерживает беседу. А я... я смогу удовлетвориться этой тенью доверия.
- Надеюсь, Вы знаете, что делаете. Не хочу потерять и Вас тоже.
- Я сказал то, что должен был сказать, и сделал то, что должен был сделать.
Мне хотелось познакомиться с нашей незваной гостьей - в конце концов, она была сестрой моего оруженосца, а значит, не чужим мне человеком. Хотя бы узнать её имя и цель визита. Но она вела себя совсем не так, как нормальные женщины, которые держатся рядом с сопровождающим их кавалером и которых можно попросить представить. Когда я нашёл её внизу, у столика с напитками, она увлечённо рассказывала группе слушателей об истинном короле, находящемся в изгнании. Их замечания о том, что её высказывания довольно рискованны, совершенно её не волновали.
- Вы же дворяне! Ваша кровь должна подсказывать вам! Как вам не противно служить ничтожеству?
- А откуда Вы знаете, что другой король действительно будет достойней?
- Я знала его мать.
- Это ещё ничего не значит. Дети не всегда похожи на своих родителей.
Я слушал этот спор, не встревая. Немудрено, что собеседники вокруг последовательницы Ракана постепенно рассасывались.
- Ваша уверенность в себе делает Вам честь, - произнёс я, дождавшись паузы. А какой ещё комплимент сделаешь женщине, ударившейся в политику?.. - Но, кажется, мы не представлены.
Атипичная представительница рода Приддов посмотрела сквозь меня: если ей не с кем было дискутировать, окружающие явно для неё не существовали.
Объявили о дуэли, но я не испытывал желания на это смотреть - пусть Людвиг разбирается. Наверху Вальдес играл в шахматы - потерянного белого слона пришлось заменить конфетой - и уверенно теснил своего противника, пока тот не вынужден был сдаться. Я признал, что уже недостаточно трезв, чтобы сыграть с Вальдесом обещанную ему партию, а Валентин, к сожалению, в шахматы не играл. Людвиг сокрушался, что Алва всё никак не сыграет с ним в карты, о чём они заранее сговорились, - но едва ли Первому маршалу оставалось время скучать после того, как он выбрал Окделла оруженосцем. Меня же карты никогда не привлекали.
Леди Айвин предложила сыграть в "правду или вызов". Все, оказавшиеся поблизости, расположились вокруг неё и Вальдеса, который вскоре задремал на лаврах и шахматах. Я сел между леди и Валентином, беззастенчиво пользуясь теснотой дивана. Леди Айвин напомнила правила: каждый по очереди говорил, что он никогда не делал, а тот, кто, напротив, когда-либо делал сказанное, загибал палец на руке. Когда кто-то поднимал сжатый кулак, то последний, кто говорил, получал право задать ему вопрос или дать задание. На вопросы надлежало отвечать честно, задания - выполнять. Валентин был, кажется, первым, кто загнул пять пальцев, и Лионель Савиньяк спросил у него:
- Что Вы думаете о своём монсеньоре? И если бы у Вас была такая возможность, к кому бы Вы пошли в оруженосцы? Поскольку это два вопроса, можете ответить на один.
- Я вполне доволен тем, как монсеньор обращается со мной.
Затем возможность задать мне вопрос выпала самому Валентину, но леди Айвин опередила его, и он вынужден был уступить даме.
- Почему Вы выбрали оруженосцем Валентина?
Каких кошек другие люди всегда задают те вопросы, которые ты прежде всего должен был задать сам себе?
- Я не скажу ничего оригинального... Потому что захотелось. Потому что я прислушался к своей интуиции.
Кажется, это наиболее близко по смыслу к "Потому что понравился", чего я так и не произнёс.
Людвигу же был задан вопрос, кому он без сомнения доверил бы свою жизнь.
- Генри Рокслею.
- Это лестно, - искренне откликнулся я.
Валентину повезло - во второй раз я снова поднял кулак на его утверждении.
- Для разнообразия - пусть будет вызов.
Валентин достаточно разумен, чтобы не заставлять меня петь песенки или изображать оленя.
- Хорошо. Напоите кого-нибудь из присутствующих вином из чаши, из своих рук.
- Где же я Вам возьму чашу... бокал подойдёт?
- Вполне.
Я не был уверен, что ближайший бокал на столе был моим, но в нём определённо было вино.
- Поскольку мне всё ещё лень вставать со своего места, то придётся Вам пить.
Я обнял бокал ладонью, поднёс к губам Валентина и осторожно нагнул. Он сделал один глоток. Я поднял бокал и глотнул вина прежде, чем запах его губ выветрился с поверхности стекла. Вкуса "Крови" я почти не почувствовал. Должен признать: это тоже было красиво.
Чем богаче жизненный опыт, тем сложнее играть в эту игру. Вдвойне сложнее играть в эту игру с женщиной. Хитрая леди Айвин нарочно выбирала то, что делали все мужчины: она никогда не ездила верхом, никогда не дралась на дуэли... Тех, кто ей проигрывал, она уводила с собой в соседнюю комнату. Эмиль Савиньяк после первого... общения с ней шатался так, словно она заставила его выпить залпом бутылку касеры, но вид имел незамутнённо сияющий. После второго мы все ожидали, что он приползёт, однако он всё ещё держался на ногах. Граф Лионель был признан мной королём формулировок, и ему вновь достался Валентин. Валентин выбрал вызов, но Савиньяка это не остановило:
- Я всё же попрошу Вас рассказать, выбрали бы Вы другого монсеньора.
- Я исполняю свой долг и вполне доволен тем, что граф Рокслей выбрал меня.
- Хорошо, я переформулирую вопрос. Если бы Вам пришлось выбирать, к кому пойти в оруженосцы, у кого Вы предпочли бы служить?
- Я не задумывался об этом.
- Ну так задумайтесь об этом сейчас! Я восхищён Вашей дипломатичностью, но, уверен, Ваш сеньор не рассердится, если Вы скажете правду.
- Конечно же, нет, - приободрил его я.
- Я буду банален: я хотел бы служить у Рокэ Алвы.
Вспомни Алву - вот и пёрышко: как всегда, на самом интересном месте к нам подошла служанка и поинтересовалась, не найдётся ли среди нас медика, поскольку Первый маршал ранен на дуэли. Компания сразу распалась.
- Надеюсь, Вас не обидел мой ответ? - спросил Валентин, вставая.
- Ничуть не обидел - но вызвал любопытство. Впрочем, Вы можете не объяснять.
Все устремились вниз так, будто каждый был медиком. Алву обступили, обхватили и перенесли наверх, на самое просторное ложе, на множестве рук. Даже Вальдес проснулся и принимал деятельное участие. Но на этом, как оказалось, злоключения Первого маршала не закончились. На него нападали какие-то существа... не протрезвев до конца, я видел в них нечто напоминающее людей, но в полной мере людьми не являющееся. Как всклокоченные кошки, они рычали и пускали в ход когти. Валентин хотел оттащить тварь от Рокэ, я хотел вытащить из гущи свары Валентина, но кто-то оттеснил меня. Над общим гомоном возвышались его сестра и её зычный голос. Она раздавала синие свечи, велела читать заговор и сама подавала пример. Я заговора не знал - когда я читал томик "Гальтарских сказок", мне врезались в память только строки о призыве истинного короля. Там тоже говорилось про Четверых, как и сейчас. Ветер и Молнии, Волны и Скалы. Я видел капли синего воска на пальцах Валентина. Заговор был завершён, твари исчезли. Я подошёл к Валентину:
- Целы?
- Кто?
- Вы - целы?
- Да.
Новость о том, что двое оруженосцев, убитых Рокэ на дуэли, воскресли, облетела особняк очень быстро. Я своими глазами видел одного из них - юного наследника графов Манриков, беседующего с Савиньяками. Вид у убитого был несколько удивлённый, но не менее живой, чем у его собеседников. Всё больше выходцев... тут впору поверить, что Вальдес привёз не просто чужестранку, а кэцхэн. Говорят же, что адмирал в фаворе у морской нечисти. А после обычных женщин молодёжь так не штормит.
Рокэ, которого перевязали и не давали ему вставать с подушек, вслух страдал об отсутствии у него друзей и близких, чем вызвал возмущение всех, кто себя таковыми считали и обсели его как коты. Вальдес, пользуясь его беспомощностью, упрекал его в том, что смерть - не лучший способ воспитания оруженосцев, и многие исправляются с возрастом. Тот настаивал, что ничего хорошего из этих юношей всё равно не выросло бы (приписывая себе тем самым дар предвидения). А у сестры Валентина некстати приключился очередной идеологический приступ:
- Неужели вы не видите! По улицам ходят выходцы, потому что этот город проклят!
- Почему же по улицам, - пытались образумить её. - Пока их явления локальны. К тому же недолго до Излома. Перед Изломом такое всегда случается.
- А город проклят, потому что на троне ничтожество! И все мы знаем, кто заправляет всем на самом деле!
Я также не испытывал больших симпатий к королю и Алве, но прямой связи между ними и выходцами усмотреть не мог. Должно быть, в неурожае гречки в Надоре тоже был виноват неправильный король.
- Высшие силы прокляли этот город! - не сдавалась женщина. - Но вы не хотите этого видеть, вы хотите сидеть в болоте! Вы мне противны. Как же вы все мне противны. Я бы плюнула вам в лицо.
- Плюньте, - великодушно предложил за всех Эмиль.
- Так подойдите же сюда.
- Я не могу оставить своего друга, - гордо отказался Эмиль, склоняясь над телом Алвы.
Валентин и кто-то ещё пытались увести женщину, но безуспешно.
- Это Ваше мнение, - дипломатично отвечал ей кто-то из окружения Алвы. - У нас мнение другое.
- Это не моё мнение! Это истина! Есть только один истинный король!
- Почему Вы думаете, что в Талигойе было лучше? Триста лет назад, если верить книжкам, было ещё больше выходцев.
- ...А эта женщина вообще ведьма! - парировала незыблемая сестра Валентина. - Ведьмы противны Создателю! Покайтесь!
Леди Айвин предложила выпить за ведьм. Я с тоской задумывался о том, что так и не представленная мне экс-Роланд не отстанет, пока мы не попытаемся провести ритуал вызова истинного короля. Но боялся, что если предложу это сделать, меня убьют свои же.
- Не нужно спорить с фанатиками, - увещевал я вышедших на новый виток спорщиков. - Это бессмысленно...
Но сестрёнку было уже не остановить:
- Давайте, арестуйте меня! Вы ничего мне не сделаете, потому что вы боитесь! Вы предатели, вы все здесь предатели!
Я слушал её более чем вполуха, но когда она призналась в убийстве одного из Савиньяков, вечер перестал быть томным. Арно вскочил, в его ладони мелькнул нож. Я испугался не за женщину, а за Валентина, всё ещё маячившего за её плечом, - с него станется влезть между ними.
- Не нужно проливать здесь кровь! - мой авторитет едва ли что-то значил для Арно в этот момент, но даже если он меня и не слышал, руки он всё же не поднял. - Для этого есть суд.
Кто-то сказал Килеану, что теперь он может её арестовать. Людвиг вежливо пригласил её проследовать за ним. Это не подействовало, и становилось всё более очевидным, что несчастная сумасшедшая вредит самой себе. Прозвучала просьба её оглушить - но, к счастью, никому не пришлось бить женщину: кэцхэн прикоснулась к ней, и та заснула, рухнув на диван. Все вздохнули с облегчением. Я помог Валентину и Килеану перенести её в комнату, где её должны были запереть.
В непривычной тишине мы с Валентином спустились в зал. Там у камина обсуждали ставки - Валентин, как и все бывшие унары, оставался в неведении о сути пари.
- Я поставил на Вас, - сообщил я. - И, должно быть, не зря: Вы имеете успех у женщин.
Я чуть было не ляпнул "И их можно понять", но Валентин ответил быстрее:
- Пока что я притягиваю только неприятности. Мёртвый брат, безумная сестра...
- И Вы более чем достойно справляетесь со всем тем, что сваливается на Вас.
- Я просто делаю то, что должен, и что в моих силах.
- Поверьте, многие не сделали бы и этого.
Некоторое время спустя Рокэ был уже на ногах, но начал разговаривать с воздухом перед собой. Но следом его собеседники материализовались - перед нами предстали длинноволосый мужчина с мечом и его спутница в белом платье. Пока мужчина отчитывал Рокэ за смерть двоих подростков, женщина ходила вокруг собравшихся гостей, словно кого-то искала. Я старался закрыть собой Валентина - так, чтобы в любой момент оказаться между ним и этой женщиной: после ухода Джастина мне совсем не улыбался интерес потусторонних созданий к моему оруженосцу.
Алва сам был похож сейчас на пойманного за ухо подростка - упрямо не раскаивался: говорил, что убил, потому что мог, что живёт для того, чтобы развлекаться. Леворукий и его дама обсуждали, как его наказать. Убивать его Леворукий отказывался - не для того, дескать, спасал. Жаль, я тогда не додумался попросить его забрать Алву к себе в Закат. Глядя на нас как на соучастников, незваные судьи вопрошали, не будем ли мы, докатившись до убийства детей (воскресшие дети сидели тут же, насупившись), убивать младенцев. Лионель с неуместным энтузиазмом порывался уточнить, что от нас требуется - если, дескать, кого убить надо, так это завсегда. Я молчал: раз пришельцы настолько всеведущи, то им и так известно, что детей я не убиваю и каяться мне не в чем. В голове вертелась какая-то агитация родом из Торки - "Преступник тот, кто режет молодняк".
- Когда я наконец проснусь?.. - спросил я у Валентина.
И если это сон, то почему мне не снится что-нибудь более приятное? Почему я, скажем, не танцую с Валентином, а выслушиваю нотации от Хозяина кошек, предназначенные не мне?
- Сколько Изломов Вы видели? - спрашивал Леворукий.
- Ни одного. Я живу не настолько долго, - отвечал Рокэ.
- А я видел множество Изломов...
Леворукий дал Рокэ и всем нам три года до Излома на то, чтобы исправиться, обозвал нас всех легендой, добавил что-то про Четверых и исчез так же, как появился. Все сразу же вспомнили про сестру Валентина - конечно, это было нашей наибольшей проблемой. Под шумок она исчезла. Все сразу же нашли виноватого - Килеана, который должен был за ней следить. Лучший способ замести вину Алвы под ковёр. Валентина тоже попытались спросить с подозрением:
- Вы знаете, где Ваша сестра?
- Не перекладывайте с её головы на его здоровую, - потребовал я. - Если она ушла во плоти, то далеко она не уйдёт.
А если она растворилась в воздухе, то её не найдёт никто. Забавно, что за один вечер я научился учитывать возможность невозможного.
- Вы так в этом уверены?..
- Дайте мне двадцать четыре часа, - встрял Килеан, - и если я её не найду, то сложу свои полномочия.
Людвиг, ты дурак и сам это знаешь. Если ты устал от службы, то можно покинуть её незаметно, а не давая громких обещаний перед Вороном, который ославит твою неудачу на весь Талиг.
- У Вас есть эти сутки, - милостиво согласился Первый маршал.
Килеан подошёл к Валентину:
- Вы можете как-то связаться с Вашей сестрой?
К чему давать обещания, которые к тому же не можешь выполнить самостоятельно?..
- К сожалению, не могу, но я дам Вам знать, если она появится в моём доме. Я также разошлю письма в свои владения и предупрежу, чтобы её задержали. Как граф я готов оказывать Вам содействие.
Вот человек, который достоин носить титул графа поболе многих. Я мог добавить, что в моём доме преступница также не найдёт убежища, но это было уже излишне, - я только кивнул.
Баронесса - что делало честь её выдержке - вышла к гостям и объявила, что вечер окончен. Гостям хотелось узнать, чьи ставки победили, и Марианна сказала, что её выбор пал на Берто Салину.
- В этом пари проиграть не жалко, - сказал я Валентину, и мы, попрощавшись с хозяйкой, ушли.
Три года до Излома? Мне всё равно. Через три года мой дом вновь опустеет. Но - у меня будут эти три года.

Благодарности и послеигровой пожизнякСпасибо Рисе за то, что всех нас здесь! Камши, как оказалось, не хватало в организме многим, а ты взяла и додала. Делай так ещё!
Амарту ещё раз спасибо за Валентина - одновременно взрослого и искреннего, серьёзного и немного лукавого. Рокслею повезло на самого разумного оруженосца, которым он всегда будет гордиться и за которого никогда не придётся краснеть.
Спасибо Гарту за Килеана - отличные получились собутыльники)
Спасибо Векше за классного морского котика Вальдеса, Аннатиэль - за Айвин, Нике и Коняше - за Савиньяков, и всем-всем участникам игр в "правду или вызов" и фанты!
Спасибо Ренджи за безумную женщину, это просто огонь! Спасибо Хель за юного, невесомого, стремительного Джастина и живописного Леворукого с весьма выразительным взглядом! Спасибо Алёне, героическому игротеху!
Спасибо Дёгред за Первого маршала, Лезард - за великолепную Марианну, Северину - за чертовски каноничного Эстебана, и всей компании экс-унаров скопом, и остальным участникам безобразия, которых меня не хватит упомянуть! Вы были красивыми, яркими, замечательными.

Играли до семи утра, после чего меня хватило только на то, чтобы переодеться из графа в человека, пообнимать людей, упасть на хвост Амарта и дойти до метро. Дома упал и уснул.

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, окститесь, юноша

Про ожидания vs реальностьОбычно перевес "ожидания vs реальность" выходит у меня в минус, потому я стараюсь с завышенными ожиданиями к играм не подходить. И, кажется, впервые у меня вышло наоборот: реальность превзошла все опасения. То есть я очень надеялся, что игра получится удачной, по трём причинам: во-первых, её долго ждали, во-вторых, она встала недёшево, и в-главных, это игра Гэлли и Юхи, а в них я верил всегда.
Но - я поздновато получил вводную, а когда получил - понял, что завязываться надо было раньше и самому, ибо активных играбельных завязок в ней не было вообще. Она была большая, красивая, и вся - про прошлую жизнь в Китае. Я нервно похихикал, потому что единственный кусок Китая, который я курю (кроме театра), - это его взаимоотношения с Ордой, и я как раз освежал его в памяти для подготовки к Унгерну. Но меня не очень-то тянуло играть в китайские щщи на игре про Русь. А ещё больше опасений вызывала личка в анамнезе. Я боялся, что если пошлю (по игре, конечно, а не по жизни) игротеха с этой линией, то подведу мастеров и обломаю игру себе. И если с первым мастера меня успокоили, то по поводу второго я продолжал страдать.
А на игре Веденея встретилась с Сэргэлэном, они поговорили, и... и всё. Мой любимый сорт гета, без принуждения и без розовых соплей с сахаром. Пепел старого ОТП постучался в моё сердце, и фраза "Моё солнце и звёзды" мысленно крутилась на повторе (вслух я эту форточку не распахивал, но персонажу не прикажешь, а более подходящих слов для выражения того, что она чувствовала, у Веденеи не нашлось). То, как мы совпали, - я, со скрипом играющий личку с малознакомыми игроками, и Шульдих, по его словам не умеющий играть личку вообще, - it's alaya sila. Главное чудо игры для меня. За это Шульдиху спасибо - впереди всех спасиб и мастерам за него, конечно.)
Не знаю, как так выходит, что я в любом сеттинге нахожу себе Степь. А с тех пор, как после Писем Революции и посмертной Степи у меня завелась аватарка "Всех в Степь!", она регулярно находит меня сама. Для кого-то многое значит море, для кого-то - горы, а для меня вот так. Степь - это золотое солнце и буйный ветер, шум ковыльных волн и бескрайнее небо, табуны коней и недобрые сказки.
Ещё напишу подробнее об игре, благодарности также воспоследуют, но пока говорить от игрока получается плохо, посему предоставляю слово Веденее; отчёт будет большим, пишу в три захода, очень хочу поделиться этой историей со всеми.
Веденея Сова, Лю Лан Фэн, отчёт отперсонажный. Предыстория и первый вечер
Родилась я на Брянщине, в деревеньке Глинища, у Харитона плотника была единственной дочерью. От него и переняла, что всякая вещь, человеческими руками сделанная, в которую частица души вложена, - всё равно что живая и относиться к ней надо бережно. А дороже всякой вещи - жизнь, чья бы она ни была: человека или же зверя.
Любила я игрушки, которые отец из из дерева выстругивал - лошадок, собак, - больше, чем кукол тряпичных. А однажды, когда была я совсем маленькой, проезжал через деревню чужеземец и за то, что починил ему отец колесо, надел мне на шею амулет на красном шнурке, с красным узелком, монетами и серебряным змеем. И так мне понравилась эта вещица, что не расставалась я с ней больше, носила не снимая. А отец понимал и не бранил за это.
Шесть лет мне было, когда Василий-князь с ордынцами пришёл воевать Брянск. Стою тогда, а на меня стрела летит и втыкается прямо у ног в землю. Взглянула я на трепещущее оперенье и своё первое видение увидала: город большой заморский, и дворец большой, у порога дворца двое ордынцев бьются насмерть, а на балконе дворца женщина стоит в богатых одеждах. И стрела летит ей в грудь, а она не уклоняется. Очнулась я, вскрикнула, будто меня той стрелой поразило, и с тех пор тот город с глиняной чешуёй на изогнутых крышах во снах мне порой приходил.
Ещё четверо лет прошло, и пришла на порог дома нашего женщина в чёрных одеждах, на лицо ордынка. Родители испугались сперва, что она дань кровью пришла взымать - забирали в Орду и детей, - но когда сказала женщина, что она из школы колдовской, то приняли её радушно. Потому как хоть и не было в роду колдунов, но плотник всегда больше обычного человека видит, с духами домовыми договариваться умеет, и мой дар был отцу в радость.
Ту женщину Огнемирой Незвановной звали, и увезла она меня в школу в муромских лесах, зовущуюся Колдовстворцем. Всякий новый ученик испытание проходил в совиной избе: надобно было настоя выпить и в Навь шагнуть, чтобы Первого встретить и в Род принятым быть. И было мне в Нави видение - белый цветок, тянулась я к нему, но змей золотой обвивал меня и не пускал. Вырвалась я, по ступеням к цветку поднималась, и иные ступени осыпались камнями, другие от крови скользкими были. В пропасть я сорвалась, но подхватила меня Сова, имя тайное нарекла: Дальна, душа чужедальняя... Очнулась я и не могла понять, отчего Сова признала меня за чужеземицу. Но отныне могла я выйти в Навь, заговор о белом цветке читая и представляя его, как кувшинку большую. А Огнемира Незвановна, Старица Сов, сказала, что чаротвора мне делать себе не нужно: он уж есть у меня - тот амулет на шнурке из детства.
Шли лета в Колдовстворце. Со Златой Совой, что тоже с Брянщины была, подружились мы, но одна я ездила семью свою навещать, поелику Злату её отец чуть со свету не свёл. Два лета сему назад я у родителей гостила зимой. Поехали мы с отцом в лес за дровами и увидели на снегу кровавый след. Зверь ли подранок, человек ли - надо помочь. Так и нашли его - в ордынских одеждах, едва живого, не замёрзшего чудом. И как перетащил его отец на сани, а я его голову на колени к себе положила, - так и вспомнила, что зовут его Сэргэлэн и что нет для меня ничего дороже его жизни.
Память о жизни прежней разом ко мне возвратилась, будто яркий сон. Звали меня в той жизни Лю Лан Фэн, и отец отдал меня в жёны Хубилай-Хану за должность при губернаторе. Вспомнила боль и страх - жестоким и пресыщенным был Хубилай-Хан, и нравилось ему мучить и брать силой. Одно было утешение: много было у Хубилая жён, наложниц и рабов, и посылал он за мной не очень часто. Вспомнила, как вступилась за танцовщицу, опрокинувшую поднос, которую Хубилай хотел казнить. В наказание отдал меня Хан молодому начальнику стражи, Сэргэлэну. А он силой меня брать не стал, был заботлив и осторожен. Говорить с ним было интересно, с ним рядом было легко и тепло. Мы полюбили друг друга, и встречи наши были тайными, редкими и короткими.
Во дворце ничего нельзя скрывать долго. Узнав об измене, Хубилай-Хан велел прислать неверной жене шёлковый шнурок в знак того, что я буду задушена, а Сэргэлэну присудил драться до смерти в неравном бою, с самым сильным из пленников. Но не довелось Хубилаю увидеть мои мучения, как и мне не довелось узнать, выжил ли в бою Сэргэлэн. Когда вывели меня на балкон связанной смотреть на поединок, - и вниз не бросишься, держат крепко, - один из стражников выпустил стрелу мне в сердце.
Теперь, встретив его вновь, я узнала, что Сэргэлэну победить удалось. Но думала тогда лишь об одном: только бы и сейчас выжил! Если и удивлялись отец и мать, что я глаз не смыкала над ним, то виду не подали, - да и прежде я выхаживала раненых зверей и птиц, и дома, и в Колдовстворце. А когда пришёл в себя Сэргэлэн и глаза открыл - тоже меня узнал, хоть и выглядела я иначе. Но ни слова я не знала ни по-китайски, ни по-монгольски, чтобы ему сказать, и он по-русски почти не знал, да и был слаб. А как поправился и окреп - не мог оставаться у нас дольше, уехал, а на прощание сказал, что вернётся за мной. Я же ему о Колдовстворце не сказала. А после - прибыл писец и объявил о том, что за спасение Сэргэлэн-багатура освобождён наш дом от уплаты дани.
Две жизни разрывали меня на части - я заболела даже и в Колдовстворец позже положенного вернулась. Понять не могла, кто я: Веденея, русская, крещёная, Роду Сов принадлежащая, - или Лю Лан Фэн? Если и жизнь её - моя, и чувства её - мои? И где моя земля, где моя судьба, ежели нужно выбрать из двух одну? И Русь, и Колдовстворец, и друзей своих, и родных - оставить и предать не могла, но и Сэргэлэна, что жизнь был готов за меня отдать, не могла предать и забыть, и против него как против врага пойти было бы для меня горше смерти. Так и не говорила о том ни с кем, даже с Огнемирой Незвановной, и думала - каким волшебством моя душа с иной стороны вернулась? Что если цена за то заплачена чужой кровью?..

Наступил день праздничный - пора выбирать младшую дочь Царицы Змей Ирицы. Каждый Род приготовил угощение и на стол Старцев его преподнёс. Огнемира Незвановна речь прочитала и, когда другие Рода стали к озеру собираться, отвела нас-Сов в сторону и спросила, есть ли та, кто не готова от прежней судьбы отказаться и новую принять, и кто от участия в избрании уклонится. Варвара, Славница наша, сперва сказала, что не готова, но затем, видя, что прочие девушки не против, согласилась: мол, чему быть, того не миновать.
Взялись мы за руки по двое, по трое, чтобы в темноте друг друга не потерять, и пошли к озеру, чашами воду зачерпнули. Я за руку Злату держала, она другой рукой держала за руку Хедвиг, вздрагивала от каждого шороха. А парни по бокам шли и от всякой нечисти нас охраняли, и затем встали вокруг нас кольцом. Русалки да болотницы снаружи приговаривали, что не нужно воду брать, не нужно камни в чаши бросать, с парнями спорили да пугали. Огнемира Незвановна всех девушек обошла и каждой опустила в чашу волшебный камень, и велела ладонью накрыть, а после - всем разом ладонь убрать. Смотрю, а у Златы камень на дне чаши светится, и глазам своим не верю. Только когда Огнемира Незвановна подтвердила выбор Царицы Змей - стали мы все славить Злату и желать ей здравия. Возвращались в трапезную вразнобой да с песнями. Пока Златы с нами не было, я взяла Хедвиг за руку, хоть и боялась её немного: порой не могла Хедвиг свою алую силу обуздать, попали мы однажды со Златой в такой миг под Удушенец, только Огнемира Незвановна нас и спасла.
При свете видно стало, что над иными парнями нечисть подшутила: ходят с пятаками на месте носа и хрюкочут. Начали пир, и хозяев здешних земель на него пригласили да угощали - Водяного да Болотника с Болотницей, и жену Водяного Пучину Тритоновну. Горячее вино пили и сбитень. Я звала всех за стол нашего Рода отведать пирога, и когда Светлён угостился - пошла взглянуть, чем стол Соколов богат. Оставался там последний ломоть брусничного пирога, да больно большой - но Гордей сказал, что большому куску и душа порадуется.
Забава Лиса и Ратибор Медведь условились в этот день спор свой давний разрешить о том, кто лучше готовит - яства свои гостям преподнести и посмотреть, которое им больше понравится. Долго не являлся на состязание Ратибор, чуть было не решили, что вовсе не явится. Однако дождались его, а он оправдался, что, дескать, не знал, что придётся прилюдно на суд гостей стряпню выставить, - но когда споришь с Лисой, разве иного ждать будешь? Пробовали гости пирог, Забавой испечённый, и горячий борщ с пампушками, приготовленный Ратибором, хвалили и выбрать не могли: и сладкое - хорошо, и кислое - хорошо, как их меж собой сравнить? Болотница свой голос отдать обещала за подарок, но Забава отказалась, хотела, чтобы по-честному. А Никита Волк Болотнице петушка сахарного за Забаву подарил. И всё равно были спорщики равны. Обратились тогда к Злате, дочери Ирицы, и выбрала она борщ. Так я победившее блюдо и назвала - ратиборщ.
Водили хоровод, и ручеёк, и заморский скомороший танец жигу плясали, и просто так приглашали парни девок, кто во что горазд. Но едва Никита Волк ко мне направился, как предложили выпить помин за сожжённую недавно Тверь, за простых людей погибших. У многих там были близкие - и княжеского рода, и не только. А затем пошли мы чествовать Первых и Злату провожать. Праздничным шествием тотемы всех Родов поочерёдно обошли, Славники и Славницы Злате передавали дары, а та преподносила их и просила у Первых защиты и покровительства для каждого Рода. Остановились на берегу, где нужно было обычай соблюсти и дочь Ирицы не отдать Водяному, который хотел забрать её к себе в жёны. Злата от русалок и Водяного убегала, а мы не дать ей за себя ухватиться должны были, поскольку не с нами она была больше, но и от русалок её заслонить. Немного тревожно было за Злату - казалось, вот-вот поймают её русалки и утопят. Но остался Водяной ни с чем.
Жарко было после танцев, и оттого, что я этот жар не растеряла, на ночном берегу было мне тепло. Теперь должна была Злата в Нави новое тайное имя получить, а мы в трапезной продолжили плясать и веселиться. Но вновь прервалось веселье, и похоже это было на беду. Закричал кто-то, что на нас идёт алый туман - колдовская завеса. Не смогли даже девушек в четырёх стенах удержать - все высыпали во двор, и я за ними. А как рассеялся туман, увидели мы дружину монголов с факелами, и впереди всех воинов - сам Данжур-нойон и при нём женщина, оба в одеждах богатых. Все так и замерли на месте. И Данжур говорил, что привёл с собой детей, чтобы учились среди нас, и если кто учинит им зло в нарушение законов гостеприимства, то падёт его гнев на всех, включая деревни и сёла муромские. А я не слушала его почти, всё приглядывалась - за спинами видно не было, - не он ли, не Сэргэлэн стоит в стороне, в тени, и как будто на меня смотрит? Обошла толпу, чтобы лучше видеть, незаметной вышла вперёд, - а тут как раз расступились ученики, и Старцы со Старицами гостей в трапезную пригласили.
Помешкав, вошла следом. И при свете увидала его явно - в чёрном плаще, длинном и тонком, и шкура мёртвая на плечах, с пустыми глазницами, и будто не было двух лет, как он уехал, - и встала в дверях, и смотрю, и не знаю, как быть. Белояр подошёл, спросил, отчего я стою ни жива ни мертва, и не помочь ли чем. Мне от волнения даже смешно сделалось от того, что он подумать мог, будто я монголов боюсь, - но чего мне бояться, когда Сэргэлэн здесь, кроме чужих глаз? Не нужна мне помощь, отвечаю, сама поговорю со своим знакомцем. Кто-то сказал усадить и угощать гостей - хоть никого и не было за столами, и на столах оставалась еда, монголы вели себя не как хозяева, но как гости. Я к столу Сов подошла, положила кусок пирога на тарелку и поднесла Сэргэлэну:
- Здравствуй. Не ждала тебя незваным.
- Я и сам оказаться здесь не ожидал.
Он спросил дозволения у Данжур-нойона отлучиться и предложил мне выйти на крыльцо, подал руку. Снаружи было тише и дышалось легче, и многие уже стояли там, обсуждая случившееся. Мы гуляли по крыльцу туда и обратно, и слышали, как иные ученики боятся, что Данжур всех парней изведёт, а девушек сгонит в гарем. Сэргэлэн говорил, что они пришли с миром, и удивлялся, почему встретили их нерадостно, а я отвечала, что судим мы по тому, что видели, - а многие не видели от Орды добра.
- Как вы смогли прийти сюда? Школа ведь спрятана.
- Так же, как и вы приходите.
- У Колдовстворца с хозяевами здешней земли уговор. Не пропустили бы они чужих.
- И у нас свои пути есть. А в лесу много духов, с ними мы договорились.
Не всё он говорил, ох, не всё. Спрашивал, не холодно ли мне, и как живётся мне в Колдовстворце, и не трогают ли отца сборщики дани, замечал, что женщины у нас могут с мечом ходить. Я объясняла, что то княгини, им положено, а он отвечал, что у них в Степи женщинам иметь оружие запрещается. Признавал, что Данжур-нойон на расправу скор, и ежели кто на детей поднимет руку - сперва Муром сожжёт, а затем разберётся. Виновного накажет, даже если будет тот из его людей, - но невиновным от того легче уже не будет. Того я и боялась: что наши горячие головы учинят чего и обвинят в том монголов.
- Тогда пусть пеняют на себя: один раз я уже пошёл против воли Хана, еле живым остался.
- Я это помню. Не нужно так больше.
- Но не так страшен Хан, как о нём говорят. Иные женщины в гареме - его коварней.
- И об этом тебе - не мне рассказывать...
Хорошо он по-русски говорил - почти как здешний. Все нас слышали - и никто не слушал, слишком оглушены были нежданными переменами.
- Откуда ты знал, что я здесь? Я ведь тебе не говорила.
- Сам догадался: у тебя же дар колдовской. Не надумала ещё, что после школы делать будешь?
- Нет ещё.
- А хочешь, уезжай со мной. Есть у меня собственная земля, где никто тебя не тронет, и сам я тебя не обижу...
- Знаю я, что ты не обидишь. Но не может земля быть только твоей, всё равно она под Ханом да под Змеем.
- Владения мои на границе, ты сможешь по родной земле ходить куда и когда захочешь. Не стану я тебя неволить - не удержишь птицу в клетке.
- Да, - засмеялась, - Сову в клетку никому ещё не довелось упрятать!
- А мне на вашей земле не жить: злые у вас боги, чужака не потерпят.
- Будто ваши боги больно добрые...
- Ты знаешь - не нравится мне Хан, но от Тенгри мне никуда не деться: уйду - убьёт.
Не смогла я отказать - обещала подумать. Раз он не стал меня принуждать пойти под Змея, то и я не могла его просить тотем сменить, - тем паче что жена входит в Род мужа, не наоборот. А без замужества жить - неправильно, хоть и на это он был готов.
Мы вернулись в трапезную, Сэргэлэн подле себя за стол меня усадил. Мало учеников осталось на пиру - не до праздника им было. Сэргэлэн заметил, что прибывшие дети уже смешались с местными, и что им будет чему у нас поучиться, а нам - у них.
- Вот разбудят их завтра поутру на ратную потеху - посмотрим, каково будет им бегать по лесу!
- В степи не проще: вовсе она не ровная. Угодит конь ногой в яму - сломает ногу. Потому привыкаем мы быть осторожными. Глядишь, будут по лесу бегать ещё быстрее ваших.
Рассказала я о празднике Царицы Змей и о том, как мы ей дочь выбираем.
- Значит, есть у нас похожие боги?
- Нет, Ирица другая. И называем мы её и таких, как она, не богами, а Великими духами.
- Но жертву ей вы приносите?
- Это не жертва: дочь Царицы Змей к людям возвращается. Но другим духам она теперь вроде как родня, может перед ними за людей просить.
Стемнело, и Сэргэлэн до избы меня проводил. Я говорила, как мы хозяев здешней земли на праздник пригласили - по-соседски, потому как стараемся с духами дружить и уговариваться добром. И так хорошо было с ним говорить, зная, что он меня понимает, и не хотелось прощаться. Но час был поздний, а он устал наверняка с дороги. Пожелали друг другу доброй ночи и условились увидеться на следующий день. Проводила его взглядом, закрыла дверь, - а сердце бьётся, словно догнать его хочет и вернуть. В избе - никого, и никто не спросит, почему не сразу я сумела свет-прамень зажечь.
Пришли Злата и Хедвиг, поставили самовар. И пришла Варвара, велела мальчика ордынского не трогать, потому как он ей знакомым оказался. А Злата сказала, что Ирица в плену, а кто её пленил - неведомо, и что надобно ей к Соколам в библиотеку идти, чтобы узнать, как мать освободить. А ещё - что в Нави имя тайное у ней не поменялось: не новую судьбу она получила, а прежнюю. Я захотела с ней идти, хоть и стыдно было немного перед Сэргэлэном, что обещала спать идти, а сама не пошла, - будто он уже был мне муж. В библиотеку Соколы пустили, стали мы листать свиток за свитком, да ничего про змей и Ирицу не находили. Соколы же сами одним свитком любопытствовали - случайно ли пустая страница в нём, или тайные письмена на ней скрыты? Смотрели и над огнём, и в темноте, - не проявились письмена.
Говорили у Соколов о том, с какой целью ордынцы пришли. Не могло всё так просто быть, чтобы только дети друг с другом опытом колдовским менялись. Все знали, что Тенгри-Змей чужие тотемы под свою власть берёт, семь последних тотемов осталось в Колдовстворце.
- Я под Змея пойду, только если смертью сестры угрожать будут, - говорил Эскель, брат Хедвиг Совы. - И только если выхода иного не будет.
- Вот на таких, как ты, Змей и рассчитывает, - не то Олег Сокол сказал, не то кто другой.
В библиотеке Эскель на гуслях играл, и я задержалась - потеснила Гордея на лавке, села послушать. Злата звала назад в избу чай пить, но чай с гуслями не совместишь: Хедвиг спать легла. А послушать хотелось, покуда Соколы не прогонят, - развеяться, отдохнуть. Один из Соколов взялся гадать другим по линиям на ладонях. Гордею и Горану сказал, что у них на ладонях есть такие треугольники, что ежели ладонь показать и посвататься, то никто не откажет, а у меня треугольников не нашёл. Я посидела ещё и ушла - слишком каждая песня с тем, о чём думалось, созвучна была, и заместо того, чтобы успокоить, только больше они бередили душу.
Когда я вновь в совиную избу пришла, у Варвары уже был гость - тот самый юноша, но не ордынец, а китаец. Говорили, что не своих детей на самом деле привели монголы на обучение, а пленников, а зачем - неведомо. Китаец назвался Ли Шань и, увидав мой чаротвор, спросил, откуда он у меня взялся и не было ли у меня предков в Китае. Я ответила, что у простой девицы из Брянщины таких предков быть не может, и рассказала про человека, который безделушку мне подарил, не зная, что она волшебная. А Ли Шань о той, кому этот чаротвор принадлежал, рассказал, - о жене Хубилай-Хана, обо мне. Но не могла я при всех раскрыть свою тайну. Говорил он и о том, каково сейчас в Китае, - все тотемы Тенгри-Змей под себя подмял, а Хубилай-Хан хотел весь род Ли истребить, да остановился лишь потому, что слишком много было людей с таким именем. И обмолвился один раз: "Ты помнишь". Ещё сказал, что видел меня в видении в Нави, когда его под защиту Рода определяли, и будто говорила я ему: "Найди меня". Понимала я, что неспроста он здесь, и при девушках сказала, что наутро выйду в Навь и спрошу, для чего она нас свела, - а в горнице, как он уходить собрался, попросила разговора наедине.
Как сказала я ему, что у Нави спрашивать мне не нужно, потому как я и есть Лю Лан Фэн, - так он низко мне поклонился. Я говорила, что не знаю, как душе после смерти возродиться удалось, а он отвечал, что душа так быстро вернулась, потому что смерть была ранней да мученической, - как будто было это в порядке вещей и все в Китае рождались заново. Удивлялись только и он, и я, что жизнь моя новая была такой другой, так далеко от первой. Ли Шань не звал меня в Китай, только говорил и говорил о том, как сады засыпали песком и камнями и поставили в них юрты, как забросили по незнанию плотины и Хуанхэ затопила свои берега, - а я кивала, что всё это помню. Спросил, не держу ли я на свою родину зла за то, что отдали меня Хубилаю. Но разве ж кто виноват в том, что сделал тогда мой отец? Может, и он думал, что так для меня же будет лучше.
Сказал Ли Шань, что он не невольник, что колдуны при монголах всё равно что воины - исполняют приказы, а за неподчинение бывают наказаны. Но добавил, что под Змея все по доброй воле идут, а силой заставить нельзя - разве что убить. Что сколько его ни били, - а у него на лице был шрам и шрамы на шее будто от когтей, - он поклониться Тенгри не согласился. Значит, не так силён Змей, каким кажется. Сошлись мы на том, что не должны все по одному порядку жить, как хочет Змей, - что и Китай, и Русь своими собственными путями должны идти и освободиться от ига Орды.
- Может, - сказала, - Змей однажды в своей жадности укусит себя за хвост, и пожрёт сам себя.
Не знала я, чем Китаю помочь, - далёкому, знакомому и незнакомому, снившемуся, но чужому, - но Ли Шань словно весточкой был о том, что жива для китайской земли надежда. Мы расстались, говоря, что рады видеть друг друга, и на прощание он поклонился вновь, и ушёл в темноту.
Я легла, и хотела поговорить со Златой, но та уже спала. А я всё вспоминала слова Сэргэлэна, и чувствовала, что не смогу без него больше, что взаправду его люблю. Два лета представляла порой, что ежели придёт и позовёт в Орду - отвечу, что принадлежу земле русской, и, может, что даже люб мне другой, вот хотя бы и Гордей Сокол, кто умён, учтив и хорош собой. Но стоило увидеть Сэргэлэна, и голос его услышать, - и всё ясно сделалось. Семнадцать лет он меня ждал, ещё не зная, что дождётся, - разве отпущу я его теперь? Но утро вечера мудренее, и надобно было наутро узнать, чего сулит нам приход незваных гостей.

Продолжение следует!

@темы: соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, колдовстворец

Накануне Клдвстврц делюсь частушками, написанными в чате Веденеей Совой, т.е. впс. Две даже попали в один из выпусков бересты.

Остальное великое множество экспромтов, посвящённых Гордею Соколу, домогающимся его Волкам с вилами, а также хвойным деревьям, на кои Сокола загонялиЯ услышала на вече
Слухи несуразные:
Если Сокол клюнул в печень -
Сразу пить завязывай.

От зари и до зари
Мил бранится с милым:
Сокол Волку подарил
Свадебные вилы...

Сокол лезет высоко
И с похвальным рвением
Так и был открыт закон
Вилоускорения

Соколы растут на ветках,
Как созреют - падают.
Падать надо очень метко -
Волку стать наградою.

Как наутро во светёлке
Наряжали Волки ёлку.
На верхушку - надо птицу.
...То-то Сокол матерится...

На порог придёт из леса,
Дверь вот-вот снесёт с петель...
То не чудища, не бесы,
То Гордея ищет ЕЛЬ.

Жуткий вой! Как ни храбрись,
Слышишь - поседеешь!
То не раненая рысь.
ЕЛЬ нашла Гордея.

В *опе вилы, морда в перьях -
Это Волк идёт, наверно.
Встал под деревом зевать -
Сверху падает Сова.

(Про квиддич) Есть забава за границей:
За мячом лететь как птица.
А у нас - судью на мыло -
За тобой летают вилы.

Есть забава на чужбине -
Мяч докинуть до корзины.
А у нас, когда ты злой,
Кинешь Сокола в дупло.

Слева пряник, справа кнут -
Всё такое вкусное.
Люлей Гордею не дают -
Он и ходит грустный.

Сокол с Волком в бане летом
Проверяли амулеты.
У кого-то - вот секрет -
Не сработал амулет.

Тизер Совы от Птахи (рубаха и пояс). В полных прикидах - ждите фото с игры! У моей Птицы золотые лапки

@темы: поржать и убежать, соседи по разуму, стихи не ведают стыда, колдовстворец

В среду утром я ходил закупаться кормом на время нашего отсутствия и зашёл к матушке - найти в шкафах самую затрапезную чёрную юбку. В четверг я собрался, перечитал Книгу Эстер и ещё около часа сидел в состоянии "не терпится на игру". Если бы персонажей не вызывали по очереди, Ада бы вышла первой - я всегда так делал на экзаменах, чтобы не расплескать то, что хочется сказать.
В результате я приехал на Преображенскую за полчаса и болтался у проходной НИИДАР, глядя на питьевые сникерсы и прочие извращения в лавке сладостей. За 15 минут до начала брони лофта я начал паниковать, что пришёл не туда, и писать всем, но прежде, чем Хэлка ответила мне, что опаздывает, нас стало трое. Леся осталась ловить людей снаружи, а мы с Верой пошли за кофе. Взяли в Правде раф на миндальном молоке с вишнёвым сиропом. Я раньше не пил кофе с сиропами, кажется, никогда, вышло непривычно сладко, но вкусно. Когда мы вышли, собралось уже девять игроков.
Хэлка подхватила нас и повела в глубь антуражных советских корпусов, где кто-то уже заблудился. Медленный лифт, бесконечный коридор, и неожиданно - очень приятный лофт с панорамным окном и уютным мягким полом. Мы сами пришили синие лоскуты с фамилиями, прослушали правила по языкам и в девятом часу стартовали. Я в третий раз играл у Хэлки, и с каждым разом импровизировать историю, рассказываемую персонажем, всё проще. Единственное, чего я боялся, - это не уложиться в пять минут. Не знаю, говорит ли это обо мне как о плохом ролевом игроке, но услышать после игры вопрос от человека с очевидным актёрским образованием, какое отношение я имею к театру, было приятно.

Я выбрал фамилию в сетке методом тыка. Ада/Авраам Гуревич. Сказал, что ещё не решил, мальчиком идти или девочкой. А потом нашёлся Авраам, и я стал Адой. И вводная неожиданно зацепила маленькую параллель с историей моего прадеда, которую я вряд ли когда-нибудь (снова) запишу. Ада не была ни революционеркой, ни мстительницей - и так и не стала таковой.
Предыстория персонажаАде 15. Она родилась в Вильнюсе, еврейском культурном центре Европы, в большой зажиточной семье. Ей было десять, когда в город вошли советские войска и её отец вступил в партию. Когда дядю Ицхака арестовали и сослали куда-то в глубь СССР, отец не смог или не стал ничего с этим делать. Три года спустя его перевели в Минск. Дядя Вениамин и бабушка отказались уезжать вместе с его семьёй. В Минске Ада пошла в новую школу, а в июле снова пришли войска. Немецкие.
Переселились в гетто. Партийных расстреливали, поэтому отец снова решил стать полезным и вступил в юденрат, орган правления гетто. Когда гетто должно было собрать контрибуцию, некоторая часть денег наверняка осела в его кармане - иначе как он смог бы добыть для дочери документы на имя Лейлы Гиоргадзе, грузинской девочки из детского дома?.. Требуемую сумму контрибуции собрать не удалось, и отца расстреляли - но об этом Ада узнала, когда её уже не было в гетто.
Отец поступал плохо. Но он всё делал ради неё. И Ада никому не позволит назвать его плохим человеком.
В детском доме можно было прокормиться с огорода. Что станет с матерью в гетто, Ада не знала. Людей оттуда куда-то увозили. От бессилия и страха снились кошмары. Тогда ей хотелось что-то сделать, отомстить за отца и мать. Она слышала о девушке, устроившейся официанткой и отравившей кучу немецких офицеров. Вот бы так же! Но у неё не было ни оружия, ни связей - ничего.
А потом детский дом получил распоряжение выделить девочек, хорошо говорящих по-немецки, для работы в Германии. Ада умела быстро учить языки и в немецком была лучшей. В Германии, куда её привезли в товарном вагоне вместе с другими, было мирно и больше не голодно. Она попала на фабрику и шила солдатскую форму - на новый призыв, совсем маленьких размеров. Этим немецким мальчишкам мстить не хотелось. Многие из них уже потеряли своих отцов и многие погибнут сами.
Однажды над городом появились самолёты союзников. Одна бомба чудом не угодила в фабрику - упала во дворе и не взорвалась. И опять пришли войска. Девушки с фабрики оказались в американском лагере для перемещённых лиц. Ада стала понемногу учить английский язык. Оставаться Лейлой Гиоргадзе больше не хотелось. Но когда она призналась работнице Красного Креста, кто она такая, та сказала: твой отец работал на немцев, ты сама работала на немцев - в Советском Союзе такого не прощают. Ада и не хотела в СССР. Там такие же лагеря и так же не любят евреев. Её собеседница добавила, что быть Адой Гуревич можно только в Палестине.
Это казалось хорошим планом - поселиться на Святой земле, пасти овец и собирать оливки, как мечтал дядя Ицхак. Вдали от войн и лагерей. Ада сказала американскому офицеру, что она гражданка Турции, утратившая документы, и хочет вернуться домой. В Турции она села на судно "Моисей", благополучно добравшееся до Израиля. Беженцев тайно высадили в портовом складе Яффо. В тот же вечер склад накрыла английская полиция. Арабы, с которыми у англичан был договор, не хотели, чтобы в Палестине становилось больше евреев.
Снова корабельный трюм. И лагерь для перемещённых лиц на Кипре. Взрослых и детей разделили. В детском лагере не так уж плохо - помимо армейских пайков иногда выдают одежду, присылаемую американскими евреями. Есть учителя и врачи. Но самые маленькие дети никогда не видели ничего, кроме палаток и колючей проволоки. Они не знают, как выглядят дом, парк, лошадь, черёмуха... От мысли о том, что в новом гетто придётся состариться, делалось тоскливо.
Ада не была еврейской девочкой - потому что не была иудейкой. Ада не была советской девочкой - потому что не была коммунисткой. Она была своей собственной девочкой с комплексом выжившего, не сумевшего никого спасти. И она уже никому не верила.

Отчёт отперсонажный (содержит спойлеры к игре!)Пурим. Такое непривычное слово здесь, где дети объясняются между собой на немецком с примесями русского и английского.
Я не помню, кто первым сказал "Давайте...", но идея поставить Пуримшпиль для детей показалась отличным средством разбавить скуку. Все, кто услышал, собрались на бывшем складе, ещё не переоборудованном в прачечную. Кто-то привёл с собой девушку из местных, которой хотелось посмотреть на репетицию. Она выглядела старше нас всех, лет семнадцати, и могла изъясняться только на ломаном английском, но живо интересовалась происходящим и задавала вопросы.
Сначала каждый должен был представить свой короткий Пуримшпиль - чтобы понять, кто что помнит и кто о чём хочет поведать при помощи этой истории. Первой была Ева Йоффе, которая лучше других знала Тору, и все имена, и колена, и дни. Её Пуримшпиль был таким, как и написано в Книге Эстер. Она двигалась так, словно танцует, и вспоминала слова священного для неё текста так, словно прислушивается к их отзвукам в воздухе. Парень, у которого на рубахе была фамилия Гуревич, игравший царя Ахашвироша, взял Амана за шкирку и "повесил", зацепив воротом за низкую балку.
Потом Гуревич сам показал Пуримшпиль. Он заявил, что в его спектакле не будет главных героев, а будут только второстепенные, и не будет зрителей, а все будут актёрами. Он велел всем сесть в круг и накрыть головы тряпками, чтобы ничего не видеть. Послышались глухие удары. Приблизившись ко мне, Гуревич всадил кулак мне под рёбра - не больно, но ощутимо, кулак у него был большой и жёсткий. Затем звуки ударов стали чаще - Гуревич просто бегал по внешней стороне круга и стукал каждого по головам. Удар пришёлся вскользь, но это было уже слишком! А Гуревич только рычал: "Терпите и ждите!", - казалось, он был на что-то очень зол и просто использовал повод побить нас всех.
И был Пуримшпиль Симона Леви, и я вызвалась играть Эстер. Он долго шептал мне на ухо, что Эстер - умная женщина, которая может воспользоваться своим влиянием, чтобы спасти и себя, и свой народ. Я сказала царю, что вельможа Аман, которого он приблизил, - на самом деле преступник, утаивающий часть налогов, растлевающий малолетних, а теперь замысливший истребить целый народ, мирно живущий на землях царя и трудящийся на благо его страны. А народ стоял передо мной и ждал, потому как ждать он уже привык. Я сказала, что всё должно быть по справедливости: злодей должен быть повешен, а невинный народ страдать не должен. И Симон-царь дал мне право судить, надев на меня свою шляпу. Что бы я сделала с этим правом? Аман заслуживал смерти. Я велела его повесить, и мой народ схватил его и поволок на казнь.
Был ещё Пуримшпиль весёлый, как детская сказка. Меня взяли играть царя и сказали, что он должен быть очень суровым и очень любить свою жену Эстер. Аман, потешно пресмыкаясь перед царём, стал жаловаться ему на народ израилев, который ни во что не ставит его законы. Царь разгневался и велел поставить евреев в угол и оставить без сладкого, а Аману позволил наказать их по своему разумению. Но тут Эстер стала плакать, а царь - суетливо спрашивать, почему она плачет и что сделать, чтобы она не плакала. Эстер объяснила, что Аман всё врёт и на самом деле он сам злодей, и Аман сам себя выпорол. Эстер это понравилось, и она перестала плакать, а кепку и ремень Амана передали Мордехаю, чтобы он защищал свой народ.
В другом Пуримшпиле я играла царя слабого и трусливого. Когда Аман пришёл говорить ему о евреях, он спросил, кто такие евреи, и очень испугался, услышав, что евреи живут по собственным порядкам, налогов не платят и того и гляди поднимут бунт. Евреи действительно пошли бунтом на царский дворец, а царь прятался за спиной Амана и кричал, почему их так много, и за что они ополчились на него, ведь он не сделал им ничего плохого. Царя и Амана изгнали, а Эстер, предводительница евреев, Долорес Сахарова, объявила, что стране больше не нужен царь, а будет власть народа, как в Советском Союзе. И царь сказал Аману: пойдём-ка мы отсюда...
Но больше всего мне понравился Пуримшпиль Дарьи Фаворской. Она долго разговаривала в сторонке с Евой, которая должна была играть Эстер, чтобы Эстер, прося царя за свой народ, говорила, что хочет только мирной жизни для своего народа, а гибели для Амана и его родни не хочет. Хитрый Аман хотел сам сделаться евреем, чтобы получить право бить своих врагов, но Мордехай ему не позволил, сказав, что он не достоин, и изгнал его. Дарья сказала, что не нужно больше крови, и это было правильно. В Книге Эстер евреи перебили многих людей, но если мы заставим других себя бояться, нас никогда не станут принимать и уважать.
И хорош был другой Пуримшпиль, в котором я играла простую еврейку, подслушавшую под окнами дворца разговор царя и Амана. Она предупредила свой народ, чтобы они были готовы защищаться и вооружились. Гуревич придумал, что мы притворимся мёртвыми, и когда пришли люди Амана - мы вскочили, напали на них и победили. Затем евреи вошли во дворец и спросили меня об Амане: это он? Я подумала, что простая еврейка будет бояться ошибиться. Она сказала, что не видела его, а слышала только голос. Аману велели назвать своё имя. Она сказала, что это обычный мужской голос. Но Амана нужно было разоблачить, и она сказала, что узнала его. И Амана убили, а царь вовремя присоединился к восставшим и убивал Амана вместе с ними, и потому его убивать не стали.
Я помню все Пуримшпили, но описать их все будет слишком долго. Последним должен был стать Пуримшпиль Нади Ашуровой. Она просто разделила нас на две части и поставила друг напротив друга. Сказала, что взрослых расстреливали и сбрасывали во рвы, одних на других, - и мы, стоявшие справа, падали. Я упала поверх двоих парней - надеюсь, им было не слишком тяжело. Надя говорила, что у детей забирали кровь для раненых солдат, и когда кровь кончалась, дети тоже падали. Когда мы поднялись, Надя плакала. Её стали утешать. И тут оказалось, что это не последний Пуримшпиль.
Девушка из местных, которую привела Надя, вдруг заговорила с нами на нашем языке. Оказалось, что её зовут не Алекса, а Микаэла. Она велела всем встать и разделиться на две части. Затем выбрала Эстер, которая должна была прыгнуть с парашютом в тыл врага. Враги хватали её и мучили, и она кричала. Тогда Микаэла назначила Гуревича Мордехаем и велела всем идти за ним и скандировать: Мордехай! Эстер! Мордехай! Эстер! Они отбили Эстер, и Мордехай вынес её на руках, а её врагов схватили, и они тоже кричали. И все должны были идти за Эстер и скандировать: Свобода! Свобода! Это было слишком просто. Наверное, когда всё слишком просто - это и есть война.
А сейчас я расскажу про свой Пуримшпиль.

Что ж, начнём. У меня нет ни отца, ни матери, поэтому я буду Эстер.
Эстер со своим дядей Мордехаем - кто хочет быть моим дядей? Давай ты, Ева, - жила в маленьком-маленьком домике. Они тихо сидели в нём рядышком, как на этой подушке. А вокруг была страна царя Ксеркса - большая-большая страна, почти как Советский Союз. Весь этот склад - его страна. Ты, Симон, будешь царём. Можешь прохаживаться по своей стране и гордиться ею.
А наш домик становился всё меньше и меньше, меньше и меньше... И Мордехай решил идти на поклон к царю. Давай ты будешь ему кланяться, а я буду стоять у тебя за спиной. Но Мордехай хотел быть полезным царю и поэтому выдал ему его врагов. Он не очень хорошо знал, кто именно замышлял против царя, но это и не так важно. Показывай: вот этот? И вон тот? Не стесняйся! Может, и этот тоже?
Царь велел их повесить и остался очень доволен. И тут я выхожу из-за спины Мордехая и, конечно же, сразу очень нравлюсь царю и становлюсь его любимой женой. А ты, Мордехай, иди пока посиди вон там, у ворот.
Эстер и царь Ксеркс хорошо жили вместе, но тут появился злой Аман. Я не буду никому предлагать его сыграть - это будет как-то обидно, - так что я сама немножко побуду Аманом. И вот Аман пришёл к царю и сказал: послушай, дружище, тут такое дело. Все эти жиды меня жутко бесят, надо с этим что-то решать, а то уже невозможно. Но ты не волнуйся, я сам разберусь, ты только подпиши вот эту бумажку. Ага, спасибо. Ну, я пошёл.
Мордехай услышал об этом и стал звать Эстер. Давай, привлекай моё внимание. Ну, что там ещё? А, это ты, Мордехай. Что случилось? Коварный Аман замыслил истребить наш народ? И что же мне делать? Устроить для него пир? Может, и отравить его, как собаку?
- Нет!
А что тогда? Кланяться? Ты научи меня, как кланяться, я же не умею. Вот так кланяться? И вот так - ох, как низко! А ты что же, не будешь кланяться? Ты уже откланялся своё? Ну, что с тебя взять. Будешь дальше стоять на воротах.
И вот Эстер пригласила своего мужа и Амана на пир. Она приготовила много-много очень вкусной еды, подавала им блюда и кланялась им: и вот так, и во-от так низко - как учил её Мордехай. И царь, и Аман остались очень довольны, и Эстер пригласила их на следующий день прийти на пир снова.
После пира Аман возгордился ещё больше прежнего. И когда он выходил из ворот, один Мордехай ему не поклонился. Это очень рассердило Амана, и он захотел повесить Мордехая. А поскольку Аман был очень хитрый, он пришёл к царю и сказал ему так: о царь! Что бы ты сделал с человеком, который послал других людей, возможно невиновных, на виселицу?
- Поступил бы с ним так же, как он поступил с ними.
Значит, повесить его? Отлично. И Аман... повесил Мордехая. Мордехай может очень удивиться и спрашивать: как это - повесил? За что?! За шею. Давай, уходи со сцены.
На следующее утро Эстер снова пришла к воротам, чтобы спросить совета у Мордехая, но Мордехая там больше не было. Она увидела, что Мордехая повесили, и заплакала. Когда она готовила пир, всё валилось у неё из рук, и перед царём она продолжала плакать. А ты давай, утешай меня.
Но царь не знал, почему она плачет, потому что Эстер так и не открыла ему, из какого она народа. В слезах она могла только указать рукой на повешенного Мордехая.
- Ты плачешь из-за него? Но почему? Это ведь какой-то презренный еврей, такой же, как все евреи.
И Эстер побоялась сказать царю, что она родня Мордехаю, чтобы не случилось с ней то же, что и с ним. Она перестала плакать и стала дальше счастливо жить с царём. Последняя из народа израилева, который Аман истребил. Потому что Мордехай научил её только кланяться.
А надо было, наверное, всё-таки отравить Амана. Как собаку.

Мордехай поступил плохо, но я никогда не назову его плохим человеком.
Я немного боялась, что Ева или Симон скажут что-то другое. Но они сказали всё правильно. В одном из Пуримшпилей Мордехай, задремавший в саду, подслушал, как Аман с женой замышляют отравить царя, а затем на пиру выбил из рук царя отравленный кубок. Я выбежала изобразить собачку, которая вылакала разлившееся вино и издохла. Но во время своего Пуримшпиля я не помнила об этом, а помнила о той девушке, устроившейся официанткой.
Когда Пуримшпиль Микаэлы был окончен, ей стали задавать множество вопросов о том, почему она скрывала от нас своё имя и для чего она здесь. Она усадила нас в круг и согласилась рассказать свою историю. Она сказала, что её не взяли прыгать с парашютом в тыл врага, поэтому она помогала евреям, нанимаясь работать в концлагеря. Потом они с братом вступили в организацию Моссад Алия Бет и теперь переправляют евреев кораблями в Палестину. Надя, которая её привела, подтвердила, что встречала её в лагере в Бельгии. Некоторые видели её брата.
Микаэла сперва говорила, что она здесь для того, чтобы мы поставили Пуримшпиль - спектакль для детей о свободе, которой они никогда не видели. Но что-то не складывалось: она узнала о Пуримшпиле только от Нади. Тогда она сказала, что прибыла освободить нас и ещё некоторое количество детей. Всё было готово - корабль ждал в порту, не хватало только человека, который мог бы подделать накладные. Дув Ландау захотел переговорить с ней с глазу на глаз, и фальшивобумажник нашёлся. Всё выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой. Зачем тогда нужен Пуримшпиль? Почему бы просто не вывезти детей, не привлекая лишнего внимания?
Микаэла утверждала, что Пуримшпиль - это символ. Но по мере обсуждения я понимала, что это - ещё и хороший способ собрать детей. Если сказать детям заранее, весть быстро разлетится по лагерю и дойдёт до охранников. К тому же количество мест на корабле ограничено. Дети не должны драться за места. Пусть они до последнего считают всё происходящее игрой. Но почему именно дети? И что с ними будет дальше? Да, англичане могли перехватить и развернуть корабль - но стоило хотя бы попытаться. Но некоторые говорили, что и в Палестине дети не будут в безопасности. Что эта земля - такой же лагерь, только без колючей проволоки, где хозяйничают англичане, и нужно сперва отвоевать её. Гуревич спрашивал, почему мы везём на землю, где вот-вот начнётся война, детей, а не мужчин, владеющих оружием. Микаэла отвечала, что этим занимается другая часть организации, и он сможет вступить в Моссад, если пожелает. Да, война может длиться десятилетиями, а детям всё равно больше некуда идти. О том, почему выбор пал на детский лагерь, Микаэла говорила только, что таков был план.
Идеи выдвигались самые разные, включая провокацию, которая отвлекла бы охрану. Но от неё отказались, чтобы не навредить тем, кто останется. Долорес пыталась говорить, что вывозить надо или всех, и никого, - но мы всю жизнь оставляли кого-то позади, иначе спастись невозможно. За оставшимися можно будет вернуться. Микаэла уверяла, что по поддельным накладным мы проведём детей мимо охраны абсолютно легально. Оставалось как-то отвлечь начальника лагеря. У Гуревича возникла блестящая идея пригласить его участвовать в спектакле в качестве царя, а Микаэлу посадить рядом с ним в роли Эстер - под видом уборщицы-киприотки, выбранной потому, что она взрослая. В случае, если начальник что-то заподозрит, она могла выхватить его пистолет и велеть не вмешиваться.
С мыслей о взрослых переключились на мысли о детях. Как уговорить их пойти с нами в конце спектакля? Гуревич, единодушно выбранный Аманом, - Надя спросила, не семейный ли у нас с ним комедийный дар, но мало ли в мире Гуревичей, - придумал, что дети могут побежать за сладкими ушами Амана. Он собирался взять мешок, набить его какими-нибудь тряпками и сделать вид, что внутри сладости. Это было очень забавно, но я понимала, что всё, что может пойти не так, пойдёт не так. Что если начальник лагеря не испугается угроз Микаэлы или она его застрелит, и охрана закроет ворота? Что если охрана не поверит накладным, начнёт стрелять - хотя бы и в воздух - и дети в панике разбегутся кто куда? Что если дети, оказавшись на корабле, испугаются и захотят вернуться в лагерь? Что если?..
Меня отозвала поговорить Мэри Берензон и зашептала:
- Хочешь, я вытащу тебя отсюда? Прямо завтра ты уплывёшь в Америку. У меня есть паспорта. Совершенно легально, без всяких сомнительных предприятий.
Я не поверила. Было похоже на то, что Мэри просто хочет сорвать затею Микаэлы.
- Почему именно я?
- Потому что ты сирота. В Америке много еврейских семей. Хочешь новую семью?
- Нет.
Я ответила честно. У меня есть семья, я её люблю. Не важно, что их больше нет в живых. А я уже не ребёнок и могу справляться сама.
- Но ты можешь помочь людям, которые потеряли своих детей. Ты сможешь помочь кому угодно ещё, если выживешь, а не останешься здесь.
Это звучало заманчиво. Старики, похоронившие своих детей, не должны быть одиноки. Они нуждаются в заботе не меньше, чем дети. А в Америке можно зарабатывать деньги и покупать на них одежду и игрушки для детей в этом лагере, как делали другие американские евреи. Но это было похоже на бегство. Я не знала, буду ли я нужна здесь. Я попросила дать мне подумать до завтра и сначала посмотреть, что произойдёт. Мэри не настаивала.
Мы вернулись в общий круг как раз вовремя, чтобы услышать, как Микаэла говорит о том, что нам нужна взрывчатка. Взрывчатка на корабле, полном детей! Микаэла объясняла, что если нас не захотят пропускать, мы сможем пригрозить, что подорвём себя. Допустить гибель детей англичане не решатся. Но для угроз не обязательно демонстрировать настоящую взрывчатку - можно блефовать. Если только Моссад не планировал в самом деле пустить её в ход... мне совсем не нравилось брать детей в заложники, и не только мне. Гуревич стал подозревать, не провокация ли это. Слишком часто, говорил он, за всю историю евреев загоняли в узкое место. А я вспомнила Крестовый поход детей. Но мне хотелось верить, что Микаэле незачем нам врать. Что она не желает детям зла. Но - готова рисковать ими.
Лучше действие, чем бездействие? Но порой стоит задумываться о последствиях действий. Увы, у нас было всего два варианта: оставить всё как есть либо попытаться поставить Пуримшпиль и вывести детей. Полагаться на взрослый лагерь, по мнению многих, было безнадёжно. Главная беда евреев в том, что они слишком много спорят. Мы же закончили споры и взялись за подготовку спектакля. От декораций я предложила отказаться: дети сами всё представят. Рассказчиком назначили Симона, потому что он хорошо говорит. Остальные изображали еврейский народ и должны были низко кланяться царю-начальнику лагеря. Я поклоны не репетировала - мне кланяться не понравилось.
После меня Мэри говорила с некоторыми другими, также наедине. Когда она во второй раз отозвала меня, она была очень взволнована и просила поехать с ней в Америку, а не прикрываться детьми, как живым щитом, чтобы попасть в Палестину. Я обещала ей, что использовать детей не стану и сделаю всё возможное, чтобы не допустить вреда для них.
- Ты должна дать согласие сейчас. Иначе я не успею найти кого-то другого, и паспорт останется неиспользованным...
- Может, он нужен кому-то больше, чем мне? Не хочу забирать себе чужой шанс.
- Это твой шанс! Тебя уже там ждут!
Она говорила так горячо и искренне, что я не могла ей отказать. Я решила, что смогу поучаствовать в Пуримшпиле, и если что-то пойдёт не так, я постараюсь предотвратить жертвы, чего бы мне это ни стоило. А потом я не уйду с другими детьми на корабль, а уплыву в Америку. Даже если у Мэри ничего не получится и охрана нас не пропустит, мы просто вернёмся в лагерь. Снова ждать.
- Хорошо. Я уеду с тобой. Я согласна.
Репетиция продолжалась. Я вызвалась играть Мордехая, сперва без особой охоты, но вскоре меня увлекла радость общего дела. Мордехай должен был спасти царя от злоумышленника - так, чтобы начальник лагеря не принял это за нападение, но привык к резким движениям в его сторону. Решили, что Мордехай выстрелит в злодея, сложив пальцы пистолетом, но по своей скромности не расскажет о том царю. Мне поначалу не хотелось стрелять - я боялась напугать детей, некоторые из которых знали, что такое пистолет. Но меня уговорили. Гуревич придумал, что покушавшийся на царя был братом Амана, и оттого Аман обозлился на Мордехая и пожелал, чтобы за того расплатился весь народ израилев. Аман-злодей смешно кривлялся, он должен будет нападать на актёров-евреев и заставлять их прятаться среди детей, чтобы тем проще было потом подбить их преследовать Амана.
В какой-то момент подумали, что Микаэла не сможет оставаться до конца рядом с начальником лагеря, ведь ей нужно будет идти вместе с детьми и подать условный сигнал своим соратникам. Нужно было найти новую Эстер, которая могла бы переводить для начальника лагеря и не следовать вместе с ним в общей процессии, а задержать или запереть его. Я говорила, что я достаточно хорошо знаю английский и остаюсь в лагере. Я не знала, что я смогу сделать с начальником лагеря, если он решит остановить детей: уболтать его, как Эстер кланялась Артаксерксу, или убить его, как Амана? Но хотели, чтобы Эстер сыграла Мэри, потому как Мэри говорила по-английски лучше всех. Мэри отказывалась и стала спорить с Гуревичем. Он говорил, что даже если это провокация, мы должны что-то делать. Мэри возражала, что погибнуть глупо сумеет любой дурак, но не каждый сумеет выжить, чтобы спасать других. Говорила, что некоторые тоже что-то делают, но незаметно, без громких слов. Я просила их обоих не кричать. А Надя села на пол и заплакала.
Мэри и Микаэла стали утешать её вместе, и в этот момент, казалось, примирились и поняли, что каждая из них занята важным делом, только по-своему. Мэри согласилась сыграть Эстер, и мне стало ещё спокойней, и всё встало на свои места. Просто и ясно, как на войне: мы играем Пуримшпиль. Мы даём детям уйти и задерживаем начальника лагеря. Если детей не выпускают - не допускаем угроз, конфликтов и насилия и берём всю вину на себя. Без Эстер прогнали задуманный спектакль ещё раз. Всё получилось отлично - и народ, внутри себя уже разделившийся на Палестину и Америку, и оторванное ухо Амана, и реплика, заготовленная для царя: я даю вам свободу. И свобода случится, для каждого - своя.

Итоги и благодарностиАде Гуревич удастся уплыть в Америку. Это значит - новый паспорт и новое, уже третье, имя. Она постарается не терять контакта с другими, выбравшими такой же билет в один конец: Надей, Дарьей, конечно - Мэри... И заработать на то, чтобы еврейские и не только еврейские дети меньше голодали. Быть может, она так никогда и не ступит на Землю обетованную и больше не встретится со своим двоюродным братом Авраамом Гуревичем, сыном дяди Вениамина.
История, лежащая в основе игры, - это был уже шестой прогон, - родом из романа "Исход". В нём Моссад действительно вывел на одноимённый корабль триста детей из лагеря, начальник которого закрыл на это глаза. Продолжение истории было весьма спорным: когда англичане блокировали корабль, дети действительно угрожали самоубийством, а происходящее освещал специально приглашённый Моссадом корреспондент "Нью-Йорк Таймс". Англичане вынуждены были уступить под давлением мировой общественности.
В определённой степени противостояние Микаэлы и Мэри на игре демонстрировало противостояние двух подходов к сопротивлению - радикальный и цивилизованный. Оба хороши по-своему: первый - как жест отчаяния, когда по-хорошему уже не достучаться (и с этой стороны пирога мне тоже интересно было бы поиграть). Второй - как утверждение жизни и надежды вопреки этому отчаянию, когда по каплям собирается море. Отвоёвывать землю своих предков или отстраивать свой собственный мир на другой земле - выбор, в котором правых и виноватых быть не может.
Спасибо Хэлке за игру. Это сильная, живая, очень качественно сделанная игра, в которую вложено так много, что за один раз точно не исчерпаешь. Даже "игрой" как-то неловко называть такие глубокие вводные, такую атмосферу и магию.
Спасибо игрокам, которые собрались в это поиграть - и все как один были прекрасны. Инуки за Мэри, Лесс за Микаэлу, Льюсу за Авраама, Дёгред за Еву, Сильвер Анне за Симона, Лесе за Надю, Вере за Дарью - и всем-всем-всем. Очень много любви.

Покинув помещение, которое хозяева уже оставили на наш откуп, мы ещё постояли у проходной, обнимались и расходились. Заметил, что на кустах уже распускаются зелёные листочки, и вообще медленно возвращался в московскую реальность. Мы с Верой пошли ловить троллейбус до Семёновской - первый не догнали, дождались второго. Жаль только, что он доезжает так быстро. Дома я был к полуночи. Хочу играть у Хэлки ещё. Даже в Барраяр - оцените упорос человека, который уже давно замучен этим нарзаном! Но пока надо дошиваться к Клдвстврц.
Слайд

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, портрет в интерьере

...если бы не Лео, я бы об этом и не задумался. А ведь раскол примархов во время Ереси во многом похож на противостояние Пандавов и Кауравов. Ваха - чёртов эпос и на эпическую космогонию Курукшетры ложится как влитая. Лоргар, когда говорит сначала о том, что больше не испытывает ненависти к Жиллиману, и сразу же после - что познал трансцендентное, вовсе не меняет тему. Причинно-следственная связь очевидна, если вспомнить наставления Кришны Арджуне: когда ты - орудие в руках богов, тебе остаётся только исполнить свою роль. "Нет зла в моём сердце, но кто-то должен упасть всё равно"(с). Стрела не выбирает цель, её задача - лететь, и если родился стрелой, а не баобабом, то отсидеться не получится, - последнее Лоргар и доносит до Магнуса. Хотя Магнус как никто знает, что случайности не случайны и семя гибели каждого заложено в семени его рождения.
Слева - гибель Абхиманью, сына Арджуны, в версии Гранта Моррисона, справа - поединок Фулгрима и Ферруса.

Очень сложно не думать о кроссовере. Демоны в Махе есть, ксеносы есть...
И чтоб два раза не вставатьИ положительно жаль, что лоялистам не досталось таких классных авторов, как еретикам. Далеко не все из них настолько картонны, как кажутся, многие сталкивались с собственными трагедиями и переживали их с достоинством, как, например, Сангвиний. Но увы.

@темы: сорок тысяч способов подохнуть, om namah sivaya