Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Птаха по гуглокартам определила, что Политех - где-то на полпути от Электрозаводской к Семёновской, так что нашёл я его не сразу, потому что он стоял через пару зданий от метро. После воскресной прогулки я вернулся к проходной, куда вскоре подошли Лэйтэ и Пересвет и собрались остальные игроки. Хэлка впустила нас внутрь. В настоящую лабораторию с паяльниками, защитными очками и прочими инструментами на столах! И с целой стеной, на которой можно было писать маркерами и с которой так жалко было стирать бывшие там до нас вычисления. Не заработавшие проектор и колонки были бы уже излишними выразительными средствами. Сначала я печалился, когда эта игра встала на даты Тёмной Сестры и Тарри, потом радовался, что её перенесли на это воскресенье. Никаких ожиданий у меня не было - я понимал, что это не будет классической кабинеткой на поговорить, но и в том, что называется "постановкой", раньше ни разу не участвовал. Опасался только, что я как гуманитарий заведомо не подготовлен к обсуждению каких-нибудь изотопов, или что будут заранее заготовленные реплики и я не вролюсь. Оказалось, что формат режиссируемых сцен уже знаком мне по "18 дням", но если там персонаж с их помощью показывал свою историю, которая была известна игроку, то на этой игре они отражали то, что персонаж чувствует здесь и сейчас, и приходилось импровизировать. Это непросто, но интересно. Это игра с минимальным, фактически нулевым взаимодействием между персонажами и крайне интенсивной персонажной саморефлексией. Как со стартом игры была дана команда к началу внутреннего монолога - так он у меня и не останавливался, из-за него я даже других игроков не всегда слышал (увы). Участвуя под маской в чужих сценах, я всё равно воспринимал происходящее с точки зрения своего персонажа. Но поскольку у игрока есть только одна сцена, чтобы персонаж высказался, для неё приходится выбирать самую яркую персонажную характеристику и выкручивать её на максимум. Поэтому Фукс получился Идеалистом. После игры прозвучало предположение, что мастеру следовало начитывать игроков, чтобы они лучше выразили её, мастера, мнение. Но когда мастер не стремится пасти народы, а даёт полную свободу видению игроком персонажа, - для меня такая степень доверия очень ценна. Почти все персонажи этой игры были немножко галенами эрсо. Но при взгляде в сетку я сразу вцепился в Фукса, хотя шпионский сюжет оставался за кадром, а переломные моменты в его жизни ещё впереди... Краткая история Эмиля Юлиуса Клауса Фукса Фукс бежал из Германии в 1933 году и получил докторскую степень по физике в Бристольском университете. С началом войны провёл полгода в лагерях для интернированных на острове Мэн и в Канаде. По возвращении в Великобританию вошёл в состав группы Рудольфа Пайерлса по исследованию урана и в то же время был завербован советской военной разведкой. По рекомендации Пайерлса он стал участником Манхэттенского проекта и передавал в НКГБ сведения о разработках ядерного оружия. После войны, в 1946 году, он возглавил теоретический отдел британского центра атомных исследований в Харуэлле. Только в 1950 году, когда ФБР был расшифрован советский шифр, коммунист Фукс, значившийся в списке разыскиваемых Гестапо, первым попал под подозрение. Было установлено, что именно он отправлял сообщения под кодовыми именами "Рест" и "Чарльз". Будучи арестованным Ми-6, он отказывался узнать по фотографии своего связного Гарри Голда, пока к допросам не подключился американский контрразведчик Роберт Лэмфер. В США проживала младшая сестра Фукса, Кристал Хайнманн, и после обещания Лэмфера не причинять ей вреда он раскололся и выдал Голда. В свою очередь, Голд на допросах дал описание Дэвида Грингласса и его супруги, а Грингласс указал на чету Розенбергов - которые стали единственными шпионами, казнёнными в штатах в период Холодной войны. Великобритания отказалась депортировать Фукса в США, чем, вероятно, спасла его от смерти. Он был приговорён к 14-летнему заключению и досрочно освобождён через 9 лет, остаток жизни провёл в ГДР. Советский союз так и не признал его заслуг. Своими разработками он поделился с китайскими физиками, что позволило им испытать собственную атомную бомбу. Монолог отперсонажныйГрузовик везёт нас на полигон Аламогордо. Люди в темноте вокруг меня молчат или перебрасываются ничего не значащими фразами. Такая долгая дорога. Всю жизнь, сколько я ни был в дороге, я никогда не возвращался. Из Гессена во Францию, из Франции - через пролив... Правда, было возвращение в Великобританию из Канады, но я всё равно возвращался совсем другим. Возвращался на первом же корабле; вспоминается знакомство с Пайерлсом - еврей, сбежавший из Германии, как и я, он с самого начала мне доверял. Мог замолвить за меня словечко во всех кабинетах. Чувствовал родственную душу. А я обманывал его доверие - но это было необходимой жертвой. Вот и теперь слишком многое приходится скрывать. Людям свойственно искать сходства. Я же - чужой среди своих: немец, коммунист, сын квакера... Я немного завидую тем, кто держится как одна команда. Кто говорит на одном языке, у кого общая вера, общая земля, общие воспоминания. Некоторые только здесь нашли тех, кто оценил их по достоинству. Идёт дождь и время от времени вспыхивают молнии. В пустыне сумрачно и тихо, и кажется, будто мы остались последними людьми на земле - или единственными представителями человечества у края земли. Неожиданно оживает радиопередатчик, заставляя некоторых вздрогнуть, и начинает обратный отсчёт до взрыва первой в мире атомной бомбы. Когда я вернусь в Лос-Аламос, это вернётся кто-то совсем другой. Минус десять секунд. Если "Штучка" взорвётся - а она не может не взорваться, расчёты были сверены множество раз, - полигон для испытания двух других бомб уже выбран. Я не присутствовал при выборе, но могу ясно представить, как руководители проекта - военные и учёные - вместе склонились над картой Японии. Нельзя сбрасывать бомбу на новую или старую столицу - потеряв своего императора, японцы удвоили бы самоубийственные усилия. К тому же, нашей целью были военные объекты, а не культурные. В любом случае будут жертвы - и если бомбы будут сброшены, и если война продолжится прежними методами. И будет ли это Хиросима, или Кокура, или иная точка на карте. То, что создано, должно свершиться, и никто не сможет этому помешать. Минус девять секунд. Я представляю, что может случиться, если атомное оружие останется исключительным преимуществом Соединённых штатов, и у какого-нибудь генерала возникнет соблазн им распорядиться. Что бы я чувствовал на месте лётчика военной базы, которому командир даёт секретный приказ? Палец командира указывает на значок объекта. Пилот отдаёт честь и садится в кабину. Кроме него и приборов здесь никого нет. Отключён приём сообщений с земли. Цель - Архангельск. Пилот думает только о воздушных потоках, сжимая толстыми перчатками вибрирующий штурвал. Когда на радаре пульсирующей точкой появляется истребитель, он закладывает вираж, уходя от погони. Но топлива не хватит на то, чтобы спастись, - его хватит только на то, чтобы довести самолёт до цели. Попадание снаряда швыряет его на штурвал грудью. Он докладывает, что горит, но продолжает выполнение задания. Он мог бы катапультироваться раньше, но только увидев цель в просвете между облаками, он падает вместе с самолётом - вместе с бомбой. Можно отказаться от участия в проекте, но бомба всё равно взорвётся. А можно идти до конца. Каждый из нас сейчас - один в своей кабине. Минус восемь секунд. Вспоминаю нашу лабораторию, в которой трудились девушки-вычислители. Они долго и неустанно производили вычисления, передавая из рук в руки лист бумаги. Фон Неймана не устраивала скорость их работы, и он с нетерпением ждал, когда в Лос-Аламос будет доставлена мощная вычислительная машина, конструирование которой он консультировал, - ENIAC. Чтобы смоделировать программу работы этого электронного вычислителя, он провёл эксперимент, мысленно поставив своих сотрудников на место составных частей машины: я мог играть роль устройства для ввода и вывода данных, формулируя задачу и обрабатывая результат, кто-то другой решал задачу, взаимодействуя с памятью машины через посредника. Когда ответ был найден и помещён в память, я мог извлечь его оттуда, и таким образом круг замыкался. Это было эффективнее, нежели работать по цепочке. Тогда фон Нейман сказал Фейнману, что в новом мире, рождение которого мы приближаем, не найдётся места таким людям, как эти девушки-вычислители, но будет место для таких, как мы. А может, в новом мире вовсе не нужны будут люди, потому что их заменят машины? Минус семь секунд. Чтобы говорить о будущем, нужно сначала обратиться к прошлому и начать немного издалека. В своей жизни я видел разные страны и людей из разных стран. Некоторые покидали то место, где родились, и находили свою родину на другой земле. Но всех этих людей объединяло желание сделать для своей земли что-то хорошее, вклад в будущее, в новые поколения. Когда-то мне казалось, что это - естественное свойство человеческой природы. Ценности, которые взращивались в разных странах, тоже были разными. Не лучше и не хуже, просто другими, - чёрных и белых фигур на этом поле не существует. Советские люди мечтали подчинить себе силы природы - повернуть реки вспять, сравнять с землёй горы. Они хотели, чтобы их земля давала хороший урожай. Во Франции и Британии многие опирались на веру. Не важно, что это было - королевская корона или папский престол. В Америке важным стал технический прогресс, новые заводы и изобретения. Германия же держалась за традиции простых людей. Сначала они просто хотели жить так, как привыкли, но затем им почему-то показалось, что они лучше других знают, как возделывать землю, и имеют право всем диктовать. Они стёрли границы и захотели насаждать везде свои порядки, наложить лапу на то, что дорого другим. Но тогда остальные - Европа, Америка, страна Советов - взялись за руки и поделились друг с другом тем, чего недоставало: одни дали людей, другие - технику, третьи - вдохновляющее слово. Сообща им удалось победить Германию и восстановить прежние границы. Но теперь поднял голову капитализм. Америка, пережив экономический кризис, решила, что нет ничего важнее доллара, и стала распространять это мнение повсюду. Всё на свете стало исчисляться в долларах. Даже на бомбу американцы смотрели как на вклад в несколько миллиардов. Со всех земель и всех стран Америка начала накапливать всё, что могло приносить прибыль: хозяйственные ресурсы, научные достижения, популярные обычаи, людей-специалистов. Границы снова начали стираться, ведь капитализм не обращал внимания на то, что ценят простые люди. И Америка ополчилась против своего прежнего союзника - Советов, захотела запугать его при помощи своего богатства и оружия, агрессии на востоке. Она боялась потерять то, что приобрела, потому что больше не хотела ни с кем делиться. Но однажды снова воцарится равновесие, и против чаши весов с долларом и бомбой остальные страны положат на чашу науку и культуру, веру и человеческие взаимоотношения. Они снова возьмутся за руки и одолеют капитализм. И до этой победы осталось совсем немного. Минус шесть секунд. Вспоминаю, как Фейнман каждую неделю летал из Лос-Аламоса в Альбукерке, чтобы навестить в больнице свою умирающую от туберкулёза супругу. Однажды, когда он в очередной раз вернулся в лабораторию и фон Нейман справился у него о состоянии его жены, он ответил, что его жена умерла, но это не имеет большого значения, потому что на обратном пути в самолёте он от скуки рассчитал самое комфортное расстояние для жертвы от эпицентра ядерного взрыва. Сопоставив скорость распространения болевых импульсов по нервным синапсам человека со скоростью взрывной волны, он определил, что на расстоянии 0.7 километров от взрыва можно успеть увидеть самое ослепительное зрелище в своей жизни - и больше ничего не почувствовать. Должно быть, так выглядит идеальная смерть. Минус пять секунд. Пока мы думаем о величайшем творении в истории человечества, о высвобождении чистой энергии из основ мироздания, которая никогда не пробудилась бы без помощи человеческого гения, столетиями шедшего к этой безумной мечте... Военные думают о победе. Но смогут ли они её добиться? Мысленно переношусь в мир, которого никогда не видел, - в Японию. Представляю себя на месте советника императора. Преклоняю перед ним колено и, опустив голову, докладываю о потере важных военных объектов. Потере значительного количества военной техники, почти всей авиации и практически всего флота. Говорю, что до тех пор, пока в Японии есть люди, а главное - есть император, мы готовы сражаться до последней капли крови последнего солдата, до последнего клочка земли, моря и неба. Слышу, как шумно дышит, словно старик, сорокачетырёхлетний император. Он медленно подносит ладонь ко лбу в тяжёлом раздумье и глухо отвечает, что не может больше жертвовать жизнями своих подданных. Я не верю своим ушам. Переспрашиваю, правильно ли я понял, что он предлагает мирные переговоры. Император поясняет, что Японии не впервой отступать и добиваться своего не оружием, а словами. Я обещаю заключить мир так, чтобы честь императора не была попрана. Связываюсь по телефону с американским президентом. Он требует полной капитуляции и отказа от армии и вооружения. Я помню слова императора и вынужден согласиться. Предлагаю мирное сосуществование - Япония будет заниматься восстановлением и не вмешиваться в стремление Америки к мировому господству. Прошу уважать нас так же, как мы уважаем своих противников. Но президент хочет большего. Он настаивает на обсуждении территориальных и экономических уступок. Японскую землю я уступить не могу. Земля принадлежит народу, и не мне ей распоряжаться, а если власть императора над теми или иными землями будет подменена властью чужаков, люди этих земель незаслуженно лишатся благословенного покровительства. Отвечаю, что Япония не откажется от территориальной целостности и неоспоримой императорской власти. Недоумеваю, почему американцы жаждут полностью растоптать нас, унизить и уничтожить. Они уже достаточно отомстили за Перл-Харбор, достаточно зла причинили нашим мирным гражданам. В том экономическом положении, в котором мы по их милости оказались, мы не сможем выступить против них ещё долго, - да и к чему им так нас бояться, если, по их утверждениям, их оружие позволит им стереть нас в пыль за три дня? Ну уж нет. С их жадностью и злобой они уже сделали бы это, если бы могли, но теперь, совершив чудовищное преступление, они только грозятся. Связь прерывается. Похоже, они не желают мира, которого желаем мы. Они желают покорённой Японии. А Япония не покорялась никогда. Минус четыре секунды. Будь я руководителем проекта, вместо Оппенгеймера, - остановил бы я испытания? Всего одно слово. Да или нет. Одно слово - один разрушенный или спасённый город? Нет, это иллюзия. Я не отказался бы от эксперимента - потому что войны однажды должны будут прекратиться, любой ценой. Потому что от меня на других континентах ждали информации, которая сможет уравновесить силы на этой шахматной доске. И потому что, сколько бы дорог я ни прошёл в своей жизни, я всегда шёл до конца. Как шёл мой отец и вся моя семья. Потому что на самом деле обратного пути не существует. Минус три секунды. Все мы нервно меряем шагами верхушку холма. Пахнет озоном и мокрой пылью. В животе прорезывается звериное, инстинктивное предчувствие опасности, заставляющее прибиться поближе друг к другу. Почувствовать, что ты не один. Минус две секунды. Как хочется курить. Интересно, что сейчас делает сестра? Моет посуду и даже не догадывается, что близко наступление новой эпохи? А что если раскроют? А вдруг будут пытать? Что если действительно будут пытать? Минус одна секунда. Благодарности и итогиСпасибо Хэлке за идею и реализацию. Идея очень смелая и интересная, а визуальная составляющая очень лаконична и красива. Спасибо Лэйтэ и Пересвет, которые не побоялись игры в необычном формате у незнакомого мастера. Лэйтэ отдельное спасибо за лётчика.) Спасибо Лоссэ и Кире - вы герои уже потому, что подорвались на игру, но к тому же ведь вы офигенно сыграли! У нас была шикарная, правильная, убедительная американская военщина, без карикатурности и без чуждой рефлексии. Спасибо Эфи за распахнутую в финале форточку Махабхараты. Как и финал "18 дней", финал "Солнц" получился про смерть старого мира и рождение нового. Про то, как мы умираем со старым вместе и для нового мира возрождаемся. Про то, что колесо жизни повторяется во всё большем и большем масштабе, и глядя на то, как стремительно человек прошёл путь от освоения огня до управления ядерным распадом, легко поверить, что однажды ему покорятся и иные тайны вселенной. Спасибо Ур за Неймана, который не забывал, что Фукс работает в его лаборатории. Слышать "мы с Фуксом" каждый раз было так непривычно этому человеку, существующему во враждебном для него обществе. И спасибо всем игрокам за ожившие истории и эмоции, рассуждения и принципы. Спасибо за очень тёплые посиделки после. По-белому завидую тем, кто впервые примерит на себя роли индийских героев на втором прогоне "18 дней" и готов упарываться в любую траву, буде ещё возникнет
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Вчера я сходил к родителям на блины, а вечером поймал Моранн. Так получается, что раз в год - первый раз был перед Грозами - я выигрываю в её лотерее что-нибудь удивительное. В этот раз я сделал репост не из жадности, а чтобы привлечь побольше народу, но фортуна была неумолима, и вжух - я счастливый обладатель прекрасной и воздушной витражной подвески Фото из группы мастерской, где ещё много волшебных штук: хвастаюсь! А ещё в декабре я выиграл лего-фигурку в лотерее группы Типичный ЗВшник. Спустя месяц они извинились за задержку и спросили, какую именно я хочу. Сегодня я снова потыкал их лапой, они "удивились" и сослались на "проделки почты" (при том, что трекер не давали). Я, конечно, завтра спрошу на почте, не приходило ли мне чего, но - будьте осторожны, покупая что-то в магазине этой группы. Вдруг покупка тоже... продевается.
СнилосьВ кои-то веки во сне на меня свалились не свинки, а котики. Худющий цветной экзот, которого я впустил в дом с улицы и не дал зайти следом всклокоченному рыжему дворовому коту, явно агрессивно настроенному; сфинкс, который вроде как уже был дома; и упитанная кошь породы "серая полосатая обыкновенная". Ещё, кажется, был пёс - и игуана. Игуану я назвал Андромедой. Пёс был большой, так что все котики с игуаной удобно располагались на нём и вокруг него.
Сегодня утром мы приехали к Эри с тканью снимать мерки на барраярские мундиры. Между делом выпили вкусного чаю с вкусной травяной настоечкой, обсудили окружающее ролевое пространство, так что я, не доехав до Вескона, вроде как в курсе происходящего. Увёз от Эри китель, китайское платье (где бы китайщину играть, а не только смотреть?) и пару корсажей. Спасибомур! Я успел бы заехать домой, но Птаха переубедила меня, и я сразу поехал на Электрозаводскую. Съел блин в Шоко и обнаружил, что до игры почти два часа, а у меня села батарейка ноута. Делать было нечего - пошёл гулять. Видел интригующее заведение "Полковник и Байрон". Это не только звучит как пейринг - это и выглядит как пейринг: издалека я был уверен, что розовая вывеска с изящным шрифтом и двумя рядом стоящими силуэтами принадлежит клубу знакомств. Подошёл поближе - разглядел, что оба силуэта мужские. А поскольку есть у меня привычка задирать голову на любой непривычный птичий писк - наблюдал чёрного дятла (желну). Он сидел довольно низко на обрубленном тополе, далеко отбрасывая щепки, а я был без фотоаппарата(
Нирвана в огне, всё горит, я горюМарк, это четвёртая серия, унесите Марка. "Он не умеет в кровавые интриги, так что я сделаю всё за него". Любой канон, в котором есть такое, овладевает кусочком моего сердца. Птаха тихо пошиппливает ГГ с генералом (но они же братья? Впрочем, все там правнуки одной прабабушки), я же пока любуюсь тем, как к ГГ наперебой сватаются двое старших принцев, ещё не зная, что он выбрал Золушку третьего. Вот это я понимаю - троллинг. Пятая серия и День раздачи императорских пи@лей. "Папа, я пытался убить твоего наследника". Дерево ж ты хвойное. Можно понять спортивный интерес ГГ: протащить на трон того, кто сам так талантливо закапывается, - это челлендж. Кроличье ветеринарноеВчерашняя операция Рини прошла тяжело. Помимо двух внешних опухолей обнаружилось множество внутренних. И хуже того - она была беременна! Крольчата умерли на достаточно раннем сроке, чтобы этого не было видно снаружи. Если бы не операция, с воспалённой маткой Риня прожила бы недолго. Я даже не задаюсь вопросом, как в условиях вивария умудрились встретиться два разнополых кролика. Главное, что Риня жива и восстанавливается. А мы тут с Катей по-прежнему в минусе и нуждаемся в пожертвованиях на ушастых. Об игре-про-бомбу расскажу завтра - много и восторженно. Не перекл.!
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Я уже убедился, что под видом крысы Падме я подобрал нюхлера, потому как умение утекать и тырить у этой тварьки совершенно фантастическое. Положишь на верх клетки пачку салата, откроешь клетку, моргнёшь - и Падме уже в пачке, доедает твой салат. Вскоре после Пустошей, услышав в ночи лязг, я решил, что рыжие дорнийские суслики снова открыли клетку и можно спать дальше. А наутро услышал шорох за кроватью: это Падме ко мне в комнату пришла. Лея, которую она тоже при этом выпустила, весь день проспала под пледом в переноске. С тех пор клетка девчонок закрывается на две прищепки... Удержать крысу-сенатора от путешествий по полу совершенно невозможно: если отодвинуть от стола кресло, она сползёт по краю скатерти. Более того - она научила эльфов плохому. Если раньше те совсем не интересовались пространством за пределами своего дивана, то теперь они увидели, что там бегает наглое серое существо, и начали потихоньку спускаться по сумкам с вещами. Сперва они гнездились в вещах, сброшенных ими в процессе на пол, в тепле и уюте, затем - освоили остальную территорию и с громким топотом носятся друг за другом по всей комнате. Из-за этого приходится сестричек и эльфов выгуливать в разное время, чтобы не встречались. А мужикам встречаться не возбраняется, лишь бы не дрались, - но Финрод может зайти в чужую клетку, сунуть нос в миску и выйти безнаказанным при сидящем там на полке Джокере. А это крыса Андерс - "Что принёс? Где мне?": Позавчера я заметил, что у Андерса помутнел один глаз.ВетеринарноеСкорее всего, это катаракта, а от неё крыс не оперируют, но всё равно съезжу с ним к Новиковой, хотя бы сдать кровь на диабет (иногда с ним катаракта связана). Также, если катаракта не травматическая, то она либо возрастная - но отступнику всего полтора года, - либо наследственная. А у Андерса из наследства ещё и натоптыши. В таких случаях обычно ругают зоомаги, но рыжие - питомниковые крысы! Так что та ещё лотерея эта ваша генетика. В свете ветеринарных расходов спасибо Волкеру за новый дом для совёнка! Других тварек пристраиваю здесь.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
В воскресенье, пока я отсыпался полдня после двух игр, Птаха успела съездить за тканью на барраярские мундиры, а вечером мы попытались посмотреть прямую трансляцию "Майора Грома" онлайн. Попытались - ключевое слово, потому как сайт регулярно висел: к нему зачем-то прикрутили чатик, и туда наползла вся публика вконтача, кому нечего было делать, даже если сама премьера их не волновала никак. Не лучшие впечатленияТе урывки, которые мы ухватили, куда бессмысленнее и беспощаднее любого комикса, в каком месте смеяться - я так и не понял, но заброшка красивая. Двадцать минут беготни под беспорядочную музыкальную нарезку с несколькими матерными репликами сложно воспринимать как фильм, зато у фандома появилось три новых персонажа. И теперь я не знаю, хочу ли я полноценной экранизации вышедших арок или боюсь, что их превратят в такой же балаган. С другой стороны, Бабблам ещё далеко до бюджетов Марвела и тот уровень картинки, который им нужен, они вряд ли потянут. И официально заявляю, что Аркадий Цурюк меня сломал и мы с Птахой начали смотреть Nirvana in Fire (оно же - Список Архива Ланъя). С чем это едятРаньше я к китайской историчке ни разу не припадал, и восполнять культурный пробел оказалось вкусно: весь этот церемониал и кунг-фу, все эти люди с фантастическими конструкциями на головах, которые пьют чай из маленьких чашечек - дивный новый мир. Поначалу не понимаешь, кто кого куда откуда, но к середине второй серии уже запоминаешь и различаешь персонажей, благо после Махабхараты мой мозг не девствен в отношении востока. Актёры хороши; летающий мальчик, которому нужно напоминать ходить по земле, и всеобщая прабабушка, которая всё помнит - особенно. И ох@енные женщины, да. Фемслэш - #шипнуто.
В понедельник мы с Птахой и Мориэль встретились у нас в Тануки, обсудили завязку на Оккупацию. Курить вживую - бесценно. Масленица, и в подъезде впервые пахнет не куревом, а тестом, а мы с Птахой вчера приехали к Волчонке на блины. У нас были сидр и варенье, у Волчонки была Мелатрикс, и мы вчетвером сидели на кухне при свечах, а когда сидр и блины закончились, переползали с чаем с кухни в комнату и обратно. И было это хорошо!Долго обсуждался барраярский блок на Отсчёт, к чему я отношения не имел и просто переждал, затем Мелатрикс похитила меня говорить за Параграф. Персонажа уже ощущаю, не боюсь ничего, кроме реакции соигроков, но, учитывая дружественную аудиторию, проблем быть не должно. Остаток вечера мы уютно и лампово трындели за ролевое и конопляктусы(тм) и подъедали вкусный шоколад, вечер незаметно продлился до пятого часа утра. Так что домой мы с Птахой уезжали на разговорчивом Батыре. Спасибо котикам!
Двоюродная сестрёнка прислала задачки из какой-то внутришкольной олимпиады. Мой гуманитарный мозг завис, не зная, какими инструментами оперировать, а Птаха решила. Пересказываю 1. Богач устраивает аукцион в пользу бедных. В каком случае больше получат бедные, а в каком - богач: если он пожертвует 10% от каждой покупки или от общей суммы? 2. Есть стакан бензина и стакан водного раствора, в котором 8% бензина. Оба стакана вылили в один таз. Какова концентрация бензина в тазу?
О снахВ последние дни я во снах скорее зритель, смотрю урывки каких-то упоротых фильмов. В понедельник мне сначала показали Петра Первого, который стоял на песчаном берегу какой-то верфи и бросился в море вытаскивать тонущего мужика. Я читал слэш, который начинался точно так же. Потом был кусочек экранизации оперы "Аленький цветочек" (да, такой оперы не существует), мне запомнился красивый заснеженный балкон замка. Во вторник показали какую-то страну с высоты птичьего полёта - она выглядела совсем как карта - и огромного крылатого дракона, немного мультяшного, который сидел посередине и планомерно выжигал лес. Почувствовав, что на него смотрят, дракон обернулся через плечо и укоризненно заметил, что он мог бы жечь слева или справа, но там - населённые пункты, поэтому он жжёт в центре, где нет ничего, кроме деревьев. Видимо, у него была изжога и он не мог не жечь. А в среду снились Черепашки-ниндзя и ещё какой-то персонаж, всё чёрно-белое и трагичное, но запомнилось мне хуже всего. Сегодня же во сне я на какой-то игре в тёмной квартире с высокими потолками пытался отмазать от какого-то трибунала персонажа Мори Джейн, но всё было как-то безысходно и жутенько. О кроликахА я говорил, говорил ещё при вывозе из вивария, что этот кролик - девочка: совсем другие черты, нежели у самцов. Теперь при осмотре Рини ветеринаром это подтвердилось. К счастью, злокачественных клеток цитология не выявила, и завтра у неё плановая операция по удалению опухолей. Её последующее лечение и продолжающееся восстановление Геркулеса - всё ещё недешёвое для их передержки удовольствие, реквизиты есть в посте ниже или выдам в личку.
Птаха уронила на меня фразу, что сыграла бы Дантеса, и я тут же осознал, что этот персонаж также может быть на "Маскараде". Но нет. Сначала Онегин, потом остальная трава. А на Парижскую Коммуну я неспешно ищу на одолжить длинный красный шарф. Желательно не вязаный. Не то чтобы остальной прикид у меня был, но об этом мы подумаем позже...
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Благодаря Рино в моём ролевом гардеробе столько чёрных прикидов, что можно выбирать. То, на чём я остановился, было слегка в китайщину, зато отвечало трём критериям: пафосное, не порнография и не современное. Уже перед выходом из дома я спохватился откопать взнос - красную ткань для иссеновских инквизиторов, оставшуюся у нас после пошива Быка и Дориана. После Тёмной Сестры я поехал до Пражской, перечитывая правила и слухи, и был на месте как раз вовремя. Две игры подряд, на которых кто-то приходит в гости с отрубленной головой, - та ещё шутка ноосферы. И на обеих играх передо мной кому-то из персонажей то и дело становилось плохо, а я листал свои бумажки и ничем не мог помочь А при общении с эльфами, в особенности при виде грима Векши, не мог отделаться от внутренних ассоциаций с цетами. В итоге вкусно поигралось в межкультурный диалог. Ворнинг: отчёт может содержать незначительные спойлеры для следующей игры по Тарри, до которой я, с большой вероятностью, добраться не смогу, поскольку Форкон накануне будет в Подмосковье. Но на Иссене - обязательно встретимся. Диего, Клинок Иллиара. Предыстория Диего был сыном человека, очень желавшего, но не сумевшего стать служителем Иллиара. Потому он был воспитан под гнётом обязанности непременно достичь того, чего не достиг отец. Он искренне верил в Иллиара, но чем ближе были испытания, тем больше он боялся провала и сомневался в своих способностях. Задачи на твёрдость веры и смекалку дались ему без труда, но проверки наличия Силы показали слабые результаты. Когда жрецы сделали выбор, имя Диего они не назвали. Но он никак не мог вернуться к отцу с поражением и провёл всю ночь в молитвах Иллиару. Наутро в храм вошёл Уста Иллиара и изрёк, что Диего должен быть принят в послушники. С тех пор он был убеждён, что избран волей Иллиара нести людям истину и ограждать их от Тьмы. Став одним из Клинков Иллиара, Диего всё чаще бывал при дворе и виделся с послом Карлосом Клавелем. Три года назад тот вывел в свет свою 15-летнюю племянницу Симону. Диего с юных лет свыкся с тем, что должен будет дать обет безбрачия, но сердцу приказать не мог. Все его мысли были заняты тем, чтобы Симона была счастлива. Дядя сговорился о её браке с молодым аристократом, должно быть - человеком набожным, поскольку он давал обет два года не сходиться с женщиной и пожелал, чтобы невеста до окончания этого срока ждала его в монастыре. Всё выглядело благополучно, но полгода назад Симона сбежала вместе с несколькими семейными реликвиями. Диего не хотел верить в то, что она - воровка, и полагал, что её обманом склонили к побегу в обмен на ценные вещи. Осторожный поиск по своим каналам ничего не дал - Симона исчезла. Посол Клавель был предан королю и Богам, и около десяти лет назад его коснулось благословение Иллианны, после чего ему сопутствовала удача во всех делах. Но примерно с тех пор, как сбежала Симона, Диего начал ощущать нависшую над послом тёмную тень. Он подозревал, что Клавель нашёл пропавшую племянницу и убил её, чтобы избежать дальнейшего позора, - сорвавшаяся помолвка и так стала скандалом. Но пока это не подтвердилось, Диего при встречах с послом держал лицо и вопреки всему верил, что Симона жива. И вот - ему предстоит сопровождать Клавеля в Тарри на приём по случаю годовщины коронации нового короля. Очевидно, что Тарри собирается заручиться поддержкой соседних государств против Каэрона, ведь прогнило что-то в этом королевстве - слухи из Тарри приходят один другого краше... Отчёт отперсонажный Мы с послом Клавелем прибыли на приём первыми. Задержаться, чтобы дать хозяевам время как следует подготовиться, - хороший тон, но пунктуальность - одна из добродетелей мужчин Каэрона. Как верно заметил посол, это позволяло нам увидеть прибытие всех остальных гостей с их приветственными речами и подарками. У нас тоже были дары для королевской семьи Тарри: посол преподнёс королю Эльдану кинжал каэронской стали, а я вручил королеве-матери Элеоноре древний амулет, найденный при раскопках на местности, где находился один из первых храмов Иллиара, и освящённый Богом и Богиней. Когда мы отступили в глубь зала, следом вошли представители Авиланы. Их посол захворал в пути, поэтому добрались лишь его спутники: Чаша Иллианны и маг ордена Алой Звезды. Это было необычное соседство, но давало надежду на то, что маг находится под присмотром служительницы и пользуется знаниями, одобренными Богами. Они подарили королю редкий огненный цветок, произрастающий в Авилане. Я не мог не заметить, что молодой король Эльдан носит символ ордена Стального пламени. Это значило, что он не просто позволял ордену существовать в Тарри - влияние ордена добралось до королевского трона, который всегда был гарантом почитания Богов. Если в своей гордыне король забывал оказать Богам знаки уважения - удержится ли он, лишившись их расположения? Затем прибыл посол Лариара, человек опытный, но мягкий. Его сопровождал Клинок Иллиара с мелкой крылатой тварью на плече, представившийся смотрителем тваринца. Клинок заверил присутствующих, что все твари, которые были у него с собой, не опасны при правильном обращении и что они не сбегут, а всё время будут находиться в его руках. Королю они также преподнесли цветок, выращенный в саду тваринца - по их словам, как твари, так и люди высоко ценили целебные свойства этого растения. Затем представители Лариара предложили всем присутствующим назвать свои имена, дабы не тратить дальнейшее время на знакомство. Это заполнило паузу, однако ожидаемые гости из эльфийского государства не торопились показываться. Король отправил дворецкого поискать, не заблудились ли эльфы во дворце. Я шепнул послу, что эльфы, должно быть, остановились в саду, решив, что уже прибыли, поскольку привыкли жить среди деревьев. Наконец, эльфы вошли. У старшего во лбу был синий кристалл, окружённый причудливой росписью; с ним наравне держалась женщина, а младший нёс крупный сундук. Эльфийский посол протянул королю опасный дар - химеру, созданную магией тварь, управляемую при помощи кольца. Я ожидал, что король избавится от неё, но крылатое существо свернулось подле трона, словно изваяние. Смотритель тваринца тут же заспорил, что химеры - ненастоящие твари, поскольку в них искусственно смешаны разные крови, тогда как его твари чистокровны. Спор прекратился только по приказанию короля. Но был у эльфов и второй подарок. Чтобы доказать, что предыдущий посол их государства, отличившийся в Тарри недостойным поведением, был должным образом наказан, они извлекли из сундука его длинноволосую бледную голову. Дамы ахнули, а король велел поставить сундук с головой в стороне и объявил о начале пира. Я с охотой приобщился к таррийской кухне. Обнаружив себя в окружении эльфов, я волей-неволей разговорился с ними - странно было бы не воспользоваться возможностью узнать что-нибудь любопытное об этом тёмном народе. Мне было удивительно услышать, что в эльфийских землях в одиночку правит королева. У нас в Каэроне говорят, что женщина, пытающаяся управиться с делом без мужчины, подобна всаднику, пустившемуся в путь без коня по каменистой горной дороге. Эльфийка, услышав о моём недоумении, сперва непочтительно рассмеялась, а затем пояснила, что человеческая жизнь коротка, потому женщина успевает лишь исполнить свой материнский долг, тогда как эльфы живут долго, и, воспитав детей, их женщины могут посвятить себя политике, науке или искусству. Также я узнал, что эльфы используют химер для кровавых развлечений, стравливая их между собой и управляя, словно марионетками, как живыми, так и мёртвыми химерами. Люди, конечно, также любят кровь, но в наших землях они сами рискуют жизнью, выходя на поединки с дикими зверями или быками. Много и увлекательно мы с сестрой Дианой, местной Чашей Иллианны, говорили с эльфами о различиях между нашей и их Силой. Они спрашивали, почему мы боимся Тьмы,- но это никогда не было страхом. Тьма - не более чем отсутствие света, и мы служим, чтобы рассеивать её - защищать слабых, возвращать на истинный путь оступившихся и заблудших. Они спросили, скольких я спас. Но разве возможно сосчитать, скольких спасаешь, вовремя остановив злодеяние? Порой меня просили побеседовать с каким-нибудь заключённым, чтобы он раскаялся и облегчил свою участь, - но это всё же не было основным моим занятием. А для эльфов были в новинку даже сами понятия добра и зла, хотя, казалось бы, что может быть проще: можно причинять людям благо, а можно причинять им вред, и граница между добром и злом тверда как алмаз; порой кто-то может случайно навредить из благих побуждений, но его взгляды можно исправить, а того, кто творит зло намеренно ради собственной выгоды, увы, зачастую изменить невозможно. Наши Боги не ограничивают нас, не заставляют ничем жертвовать, как кажется эльфам, - они указывают нам путь, который мы выбираем по собственной воле. При этом мы неизбежно оставляем что-то позади, поскольку невозможно следовать несколькими путями одновременно. Эльфы утверждали, что Тьма даёт им безграничные возможности и ничего не просит взамен. Но было ли это свободой? На самом деле искушения Тьмы превращают их в рабов собственных желаний. Безнаказанность заставляет забыть о любви и дружбе, совести и чести, - но, может, и таких понятий в эльфийском словаре не существовало? Эльфы говорили, что Тьма и ненависть тоже могут стать источниками вдохновения - например, для создания могущественных артефактов, способных наслать эпидемию. Но ненависть проистекает из страха, а страх разрушителен, вдохновлять же может только то, что созидает. В том, чтобы уничтожать созданное другими или природой, нет ничего величественного или прекрасного, ничего, о чём вспоминали бы с благодарностью в летописях. Человеческое оружие, которое нас вдохновляет, подобно мечу Каэрона, изображённому на нашем гербе, создаётся для защиты, для сокрушения врагов Иллиара, а не для того, чтобы в слепой ярости нести гибель всему живому. Также эльфийка спрашивала, во вред ли действует её молодой спутник, эльфийский целитель, который лечит при помощи силы Тьмы. Прежде я ни разу не слышал о том, чтобы Тьма исцеляла. Но если его помыслы чисты и в них лишь желание помочь другому, избавить от страданий, - то он не виновен в том, что у него нет иной Силы, кроме Тьмы, которая, должно быть, лечит одно, а калечит другое. Не виновен, что родился не в тех землях, где он мог бы использовать благую Силу Иллиара. А проповедовать в землях эльфов, пытаться увести за собой светлые сердца... безнадёжно. Но мы в тот вечер затевали дискуссию ещё не раз, так что маршал Тарри просил нас не ссориться, хотя спор был далёк от ссоры: если бы таковая произошла, он бы заметил её первым по пятнам крови на стенах. Время от времени в наши беседы вклинивался (прошу прощения за каламбур) Клинок Иллиара из Лориара. Укротитель тварей - необычная специальность для служителя Бога, и хотя я мог признать, что некоторые твари обладают полезными свойствами - например, для производства лекарств и противоядий, - многое в поведении брата Марка подсказывало мне, что служение Иллиару стоит для него даже не на втором, а на много дальнем месте в сравнении с изучением тварей. Он рвался в неизведанные земли, где рассчитывал встретить драконов - древних огромных тварей, дышащих огнём - и показывал книгу с описаниями этих тварей и засушенными образцами их шкур, которую получил якобы от первопроходцев, побывавших на том материке. Маршал Тарри заинтересовался и стал обещать Марку два военных таррийских корабля, чтобы организовать вместе с ним экспедицию и создать боевой отряд тварей. Глупец не понимал, как сложно контролировать сразу многих крупных тварей одновременно и с какой лёгкостью эльфы перехватят над ними контроль. А ещё больше я насторожился, когда в речи брата Марка проскользнули фразы, что некоторые твари почти так же разумны, как и люди, и что он, в отличие от эльфов, которые управляют ими при помощи сдерживающих артефактов, договаривается с ними. Но можно ли договориться с разумными тварями иначе, кроме как к взаимной выгоде? Только ли он диктовал свою волю тварям, или они так же управляли им самим? Самонадеянно заигравшись с тварями, недолго самому стать их подобием - потому у нас в Каэроне и не было тваринцев. Я наблюдал за братом Марком и предупредил посла Клавеля о возможной опасности. Посол уже встречался с королём Тарри и представителями других стран без моего участия; это было естественно - политика была не моим делом. Он вызывал меня на разговор в тёмном коридоре и бегло делился своими достижениями, хотя наверняка умалчивал о многом. Он сказал, что эльфы предлагали союз и ему, и всем прочим странам, и что он рассказал об этом королю Тарри. Я надеялся, что он не заключит договора с эльфами на самом деле, а не в качестве блефа, поскольку не приходилось сомневаться, что эльфы не заинтересованы в сотрудничестве, смотрят на всех свысока и выбирают будущую жертву для нападения. Я также сообщал послу о своих впечатлениях. Эльфов я нашёл пресыщенными существами, которые из-за непомерно долгой жизни не знают, какими ещё удовольствиями себя развлечь, и погрязают в разврате и изощрённых магических экспериментах. Однако на приёме они вели себя доброжелательно и без провокаций, маги также не высовывались. Только эльфийский посол выказывал чрезмерные знаки внимания сестре Диане, чем настораживал. Из всех эльфов наиболее похожим на человека был младший, целитель. Он сказал, что разговор тоже может быть удовольствием, и с этим даже невозможно было спорить, хоть это удовольствие было и не праздным. Меня прежде не считали приятным собеседником - рано посвятив себя служению Иллиару, я не был обучен придворным манерам. Я поведал целителю о том, как в представлении соседних стран выглядит типичный каэронец: небритый немытый мужлан, который заявляется в гости, кладёт на стол грязные сапоги, требует самой крепкой выпивки и затем удаляется верхом, увозя какую-нибудь красотку на плече. Едва я договорил, как вошёл посол Клавель и первой же фразой подтвердил половину тех слухов, которые я так старательно опровергал. Он пожаловался на тошноту, возникшую у него после того, как ему было передано некое письмо. Я снял с него последствия магического воздействия и попросил дать мне взглянуть на письмо. Посол двумя пальцами бросил на стол измятую бумагу, опасаясь лишний раз с ней соприкоснуться. Я проверил письмо на содержание магии, но на ней был лишь слабый, остаточный след. Когда посол Клавель упомянул, что это письмо от его племянницы и что она умерла, я, стараясь сохранить самообладание, попросил разрешения забрать письмо и спросил, правда ли Симона мертва, и от кого он узнал об этом. Посол ответил, что это послание ему передала сестра Диана, и она же сообщила ему о смерти Симоны. Я развернул скомканный лист и невидящим взглядом пробежал по строкам аккуратного девичьего почерка. Письмо обвиняло дядю Симоны в том, что он сломал её жизнь, настояв на нежеланном для неё браке с человеком, который мог передумать и навсегда оставить её в монастырских стенах, и заканчивалось проклятием в его адрес. Если только письмо не было подложным, мне предстояло свыкнуться с тем, что Симона не только нарушила волю своих родителей и пренебрегла своим долгом женщины, но и умирала на чужбине, запятнав своё сердце ненавистью. Но она была юна и напугана, и рядом с ней не оказалось человека, который утешил бы её и вернул в лоно семьи. Винить я мог только себя - в том, что ни разу не поговорил с ней, боясь обнаружить свои чувства. А теперь было уже слишком поздно. Я поспешил найти сестру Диану, чтобы расспросить её о письме. Я наверняка удивил её, ведь я не был членом семьи посла, а она не могла раскрывать все тайны постороннему человеку, - но я заверил её, что хорошо знал племянницу Карлоса Клавеля, что было почти правдой. Её рассказ всё равно был короток: она встретила умирающую Симону в одном из храмов Иллианны в Тарри, и девушке уже ничем нельзя было помочь. Скончалась Симона в её отсутствие, успев поведать, что сбежала вместе с любовником, который затем ограбил и покинул её, и передать письмо для своего дяди. Должно быть, строгий, но справедливый Иллиар покарал её какой-нибудь болезнью за предательство своего рода, а милосердная Иллианна в ответ на её молитвы подарила ей смерть как избавление от страданий. И всё же обстоятельства столь ранней смерти молодой девушки казались загадочными, я не мог удовлетвориться простым объяснением, как если бы расследование могло её воскресить. Если бы я только знал имя её бывшего любовника!.. Я не знал, выдал ли я себя перед сестрой Дианой. С одной стороны, мне хотелось доверять ей - редкое для меня чувство, но, к счастью, никаких привязанностей, в моей жизни был лишь один человек, который значил для меня больше других и продолжал значить; с другой - хоть мы с ней и были в первую очередь служителями Богов-Супругов, а уже потом - поддаными своих государств, она находилась при дворе короля Тарри и могла выдать ему мою недостойную слабость. Уж лучше держать чувства при себе и молиться о том, чтобы Боги простили Симону и не дали её душе уйти во Тьму. Посол Клавель вовсе не был расстроен известием о смерти племянницы - вернее, если его что-то и не устраивало, так это то, что она недостаточно мучилась и что он не смог добраться до неё лично. Отчасти его можно было понять - она поступила с ним в высшей степени неблагодарно и к тому же прокляла. Видимо, именно это проклятие я замечал, когда ощущал тень, преследующую Клавеля. И всё же слушать о том, что он сделал бы с ней, если бы застал живой, было неприятно, так что в один момент я вынужден был перебить посла и напомнить, что о мёртвых либо говорят хорошее, либо вовсе не говорят. О том, что помимо письма он получил от Симоны ещё один предмет, посол вспомнил только некоторое время спустя моего разговора с сестрой Дианой. Он сказал, что оставил присланный ею цветок прямо в тронном зале. Я устремился туда и почти мгновенно обнаружил чёрную розу, выделяющуюся своим траурным видом в гирлянде цветов, украшающей искусственный водоём. Королева, похоже, своими руками поместила розу туда, ничего не подозревая. Я проверил розу и определил, что на неё действительно был наложен магический эффект, но его действие было единоразовым, и роза более никому не угрожала. Но мне всё равно пришлось оправдывать неосмотрительный поступок посла Клавеля, который принёс в тронный зал потенциально опасную вещь, - я сказал, будто посол об опасности даже не догадывался. Сестра Диана неожиданно почувствовала себя дурно. Она сказала, что это произошло после того, как она исцелила брата Марка, замороженного эльфами за излишнюю разговорчивость, - невежливо морозить чужих гостей без разрешения, но я впервые был солидарен с эльфами. Однако состояние сестры Дианы не было похоже на обычный упадок сил после снятия магического эффекта. Я проверил, не было ли на неё оказано магического воздействия, - всё было чисто. Добровольно пришедшие на помощь эльфы также проверили на воздействие ядов - и тут ничего. Сестра Валери из Авиланы неотступно оставалась рядом с больной, но и она не могла помочь сестре Диане, которой становилось всё хуже и хуже. Она впала в забытьё, а затем резко очнулась, но вела себя странно. Её движения стали ломаными и суетливыми, словно кто-то дёргал её за нитки. По-птичьи наклоняя голову, она смотрела на окружающих любопытным немигающим взглядом, как будто всех видела впервые, но взгляд этот был скорее изучающим, нежели растерянным. Чужим и хищным. Она заявляла, что с ней всё в порядке и она чувствует себя прекрасно, но шарахалась от каждого, кто пытался к ней приблизиться или прикоснуться. Я совершил попытку изгнать из неё духа. В таких случаях я всегда видел духа, покидающего ослабленного человека, но в этот раз посторонняя сущность лишь шевельнулась внутри неё и не подчинилась. С подобным я прежде не сталкивался. Я спрашивал эльфов, видели ли они такое - чтобы человек не был сам на себя похож, а был словно живой куклой, управляемой чужой волей, но эльфы пожимали плечами. Брата Марка, после контакта с которым и начались проблемы, поблизости видно не было. А ведь сестра Диана наверняка была одержима какой-нибудь сбежавшей тварью. Когда она пришла в себя, то ничего не помнила о том, что говорила и делала, но люди, которые ходят во сне, выглядят иначе. Тварь, оставившая её в покое, могла затаиться где угодно. Мелкие странности продолжали происходить. Маршал Тарри, Кристофер, также по непонятным причинам полежал в обмороке рядом с сестрой Дианой, хотя лишнего не пил и после ни на что не жаловался; и вновь воздействие выявлено не было, и эльфы говорили, что на него магия не действует вообще. Посол Клавель показал мне отдалённый угол замка, где остались следы магического ритуала - символ в круге, похожий на тот, что был на древнем амулете, который я подарил королеве, - но определить, кто проводил его и как давно, не представлялось возможным. Кто-то мог вызвать с его помощью тварь и упустить её - сам брат Марк, или кто-то из магов, или эльфы (хотя они, как ни забавно, всё время оставались на виду и вызывали меньше всего подозрений). Посол передал мне слова местной жрицы Стального Пламени - что якобы сила Стального Пламени ничем не отличается от Силы, данной Богами. Раньше ордену позволяли существовать только потому, что его члены признавали величие Богов и утверждали, что дух Стального Пламени служит Богам и пользуется их покровительством. Ставить же духа наравне с Богами было недопустимо. Я решил понаблюдать за жрицей, которая демонстрировала перед эльфами своё умение преобразовывать металл. Она хотела превратить одно кольцо в другое, зажав его в кулаке, но у неё ничего не вышло. Зрители вежливо замяли её оплошность, сказав, что она просто потратила слишком много сил и она может показать более простой трюк. Тогда она заставила кольцо покрыться ржавчиной, и это у неё получилось. То, что сила духа Стального Пламени изменяла жрице, было ли дурным или же благоприятным знаком? Посол Клавель предлагал мне также показать Силу Иллиара и посрамить силу Тьмы - дескать, он договорится со своим "знакомым эльфом" (с которым познакомился за один тот вечер), чтобы тот попытался лишить меня силы, и когда он не сумеет это сделать, то все увидят величие Иллиара. Я объяснял ему, что Иллиар дарует Силу не для гордыни, и использовать её в соревнованиях недостойно, поскольку истинная Сила не нуждается в доказательствах. Я подозревал, что эльфам что-то известно о творящейся в замке аномалии и они воспользуются ею, чтобы подставить нас. Но посол настаивал, что моя вера достаточно тверда, чтобы не сомневаться в победе, и я согласился ответить на вызов, если таковой прозвучит. Чтобы обнаружить тварь, маг Алой Звезды из Авиланы предложил провести ритуал в самом центре замка, в тронном зале, собрав всех гостей. Само собой, служителям Богов эта идея была не слишком по нраву, но другого выхода не было, к тому же любой, кто пытался бы отказаться от участия, подпал бы под подозрение в сговоре с тварью. Питомцев брата Марка для чистоты результата заперли в ящик с эльфийской головой. Маг начертил круг и положил в него мерцающую стрелку. Подрагивая, она начала вращаться и указала, останавливаясь, сразу на нескольких присутствующих: на брата Марка, которого столько раз кусали твари, что в его крови текло немало их яда; на эльфийского целителя; на приближённого короля, по имени Рэнир, находящегося в непонятном статусе - не то фаворита, не то советника, не то, по слухам, одного из пропавших Клинков Иллиара, помогающего королю совладать с силой Стального Пламени, коей король обладает; и на самого мага, который поведал, что когда-то сражался с тварью и остался в живых - ему можно было верить, потому как он едва ли затеял бы ритуал, чтобы выдать самого себя. Король с Рэниром отлучились на разговор - почему-то этот тип, к которому король так прислушивался, вызывал даже больше подозрений, нежели эльф. Решено было усилить ритуал и сократить круг до тех, кого выбрала стрелка в первый раз. Прочие гости расступились, а все отмеченные тварями приблизились вплотную к магическому кругу. Стрелка вновь задрожала и с уверенностью указала на брата Марка. В тот же миг его тело изогнулось в судороге, а над его грудью появилась в воздухе серая бесформенная тварь, похожая на пучеглазую голову с несколькими растущими из неё длинными конечностями. Одновременно с разных сторон в неё полетели боевые заклятия - эльфов, магов, Клинков... Я хотел воспользоваться Хлыстом Иллиара, но у меня ничего не вышло. Впрочем, беспокоиться о своей силе было некогда: тварь исчезла, и почти сразу послышался шум из ящика, где были заперты твари. Изгнанное существо вернулось в своё родное тело и рвалось на свободу, так что ящик ходил ходуном и трещал по швам и в считанные секунды начал разваливаться как карточный домик. Но маги и Клинки, заслонив своими спинами женщин, уже знали, что делать при виде серых щупалец упрямой твари. Ещё несколько заклятий - перенасыщенный разнородной силой воздух кололся и потрескивал, как после удара молнии, - и от ящика остался только обугленный след. Тело твари было уничтожено, взорвавшись с огненными брызгами, чёрным дымом и зловонием. Эльфиский подарок был безнадёжно испорчен. Бесчувственное тело брата Марка перенесли на диван. Он был жив, но одним Богам было ведомо, была ли тварь истреблена окончательно, и не грозила ли ещё опасность ему и нам. Вдруг я ощутил где-то поблизости, в замке, небывалый всплеск Силы Иллиара. Такое изредка происходило в храмах Каэрона, когда Бог проявлял свою благосклонность. Похожий всплеск произошёл, когда десять лет назад посла Клавеля коснулся свет Иллианны. Но - здесь, в Тарри?.. Ни я, ни местный Клинок Иллиара, брат Тагир, не могли сопротивляться притяжению чуда и устремились ему навстречу. Каково было наше изумление, когда мы примчались к... эльфийскому ритуалу. Тварь была надёжно заключена внутри пентаграммы, построенной из горящих свечей. Из центра пентаграммы исходила настолько мощная Сила Иллиара, что у твари не было никаких шансов одолеть её и вырваться. Целитель поднялся и заслонил остальных эльфов собой, разведя руки. Брат Тагир повторил его жест, точно так же заслоняя от эльфов пустое пространство за своей спиной. Поскольку никто из них нападать не собирался, а творящийся ритуал был очевидно угоден Иллиару, я предложил им перестать стоять друг напротив друга и продолжить прерванное. Эльфийку, которая была явно недовольна нашим присутствием, я заверил, что мы не хотим помешать, а понаблюдаем со стороны. Все эльфы вернулись в круг, чтобы завершить ритуал, и несмотря на то, что мы с братом Тагиром не были в круге, в решающий момент ритуал забрал также и наши силы. Тварь ослепительно вспыхнула и погасла, осыпавшись пеплом. С ней было покончено. Нам с братом пришлось опереться о стены, чтобы устоять на ногах, и эльфам тоже пришлось несладко. Должно быть, они одни не выдержали бы ритуала, если бы Иллиар не призвал своих служителей поддержать их. Целитель потерял сознание, и эльфийка обнимала его, замерев. Я предложил свою помощь, чтобы перенести его в свободные покои. Он был в порядке, ему просто было необходимо восстановить силы. Мы положили его рядом с братом Марком, и я так и опустился у его ног, поскольку тоже изрядно ослаб. Но Иллиар не отвернулся от меня, и я смог быть ему полезным. А главное, Иллиар в мудрости своей подтвердил, что для него нет разницы, человек или эльф желает творить добро и рассеивать мрак. Быть может, он ещё не раз явит перед эльфами свою Силу и выведет из Тьмы тех, кто будет готов за ним последовать. Когда брат Марк очнулся, он так же, как ранее сестра Диана, не помнил ничего, что с ним происходило, с тех пор, как его отец заболел и он вынужден был сам ухаживать за всем тваринцем. Он не знал, какой нынче месяц и какой день, и что он находился в Тарри. Впрочем, больше всего он испугался, что оставил тваринец без присмотра на столь долгое время. К разочарованию маршала Кристофера, все заключённые братом Марком в тот вечер сделки теряли силу, поскольку всё это время он находился под влиянием хитроумной твари, и именно ей могла принадлежать идея экспедиции на неизведанный континент, чтобы заманить людей в ловушку. Далее всё шло своим чередом. Посол Клавель похвастался успешно заключёнными договорами и сообщил, что мне придётся задержаться в Тарри ещё на неделю, поскольку на каждый день недели он назначил встречу и я должен был его сопровождать. Не то чтобы перспектива пяти (или семи?) деловых обедов меня радовала, но я надеялся в свободное время посетить храмы и другие достопримечательности Тарри. На то, чтобы Каэрон установил с Тарри хорошие отношения, я уже не рассчитывал: королева Элеонора с таким восхищением отзывалась об эльфийских землях, так удивлялась словам эльфийского посла о том, что в этом волшебном краю что-то может не устраивать, что её преданность Богам выглядела столь же сомнительной, как и короля Эльдана. Зато, с их беспечностью, они наверняка станут первыми жертвами эльфийского коварства. А Каэрон предпочтёт сражаться, а не идти на компромисс с изменниками веры. Благодарности Спасибо мастерам - вот и с ещё одним миром я познакомился и получил от знакомства изрядно удовольствия Традиционная отдельная благодарность за заботу и вкусную кормёжку - вег-оливье, фрукты и печеньки и каэронское красное вино! Кажется, я столько съел и выпил, что в финале меня начало клонить в дрёму - ну, и спать надо больше перед двумя играми Спасибо игротеху - давал мастерам поиграть, оперативно отвечал на поток запросов, и персонаж получился интересный! Спасибо Шеллару за посла - мне столько раз приходилось пояснять: "это не агрессия, просто мы все в Каэроне прямолинейные", что я мог быть спокоен за правильное лицо страны! Спасибо Ортхильде за Диану - метаморфоза в эпизоде с вселением твари была сыграна впечатляюще, и вообще с твоими персонажами всегда интересно. Надо как-нибудь уже сыграть более близкую связку, я считаю :3 Спасибо нашим классным эльфам - Тигрисс, Игнису и Векше! Вы были прекрасными, стрёмными и загадочными. Спасибо Фарфу за фантастических тварей и места их обитания, за книжку про драконов, на которую я отчаянно залипал до игры и пару раз во время) Дивное слово "тваринец" отныне навеки в моём лексиконе, ибо отражает происходящее в моём доме чуть более чем полностью. И спасибо всем-всем игрокам, оживившим эту историю, за беседы-интриги-колдунство и яркие образы! Кажется, Диего - едва ли не единственный мой персонаж, которому светит умереть девственником. Когда ты гетеросексуальный целибатник-однолюб, и твоя единственная любовь умерла, - всё.очень.плохо Узнал от Векши, что вход на ярмарку Вескона бесплатный, так что, возможно, я там всё-таки появлюсь - в первую очередь обнять всех, кого давно не видел, ибо от лишних трат лучше воздержаться. В какой день - пока не решил, предлагайте. Но сегодня день у нас с Птахой рабочий. А Рийя, с которой мы разъезжались с игры по домам, подарила мне киндер-опоссумов
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Выспаться перед двумя играми было бы хорошей идеей, но заснул я довольно поздно, а встали мы с Птахой рано - она поехала краситься, а я начал отмывать кухню и собирать два прикида. На балахон мейстера пошёл летний костюм Старка. Спасибо Диасси - добывать цепи в зоомаге или хозяйственном не пришлось. До Покровки я шёл от Курской, антикафе Quatro нашлось без труда. Поначалу казалось, что оно рассчитано на в два раза меньшее количество народу, но когда мы расповсюдились, стало норм. Хотя подвальное помещение без окон, в котором кондиционер едва тащит, плохо сочетается с людьми в многослойных прикидах, и я посочувствовал тем, кто был к тому же в сапогах и париках. Немудрено, что все жидкости на столах так быстро заканчивались. Я ожидал большего количества политики, но, насколько я мог судить по тому, что за пределами королевских покоев проводил время не только я, но и десница, - король не слишком нуждался в своих советниках и был занят преимущественно матримониальными вопросами. Как бы то ни было, мейстер Коннор, как и Ганзир на Вавилоне, был из того удобного сорта персонажей, которым до всего есть дело и для которых при этом собственные интересы превыше всего, так что он регулярно находил себе занятия - порой довольно... неожиданные. Предыстория персонажа (light slash inside) Коннор Сарсфилд, родом из Западных земель, был младшим сыном рыцаря, владеющего замком на Речном тракте, и в детстве тоже хотел стать рыцарем. Но в седле он держался не очень, в обращении с мечом также не преуспевал, зато был хорошим лучником, как многие Сарсфилды. При Эйгоне Недостойном его отец был несправедливо обвинён в сокрытии налогов и фактически ограблен. Из-за опустевшей казны замка и желания доискаться правды об устройстве государства и создании законов Коннор выбрал путь знаний и отправился в Старомест. Оказавшись усердным учеником, он выковал первое звено в первый же год и исписал не один том лекций. Поначалу он хотел вернуться в качестве мейстера в родные земли, но амбиции росли сообразно числу звеньев, и он понял, что это может стать пропуском в большой мир. Благодаря удачным связям в Цитадели при новом короле Дейроне он был призван в Красный замок, где ныне пребывает уже пять лет. Коннор никогда не был аскетом и не отказывал себе в простых земных удовольствиях, считая, что они помогают поддерживать бодрость духа и ясность ума, и следил при этом за тем, чтобы оставаться в хорошей физической форме, хотя, конечно, и не мог тренироваться так же, как рыцари. Целибатником не был и подавно - и расширению взглядов провинциала способствовала также Цитадель. Там он познакомился с дорнийцем Майклом Манвуди - тот позже, нежели Коннор, поступил в обучение, но, будучи ровесниками, они проводили время в одной компании. Майкл был хорош собой и уже тогда вовсю этим пользовался - а Коннор уважал людей, умеющих извлекать выгоду из данных им природой качеств. Когда Майкл после очередной гулянки затащил его в укромный уголок и наглядно продемонстрировал свои таланты, Коннору понравилось. Около десяти лет назад Манвуди покинул Цитадель. Нельзя сказать, что Коннор скучал - в Староместе не заскучаешь, если знать, к кому обращаться, а привязанности он считал помехой, - и всё же встретить Майкла при королевском дворе было радостно. Правда, на предложения возобновить практику взаимно приятного досуга Майкл отшучивался и звал по бабам, так что их уделом стали лишь ностальгические беседы за стаканчиком вина. А упрашивать Великий мейстер не стал бы - сено к лошади не ходит, ему было с кем удовлетворять телесные потребности. Но если говорить об утолении одиночества, то эти беседы он ценил, и Манвуди, сам того не зная, был, пожалуй, единственным человеком, за кого Коннор вступился бы, если бы того вдруг покинуло королевское расположение. В остальном мейстер весом своего слова не злоупотреблял, и вообще слухи о его влиянии на короля были многократно преувеличены. Дейрон Добрый в его картине мира пользовался презумпцией правоты - когда тот кого-то привечал, Коннор не спорил, а только присматривался, чтобы это было для короля безопасно. Ему импонировало, что король не хочет войн, истощающих страну, но главной проблемой были борзеющие рыцари, которых нужно было чем-то занять, и в особенности - растущая в их среде популярность Великого бастарда Деймона Блэкфайра. К сожалению, король предпочитал не устранять такие проблемы, а разговаривать с ними по душам, и совет мейстера направить Деймона на какое-нибудь грязное задание вроде подавления мелкого бунта или добора налогов и затем наказать за усердное выполнение оного так и не был реализован. Немудрено, что за решение проблемы брались другие, кто во что горазд... Отчёт отперсонажный Великого мейстера Коннора (ворнинг: слэш, низкорейтинг) Продолжалось празднование двадцать пятого дня рождения кронпринца Бейлора, хозяина Летнего замка. Днём ранее состоялся турнир, победу в котором одержал один из Великих бастардов Бринден Риверс. Ныне же начинался пир, дабы оказать почести победителю и дать возможность представителям великих домов Вестероса поприветствовать короля и его наследника. Когда я вышел в зал, гости уже представлялись Его Величеству. При том ни лорд Ланнистер, проведший мимо меня свою юную племянницу, ни племянник лорда Старка, выделяющийся в толпе, не принимали участия в турнире. Ко мне подошёл сир Уэйнвуд и спросил, могу ли я распознать следы колдовства. Услышав, что я не занимаюсь тайными науками, он немедленно потерял ко мне интерес и, назвав бесполезным болтуном, удалился. Извиняться за него пришлось его приятелю, сиру Баратеону, наследнику лорда. Я предположил, что сир Уэйнвуд настолько не мог смириться со своим поражением в турнире, что уверил себя, будто противник одолел его при помощи злых чар. Я посоветовал сиру Баратеону проводить Уэйнвуда к септонам за благословением, и тот, поблагодарив, устремился вдогонку за своим невежливым другом. Следом лорд Айронвуд, прибывший в замок самостоятельно, а не в сопровождении принца Дорнийского, заинтересовался украшенной елью, установленной в углу зала. Я пояснил, что в далёкие времена на еловых ветвях развешивали кровавые жертвоприношения Древним богам. Ныне эта традиция ушла в прошлое, и теперь на ели принято вешать украшения, а также сладости для детей и гостей. Пришлось уточнить, что забирать украшения с собой гостям не следует - некоторые игрушки тонкой работы довольно дороги, это всё равно что снять серьги с жены хозяина дома. Похоже, сравнение хвойного дерева с женщиной было не слишком удачным, хотя слышал я когда-то одного менестреля, который сравнил не то королеву, не то тётушку короля с сосной. Лорд Айронвуд никак не мог взять в толк, почему ели не дают крови, в которой она нуждается, и призывал её утешить при помощи какого-то варварского ритуала с плакальщицами. Я был несколько обескуражен таким сочувствием Древним богам, и мне потребовался весь запас терпения, чтобы заверить собеседника, что не все традиции необходимо сохранять. Лорд Айронвуд был шумным, как дорнийский торговец, и так же непринуждённо находил собеседников среди тех, кто не успел спастись бегством, приглашая побывать у него в гостях со всем караваном и обещая каждому лучшего оливкового масла. В очередной раз подойдя к столу за вином, я услышал его разговор с лордом Визерисом Пламмом, сыном принцессы Элейны. Прежде я практически не замечал молодого лорда Пламма при дворе. Похоже, тот рассказывал о своём поражении в турнире и описывал своего противника, который был "так же хорош собой", как и управлялся с оружием. Я сразу почувствовал, что этот юноша обладает любопытным потенциалом, раз не удручён победой другого рыцаря, подобно Уэйнвуду, а восхищается ею. Пока Айронвуд вопрошал, почему достойный воин не может быть уродом, я вклинился в разговор, желая уточнить, кто же был счастливым победителем в том поединке, и предложить лорду Пламму урок стрельбы из лука. Даже если моё чутьё подвело, стоять за чьей-то спиной, выверяя положение рук, - волнующее занятие. Однако мне не довелось даже упомянуть об этом: Визерис спросил у меня, что требуется от молодого человека для поступления в Цитадель. Я охотно поведал о том, что требуется одно лишь желание - и большое прилежание, чтобы не оказаться на обочине в первые же месяцы; что Цитадель предоставляет стол и кров, но те, кто побогаче, предпочитают столоваться и развлекаться в Староместе, а прочие зарабатывают своей грамотностью, предлагая услуги переписчиков простым людям, - но лорду об этом беспокоиться не придётся. Затем я, в свою очередь, спросил, почему же его - рыцаря, коим по праву может гордиться его мать, в чью честь он и выходил на ристалище за неимением иных дам сердца - влечёт не воинский удел, а стезя школярства. Лорд Пламм ответил, что желает изучать сохранившееся наследие своего рода Таргариенов, поскольку верил, что они - особенные люди, влияющие на ход вещей даже неосознанно. Мне нравилась эта красивая теория, ведь в истории множество примеров тому, как потомки драконьей крови вершили судьбу Вестероса. И сам Визерис унаследовал валирийскую внешность матери, то есть был красив и белокур. Было бы досадно, если бы такое сокровище надолго покинуло двор и удалилось в Цитадель, и я охладил его пыл, напомнив, что тайные знания мейстер может освоить не раньше, чем ему покорятся все прочие науки. Я пригласил его к себе в Красный замок, чтобы он мог взглянуть на учёные книги и решить, какие дисциплины ему больше по душе. Но в тот вечер не он один живо интересовался, не выковал ли я звено из валирийской стали, а также - откуда эта сталь берётся и какими умениями владеет мейстер, обладающий таким звеном. Юные фрейлины королевы Дианна и Лианесса осаждали меня вопросами, чем дурная магия отличается от волшебства, одобряемого Семерыми. Я рассказал, что сельские колдуны и ведьмы вредят людям, тогда как тайные искусства должны служить процветанию Вестероса. Меня не посвящали в то, что именно изучали мейстеры, стремившиеся к валирийскому звену, ведь их были единицы, - а сам я больше интересовался науками земными и прикладными: законами, историей, медициной и прочим. Безусловно, нужно было иметь предрасположенность к овладению тайными знаниями, но этот дар не преподносился Семерыми уже готовым к применению - как и любая наука, он требовал труда. С опозданием на праздник явился Деймон Блэкфайр. Герольд достаточно громко объявил о его прибытии, чтобы все устремились за ним, когда он направился прямиком в королевские покои. Быстро распространилась новость, что на Деймона в лесу напали разбойники, но он остался невредим и привёз с собой голову одного из них. Вскоре Блэкфайр сам вручил мне эту голову, завёрнутую в окровавленную мешковину, и попросил оставить её пока на видном месте - возможно, полагая, что трофей ускорит расследование произошедшего. Минуя морщивших носики дам, я отнёс голову в холодный погреб, куда почти никто не заходил, кроме слуг, но никто так и не опознал её в лицо. Наверняка то были не простые разбойники, и не я один задавался вопросом, кто мог подослать незадачливых убийц. И вот уже я стал свидетелем того, как лорд Ланнистер жалуется королю на слухи о том, что при нападавших якобы нашли письмо с его печатью. Мы дружно успокоили его, что таких находок не было, а если бы злоумышленники посмели похитить что-то из его документов, то они уже были бы ему возвращены. У Ланнистеров, конечно, был зуб на Блэкфайра, но они не подставлялись бы столь глупо. Десница попросил меня отправить ворона к Золотой страже с повелением очистить окрестные леса от разбойников, а Блэкфайр добавил, чтобы я также послал ворона в некий переулок, и прежде чем я спросил у него, что именно написать в записке, его уже и след простыл. Я поднялся в воронятню и исполнил оба поручения в точности - написал Золотой страже, что именем десницы им надлежит выделить силы на патрулирование лесов, а на другой записке начертал только именование переулка и имя Деймона Блэкфайра. Переулок мог быть велик, но, видимо, там знали, что ответить на условный знак, - и едва ли то было заговором, иначе Блэкфайр не обращался бы с этим ко мне. Затем случился первый примечательный инцидент - Великий бастард Эйгор Риверс почувствовал недомогание. Окружившие его взволнованные собутыльники сообщили мне, что он теряет ориентацию в пространстве и путается в словах. Больше всего это походило на простое опьянение, хоть сир Риверс и настаивал, что выпил всего несколько стаканов, а не несколько бутылок. Его дядя, лорд Бракен, хлопотал вокруг него как нянька и вторил, что его драгоценный племянник умеет пить и явно был отравлен. Я поднял из-под стола стакан, который он обронил - но стакан был пуст, и по каплям на его стенках невозможно было определить, не подмешивали ли в вино иных веществ. Я оставил всю компанию с наказом следить за болезным и не давать ему убрести куда-нибудь, как бы он ни рвался, и уведомлять меня, если ему сделается хуже. Поскольку они добавили, что Эйгор никого не узнаёт - хотя его речь, вопреки их словам, была вполне связной, - на всякий случай я дал ему с водой противоядия. Но на отравление ядом его состояние не походило, - впрочем, существовали хитроумные дорнийские смеси, употреблявшиеся для развлечения, в действии которых я ничего не смыслил. Неожиданно Блэкфайр принял чрезмерное участие в заботах о его сводном братце и поднял шум, что Эйгора отравила леди Мелисса Блэквуд, придворная дама и мать Бриндена Риверса, которая находилась рядом с Эйгором и якобы передавала ему стакан. Едва появился король, Блэкфайр принялся настаивать на немедленном разбирательстве. Его Величество Дейрон, не теряя самообладания, возразил, что в этом доме подобные решения могут быть приняты только с согласия хозяина, принца Бейлора, и что он не станет портить праздник и отложит суд до возвращения в Красный замок, где следствием займутся сведущие советники. Также он предупредил, что если обвинение окажется ложным, Блэкфайр понесёт за это наказание. Я внимательно смотрел на Деймона - понимал ли он, что ему нечем доказать вину леди Мелиссы, кроме бесполезного пустого стакана? Тот понял и запоздало пошёл на попятный, говоря, что обвинением его подозрения не были; Эйгор также оклемался и заявил, что не имеет претензий к леди Мелиссе. Она простила их, но я сожалел, что я не рыцарь и не мог вступиться за её честь. Вернувшись в зал, я застал разговор, в котором фрейлины спрашивали сира Родвела Старка о деревьях на Севере, которые пьют кровь. Так причудливо исказилась моя история о елях, неосторожно рассказанная лорду Айронвуду - я не знал, смеяться ли мне или же провалиться сквозь землю. Старк поправил их, сказав, что на Севере действительно есть деревья, которые сами кровоточат. Но он не решался первым заговорить о Древних богах, предложив им обратиться за ответом ко мне. Девушки, однако, желали услышать обе версии и были вознаграждены рассказом о чардревах, сохранившихся лишь на Севере, на стволах которых вырезаны лица - и глаза этих лиц плачут кровью, потому что Древние боги опечалены людскими делами. Я мог только сказать, что мне нечего добавить к этому повествованию - я ни разу не бывал на Севере, но знал, что чардрева - не сказки, как и древние существа, обитающие за Стеной. Северные реалии в изложении Старка весь вечер будоражили воображение и дам, и южан - им всё было интересно: и снарки, живущие за печкой, и следы великанов, и Стена, жители которой облачались в чёрное и никогда не возвращались назад в Вестерос. А Старк видел всё это собственными глазами - или говорил, что видел - и щедро делился с благодарными слушателями. Из иных развлечений был дружеский поединок Уэйнвуда и Баратеона, в котором Уэйнвуд, выбрав стратегически неверную позицию, позволил загнать себя в угол и потерпел поражение. Затем прилетели вороны, один из которых принёс ответ Деймону Блэкфайру, а другой - толстый свиток для сира Робба Рейна. Я бегло проглядел оба письма. Записка для Блэкфайра была начертана на том же клочке бумаги, который я отправлял - в ней кратко сообщалось, что разбойники более не будут доставлять ему беспокойства. Сиру Рейну же предназначалось послание от его отца, лорда Рейна, который советовал ему поддерживать его сюзерена, лорда Ланнистера. Убедившись, что письма не содержат ничего важного, я мог отдать их адресатам. Но если сира Рейна я обнаружил сразу же, то Блэкфайра нигде не было видно. Рассудив, что он мог выйти во двор замка, в ожидании его я занял место подле входа, чтобы встретить его наверняка, и потягивал из стакана кислое вино. Когда вина оставалось меньше половины стакана, я ощутил чрезвычайно мощный прилив крови к тому органу, который, к счастью, успешно скрывала длина мейстерского облачения. Я не выпускал стакан из рук, так что, должно быть, я стал жертвой шутки, каковой мог стать и сир Эйгор - некто подсыпал в вино возбуждающего вещества и наблюдал, кому оно достанется. Но легче от этого не становилось, а помочь себе собственноручно - было бы унылым расточительством, тем паче что в моём стакане ещё были остатки вина. Пока я ещё мог удерживать вожделение в узде, я решил начать эксперимент с менее вероятного варианта. Любознательные Дианна и Лианесса уже просили меня выяснить, где в этом замке библиотека, поскольку для девушек обращаться с этим вопросом к хозяину дома было бы неприлично; я нашёл принца Бейлора в соседних с королевскими покоях, и подле него даже находилось несколько книг о воинском искусстве - во многих замках нельзя было найти и этого, но он заверил меня, что его библиотека куда обширнее и что он пришлёт ко мне слугу, который меня проводит, однако этот слуга так и не появился. Я приблизился к фрейлинам, беседовавшим с кем-то, и предложил Лианессе показать ей дорогу до библиотеки. Дианна хотела увязаться с нами, но я сказал, что это приватный разговор. Сложно было найти в незнакомом замке, полном гостей, место для уединения - к счастью, моё замешательство заметил сир Бринден Риверс и указал вход на чёрную лестницу. На нижних ступенях обнаружился сир Деймон, и я, вручив ему письмо, начал подниматься выше; фрейлине, в её платье, пришлось следовать за мной. Оставшись с ней наедине, я не без труда отыскал в своей памяти вопрос, который хотел ей задать - девочка порой приносила мне на хвосте сплетни из свиты королевы. Я спросил, кто мог распустить слух о том, что разбойников наняли Ланнистеры, - таким образом я не сказал ей ничего тайного, но мог проверить, где после всплывёт этот слух. Но Лианесса об этом ничего не знала, а слух не всплыл - я наверняка услышал бы о нём снова, только если бы сообщил о нём лорду Айронвуду. Затем я предложил Лианессе вина. Она отказалась, настаивать я не стал. Умница - с такой осторожностью можно прожить при дворе подольше. Пора было продолжить с вариантом более вероятным, пока я случайно не выдал себя. Проводив Лианессу обратно в зал, я отыскал взглядом Визериса. Он вновь стал жертвой словоохотливости лорда Айронвуда, и когда, помимо меня, на разговор слетелись другие гости, я вежливо похитил у благородной компании лорда Пламма, которого не пришлось приглашать дважды. Он без лишних предлогов последовал за мной всё тем же путём - по чёрной лестнице мимо Блэкфайра, подозрительно задерживающегося там в компании других рыцарей, но, к счастью, не интересующегося тем, чем занимаюсь я. Когда мы поднялись на площадку перед выходом на башню, я спросил, решился ли Визерис поступать в Цитадель, и намекнул, что протекция Великого мейстера дорогого стоит - но я пошлю ворона в Цитадель при совсем небольшом условии: если он разделит со мной глоток доброго вина из погреба Летнего замка, которым грех наслаждаться в одиночестве. Он медлил и прежде попросил меня взглянуть на его кинжал и определить, валирийской ли он стали. Когда он достал из ножен клинок, на мгновение я подумал, не прирежет ли он меня в этом безлюдном месте, где никто меня не услышит, но он просто протянул мне кинжал на ладони. Я не был мастером-оружейником, но валирийскую сталь сложно было спутать с обычной. Тогда Визерис выпил остатки вина и заговорил о том, что негоже пить в библиотеке большой компанией, но очень славно пить в библиотеке вдвоём - а я был полностью с ним согласен, и наиболее согласная часть меня с нетерпением ожидала эффекта. Минуту спустя Визерис заметил, что стало жарковато, и я предложил ему подняться повыше, где прохладней и где нас наверняка никто не потревожит. Подходя к удобному подоконнику, я сказал, что могу научить его одной существующей в Цитадели традиции: так же порой ученики после гулянок расходятся по укромным уголкам... Я умолчал о том, сколь хороший учитель был у меня - я сам без ложной скромности мог назвать себя хорошим учителем. Визерис сдержанно удивился тому, что в Цитадели возможно найти развлечения подобного рода, но согласился пройти обучение и безропотно развернулся ко мне спиной, опираясь о подоконник. По тому, что он не был напряжён, я мог догадаться, что я едва ли был у него первым - но это было и к лучшему. Приобретя собственные покои в Вороньей башне Красного замка, где можно было принимать гостей, я порядочно остепенился, а теперь - в чужом замке, где собралась почти вся королевская семья и почти все лорды, на чёрной лестнице, слыша гулкие шаги внизу... Опасность быть замеченным распаляла, и с Визерисом я словно помолодел на десяток лет. Он же мурлыкал о том, что я напоминаю ему что-то из детства, что-то тёплое и надёжное - подобных комплиментов мне отродясь не делали. Стоило мне отступить на шаг, вслушиваясь в шум пролётом ниже, как мой новообретённый любовник ненавязчиво подтолкнул к подоконнику меня, я уступил ему - и не пожалел. Не каждый может похвастаться тем, что оседлал дракона, - и не каждый может похвастаться тем, что унесёт след дракона в себе. Визерис не спешил и спросил что-то о том, что делать в Цитадели, если нравится быть наказанным - попадаться ли нарочно? Я слушал вполуха, мне было слишком хорошо, чтобы вникать. Но если в Цитадель юношу на самом деле манили лишь розги - о, я смогу восполнить ему и эту нехватку. Не знаю, виновато ли в том принятое нами вещество или только наша выносливость, но мне показалось, что минуло немало времени, прежде чем я привалился к подоконнику спиной, почти не чувствуя ног, расслабленный и обновлённый. Я признался, что меня отцовские вожжи никогда не вдохновляли, но я слышал о том, что и в боли можно находить удовольствие. А Визерис спросил, слышал ли я байку, будто он хранит в своей спальне прекрасную статую. Я пожал плечами - о чём только не говорят, и что дурного в том, чтобы любоваться произведением искусства, изображающим совершенство человеческой природы? Тогда он снова спросил, доводилось ли мне любоваться спящими людьми - и прежде, чем я признал, что это зрелище порой может тронуть сердце, добавил, что спящие так похожи на мёртвых. Поистине Таргариены - люди особенные, и воображение у них такое же нечеловеческое! Я ответил, что я всего лишь учёный, поэтому для меня смерть - это уродливый кусок плоти, заспиртованный в банке, и не более. Оставалось надеяться, что я не разочаровал его, и если нет - что он не захочет прикончить меня, чтобы я стал ещё привлекательней. Мы стали спускаться с башни, а в зале меня уже хватились: леди Джейн Бракен стало дурно. Пока я протолкался сквозь толпу зевак к дивану, на котором её расположили, меня задержал Манвуди, задев моё плечо своим, и быстро шепнул на ухо, понимаю ли я, что она притворяется. Я ещё ничего не понимал, но в любом случае был связан своим положением - я обязан был оказать помощь и не мог публично обвинить даму во лжи. Леди Джейн жаловалась на тошноту, и я дал ей средства от расстройства желудка. Кто-то сказал, что ей уже дали противоядие, но по голосу я не запомнил, кто именно. Королева была крайне встревожена и строго потребовала узнать, откуда взялось это противоядие. Я обратился к сиру Эйгору Риверсу, который находился рядом с кузиной в тот момент, когда я прибыл, и он сообщил, что противоядием поделился мастер над монетой. Это не успокоило королеву, и она попросила дать ещё противоядия, утверждая, что девушке становится хуже. Когда сочувствующие стали расспрашивать леди Джейн, кто был рядом с ней, и она назвала леди Мелиссу, я насторожился. Двое "отравленных" родственников лорда Бракена подряд, указывающих на одного и того же человека, - не совпадение. Зачем кому-то подставлять леди Мелиссу? Я стоял на том, что проявления недомогания не похожи на яд и, возможно, свинина была для леди слишком жирной. К тому же, если бы кто-то всерьёз желал отравить бедняжку, то воспользовался бы сильнодействующим ядом. Некоторое время спустя, когда ажиотаж вокруг неё прекратился, леди Джейн уже как ни в чём ни бывало ходила по залу. Я успел забыть, как утомляют эти бестолковые и неуклюжие придворные интриги, и, повторив уже набившие оскомину слова, что буду поблизости и чтобы меня звали при ухудшении ситуации, вернулся в зал. Там на меня некстати напал лорд Айронвуд и от всей широты душевной предложил прислать мне суслика, мочёного в вине. Всё, что я смог бы сделать с этим сусликом, - это высушить его и выпустить, но лорд Айронвуд был не из тех, кто принимает отказы с первого раза, так что даже принцу Дорнийскому пришлось вмешаться и пояснить ему, что не стоит присылать мне сусликов в каком бы то ни было виде, включая вяленых, томлёных, варёных, жареных и прочая. Я заверил Айронвуда, что многие другие блюда дорнийской кухни мне вполне по нраву, особенно вина, специи и сладости. Отделавшись от темы сусликов, которая благодаря Айронвуду была необычайно популярна на празднике, я подсел к Манвуди, который в кои-то веки никуда не бежал. Он поинтересовался, как самочувствие леди Джейн, и я ответил, что она удивительно быстро поправилась. Затем он, как и многие до него, спросил, нет ли у меня звена валирийской стали. Мы ещё немного побеседовали, и стоило мне порадоваться, что несмотря на прошедшие годы мы во многом остались прежними, как Майкл попросил меня не обращаться к нему на "ты" при посторонних ушах. Я не видел ничего предосудительного в разговоре старых друзей, я ведь его даже не обнимал, как водилось у рыцарей, - но кое-что в Манвуди всё же изменилось: он стал слишком осторожен. Быть может, он избегал близости со мной и ради моей безопасности - кто знает, фаворитом кого из могущественных особ он успел сделаться? Но чувство ревности, к сожалению или к счастью, было совершенно мне незнакомо. Приключилась очередная напасть, на сей раз - с Визерисом. Я сразу почувствовал, что это не часть заговора, и оттого встревожился. Ему мерещились головорезы с Железных островов, которые уже оказались среди нас и должны были захватить замок, и он пытался на кого-то наброситься, так что даже двое гвардейцев в белых плащах с трудом могли его удержать. Подошла его мать, принцесса Элейна, и взяла его за плечи, что ненадолго его утихомирило, но я не отрывал взгляда от его ладони, подрагивающей над рукоятью валирийского клинка, который мне довелось увидеть, - если бы он выхватил кинжал, будучи не в себе, это закончилось бы плохо. Он никого не узнавал, был очень напуган, и когда он вновь рванулся прочь, в атаку на воображаемых врагов, леди Элейна своевременно его оглушила. Он рухнул на пол, и гвардейцы перенесли его в королевские покои, а я подобрал с пола выпавший из его руки кинжал и передал его принцессе. То, что с ним происходило, определённо не было воздействием яда, и по части афродизиака моя совесть могла быть чиста, поскольку то вино мы пили уже довольно давно; должно быть, кто-то подмешал ему ещё какое-то наркотическое вещество. В надежде на то, что морок исчез, Визериса привели в чувство, но он тут же выбежал из покоев, и гвардейцы насилу втащили его обратно. Я просил не загонять его в угол и не пугать ещё больше, чтобы не сделать только хуже, - но всё же его пришлось связать, чтобы он не навредил другим и себе. Измождённый, он заснул - его пульс и дыхание были ровными. Я с крайней осторожностью влил в его рот противоядие, и его устроили на ложе под присмотром членов семьи. Мне бы и хотелось остаться, но всех посторонних попросили удалиться. Некоторое время спустя Визерис проснулся здоровым. Меня пригласили, чтобы я осмотрел его, что я со всей тщательностью и не без удовольствия проделал и подтвердил, что его состояние более не вызывает опасений. Я не заикался о том, случались ли с ним подобные припадки прежде, и, само собой, я должен был говорить всем, что молодой лорд Пламм просто смешал что-то не то с чем-то не тем. Выдохнув с облегчением, я мог провести остаток вечера у почти опустевших столов. Принц Дорнийский, Марон Мартелл, обеспокоился тем, что дамы скучают, и позвал Манвуди, чтобы он спел или продекламировал что-нибудь. Майкл прочёл на память длинное стихотворение на древнем языке, который ошибочно зовут иногда "мёртвым", хотя он необычайно живой и красивый, выученное ещё в Цитадели; сколько бы раз я это ни слушал, я снова ловил слова, замерев, и ловил взгляд Майкла на пару мгновений. Леди Дианна в очередной раз продемонстрировала достойную образованность, поблагодарив сира Манвуди на том же языке. Его уговаривали ещё и спеть что-нибудь, но он утверждал, что песенку про ёжика будет петь не при дамах - хотя краткое содержание оной пересказал: в ней шла речь о трагических трудностях, с которыми ежи сталкиваются в процессе совокупления. Я вспомнил ещё одну породу колючих животных - обитающих на Севере дикобразов, иглы которых обладают целительным эффектом. Сир Старк вошёл как раз вовремя, чтобы мы спросили у него, охотился ли он на дикобразов, но он заявил, что в его землях таких существ не водится. Впрочем, были и другие дикобразы, обитающие на юге, - возможно, именно в их честь лорд Тиррел носил прозвище "Длинный Шип". Наконец, Манвуди со товарищи всё же меня покинули - должно быть, отправились петь про ёжика. В зале же молодёжь под присмотром и при участии лорда Ланнистера затеяла игру в "Признание или свершение". Немного понаблюдав, я решил присоединиться и тут же получил задание пройтись по залу, размахивая мейстерской цепью над головой. Это пришлось делать осторожно, чтобы ненароком не пришибить кого-нибудь. Когда вернулся и вошёл в игру Майкл, кто-то спросил у него, был ли он влюблён, и он ответил, что да. Если бы ты ещё пояснил, отрада моя, не влюбляешься ли ты каждую неделю! Старк на вопрос, что он находит самым странным на празднике, ответил, что лорда Айронвуда, выразив тем самым всеобщее мнение. Круг игры начал рушиться, когда одной из леди было загадано обойти всех дам в помещении и сказать им, какими их качествами ей хотелось бы обладать, а затем кто-то из рыцарей должен был проделать то же самое со всеми присутствующими мужчинами. Стоя в стороне, я услышал, как сир Уэйнвуд в смущении извиняется перед Манвуди за то, что верил сплетням, но ныне изменил своё мнение и убедился, что Манвуди - благородный и честный человек. Будучи и в самом деле честным, Майкл спросил в ответ, как ему изменить это впечатление, поскольку некоторые сплетни - правда. Уэйнвуд смутился ещё больше, а Майкл пространно сослался на "дорнийские традиции", и тот покивал в ответ. Сперва у меня возникла мысль отбить у Манвуди добычу и спросить у юного Уэйнвуда, какие именно традиции его интересуют и не хочет ли он познакомиться с ними на практике, но столь же быстро об этой мысли я позабыл, благо Майкл этим славным рыцарем вовсе не заинтересовался. Финал праздника получился не слишком радостным. Деймон Блэкфайр обвинил десницу короля, лорда Баттервелла, в организации покушения на его жизнь. Его Величество вынужден был повелеть заключить десницу под стражу вплоть до судебного разбирательства в Красном замке. Но Блэкфайр всё равно остался недоволен тем, что правосудие не свершилось здесь и сейчас, и испросил дозволения покинуть торжество. Вслед за ним из зала вышли несколько рыцарей, восхищавшихся его воинским мастерством, и сир Старк. Король Дейрон напутствовал их словами о том, что в Вестеросе только один король, и потому вассалы Блэкфайра не обязаны следовать за своим сюзереном, кроме как по воле своего сердца. В воздухе запахло расколом, и с этим ещё придётся работать, - зря я не нашёл способа раньше поговорить с королём и сказать, что если не найти виновника нападения, пусть даже и невиновного, раньше, чем это сделает сам Блэкфайр, то он выступит с обвинением сам, и пострадает кто-нибудь из людей короля. Но я даже от Блэкфайра не ожидал такой прыти. К счастью, король не стал усугублять положение и поддерживать конфликт - у него были для гостей и хорошие новости. Он объявил о помолвке своего младшего сына, принца Мейкара, а затем принц Бейлор передал свой меч сиру Бриндену Риверсу. И будь я проклят, если с такими достойными рыцарями Железный трон не победит всех смутьянов. Благодарности Спасибо мастерам и игрокам за красивый и живой мир - глядя на гербы на стенах, костюмы и прочие детали образов, я не мог отделаться от ощущения, что мы можем с лёгкостью взять, и снять серию-другую сериала. Спасибо игротехам за вкусный стол - кексы с джемом оказались офигенными! - заботу и неутомимое обеспечение почты и симптомов. Я не совсем понял, почему после первых двух писем почта перестала ходить через меня, но это не критично. Спасибо Визерису - внезапная шалость удалась на славу Спасибо Диасси за Манвуди - в жизни каждого мейстера должен быть дорниец! Спасибо Моргану за тру!Старка - я думал, ты меня убьёшь за ёлки и дикобразов, извини Айронвуд, ты хорош как сто рассветов. Я б не смог столько гнать, у меня бредогенератор бы сломался) Королевская семья и родственники - Ренджи, Сех, Аонэ, Ликс, Ники и другие - вы верибельны, величественны и прекрасны! Также и Алви - дивный стремительный Блэкфайр. Отдельный мур молодёжи - Гло, Ши, Алессе - и молодому душой Ланнистеру в лице Морион! :3 ...И всем-всем-всем, всех не упомянешь, но был рад видеть и играть с вами! К сожалению, не всех успел обнять после игры, поскольку надо было спешить на игру ночную. При взгляде на парики Таргариенов не мог удерживаться от мыслей, какой бы я себе хотел в качестве рейфского. Но все они такие серебряные, а я белый хочу... Оставайтесь на связи, впереди отчёт с Тарри!
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Переоделся из зимних куртки и шарфа в жёлтое пальто и шарфик от Рийи - погода мне не указ, мастерским произволом у меня весна. Вчера съездил на собеседование в библиотеку МГУ. ВпечатленияОт порога до порога - ровно час, с учётом ожидания автобуса и пробок. В дороге наконец-то начал читать "Джентльмена Джоула". Мне провели обстоятельную экскурсию по лабиринтам читального зала отдела диссертаций - вкусный запах книжной пыли, уютно и лампово. Старательно пугали нетворческой рутиной, неадекватными клиентами и бесперспективностью - я примерно так же отговаривал людей, пристраивая щенков, поэтому не сдался. Понимаю, что мне ещё не раз рассмеются в лицо, когда я буду соглашаться на такой оклад, но условия для меня взаправду идеальны. И понимаю, что им нужен кто постарше, но я, похоже, случайно прочитал в вакансии "от 25" вместо "от 45"... В финале меня послали в главное здание Университета, где тоже есть библиотека, чтобы меня окружала молодёжь, а не только почтенные учёные. Разговоры там, конечно, у порога совершенно особенные: "У меня недавно был такой забавный углерод!". И туда в естественнонаучный отдел меня готовы взять с первого взгляда - таскать тяжёлые тома за куда меньшую сумму, нежели предлагает читалка. Так что я предпочту диссеры, а на неделе ещё попробуюсь в корректоры к Кролику. Надеюсь, хоть один из вариантов выгорит. Почему-то я всегда нахожу сколько-нибудь симпатичную мне работу через дайры.
Радоваться ещё рано (хотя вот радует подработка, её чуть больше обычного), но уже хочется снова писать. За что взяться - пока не знаю, начал с поста для будущего блога Артура, хотя барраярская блог-платформа заработает не раньше апреля. Продолжаю читать ДД&КК, и, конечно, всё сильнее накрывает Эйрелом. Который день в голове мерно вертится строчка - Смерть придёт, у неё будут твои глаза. С этим, возможно, придётся что-то сделать.
Сегодня выполз на встречу соучастников в КофеХаос на Алексеевской. Прибыл раньше всех, поднялся наверх - вышел на Экете, Ноэль и Стрикс. Не самое популярное место для сборов, но мир всё ещё имеет форму чемодана Поначалу нас было четверо - я, Гриффис, Хейчо и Сириус - и пятеро кукол (Гейдрих в косухе - кончить и закурить); Гатса я застал совсем мельком, но рад, что дождался и повидался. Вы, пожалуй, ничего не хотите знать о наших коварных ролевых планах, но за лето нам нужно откопать стюардессу труп Рузвельта, а мне предстоит изрядно повысить в звании Грегора Граубе. Даты, конечно, хочется узнать пораньше (и понять, писать мастерам Светлячков или нет), да и сумму тоже, - но раз я приложился к баранке этого пылесоса, то уже не выпущу. В процессе мы с двух столиков собрали Стрикс зарядку для мобилы. Я уверен, что если бы вся кофейня вывернула карманы, можно было бы собрать боевого трансформера и захватить мир. Спасибо всем за вечер! Завтра у меня две игры, и Птаха вынула мне мейстера и Клинка из шкафа. Дождитесь с новыми впечатлениями :3
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
РИ "Красный террор в Петрограде": ~ Фотоальбом by Лукреция; ~ Фотоальбом by Птица, и оттуда - Алексей Подласов, только что узнавший о самоубийстве доктора Нестеренко. Не он один там плакал, но это всё равно ювелирно - единственным моментом за игру поймать тот, где зарёванная рожа.) ~ Почеркушка из блокнота доктора [[L]*Айвен*[/L]], которая напомнила мне эту песню.
Всё-таки история Сергея Ивановича Нестеренко очень меня цепляет.
РИ "Завтра уже поздно...", групповое фото курсантов с директором: Кто все эти вещи и где мои людиБерр-блондин [Ашер], Счастливчик Джек [Рыжик], Натан [Птаха], очкарик Кроу [Анориен], царь Ирод принц Джон [впс], Монтгомери [Эра], зануда Мари Морье [Лезард], Берр-рыжий [Рыжий], директор Хьюитт [ТМП], Уотерхауз [Мелатрикс], Лепрекон Даффи [Вэл].
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
...И всё-таки всё сложнее, чем мне сообщили поначалу. Двое кроликов прооперированы, третьему нужна финансовая помощь. Обследование и лечение Рини обойдётся в 13т.р., сумма может возрасти до 20 т.р. +медикаменты для восстановления. Вся информация и чеки - в группе вк. (На фото - Батон в клинике "Оберег", где спасли его и Геркулеса) Чтобы отвезти Риню в "Оберег", собираем пожертвования на карты Сбербанка:
Кати - 4276380088878843 (отписывайтесь в группе вк!) Моя - 676280388181330975 (отписывайтесь в умыл!) Репост улучшает карму
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Чуть не забыл показать, какого классного Ральфа мне нарисовала Моранн в рамках флэшмоба
28.01.2017 в 11:32
Пишет Моранн: Р Первый (Дом, в котором...) и палитра 13 URL записи
Ещё один персонаж из списка "вряд ли когда-нибудь сыграю". Но положить сюда трек, ассоциирующийся с Домом, я имею полное право:
И, пользуясь случаем, пригласить на Ночь тонких границ. Знаю, что многие уже наигрались по Дому, но там много вкусных ролей, и я как Чёрный кровно заинтересован в игроках, особенно Псах)
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Раз после Пустошей актуализировалась тема экспериментов, всё-таки скажу грустное ветеринарное.грустное. Кроли-виварцы - Геркулес и Батон Кати, Риня (не уверен в правильном написании имени) Лёши и ещё один - перенесли операции по удалению опухолей. Бывалая врач-ратолог сказала "Что же с ними делали?..", но предположила, что их тыкали нестерильной иглой (хотя, памятуя условия содержания и низкий иммунитет, игла могла быть уже какой угодно), поскольку вылезли опухоли между лопатками, т.е. в области инъекций. У одного из катиных кролей операция была особенно тяжёлой - с вырезанием и пересадкой мышечной ткани, так как обнаружились злокачественные клетки. Все живы, восстанавливаются, остальных кроловладельцев я предупредил. В общем, "безобидных" манипуляций не бывает.
Сон ролевой с субботы на воскресеньеСнилось нечто забористое ролевое, но запоминать я начал не с начала. Играли в какой-то помеси школы (не Хавской) и коттеджа, в некое учебное заведение. Я столкнулся с кем-то из персонала - не помню, кто его играл, - который сказал, что у него что-то сломано, вот только он не человек, а робот. Я не умел чинить роботов, поэтому побежал за помощью. Я оказался в актовом зале, где в темноте сидели и по рядам, и в проходе все ученики. Протолкался к персонажу Морион, зная, что она - медик, и сперва назвал её Огастой, а потом вспомнил, что на этой игре у её персонажа должно быть другое имя. Услышав, в чём дело, она поспешила к пациенту. Мне сделали замечание, почему я не присутствую, я объяснил причину и занял свободное место. Происходил немножко белый террор (см. мой давний сон, где я почему-то не видел последние комменты). Сначала человек в офицерской форме на трибуне спел что-то залихватское и выстрелил в потолок, а затем начал читать проповедь про светлое будущее, и все хором повторяли за ним фразы, как при молитве. Я повторять не хотел и тупил в стену, и в какой-то момент случайно поймал взгляд директорши, которую играла Терн. Она поманила меня к себе, и я подошёл. Она поинтересовалась, рисую ли я. Я честно ответил, что совсем немного. Она спросила, смогу ли я раскрасить крагу (или что-то вроде - я мог не расслышать), которую она собирается к себе пришить или вживить. Для мира игры, видимо, стимпанковые киберпротезы были в порядке вещей, а я не рискнул отказать. Пока я это было не к спеху, я решил проверить, как там робот, оставленный мной на попечение врача. Я вышел на улицу и обошёл вокруг здания, заглядывая в окна, но увидел только, что некоторые игротехи и, возможно, игроки уже спали, и в их числе Атаня. Я вернулся в дом. Я шёл по коридору, и мне навстречу вышла небольшая толпа тех, кто сидел в зале, и среди них был персонаж Птахи. Вид у них был совершенно лунатический - глядя прямо перед собой, они продолжали повторять фразы проповеди. Следом за ними выбежало ещё несколько человек, вопящих, что грядёт какая-то жуть, но я подумал, что у них тоже глюки. И напрасно, потому что за ними неспешно вышло два высоких человека: один - макабрический клоун в костюме и гриме, с бельмами вместо глаз, другой оставался в тени и держал обеими руками какое-то оружие, топор или винтовку. Я как персонаж исправно заорал и побежал прятаться в ближайшую комнату, залез под высокую кровать и свернулся там. Там меня и нашла директорша. Расположившись на соседней кровати, она успокоила меня, что эти клоуны - не то какое-то новое начальство, не то какая-то комиссия с проверкой, и они всегда так развлекаются. Потом между нами должен был произойти обговорённый сеанс рисования. На её руке было что-то вроде гипсового рукава, а передо мной были разложены разноцветные пакетики чая, и я понятия не имел, как моделировать процесс. Уже просыпаясь, я сообразил, что можно отклеивать от пакетиков наклейки с изображениями цветков и травок и переклеивать их на гипс, но проснулся окончательно. А вообще, начал уставать от снов. ПодробностиНа следующую ночь количество морских свинок в моём сне побило все предыдущие рекорды. Я задолбался их распихивать по клеткам, клетки - по полкам, и раздавать зелень и сено, при том, что было ещё три кролика - они сидели у меня прямо за окном и жрали осенние листья, и я их забрал в вольер. И мои мыши и крысы никуда не делись. А на третью ночь был фуллсет: и проблемы с транспортом (закрытый вестибюль метро, необходимость идти ловить автобус), и малознакомые люди, которые от меня чего-то хотели (почему-то фикус и, кажется, что-то связанное с Таро), и перевоз вещей. Отдельно бьёт по нервам, когда во сне на меня кто-то подписывается, а потом просыпаешься и понимаешь, что нет. Сегодняшний сон просто не запомнил. В итоге весь день хожу вымотанный этой бессмысленной деятельностью во сне. Птах говорит - стресс.
В воскресенье вечером мы связались по скайпу голосом через птахин ноут с мастерами Осколков для обсуждения моих персонажей. Рудольф таки застрял рогами не вписался - что-то я сделал не так, когда на запрос "есть идея офицера десанта, бывшего на Комарре, хочу обсудить и после одобрения прислать заявку" получил ответ "сначала заявку" и, собственно, написал заявку. Впрочем, я всегда так делаю. А лимит комаррских ветеранов оказался исчерпан. Зато - больше форратьерских девочек Барраяру, Эльза Форратьер и единороги в её голове прекрасны, и вообще у всех трёх ролей хватает вкусных возможностей для движухи. Пока сложновато, конечно, оживить персонажа, приходящего на место Рудольфа - просто потому, что Рудольф очень яркий, - но мне уже по меньшей мере интересно сыграть такой типаж.
Смотрим Старгейт, и у меня теперь есть рейфская аватарка, но ещё нет рейфского парика. А я ведь забыл поделиться радостью, что благодаря переносу игры я снова играю Угля И опять пора перетряхивать календарь из-за переносов и совпадений. Мир Греха в даты Форкона - это грусть. Впишусь ли к вастакам или сменю планы на первомай - надо выяснить. И если не попадём на аманку, у меня как минимум два других варианта в те же даты на выбор... %)
В понедельник ездил на собеседование в Кантату, был добровольно-принудительно напоен кофе. Завтра съезжу в читальный зал МГУ, с теми же целями. Оклад смешной, но если удастся совмещать с подработками, то и жить будем. В день святого панголина показал Птахе "Пингвинов Мадагаскара". Да, ничего романтичнее не нашёл, для меня это эталон укура и фансервиса, и там шерстяной волчара. Удачно жмякнул на паузу, когда мы орали в кружечку, и Птаха сделала скриншот. Не плагиат, а цитирование:
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Суббота для нас с Птахой началась с того, что мы сходили в ближайшую парикмахерскую и постриглись. Потом мы упихали в рюкзаки ещё влажные со стирки рубашки и поехали в Строгино на Санхёрст. Уютный Эквалайс, запрещённая ирландская музыка, и я нашёл в зеркальном зале распечатанные стихи, которыми поделился с Фио, чтобы не одному страдать. В них был великолепный неологизм обломатеньки, отражавший всю мою дальнейшую игру Моя вводная была коротка - "Вечером подумаю, что тебе дать", после чего я выпал из сети на пару дней и мастера лапкой не тыкал, но ТМП вгрузила меня в грядущий п@ц уже по заезду. Написать о себе соседям по комнате я не успел, хотя, боюсь, это не улучшило бы отношение к персонажу, а наоборот. Внезапность в том, что Джонатан Баксворт не задумывался как пария. Он был (почему-то я говорю о нём в прошедшем времени, хотя он ещё жив) персонажем про self-destruction изнутри и про превентивную агрессию снаружи. Он не нападал - он так защищался. Но по квенте он достаточно успешно вписывался в коллектив, потому что загонял про родину, долг и прочая, что вроде как должно было пользоваться популярностью в военной академии. А что никогда не напивался, не любил шуток в свой адрес и вообще был весьма мерзким типом - как говорится, у всех свои недостатки. Я даже толком не понял, что явилось причиной всеобщей ненависти к Джонатану ещё до эпизода с кокаином - неужели хватило того, что он вызвался добровольцем? Так или иначе, игра для меня закончилась тогда, когда Джонатан был выставлен за её пределы - он не стал бы ломиться в закрытую дверь и доказывать, что он свой в доску. Видимо, я просто критически не совпал в представлении о менталитете Санхёрста, ибо ожидал милитаризма, шовинизма и прочая. Зато я ещё на Пустошах осознал, сколь любопытно может быть читать книжки отперсонажно, и осилил добрую половину романа Майн Рида. Предыстория персонажа с саундтреком
Джонатан - единственный сын генерала Баксворта, обладавший неплохим слогом и мечтавший стать журналистом - заведомо несбыточно, потому как отцу было принципиально, чтобы отпрыск обладал высоким чином хотя бы для галочки. Отец был изрядно травмирован и войной, и ранней смертью жены, так что всё это вымещалось на сыне, а все его симпатии и надежды принадлежали мужу старшей сестры Джонатана, офицеру с блестящей карьерой и наградами, которого он неустанно ставил сыну в пример. Всю жизнь Джонатан не вылезал из военных учебных заведений, поначалу отставал по всем физическим дисциплинам и был объектом насмешек, отчего привык тренироваться до посинения и бить так, чтобы заткнуть шутника надолго. Но как только он достаточно подрос, чтобы на каникулах гулять не за ручку, он начал пускаться во все тяжкие - раз уж считают паршивой овцой семьи, это надо оправдать. И посвятил всю жизнь мести отцу по принципу "Этот человек причинил мне много боли, теперь я причиню столько же боли ему". Сделать больно генералу можно, только если бить по репутации. Наркотики, бл@дство, драки - всё это не доставляло Джонатану удовольствия, да и мало кому понравится, когда накидаешься так, что "мяу" не можешь сказать, и тебя пускают по кругу, или когда приходишь в себя избитым в канаве. Началась гонка вооружений: Джонатан получал деньги и пропуски в vip-места через дядю-бизнесмена (который явно тоже не любил генерала), а отец устраивал за ним слежку, благодаря которой компромат не попадал в почтовые ящики всех медиа-магнатов (пострадала не одна камера вместе с запястьями папарацци). Впрочем, с соглядатаями иногда можно было договориться, чтобы они вовремя отвернулись, Баксворт-старший хватался то за кошелёк, то за сердце, и это было для Джонатана единственной радостью. Круче было бы только сдохнуть. Не героически погибнуть, чтобы отец мог гордиться и положить на каминную полку ордена на траурной ленте, а сдохнуть грязно и нелепо. Если власти и денег отца хватало на то, чтобы все газеты предпочитали отказываться от текстов Джонатана (а поскольку у Джонатана были мозги, хотя он умело это скрывал, - тексты были довольно оппозиционными), то помешать сыну отправиться на войну даже у генерала не получилось бы. Оставалось пережить последнюю ступень - Военную академию. Из-за развитой паранойи, что у отца везде глаза и уши, Джонатан маниакально косил под образцового курсанта, надрывался на нормативах и никаких излишеств в стенах Академии себе не позволял. Правда, после прошлых каникул, когда курсантов отпускали по домам, он всё равно попал в медблок из-за последствий передоза и побоев, - но бумаги о его анализах всегда оставались чистыми. Вот и после недавнего письменного теста Джонатан заметил, что заполненный им бланк убрали в отдельную папку и отложили куда-то в стол, но не придал этому особого значения. А некоторое время спустя Академию посетил министр - Джонатан хорошо знал, как выглядят автомобили его кортежа. Секретарь директора Хьюитта потом вышел на крыльцо с дрожащими руками и попросил огоньку - встреча явно проходила без вазелина. Впрочем, ни для кого не было секретом, что директор с министром в сложных отношениях. Что ж, милые бранятся - только тешатся. А вот когда накануне Джонатану позвонил отец и сообщил, что если что случится - билет в штаты ему уже куплен, стало куда интересней. Если старый хрен переполошился - значит, грядёт нечто сопоставимое с ядерным ударом Советского союза по островам Соединённого королевства. Дальнейшее было обусловлено тем, что у Джонатана при всём его днище сохранились какие-то принципы: например, что доносить - плохо, спасать свою шкуру за счёт чужой - плохо, и что настоящий мужик не будет прятаться за мамину юбку. И тем, что мне выпала боевая карточка неудачника, где было равное количество четвёрок и единиц, так что в драках Джонатану не везло. И романтики я для него не закладывал - сложно судить даже об ориентации персонажа с таким-то негативным опытом... Отчёт отперсонажный. Джонатан Баксворт, 1987 год. Ворнинг:немного мата. Каникулы. Вечер. Все лениво дожидались вечеринки по случаю дня рождения Лепрекона Даффи. Спать никто не собирался - наутро должна была состояться дуэль между золотым мальчиком Монтгомери и Фрэнсисом, который прилюдно назвал его пидарасом, а значит, у курсантов появилась тема для разговоров. По мне, так убивают и за меньшее, и мне было совершенно всё равно, даже если все придурки перебьют друг друга, - но представить, чтобы Монтгомери мог кого-то убить, не получалось. Голубки просто привлекали к себе внимание, и то, что к утру они помирятся, было ясно как божий день. Преподы были ещё не в курсе либо не вмешивались по той же причине, что и я. Директор поймал Монтгомери в коридоре и велел собрать всех на плацу через двадцать минут. Монтгомери честно донёс эту информацию к сведению окружающих. Когда мы построились, директор сообщил, что по результатам тестов министерство выбрало лучших курсантов для прохождения практики в Афганистане, и зачитал перечень фамилий. Кто-то сказал, что это не практика, а призыв, и что такой задохлик, как Нат Александер, просто загнётся там. Конечно, я не мог поверить, чтобы тест Ната или Монтгомери был лучше моего. Произошла какая-то ошибка, либо директор подменил мой тест, чтобы потрафить моему отцу. Признаться, это было обидно. Плевать мне было на родину и все её амбиции, но я не для того чуть не выблевал лёгкие на полосе препятствий в первом семестре, чтобы отсиживаться на гражданке, пока другие отправятся на фронт. Я сразу заявил, что потребую апелляции. В конце концов, именно для того, чтобы подготовиться к службе, мы все здесь и оказались, и если министерство посчитало, что кто-то из нас готов, - значит, мы были готовы. Но директор был явно недоволен и сказал, что это детоубийство. Серьёзно? Кто-то после совершеннолетия ещё считал себя детьми? Сам директор, как и мой отец, и другие ветераны, наверняка отправлялся на войну в том же возрасте и даже младше. Впрочем, это известие вызвало форменную истерику. Все счастливчики дружно заявили, что не хотят умирать. Филиппинец Уотерхауз добавил, что он не пушечное мясо, а будущий офицер. Видимо, курсанты рассчитывали на мягкие кресла в штабе и погоны за красивые глаза. Удивляться было нечему - люди, готовые не умирать кверху лапками, а подороже продать свою жизнь, и не бежать от обстоятельств, а бороться с ними, встречались только в книжках, а в Академии бегал и паниковал девичий батальон ссыкунов. Один только Натан что-то вякнул про исполнение присяги и был спокоен как мороженая треска. Я же веселился вовсю. Список избранных позорить Британию директор пригласил по одному к себе на ковёр, и я пропускал их вперёд, прежде чем тоже зайти на огонёк. Они надеялись отмазаться, и я охотно организовал бы кому-нибудь несовместимое со службой увечье. Монтгомери попросил лист бумаги и уселся в гостиной - не иначе как писать завещание. Посоветовал ему написать всего три слова - "Подайте на новые яйца". Вместо обещанного праздника в комнате у Лепрекона все сидели с траурными лицами, как на похоронах. Когда зануда Морье вошёл к директору последним, задержался там надолго и вышел, постучался я. Даже директору пришлось объяснять, что я не умирать собираюсь, а служить, чтобы хоть кем-то из своих воспитанников он мог гордиться. Странно, что для него это было неожиданностью - он не казался мне наседкой, боящейся, что детки простудятся без шапки. Он велел секретарю дать мне лист бумаги и побыть со мной. Я ответил, что меня не нужно держать за руку, и можно только подсказать, по какой форме писать заявление. Поскольку апелляция заняла бы слишком много времени, а отправка в Афган была назначена через два дня, я пошёл коротким путём и написал, что вызываюсь добровольцем. Секретарь забрал у меня готовый документ и убрал в свою папку. Ни печати, ни подписи директора на бумаге ещё не было, и я подозревал, что старина Хьюитт подотрётся этим заявлением так же, как и моим тестом, - но пусть только попробует меня не отпустить. Я был готов писать лично министру, если моё заявление не будет принято, - и папаша при жизни перевернётся в гробу, если я вверну что-нибудь о том, что Баксворты испокон веков сражаются во славу британской короны. Лепрекон, который бегал к директору как к себе домой и наверняка талантливо насасывал, на сей раз угодил в карцер и ныл там, что боится темноты, а остальные кучковались на кухне вокруг общака из родительских посылок. Очкарик Кроу поинтересовался, счастлив ли я теперь. Нет, счастьем это нельзя было назвать, но я был определённо удовлетворён. Забавно, что меня сразу прозвали "героем" и смотрели с недоверием, как на врага. Люди всегда ненавидят тех, кто делает что-то, что они сами могли бы, но не сделали, - например, на тех, кто занимается благотворительностью. Им кажется, что всё это делается только для того, чтобы быть лучше них и смотреть на них свысока. Всё шло своим чередом, отморозки братья Берры обсуждали избавление от страха высоты Счастливчика Джека, который отчаянно тупил, морщил лоб и угрожал Беррам гуталином, сравнивали его с другим своим соседом по комнате и объектом выкидывания из окна Натаном - кто тормозит сильнее, а я отмахивался от назойливо цеплявшегося ко мне Монтгомери. Но когда договорились до того, что у Берров была выпивка, а у Джека был "не-сахар", Джек упёрся, что не достанет свою заначку, пока "самый умный" не уйдёт. Мне не было никакого дела до его запасов, и хоть мы и дрались не так давно, Джек был слишком бесхитростным, чтобы затаить обиду. Но выяснять его резоны мне нахер не упало, к тому же оборзевший Монтгомери вконец меня заебал, и я предложил ему выйти поговорить. Он потянулся за мной как баржа, словно действительно думал, что мы будем разговаривать разговоры, дуэлянт хренов. Оглядевшись в пустом коридоре, я рассудил, что преподы могут появиться в любой момент, и завёл Монтгомери за угол, прежде чем врезать. Монтгомери с перепугу замолотил всеми конечностями и весьма ощутимо съездил мне ботинком по рёбрам. На этом, обмениваясь ругательствами, мы расползлись в разные стороны с разбитыми мордами, и Монтгомери побежал просить о помощи. Я ходил, цепляясь за стенки - ребро, похоже, было сломано, но бывало и хуже. Вокруг меня захлопотал было Натан, посоветовал обратиться к Джеку, но Джек бесплатно не лечил, а хрен бы он у меня выкусил после своих предъяв. Зажило бы само. Как назло, именно тогда объявили построение. Цепляться в строю было не за что, и я, сцепив зубы, то и дело заваливался плечом на стоявшего справа Натана. В конце первого семестра сам Натан как-то начал оседать между мной и Фрэнсисом, мы его подхватили и проводили в медблок, и он взял с нас слово никому об этом не трепаться - а слово я держал. Но я на сей раз устоял на ногах, хотя все силы уходили только на это и я не особенно прислушивался к тому, что вещали директор Хьюитт и инструктор по стрельбе фон Гийом, непонятно для чего появившийся в Академии в каникулярное время на ночь глядя. В целом речь шла о том, что из кабинета директора пропала бумага или бумаги с гербом министерства и нам дают десять минут на то, чтобы мы сами их нашли. Подозрения директора, как всегда, падали на беднягу секретаря, который вообще огребал за всю нелюбовь шефа к министерству, поскольку был министерским ставленником и отчитывался наверх о происходящем. От телесных наказаний его спасало только то, что он был гражданским, а не курсантом, - хотя как знать, что творилось за толстой дверью директорского кабинета. Как только я приполз с построения, Натан принялся меня уговаривать дойти до медблока, хотя я полагал, что тот закрыт на время каникул. Но Нат был даже готов меня проводить, и я сдался, поняв, что проще дать, чем объяснить. Своими прыжками он привлёк ко мне лишнее внимание директора, который пожелал со мной поговорить, совместив это с визитом в медблок. Пока медсестра перевязывала моё ребро, я бодро доложил директору, что неудачно поскользнулся на обледеневшем крыльце. Кто со мной был? - да много народу дышало свежим воздухом, но никто не успел поддержать. Такая отмаза его устроила, а мне после обезболивающего стало значительно легче жить, и я вернулся в столовую. Там, как оказалось, только меня и ждали. Гарольд Берр попросил подойти к нему. Я ответил, что сено к лошади не ходит и почему бы ему не подойти самому. Тогда Лепрекон, который стоял рядом, вызвался меня облапать. Этим гениальным сыщикам взбрело, что это я украл бумагу - на основании того, что я собирался писать заявление. Тот факт, что я его уже написал на бумаге, которую мне и так выдали, их не смущал. Монтгомери даже вякнул, что якобы я что-то прятал в рукаве, когда выходил от директора, хотя его даже рядом не стояло. Я предложил просто всем вывернуть карманы - скрывать мне было нечего. Предложение предсказуемо проигнорировали. За это время в комнату Лепрекона успели спиздить стол из гостиной. Директор и инструктор провели обыск комнат и приказали вернуть оный стол на место, и его проволокли по коридору на скорость, уложившись в заданное время. Немного погодя директор прошёл по коридору, помахивая над головой какими-то бумагами, а секретарь скакал вокруг него, как собачонка, и настойчиво умолял их вернуть. Я не понял, были ли то пропавшие документы или иные, и не разглядел, было ли среди них моё заявление; хотел ли секретарь дать им ход или, наоборот, спрятать, я тоже не знал - возможно, над ним просто вновь издевались только по факту его существования. Вслед за столом в гостиную переместился эпицентр общественной жизни. Берры инициировали тренировку построения хвоста - выясняли, кто кого выше в конце линейки. Сравнивали нас с Уотерхаузом, хотя мы были примерно одинакового роста, и постановили, что он должен стоять впереди, что меня не колебало никоим образом. Заглянувший директор как раз и велел нам продемонстрировать построение и каждому выложить на стол содержимое карманов. Я карманы держал пустыми. У многих тоже было пусто или какое-то барахло, а Уотерхауз эффектно извлёк из штанин, помимо жвачки, складной нож и какие-то свёрнутые бумаги - возможно, как раз те, которые все искали. Должно быть, его семейка колонистов оплатит ему любой аттракцион, даже если он плюнет директору в утренний кофе, но с какой стати этот "офицер" этим гордился... Монтгомери также посреди процесса позвонил дедуля, и он удалился - видимо, драгоценного внучка-виконта спасали от немодного афганского загара все члены аристократической фамилии. Засим построение было окончено, и предоставленные самим себе курсанты стали стягиваться в комнату Лепрекона на запах дешёвого вина. Дверь была открыта, а поляна на тумбочке - накрыта, и я не преминул заявиться и попросить налить мне чутка, дабы отметить скорую смену обстановки. Но именинник был столь щедр, что вина для меня зажал и вообще был мне не рад. Я предлагал ему попробовать меня прогнать, и мы сцепились под причитания Натана, жившего в той же комнате. - Не друг ты мне, - аргументировал Лепрекон свою неприязнь, поскольку доплюнуть ему в душу лично я в тот день точно ещё не успел. - Так давай прямо сейчас и подружимся... Продлилась наша дружба недолго - вышедший из себя Даффи сумел достать меня кулаком в челюсть и вытолкнуть за дверь. Дружить дальше, со свёрнутой челюстью и рассаженной скулой, я счёл излишним и сразу направился в сторону медчасти, но наткнулся на непреодолимого инструктора фон Гийома, увлечённо рассказывающего не успевшим убежать курсантам о том, в каком порядке в афганском плену отрезают язык, уши, член и яйца. Мою уже дважды лиловую морду они с директором не могли не заметить. Дождавшись, пока директор и инструктор договорят между собой, я спросил у фон Гийома, умеет ли он вправлять челюсти, так как сомневался, что это получится у медсестры. Но в медблоке мне помог сам директор, собственноручно. Кажется, я издал слишком громкое "блядь!" - что поделать, если он не мог вправлять мне челюсть и зажимать рот одновременно. Едва у меня перестали роиться радужные мушки перед глазами, как меня отозвал в гостиную фон Гийом и спросил, не на дне ли рождения я пострадал. Ему, как и директору, я подтвердил, что именно там я и свернул челюсть о праздничный пирог. Поведал о старинной традиции, согласно которой внутрь пирога запекают сюрпризы для гостей, чтобы погадать, кого что ждёт впереди, - ну, мне и достался камень. А кровь на лице - это от сколотого зуба. Благодаря этому экспромту Гийом не добавил целительных пиздюлей к моему потрёпанному состоянию и отпустил. В коридоре я столкнулся с Натаном. - Ну, как отпраздновали? И даже без девчонок... Или ирландцам девчонки не нужны? - Почему ты такой мудак? - риторически вопросил Нат вместо ответа. - Хотя все вы здесь друг друга стоите... - Стоить наравне с этой ирландской швалью я не хочу, - возразил я ему в спину, и он снова исчез за дверью комнаты Лепрекона. Праздник продолжался. Ах да, Натан, вроде, тоже ирландец. Как неловко получилось. И почему только мне не стыдно. Я завернул на кухню, где одиноко отсиживался секретарь. Он спросил, почему я не на празднике, и я ответил, что уже поздравил именинника от души. А тем, что я не имел к этому балагану никакого отношения, впору было гордиться, но уж никак не сожалеть. Я тоже поинтересовался у него, о чём он писал в министерство, что так разозлило директора, но он помялся и ничего конкретного не сказал. Собачья у него работа, со здешней-то текучкой, валерьянки не напасёшься. Даффи забыл на кухне свою зелёную лепреконскую шапку, и я её примерил. Попался на глаза директору, потому как глаза директора (и весь остальной директор) всегда оказываются в нужное время и в нужном месте. - Почему головной убор не по уставу? - Это не головной убор, а трофей, сэр! И я повесил шапку на гвоздь на стене на манер оленьих рогов. Директор отправил меня умываться от крови, и я прогулялся до уборной. Из-под стёршейся запёкшейся сукровицы всё равно выглянула несмываемая лиловая ссадина, но с этим я уже ничего поделать не мог. Пока я ходил в свою комнату вытереть лицо, меня, похоже, уже хватились. Вряд ли я пропустил нечто важное, но меня просветили, что меня повысили - как я вскоре узнал, из "принца Джона" в "цари Ироды". Возможно, они считали, что я избиваю младенцев? Отчасти было даже лестно, что после повестки в Афган все подзабыли о дуэлянтах и переключились на мою персону, а в моё отсутствие меня даже бить не возбраняется. Как только все были в сборе, директор снова распорядился построиться в гостиной и выложил на середину стола бумажный свёрток, а затем извлёк оттуда увесистый целлофановый пакетик белого порошка. Спросил, что это такое. Разнообразных версий прозвучало множество: соль, сахарная пудра, мука, зубной порошок... Директор назвал правильный ответ в этой викторине - кокаин. Я аж присвистнул. Вместе с такой порцией кто-то потерял целое состояние, особенно если товар был чистым. Дэмиан Берр, у которого лучше всех получалось прикидываться идиотом, заявил, что это медицинский препарат для взрослых и нам им лечиться опасно. Прикинулся даже слишком хорошо - видимо, он не заметил, что наркоту запретили во всём цивилизованном мире ещё до его рождения. Следующим вопросом на миллион - или на вылет - был "Чей это пакет?". Энтузиазм отвечающих угас, но вспыхнул с новой силой, как только директор подкинул версию, что это пакет секретаря. Все с радостью поддержали идею повесить серьёзное обвинение на человека, который был похож на наркодилера, как сам директор на звезду балета. Меня бесило, что директор охотно закопал бы министерского ставленника руками своих питомцев, и когда он спросил, кто верит секретарю, я поднял руку. Тогда директор спросил, кто считает, что пакет принадлежит кому-то из курсантов. По логике, если он не принадлежал ни секретарю, ни кому-либо из преподавателей, то именно курсантам он и принадлежал, а в логике стоило идти до конца, дабы пресечь дальнейшие вопросы. Я снова поднял руку. Директор отметил, что каждый раз руку поднимали одни и те же - чего я в строю не видел, - и отпустил всех, кроме меня и Натана. Директор поинтересовался, не знаем ли мы, чей это пакет конкретно. Нат подозрительно молчал, не то колеблясь, не сдать ли кого-то, не то готовясь взять чужую вину на себя. И то, и другое было бы в равной степени глупостью, поэтому я пошёл на опережение и ответил за двоих, что, увы, это нам неизвестно и я вообще впервые вижу этот пакет. Нат добавил, что не может никого подозревать без неопровержимых доказательств, и в первый раз за всё время нашего совместного обучения я был с ним солидарен. Но навык вранья был у него развит из рук вон плохо, и директор не мог не почувствовать этого так же, как я. Он даже не угрожал - просто продолжал спрашивать, не видел ли Нат этот пакет раньше. А тот взял и раскололся, что какой-то человек попросил его передать конверт одному из кадетов, когда он стоял на вахте на крайнем посту. Молодец, признался в соучастии распространению наркоты, дарвиновская премия, аплодисменты и закономерное уточнение директора, кому же адресовалась посылка. Я успел вставить, что передачи уставом не запрещены, а окончательно спас положение секретарь, настоявший на том, чтобы присутствовать при расследовании - напомнил, что все передачи складываются в общем помещении и что министерство давно просило их досматривать. Бинго! Виноват не дурень Натан (обвели вокруг пальца как младенца, он эдак и сибирскую язву от советских шпионов в Академию притащит), виноват сам директор! Директор отпустил меня за ненадобностью и остался обрабатывать Натана. Тот, впрочем, тоже вскоре вышел, будучи печального образа. Я спросил, всыпали ли ему, он ответил, что нет. Может, врал - хотя о чём это я... Папаша Хьюитт своим кадетам простил бы и государственную измену, но кокс оставил себе. Незадолго после этого меня нежно подхватили под руки Берры и завели в туалет. Вместе с ними набились Монтгомери и даже очкарик Кроу. На мгновение мне стало интересно - к неравным дракам мне было не привыкать. В следующую секунду я охренел, потому как мне предъявили, что я-де вышел и признался, что я крыса. А Нат, конечно, был ни при чём - но об этом я промолчал, ему как соседу Берров и так не позавидуешь. Всё остальное время мне было смертельно скучно - идиотам не объяснишь, что понимать, что наркота предназначалась одному из кадетов, не то же самое, что кого-то сдать, и что если бы я хотел настучать, то уж наверняка давно бы это сделал, благо свои запасы никто не скрывал и хвастались оными едва ли не чаще, чем мнимыми похождениями через забор в женский корпус. И ладно Берры и Монтгомери - им лишь бы выебнуться, но очкарик-то куда? Я же его даже не бил ни разу. Видимо, зря - если бы бил, хоть научил бы драться. А так он тупо слился, что-де не хочет пачкаться. Верно я говорил, что он нам на войну варежки свяжет и пирожков напечёт - такое занятие для него достаточно чистенькое. Кроу сообщил, что он таким образом выражает своё мнение. Да, мнение пиздец ценное - подтявкивать за Беррами. И ладно очкарик, - но чего зассали остальные? Боялись, что донесу? Да уж, не такой страх я хотел бы внушать. Но переговорщики долго несли какую-то чушь, наслаждаясь собственным остроумием, а я просил избавить меня от этого цирка и продолжать без меня. Поскольку снаружи ломились страждущие, закончилось свидание тем, что меня окропили водой и выволокли прочь. Во всеуслышанье объявили, что всё в порядке, просто мне было плохо и они мне помогали. Лепрекон участливо подсказал, что меня, должно быть, тошнило. Я возразил, что несмотря на все старания клоунов у меня достаточно крепкий желудок, но если бы он к ним присоединился - тогда, может, и стошнило бы. Принимать этот комплимент на свой счёт Лепрекон постеснялся и спросил, почему я обращаюсь на "ты" к секретарю. Я великодушно, едва ли не по слогам разъяснил ему, что он ошибся и все мои реплики относились исключительно к нему. Но он не стал слушать и, должно быть, полетел разносить на хвосте новость о том, что я на дружеской ноге с представителем ненавистного им министерства, отправляющего их в Афган вопреки воле их заботливого директора. Я остался один и заметил на столе в коридоре натановский альбом для рисования, с которым он обычно не расставался и который придурки окрестили "порнографией". Полистал. В начале были невинные академические зарисовки обнажённой натуры, в конце - беглые наброски: голова в шляпе (Лепрекон), спина с подтяжками (Фрэнсис). Положил на место и ушёл. Я и пяти минут не отсутствовал, как Натан альбома уже хватился. Почему-то я так и чувствовал, что его спиздят, мелькала даже мысль прихватить его с собой, дабы уберечь зачатки искусства от варварского истребления, но - нехрен оставлять своё барахло где ни попадя, впредь будет умнее. Все перевели стрелки на меня - ещё бы, я и стукач, я и вор, и часовню тоже я. Я подтвердил, что пока я был здесь, альбом был со мной, но когда я вернулся, его уже не было. Натан немного пометался по пустеющему коридору, ничего не нашёл и уселся рядом со мной. Я спросил, когда он успевает рисовать, и он ответил, что не тренируется так много, как я. И задал философский вопрос - он вообще любил спонтанные лирические беседы, - как я оказался здесь, то бишь в Академии. Я ответил, что так же, как и все. Тогда он спросил про Афган. Может, ему и не хватило бы мозгов понять, что я вру, но я сказал ему правду - что я не могу подложить отцу большей пакости, чем собственный труп. Не потому, что я ему доверял, хотя он не был похож на доносчика, а просто потому, что он единственный пытался понять. Из дверей комнаты Лепрекона на него то и дело многозначительно поглядывали - он рисковал, общаясь со мной. Наконец он ушёл к ним. Как один из мальчиков для битья Берров он был вхож во все двери - но уж лучше быть снаружи. Делать мне было всё равно нечего, так что я попробовал поискать альбом. Я ожидал, что его засунули куда-нибудь за цветочный горшок или за бачок в туалете, однако его нигде не было, и я сдался. Я убивал время на диване в коридоре. Когда Натан в очередной раз временно покинул ржущую компанию, оккупировавшую комнату, которая была в том числе и его комнатой, - он присел на противоположный край дивана и прокомментировал, что в коридоре только один диван. Может, уже брезговал сидеть со мной на одном диване. Спросил, "почему люди это делают" - ещё один дохрена философский вопрос, а главное, сразу понятно, что именно "это". Оказалось - пьют. И почему пью лично я - сидевший перед ним трезвым как стёклышко. Продолжая тему правды, я ответил, что люди пьют и закидываются дрянью, чтобы ускориться, но он, наверное, не понял. Интересно, как он вообще дожил до своих лет в мире, где все "делают это" - убивают себя и друг друга, используют друг друга и вертят на хую. Впрочем, я плохо знал этот тихий омут. Они с Лепреконом надолго запирались в туалете - вероятно, трахались, но я ничего и не хотел знать про подобный союз сплочённого ирландского народа. По коридору пробежал фон Гийом - у него украли стек. Тут уж многие подорвались на поиски, потому как никому не улыбалось быть наказанным директорской тростью вместо стека. Похоже, в Академии завёлся клептоман - если обе пропажи устроил один и тот же ловкач. Вскоре на тот же самый - единственный - диван повалился без чувств секретарь. Я склонился над ним, но, судя по дыханию, он просто спал. Директор и инструктор перенесли его в медблок. Сперва я решил, что вот так ответственные люди и сгорают на работе, а затем услышал, как друзья именинника обсуждают сердечное средство виагру и слабительное пурген. Если они смешали вместе со снотворным ещё несколько препаратов, то секретарь родился в рубашке, раз выжил. Некоторое время спустя он был уже на ногах и обнаружил стек в столовой за стойкой с чашками. Из того же тайника извлекли альбом, целый и невредимый. Все дальнейшие новости исходили также от секретаря. В первый раз он объявил, что приказом директора в Афган не поедут Дэмиан Барр и Даффи Флэтли. Их вычеркнули, конечно, не за счёт добровольцев, поскольку их было двое, а я один, но всё равно стало немного обидно лезть под пули вместо этих мудозвонов. Я бы охотнее подменил вот хотя бы и Натана, который был куда больше похож на художника, чем на солдата, или зануду Морье, чьим мозгам было в штабе самое место. Во второй раз - послышалась дальняя стрельба, и секретарь сообщил, что на территорию Академии пытался проникнуть посторонний, постовой открыл огонь, и директор отправился на кпп. Кот из дома - мыши в пляс: кадеты тут же заперлись в карцере, куда некоторых избранных после отравления секретаря отправили дрочить в баночку на анализ. Туда можно было попасть по паролю "свои", но своим я не был, посему я отправился в библиотеку. Мне в руку лёг роман Майн Рида "Морской волчонок". Если бы не скука, я никогда бы не взялся его перечитывать. Это была история двенадцатилетнего пацана, оказавшегося замурованным в корабельном трюме почти на полгода - в пространстве между грузами, где невозможно было ни встать, ни лечь в полный рост. Там в кромешной темноте он производил сложные геометрические вычисления - к примеру, измерял объём бочки с водой при помощи палок и шнурков, и каждую задачу сопровождали комментарии о том, к каким катастрофическим последствиям привела бы малейшая ошибка, и с какой лёгкостью юный гений находил решения. И хотя всё это было описано автором с дотошностью человека, лично знакомого с морскими перевозками, в действительности любой на месте его героя сошёл бы с ума и сдох на куче собственного дерьма, ослепший, с атрофировавшимися мышцами. В этом была какая-то импонирующая мне метафора, которую я всё никак не мог уловить, - вроде того, что в детстве для нас не существует безвыходных ситуаций, и мир подобен учебной площадке, где за верный ответ непременно следует вознаграждение. А потом вместе со взрослением приходит понимание, что правильных действий не существует, как не существует и выхода из ада, и победы над смертью. Кажется, я повзрослел слишком рано. Когда директор вернулся, секретарь отхватил за то, что в его отсутствие упала дисциплина, хотя это было несколько не в компетенции секретаря. Где-то в противоположном конце коридора Натан рискнул сказать Беррам убрать от него руки и отхватил тоже. Только вдвоём и только тех, кто не может дать сдачи, они бить и могут - и никто из стоявших вокруг не напомнил им о том, что так поступают только трусливые мудаки, а я был далеко и этот момент упустил, но в ближайшем будущем мне наверняка предоставится ещё немало таких шансов. Причём они даже не заботились о том, чтобы не попасться, и вся картина маслом развернулась точно напротив директорского кабинета. Вышедшему на них инструктору фон Гийому они наплели, что их товарищ так резко перестал стоять на ногах, потому что баиньки захотел, и безнаказанно уволокли Натана не в медблок, а в комнату. Допустим, у них был Джек, который шарил в медицине, поскольку вряд ли они хотели угробить свою игрушку. Инструктор ограничился предупреждением, что в Афгане Нат будет стрелять в спину тем, кто сейчас за него не заступился. Это ж насколько плохо надо разбираться в людях? Если Нат пристрелит хоть кого-нибудь, разрешаю бросить в меня камень. Но стук со дна послышался, когда на Берров с их добычей обратил внимание секретарь, на что директор ответил, что по одному ему слову они сделают с ним то же самое. Значит, до Афгана его щенки не доросли, а до команды "фас" - вполне. Но мне оставалось два дня. Всего два дня терпения до самолёта. И никто из тех, кто мечтал, что до Афгана я не доживу, так больше и не прикладывал никаких усилий к тому, чтобы это осуществить. Я продолжал коротать эту бессонную ночь на диване с книжкой. Порой напротив меня оказывался Морье, уткнувшийся в какой-то учебник. Через некоторое время Натан очухался и стал настойчиво добиваться аудиенции у директора. Судя по тому, как его пытались остановить, задумал он какую-то глупость. Сразу после директор велел всем разойтись по комнатам. Не напраздновавшаяся компания трактовала это как возможность уйти всем в одну комнату. Зануда Морье наивно позвал меня с собой, но я ушёл в нашу комнату один. Ман Рид не давал мне заснуть, пока приказ не был отменён. К утру всех построили в гостиной, развернули за замыкающим и указали направление через коридор Академии и направо. Морье, которому пришлось вести колонну, вместо того, чтобы повернуть к выходу, зарулил на первом же правом повороте - в открытую комнату Лепрекона со товарищи. Мы разместились там полукругом. Некоторых курсантов при каждой реплике директора складывало от смеха - похоже, курили траву. В такой подходящий момент и объявили стрельбища - но некоторых, особо выдающихся, от стрельбы освободили. Открыли тир, обычно запертый на замок, и запускали туда курсантов небольшими группами. Я бы не удивился, если б кто-нибудь после праздничка отстрелил что-нибудь лишнее себе или товарищу, однако обошлось без происшествий. Мы с Морье, как самые незаметные, вошли последними и вдвоём, так что в нашем распоряжении был больший выбор оружия и больше времени. Стрелять по мишеням мне всегда нравилось - можно сосредоточиться на цели и не думать ни о чём постороннем. Инструктор фон Гийом похвалил наши попадания и сказал, что зачёт мы уже сдали, а затем предложил пострелять ещё. Мы согласились, выбрали другое оружие, поменялись местами и расстреляли ещё по магазину. Во второй раз, когда Морье был справа от меня, а не слева, я попадал несколько хуже, но и он также; собрав гильзы, мы поблагодарили инструктора и вышли. В комнате Лепрекона кто-то заперся для душеспасительной беседы ещё до стрельбищ - видимо, несостоявшиеся дуэлянты, - и разговор, с одобрения директора, всё ещё продолжался. Посторонним туда лезть запрещалось, так что Натан заснул на диване в коридоре, и прочие его соседи разошлись кто куда. Я тоже подумал о том, чтобы отправиться ко сну, но тут раздался горн побудки. Наступило завтра. Постигровое и благодарности Кто куда, а Джонатан отправится в Афган по контракту на три года. Вернётся ли... Ну, будем оптимистами - если вернётся, даже если на одной ноге, то напишет о том, что видел. Правда, после смерти его отца ничто не помешает газетчикам стряхнуть пыль со всех скелетов, и тогда, возможно, Британию придётся покинуть. Спасибо мастерам ТМП и Мору - рулили и сами успевали сыграть своих персонажей! Спасибо игрокам за все кусочки взаимодействия. Эра, прости за внезапность
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
На Пустошах слегка протянуло из форточки Винчестера, и у меня проснулся Рэндалл. Пока я писал отчёт, он взял и быстро накатал нелепицу по заданной теме "смерть в Венеции", я не успел его остановить. Отпусти меня, Шекспировский клуб.
В Венеции – конечно, умирать, Захлёбываясь опытом, как тиной. Пусть фрески, литографии, картины Обступят одинокую кровать И громкой тишиной тебя укроют, Нарушенной лишь плеском вод у ног. А бронзовым химерам всё равно, Алтарь какому ты воздвиг герою: Сквозь них проходит чистая вода И падает в зловоние канала, Как сквозь столетья – нежность протекала, Как сквозь тебя – прожитые года.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
На мою голову упал космодесантник. Персонаж на Осколки - Рудольф Форкройц, ветеран Комарры, пока что самый форский фор из всех, что у меня водится (Артур не в счёт, я ещё вводную не получил). Не знаю, впишется ли он на игру или рогами застрянет, потому что олень, но уже тащусь очень и музыки слушаю:
Снилось порно-с-сюжетом, то есть практически фильм, с очень красивым визуалом. Главные герои - некто вроде актёра мюзикла, открытый гей, гибкий, кучерявый, ярко форратьерской-средиземноморской породы с большими глазами и полными губами, и проповедник, бородатый и, кажется, немец. Или оба немцы (что странно). Читать?В начале фильма у них всё было в каком-то ночном парке, в тени нежилого старинного здания на холме, не то костела, не то замка. А потом вжух, и актёр, от лица которого и ведётся повествование, оказывается в африканской пустыне, куда он последовал за проповедником. И его окружают старики-бедуины с кожей цвета умбры и свободные верблюды, на мордах которых нарисованы чёрные геометрические узоры - как те, что индейцы рисовали на своих лошадях, только в арабском стиле. Кто-то целует верблюда в нос (он сам или кто из местных - я не разглядел). И наш герой удивляется, что бедуины относятся к ним так приветливо вне зависимости от их национальности, вероисповедания и ориентации. В этот момент я проснулся, хотел заснуть заново и досмотреть - не получилось. Аж захотелось поиграть этих персонажей Как красиво подметила Птаха - на пределе яркости красок, без полутонов, только свет и тень, или только свет, или только тень. (с)
На неделе я никуда не выбирался, копался в вакансиях, писал отчёт, работал подработку. Только когда Птаха была на сборе к Х-меновке, я дошёл до почты и забрал две посылки - настольный календарь, выигранный в лотерее от Mood handmade, и два тома манги Towards the Terra от ~Shayana. Кажется, мы в своё время так и не досмотрели аниме, и мангу мне дочитать не суждено до тех пор, пока я не найду третий том, но радуюсь встрече с персонажами всё равно чрезвычайно. С Птахой смотрели Старгейт - и Saturday Night Fever, с воплями "Я ах@енный шерстяной волчара, у меня мощные лапищи!" Эти стиляги такие милые. А совсем скоро мы выезжаем на Санхёрст. Удачной нам всем игры, и предлагаю причастным расслабиться и думать об Англии.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Постигровое и благодарностиПока остальные будут строить свой игрушечный рейх и играть в повелителя мух, Джейсон и Брайан будут строить плот и сваливать. Ну, это если остров всё-таки не находится в водах Соединённого Королевства и до него не доберётся британская армия, и так проглядевшая секретный объект у себя под носом. В любом случае мир, конечно, не будет к ним ласков с учётом их происхождения и не до конца вернувшейся памяти. Но Риз намерен держаться за Брайана до конца. И хочется верить, что у всех воспитанников приюта на пустошах рано или поздно всё сложится благополучно. Спасибо мастерам за мир пустошей - за атмосферу детских страхов и сказок, за всё, что мы пережили, чтобы стать теми, кем являемся теперь. Чтобы стать взрослыми. Спасибо героическим игротехам за движуху, сны, вкусную еду и заботу! Спасибо игрокам - Птахе, Яну, Мори, Гризке, ЛёнЛёну, Але, Эре, Андреасу, Тэльвен и остальным! Наш дом был живой, страшный, волшебный, кровавый, отчаянный, нежный, по-детски серьёзный, по-взрослому бескомпромиссный. Наполненный яркими моментами и потрясающими историями, которые я ещё буду читать, вспоминать и перечитывать.
Деролился я чуть раньше официального финала по ранее описанным причинам, ушёл спать и нагревать Птахе местечко. В одной пижаме под одним одеялом вырубился без проблем. Когда вернулась Птаха и сгребла меня под бок, я толком не проснулся. Персонажных снов больше не было - снился мужик, который где-то в Сибири строил эдакие пандусы и площадки вокруг сосен, чтобы лоси могли подниматься чуть ли не до самых крон и объедать кору. Наутро мы доедали недоеденное, допивали чай, собирались и разъезжались. Мы с Птахой несколько не рассчитали стоимость дороги - спасибо Тэльвен за то, что выручила! Тэльвен же уехала в птахиных сапогах, и Птахе пришлось надевать сапоги Тэльвен, как только мы их вычислили, а в понедельник они поменялись обувью обратно. Заказали такси, и очень славно было при свете дня ехать через всю Коломну, где я был несколько лет назад, и вспоминать кремль, храмы, памятники и дома. Но днём в городе был более плотный траффик, и на ближайший экспресс мы опоздали - зато встретились у касс с остальными ранее уехавшими. До следующего экспресса оставался почти час, и мы завалились в Макдональдс, где оказался удобный длинный стол. Местные смотрели на нас с опаской, когда вслед за Логаном мы хором прочли молитву перед трапезой, поблагодарив в ней мастеров и попросив "пожалуйста, ещё". Потом была дорога до Москвы, мы успели поговорить о прошедшей игре и некоторых последующих, я доел картошку и подремал. Вышли мы с Птахой на Электрозаводской, были дома не поздним вечером. К счастью, все мыши пережили наше длительное отсутствие, а рыжие пасюканы попросту открыли клетку и наслаждались свободой. Дома мы пересматривали "Апокалипсис", думали о прикиде и гриме для Попрыгунчика. В тему вау-эффектов и грядущих игр по Х-менам родили идею - приют для мутантов, которые не знают о том, что они мутанты, и считают, что происходящие с ними и вокруг них странности - суть мистика или что-то ещё. После чего им приходится принять свои способности и учиться с ними жить. Мне кажется, это было бы вкусно.
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
Продолжение отперсонажного отчёта. Джейсон Риз, 15 лет. Ворнинг: слэш, воображаемая расчленёнка, низкорейтингСледующий день начался с завтрака, на который мисс Линч вышла с царапиной на щеке, а отец Кормак - с синяками на лице. Все надеялись, что "белый господин" уже уехал с острова, но он появился, когда остальные взрослые уже сидели со столом. Отец Кормак сказал мистеру Норту, чтобы он уступил место гостю, на что офицер ответил: "Ваше место мне нравится больше". Отец Кормак встал из-за стола и задвинул свой стул с грохотом. Немудрено, что настроение у него было отвратительное, и он решил выместить его на Барретах - брате и сестре из явно небедной семьи, у которых ещё сохранялась хорошая одежда и которые и так очень страдали от холода и голода. Он поставил их к стене, чтобы выпороть, - раньше, сколько я помнил, он всегда наказывал только в своём кабинете. Я сидел спиной к происходящему и не стал глазеть через плечо, а Эрик и Логан лишились чувств, как и сам Итон Баррет. Его перенесли наверх и положили в библиотеке, и Чарли отдал своё одеяло, чтобы укрыть его. После завтрака Брайан, который сидел ближе всех к преподавательскому столу, охотно рассказывал всем, что он услышал. "Белый господин" спрашивал у отца Кормака, откуда у него синяки, а тот ответил, что упал с лестницы. Это могло означать, что синяки оставил не сам офицер, либо это была подколка с его стороны, чтобы позлить отца Кормака ещё больше. Но светловолосый гость неприкрыто помыкал всеми управляющими приюта. Он сам провёл досмотр комнат, поторапливая отца Кормака, чтобы тот открывал перед ним двери, и сам наказал Оливера прямо в коридоре, обнаружив у него беспорядок. К счастью, пропажи одеяла Чарли он не заметил. Затем, незадолго до медосмотра, он на глазах у нескольких воспитанников чуть ли не за шиворот схватил мисс Линч, как простую девчонку, и утащил за собой. Закончилось это тем, что мисс Линч вызвала в свой кабинет для наказания любимицу Кормака, Молли, - Брайан предположил, что Молли о чём-то донесла приезжему господину через голову хозяйки приюта. Ричард, как главный рыцарь, стал ломиться в кабинет, но добился только того, что тоже был наказан. Позже, после медосмотра, он довольно грубо отшил Молли, и та, вернувшись в дом, подралась с Мэри. И всё - из-за одного человека... Во время медосмотра Барретов снова вызвали к отцу Кормаку. Они отсутствовали так долго, что я начал бояться, не пригодятся ли те два креста, сколоченные про запас. В ожидании своей очереди сидели на ступенях лестницы в подвал, и Мэри рисовала одноглазого отца Кормака, которого атакует стая птиц. Время от времени мимо пробегали мисс Линч и миссис Вуд. Кто-то сказал, что они соперничают за внимание "белого господина", а некоторые и вовсе считали, что гость - это мёртвый муж мисс Линч, которого она убила, потому она его так и боится. Проходил и отец Кормак со странным комментарием, что вилкой плотное сукно сутаны не пробьёшь. Барреты вернулись - краше в гроб кладут - сначала Натали, потом и Итон. И из медкабинета все выходили в странном состоянии: зажимая уши и прикрывая глаза. Одни просили не говорить так громко и морщились от боли, другие бросались к окну и с восхищением смотрели на серое небо, но не хотели выходить наружу, потому что им было слышно, как падают снежинки. Джерри и Винни снова подрались - в общем, многих вышедших из медкабинета впору было отправлять туда обратно, и так по кругу до бесконечности. Поскольку у меня промокли ноги, Брайан и Чарли поскорее отправили меня в медкабинет, чтобы я мог вернуться в дом и высохнуть. У меня, как обычно, не было жалоб, и за это миссис Вуд дала мне две витаминки и выписала направление на процедуры. Я не стал уточнять, зачем нужны процедуры здоровому человеку, но, поскольку Брайан всё время намекал, что я могу приглянуться миссис Вуд, предчувствия у меня были не самые радужные - мне совсем не хотелось ублажать эту женщину. Также она велела мне, как и всем остальным, принять у неё на глазах содержимое оранжевого флакончика. В считанные секунды все мои органы чувств и внимание к мелочам обострились до предела. Всё вокруг было громким и ярким, рыжие люди - такими ослепительно рыжими, что о них можно было обжечься. Необходимость преодолеть дорожку от корпуса взрослых до дома превратилась в сложную задачу. Снег мерцал, и я шёл почти вслепую, звук собственных шагов терзал слух, а время не текло, как песок, а осыпалось гранёными стёклышками, отражая в каждом мгновении множество деталей. Затем я поднялся в нашу комнату и, совершенно обессиленный, сел к камину, уставившись в окно. Я не заметил, как долго продлилось это полусонное состояние, когда каждую веточку, каждый след на снегу я рассматривал словно впервые в жизни. Пришли Чарли и Джерри, которым мы с Брайаном обещали освободить комнату, я отдал Джерри вторую витаминку и спустился вниз. Общий холл встретил меня новостью о том, что Натали Баррет принимает безымянного блондина за своего отца - видимо, под воздействием наркотиков. Я не понимал, для чего нас всех накачивают всякой дрянью, и со всё возрастающей опаской ждал назначенных процедур. Указанное миссис Вуд время совпадало с уроком слова божьего отца Кормака, и я надеялся, что он меня не отпустит - даже Кормак был лучше неизвестности. Но когда я уже почти собрался отпрашиваться у отца Кормака - так, чтобы он непременно не разрешил мне уйти, - в дом вместе с мисс Линч вошла сама миссис Вуд. Её явно ждали какие-то дела. Я уточнил, в силе ли её приглашение, и она ответила, что вызовет меня, когда будет возвращаться к себе. Пришлось мне поспешить на урок. Воспитанники долго не могли собраться, и колокольчик отца Кормака словно нарочно надрывался звоном - Брайан, который, видимо, принял вещество из оранжевой склянки позже всех, так что эффект ещё не успел притупиться, закрывал уши, да и мне этот звон казался невыносимым. Отец Кормак начал с проповеди о том, что рыцарство бывает показное и подлинное. Как пример подлинного рыцарства он привёл Офелию, которая пришла к нему попросить за своего друга - должно быть, Итона - и согласилась принять его наказание на себя. И сказал, что раз так, то она получит столько, сколько должны получать мальчики, а не девочки. Прямо посреди урока он приступил к наказанию. Кто-то стал кричать, чтобы он прекратил, но отец Кормак только отметил такие выходки как показное рыцарство. Экзекуция продолжалась, пока Офелия не упала. Миссис Вуд воспользовалась случаем, чтобы попросить меня проводить Офелию в её кабинет. Я помог Офелии подняться, закутал её в свою куртку и так довёл до медблока. Там мисс Вуд велела мне лечь на свободную койку. Не успел я расположиться, как снаружи раздались стук и голоса, и я услышал, что Урсуле перерезали горло. Лёжа на спине, я взглянул снизу вверх на вошедшую мисс Линч, но никаких объяснений не последовало, и это было последним, что я увидел, - миссис Вуд ловко поставила укол в моё левое предплечье, глаза у меня неудержимо слиплись, и я провалился в сон. Этот сон был необычайно похож на явь - все ощущения были настолько чёткими, что я не осознал разницы. Я оказался в лабиринте, сотканном из колышущихся теней. Было очень тихо, но всё же мне казалось, что кто-то наблюдает за мной. Я стал пробираться по лабиринту, стараясь не задеть тени, которые словно тянулись ко мне, и, прислушиваясь, окликать, есть ли здесь кто-нибудь. Никто не отзывался. Так я дошёл до высокого зеркала, в котором среди клубящегося мрака отразился я сам. И в то же время из-за зеркала вышел человек с белой маской на лице, хотя мгновения назад его там не было. Я спросил, кто он такой. "Я твой страх", - ответил он и встал позади меня. В зеркале он не отразился. Я ответил, что мне не страшно. Ведь это был всего лишь человек в маске. Но я не мог пошевелиться и смотрел в зеркало, как прикованный. А в руке человека возле моего лица появился нож. Он стал говорить, что я не сумел вписаться в этот мир. Что мне не удалось справиться со своей ролью, и теперь меня следует вычеркнуть. Я протянул руку и прикоснулся пальцами к зеркалу - они встретились с пальцами моего отражения: я, несомненно, существовал. Я ещё пытался возражать, что у меня есть моё место, есть друзья - Брайан, Чарли... я отчаянно цеплялся за воспоминания минувшей ночи, но холод уже тёк по моим жилам, и я сам себе начинал казаться блёклым и плоским. Просто скучный персонаж во всемогущих руках автора - безумного автора. Он сказал, что забавно было бы отрезать мне руку, и в зеркале отразилось, как нож отделяет мою левую руку от плеча. Так же он поступил с другой рукой. Теперь на меня смотрел из зеркала нелепый, беспомощный калека, похожий на выброшенную куклу. Я умолял переписать меня заново, дать мне ещё один шанс. Я был готов пережить всё ещё раз, только бы вернуться и снова встретить Брайана. Я обещал, что буду стараться лучше, что у меня получится, - но тщетно. Нож в зеркале вспорол мне живот, заливая всё кровью, превращая отражение в жуткое подобие анатомического атласа. Следом были ноги. Этот живой - живой ли? - обрубок уже так мало походил на человека. Он не мог войти в дом, обнять друга, сесть за стол и откусить от горячей горбушки хлеба. Он никому не был нужен. Он был совершенно один. Кошмар всё не заканчивался. Бескрайний, многоцветный, многозвучный мир, о котором я мечтал, остался в прошлом, его будто никогда и не существовало, и всем, что у меня было настоящего, были только тьма, спокойный голос безликого человека и кровь, стекающая по обратной стороне зеркального отражения. Я твердил, что в книгах так не бывает. Что это слишком. Это было так гадко - меня трясло при виде дымящихся внутренностей на распластанном отражении. Уши, нос... можно зажмуриться, можно отвести взгляд, но зеркало всё равно было передо мной и вокруг меня, обнимало, затягивало, множило кровавый натюрморт с разных сторон и ракурсов. Не было сил разбить его, не было сил вырваться. Ещё немного - и от меня бы не осталось ничего, кроме кусков мяса, я должен был исчезнуть, потерять лицо и имя. Значит, так было нужно для сюжета? Неужели я больше ни для чего не годился? Голос сказал, что теперь отрежет мне голову. Я закрыл лицо руками, но даже под закрытыми веками видел, с какой лёгкостью нож вспарывает горло, рассекает вены и кости, как голова кренится набок, продолжая смотреть на меня из отражения. Это уже невозможно было выдержать, и я очнулся - на койке, со слезами на щеках и затёкшими от напряжения конечностями. Миссис Вуд склонилась надо мной, и я вцепился в её руку. Я был рад увидеть её вновь, словно самого дорогого мне человека. Ещё не до конца веря, что это не сон и я действительно жив, я повторял, что я вернулся, и ощупывал свою шею, руки и живот. Видение не оставило ни следа, я был цел и мог двигаться. Миссис Вуд предложила мне успокоительное, но я отказался, боясь, что снова получу что-нибудь наркотическое. Шатаясь, я вышел из медкабинета. Сразу несколько человек, дежуривших под дверью, принялись расспрашивать меня, как там Урсула, но я ничего не мог им ответить - я её даже не видел. Я шёл к дому, и сырой апрельский воздух, снег и простирающиеся до моря пустоши казались мне огромным счастьем в сравнении с чёрным бесцветным небытием. Я поспешил в свою комнату и нашёл там Брайана. Он сидел на кровати со своими записями в блокноте. Я поделился с ним своим сном - тем, что меня вырезали, будто черновик, но потом вернули, - и воспоминания об этом сне постепенно отступали, становились размытыми и неправдоподобными. Брайан спросил, принимал ли я вещество из оранжевой склянки на медосмотре, и сказал, что если выпить ещё две, то можно вспомнить своих родителей. Я засомневался, ведь это был наркотик. Но Брайан утверждал, что он уже попробовал, и у него получилось, спрашивал, хочу ли я узнать о своём прошлом, просил сделать это для того, чтобы получить полезную информацию и подтвердить или опровергнуть одну теорию. Меня лишь немного насторожила его настойчивость, а потом я решил, что раз он не беспокоится о том, как на меня подействуют ещё две дозы вещества, - значит, он в самом деле испытал их на себе и был уверен в их безопасности. И меня охватило воодушевление - я мог что-то сделать для него, чем-то помочь. Я не мог обещать, что мне удастся украсть два пузырька из медкабинета, но стоило попытаться - и быстро, пока там было много пациентов и посетителей. К тому же я помнил, что на койке, где я очнулся, как раз лежало два оранжевых флакона и один синий. План родился мгновенно, словно я был завзятым вором и обманщиком, а не делал это впервые: притвориться, что я что-то потерял на койке. Что-то небольшое - например, записку. Брайан дал мне клочок бумаги, я переписал на него какую-то стихотворную белиберду из братьев Гримм, сложил и сунул в карман. Напоследок Брайан окликнул меня, я горячо поцеловал его и бросился назад в медблок. Моё волнение вполне могло сойти за волнение человека, потерявшего важную для него вещь. Для пущего алиби я сообщил нескольким встречным, что обронил где-то записку со стихами, которые мне подарили, так что сам начал немного в это верить. Под дверью медблока по-прежнему ждали беспокоящиеся об Урсуле. Я постучался и жалобно поведал миссис Вуд о своей пропаже. Она пообещала поискать, но, разумеется, ничего не обнаружила. Я попросился посмотреть самостоятельно. Миссис Вуд ответила, что прямо сейчас это невозможно, но я был упорным и сказал, что подожду. Минуту спустя ей пришлось меня впустить. Я принялся скрупулёзно осматривать каждую складку покрывала, приподнимать его, заглядывать под подушку и под кровать, надеясь, что миссис Вуд потеряет ко мне интерес, но она стояла прямо надо мной, смотрела на меня неотрывно и любопытствовала, от кого эти стихи и как они выглядели. У неё на глазах я точно не смог бы стянуть заветные флакончики, лежавшие прямо у меня перед носом. Но мне улыбнулась удача: дверь распахнулась, и на кровать, на краю которой я сидел, готовый сдаться, рухнула плачущая Винни. Это был отличный отвлекающий маневр - я тут же опустился перед ней на корточки, приобнимая и спрашивая, что с ней случилось. Я бы поступил так же в любом случае, но на этот раз я просто помнил о своей задаче. Бросив взгляд через плечо, я увидел, что миссис Вуд стоит ко мне спиной, разговаривая с кем-то в дверях. Свободной рукой я быстро сгрёб в пригоршню флаконы и сунул их в карман. Через секунду миссис Вуд подошла к Винни, склонилась над ней и попросила меня выйти. Я извинился, поблагодарил и собрался уходить, а миссис Вуд заметила бумажку, которая, видимо, на самом деле выпала у меня из кармана, когда я запихивал туда пузырьки. Это было её собственное направление на процедуру. Подобрав бумажку, я побежал из медблока как ужаленный. Я торопился поскорее исчезнуть оттуда, пока миссис Вуд не хватилась препаратов. На выходе меня снова спросили про Урсулу, но я снова её не видел, она лежала на дальней койке. Всем сочувствующим мне пришлось сказать, что я так и не нашёл потерянные или украденные стихи, и, похоже, был достаточно убедителен. Многие были готовы искать и вернуть мне то, что оставалось в моём кармане. У самого дома я столкнулся с Фьюри. Он позвал меня в перелесок искать "убийц Урсулы", но это звучало слишком подозрительно. Тот, кто напал на Урсулу, не мог просто сидеть поблизости от приюта и ждать, пока их найдут. К тому же меня распирало желание похвастаться добычей перед Брайаном. Я сослался на то, что мне холодно, и пошёл в дом, а Фьюри продолжал бродить по краю двора, как угрюмый сторож. Брайан дожидался меня на том же месте, за тем же занятием. Я гордо продемонстрировал ему на ладони украденные флаконы. Он сказал, что выпил свои два флакона в течение получаса, и чтобы я принял первый. Я спросил о побочных эффектах. Брайан ответил, что они будут такими же, как после первой дозы. Это вполне можно было потерпеть, тем паче не выходя из комнаты, и я опрокинул в себя один из пузырьков. Брайан внимательно смотрел на меня и, проговорив, что хочет ещё кое-что проверить, привлёк меня к себе. Я быстро понял его замысел. Когда чувствительность на пределе - зачем упускать возможность доставить себе удовольствие во много раз большее, чем обычно? Даже просто целовать Брайана было так горячо, словно я целовал оголённые провода. Было уже не страшно, что нас могут заметить. Я встал на колени, схватился за спинку кровати. Когда я вскрикнул, Брайан зажал мне рот ладонью и запрокинул мне голову. Боль и наслаждение смяли меня, как две столкнувшиеся волны - ощущений было больше, чем я мог вместить. Принадлежать ему всем собой, быть в его власти, зависеть только от его рук, сдерживающих и распаляющих - было так естественно и правильно; он не осторожничал, и это тоже должно было быть именно так, и никак иначе. Когда Брайан отпустил меня и я лёг на кровать, мне было так хорошо, что кружилась голова - комната раскачивалась, и никак не удавалось сфокусировать взгляд на Брайане, который стоял надо мной, застёгивая ремень. Каким бы ватным ни было тело, пришлось подниматься и приводить себя в порядок, и действие вещества постепенно сходило на нет - оставалась только боль, но всё стоило того, а походку можно было списать на ушибленную ногу. Брайан неожиданно спросил, почему люди бросают тех, кто им дорог. Я задумался, вспоминая книги, которые читал. Если кого-то бросили, значит, чувства были не такими сильными, и обстоятельства оказались сильнее. Почему он спрашивал? Раз он всю жизнь провёл в приюте, значит, он уже задумывался о том, что его бросили родители. Я пообещал, что не брошу его, что бы ни случилось. Даже если у меня будет лодка, чтобы уплыть с острова, - я не уплыву один. А Брайан сказал, что у каждого человека есть точка слома, тот предел, на котором он может от кого-то отказаться, и что ему интересно узнать, где она. Затем он напомнил, что пора принять второй пузырёк. Я даже не стал спрашивать об эффекте. После последней дозы мне так захотелось спать, что я еле успел дойти до постели, чтобы не упасть. Брайан пообещал, что будет рядом, и я заснул спокойным. На этот раз снов не было. Я просто провалился в черноту, а когда начал просыпаться, яркий фрагмент воспоминаний уже встал на своё место. Я вспомнил, как, будучи ещё ребёнком, пробрался в каморку сторожа, которую он впервые забыл закрыть, уйдя за водой или за дровами. Там я нашёл папку с документами - и прочитал их все. Среди них было письмо, написанное мужчиной, у которого была та же фамилия, что и у меня. Он писал, что вынужден был продать своего сына на эксперименты, потому что тот пугал его и его жену. Это так просто. Им было страшно. Им предложили хорошую сделку. И они согласились. В письме значилась сумма, но больше никаких подробностей не было. Я испугался, что забуду обо всём этом так же быстро, как вспомнил, но Брайан куда-то исчез, оставив меня в комнате одного. Я выскочил в коридор и стал звать его, пока мне не сообщили, что его пригласили в медблок. Эта новость только добавила мне беспокойства, и я вывалил все свои новообретённые воспоминания на Фиби, Марка и других, оказавшихся поблизости. Чем я мог напугать своих родителей? Видимо, этим вопросом я задавался ещё тогда: они научили меня читать - и я прочитывал всё в поисках ответа. А когда нашёл ответ - предпочёл его забыть? Выбрал ложную веру в то, что однажды я найду родителей или они придут за мной? Или я забыл под воздействием очередного препарата? Итон предположил, что это могут быть ложные воспоминания, когда-то заложенные под гипнозом. Стоя на лестнице, я подумал о том, что не всё ли равно, правда это или ложь? Прошлого не вернёшь и не изменишь. Я всё равно не помнил своих родителей, не знал, какие они, и они были для меня чужими. Я и так собирался, выйдя из приюта, найти тот дом, где я вырос, забрать в новую жизнь некоторые книги (конечно, не все - ведь в мире существовали библиотеки и книжные лавки), проведать сторожа. Тогда и можно будет проверить, лежит ли папка по-прежнему у него в каморке, или на самом деле её не существовало, а может, её уже сожгли. Гораздо важнее было понять, о каком эксперименте шла речь. Была ли экспериментом моя жизнь в доме с книгами, или эксперимент начался только здесь, в приюте, когда тот, кому я был продан, дождался определённого возраста? Совершенно сбитый с толку, я спустился в столовую, чтобы выпить воды. Там я встретил Урсулу, благополучно покинувшую медблок, и Огасту, у которой тоже была рана на горле. Выглядели они при этом неплохо и даже шутили, не взаимосвязаны ли они, коль скоро у них появляются одинаковые повреждения. Я вернулся в комнату ждать Брайана, потому что в первую очередь он стал бы искать меня там. Я сел на его постель, поближе к камину и окну. И тут я заметил, что он оставил лежать на одеяле свой блокнот, с которым обычно не расставался. Я долго смотрел на этот блокнот, не решаясь его открыть, - но если Брайан мог заглянуть в дневник Чарли, то почему бы мне не заглянуть в его записи? Он многое скрывал, а мне хотелось узнать его получше. Я взял блокнот и открыл сразу на последней исписанной странице. "Мне кажется, Риз влюбился в меня. Вчера я его трахнул. Теперь им стало гораздо легче управлять". На меня словно вылилось ведро ледяной воды. Тепло, поселившееся внутри, заставлявшее чувствовать себя живым, потухло, подступив к горлу горьким комом. Мне ещё ни разу в жизни не было по-настоящему больно - и вот я узнал, на что это похоже. Я открыл предыдущую страницу. Там Брайан записал то, что вспомнил о своих родителях. Он записывал, чтобы не забыть? Его родители тоже отказались от него и куда-то уехали. Фраза о том, что у него выкачивали кровь, была подчёркнута дважды, и рядом стоял знак вопроса. Моё сердце сжалось, так что я разом забыл о себе самом. Я не мог даже представить, насколько это больно и страшно - когда забирают кровь. И не мог сердиться на Брайана и тем паче причинить ему боль. Но почему он меня обманывал? Дверь за моей спиной отворилась. Любой обманутый герой на моём месте швырнул бы Брайану его блокнот и больше с ним не разговаривал. Но он прошептал: "Помоги мне", хватаясь за дверной косяк, и я бросился к нему и помог дойти до ближайшей кровати. Он лёг на живот, его спина под рубашкой была исполосована вспухшими рубцами. Я не мог даже его обнять. Он тоже был на процедуре у миссис Вуд и видел сон, и, видимо, она выпорола его во сне, разозлившись на его опоздание. Как можно избивать спящего человека, с трудом укладывалось у меня в голове. Она даже не дала Брайану обезболивающего. Я рвался сходить за обезболивающим, попросить его хотя бы для себя, но Брайан меня не отпустил. Он хотел поскорее услышать, что я вспомнил, когда выпил вторую склянку. Я сел на пол рядом с ним и достаточно равнодушно и кратко пересказал ему всё то, о чём уже рассказывал Фиби и другим в его отсутствие. Брайан ответил, что тоже хочет рассказать мне кое о чём, и рассказал о своих родителях, которые бежали от какой-то угрозы и не взяли его с собой, потому что он был бы для них обузой. Я предположил, что его родителей могли обмануть, сказав, что их ребёнок будет в безопасности, и они поверили. Он не упомянул о выкачивании крови, но сказал, что никому другому, кроме меня, не стал бы рассказывать об этом. От того, что я не знал, действительно ли он доверяет мне или снова мной манипулирует, становилось ещё больней. Наконец, я поднялся, подобрал блокнот там, где я его оставил, и положил рядом с Брайаном. Сказал, чтобы он больше не оставлял свои вещи где попало, и что ему не показалось - я действительно влюбился. Это было неожиданно даже для меня самого. Брайан понял, что я читал его записи. Я извинился и сказал, что больше ничего не читал. Я лишь бегло пролистал страницы - Брайан записывал всё, что происходило с другими воспитанниками и что он от них узнавал, а чужие секреты меня не интересовали. Он видел, что мне больно, но искренне не мог понять, почему - он признался, что просто не умел чувствовать. А я всё ещё не мог уйти. Я стоял перед ним, прислонившись к стене спиной, слёзы текли по лицу так обильно, как никогда раньше, и сбивчиво пытался объяснить, что я чувствовал - хотя я знал, что и об этом тоже Брайан запишет в своём блокноте, как юный натуралист записывает наблюдения за муравьями. Я думал, что всё было по-настоящему - для нас обоих, а всё оказалось запланированным опытом. Но я не хотел быть подопытной свинкой. Брайан переспрашивал, ожидал ли я, что он будет любить меня в ответ и принадлежать только мне. Но это было не так. Я ничего от него не требовал, я сам хотел принадлежать ему - и, казалось, получал всё, что хотел. И всё же чего-то не хватало... Я задохнулся от слёз и больше не мог говорить. Я не испытывал к Брайану ненависти - я чувствовал, что люблю его не меньше, чем прежде, но на то, чтобы его любить, нужны были силы, которые тогда закончились. Я вышел из комнаты, хотя понимал, что после порки он не сможет за мной последовать, и мне было стыдно бросать его одного. Я просто стоял и плакал у окна на лестничной клетке, не стесняясь тех, кто проходил мимо, - но им было всё равно. Только миссис Линч, которая в качестве утешения из-за задерживающегося обеда раздавала воспитанникам сладости, сказала мне не плакать и дала шоколадное печенье. Настоящее печенье с начинкой, о котором я раньше только читал. Когда все начали спускаться на обед, Брайан и Чарли тоже прошли мимо. Брайан обернулся и спросил, что со мной, - похоже, ему действительно было не наплевать. Я повторил, что люди тоже могут ломаться, как и механические игрушки, и попросил больше так со мной не играть. Брайан посмотрел на меня очень серьёзно и негромко попросил в ответ не ломаться совсем, не делать с собой ничего плохого. Я был нужен ему, так или иначе. И это давало силы. Я ушёл в уборную умыться и также стал спускаться к обеду. На полпути меня перехватила Урсула и спросила о том, что я вспомнил - видимо, моя история уже разошлась по всему приюту. Уточнила, не помню ли я чего-нибудь о Золотом боге. Но я о нём даже не слышал. Она предупредила, что многие дети в приюте общались с Золотым богом, и её чуть не убили потому, что собирались принести ему в жертву. После этого мы пошли на обед. Все радовались, потому что к обеду приготовили курицу. А я впервые видел столько мёртвой плоти одновременно. Я не взялся бы даже сосчитать, сколько ног или крыльев оказалось на столах. Я вспомнил свой сон, в котором меня точно так же разрезали на части, и меня немного замутило. Если мне когда-нибудь вновь покажется, что жизнь обошлась со мной несправедливо, мне достаточно будет вспомнить этот стол. В тот день Логан уступил своё право читать перед трапезой молитву Урсуле, которая пострадала от рук неизвестных. Хриплым из-за порезанного горла голосом Урсула начала читать - экспромтом. Она поблагодарила бога за курицу, и я добавил для себя: "упокой, господи, их души". Поблагодарила за то, что никто не умер, и я добавил: "кроме курицы". Было бы рискованно спрашивать об этом у отца Кормака, поэтому я спросил у сидевшего рядом Логана, попадают ли куры в рай. Он ответил, что нет, потому что у кур не такая душа, как у человека, и что их души, должно быть, растворяются в природе или попадают в особый куриный рай. Впрочем, в священных книгах о курином рае ничего сказано не было, поэтому Логан не мог утверждать наверняка. Я тоже о таком не читал, но подумал, что людям было бы скучно в раю без других живых тварей. Когда я провожал Офелию к миссис Вуд, я слышал, как она обращается к светловолосому офицеру "мистер Доу". Это означало, что он скрывал своё имя, или его вовсе не существовало. После прибытия мистера Доу у нас, конечно, улучшилась дисциплина - теперь мы все вставали, когда взрослые входили в класс или в столовую, и я привык вынимать руки из карманов, когда приближался кто-то из взрослых. Но все мы понимали, что ему принадлежит здесь абсолютная власть и он может сделать с кем угодно всё, что ему заблагорассудится, в любой момент. Я доедал свою порцию риса, когда он сделал мне замечание, что я поднимаю тарелку над столом. Я пояснил, что не ел, а собирал остатки, но он поднял меня, посоветовал поработать над хорошими манерами и велел сесть снова. Доедать рис стало неудобнее, но я весьма легко отделался. Следом мистер Доу собрался выпороть Логана, и отец Кормак одолжил ему свой ремень. Отец Кормак при этом был явно под наркотой - хихикая, он повторял, какой замечательный день, что у него ни разу не было такого хорошего дня. Затем он выбежал из столовой, так что я забеспокоился, не стало ли ему дурно. Сразу несколько человек вступилось за Логана. Даже Бенджамин встал со своего места и встал перед Логаном, сложив руки на груди. Возможно, не зря отец Кормак рассказывал нам о показном рыцарстве: если Бенджамин и хотел сделать как лучше, сейчас он мог сделать только хуже. Впрочем, на мгновение мне подумалось, что если бы встали мы все, без исключения, это хоть что-то бы изменило. К счастью, от Бенджамина и Логана мистера Доу неожиданно отвлёк мистер Норт. Он потребовал, чтобы гость прекратил "издеваться над невинными, беззащитными детьми", хотя порка в исполнении отца Кормака никогда его не возмущала. Он швырнул в мистера Доу одну из своих перчаток и вызвал его на дуэль. Мистер Доу принял вызов. Немедленно объявили тихий час и заперли приют на замок, чтобы никто не мог выйти во двор и помешать поединку. С мистером Нортом можно было заведомо попрощаться. Что могло довести его до такого отчаяния? Я вернулся к Чарли, который не ходил на обед, сославшись на плохое самочувствие. Джерри принесла ему еды из столовой; за ней пришли Брайан и Бенджамин, и каждый принёс ещё еды, так что пришлось делить её между всеми собравшимися. Брайан поднял тему Золотого бога - единственного, что не вписывалось в реалистическую версию происходящего, подкреплённую его и моими воспоминаниями. Я слушал вполуха. Чарли и Бенджамин рассказывали, как выполняли поручения Золотого бога, встречи с которым им было трудно описать - они не были похожи на галлюцинацию или сон, но при этом они не помнили, откуда Золотой бог появлялся и куда уходил. Их истории были чем-то похожи: Чарли помнил, как лежал в больнице, и врачи говорили ему, что он умрёт от туберкулёза, но его сосед по палате умер, а он остался в живых; Бенджамин помнил только белую комнату. У кого-то из них была сестра - близкий человек, которого он хотел защитить, - но она умерла также. Брайан спросил, читал ли я когда-нибудь о подобном. Я ответил, что это похоже на сделку с дьяволом или чёртом, который появляется в критический момент и предлагает помощь и спасение, но впоследствии за эту помощь приходится дорого платить. Также в книгах встречаются волшебные помощники, которых герой может приобрести случайно, украв волшебную вещь у ведьмы или великана; благодаря их помощи герои достигают многого, но стоит им хоть раз нарушить правила, и всё приобретённое ими может обернуться против них. Впрочем, порой герою удавалось перехитрить такого помощника и даже чёрта. Бенджамин ушёл, а Брайан сказал, что Бенджамин пытается перехитрить всех и однажды перехитрит самого себя, поэтому его слова о белой комнате нужно делить надвое. Чарли заинтересовался тем, как Брайан понимает людей, и захотел услышать что-нибудь про себя. Брайан сказал, что Чарли пытается спасти всех, а я - однажды погибну из-за тарелки риса, потому что опять провоцировал мистера Доу, сам того не желая. Ещё сказал, что Джерри боится быть слабой и потому нападает на других. Пришла Мэри и попросила оставить их с Чарли одних. Когда Брайан вернулся из медблока после процедур, он обмолвился, что мистер Доу заставлял Чарли и Оливера делать с Мэри ужасные вещи, так что я понял, что разговор им предстоял непростой. По коридорам ходил Джонатан и следил, чтобы все оставались в своих комнатах, но Брайан сказал, что он с ним договорится. Мы вышли, и Брайан проговорил: "Интересно, понимает ли Мэри, что на самом деле её насиловал Доу, а Чарли был только орудием? Мне кажется, что да". Это прозвучало так, словно он читал интересную книгу и хотел угадать, чем она закончится. С Джонатаном он действительно договорился: узнав, что двум людям в нашей комнате нужно поговорить, тот сказал нам идти в его комнату. Там никого не было и было чертовски холодно - камин не топился. Нам пришлось одолжиться одеялом и укрыться им, сев близко друг к другу, чтобы согреться. Повисло неловкое молчание. Я спросил Брайана, всегда ли он не мог чувствовать или только с тех пор, когда его бросили родители, но он не помнил. Он сидел рядом со мной, мне было хорошо и тепло с ним, но я знал, что если со мной что-то случится, он ничего не почувствует. Я был для него просто открытой книгой. И я многое отдал бы за то, чтобы понять, как помочь ему начать чувствовать снова. Нас прервал Джонатан, предупредив, что приближается отец Кормак. Мы вбежали в нашу комнату и спрятали Мэри под кроватью, однако священник так и не появился, и Джонатан сказал нам доставать Мэри из-под кровати и идти на урок мисс Линч. Она придумала для нас новую игру: предлагалось передавать из рук в руки бумажного журавлика, которого сделали братья Нортоны, и задавать при этом один любой вопрос. Как правило, воспитанники повторяли тот вопрос, который задала она сама: что делает тебя счастливым? Что доставляет тебе самую большую радость в жизни? Что ты любишь больше всего на свете? Поскольку я не мог ответить про Брайана, я сказал, что люблю истории с хорошим концом, и когда люди улыбаются. Брайан ответил, что больше всего его радует понимать происходящее. Во время урока нам раздали горячий чай. Он был очень кстати, и никто ничего не заподозрил. А потом все словно сошли с ума. Я забыл все слова и вместо осмысленной речи мог только скулить, как собака, а Брайан стал закрывать лицо руками и говорить, что повсюду кровь и что это сделал не он. Я обнимал его, заглядывал в лицо и, пытаясь утешить, жалобно скулил. Всё закончилось так же быстро, как началось, но к чаю больше никто не притрагивался. Затем Чарли напомнили, что он собирался сделать кому-то предложение. Он встал перед Мэри на одно колено и спросил, согласна ли она выйти за него тогда, когда согласно возрасту у них появится на то юридическое право. Мэри согласилась и поцеловала его - при всех, по-настоящему. Свободное время я провёл, продолжая перечитывать "Мартина Идена". Там я прочитал: "Плывя по течению, он меньше ощущал жизнь; а ощущение жизни причиняло боль". Я так долго стремился стать живым, а теперь мне хотелось укрыться от мира и не чувствовать, потому что жизнь оказалась такой сложной, а жить оказалось так больно. Быть может, и мне стоило плыть по течению? Так я чуть не опоздал на следующий урок, который вела миссис Вуд. Она начала с того, что спросила у Урсулы, чем мальчики отличаются от девочек. Урсула ответила, что у девочек есть юбки, банты и плюшевые медведи, а у мальчиков - штаны и кепки. Тогда миссис Вуд попросила Логана рассказать о настоящих различиях и вызвала Мэри в качестве примера, а Брайан вызвался сам. Он забыл кепку в комнате, и кто-то кинул ему свою. Никого раздевать, конечно, не стали, и Логан даже не упоминал о первичных и вторичных половых признаках - говорил о ширине грудной клетки и бёдер и прочая. А затем началось самое интересное. Миссис Вуд стала спрашивать всех о том, что они пережили. Джонатана - о том, что чувствуешь при контузии и осколочном ранении. Ричарда - что чувствуешь при удушении. Фьюри - как ощущается боль. У Кэтрин миссис Вуд спросила, могут ли мёртвые ходить - а поднявшийся мертвец был самым большим её страхом. И только она немного успокоилась и перестала твердить, что такого не может быть, как Чарли чёрт дёрнул за язык сказать, что он уже умер в больнице от туберкулёза, однако продолжает существовать. Бедную Кэт Оливер держал за руки, а я обнимал за плечи, и мы вместе уверяли её, что Чарли просто дурацки пошутил и у него умерло чувство юмора. Миссис Вуд заметила, что если бы Чарли умер, то у него не было бы пульса на медосмотре, и он бы начал разлагаться. Мы с Брайаном личным опытом подтвердили, что наш сосед по комнате не разлагается. А когда миссис Вуд спросила Джерри, какова кровь на вкус, Урсула вызвалась ответить и заявила, что лизала стигматы Логана. Весь класс слёг от смеха, а бедному Логану пришлось отвечать на вопрос, достоин ли он своих стигматов. Миссис Вуд распорядилась, чтобы Чарли, Мэри и Логан сходили на исповедь к отцу Кормаку, и урок был окончен. После урока мы дали испуганной Кэтрин пощупать Чарли за руку, чтобы убедиться, что он никакой не мертвец, и Брайан зазвал её к нам в гости, сказав, что если ей интересно понять, что происходит, - то пусть приходит. Очевидно было, что миссис Вуд заранее знала, у кого что спрашивать. Самостоятельно она всё это выяснить не могла - кто-то снабдил её информацией. Непонятно было только, почему она спросила Чарли о запахе газа, - быть может, то, что он принимал за смерть от туберкулёза, было испытаниями ядовитого газа? Или его усыпили газом, чтобы перевезти сюда? Когда Кэтрин пришла к нам, Брайан снова заговорил о версиях и о том, что эксперимент кажется наиболее вероятным объяснением всех событий. Да, мы не знали, каких результатов от нас хотели добиться - с какой скоростью мышь должна бежать в колесе, чтобы её отпустили? Или не бежать вовсе? Но все, кто был в приюте раньше нас, куда-то делись, и чтобы не оказаться на кладбище, нам была нужна информация. Брайан всем рассказывал про важность оранжевых склянок и рассуждал о том, можно ли заручиться поддержкой взрослых. Миссис Вуд, сказал он, - просто озабоченная и то грешит, то кается. Мистера Норта мы упустили - он уже был убит. Отцу Кормаку явственно не нравился мистер Доу, но можно ли считать, что "враг моего врага - мой друг"? Можно ли доверять любимчикам отца Кормака миссию поговорить с ним? Наконец, было решено, что Чарли поговорит с отцом Кормаком, когда придёт к нему на исповедь, а Кэтрин сходит в медблок за оранжевыми склянками, тем паче что некоторые утверждали, что воровать их не обязательно и миссис Вуд сама их выдаёт, если ей сказать, что хочешь всё вспомнить. Видимо, взрослые хотели, чтобы к нам возвращалась память. Брайан сообщил, что Итон вспомнил, что у него на самом деле нет никакой сестры, а кто такая Натали - он не знает. Чарли и Кэтрин ушли, мы горячо пожелали им удачи; Брайан сперва тоже собирался навестить миссис Вуд и загладить свою вину, но его предупредили, что она не в духе, и я отговорил его ещё раз рисковать своей шкурой. Мы с ним остались вдвоём и забрались под одеяло, лёжа поперёк двух сдвинутых кроватей. Я обнял его, чтобы согреть. Мы ещё немного поговорили о том, что делать, а потом он заговорил о себе. О том, как любил в детстве разбирать и чинить механические игрушки, а однажды захотел починить мальчику голос - а тот сломался и умер. Как с тех пор его интересовало, что у людей в головах, как устроены их мысли и чувства. И как он научился притворяться так хорошо, чтобы быть всем другом. Он сказал, что может быть для меня каким угодно, но я попросил, чтобы он был со мной самим собой - потому что именно его я люблю. Ещё он сказал, что хотел бы предложить себя в качестве ассистента в происходящем эксперименте. Я возразил, что его, такого умного, немедленно уберут. А ещё испугался, что, продолжая опыты над людьми, он так и не научится чувствовать. Я тоже, поразмыслив и оставив эмоции позади, смог объяснить Брайану, что я чувствовал. Мне было недостаточно того, что я был счастлив с ним - я хотел, чтобы он тоже был счастлив. И я боялся, что он однажды оставит меня позади, как наскучившую прочитанную книгу, так что я не успею сделать его счастливым - и что больше никому, кроме меня, делать его счастливым и не захочется, все будут только использовать его, как он использует других. И пусть люди всегда и везде использовали друг друга - Брайан заслуживал большего. На самом деле всё, что я хотел сказать ему о любви, сводилось к очень простым понятиям: мне хорошо, когда тебе хорошо. Мне больно, когда тебе больно. Брайан хотя бы был честен со мной. Он не обещал мне, что не откажется от меня, если так будет нужно, чтобы выжить, и если так будет логически правильно. Не обещал, что захочет меняться и учиться чувствовать, потому что его всё устраивало. Если чувства делали людей слабее и причиняли им боль, он предпочитал оставаться сильным. Он рассказал мне и о других. Сказал, что Фьюри по меньшей мере дважды резал людей. Я удивился несмотря на то, что уже заставал Фьюри в подозрительной ситуации. Брайан ответил, что в приюте вообще много чудовищ. Я предположил, что многие чудовища - заколдованные. Когда-то с ними случилось что-то плохое, или они совершили какую-то ошибку, и все отвернулись от них - поэтому они превратились в монстров. Когда Брайан спросил меня, почему я полюбил его, я сначала сказал, что он не похож на тех лишённых чувств людей, о которых я читал. В книгах они обычно проигрывают из-за того, что недооценивают способность других людей к сопереживанию. К тому же, они всегда жертвуют другими людьми ради собственной выгоды. Но... Брайан тоже так поступал. Значит, он ничем не отличался от остальных чудовищ. Вернее, отличался только тем, что мне почему-то было с ним тепло. Он не мог почувствовать мою любовь через мои слова, но я мог передать её через прикосновения. Ему нравилось, когда я гладил его руку. Ему были приятны мои объятия. Я был для него странным, но и он для меня - тоже. Зато я мог просто быть рядом с ним, пока он ломал голову над очередными загадками. Когда он сказал, что складывает из льдинок слово "Вечность", я понял, что он - Кай. Похищенный Снежной королевой и забывший, как чувствовать... - Значит, ты - Герда? И будешь идти долго-долго, чтобы меня разморозить? А что если я растаю, и ничего не останется? - Останется твоё сердце. Ты ведь живой и тёплый... Это Снежная королева - холодная. И в аду тоже холодно, - бормотал я в блаженной полудрёме, прильнув к Брайану. Я помнил, что осколки вышли из сердца и глаза Кая, когда он заплакал. Мне не хотелось, чтобы Брайану пришлось плакать, но порой это необходимо. Вернулась Кэтрин. Ей не удалось украсть лекарство в оранжевой склянке, но она сказала, что Эльмина попросила его сама, что Натали вспомнила, что на самом деле убила своего брата, и Кори тоже вспомнил что-то ужасное. Возможно, кто-то ещё уже вернул себе воспоминания, но не хотел о них говорить. Все мы вспоминали о том, что хотели бы забыть когда-то, да и сейчас предпочли бы, чтобы этого не было. После ужина мы пришли в комнату Бенджамина, который - видимо, после общения с отцом Кормаком - в столовую не спускался. Брайан постеснялся просить добавки, поэтому я попросил на кухне хлеба, и мистер Фиш выдал столько, что хватило и Брайану, и Бенджамину, и мне. Брайан заговорил о том, что нужно действовать, пока нас всех не уничтожили, - слова отца Кормака за ужином о том, что на следующий день все пойдут в баню, заставили его задуматься о том, что эксперимент может подходить к концу. Кто-то заходил, Бенджамина беспокоили лишние уши, но Брайан не хотел никого прогонять, а затем и вовсе попросил собрать всех, кто сидел в соседних комнатах и наверняка говорил о том же самом, потому что действовать можно только сообща. Я постучался во все комнаты, стал звать всех, кого только мог найти и кто проходил по коридорам. Объяснить в двух словах, почему так важно срочно поговорить, у меня не получалось, люди разбредались, а Мэри, за ужином сообщившая, что она в положении, звала куда-то запропавшего Чарли. Наконец, все нашлись, и пришли все, кому было интересно, - все без разбору: мальчики и девочки, потенциальные убийцы и отъявленные стукачи. Для того, чтобы выбраться с острова, требовалось нейтрализовать взрослых - да, в крайнем случае даже убить. Можно было бы подсыпать им снотворное, но для этого нужно было сначала достать это снотворное в медблоке, к тому же момент был упущен - Мэри уже подсыпала наркоту в чай отца Кормака за обедом, и после этого он ничего не примет из рук детей. Оружия у нас тоже не было, а у взрослых был огнестрел. Все, кто нападал на них поодиночке, терпели неудачу. К тому же никто из нас, кроме Джонатана, не был на войне, не умел правильно наносить удары ножом и никогда этого не делал. А Джонатан только усложнил картину, сказав, что пытался застать отца Кормака врасплох, но даже у него ничего не получилось. Очевидно было, что отец Кормак - никакой не священник, он ни разу не молился тогда, когда молитву читал не он, равно как и мисс Линч, и на исповеди у него бывали только "его девочки" и Логан. Все наши преподаватели и воспитатели были военными. Был шанс справиться с отцом Кормаком только на назначенной в расписании "ночи сказок", повалив его всей гурьбой. Кто-то, несомненно, погибнет, зато остальные получат возможность найти лодку, на которой прибыл мистер Доу, если только она не уплыла, или построить плот. Что угодно было лучше, чем тихо дожидаться смерти. Но рисковать и нападать на взрослых никто не хотел. Кто-то говорил, что это бесполезно, потому что взрослыми уже просчитан каждый наш шаг, и то, что мы сидим здесь и обсуждаем планы спасения, также запланировано ими заранее. Многие предпочитали оставаться в мире сказок, говорили, что за пределами острова нет ничего, или что остров находится в неизвестной точке времени и пространства и, покинув его, мы можем оказаться в каком угодно месте в каком угодно году и никогда не найти той точки, откуда нас забирали. Что-то вроде сидов из холмов, которые похищали Честного Тома и Рипа ван Винкля. Но мне было всё равно, какой мир я увижу, отчалив от острова. Я всё равно не видел этого мира прежде, он всегда был мне незнакомым, но это меня не пугало. Также многие не верили, что нас ждёт смерть. Джонатан утверждал, что пропавших прежних воспитанников не хоронили и не сжигали, а значит, могли перевезти в другое место. В воспоминаниях братьев Нортонов вовсе была настоящая каша, и не их нужно было в этом винить. Они твёрдо помнили, что мальчик, открывший дверь красному туману, остался без лица, но не могли вспомнить других воспитанников и то, что с ними стало. Некоторые умерли, некоторые просто исчезли - вот и всё, что они могли сказать, прежде чем покинуть наше маленькое собрание. Остальные тоже постепенно расходились. В книгах всё не так. В книгах бунт вспыхивает в молодых сердцах удивительно быстро. Но книги лгали. Мы остались одни, а нападать вдвоём - самоубийство. Когда мы спускались вниз, Брайан сказал: "Интересно, сколько человек сейчас побежали доносить отцу Кормаку, чтобы спасти свою шкуру, и сколько компаний сегодня ночью пойдёт на берег искать лодку, не сказав остальным". Я только пожал плечами. Мы тоже могли пойти поискать лодку - лучше, чем ничего. В коридоре Брайан и Бенджамин заметили Эрика, разговаривающего с отцом Кормаком. Брайан был уверен, что Эрик пересказывает ему наши планы, и что мы не доживём до утра. Он говорил, что заигрался, - он ведь собрал всех только для того, чтобы посмотреть на их реакцию. Но я видел, что его нервирует бездействие. Чтобы хоть чем-то себя занять, он колол орехи дверью - когда за ужином всем сказали выложить на стол все вещи из карманов, у него их оказалось целых четыре. Осколок лесного ореха из его ладони был сухим, горьким и вкусным. Я сидел на диване рядом с Фиби, которая говорила, что мы не справимся без взрослых, которые нас кормят и заботятся о нас. Я ответил, что мы уже взрослые и сможем позаботиться о себе сами. Лабораторных мышей тоже кормят и дают им всё необходимое. О курах тоже заботились - но прожили ли они отмеренные им десять лет? Но тогда я ещё не боялся смерти. Я не мог её представить. А в воздухе уже висела тревога, и никто не торопился на "ночь сказок", хотя братья Нортоны были уже на месте, расставили по столу свечи и приготовились рассказывать. На наших глазах отец Кормак спешно увёл Марка и кого-то ещё. Когда за ним закрылась дверь, слух о том, что все взрослые исчезли, а их дом пуст и закрыт, разлетелся со скоростью солнечного луча. Взрослые уплыли с острова, забрав с собой тех, кто выиграл во вчерашней игре про лодку. О судьбе тех, кто оставался в доме, в правилах этой игры ничего сказано не было. Я посмотрел на Брайана и сказал, что теперь мне страшно. Он схватил меня за руку и почти бегом потащил меня наверх. В коридоре было темно и не было ни души. Сперва он рванулся было к нашей комнате, но потом завернул в часовню, где слабый свет догорающих свечей окружал большой висящий на стене крест в венке из красных цветов, увядающих и роняющих лепестки на пол. "Пусть он видит", сказал Брайан и поцеловал меня. По его лицу текли слёзы. Он обнял меня так, словно прощался. Я обнял его тоже, - он дрожал, плакал у меня на плече и повторял: "Как мне страшно, господи, как же мне страшно, я не хочу умирать!". Я гладил его волосы, целовал его мокрое лицо, но не мог обещать, что мы останемся в живых. Это было бы ложью, а ему врать я не хотел и не мог. Я мог обещать только, что буду с ним до конца, и если мы выберемся - я никогда его не оставлю. Мне тоже было страшно, и я тоже хотел жить - я едва успел узнать, что значит быть живым, - но я чувствовал, что лучшее в моей жизни уже случилось. В ней случился Брайан. И мне было больно не за себя, а за то, что я не мог его защитить. "Я такой слабый сейчас. Если это и есть - чувствовать, то пусть всё вернётся как было!" - и в этом я впервые был с ним согласен. Брайан смог успокоиться, и мы спустились вниз. Пробрались на кухню - она была не заперта - и вместе с Логаном и остальными провели инспекцию припасов. Еды оставалось достаточно, чтобы продержаться довольно долгое время. Я цеплялся за надежду, что нас обнаружат с большой земли, если мы будем поддерживать костёр на берегу из хвороста и ненужных кроватей, - не могло быть, чтобы на много миль вокруг никогда не проплывали корабли и не пролетали самолёты, тем паче в военное время. И тут приют вздрогнул от дикого вопля. Мэри упала с лестницы - по крайней мере, так сказали те, кто прибежал ей на помощь. Её, всю в крови, перенесли в ближайшую спальню. Нужен был медик, и, как по волшебству, появилась Огаста, которая должна была уплыть вместе с остальными. Но ни обезболивающего, ни дезинфекции не было. Сгодился бы любой алкоголь и любой наркотик, и Брайан вспомнил о той бумажке с лекарством, которую спрятал после вчерашнего медосмотра и чудом сохранил. Он бросился в комнату и отдал кокаин (или опиум?) Огасте. Но ощущение беспомощности только усиливалось. Если с кем-то ещё случится лестница или нечто подобное, мы не сумеем его спасти. Нужно было пробраться в дом преподавателей, где могли остаться медикаменты, а также документы и, возможно, противогазы. Брайан не сомневался, что ещё немного - и в дом пустят газ, а тех, кто побежит к берегу, застрелят. И это звучало чертовски правдоподобно. Джонатан, уплывший со взрослыми, упоминал когда-то, что у него есть топор. Топором можно было взломать двери в преподавательском корпусе. Мы с Брайаном пошли обыскивать комнату Джонатана, но топора не нашли. Как только мы останавливались, переставали хоть что-то делать, на Брайана снова нападало отчаяние. Посреди пустой комнаты Джонатана он взглянул на меня полными слёз глазами, и я прижал его к себе. Он твердил, что мы все умрём, спрашивал, не больно ли умирать от газа. Я отвечал, что от газа просто засыпают, хотя не был уверен ни в чём. Не знал, не придётся ли мне убить Брайана, а затем и себя, если умирать будет слишком мучительно. Мне хотелось верить, что смертью всё не заканчивается, что после смерти мы снова встретимся и будем вместе, но Брайан был атеистом, и это не могло его утешить. У мальчика, которого он когда-то разобрал, среди составляющих не было никакой души. В конечном итоге у нас ничего не было, кроме момента здесь и сейчас, в котором мы были вместе и обнимали друг друга, невзирая на проходящих мимо людей. Когда мы спустились, Брайан крепко держал меня за руку и не отпускал ни на секунду, словно боялся, что кто-то меня заберёт. Неожиданно главную роль взял на себя Бенджамин. Он собрал всех, кроме тех нескольких, у кого проходила "ночь сказок". Они заперлись в столовой, в темноте, и сбились в кружок в дальнем углу стола, погрузившись в свой сказочный мир. Это был их способ не давать страху сожрать себя. Собравшиеся сошлись на том, что нельзя разделяться и что пойти к преподавательскому дому может только небольшая группа. Мы с Брайаном были готовы идти туда прямо сейчас, но большинство проголосовало за то, чтобы идти туда утром. Аргументы выдвигались самые разные - и то, что красный туман никогда не появляется днём, поэтому ночью ходить небезопасно, и то, что взрослые наверняка забрали всё с собой, и то, что разбить окна стульями будет недостаточно, чтобы проникнуть внутрь. Бенджамин постановил, что мнению большинства нужно подчиняться. Надежды оставалось всё меньше, но я ещё находил её осколки. Дом был недостаточно герметичен, чтобы быстро заполнить его газом; да и нужна ли была уехавшим взрослым наша смерть, или они просто про нас забыли? Всё, что я хотел, - поскорее покинуть приют. Казалось, мы все в нём сойдём с ума прежде, чем внешний мир вспомнит о нас вновь. Кто-то говорил, что видел дневник отца Кормака, в котором стояла дата - 1943 год - и фраза "При Вильгельме было лучше". Значит, отец Кормак тоже сходил с ума, если только не писал роман о будущем. Но за пару месяцев нашего пребывания в приюте мы никак не могли пропустить почти тридцать лет. А если и могли - не всё ли равно? Казалось, все обращают слишком большое внимание на мелочи и забывают о главной цели - выжить. А потом пришёл красный туман. И мы с Брайаном, по-прежнему держась за руки, побежали наверх. Сначала он бросился к нашей комнате, но больше никто за нами не побежал, потому что комната Бенджамина была ближе. Мы решили, что вместе с другими будет не так страшно, и тоже ворвались к Бенджамину. В его комнате было три кровати, как и в нашей, поэтому одной из них мы задвинули дверь и сели на пол на случай, если будут стрелять по окнам. Бенджамин сказал, чтобы никто даже не пытался открыть дверь или откликнуться, если снаружи будут стучаться или звать близкие и дорогие им люди, и чтобы при выстрелах все быстро прятали головы под кровати. Мы готовы были сидеть так до самого утра, но ожидание и неизвестность выматывали. За окном было красное марево. Я крепко обнимал вздрагивающего Брайана, который ронял горячие слёзы мне за шиворот и шептал, как молитву: "Я тебя люблю, я тебя люблю...", - и я отвечал, что тоже люблю его, и было неважно, кто ещё это слышал, раз конец был так близок. Я говорил, что если бы я мог оказаться где угодно ещё, я ни на что не променял бы эти минуты с ним рядом. Я сжал его ещё крепче, когда внизу послышались стук, словно кто-то колотил в стены, шаги и голоса. Мучительно долго никто не поднимался наверх. И вдруг из-за двери раздался голос Фиби и голоса других девчонок. Они говорили, что Тени ушли и больше нечего бояться. Мы просили не открывать им, Бенджамин тоже осторожничал и сказал, чтобы девчонки просунули под дверь записку или рассказали что-нибудь. Наконец, кровать была отодвинута, дверь открыта, и все вышли наружу. Это было лишь короткой отсрочкой. Мы остались вдвоём в опустевшей комнате, нас просто не заметили и забыли, и не хотелось возвращаться вниз. У Брайана возникла идея. Он сказал мне закрыть дверь, заметил, что Бенджамин его убьёт, и начал расстёгивать ремень. Я был не против такого способа сбросить напряжение. Но я опешил, когда Брайан повернулся ко мне спиной, оперся коленями на кровать Бенджамина и проговорил: "Будь нежен со мной". Конечно, нам мог больше никогда не представиться случай это попробовать, но я не был сверху ни разу в жизни. Я страшно боялся причинить Брайану боль, хотя понимал, что это неизбежно. Я обещал быть осторожным - и я был осторожен, я прислушивался к нему, увещевал его потерпеть, словно доктор, и толком не продвинулся, когда на этаже послышались шаги. Я замер. Шаги приближались. Брайан велел мне прекращать, но я не мог сделать это резко. В итоге мы раскатились по разные стороны кровати в самый последний момент, судорожно натягивая брюки. Кто-то из девчонок зашёл за забытой вещью, и в полной темноте, где не горело ни одной свечи, она так и не поняла, что между нами происходило. Но продолжать было слишком рискованно, и Брайан предложил уйти в туалет, где нас точно никто не потревожит. Банально и грязно? Пусть так. Но когда в запертой освещённой кабинке Брайан встал к стене лицом и расставил ноги, это было совершенно иначе, нежели ночью в постели, и возбуждало куда быстрее. Я двигался медленно и ритмично, слыша, как мы громко дышим в унисон; Брайан доверялся мне, такой нежный и горячий внутри, направлял мою руку. Когда мы закончили, он сказал, что это действительно непривычно - понимать кого-то хотя бы на уровне физических ощущений. На его ладони остался краснеющий след от зубов. Время не текло, пока мы были вместе. Смерть была где-то далеко, пока мы были вместе, и если бы она застигла нас в этот момент, мы бы её даже не заметили. Но стоило нам выйти обратно в полумрак коридора, как осадное положение обрушилось на нас снова. Мы встретили Бенджамина. Он сообщил нам и ещё нескольким, остававшимся наверху, что остающиеся внизу к нам не придут, чтобы не сбивать нас с толку, а на крайний случай - назвал пароль и отзыв. Всё казалось понятным. Мы снова устроились в комнате Бенджамина, но не успели толком закрыть дверь, как внизу снова послышались шум и голоса, и кто-то подошёл к нашей двери. Вместо пароля они стали говорить, что уплывшие вернулись и хотят сказать нам что-то очень важное. При этом вернувшиеся не желали сами прийти к нам, а ожидали, что мы все соберёмся внизу и рассядемся по местам. Это было более чем подозрительно. Наши друзья могли вернуться уже не теми, какими мы их помнили. Откуда нам было знать, что с ними сделали, и не сделают ли они после этого то же самое с нами? Было очевидно, что по тем, кто сядет в ряд за столом, проще стрелять. Но Бенджамин, который больше других говорил, что не может рисковать людьми, поверил и ушёл среди первых. А когда раздался свисток Джонатана, вниз потянулись и остальные. Довольно жутко было представлять, как дети идут на смерть по свистку, словно послушные куры, привыкшие, что после сигнала их кормят. И снова мы с Брайаном остались одни. Я рассудил, что если внизу действительно были отец Кормак и остальные, то ничего страшнее порки за отсутствие нам не грозило. А если нет... то, быть может, о нас забудут?.. Но приют как будто ожил. Слышался голос Джерри. Нас со смехом называли параноиками и звали вниз. Это веселье было абсурдно, и абсурдно было думать, что все уплывавшие просто совершили короткую морскую прогулку и после их возвращения всё будет по-прежнему: отбой и утренняя молитва, каша на завтрак и звонок на урок... Брайан сказал, что он устал прятаться. Что если всех захотят убить, то нас всё равно найдут. Я колебался мгновение и согласился с ним, что умирать со всеми вместе - не так страшно, как забиваться в тёмный угол и считать приближающиеся шаги. Мы взялись за руки и спустились вниз. Там Джерри обнимала измученную Огасту, за преподавательским столом сидел Джонатан, и никаких взрослых не было. Мы заняли свободные места и приготовились слушать. Джонатан сообщил, что мы действительно были частью эксперимента. Нас всех отбраковали и должны были уничтожить, но создатели приюта перевезли нас сюда, на пустоши, чтобы продолжить исследования. Теперь же они покидали нас на произвол судьбы. Он зачитал нам сентиментальное послание мисс Линч, сводящееся к тому, что мы стали взрослые и отныне сами управляем своей жизнью. Также вернувшиеся сказали, что отец Кормак был смертельно ранен в живот, но сумел забрать последнюю лодку и уплыть с острова. Я не желал ему смерти и даже почувствовал к нему уважение за то, что он избавил нас от резни за обладание лодкой. Но я не был благодарен этим взрослым. Они спасли нас и помогали нам вспомнить прошлое, но всё равно относились к нам как к своей собственности. Затем нам сообщили, что мы действительно находимся в 1945-м году, и зачитали настоящие имена наших преподавателей из их досье - кроме мистера Доу, который будто растворился в небытии. Все они были немцами. Джонатан и Джерри раздали наши личные дела. На обложке папки я прочитал чужое имя: Вальтер Лабри. Внутри значилось, что я был французским немцем, а мой отец был дипломатом. Мы с Брайаном оба принадлежали к проекту "Гении". Он посмеялся над фразой из моего досье: "эмоционально заморожен", - но я действительно не умел испытывать эмоции, пока общался только с книгами. Всё остальное в папках было непонятным. Непонятные символы, непонятные звания. Мы прочитали в одном из личных дел: "Третий Рейх", - значит, со Вторым успело что-то случиться? Отец Кормак, мисс Линч, миссис Вуд были офицерами и рядовыми - значило ли это, что снова была война? Мне не хотелось запоминать всех по новым именам - я только успел выучить прежние! Что бы ни было написано, а я был Джейсоном Ризом, англичанином. Брайан попросил меня найти досье миссис Вуд. Я спросил, какое ему до неё дело. Она была его первой женщиной - что ж, я догадывался, с какой целью он наведывался к ней в медблок. Но он ничего не чувствовал - он предположил, что пока он может чувствовать только очень сильные эмоции вроде страха смерти. А я не ревновал. Всё осталось в прошлом. И пока все бурно обсуждали своё немецкое или иное происхождение, нам следовало решать, как жить дальше в изменившемся - но едва ли в лучшую сторону - мире. - А я жид, - сказал Брайан, глядя в своё личное дело, в котором он был назван евреем по имени Яков Гирш. - Не обрезан - не жид, - откликнулся я и показал ему язык.
Длина сообщения превышена, поэтому постигровое и благодарности - в следующем посте
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
В четверг я упихал в рюкзак прикид и пижаму, технику и книжки, оставил зверью еды и поехал ловить Птаху на Ярославском. Она уже купила билеты, но опытным путём выяснилось, что они - не на экспресс до Рязани, а на скорый до Голутвина, который тоже обозначался как "экспресс". К счастью, мы были не единственными неудачниками - на нас свалился десяток питерцев. Мы дождались своего скорого, после чего игровой чат бурно обсуждал, что есть экспресс и экспресс, и люди, в них едущие, находятся всё-таки в одной реальности. Чтобы поделиться этой новостью, Птаха даже попыталась зарегаться в твиттере. Это была самая короткая карьера в твиттере эвер - после первого же твита её заблокировали за "подозрительную активность". А я испытал ностальгию по своему твиттеру и увидел, что мой последний твит был ровно год назад - 4 февраля 16 года. От станции заказали три машины. Перекурили, Птаха героически метнулась до Макдо за едой, так что в такси я ел картошку вслепую. После дороги до рыбхоза "Осёнки" - семь загибов на версту - мы миновали КПП по волшебному паролю "котик" и подъехали прямо к коттеджу. Там я смог заварить себе роллтон, но оказалось, что Птаху и Фио заселили в самую холодную комнату с двумя окнами, обледеневшими изнутри, а не только снаружи. И затем мы занимались тем, что втроём перетаскивали третью кровать в нашу с Яном соседнюю комнату. Это карма: на втором Винчестере нас с Птахой тоже заселяли в морозильник. Яну спасибо, и за раздачу интернета также! А поскольку и в этой комнате батарея грела еле-еле, спали мы с Птахой под двумя одеялами и вдвоём. И в целом, похоже, только я один не мёрз ни в игроцком доме, ни в мастерском, ни ночью, ни днём.
Поскольку я и игровые флудочаты - две вещи несовместные, ехал я без завязок, и, как и на Винчестере, мы с Птахой во многом сделали игру друг другу. И нет, не стыдно, без этой лавстори я бы 90% времени ходил по пустым коридорам с книжкой, ибо трэша от персонала, как и на Лабиринте, на меня не хватило (кроме сна - спасибо ТМП, реально вставило). Зато к концу этой игры было по-настоящему страшно - пожалуй, сравнимо с Альмеей и Письмами Революции. А ещё ехал я играть в мистику и был честно готов к любому повороту вроде посмертия. И лучше бы это была Нарния, чем 1943-й вместо 1917-го и страшлые-ужаслые нацисты вместо работников британского приюта. Мои же игроцкие знания при финале игры причинили мне большую БОЛЬ. Ещё немного имхаВ XX веке рейх, штаты и союз занимались примерно одинаковой вивисекцией, включавшей в себя и карательную психиатрию, и евгенику; смоделировать это "как было" нет ни возможности, ни смысла, а при художественном допущении о создании зимних солдат, себя не помнящих, уместно максимально отойти от маркеров исторической конкретики. Поясняю: Лабиринт не вызывал дисбилив, потому что не был "тайным проектом американского правительства", и можно было играть в условную психушку в вакууме, а не в политику и идеологию США. Я наивно уверен, что, желая апеллировать к истории, стоит ею интересоваться, а не интересуясь - не апеллировать. В противном случае где-то услышанный звон вроде "Менгеле и близнецы!" без указания, откуда он, имеет такое же отношение к первоисточнику, как "50 оттенков" - к Теме, и несёт в себе такие же проблемы: во-первых, вызывает фейспалм, во-вторых - культивирует вредные стереотипы. И я так и не понял, откуда немцы появились на территории Британии (и почему это не была, скажем, Франция или хотя бы Ирландия) и как им удалось убедить детей, что они жили почти на полвека раньше, либо перенести их во времени (заморозка, что ли?). Джейсон Риз, 15 лет. Отчёт отперсонажный. Ворнинг: слэш, низкорейтинг Откуда я взялся, я не помнил. Я жил в доме, наполненном сотнями книг, и единственным человеком, которого я видел, был немой сторож. Если я уходил от дома слишком далеко, он меня возвращал. Не знаю, был ли он глухим, но когда я читал ему вслух, он смотрел очень внимательно. Раз в месяц приезжал человек на повозке с запасами еды, но он тоже со мной не разговаривал. Поэтому о мире я узнавал из книг - я прочёл почти все, не зная, кто научил меня читать и кто дал мне имя: Джейсон Риз. Я узнал, что есть разные города и страны, удивительные животные и страшные чудовища, прекрасные дамы и отважные герои. Узнал, как люди влюбляются и как убивают друг друга, едят вкусную еду и страдают от болезней и лишений. Иногда я представлял себя рядом с персонажами книг, иногда как будто влюблялся в них, плакал, когда они умирали, и сердился на злодеев. Но я никогда не дружил, не любил и не боялся по-настоящему. Однажды к дому подъехал автомобиль, и из него вышла красивая женщина - первая женщина, которую я увидел не на картинке. Это была миссис Линч. Она назвала меня по имени и сказала, что я поеду в дом, где много таких же детей, как я. Я обрадовался, но, к сожалению, не мог взять все книги с собой и взял только три. Мы приплыли на пароме на остров, где в большом доме располагался приют. Первые два месяца мне было сложно привыкнуть к настоящим людям. Они были очень непредсказуемыми и непонятными. Когда они со мной заговаривали, я не знал, что ответить, потому что у меня не было заранее написанных реплик, и чаще я молчал, читал, а во время прогулок смотрел на море, представляя себе корабли и дальние страны, лежащие за горизонтом. Но со временем я научился просто говорить в ответ всё как есть, и взрослых это обычно устраивало. Только один раз всё пошло не так. Я нашёл под своей кроватью изящную чашку - ни я, ни мои соседи по комнате не знали, чья она и откуда. Я отнёс её священнику, отцу Кормаку, и всё рассказал. Но он заявил, что я вор, не стал меня слушать и выпорол меня. Это было ужасно несправедливо. Мне очень хотелось найти своё место в этом сюжете и не выглядеть чужеродно, хотелось подружиться с соседями. Чарльз был спокойным и ненавязчивым. А Брайан, который приехал примерно в то же время, что и я, и которого переселили к нам из-за забившегося камина, всё время что-то записывал в блокнот. Я спрашивал, не пишет ли он книгу, но он только пожимал плечами и не давал взглянуть на неоконченные записи. Однажды перед завтраком, после утренней молитвы, миссис Линч сообщила о смерти Джейни. Джейни была весёлой и шумной и частенько цеплялась ко мне, отчего я её опасался - мне казалось, что она смеётся надо мной потому, что я делаю что-то не так. И вот её не стало. А новенькая, злючка-Мэри, два дня как приехавшая в приют, снова подралась с Мелиссой, которая хотела, чтобы её звали Джерри, и которая была главной задирой приюта. После медосмотра можно было видеть издалека, как Мэри и Чарли вместе гуляют на заснеженном кладбище. С тех пор Мэри доверяла ему носить свою птицу - птичий скелет в клетке, с которым она не расставалась. Отец Кормак в то утро был в ударе во всех смыслах этого слова - многие возвращались с медосмотра, прижимая пальцы к разбитым губам. У Чарли было перебинтовано запястье - он где-то успел пораниться. Мисс Вуд дала ему обезболивающее, завёрнутое в серую бумажку, - не то опиум, не то кокаин. Чарли отдал его Брайану, и Брайан спрятал его в карман - на всякий случай. Потом отец Кормак грозился, что острижёт всех парней с длинными волосами. Я представил себе, как он вяжет из волос Оливера или Ричарда варежки с крестами вместо снежинок. Нескольких добровольцев отправили сколачивать крест для свежей могилы Джейни - и ещё два креста на будущее, а Брайан красивым почерком написал табличку и нарисовал на ней маленького ангела. Одни дети предполагали, что Джейни поселилась в камине в комнате, где она жила, отчего он перестал греть, другие - что за ней пришли тролли, потому что она была их принцессой. Но в таком случае она должна была не умереть, а превратиться в камень. Происшествия на этом не закончились: Джерри ранила бритвой в живот Джонатана, хромого фронтовика, по непонятным причинам попавшего в приют после госпиталя. Его отвели в медпункт, а я ушёл в библиотеку перечитывать "Мартина Идена". Там я случайно разговорился с Фиби и другими ребятами. Фиби, в отличие от Джейни и Джерри, никогда меня не пугала - напротив, казалась беззащитной и хрупкой. С ней всегда был игрушечный заяц - мистер Пупу. Когда меня попросили рассказать какую-нибудь книгу, я вспомнил другой роман Лондона, "Зов предков". Его главным героем был пёс по имени Бак, которого похитили и сделали ездовой собакой. Бак победил соперника и обрёл своего человека, но не смог его защитить, и в финале книги ушёл в волчью стаю. У Лондона многие персонажи находили своё место, вырвавшись на свободу. Некоторые дети тоже хотели поскорее сбежать из приюта. Но я не спешил. Я верил, что вырасту и выйду во взрослую жизнь, и смогу повидать другие края. А ещё я наткнулся в "Мартине Идене" на хорошую фразу, которой поделился с Брайаном: "Пока они изучали жизнь по книгам, я был занят тем, что жил". Так же и я только читал о жизни, пока остальные жили. В качестве первого урока был урок танцев. Миссис Линч доверила провести занятие Ричарду и Молли. После разминки они сказали кавалерам приглашать дам, и Джерри решила танцевать с Фиби, а мне партнёрши не хватило, поэтому мы учились танцевать вальс с Марком, а Брайан - с Логаном. Поставили пластинку, и пары стали кружиться по обеденному залу, сталкиваясь локтями и спинами. У меня плохо получалось, но в общей куче-мале это было незаметно, и всё равно было весело. Затем мы отошли в сторону, освободив зал для тех, кто умел танцевать. Люди, когда танцуют, особенно красивы - как и тогда, когда улыбаются. Марк добавил, что некоторые люди красивее других. Я сказал, что он говорит, как влюблённый, и он ответил, что его любовь умерла. Это было очень трагично - я читал, что некоторые любят только один раз в жизни. Вряд ли речь шла о Джейни - скорее всего, это была девушка, которая жила в приюте раньше. После танцев я помог поставить столы на место и остался в зале рядом с Фиби и остальными. Я признался, что не знаю, о чём я мог бы разговаривать. В книгах мужчины в клубах разговаривают о политике и ценах, в салонах - о войне, лошадях и пушках, и обо всём этом я совершенно ничего не знал, ведь ни в моём прежнем доме, ни в приюте не было свежих газет. И, о чём бы ни заходил разговор, мы то и дело начинали говорить о смерти, например - о мышах, которых якобы хоронила Мэри. Когда-то у меня тоже была мышь, я делился с ней едой и пытался отучить грызть книги, но она убежала. Наконец, мы подсели за стол к близнецам Нортонам слушать истории, которые они собирали по всему приюту, где жили с самого лета. От них я узнал, что найденная мной чашка могла быть из сервиза миссис Линч, из которого могут пить чай только преподаватели. Близнецы рассказали, что Марк - раб шкатулки, которая стоит в библиотеке: каждый может бросить в неё записку с желанием, и Марк должен будет это желание исполнить. За исполнение желания придётся дорого заплатить, и тот, кто хочет отнять чужую жизнь, может поплатиться своей собственной. Мне хотелось освободить Марка, но я знал, что отпускающий джинна сам становится джинном. Ещё они рассказали о волшебной карте, которую некий мальчик украл у большого дракона - то есть у отца Кормака. Урсула в сказках этого дома считалась маленьким драконом, потому что отец Кормак никогда её не наказывал. В тех же сказках - но, может статься, близнецы сами их сочинили - отец Кормак когда-то был пиратом, отчего и был одноглазым, и победил кракена, так что брат этого кракена хотел ему отомстить. А птица Мэри - съела её отца, а теперь по ночам убивает тех, кто Мэри обижает. Ещё обсудили странный цветочный запах из кабинета отца Кормака. Я предположил, что это одеколон, хотя достать одеколон в военное время должно быть не проще, чем достать живые цветы в апреле. Марк действительно был очень мрачен. Когда я и Фиби снова проводили свободное время в библиотеке, он сказал, что не хочет больше жить в этом месте, и ушёл прочь. Места, конечно, бывают и похуже - в этом приюте нас хотя бы не заставляли работать, как Оливера Твиста. Я пояснил, что это оттого, что Марк потерял дорогого ему человека. Но время лечит всё, и мы вместе с Фиби понадеялись, что у Марка всё будет хорошо и он ещё встретит того, кто восполнит его потерю. Влюблённого Мартина Идена персонажи, неспособные испытывать и понимать подобные чувства, принимали за пьяного. Видимо, влюблённые люди действительно ведут себя странно. А ещё у Лондона плохие и хорошие люди различались глазами - у плохих людей были маленькие глазки. Но я уже знал из книг, что злые люди также бывают и красивыми. А в жизни всё оказалось и того сложней. Джерри побила Чарли, и мы с Брайаном проводили его в медблок. Чарли просил, чтобы кто-то из нас пригласил в комнату Джерри отца Кормака. Не спрашивая, какие улики мог там найти отец Кормак, я постарался исполнить эту просьбу, но миссис Линч сказала, что отец Кормак очень занят. Я уточнил, что дело срочное, но её, похоже, рассердило то, что мы можем оторвать отца Кормака от его занятий, и Брайан заверил её, что мы просто ждём Чарли. За дверью кабинета мисс Вуд Чарли объяснял миссис Линч и медсестре, что подрался, вступившись за честь Огасты, нашей сестры милосердия, собиравшейся после приюта уйти на фронт. Но те только посмеялись над ним. Это было очень странно. Вместо благодарности миссис Линч отправила Чарли в карцер на время обеда. Когда мы с Брайаном возвращались вдвоём, из кабинета отца Кормака вышел Логан, святоша, мечтающий пойти по его стопам, - должно быть, был на исповеди. Со стороны кабинета донёсся сильный цветочный запах. Видимо, это и был одеколон. А в доме Джерри носилась с крестом, связанным из веток, и когда я сказал не тыкать в меня им, потому что я не упырь, заявила, что лучше бы я был упырём - так от меня было бы больше пользы. Огаста и Джек Фьюри опоздали на обед. Их искали, они попытались прийти порознь, но всё равно выдали себя. Взрослые приветствовали их аплодисментами. Миссис Линч сказала, что у Огасты нет чести, и велела нарисовать для неё табличку "Позор". Во время молитвы Огаста упала в обморок. Я сидел с краю, поэтому встал помочь Фьюри перенести её на диван и вынужден был сразу же вернуться за стол, чтобы не навлечь на нас гнев миссис Линч. Больше никто не пришёл на помощь лежащей без сознания Огасте, пока миссис Линч не подсказала Фьюри привести её в чувство, похлопав по щекам. Повар мистер Фиш принёс им две порции еды. После обеда у Логана пропал молитвенник, и на случай, если в доме завёлся книжный вор, я решил проверить свои книги. Брайан ушёл в медблок, куда собирался ещё до обеда, говоря, что нехорошо себя чувствует; Чарли сидел в нашей комнате вместе с Мэри, и я не стал им мешать. День выдался солнечный, но снег ещё лежал, и все высыпали во двор играть "в кракена". В качестве волн, где подстерегали щупальца морского чудовища, выступили две старые простыни, через которые надлежало перепрыгнуть, если они были низко, или перекатиться под ними, если высоко. Когда все по нескольку раз преодолели кракена, побежали строить снежную крепость. Но у меня были прохудившиеся сапоги, а у Брайана - только одни брюки, поэтому мы отказались, и Брайан отдал Логану свои перчатки. Мы вернулись в дом, и я поднялся в библиотеку как раз вовремя - Джерри подралась с Винни. Когда я встал между ними, Джерри уже потеряла к новой жертве интерес, и Винни отказалась идти в медблок. Там же я встретил Логана, за которым тянулся шлейф того же резкого цветочного запаха. Он сказал, что у него разлилась склянка эфирного масла. Брайан искал Чарли, и, хотя я и сообщил, что Чарли после карцера нужно отдохнуть, он вошёл в нашу комнату; убедившись, что наше присутствие никак не мешает Чарли и Мэри, я последовал его примеру. Забрав сказки братьев Гримм, я спустился в холл и устроился читать. В коридоре крыла девочек со спины Огасты сорвали табличку "Позор", которую прикрепили к её пальто, и ко всеобщему одобрению порвали пополам. Огаста забрала клочки с собой, чтобы не мусорить. Некоторое время спустя Мэри стало плохо в том же коридоре, и Чарли, который был всегда рядом, устроил её на диване. На следующий урок они не пришли. Впрочем, это был урок мистера Норта, который разрешал детям почти всё, не запрещал почти ничего и очень старался сойти за своего, но притворялся слишком явно. На этом уроке, под присмотром миссис Линч, он предложил поиграть в фанты. Раздал нам бумажки и карандаши, мы писали задания и бросали бумажки в кастрюлю, а потом вытащили по одной. Задания не должны были касаться других преподавателей и перчаток самого мистера Норта, которые он всегда носил, ссылаясь на кожное заболевание. Первый фант мне выпал на чтение стихов. С собой у меня книги со стихами не было, а все стихи, что я мог помнить наизусть, вылетели из головы, и я сказал, что могу прочитать только первое четверостишие "Тигра". Но мисс Линч ответила, чтобы я сам что-нибудь сочинил, и дала мне немного времени, пока остальные исполняли свои фанты; после урока танцев задание станцевать с кем-нибудь было особенно популярно, и Брайану снова пришлось вальсировать с Логаном. Ничего осмысленного у меня не сочинялось, поэтому, когда очередь уже возвращалась ко мне, я продекламировал: "Птицы не поют в неволе, Рыбы водятся в пруду, По ночам приходят тролли, Кашу из котла крадут". Не бог весть какая поэзия, но Джонатан попросил записать ему этот стишок на листке. В кастрюлю добавили ещё несколько фантов; я запоздало сообразил, что можно сжульничать и сложить листок так, чтобы вытащить свой собственный фант, - тогда я мог бы написать, например, "Поцеловать руку соседу слева", потому что слева от меня сидела Фиби. Но бумажек мне больше не доставалось. Зато, когда раздавали вторые фанты, у меня их оказалось два - "Бегать и прыгать" и "Изобразить соседа справа", и я решил их совместить. Поскольку справа от меня сидел Логан, я молитвенно сложил руки и пробежался по классу вприпрыжку, приговаривая: "Господи, прости мне грех прыганья! Господи, прости мне грех беганья!". Кому-то выпало прочитать страницу из моей книги сказок. Для краткости ограничились одной строчкой. Мисс Линч предложила открыть другую страницу, чтобы погадать, что нас ждёт. Не лучший выбор для гадания - братья Гримм, у которых всё время кто-то умирает! Но сказки пользовались популярностью - уже два человека за тот день попросили дать им эту книгу почитать. Ведь в приютской библиотеке не было ничего, кроме Библии и нескольких учебников. После урока мы с Брайаном зашли в нашу комнату. Там, на постели Чарли, Джерри утешала Мэри, державшую в руках лист бумаги, на котором кто-то намалевал её портрет с клеткой в руке и мышиными могилками на переднем плане. Совсем недавно они дрались, и вот уже сидели в обнимку - но я читал, что у мальчишек именно после драк завязывается дружба, так чем девчонки хуже? Следующим был урок естествознания. В ожидании мисс Линч ребята хвастались орехами, предназначенными для выманивания белки из дупла. Мне объяснили, что дупло находится под глазной повязкой отца Кормака. Я покатил орех по столу в сторону Брайана, тот поймал его и быстро убрал в карман, как утром спрятал бумажку с лекарством. Когда мисс Линч вошла в класс, Бенджамин никак не мог перестать смеяться, поэтому она попросила каждого по очереди сказать ему что-нибудь хорошее, чтобы он успокоился. Отчасти это помогло. Потом мисс Линч тоже предложила нам игру. Мы разбились на команды, каждой из которых нужно было представить, что только они во всём доме, включая преподавателей, остались в живых, и выбрать троих, кто поплывёт на лодке за помощью. Я представил, что Чарли и Брайан умерли, и мне показалось неправильным их бросить. Я сразу решил, что я останусь, ведь я не знаю, в какую сторону плыть. В нашей команде Логан подошёл к задаче очень ответственно. Он старался рассчитать, кто обладает подходящими навыками для того, чтобы отправиться на лодке, а кто - для того, чтобы поддерживать жизнь в доме, так что время вышло раньше, чем он определился с ответом. Я просто вышел из-за стола, и Логан также. В другой команде все парни остались в доме, а в лодку посадили девочек, чтобы повысить их шансы выжить. На следующем этапе игры лодки причалили к острову, где жила Джерри, которая опоздала к началу урока. Все оставшиеся в доме должны были выбрать голосованием тех троих, кто сможет покинуть остров, после чего эти трое взяли с собой ещё по одному товарищу. На этом игра закончилась. Тех, кто уплыл с острова, мисс Линч попросила задержаться, а остальных - покинуть кабинет. Брайан рассуждал, что игра слишком предсказуемая - должно быть, учителя хотели, чтобы мы передрались за места в лодке, но поскольку все знали, что всё понарошку, этого не произошло, хотя в жизни всегда побеждает сильнейший. Поднявшись в комнату, мы с Брайаном зажгли свечи и ещё немного поговорили. Он спрашивал, что я буду делать, когда выйду из приюта, о чём мечтаю - как будто хотел получше меня узнать для своих записей. Я сказал, что в первую очередь я хочу понять, что я за персонаж, и справляться со своей ролью. Признался, что порой мне снится, что я занял место другого персонажа в той книге, которую читал, и не могу сделать то, что получилось у него, и проигрываю или погибаю. Я не мог быть главным героем, и не хотел - они слишком многое и многих оставляли позади, следуя за своим долгом или миссией. А я даже ничего ещё не приобрёл, поэтому заранее не желал ничем жертвовать. Я хотел бы быть второстепенным персонажем - спутником героя или кем-то ещё. Иногда мне даже казалось, что именно потому, что я - не главный герой, меня начали писать не с самого рождения, а позже, отчего я и не помню своих родителей. Брайан не стал смеяться над моими представлениями, а только задавал новые вопросы - у каждого ли человека своя книга или все мы живём в одной большой книге, и что будет, если книга закончится. Я смотрел в окно на уходящие вдаль столбы и не знал, что ответить. Быть может, весь мир действительно был книгой. Недаром было написано - "В начале было Слово"... Пришёл Чарли, и мы вместе обсудили, что происходит в приюте. Вернее, я, скорее, слушал, но меня посетило дотоле неизвестное приятное чувство причастности. Брайан обозначил две основные версии: научную и мистическую. С научной точки зрения все сказки дома о Тенях, приходящих из красного тумана, объяснялись воздействием препаратов, галлюцинациями и природными явлениями, а на самом деле взрослые просто наблюдали за нашими реакциями. С мистической точки зрения мы могли находиться в особом месте между жизнью и смертью, вроде чистилища, где решалось, кто будет жить дальше, а кто умрёт. При этом неизвестно было, как надлежало себя вести, чтобы остаться в числе живых. По словам Брайана, некоторые считали, что достаточно было "быть живым" - чувствовать, действовать. Но это можно было трактовать очень по-разному, и очень по-разному испытывать и проявлять эмоции. Меня почему-то не напугало, что я могу быть уже мёртв. И мои слова о том, что мы можем находиться в книге, Брайан отметил как версию. Они с Чарли попытались вычислить, кто может быть главным героем в истории приюта. Мэри, Джерри, Огаста? Немудрено, что наше воображение будоражили именно девчонки - а у них могло быть другое мнение. Ещё в тот вечер Брайан спросил меня, почему я нарываюсь. Я очень удивился, а он напомнил, как я разозлил миссис Линч, настаивая на исполнении "последней воли" побитого Чарли. Он дал мне совет понимать намёки. В книгах, конечно, проще - ты знаешь, о чём персонажи думают, что замышляют, как друг к другу относятся. В жизни всё это скрыто, и сложно не ошибиться. Но когда пришла Джерри и выставила нас, намёк мы поняли и оставили их с Чарли наедине. Это тоже было сложно: ведь Чарли встречается с Мэри? Или всё-таки с Джерри? Услышав шум, мы с Брайаном спустились вниз, но там всё было в порядке. Просто в столовой было тепло от кухни, и многие собирались там в ожидании ужина. Я устроился на диване рядом с Брайаном - он снова что-то писал в своём блокноте. Я попросил его записать меня, если я вдруг пропаду. Если я существую, только пока обо мне кто-то пишет, - тогда Брайан сможет меня спасти. Остальные тем временем обсуждали, как попасть в кабинет отца Кормака. Это было единственное место в доме, где почти никто не бывал и где могла скрываться разгадка нашего пребывания в приюте. Можно было прогулять один из уроков на следующий день и быть вызванным туда для наказания - любопытство во мне настолько разыгралось, что я был готов тоже пойти на это. Затем договорились устроить посиделки в нашей комнате после отбоя - у нас было три кровати, которые можно было сдвинуть вместе. В довершение шалостей Мэри встала на стул, чтобы перевернуть большой крест, висевший на стене. В этот ответственный момент нас застукал Логан и, само собой, возмутился. Объяснить ему, что это не богохульство, а просто позлить отца Кормака, не получилось. А Мэри упёрлась, что для того, чтобы она оставила крест в покое, Логану придётся с ней подраться. Он согласился, и мы отошли в сторону. С одной стороны, я мог понять Логана, которому крест был дорог - это из меня верующего так и не вышло, слишком разные книги я читал. С другой - бог поругаем не бывает. К тому же, Пётр был распят вниз головой. Опомнились мы, только когда Логан повалил Мэри и начал бить её ногами. Мы бросились их разнимать, и Чарли впереди всех. Я был поражён такой яростью святоши и сказал, что даже если бы кто-то сжёг мои книги, это не стало бы для меня поводом бить ногами девочек. Пока мы были заняты Мэри, Логан залез на стул и стал перевешивать крест - и как раз вовремя: в столовую заглянул отец Кормак. Глядя, как мы уводим Мэри в медблок, он сказал, что если ещё раз увидит, как мы трогаем крест, то я буду сколачивать крест для Брайана - или наоборот. Я не придал этой угрозе особого значения, потому что мы были совсем ни при чём. Проводив Мэри и вернувшись в дом, мы стали свидетелями размолвки Фиби и Марка. Это тоже было неожиданно, ведь раньше они всегда держались вместе, - да и сам Марк был обескуражен и сказал, что они несколько часов даже не виделись. Во время ужина произошло странное - Джонатан закричал так, что я расплескал чай, и попытался спрятаться под столом, закрывая голову и уши руками. Похоже, ему мерещилась воздушная атака, и ничего, кроме рвущихся бомб, он вокруг себя не видел и не слышал. Его держали со всех сторон, уговаривали, что всё позади и налёт окончен, а он хватался руками за свою больную ногу, заново переживая своё ранение. Брайан позже отметил, что подобные приступы случаются с подопечными приюта только во время трапез, - не подмешивают ли чего в еду или чай? С другой стороны, мы не знали, что могло происходить за закрытыми дверями комнат. Либо - узнавали случайно. После ужина мы с Логаном одновременно поднялись на этаж мальчиков, но он забыл взять с собой свечу и попросил проводить его до комнаты. Как только он открыл дверь, перед нами предстали Джерри и Огаста в весьма недвусмысленном положении. Из-за плеча безмолвствующего Логана я поинтересовался, продолжать ли мне держать свечку. В конце дня были танцы, и по этому поводу время отбоя отодвинули на полчаса вперёд. Некоторые, например, Фиби, считали, что нехорошо устраивать праздник сразу после смерти Джейни, но что поделаешь, если в жизни трагедии и радости всегда сменяют друг друга? Невозможно соблюдать траур вечно. В честь танцев на кухне приготовили глинтвейн - горячее вино, что было очень кстати для профилактики простуды и к тому же очень вкусно. Ставили одну пластинку с вальсом за другой - так я узнал, что я очень люблю музыку. Быть может, когда-нибудь и танцевать научусь? Даже отец Кормак танцевал со своей любимицей Молли. А я пригласил бы Фиби, если бы умел, - она обмолвилась, что Марк ей как брат, что вселило в меня некую смутную надежду, впрочем, остававшуюся на грани невинных фантазий. А между Джонатаном и Джерри воздух просто искрил, когда они после бурной сцены пустились танцевать. Потом Джонатан тревожно вглядывался в окно, и я поначалу не понимал, что могло его насторожить... Пока он не закричал, что приближается красный туман. Мы бросились наверх, вбежали в ближайшую открытую комнату и совместными усилиями задвинули дверь кроватью, а щель под дверью заткнули одеялом. Никто в точности не знал, что из себя представляет красный туман, но все знали, что те, кто с ним приходит, не входят без приглашения, и что они могут назваться любым именем, говорить любым голосом. Когда в дверь постучали и послышался голос Фьюри, ему сказали найти себе другую комнату. Голос спокойно откликнулся: "Ну ок" и замолк, из чего мы сделали вывод, что это точно был Фьюри. Прошли минуты напряжённого ожидания, вслушивания в голоса и шаги на лестнице, и, наконец, в дверь забарабанил отец Кормак. Его голосу мы также не поверили, но когда подпиравшая дверь кровать угрожающе пошатнулась, мы вспомнили, что Тени вламываться без спросу не могут, а люди - вполне, и разобрали баррикаду. Отец Кормак собственной персоной велел нам выходить и строиться вдоль стены. Перед нами предстал поздний гость - светловолосый мужчина в пальто и офицерской форме; читать погоны я не умел, но их и не было толком видно. Он сообщил, что хочет спонсировать наш приют и улучшить условия нашего содержания, и что бояться его не нужно. Он прошёлся вдоль шеренги высыпавших из комнат воспитанников, задавая некоторым вопросы, как им живётся и нет ли жалоб; кто-то говорил, что его всё устраивает, кто-то - что голодно и холодно. Светловолосый господин всех выслушивал со странной смесью внимания и равнодушия. Услышав от руководства приюта, что перед отбоем у детей танцы, он воодушевлённо заявил, что охотно посмотрит на то, как дети танцуют. Я шепнул Брайану, стоявшему рядом, нормально ли, что я чувствую себя зверушкой в зоопарке. Он ответил, что спонсоры-доброхоты всегда именно так на тебя и смотрят, и, когда мы спускались обратно в зал, всё говорил мне не бояться, и что в приюте, где он жил раньше, комиссии-проверки-визиты были в порядке вещей. Я даже не думал, что моё напряжение настолько заметно. Но я боялся не незнакомого офицера - я впервые испугался, когда прятался от красного тумана. Танцы продолжились - вяло и натужно. За спинами преподавателей девочки незаметно танцевали с девочками, и даже мальчики - с мальчиками. Чарли и Мэри, остававшиеся на первом этаже, когда пришёл красный туман, сказали, что его впустил отец Кормак, и из трёх теней, приближавшихся к дому, один только господин в форме вошёл внутрь. Но для чего отцу Кормаку открывать дверь Тени? Обычно Тени забирают того, кто их впускает. Может, он заключил с ними сделку, хотел выкупить свою жизнь? Мы собрались в тесный кружок прямо на полу бального зала и договорились не ходить на разговор с "белым господином" поодиночке и не приглашать его в свои комнаты. Оливер сказал, что гость задавал ему самые обычные вопросы - что ему нравилось в приюте, что не нравилось, - но всё могло измениться. Если офицер был Тенью, то он должен был носить чужое лицо, но никто его не узнавал. Ходили слухи, что один из прежних воспитанников приюта, вышедший Теням навстречу, остался без лица, и кто-то на него похожий потом вернулся в дом, - но нам не удалось выяснить, кто это был, к тому же похожим мог быть и родственник. В другом углу зала Бенджамин хотел получить нож в обмен на ключ от кабинета отца Кормака, но никто не знал, где нож взять. На наших глазах офицер увёл на разговор Кори. Его долго не было, потом сказали, что Кори вернулся и плакал в своей комнате. Когда я случайно зашёл в уборную на втором этаже, там Джерри с кем-то ещё как раз загнали Кори в угол и пытались выведать, о чём с ним говорил светловолосый тип. Выглядел Кори таким напуганным, что я попросил на него не давить, чтобы не запугать ещё больше. Кори сказал, что ничего из разговора он не помнил, а плакал потому, что этот господин напомнил ему о его отце. Не было причин ему не верить, но это было очень подозрительно. Следом на беседу с гостем ушла Урсула. Он занял пустующую комнату напротив нашей, и целая толпа набилась в соседнюю в надежде что-нибудь подслушать через стену. Остальные, включая нас с Брайаном, остались в коридоре - ждать. В какой-то момент нам померещился её крик, но тут же снова стало тихо. Когда она вышла, она сказала только, что ничего не помнит и ей было больно, и ушла; вид у неё был такой убитый, что никто не решился к ней приставать. Фьюри и Винни зашли в комнату офицера сами, и с тех пор их не видели до самой ночи. Мы с Чарли и Брайаном стояли на светлой лестничной клетке, когда подошла Джерри и предложила скинуть Брайана с лестницы. После отказа пояснила, что отец Кормак потому не ушёл с Тенями, что заставил всех воспитанников выйти из комнат им навстречу, и теперь Теням придётся самим выбирать, кого забрать. Она полагала, что если кого-нибудь убить, Тени примут эту жертву и уйдут. Меня такой выход не устраивал совершенно - во-первых, Тени могут захотеть получить больше, а во-вторых, я не видел разницы, выберут ли жертву Тени или мы сами. Джерри намекнула, что она сама "с ними", и ушла. Но нам было сомнительно, чтобы Джерри была Тенью. Брайан сказал, что Джерри больше пугает, нежели в действительности представляет угрозу. Танцы сошли на нет, и мы с Брайаном ушли в комнату готовиться к отбою. Заметив на тумбочке оставленный дневник Чарли, Брайан как ни в чём не бывало его открыл. Да, трогать чужие вещи неправильно, но Брайан стремился знать всё обо всех, и его знания приносили положительные плоды. К тому же мы не собирались растрепать чужие секреты. Любопытство возобладало, и я заглянул тоже - внутри были стихи и нарисованные глаза. Стихи я читать не стал и положил дневник на место. До отбоя мы с Брайаном стояли в коридоре уже в пижамах, чтобы не вызывать лишних вопросов у взрослых. Мы повторяли наше приглашение, но в нашу комнату на посиделки после отбоя никто не торопился, поэтому Брайан решил заявиться в комнату Нортонов на спиритический сеанс. Урсула обещала вызвать дух Уилла, который упал с лестницы ещё до нашего с Брайаном появления в приюте, и выяснить, кто его убил. Вслед за нами в комнату набилось ещё несколько человек. Урсула сказала, что на сеансе должно присутствовать шесть человек, но раз нас больше... значит, нас будет больше. Кто-то принёс соль, кто-то - бутылку яблочного сока, потому что Уилл любил яблоки, кто-то - варёное яйцо с завтрака. Солью обрисовали круг на полу, в его центр поставили дары и свечи, сели вокруг и взялись за руки. Урсула предупредила, что дух может вселиться в любого из нас, а чтобы он ушёл, нужно будет разрушить соляной круг, и тогда он втянется в бутылку сока. Закрыв глаза, мы стали повторять шёпотом: "Уилл, приди". Посреди сеанса дверь приоткрылась, и в неё заглянул Логан, но на него зашикали, чтобы он убрался и закрыл дверь. И вот Кори задёргался, застонал и зарычал, вырвался из круга и упал на четвереньки. Урсула спрашивала его, но ни слова не могла от него добиться. Так продолжалось, пока дверь вновь не распахнулась. В комнату вошёл отец Кормак. Кори сразу же затих и, вскинув руку, протянул её в направлении двери, как будто в сторону от отца Кормака. Я со своего места не видел, кто стоял за дверью, но потом говорили, что там были Эрик и Логан. Эрика я знал мало, а Логан, несмотря на то, что я уже видел, на что он способен, всё равно не казался мне убийцей. И вообще я не хотел, чтобы в непростые времена мы подозревали убийц друг в друге. Кори после этого упал без чувств, а отец Кормак оглядел собравшихся и разрешил продолжать. Сказал только, чтобы наутро все были выспавшимися, и добавил, что если кто-то будет сонным, отвечу за это я, - видимо, потому, что я пообещал выспаться слишком громко. Я был уверен, что отец Кормак просто не стал пороть нас всех сразу, но запомнил, чтобы выпороть потом по отдельности, и что первым получу я - обидно было уже второй раз огребать ни за что, но в первый раз было обидней, а спиритический сеанс стоил того. А Брайан считал, что отца Кормака не затруднило бы хотя бы разогнать нас всех по комнатам, но он не стал вмешиваться из-за особого расположения к Урсуле. Когда отец Кормак вышел, Кори по-прежнему лежал на полу. Мы кинулись разрушать соляной круг, и вскоре он очнулся, а Джерри выпила сок, в который должен был переселиться Уилл. После сеанса Чарли и Мэри первыми ушли в нашу комнату, мы с Брайаном - следом. Они со смехом пожаловались, что с ними заговорила кровать, сказав "Как хорошо, что это вы": это девчонки, которые пришли на обещанные посиделки и никого не застали, ждали нас и спрятались под кроватью, услышав шаги. Со временем к нам присоединилось ещё несколько человек, и каждый раз, когда кто-то приближался по коридору, наши гости ныряли под кровати, а мы с Брайаном - под одеяла; на кровати Чарли задремала Джерри с моей книжкой сказок в обнимку. Посидели уютно, но недолго, и на повестке дня были вопрос, где добыть нож в обмен на ключ, и Логан, который настучал отцу Кормаку про спиритический сеанс. Ни для кого и раньше не было секретом, что Логан в любимчиках у священника и наверняка доносит, но столь явно привести отца Кормака было за гранью допустимого. Все сошлись на том, что Логана следует проучить, и даже Оливер сказал, что его принцип не бить людей на это время отвернётся. Заходили к нам и с этажа девочек - искали Джерри: сказали, что Офелия принимает себя за Джерри и задирает других, и хотели проверить, не превратилась ли Джерри в свою очередь в Офелию. Но на самом деле на Офелию так подействовал опиум. Постепенно все разошлись, и Мэри пошла бить Логана; мы немного волновались, ведь в прошлый раз Логан побил её. Чарли и Джерри тоже куда-то ушли. Мы с Брайаном остались вдвоём, и я, как уже не раз делал, перебрался на его кровать, потому что он мёрз, а вместе было теплее. Он обещал разъяснить мне про "мальчиков-хористов", не раз упоминавшихся в связи с отцом Кормаком - я никак не мог взять в толк, при чём здесь мальчики, которые поют. Брайан сказал, что это выражение означает, что отцу Кормаку нравятся не только девочки, но и мальчики, только и всего. Мне сразу стало понятней. Но Брайан неожиданно потянулся и поцеловал меня в щёку - быстро, но уверенно. И спросил, был ли я когда-нибудь с мальчиками, и хотел ли попробовать. Я читал о таком, но никогда не задумывался, мог ли я этого хотеть. Брайан целовал меня, а я его, и это было приятно - его губы были такими тёплыми. Я боялся только, что нас увидят, но он спросил, согласен ли я, и я согласился. Я плохо представлял себе, что должно произойти, но Брайан говорил, что раньше уже был с девчонками, и я доверился ему. Почему-то я был уверен, что он не посмеётся надо мной и сделает всё правильно. Так я сделал то, что он сказал - повернулся к нему спиной и лёг на бок. Его дыхание и его тело были близко-близко, он обнял меня, удержал... Потом было больно, и боль была совсем другая, чем тогда, когда меня выпорол отец Кормак. Я хватался за кровать и за руки Брайана, стараясь не выдать себя стоном, я мог бы попросить прекратить, но я словно не принадлежал себе, и то, что со мной происходило - то, что рвалось внутрь, горячее, напористое, безжалостное, - делало меня живым, воплощённым, уязвимым, открытым, присваивало меня этому миру, этому человеку, своему собственному телу, вздрагивающему от боли и удовольствия. Я не был строчками на чьей-то книжной странице - я был дыханием, голосом, запахом, напряжением мышц, и всё это могло быть желанным. Я не помнил, быстро это было или долго, - помнил, как лежал на животе, раскинув ноги и переводя дух, и каждое движение отзывалось болью, но всё тело было словно из податливого подогретого масла. Мне было очень хорошо и очень непривычно. При всей моей фантазии я никогда не представлял, что всё будет именно так. Но я не жалел и хотел, чтобы это повторилось, - только нам следовало держать это в строжайшей тайне. - Ты только не обижайся на то, что я сейчас скажу... Мальчик-хорист! Мой. Я не обижался. Мне ни о чём не хотелось думать - только лежать неподвижно, целовать Брайана, прижиматься к нему лицом. Я не заметил, как заснул, обнимая его. Мне снилось, как Чарли и Джерри приглашают меня на свою кровать, и я лежу между ними, чувствуя Джерри спиной. Снилось, как мы с Чарли прячемся в чьей-то чужой комнате, и он также обнимает меня со спины, - но больше ничего не происходит. Напоследок снилось, как я иду по коридору, а мне навстречу идёт мисс Вуд, поднимает пистолет и начинает стрелять, и я ложусь на пол и закрываю руками голову, чтобы она в меня не попала. Так странно: ещё днём я воображал только то, как поцеловал бы руку Фиби, и вот уже мне снятся такие сны. Может быть, я повзрослел? Продолжение следует
Я никогда не загадывал быть любимым, Но я загадал любить - и дано просящим. (с)Субоши
До крайности за...долбали пересечения всего со всем.( Нытья кусокНо выбор между Ревизором и ещё не анонсированной барраяркой, как и выбор между Нуменором и Компьеном, - при равном интересе будет сделан в пользу более ранних договорённостей. И если в определении дат, которые "устраивают всех", я не вхожу в число этих всех, - несложно понять, насколько я на игре нужен. Впрочем, игр, на которых я нужен, не существует в природе. Так что в компанию к Шарлю де Гизу присоединяется очень дорогой и интересный мне Роман Фортунатов (да, я не устоял перед шалостью с фамилией), и их мне едва ли ещё удастся сыграть. И надо перестать искать девственно свободные даты для своей игры, потому что так или иначе совпадений не избежать. Попробую понять, насколько моя аудитория пересекается с кастом Наследия. Дорогие потенциальные игроки! Если я поставлю Онегина на 8/9 июля - будет ли это удобно? А после Онегина, чуется мне, я буду ставить Зойкину квартиру...
Пока офис переезжал, Птаха работала из дома, я под боком пилил отчёт, и периодически мы взаимно реморализовывались об Старгейт. Во вторник мы поймались на Китае с Эйрле и коварно затащили в Loving Hut. Пицца-маргарита на троих, чайник моего любимого "белого пса" с лавандой и тирамису, который мы разделили с Птахой, были хороши, а Эйрле рассказала нам интересного за богов Морровинда. Я наконец-то уложил в голове, кто из них на ком стоял, кто об кого закончился и какая каша мировоззрений заварилась к началу событий игры. Спасибо за увлекательный вечер!Хочу раба. Каджита. Вчера поужинал с матушкой в Тануки, показал фотки с бала. За столом неподалёку собралась большая компания, и когда до меня долетела фраза, в которой были слова "СБ" и "враг народа", мой мозг немножко хрустнул. А Имболк удался, я неожиданно продуктивно поработал с Таро - и людям зашло, и мне. Подумываю о том, чтобы продолжить практиковать онлайн, но пока не знаю, на каких заборах предлагаться. Не успели вернуться с одной игры - выезжаем на другую: с сегодняшнего вечера и до воскресенья играем Пустоши. Уже собираюсь и стою на низком старте.
Из рубрики "и тут постучали": в шекспировском поезде метро "сонет" пишут с двумя Н. А в Ашане я видел консервы для хомячков с курицей. Вы можете представить себе хомячка, перегрызающего курице горло? Я не могу.